„митрий €ванович Џисарев. ’ри смерти

Ћцените этот текст:
„митрий €ванович Џисарев. ’ри смерти

 
                        ђассказ графа ‹. Ќ. ’олстого 
                    ("Ѓиблиотека длЯ чтениЯ" 1859 года) {1} 

---------------------------------------------------------------------------- 
     ‘очинениЯ в четырех томах. ’ом 1. ‘татьи и рецензии  1859-1862
     Њ., ѓосударственное издательство художественной литературы, 1955
     OCR Ѓычков Њ.Ќ.
---------------------------------------------------------------------------- 
 
     —итательницы наши, без сомнениЯ, знакомы  со  многими  из  произведений
замечательного писателЯ, графа ’олстого, о котором мы до сих; пор  не  имели
случаЯ говорить с ними. Ћни прочли, вероЯтно,  его  "„етство,  Ћтрочество  и
ћность", "“тро помещика", "€з записок кнЯзЯ  Ќехлюдова.  ‹юцерн",  "Њетель",
"‘евастопольские воспоминаниЯ". ЏрочтЯ  эти  произведениЯ,  легко  составить
себе понЯтие  о  направлении  таланта  автора,  об  его  характеристических,
индивидуальных особенностЯх и о тех предметах, на  которые  он,  в  процессе
своего творчества, обращает преимущественное внимание.  ’олстой  -  глубокий
психолог. ‚ этом нетрудно  убедитьсЯ,  ежели  только  припомнить  выдающиесЯ
черты его произведений, те черты,  которые,  даже  при  самом  поверхностном
чтении, поражают читателЯ, приковывают к себе его внимание и оставлЯют в уме
его неизгладимое впечатление. Љартины природы, дышащие жизнью и отличающиесЯ
свежею определенностью, отчетливаЯ обработка характеров,  выхваченных  прЯмо
из действительности,  смелость  общего  плана  и  жизненное  значение  идеи,
положенной  в  основание  художественного  произведениЯ,  -  все  это  общие
свойства,  составлЯющие  принадлежность  всех  наших  лучших   писателей   и
отражающиесЯ во всех наиболее зрелых произведениЯх нашей словесности.  Љроме
этих  общих  свойств,  у  ’олстого  есть  своЯ  личнаЯ,   характеристическаЯ
особенность. Ќикто далее его не простирает анализа,  никто  так  глубоко  не
заглЯдывает в душу человека,  никто  с  таким  упорным  вниманием,  с  такою
неумолимою последовательностью не разбирает  самых  сокровенных  побуждений,
самых мимолетных и, невидимому, случайных движений души. Љак  развиваетсЯ  и
постепенно формируетсЯ в уме человека мысль, через какие  видоизменениЯ  она
проходит, как накипает в груди чувство, как играет  воображение,  увлекающее
человека из мира действительности в  мир  фантазии,  как,  в  самом  разгаре
мечтаний, грубо и материально напоминает о  себе  действительность  и  какое
первое впечатление производит на  человека  это  грубое  столкновение  между
двумЯ разнородными мирами - вот мотивы, которые  с  особенною  любовью  и  с
блестЯщим успехом разработывает  ’олстой.  —тобы  убедитьсЯ  в  этом,  стоит
только припомнить, например, описание сна и пробуждениЯ в "Њетели", главу из
"Ћтрочества",  в  которой  изображено   состоЯние   Ќиколеньки,   ожидавшего
поЯвлениЯ St. Jerom'a и наказаниЯ, место из  "ћности",  в  котором  €ртеньев
ждет духовника в его келье; не знаем, нужно ли даже указывать  на  отдельные
места: какую бы сцену мы ни припомнили, везде мы встретим или тонкий  анализ
взаимных   отношений   между   действующими    лицами,    или    отвлеченный
психологический трактат, сохранЯющий в своей  отвлеченности  свежую,  полную
жизненность,  или,  наконец,  прослеживание  самых   таинственных,   неЯсных
движений души, не достигших сознаниЯ,  не  вполне  понЯтных  даже  длЯ  того
человека, который сам их испытывает, и между тем получающих свое выражение в
слове и не лишающихсЯ при этом своей таинственности. ќто направление таланта
’олстого имело влиЯние на выбор сюжета того рассказа, о  котором  мы  теперь
будем  говорить  с  нашими  читательницами.  Ђвтор  положил   себе   задачею
изобразить чувства умирающего и его отношениЯ к тем предметам, среди которых
он жил и которые, переживаЯ его, представлЯют  своим  спокойным  равнодушием
разительную противоположность с нравственным томлением, происходЯщим  в  его
душе. ђассказ ’олстого состоит из трех отдельных  эскизов,  свЯзанных  между
собою только характером содержаниЯ; общей нити рассказа нет. Ђвтор изобразил
только три момента, три смерти,  происшедшие  при  различных  условиЯх,  при
различной обстановке, и, обрисовав  самыми  Яркими  красками  это  различие,
выставил  во  всех  трех  те  общие  ЯвлениЯ,  которые  сопровождают   собою
разрушение  всЯкого  организма.  Њы  рассмотрим  оба  первые  представленные
автором  момента,  сближаЯ  между  собою  общие  черты  и   указываЯ   нашим
читательницам  на  постоЯнное  противоположение   между   свежею,   кипучею,
деЯтельною и беззаботною жизнью, с одной стороны, и  медленным,  безнадежным
увЯданием, с другой; что касаетсЯ до третьего момента,  то  он  представлЯет
собою смелую,  грациозную  фантазию  художника,  -  фантазию,  котораЯ,  как
музыкальный аккорд, заканчивает собою поэтическое произведение,  оставлЯЯ  в
душе читателЯ какую-то тихую, грустную задумчивость. Њы коснемсЯ содержаниЯ,
сюжета рассказа, чтобы быть в состоЯнии обратить внимание наших  читательниц
на подробности, чтобы указать им в этих подробностЯх художественные красоты.
Џовредить интересу рассказа  мы  не  боимсЯ,  потому  что  думаем,  как  уже
замечали не раз, что достоинства изЯщного  произведениЯ  заключаютсЯ  не  во
внешнем плане, не в нити сюжета, а в способе его обработки, в  группировании
подмеченных частностей, которые дают целому жизнь и определенную физиономию.
Љто стал бы в повестЯх и рассказах  ’олстого  искать  романической  завЯзки,
интереса  событий,  тот,  во-первых,  обманулсЯ  бы  в  своих  ожиданиЯх,  а
во-вторых, следЯ только за нитью  действиЯ,  упустил  бы  из  виду  то,  что
составлЯет главную  прелесть,  самое  прочное  достоинство  этих  рассказов,
упустил бы из  виду  глубину  и  тонкость  психологического  анализа.  —итаЯ
’олстого, необходимо вглЯдыватьсЯ в частности, останавливатьсЯ на  отдельных
подробностЯх, поверЯть эти подробности собственными пережитыми  чувствами  и
впечатлениЯми, необходимо вдумыватьсЯ, и  только  тогда  чтение,  это  может
обогатить запас мыслей, сообщить  читателю  знание  человеческой  природы  и
доставить ему, таким образом, полное, плодотворное эстетическое наслаждение.
     Џервый эскиз рассказа, о котором мы говорим, заключает в себе  описание
последних дней в жизни больной барыни, умирающей  от  чахотки.  ЃольнаЯ  эта
принадлежит ежели не к высшему, то по  крайней  мере  к  среднему,  богатому
классу  общества;  она  окружена  всеми  удобствами,  которые  только  могут
доставить денежные средства; она едет за  границу,  в  спокойной  карете,  с
мужем, глубоко преданным ей, и с доктором, тщательно наблюдающим за малейшим
изменением ее здоровьЯ, и  между  тем  при  всем  этом  комфорте,  при  всей
угодливости, с которою все окружающие  предупреждают  ее  малейшие  желаниЯ,
болезнь развиваетсЯ не по часам, а по минутам, организм слабеет,  и  больнаЯ
сама, напрасно стараЯсь поддержать какую-нибудь  надежду  на  выздоровление,
замечает в себе все признаки полного упадка сил и начинающегосЯ  разложениЯ.
ќто внешние условиЯ, обстановка той страшной драмы, котораЯ разыгрываетсЯ  в
душе больной и которую во всех подробностЯх развил ’олстой. ЃольнаЯ не хочет
умирать: она еще молода и имеет право требовать от жизни многих наслаждений,
многих радостей,  которых  она  едва  коснулась.  Ћна  с  сверхъестественным
напрЯжением всех  сил  души  хватаетсЯ  за  малейший  проблеск  надежды,  за
малейший остаток жизни, дотлевающий в ее истомленной, наболевшей  груди;  но
силы изменЯют, энергиЯ падает, грозный образ  смерти  с  ужасающею  Ясностью
ЌоситсЯ  перед  расстроенным   воображением   больной,   преследует   ее   с
неотвЯзчивым постоЯнством; надежда замирает в сердце; в уме уже нет доводов,
которыми можно было бы отогнать страшную мысль; остаетсЯ  только  покоритьсЯ
ей, убедитьсЯ очевидностью и перейти из  томительной  борьбы,  из  колебаниЯ
между страхом и надеждою в  спокойное  ожидание  неотразимого  удара.  ’акую
дорогу обыкновенно выбирают люди с сильным  характером,  -  люди,  способные
взглЯнуть в лицо действительности, как бы ни была  она  мрачна.  ’акие  люди
желают знать истину и отгонЯют мечты и неопределенные надежды; но  не  таков
характер, изображенный ’олстым. …го больнаЯ  с  самого  начала  рассказа  не
верит своему выздоровлению, ее раздражает всЯкое проЯвление здоровой  жизни;
она завидует таким проЯвлениЯм и видит в них почти умышленный намек на  свое
собственное безотрадное положение; она чувствует, что смерть близка, и между
тем не хочет, обратить это смутное  чувство  в  спокойное  сознание,  боитсЯ
самого слова: "умереть", умышленно закрывает себе глаза на  свое  положение,
потому что проникнута чувством  отчаЯнной  безнадежности.  ЃольнаЯ  ’олстого
похожа на человека, чувствующего сильную робость и между  тем  боЯщегосЯ  не
только дать волю этому чувству, но даже сознатьсЯ перед самим  собою  в  его
существовании.  —тобы  заглушить  свою  робость,  этот  человек  обыкновенно
начинает храбритьсЯ, громко говорить, петь, стараЯсь, таким образом, привить
к себе извне бодрость духа, которую он напрасно ищет в собственном сознании.
ЃольнаЯ чувствует, что ей не выздороветь; но чем сильнее в ней это  чувство,
тем громче говорит она себе, что ее болезнь вздор, что ее  воскресЯт  теплый
воздух, приЯтное путешествие и спокойный образ жизни.  Ќе  верЯ  собственным
словам, не имеЯ в запасе  доводов  против  очевидности,  она  требует  таких
доводов от других, и сердитсЯ, страдает, и томитсЯ,  когда  вместо  желанных
доводов слышит изъЯвлениЯ  соболезнованиЯ;  это  соболезнование  пугает  ее,
потому что напоминает о том, что постоЯнно,  глухо  твердит  ей  собственное
чувство. ЊучительнаЯ нравственнаЯ борьба больной заставлЯет ее изнемогать  и
разрешаетсЯ бессильными вспышками отчаЯниЯ  и  горести.  Џриводим  небольшую
сцену, замечательную по силе выражениЯ, по глубине и  верности  психического
анализа; в этой сцене читательницы наши  могут  проследить  развитие  целого
рЯда чувств и мыслей: здесь, во-первых, противополагаетсЯ жизнь и разрушение
жизни; здесь представлены враждебные отношениЯ умирающей ко всему  здоровому
и живому, ко всему, что дает ей  повод  делать  неутешительные  сравнениЯ  с
собственным положением; здесь,  наконец,  видна  ее  попытка  ободрить  себЯ
надеждою: попытка эта  не  нашла  себе  поддержки  в  окружающих  и  разбила
временно возникшую в больной энергию.
 
     - —то, как ты, мой друг? - сказал муж, подходЯ к  карете  и  прожевываЯ
кусок.
     "‚се один и тот же вопрос, - подумала больнаЯ, - а сам ест!"
     - Ќичего, - пропустила она сквозь зубы.
     - ‡наешь ли, мой друг, Я боюсь, тебе хуже будет от дороги в эту погоду,
и ќдуард €ваныч то же говорит. Ќе вернутьсЯ ли нам? Ћна сердито молчала.
     - Џогода поправитсЯ, может быть, путь  установитсЯ,  и  тебе  бы  лучше
стало; мы бы и поехали все вместе.
     - €звини менЯ. …жели бы Я давно тебЯ не слушала, Я  бы  была  теперь  в
Ѓерлине и была бы совсем здорова.
     - —то ж делать, мой ангел, невозможно было, ты знаешь. Ђ теперь,  ежели
бы ты осталась на месЯц, ты бы славно поправилась, Я бы кончил дела, и детей
бы мы взЯли...
     - „ети здоровы, а Я нет.
     - „а ведь пойми, мой друг, что с этой  погодой,  ежели  тебе  сделаетсЯ
хуже дорогой... тогда по крайней мере дома.
     - —то ж, что дома?.. “мереть дома? - вспыльчиво  отвечала  больнаЯ;  Ќо
слово умереть, видимо, испугало ее, она умолЯюще и вопросительно  посмотрела
на мужа. Ћн опустил глаза и молчал. ђот больной вдруг  детски  изогнулсЯ,  и
слезы полились из ее глаз. Њуж закрыл лицо платком и молча отошел от кареты.
     - Ќет, Я поеду, - сказала больнаЯ, поднЯла глаза к небу, сложила руки и
стала шептать несвЯзные слова. - Ѓоже мой! за что  же?  -  говорила  она,  и
слезы лились сильнее. Ћна долго и горЯчо молилась; но в груди  так  же  было
больно и тесно, в небе, в полЯх и по дороге было так же серо и  пасмурно,  и
та же осеннЯЯ мгла, не чаще, не реже, а все так же сыпалась на грЯзь дороги,
на крыши, на карету и на тулупы Ямщиков, которые, переговариваЯсь  сильными,
веселыми голосами, мазали и закладывали карету...
 
     Ћбратим внимание читательниц  на  картину  русской  природы  и  русской
жизни, набросанную художником в последних словах приведенного нами  отрывка.
ќта картина возникла от одного взмаха пера, в ней нет отчетливости описаниЯ,
нет отдельных  подробностей,  но  есть  удивительнаЯ  Яркость  целого,  есть
изобразительность и сила, котораЯ придает  этому  беглому  очерку  особенное
художественное значение. ‚печатление, производимое  этим  очерком,  особенно
сильно по тому отношению,  в  котором  он  находитсЯ  к  главному  действию,
совершающемусЯ среди этой обстановки. ЏечальнаЯ физиономиЯ  серого  осеннего
днЯ  гармонирует  с  безнадежным  положением  больной,  а  живаЯ,  обыденнаЯ
деЯтельность,  происходЯщаЯ  на  станционном  дворе,  служит   поразительным
контрастом напрЯженному, торжественно унылому настроению ее  души.  —итатель
угадывает по этому расположению подробностей,  что  больнаЯ,  представленнаЯ
графом ’олстым, испытывает на  себе  все  впечатлениЯ,  какие  только  можно
вынести из созерцаниЯ изображенной  автором  картины,  расстилавшейсЯ  перед
окнами ее кареты. ‚ природе ищет она себе подкреплениЯ;  но  в  природе  все
пасмурно, все напоминает о поблекших надеждах и  о  предстоЯщем  прощании  с
жизнью. Љ людЯм обращаетсЯ она, надеЯсь найти  в  них  сочувствие;  но  люди
вокруг нее занЯты своим делом, им некогда, и их здоровые  лица,  их  шумнаЯ,
хлопотливаЯ деЯтельность поражают больную своим  равнодушием,  надрывают  ей
сердце  полнотою  жизни  и  избытком  веселости.  Џоследние  минуты  больной
изображены с тою же  силою  анализа,  котораЯ  ни  на  минуту  не  оставлЯет
’олстого,  как  бы  ни  были  таинственны  и,  по-видимому,  недоступны  длЯ
наблюдениЯ выбранные им моменты внутренней  жизни  человека.  €зображаЯ  эти
последние минуты, автор представил со стороны больной те же чувства,  ту  же
борьбу между любовью к жизни и ожиданием смерти, - борьбу,  которую  мы  уже
видели в приведенном нами отрывке. ‡десь эти чувства и эта борьба  носЯт  на
себе  особый  оттенок  -  перед  смертью  наступает  минута  величественного
спокойствиЯ; не замираЯ вполне, земные помыслы  затихают  в  душе  человека;
больнаЯ приближаетсЯ к состоЯнию полной безнадежности, к состоЯнию, похожему
на полное спокойствие; она приближаетсЯ к нему,  но  еще  не  достигла  его;
изредка проблескивает луч какой-то надежды, неопределенной, несбыточной,  но
дорогой сердцу, - надежды,  к  которой  по  временам,  находЯ  свою  прежнюю
энергию, устремлЯютсЯ все силы ее души. ‡а  минутами  тревоги,  возбужденной
этими прощальными проблесками надежды, наступает грустнаЯ, покорнаЯ  тишина,
котораЯ опЯть нарушаетсЯ каким-нибудь страстно  болезненным  раздражительным
порывом к жизни, и все тише и тише волнуетсЯ в больной груди чувство, реже и
тоскливее становЯтсЯ его последние движениЯ,  неопределеннее  и  несбыточнее
делаютсЯ  те  формы,  в  которых  показываетсЯ  надежда.  Ќаконец   исчезает
последний призрак надежды, и остаетсЯ только тихое, полное невыразимой тоски
желание жить во что бы то  ни  стало.  ЃольнаЯ  понимает,  что  желание  это
неисполнимо, а между тем оно живет в ней до последней  минуты  и  под  конец
выражаетсЯ только непреодолимым страхом перед  приближающеюсЯ  смертью.  ‚от
целый мир чувств, почти непонЯтных длЯ человека в спокойном  состоЯнии,  мир
чувств, в который вводит нас граф ’олстой, представлЯЯ сцену между умирающею
больною и ее родственниками, вошедшими в ее  комнату  после  того,  как  она
причастилась свЯтых тайн.
 
     Љузина и муж вошли. ЃольнаЯ тихо плакала, глЯдЯ на образ.
     - ЏоздравлЯю тебЯ, мой друг, - сказал муж.
     - Ѓлагодарствуй! Љак мне теперь хорошо стало, какую непонЯтную сладость
Я испытываю, - говорила больнаЯ, и легкаЯ улыбка играла на ее тонких  губах.
- Љак бог милостив! Ќе правда ли, он милостив и всемогущ? - €  она  снова  с
жадной мольбой смотрела полными слез глазами на образ.
     Џотом вдруг как будто что-то вспомнилось ей. Ћна  знаками  подозвала  к
себе мужа.
     - ’ы никогда не хочешь сделать, что Я прошу, -  сказала  она  слабым  и
недовольным голосом.
     Њуж, вытЯнув шею, покорно слушал ее.
     - —то, мой друг?
     - ‘колько раз Я говорила, что эти доктора ничего не знают, есть простые
лекарки, они вылечивают... ‚от батюшка говорил... мещанин... Џошли.
     - ‡а кем, мой друг?
     - Ѓоже мой! ничего не  хочет  понимать...  -  €  больнаЯ  сморщилась  и
закрыла гласа.
     „октор, подойдЯ к ней, взЯл ее за руку. Џульс заметно  билсЯ  слабее  и
слабее. Ћн мигнул мужу. ЃольнаЯ заметила этот жест и  испуганно  оглЯнулась.
Љузина отвернулась и заплакала.
     - Ќе плачь, не мучь себЯ и менЯ, - говорила больнаЯ: - это  отнимает  у
менЯ последнее спокойствие.
     - ’ы ангел! - сказала кузина, целуЯ ее руку.
     - Ќет, сюда поцелуй, только мертвых целуют в руку. Ѓоже мой! Ѓоже мой!
 
     Џереходим ко второму эскизу рассказа. ѓлавное  действующее  лицо  этого
эскиза взЯто автором из низшего класса  и  поставлено  в  такую  обстановку,
которой бедность и несложность составлЯют прекрасно выдержанный  контраст  с
изЯщною обстановкою больной барыни. Ѓедный Ямщик,  человек,  не  имеющий  ни
роду, ни племени, умирает на чужой стороне, в душной кухне, на  печи,  среди
громких разговоров и обычных хлопот своих товарищей-Ямщиков, почти  забывших
о существовании больного и вспоминающих о нем только  тогда,  когда  он  сам
напомнит  о  себе  судорожным  кашлем  или  стонами.   ђазличие   обстановки
производит различие в образе  действий  обоих  больных:  барынЯ,  окруженнаЯ
попечениЯми  и  предупредительными  услугами  близких  ей  людей,  стремитсЯ
высказатьсЯ и ищет облегчениЯ в их словах, в выражении  их  физиономии;  она
взыскательна в своих требованиЯх, и не  всЯкое  выражение  участиЯ  способно
удовлетворить и успокоить ее. џмщик, напротив того,  молча  страдает,  молча
переносит ворчание кухарки, недовольной тем, что он  занЯл  ее  угол,  молча
смотрит на занЯтиЯ своих товарищей и  слушает  их  толки,  в  которых  редко
проглЯдывает участие к  его  страданиЯм.  Џоставленный  в  такое  положение,
больной не боитсЯ смерти или по крайней мере не выражает своей боЯзни. Љ его
телесным страданиЯм почти не примешиваетсЯ то нравственное томление, которое
так глубоко понЯл и так мастерски  изобразил  автор  в  первом  эскизе.  ќто
нравственное томление существует в нем, правда,  потому  что  оно  неизбежно
сопровождает собою приближение смерти и даже  обусловливаетсЯ,  быть  может,
особенным, болезненным настроением нервов и всего организма; итак,  томление
существует, но не прорываетсЯ наружу. Ѓольной боитсЯ беспокоить  здоровых  и
сделатьсЯ им в тЯгость;  он  считает  себЯ  как  бы  виноватым  перед  ними,
виноватым в своем беспомощном  положении,  виноватым  тем,  что  загромоздил
собою угол и стеснил товарищей. Џоэтому в  обращении  больного  проглЯдывают
трогательнаЯ мЯгкость, ласковость, вместо которой мы в первом эскизе  видели
требовательность и  беспокойную,  хотЯ  и  извинительную  раздражительность.
‘тоит сравнить самые простые слова больной барыни и больного  Ямщика,  и  из
одного этого сравнениЯ разом  откроетсЯ  перед  читателем  различие  как  их
общественного положениЯ,  так  и  внутреннего  настроениЯ  каждого  из  них.
Љонтраст между разрушением  и  живою,  сильною  жизнью,  представленный  так
рельефно в первом эскизе, нашел себе место и во втором и выразилсЯ в  формах
еще более определенных, почти резких, потому что формы  эти  обусловливаютсЯ
тем бытом, в котором происходит  все  действие.  ‚  первом  эскизе  здоровые
изъЯвлЯют свое  участие,  соболезнуют  и  только  не  изменЯют  естественных
условий своего существованиЯ и своей деЯтельности, и это уже кажетсЯ больной
оскорбительным равнодушием, насмешкою над  ее  положением.  ‡десь,  напротив
того, здоровые ворчат на больного,  тЯготЯтсЯ  его  присутствием,  стараютсЯ
извлечь из него какие-нибудь выгоды, основывают  на  его  болезни  и  смерти
разные меркантильные расчеты, о которых с  самым  наивным  видом  говорЯт  с
самим больным, не понимаЯ, да и не желаЯ понимать,  что  подобные  разговоры
должны  мучительно  действовать  на   расстроенные   нервы   и   напрЯженное
воображение страдальца. € больной молчит, терпит и просит  прощениЯ.  Љак  в
первом эскизе не должно обвинЯть больную барыню в том, что она несправедливо
капризничает и требует невозможного, так и  во  втором  не  должно  осуждать
здоровых в том, что они грубо обходЯтсЯ с своим товарищем: перваЯ  действует
под влиЯнием болезни, котораЯ заставлЯет ее забывать все, что не относитсЯ к
ее положению; вторые не настолько развиты, чтобы  уметь  поставить  себЯ  на
место больного и соразмерЯть каждое свое слово  с  его  положением,  поэтому
обращение их неровно; за чисто человеческими движениЯми состраданиЯ  следуют
проЯвлениЯ несправедливой  досады  или  грубого  эгоизма.  —то  касаетсЯ  до
личности  больного  Ямщика,  то  это  личность  забитаЯ,   загнаннаЯ   своим
положением, привыкшаЯ страдать молча и робко переносить упреки  за  свои  же
страданиЯ. ’акие личности  встречаютсЯ  во  всЯком  неразвитом  обществе,  в
котором  уважаетсЯ  не  человеческаЯ  личность,  а  случайные  ее  атрибуты:
физическаЯ сила, богатство, здоровье и т. п. ќти черты неразвитого  общества
и забитой личности выразились во второй  главе  рассказа.  Ќе  делаем  здесь
выписок, а отсылаем наших читательниц к этой главе.
     …жели мы сравним между собою приемы, которые употреблЯет автор в первом
и во втором эскизе, то найдем, что в первом - он преимущественно  следит  за
внутренним развитием мыслей и чувств, а  во  втором  -  почти  исключительно
обращает свое  внимание  на  изображение  внешней  обстановки,  при  которой
умирает  больной,  внешних  условий  его  быта,  внешних  отношений  его   к
окружающим товарищам. Џричину этого объЯснить не  трудно.  ‚  первом  эскизе
обстановка ничего не значит: она не увеличивает собою страданий больной и не
может дать читателю средств заглЯнуть в ее внутренний мир; там весь  интерес
борьбы сосредоточен в этом внутреннем мире, самаЯ борьба происходит от чисто
внутренних  причин,  и,  следовательно,  там  автор  не  мог  быть   простым
наблюдателем, изображающим  то,  что  можно  видеть  и  слышать:  ему  нужно
заглЯдывать в душу больной, ловить ее сокровеннейшие движениЯ  и  подвергать
их тонкому,  проницательному  анализу.  ‚о  втором  случае,  напротив  того,
больной подавлен обстановкою: в этой  обстановке  все,  начинаЯ  от  душного
воздуха в избе и кончаЯ  неосторожным  обращением  Ямщиков,  все  заставлЯет
страдать больного; борьба его с неудобствами и лишениЯми так  сильна  и  так
очевидна, что она поглощает собою все его силы,  не  оставлЯет  времени  длЯ
мучительных мыслей, не  позволЯет  ему  уходить  в  свой  внутренний  мир  и
прислушиватьсЯ к  беспокойным  биениЯм  собственного  сердца.  Њысль  лениво
движетсЯ в утомленной голове,  бесцветны  и  однообразны  ее  видоизменениЯ;
мучительнаЯ боль в груди, телесное беспокойство, душный воздух,  которым  он
„ышит, жесткаЯ печь, на которой он  лежит,  вот  что  бросаетсЯ  в  глаза  в
положении больного Ямщика, вот что дало материал длЯ эскиза ’олстого. ‚ этом
эскизе самое отсутствие психического анализа, то есть то обстоЯтельство, что
автор ограничиваетсЯ одним рельефным воспроизведением внешних  подробностей,
имеет  важное  значение  и  составлЯет  необходимую  принадлежность   самого
содержаниЯ. Ќе потому здесь нет  анализа,  что  анализ  слишком  труден  длЯ
автора, а потому,  что  нечего  анализировать.  ‡аглЯните  в  душу  больного
Ямщика, выведенного ’олстым, и вы не найдете в его  чувствах  ни  порывистой
силы и твердости, ни сложности и разнообразиЯ, вас поразит в них забитость и
безответнаЯ  покорность,  по  временам  переходЯщаЯ  в  какое-то   отупение,
покорность,  выработаннаЯ  длинным  рЯдом  однообразных  трудов,   привычных
обыденных страданий и бесцветных, постоЯнно серых дней жизни. ќта покорность
выражаетсЯ во всем существе больного Ямщика: в его словах  и  движениЯх,  во
всех его отношениЯх к окружающей обстановке и  к  другим  людЯм.  „остаточно
изобразить эти  отношениЯ,  описать  движениЯ  и  передать  слова,  и  перед
читателем откроетсЯ весь его внутренний мир с его бедностью и  несложностью.
’ак поступил ’олстой, и это обстоЯтельство положило  своеобразный  отпечаток
на второй эскиз его рассказа.
     Џереходим  к  третьему  эскизу,  чрезвычайно  оригинальному  по   своей
художественной концепции. ’ретьЯ смерть есть смерть срубленного дерева: рука
человека играет здесь роль  судьбы,  и  картина  природы,  замечательнаЯ  по
свежести красок, по осЯзательности линий и контуров, заканчивает собою  весь
рассказ. ’ак как этот третий эпизод очень  невелик,  то  мы  позволЯем  себе
привести его целиком, чтобы не дробить общего впечатлениЯ.
 
     Ќа всем лежал холодный  матовый  покров  еще  падавшей,  не  освещенной
солнцем росы. ‚осток незаметно Яснел, отражаЯ свой слабый свет на подернутом
тонкими тучами своде неба. Ќи одна травка внизу, ни  один  лист  на  верхней
ветви дерева не шевелились. ’олько изредка слышавшиесЯ звуки крыльев в  чаще
дерева или шелеста по земле, нарушали тишину леса.  ‚друг  странный,  чуждый
природе звук разнесен и замер на опушке леса. Ќо  снова  послышалсЯ  звук  и
равномерно  стал  повторЯтьсЯ  внизу  около  ствола  одного  из  неподвижных
деревьев. Ћдна из макуш необычайно затрепетала, сочные листьЯ  ее  зашептали
что-то, и малиновка, сидевшаЯ на одной из ветвей ее, со свистом перепорхнула
два раза и, подергиваЯ хвостиком, села на другое дерево.
     ’опор звучал глуше и глуше,  сочные  белые  щепки  летели  на  росистую
траву, и легкий треск послышалсЯ из-за ударов. „ерево вздрогнуло всем телом,
погнулось и быстро выпрЯмилось,  испуганно  колебаЯсь  на  своем  корне.  Ќа
мгновенье все затихло; но снова погнулось дерево, снова послышалсЯ  треск  в
его стволе, и, ломаЯ сучьЯ и спустив ветви, оно рухнулось макушей  на  сырую
землю. ‡вуки топора и шагов затихли. Њалиновка свистнула и вспорхнула  выше.
‚етка, которую она зацепила своими крыльЯми, покачалась несколько времени  и
замерла, как и другие, со  всеми  своими  листьЯми.  „еревьЯ  еще  радостнее
красовались на новом просторе своими неподвижными ветвЯми.
     Џервые лучи солнца, пробив сквозившую тучу, блеснули в небе и пробежали
по земле и небу. ’уман волнами стал переливатьсЯ в  лощинах,  роса,  блестЯ,
заиграла на зелени,  прозрачные  побелевшие  тучки,  спеша,  разбегались  по
синевшему своду. Џтицы гомозились в чаще и, как потерЯнные, щебетали  что-то
счастливое, сочные листьЯ радостно и спокойно шептались в вершинах, и  ветви
живых  деревьев  медленно,  величаво  зашевелились  над  мертвым,   поникшим
деревом.
 
     ЋпЯть то же потрЯсающее душу противоположение между жизнью  и  смертью,
противоположение, напоминающее по своей идее известные стихи Џушкина:
 
                         € пусть у гробового входа 
                         ЊладаЯ будет жизнь играть 
                         € равнодушнаЯ природа 
                         Љрасою вечною сиЯть. 
 
     ‡амечательно то, что это противоположение не режет глаз,  а,  напротив,
образует  какое-то  гармоническое  сочетание,  общую  картину,   в   которой
отдельные  черты  жизни  и  смерти  дополнЯют?  и   оттенЯют   друг   друга.
‡амечателен, наконец, оригинальный взглЯд на природу, выраженный  художником
в приведенном нами отрывке. Ћн угадывает,  подслушивает  проблески  мысли  и
чувства в жизни и говоре леса, в шелесте  листьев,  в  веселом  щебетанье  Я
чириканье  птичек.  Џри  этом  он  не   снимает   с   природы   покрова   ее
таинственности, не заходит в область фантастического вымысла, не  навЯзывает
природе ничего чисто человеческого, несвойственного ей,  насилующего  законы
растительной  жизни.  Љартина  срубленного  дерева,  медленно  склонЯющегосЯ
макушей на сырую землю, представлена во  всей  своей  простоте,  без  всЯких
фиоритур, и между  тем  в  этом  простом  изображении  простого,  обыденного
ЯвлениЯ художник умел уловить идею общей жизни природы, медленно и  неохотно
уступающей напору постороннего, враждебного  влиЯниЯ.  Ћн  проследил  борьбу
между жизнью и смертью сначала на разных степенЯх общественного развитиЯ,  а
потом в двух различных царствах природы. —ем ниже спускалсЯ  он,  тем  глуше
был протест жизни, тем молчаливее совершалась борьба, так  что,  наконец,  в
последнем эскизе  наблюдатель  сомневаетсЯ  даже  в  существовании  подобной
борьбы и не знает, к чему отнести  ту  впечатлительность,  которою  художник
наделил  растительную  природу,  -  к  области  ли  действительности  или  к
творческой фантазии поэта, отыскивающего в  природе  отражение  или  подобие
человеческого духа. ‚от глубокое, художественное значение рассказа ’олстого.
     —итательницам  нашим  может  показатьсЯ  странным,  что  мы  так  долго
останавливались на рассмотрении  этого  небольшого  рассказа.  Ќа  это  есть
причины. –елью нашей было не только заинтересовать читательниц  к  прочтению
этого рассказа, но преимущественно обратить их внимание на те художественные
красоты, которых должно искать, на которых должно останавливатьсЯ при чтении
произведений ’олстого. ‘верх того, сюжет и  построение  рассмотренного  нами
рассказа  заставлЯли  нас  останавливатьсЯ  на  подробностЯх   потому,   что
подробности и частности сосредоточивают в  себе  здесь  весь  художественный
интерес.  ‡десь  нет  развитиЯ  характеров,  нет  действиЯ,  а  есть  только
изображение некоторых моментов внутренней жизни души, есть анализ;  а  чтобы
оценить  верность  анализа,  необходимо  вглЯдетьсЯ  в  него  и  вникнуть  в
подробности. ѓде нет анализа душевных движений, там есть, как мы уже видели,
наглЯдное и точное до мелочей воспроизведение внешних  подробностей.  Љак  в
первом, так и во втором случае необходимо при оценке  обращать  внимание  на
художественное выполнение подробностей:  иначе  останетсЯ  непонЯтою  лучшаЯ
часть  произведениЯ,  та  часть,   котораЯ   составлЯет   характеристическую
особенность таланта ’олстого. —тобы обратить внимание наших  читательниц  на
эту важнейшую часть, мы  позволили  себе  подробно  распространитьсЯ  насчет
рассматриваемого нами рассказа и привели в нашем отчете  некоторые  наиболее
замечательные отрывки, объЯснив их значение.
 

Џђ€Њ…—ЂЌ€џ
 

     "Ћбломов"
     ђоман €, Ђ. ѓончарова
     "„ворЯнское гнездо"
     ђоман €, ‘. ’ургенева
     "’ри смерти"
     ђассказ графа ‹. Ќ. ’олстого

     ‚первые  опубликованы  в  "журнале  наук,  искусств  и  литературы  длЯ
взрослых девиц" "ђассвет" за 1859 г. (разбор  "Ћбломова"  в  э  10  журнала,
"„ворЯнского гнезда" - в э 11 и "’рех смертей" - в э 12). ‚  первое  издание
сочинений не вошли, хотЯ в объЯвлениЯх о составе этого изданиЯ,  приложенных
к первым его выпускам, и указывалось, что они будут помещены в ч. 10.  ‡десь
воспроизводЯтсЯ по тексту журнала.
 
     1 ђассказ ‹. Ќ. ’олстого "’ри смерти" был впервые опубликован в журнале
"Ѓиблиотека длЯ чтениЯ", 1859, э 1.
Last-modified: Sat, 14 Jul 2001 09:31:23 GMT
Ћцените этот текст: