ли посвЯщены восхвалению наших литературных талантов и
нравственных достоинств. „ело в том, что через  типографский  станок  должны
проходить только те черты авторской личности, которые свЯзаны с каким-нибудь
общим интересом. Њы не боимсЯ гласности, проведенной до последних  пределов;
мы не боимсЯ таких обличителей, которые по  какой  бы  то  ни  было  причине
решились бы посвЯщать публику в мельчайшие и интимнейшие  подробности  нашей
домашней жизни; но мы сами никогда не решимсЯ навЯзыватьсЯ публике с разными
конфиденциЯми собственно потому, что щадим времЯ каждого из наших  читателей
и желаем говорить с ними только о таких предметах, которые могут  иметь  длЯ
них живой интерес. Џоэтому-то мы считаем  совершенно  излишним  протестовать
печатно против тона "ђусского вестника". Ћбругал  или  не  обругал  "ђусский
вестник" менЯ или кого-нибудь другого -  это  вовсе  не  интересно.  ‡а  что
обругал? ќто другой вопрос; в ответе  на  этот  вопрос  заключаетсЯ  уже  до
некоторой степени отчет об общих убеждениЯх того или  другого  литературного
органа. Џолемика имеет  свою  несомненную  важность  не  тою  диалектическою
частью, в которой один из спорЯщих по пунктам опровергает  другого  и  ловит
его на мелочах, а тем общим  направлением,  по  которому  развиваетсЯ  мысль
обоих полемизирующих писателей.
     ”орма полемики - пустое дело. ЋбщаЯ подкладка полемики, напротив  того,
имеет самую существенную важность. Џоэтому жалоба г. ѓрота на нетерпимость в
критике  показывает  в  авторе  "‡аметки"  такую   первобытную,   нетронутую
наивность, котораЯ возможна только  в  человеке,  не  имеющем  ни  малейшего
понЯтиЯ об интересах, волнующих нашу литературу. ђазве у нас  дерутсЯ  из-за
литературных мнений? ђазве у нас возникают тЯжебные  дела  из-за  несходства
эстетических понЯтий? “прекать в нетерпимости можно,  сколько  мне  кажетсЯ,
только такого писателЯ, который готов и желает всеми  возможными  средствами
насолить своему литературному противнику, а упрекать человека в нетерпимости
за то, что он  возражает"  горЯчо  на  такие  мнениЯ,  которые  кажутсЯ  ему
нелепыми, это крайне оригинально, чтобы не  сказать  больше.  ‚  наше  времЯ
нелепое мнение - то же самое, что  нелепый  поступок;  кто  говорит  нелепую
мысль, тот поступает так же уродливо, как поступает человек,  держащий  свою
жену взаперти или отпускающий полновесные пощечины своим детЯм и домочадцам.
…сли вы увидите сцену насилиЯ, вы, вероЯтно, подадите помощь страждущему  и,
может быть, затеете драку с обидчиком; точно так  же,  если  вы  прочтете  в
печати проповедь насилиЯ и  угнетениЯ,  вы  вступитесь  за  те  естественные
человеческие права, которые покажутсЯ вам нарушенными. …сли ваши  возражениЯ
будут горЯчо прочувствованы, если вы дадите понЯть проповеднику насилиЯ, что
считаете его убеждениЯ достойными негодЯЯ или дурака, то, вероЯтно, ни  один
благоразумный человек не обвинит вас в нетерпимости, потому что в  противном
случае пришлось бы доводить терпимость до того,  чтобы  позволЯть  на  своих
глазах бить человека, не  заступаЯсь  за  него  и  не  заЯвлЯЯ  даже  своего
негодованиЯ. Љаждый волен держатьсЯ того или другого убеждениЯ, но вместе  с
тем каждый точно так же волен критиковать убеждениЯ своих соседей и называть
их нелепыми или  возмутительными,  если  они  противоречат  его  логике  или
возмущают его личное, нравственное или  эстетическое,  чувство.  "†урнальнаЯ
гласность, - говорит г. ѓрот, - должна быть обоюдоостраЯ, или, как бог џнус,
иметь два лица, из которых одно было бы обращено  к  обществу,  а  другое  к
самой  литературе.  Ќо,  повторЯем,  наша  литература   любит   преследовать
злоупотреблениЯ только вне самой себЯ, а относительно  своих  темных  сторон
предпочитает скромное молчание". Ќу, скажите на милость, как же  не  назвать
эти слова отрывочными восклицаниЯми, произносимыми  сквозь  сон!  ‡а  минуту
перед тем г. ѓрот жаловалсЯ на то, что наша журнальнаЯ критика  нетерпима  к
тем идеЯм и мнениЯм, которые идут вразрез с ее  убеждениЯми;  а  теперь  он,
прЯмо в свЯзи с этою мыслью, начинает доказывать, что эта же  самаЯ  критика
предпочитает скромное молчание относительно своих темных сторон. ѓде же  тут
скромное молчание, когда существует страстное обличение и  горЯчий  протест?
‚едь в критике встречаютсЯ  сильные  возражениЯ  против  мнений,  выраженных
печатно, следовательно, выраженных в той  же  русской  литературе.  ‚едь  не
возражают же наши критики тому, что они слышали где-нибудь на обеде  или  на
вечере. Љак же согласить скромное молчание с  нетерпимостью  к  разноречивым
мнениЯм? €ли, может быть,  представлЯЯ  фигуру  бога  џнуса,  г.  ѓрот  этим
образом хочет выразить свое желание, чтобы писатель в одно и то же  времЯ  и
доказывал и опровергал одну и ту  же  идею,  чтобы  критик  в  одной  книжке
журнала обличил какого-нибудь обскуранта, а в следующей книжке пролил  слезы
раскаЯниЯ над собственным своим увлечением? ќто было бы очень трогательно, и
такого  рода  гласность  была  бы  действительно  обоюдоостраЯ.  Љритическое
самобичевание, которого, невидимому, требует г. ѓрот, напомнило  бы  публике
зрелище, которое часто приходитсЯ видеть  на  наших  почтовых  дорогах;  оно
напомнило  бы  ей,  как  неопытный  Ямщик,  желаЯ  стегнуть   свою   лошадь,
замахиваетсЯ кнутом так усердно, что попадает сначала по  седоку,  потом  по
своей собственной спине и, наконец, и то не всегда, по лошади. ќто было  бы,
конечно, очень смешно, но публика  имела  бы  полное  право  сказать  такому
наивному критику: "Њилый юноша, предпринимайте все ваши исправительные  меры
в тиши вашего кабинета. ‘тегайте себЯ сколько угодно,  но  избавьте  нас  от
тЯжелого и бесплодного зрелища ваших самоистЯзаний. „авайте  нам  результаты
вашего мышлениЯ, а не брожение вашего мозга. Ќабичуйте себЯ вдоволь и  тогда
выступайте  перед  нами  человеком  сложившимсЯ,   сознательно   идущим   по
известному  направлению".  …сли,  например,   "‘овременник"   отзываетсЯ   о
какой-нибудь статье "ђусского вестника" как о статье дикой, то, стало  быть,
критика наша не проходит собственных своих темных сторон скромным молчанием.
Ќо требовать от "‘овременника", чтобы он бранил те самые статьи, которые  он
помещает на своих собственных страницах, это совсем нелепо, это что-то вроде
пеликана, раздирающего свое чрево длЯ удовольствиЯ публики. ‹юбопытно  также
то  обстоЯтельство,  что  г.  ѓрот  в  своей  заметке  высказывает   мнениЯ,
диаметрально противоположные тем идеЯм, которые выражает редакциЯ  "ђусского
вестника".

                    € как вас бог не в пору вместе свел! {19}

     ‚от  что  говорит  г.  ѓрот:  "ЏериодическаЯ  литература   наша   много
занимаетсЯ  общественными  вопросами,  но  очень  мало  сама  собою...  Ќаша
литература бойко затрагивает все, что лежит вне ее самой, но  в  собственные
свcи  дела  не  вглЯдываетсЯ  кристально.  Ђ  между   тем   первый   шаг   к
самоусовершенствованию есть самоизучение, и длЯ всего, что живет  и  мыслЯт,
самое полезное дело есть занЯтие ближайшими предметами".
     Ђ вот что говорит редакциЯ в Январской книжке,  на  стр.  480:  "’олько
праздные и  больные  умы  занимаютсЯ  сами  собою;  только  хилое  искусство
прекращаетсЯ  в  эстетические  курсы;  только  лишеннаЯ  производительности,
безжизненнаЯ и бессильнаЯ литература роетсЯ в собственных дрЯзгах,  не  видЯ
перед собою божьего мирЯ, и вместо живого дела занимаетсЯ толчением воды или
домашними счетами, мелкими интригами и сплетнЯми".
     Љак видите, эти два  мнениЯ  диаметрально  противоположны;  г.  ѓрот  с
укоризною замечает, что ваша литература бойко затрагивает все, что лежит вне
ее самой, а редакциЯ "ђусского вестника" резко упрекает ее в  том,  что  она
роетсЯ в собственных дрЯзгах, не видЯ перед собою  божьего  мира.  …сли  мои
читатели желают знать мое личное мнение об этом важном спорном пункте, то  Я
замечу, что схожусь скорее с воззрениЯми редакции, чем с  идеЯми  г.  ѓрота,
возводЯщего безгласность литературы в  нормальное  Явление  и  дающего  этой
безгласности силу вечного закона. ‹юбезнаЯ литература, говорит г. ѓрог своим
вышеприведенным местом,  ты,  пожалуйста,  не  моги  вмешиватьсЯ  в  вопросы
общественной жизни. ’ам тебЯ не спрашивают, туда тебЯ не  пустЯт,  там  тебе
нечего делать; все будет улажено и устроено без тебЯ. ‚ы, почтенные  господа
писатели,  творите   стишки   и   поэмы,   сооружайте   повести   и   драмы,
свидетельствуйте  друг  другу  свое  почтение  и  дружеское  расположение  в
критических статьЯх, воспевайте на  все  лады  красоту  природы  и  благость
провидениЯ, и - довольно с вас. „альше не ходите.
     ЏризнаваЯ  Љарамзина  и  †уковского  образцовыми  русскими  писателЯми,
остановившись, следовательно, на тех понЯтиЯх, которые составлЯли  себе  эти
два джентльмена о деЯтельности литератора и гражданина,  г.  ѓрот  не  может
думать и говорить иначе. Љто в шестидесЯтых годах повторЯет то, что казалось
новым и смелым в двадцатых годах, тот,  конечно,  должен  представитьсЯ  нам
каким-то ископаемым литератором. ‹юди, начавшие в 1856 году издание журнала,
не могут сходитьсЯ в мнениЯх с антиком, подобным  г.  ѓроту;  действительно,
редакциЯ "ђусского вестника" говорит совсем другое; она  очень  сердитсЯ  на
нашу литературу за  то,  что  та  не  видит  перед  собою  божьего  мира,  и
решительно  не  хочет  принЯть  в  соображение  того   обстоЯтельства,   что
литература наша ни в чем не виновата; она делает  все,  что  может,  и  если
достигаемые ею результаты оказываютсЯ неудовлетворительными, то  это  значит
только, что она, при всех своих добросовестных усилиЯх, не  может  прошибить
ледЯную кору, отделЯющую ее от живого пониманиЯ народа,
     ‚ наше времЯ пишут многие; пишут те люди, у которых есть действительнаЯ
потребность высказатьсЯ;  пишут  и  те  люди,  которые,  научившись  владеть
Языком, стараютсЯ заработать себе побольше денег; в  числе  книг  и  статей,
поЯвлЯющихсЯ в течение года у нас  в  ђоссии,  есть  очень  много  фабричных
изделий, но зато рЯдом с этими грошовыми  работами  лежат  тут  же,  в  этом
ворохе книг и статей, труды лучших, наиболее  честных  и  талантливых  наших
соотечественников.  €скусства  нам  как-то  не  дались;  ни   живопись,   ни
скульптура, ни музыка, ни театральное  искусство  не  привлекают  к  себе  с
особенною силою наших молодых деЯтелей;  почти  всЯ  масса  ума  и  таланта,
порождаемаЯ  русскою  почвою,  с  неудержимою  порывистостью   бросаетсЯ   в
литературу и находит в  ее  различных  родах  полное  удовлетворение  своему
стремлению к деЯтельности. †елание высказатьсЯ почти всегда бывает  сильнее,
чем желание чему-нибудь научитьсЯ, и  потому  незрелость  суждений,  которую
"ђусский  вестник"  клеймит  позорным  именем   литературной   бесчестности,
действительно бросаетсЯ в глаза в самых  замечательных  произведениЯх  нашей
критики и публицистики. ќта незрелость составлЯет существующий  факт,  но  в
существовании этого факта не виноваты наши писатели. ‚се мы воспитывались  в
душной среде, в узких понЯтиЯх, под влиЯнием  мертвЯщих  предрассудков;  все
мы, становЯсь  на  свои  ноги,  принуждены  были  разрывать  свЯзь  с  нашим
прошедшим, переделывать сверху донизу весь строй наших  понЯтий,  выкуривать
из нашего мозга ту нелепую  демонологию,  котораЯ  заменЯла  нам  в  детстве
трезвые понЯтиЯ о мире, о природе  и  человеке;  вступаЯ  в  борьбу  с  теми
элементами, которые, благодарЯ влиЯнию, родителей и  педагогов,  приросли  к
нашей природе, отрываЯ  с  болью  и  с  кровью  детские  верованиЯ,  детские
привЯзанности, детские взглЯды на жизнь, мы воодушевлЯемсЯ и ожесточаемсЯ  в
одно и то же времЯ; проникнутые сознательным,  глубоким  отвращением  к  тем
мрачным  формам  семейного  быта,  к  тем   суровым   принципам   лицемерной
нравственности, к тем обессмысленным обычаЯм, которые давили в детстве  наше
естественное развитие и задерживали наш умственный рост, - мы с лихорадочным
нетерпением  выжидаем  случаЯ,  когда  бы  нам  можно  было  выразить   свое
негодование против всего того,  что  остановило  развитие  многих  даровитых
личностей и что до сих пор продолжает забивать способности детей  и  юношей,
девушек и женщин наших. Љогда мы беремсЯ за перо, мы  еще  почти  ничего  не
знаем, но сторона отрицаниЯ оказываетсЯ уже вполне  развитою.  Ќелепостей  и
несообразностей насмотрелсЯ на своем  веку  каждый  ребенок;  следовательно,
каждый молодой человек, принимающийсЯ за перо, имеет все  данные  длЯ  того,
чтобы  всею  силою  критики  разбивать  мир  преданиЯ  и  рутины.  ‚месте  с
материалами жизнь дает нам импульс  к  отрицанию;  кто  развилсЯ  настолько,
чтобы  понЯть  неестественность  своих  ребЯческих  понЯтий,  тот  никак  не
остановитсЯ на хладнокровном созерцании этих понЯтий; ум не  терпит  неволи;
когда он видит себЯ несвободным, он принимаетсЯ разрушать свою клетку  и  не
оставлЯет своей работы до той минуты, пока не будет совершенно окончено дело
разрушениЯ. Љогда  ум  занЯт  такого  рода  работою,  тогда  нет  места  длЯ
спокойного приобретениЯ  знаний;  находЯсь  в  такой  поре  развитиЯ,  мы  с
наслаждением хватаемсЯ за сочинениЯ, проникнутые полемическими  тенденциЯми,
и оставлЯем в стороне многотомные исследованиЯ  кабинетных  ученых.  ‡а  это
нельзЯ быть на нас в претензии. "‘воЯ рубашка к телу ближе"; мы  ищем  того,
что  соответствует  настоЯщим  потребностЯм  нашего  ума,  что  отвечает  на
вопросы, встречающиесЯ нашей мысли на пути ее естественного развитиЯ.  Љогда
ребенок растет, у него иногда обнаруживаютсЯ странные  аппетиты:  он  ест  с
наслаждением мел, уголь, известку, глину, и эти вещества приносЯт ему больше
удовольствиЯ и даже больше пользы,  чем  питательнаЯ  говЯдина  или  крепкий
бульон; дело в том, что ему надо  ввести  в  кровь  именно  те  вещества,  к
которым он чувствует странное влечение; на пути нашего умственного  развитиЯ
мы часто бываем поставлены в  такое  же  положение;  если  нашему  уму  надо
что-нибудь вроде известки или острой кислоты, тогда и не предлагайте нам  ни
телЯтины, вроде ученых исследований гг. Ѓуслаева, “стрЯлова и ‘оловьева,  ни
миндального печениЯ, вроде лирических стихов гг. ”ета и Џолонского. ’а пища,
на которой живут наши писатели, отражаетсЯ,  конечно,  и  на  том,  что  они
производЯт. ‘ами писатели Џроникнуты  полемическими  тенденциЯми,  и  те  же
тенденции проходЯт через их произведениЯ. Њы не рассказываем публике о  том,
что мы знаем; мы просто делимсЯ с нею нашими симпатиЯми  и  антипатиЯми;  мы
говорим ей: это мы любим, этого не любим, приводим  с  большею  или  меньшею
полнотой, с большею или меньшею Ясностью объЯснениЯ и доводы; мы  говорим  о
том, что сами думаем и чувствуем, потому что полагаем, что вокруг нас  живут
такие же люди, как и мы сами, и что каждый из них  думает  и  чувствует  про
себЯ почти то же самое, что думаем и чувствуем мы. Њы разбросаны по кружкам;
надо ж нам подать друг другу голос, надо ж нам попробовать,  нельзЯ  ли  нам
понЯть друг друга, нельзЯ ли найти себе симпатии, отклика;  длЯ  этого  надо
высказыватьсЯ без утайки, без задней мысли; что в печи, то и на  стол  мечи,
что на душе, то и на  Языке;  только  правдивость  и  откровенность,  только
искренность и задушевность способны вызвать сочувствие; кто пишет теперь  по
живой, внутренней потребности, тот хлопочет почти исключительно о том, чтобы
высказать пред обществом свои стремлениЯ. ”актические подробности,  которыми
наши писатели  обставлЯют,  свои  идеи,  не  всегда  удачно  выбраны,  часто
неверны, но тут не в фактах дело; важно  то,  что  писатель  хочет  выразить
своим произведением, важна общаЯ идеЯ, тенденциЯ, и если посмотреть  с  этой
точки зрениЯ на статьи лучших  представителей  нашей  журналистики,  то  они
окажутсЯ безукоризненными и выдержат самую строгую критику.
     Ќо  редакциЯ  "ђусского  вестника"  постоЯнно,   при   оценке   Явлений
современной литературы, останавливаетсЯ на их внешней стороне;  она  смотрит
на  писателЯ  не  как  на  живого  человека,  увлеченного  своею  идеею  или
возмущенного тою или другою стороною жизни, а как на фотографический станок,
передающий с бессознательною верностью контуры предмета, находЯщегосЯ  перед
ним. Ћна не переноситсЯ в  положение  писателЯ;  она  всЯ  уходит  в  анализ
мелочей и подробностей, которым сам писатель не придает никакого значениЯ.
     ѓ.  ѓрот  поступает  еще  оригинальнее;  задумав  говорить  о   русской
журналистике, он высказывает  об  ней  следующие  замечаниЯ,  которые  самым
наглЯдным образом показывают нам, насколько г. ѓрот понимает интересы нашего
времени.  ‚о-первых,  он  упрекает  журнальную  критику  в  том,   что   она
обнаруживает мало сочувствиЯ к Љарамзину и †уковскому. ‚о-вторых, -  в  том,
что она измерЯет годность человека только тем, принадлежит ли он  к  старому
или к молодому поколению. ‚-третьих, - в том, что "некоторые наши журналы  и
газеты  начали  употреблЯть  также  в  виде  насмешки  и  даже  брани  слово
_ученый_". ‚от вам, господа  читатели,  сумма  мнений  г.  ѓрота  о  русской
журналистике. Њне кажетсЯ, г. ѓроту было бы удобнее писать заметки о шрифте,
о бумаге, на которой печатаютсЯ наши журналы, о цвете их обертки, но  только
уж никак не о журналистике. Џисать о журналистике,  не  будучи  в  состоЯнии
отдать себе отчет в значении тех идей, которыми  живут  лучшие  люди  нашего
общества, это чересчур оригинально.
     Ќо если  оригинально  в  этом  случае  положение  автора  заметки,  то,
конечно, еще гораздо оригинальнее поступок редакции, печатающей на страницах
своего журнала такую статью, котораЯ прЯмо противоречит мнениЯм  редакции  и
обличает в авторе такую нетронутую глубину наивности.

        V 

     ЏропускаЯ   две   статьи   г.    ‹онгинова,    отличающиесЯ    полнотою
библиографических сведений и полным отсутствием руководЯщей идеи,  пропускаЯ
еще две статьи, из которых одна трактует о губернских  памЯтных  книжках,  а
другаЯ о карте  ‘амарской  губернии,  Я  перехожу  к  мартовской  книжке,  и
встречаю ту статью о госпоже ’олмачевой, {20} котораЯ в свое  времЯ  вызвала
против себЯ заслуженное негодование в обществе и в периодической литературе.
‚ этой статье редакциЯ "ђусского вестника" косвенно  объЯвлЯет  себЯ  против
эмансипации женщины и спрашивает: чего недостает нашим женщинам? “тешает  их
тем,  что  "у  нас  были  знаменитые  императрицы,  на  английском  престоле
восседает теперь королева, на испанском - тоже",  и  советует,  вместо  того
чтобы эмансипировать женщину, - подчинить и мужчину известным  ограничениЯм,
ради охранениЯ доброй нравственности.  ќтих  фактов  совершенно  достаточно,
чтобы дать понЯтие о букете этой статьи; о ней в свое  времЯ  было  говорено
довольно много, и  потому  Я  ограничусь  только  беглым  указанием  на  это
произведение  умеренного  либерализма;  в   списке   прошлогодних   подвигов
"ђусского вестника" необходимо было поместить и эту статью, потому что в ней
есть  драгоценные  выходки   против   эмансипаторов,   против   пустоголовых
прогрессистов, против отрицателей общественных  приличий,  против  губителей
общественной нравственности. „обродетельный пафос, которым проникнуты многие
отрывки этой замечательной статьи, представлЯет редкое и тем более  отрадное
Явление в нашей легкомысленной  литературе,  посреди  преобладаниЯ  эгоизма,
скептицизма, материализма и разных других безнравственных идей и стремлений.
Ќе угодно ли вам,  например,  полюбоватьсЯ  следующими  строками.  ‚едь  это
просто оазис среди песчаной пустыни.
     "Ћбщественные приличиЯ! Ќо что дает нам право  ставить  себЯ  выше  их?
Њожно ли допустить, чтоб общественные  приличиЯ  нарушались  во  имЯ  пошлых
фраз, выражений ничтожества и пустоты? —то должно  сказать  при  виде  этого
ничтожества, которое, под прикрытием громких слов:  прогресса,  просвещениЯ,
свободы, топорщитсЯ со свистом в голове стать  выше  целого  общества,  выше
убеждений целого  мира,  клеймЯ  их  названием  предрассудков?  Ћбщественные
приличиЯ имеют всегда какое-нибудь основание; вырабатываЯсь  из  жизни,  они
содержат в себе ее разум, и длЯ  того,  чтобы  судить  о  них,  надо  прежде
понимать их" (стр. 36).
     Ќе знаешь, чему больше удивлЯтьсЯ, читаЯ это неподражаемое место:  силе
ли пафоса, овладевшего автором, фразистости  ли  его  произведениЯ  или  же,
наконец,  тому  изумительному  отсутствию  свЯзи,  которое  мы  видим  между
отдельными словами и предложениЯми. Њожно  сказать  наверное,  что  если  бы
какаЯ-нибудь  моднаЯ  барынЯ  взЯлась  защищать  светские  приличиЯ   против
нападков разгулЯвшейсЯ журналистики, то она  сделала  бы  это  дело  гораздо
успешнее, чем редакциЯ "ђусского вестника". Ћна бы твердо  стала  на  хорошо
знакомую ей практическую почву и не  пыталась  бы  оправдывать  общественные
приличиЯ с высшей, философской  точки  зрениЯ.  ’акого  рода  диалектический
прием имеет всю прелесть новизны в нашей литературе, и честь его изобретениЯ
принадлежит бесспорно редакции "ђусского вестника". ‚от еще одно место:
     "‚ы хотите  возвыситьсЯ  над  общественными  приличиЯми:  остерегитесь,
чтобы не упасть не только ниже их, но и ниже обнаженных отправлений скотской
жизни. ‚ы домогаетесь благодати выше долга; но  помните,  благодатные  люди,
что она не исключает долга, а, возвышаЯсь над ним, дает только  больше,  чем
может дать он. ‚ы лезете в гении, но не думайте,  что  длЯ  достижениЯ  этой
чести надобно только отказатьсЯ от здравого смысла" (стр. 37).
     Љого хочет поразить этими словами "ђусский вестник", кого  называет  он
благодатными людьми, кто лезет в гении и  какое  отношение  всЯ  эта  тирада
имеет к женщине, - этого Я решительно не понимаю.  ‘омневаюсь  даже  в  том,
чтобы это было понЯтно самому автору статьи. Ќе мало курьезных  цитат  можно
было бы привести из этой апологии ЉамнЯ ‚иногорова,  но  мне  предстоит  еще
пересмотреть  много  драгоценностей,  и  потому  Я  поспешно   иду   дальше.
Ћстановлюсь на  минуту  на  статье  г.  ‹онгинова  о  стихотворениЯх  Ђ.  ‘.
•омЯкова. ‚ этой статье начинает проЯвлЯтьсЯ тот сладкий  оптимизм,  который
составлЯет одно из преобладающих свойств критики "ђусского вестника". †урнал
этот относитсЯ чрезвычайно  мЯгко  и  ласкательно  ко  всему  тому,  что  не
находитсЯ в свЯзи с свистЯщею журналистикою. ‚се хорошо в  нашей  жизни,  по
мнению  "ђусского  вестника",  и   только   безмозглые   отрицатели   своими
нестройными криками нарушают общую гармонию этой изЯщной жизни.  •омЯков  не
принадлежал к безмозглым отрицателЯм, следовательно, его можно  возвеличить,
и действительно, г. ‹онгинов  величает  его  так  усердно,  что  статьЯ  его
делаетсЯ похожею на панегирик.  ’е  стихотворениЯ,  которые  он  приводит  в
подтверждение своих хвалебных отзывов, могут быть очень возвышенны по своему
духовному  полету,  но  мотивы  этих  стихотворений  покажутсЯ  современному
читателю чересчур античными и затронут в нем это живое чувство так же  мало,
как мало затронут  это  живое  чувство  самые  лучшие  места  из  "Њессиады"
Љлопштока. ‘омневаюсь например, чтобы  на  кого-нибудь  могло  подействовать
следующее произведение, выписанное в статье г. ‹онгинова:

                         Џодвиг есть и в сраженье,
                         Џодвиг есть и в борьбе,
                         ‹учший подвиг - в терпенье,
                         ‹юбви и мольбе.
                         …сли сердце заныло
                         Џеред злобой людской
                         €ль насилье схватило
                         ’ебЯ цепью стальной,
                         …сли скорби земные
                         †алом в душу впились,
                         ‘ верой бодрой и смелой
                         ’ы за подвиг берись:
                         …сть у подвига крыльЯ,
                         € взлетишь ты на них,
                         Ѓез труда, без усильЯ,
                         ‚ыше скорбей земных,
                         ‚ыше крыши темницы,
                         ‚ыше злобы слепой,
                         ‚ыше воплей и криков
                         ѓордой черни людской.

     …сли  бы  эти  стихи  принадлежали   не   •омЯкову,   а   какому-нибудь
неизвестному поэту, Я бы, может быть,  назвал  их  холодною  декламациею  на
заданную тему. Ќо •омЯков, как говорЯт все  люди,  знавшие  его  лично,  был
человек в высшей степени честный и глубоко  искренний;  следовательно,  надо
поверить поэту  на  слово  и  предположить,  что  он  в  этом  стихотворении
действительно выразил то, что чувствовал, то, в чем он был  горЯчо  убежден.
’акого рода предположение оправдает в наших глазах личность •омЯкова, но оно
никак не заставит нас восхищатьсЯ  произведением  •омЯкова  и  сочувствовать
тому настроению, под влиЯнием которого оно написано. Њожет быть, мы не стоим
на той высоте  духовного  развитиЯ  и  просветлениЯ,  на  которой  находилсЯ
•омЯков; может быть, нам недоступны те высшие духовные  радости,  о  которых
повествует поэт, только потому, что мы испорчены  скептическим  направлением
нашего  века  и  придавлены  к  земле   мелкими   заботами   и   нелепостЯми
действительности; все это может быть, но, как бы ни были унизительны длЯ нас
самих причины нашего непониманиЯ, мы все-таки откровенно  сознаемсЯ  в  том,
что не понимаем идеи стихотворениЯ. —то же касаетсЯ до крыльев подвига и  до
возможности взлететь  на  них  выше  крыши  темницы  и  выше  многих  других
неприЯтных предметов, то нам, испорченным детЯм XIX века, подобные сочетаниЯ
слов  кажутсЯ  совершенными  нелепостЯми,  горЯчо  прочувствованными   самим
поэтом, но: решительно не выдерживающими самой элементарной критики.
     ’о,  чего  не  понимаем  мы,  по  своему  неразумению  или   по   своей
испорченности, то, конечно,  мог  бы  понимать  г.  ‹онгинов;  если  бы  его
критическаЯ статьЯ была проникнута тем духом, который воет в  стихотворениЯх
•омЯкова, тогда Я совершенно понЯл бы восторг рецензента перед  личностью  и
произведениЯми вдохновенного поэта и понЯл бы вместе с  тем,  что  мы  с  г.
‹онгиновым живем в двух разных мирах, что в  наших  взглЯдах  на  жизнь  нет
ничего общего и что, следовательно, нам не надо спорить между собою и нельзЯ
ни на чем сойтись. Ќо дело в том, что г. ‹онгинов вовсе не восторгаетсЯ теми
идеЯми и образами, которыми наполнены стихотворениЯ •омЯкова; он  голословно
восхищаетсЯ стихотворением, голословно называет его превосходным, голословно
говорит, что "поэтическое наследие •омЯкова  не  велико  по  количеству,  но
состоит из чистого золота", и голословно повторЯет  отзыв  одного  ценителЯ,
что •омЯков "не  написал  _ни  одного  праздного  стиха_".  €з  всего  этого
голословиЯ читатель статьи г. ‹онгинова никак не будет  в  состоЯнии  понЯть
красот хомЯковской поэзии и тех точек  соприкосновениЯ,  которые  существуют
между поэтом и критиком. ѓде же  суждение  г.  ‹онгинова  о  разбираемых  им
произведениЯх, где личные  убеждениЯ  критика?  Ќеужели  их  надо  искать  в
эпитетах,  вроде  "Ярко",  "превосходное",   "глубоко",   "высокой",   и   в
риторических фигурах,  вроде  "чистого  золота  поэтического  наследиЯ"  или
"строгие черты  его  целомудренной  музы"?  Ќо  ведь  эти  эпитеты  надо  же
чем-нибудь мотивировать, эти риторические фигуры надо чем-нибудь  оправдать.
‚едь не из одних  же  слов  и  библиографических  сведений  должна  состоЯть
критическаЯ статьЯ? Ќадо же, чтобы  в  ней  была  хоть  какаЯ-нибудь  мысль.
‡нать, что такаЯ-то книга была издана первым изданием в таком-то году и  что
такое-то стихотворение было помещено в такой-то книжке такого-то журнала,  -
не значит еще быть критиком. ‚ противном случае большаЯ часть библиотекарей,
книгопродавцев и грамотных букинистов могли бы Ѓелинского за поЯс  заткнуть.
ЉажетсЯ, г. ‹онгинов так и думает, если принЯть  в  соображение  его  статью
"Ѓелинский и его лжеученики", статью, которой мы коснемсЯ  мимоходом,  когда
дойдем до разбора июньской книжки "ђусского вестника".
     ЌадеЯсь, что не все наши читатели  разделЯют  мнение  г.  ‹онгинова  об
обЯзанностЯх и достоинствах критика, Я дам себе право обратить внимание  тех
людей, которые не согласЯтсЯ с г. ‹онгиновым, на то поразительное  бессилие,
на ту печальную безжизненность, которые обнаруживаютсЯ в  критике  "ђусского
вестника".
     “  нее  есть  только  один  mot  d'ordre:  {Џароль  (франц.).  -  ђед.}
преследование свистунов; {21} когда она заговорит  о  свистунах,  тогда  она
сколько-нибудь оживлЯетсЯ, начинает бранитьсЯ, смеЯтьсЯ принужденным смехом,
вздыхать о горькой участи русской  литературы.  ‚се  эти  различные  оттенки
негодованиЯ остаютсЯ нам довольно непонЯтными  и  своей  исходной  точке,  в
побудительной причине; все эти проЯвлениЯ возмущенного нравственного чувства
похожи скорее на лирические излиЯниЯ, чем на солидные выражениЯ  продуманных
убеждений; но по крайней мере в этих  выходках  есть  жизнь;  в  них  авторы
статей выражают свои собственные чувства и  не  стараютсЯ  поднЯть  себЯ  на
высоту невозможной и неестественной объективности, котораЯ,  как  две  капли
воды, похожа на  отсутствие  собственного  убеждениЯ,  на  добровольное  или
вынужденное критическое молчалинство. ’ам, где речь идет не о свистунах, там
критические статьи "ђусского вестника" состоЯт из выписок,  из  вариаций  на
эти выписки, из библиографических или биографических  указаний  и  из  фраз,
более или менее лестных длЯ автора разбираемой книги. —асто в его  рецензиЯх
видно много эрудиции, часто они представлЯют очень тщательный  разбор  очень
мелких фактов, но при этом общаЯ идеЯ автора всегда ускользает от рецензента
и никогда не наводит его на критические размышлениЯ.  Њысль  расплываетсЯ  в
бесцветных фразах или задыхаетсЯ под грудою мелких фактов.

        VI 

     ЋтносЯсь мЯгко и почти любовно ко всему, что не имеет свЯзи с  задорною
журналистикою, и в то же времЯ не решаЯсь слишком  громко  расхваливать  то,
что не представлЯет никаких особенных достоинств, "ђусский вестник" держитсЯ
дипломатической осторожности, хвалит так, что его похвалы можно  принЯть  за
выражениЯ  светской  вежливости  или   условного   почтениЯ.   Џохвалы   эти
голословны, как-то официальны; в них не  видно  действительного  сочувствиЯ;
но, несмотрЯ на эту  дипломатическую  осторожность,  у  "ђусского  вестника"
прорываютсЯ порою довольно странные признаниЯ и суждениЯ.
     ‘ этой точки зрениЯ стоит привести в пример статью г. N. о  "‘олдатской
беседе" {22} г. Џогосского. ѓ.  Џогосский,  как  автор  "„едушки  Ќазарыча",
"ѓосподина Љолодника" и разных других рассказов, взЯтых из солдатского  быта
и переданных  солдатским  Языком,  известен  своею  замашкою  идеализировать
изображаемую среду и в особенности  те  личности,  которые  ЯвлЯютсЯ  в  его
рассказах на первом плане. Љак человек  умный  и  не  лишенный  современного
литературного образованиЯ, г.  Џогосский  идеализирует  довольно  искусно  и
почти правдоподобно. Ћн не представлЯет своих героев сказочными  богатырЯми,
не заставлЯет их стучать себЯ в грудь и плакать навзрыд при  слове  "матушка
ђусь православнаЯ", не наваливает им на плечи невероЯтных подвигов  героизма
и самоотвержениЯ и вообще не выходит,  при  построении  своих  характеров  и
положений,  из  масштабов,  серенькой   действительности.   "…го   Ќазарычи,
‘авельичи, Љулики  да  Љалинины,  -  говорит  г.  N.,  -  народ  все  больше
невзрачный, тихий, не хвастливый; это все люди, которые тут же,  о  бок  нас
живут". ‚се это почти  верно,  а  между  тем  это  не  мешает  существованию
страшной идеализации. ‚се эти солдаты - люди маленькие, но в высшей  степени
добродетельные. "Ђ придет случай - глЯдишь, - говорит сам г. Џогосский, - он
(т. е. солдат) и  встанет  перед  тобою  в  такой  красоте  душевной,  такую
добродетель окажет, ни перед каким  злом  непреклонную,  что  подивишьсЯ  ты
невзрачному человеку этому и за большое счастье почтешь называть его ровней,
товарищем своим". ‚от и возникает вопрос: откуда же добыл себе  этот  солдат
такую отменную добродетель? €з деревни  ли  он  ее  принес  или  в  казармах
выработал? …сли из  деревни  принес,  то  эта  добродетель  принадлежит  или
отдельному лицу, или  целому  народу,  но  никак  не  специальному  сословию
солдат. …сли же он ее выработал в сфере  своей  служебной  жизни,  тогда  г.
Џогосскому очень не мешало бы объЯснить читателЯм, какие именно стороны этой
жизни выработывают в солдате непреклонную добродетель и душевную красоту. Ќо
г. Џогосский; как художник, может быть увлечен своим предметом и  вследствие
этого может, в отношении к этому предмету, утратить до некоторой степени  ту
силу анализа, с которою человек,  хладнокровно  размышлЯющий,  приступает  к
обсуждению  каждого  дела  или  вопроса.  Њожет  быть,  г.  Џогосский  видел
действительно  так  много  примеров  непреклонной  добродетели   и   красоты
душевной, что длЯ него понЯтие  солдата  совершенно  неразлучно  с  понЯтием
человека, обладающего именно такою добродетелью и красотою. Љроме  того,  г.
Џогосский преследует, может быть, нравственно-педагогическую цель  и  желает
представить своим читателЯм-солдатам как можно больше хороших образцов,  длЯ
того  чтобы  эти  читатели,  умилЯЯсь  сердцем,  стремились  подражать  этим
доблестным примерам и неуклонно подвигались вперед на пути своего  духовного
и  нравственного  совершенствованиЯ.  …сли  г.  Џогосский   увлекаетсЯ   как
художник, если он, сочувствуЯ своим младшим  братьЯм,  видит  их  отчасти  в
розовом  свете,  -  это   делает   величайшую   честь   мЯгкому   сердцу   и
впечатлительным нервам издателЯ "‘олдатской  беседы",  хотЯ  в  сущности  не
увеличивает правдоподобиЯ характеров, подобных Ќазарычу, и даже не объЯснЯет
происхождениЯ этих характеров из наличных элементов нашей  действительности.
…сли г. Џогосский хочет приносить пользу нашим нижним чинам  представлЯемыми
образцами, если его добродетельные герои -  не  что  иное,  как  прописи,  с
которых солдату должно списывать свои поступки и свою жизнь,  то  опЯть-таки
нельзЯ  не  отнестись  с  величайшею   признательностью   к   добродетельным
тенденциЯм г. Џогосского, нельзЯ не признать его за истинного  филантропа  и
нельзЯ не пожалеть о том, что похвальнаЯ  филантропиЯ  эта  идет  вразрез  с
жизненною правдою. ’е аргументы, которые Я привел длЯ того, чтобы  оправдать
и объЯснить увлечение г. Џогосского своим предметом  и  выходЯщую  из  этого
увлечениЯ идеализацию, к сожалению, никак не могут быть приведены  в  пользу
г. N. - критика "ђусского вестника".
     „ело критика состоит  именно  в  том,  чтобы  рассмотреть  и  разобрать
отношениЯ художника к изображаемому предмету; критик должен рассмотреть этот
предмет очень внимательно, обдумать и разрешить  по-своему  те  вопросы,  на
которые наводит этот предмет, вопросы, которые едва затронул и, может  быть,
даже едва заметил сам художник. •удожнику представлЯетсЯ  единичный  случай,
Яркий образ;  критику  должна  представлЯтьсЯ  свЯзь  между  этим  единичным
случаем и общими свойствами и чертами  жизни;  критик  должен  понЯть  смысл
этого случаЯ, объЯснить его причины, узаконить его  существование,  показать
его raison d'etre. {ђазумное основание, смысл (франц.). - ђед.} ѓ. Џогосский
рисует нам добродетельных солдат. Љритик его произведений может  соглашатьсЯ
или не соглашатьсЯ с  автором,  признавать  или  отвергать  действительность
выводимых им Явлений; в том и в другом случае он должен выставить на вид  те
соображениЯ, которыми он руководствуетсЯ и при помощи которых он приходит  к
тому  или  другому  результату.  …сли  он  считает   Љуликов   и   Ќазарычей
действительно живыми типами, то должен объЯснить нам, какие  именно  условиЯ
русской жизни вообще или солдатского житьЯ-бытьЯ в  особенности  содействуют
формированию таких типов. …сли он  считает  Љуликов  и  Ќазарычей  головными
выдумками автора,  построенными  с  поучительно-нравственною  целью,  то  он
опЯть-таки обЯзан, подвергнув анализу те же условиЯ русской жизни, доказать,
что при этих бытовых условиЯх личности, подобные  добродетельным  героЯм  г.
Џогосского, существовать не могут. ‘ловом, чтобы критическаЯ статьЯ не  была
переливанием из пустого в порожнее, надо, чтобы в  ней  высказывалсЯ  взглЯд
критика на ЯвлениЯ жизни, отражающиесЯ в  литературном  произведении;  надо,
чтобы в ней, с точки зрениЯ  критика,  обсуживалсЯ  и  решалсЯ  какой-нибудь
вопрос, поставленный самою  жизнью  и  натолкнувший  художника  на  создание
разбираемого произведениЯ. ќтого-то именно вы не найдете  в  статье  г.  N.;
одобрительно-ласкательные  отзывы  о  "‘олдатской  беседе"  г.   Џогосского,
выписки из упоминаемых повестей, рассказ содержаниЯ этих повестей - вот все,
что вы встретите  в  этой  soi-disant  {’ак  называемаЯ  (франц.).  -  ђед.}
критической статье. Њы из этой статьи имеем право вывести  одно  заключение,
что автор ее разделЯет сладкие воззрениЯ г. Џогосского и вместе с ним  готов
восхищатьсЯ тою сферою,  в  которой  живут  и  действуют  наши  крестьЯне  и
солдаты. џ не намерен спорить ни с г. Џогосским, ни с г. N., тем более,  что
последний не высказывает решительно  своих  мнений,  а  только  принимает  с
полною верою все слова и рассказы "‘олдатской беседы". џ спорить не намерен,
потому  что  нахожу  это  в  высшей  степени  неудобным  и  бесполезным;   Я
ограничиваюсь только тем, что указываю на крайние выводы, к которым приводит
сладкий оптимизм  "ђусского  вестника".  ‡атем  иду  дальше,  к  критическим
диковинкам следующих книжек.

        VII 

     ‚ раздумье останавливаюсь Я перед апрельскою книжкою; в ней критический
отдел начинаетсЯ выпиской из сочинениЯ г. ћркевича ("€з науки о человеческом
духе"). {23} ‚озникает вопрос: говорить или не говорить об этой статье? …сть
много аргументов за и против; но мне кажетсЯ, будет основательнее пройти эту
статью молчанием, напомнив  предварительно  читателЯм,  что  она  направлена
против статьи г. —ернышевского об антропологическом принципе и  заимствована
"ђусским вестником", как полемическое casse-tete, {Љастет, дубинка (франц.).
- ђед.} из "’рудов Љиевской духовной академии". ђешаюсь  Я  не  говорить  об
этой статье собственно потому, что не вижу ни малейшей точки соприкосновениЯ
между мыслЯми г.  ћркевича  и  моими  собственными  идеЯми.  Џроцесс  мысли,
исходные точки, результаты, способ изложениЯ -  все  это  до  такой  степени
различно, как будто бы мы жили в разные времена и говорили  на  двух  разных
Языках.  Ћчень  может  быть,  что  это  признание  сделано  мною   к   моему
собственному стыду, очень может быть, что жить не в том мире, в каком  живет
г. ћркевич, значит прозЯбать, вести жизнь скотоподобную, не иметь понЯтиЯ  о
деЯтельности мысли; все это очень возможно, а между тем Я все-таки с  полною
откровенностью скажу, что не понимаю, из чего хлопочет  г.  ћркевич,  что  и
зачем   он   доказывает,   какаЯ   польза   и   какаЯ   надобность   в   тех
невыносимо-скучных диалектических тонкостЯх, которыми наполнена его обширнаЯ
статьЯ. ‘огласитесь, господа читатели, что если Я не  понимаю  ни  цели,  ни
сущности, ни пользы статьи г. ћркевича, то Я никак не могу  стать  к  ней  в
какие бы то ни было критические  отношениЯ.  „лЯ  менЯ  статьЯ  г.  ћркевича
написана на неизвестном Языке, и притом на таком Языке, которому Я  не  хочу
учитьсЯ, потому что очень хорошо знаю, что этот Язык,  сухой  и  бесплодный,
ничем не вознаградит менЯ за те усилиЯ, которые Я употреблю на его усвоение.
…сли г. ћркевич не умеет говорить Ясно и просто о простых и Ясных предметах,
если надо пройти целый предварительный  курс  кабалистики  длЯ  того,  чтобы
слышать его учение о природе, о человеке, о духе и разуме, то Я полагаю, что
большинство людей предпочтут остатьсЯ  профанами.  ‚округ  нас  кипит  живаЯ
жизнь; что ни шаг, то предмет  длЯ  размышлениЯ,  и  притом  такой  предмет,
который непременно надо обсудить, чтобы иметь возможность идти  дальше;  тут
сама жизнь задает вопрос  и  шевелит  мысль;  успевай  только  обдумывать  и
решать; успевай только пробиватьсЯ и разрушать действительные препЯтствиЯ; а
тут  нам  предлагают  углубитьсЯ  в  самих  себЯ,  занЯтьсЯ  диалектическими
выкладками, воскресить покойный гегелизм и зарытьсЯ по  уши  в  какую-нибудь
отвлеченную систему, котораЯ не успела даже выработать себе Ясного Языка. Њы
с удовольствием готовы  пользоватьсЯ  философскою  диалектикою  как  орудием
борьбы,  как  средством  разрушать  предрассудки,   но   когда   философскаЯ
диалектика уходит в область слов, когда она, терЯЯ из виду действительность,
забываЯ условиЯ места и времени, начинает расплыватьсЯ в общих рассуждениЯх,
не приводЯщих и не могущих привести ни к  какому  осЯзательно-практическому,
жизненному результату, тогда мы отвертываемсЯ от этой диалектики и  находим,
что заниматьсЯ ею скучно, а спорить с тем, кто ею занимаетсЯ, бесполезно.
     Љак бы замысловаты ни были те приемы, которыми г.  ћркевич  уличает  г.
—ернышевского в непоследовательности, в нелогичности, в неумении мыслить,  в
противоречиЯх с самим собою, как бы остроумны и глубокомысленны ни  были  те
доводы,  которыми  киевский  мыслитель  громит  петербургского   журналиста,
все-таки статьЯ киевского мыслителЯ прочтетсЯ очень немногими  любителЯми  и
даже на этих любителей не произведет сильного впечатлениЯ,  потому  что  она