        „митрий €ванович Џисарев. €деализм Џлатона

----------------------------------------------------------------------------
     ‘очинениЯ в четырех томах. ’ом 1. ‘татьи и рецензии 1859-1862
     Њ., ѓосударственное издательство художественной литературы, 1955
     OCR Ѓычков Њ.Ќ.
----------------------------------------------------------------------------

           (Ћбозрение философской деЯтельности ‘ократа и Џлатона,
                       по –еллеру; составил Љлеванов)

     …сть  такие  привилегированные  личности,  которых   имена   пользуютсЯ
особенною,  часто  незаслуженною  и  не  всегда  лестною  популЯрностью.  ‚ы
встретите имЯ такой личности и в учебнике, и в собрании анекдотов длЯ детей,
и, пожалуй, даже в прописЯх.  „ействительнаЯ  физиономиЯ  этой  личности  от
частого  употреблениЯ  ее  имени  как-то  стираетсЯ  и  заменЯетсЯ  каким-то
условным  понЯтием;  личность  делаетсЯ  представителем  целого   типа   или
воплощает в себе какое-нибудь отдельное качество и доводит  его  в  себе  до
небывалых и невозможных размеров. Љто, например, в дни детства или юношества
не воображал себе ЃаЯрда представителем рыцарства, хотЯ ЃаЯрд  жил  в  такое
времЯ, когда рыцарство, особенно во ”ранции, превращалось уже в  анахронизм?
Љто не видел  в  ѓенрихе  IV,  короле  французском,  воплощениЯ  кротости  и
какого-то простоватого добродушиЯ? Љто не  смотрел  на  Џлатона,  ‘ократа  и
‘енеку как на светила мира, воплотившие в себе всю мудрость греков и римлЯн?
ќти светила мира,  эти  фокусы  добродетели  прославлЯютсЯ  в  учебниках,  в
которых, конечно, вы не найдете о них ничего,  кроме  возгласов,  более  или
менее бесцветных и риторичных. Ќе подражаЯ голословности  учебников,  многие
серьезные исследованиЯ разделЯют с ними  подобострастное  отношение  к  этим
избранным  личностЯм.  Ћслепленные   блеском   имени,   имеющего   за   себЯ
двухтысЯчелетний авторитет, исследователи,  особенно  немцы,  проходЯ  перед
этими личностЯми, обезоруживают свою  критику,  скромно  потуплЯют  взоры  и
ограничиваютсЯ  в  отношении  к  ним  ролью  почтительного   и   аккуратного
передатчика. ‚идно, что  над  ними  тЯготеет  авторитет  преданиЯ  и  школы.
€злагаЯ   историю   греческой   философии,   принЯто    как-то    относитьсЯ
покровительственно к элеатской школе, к ѓераклиту и „емокриту, к Џифагору  и
Ђнаксагору, потом с негодованием упомЯнуть о софистах, потом  умилитьсЯ  над
личностью и судьбою ‘ократа, поклонитьсЯ в поЯс Џлатону, его „имиургу {1}  и
€деЯм, назвать ЂристотелЯ  великим  учеником  его,  часто  несправедливым  к
великому учителю, потом  разругать  ќпикура,  посмеЯтьсЯ  над  скептиками  и
выразить  добродетельное  сочувствие  возвышенным  доблестЯм  стоиков.   ќто
принЯто; этого требуют интересы _нравственности_  {2}  которую  так  ревниво
берегут многие псевдохудожники и многие действительные труженики на обширном
и так часто неблагодарном иоле науки. ќти  нравственные  воззрениЯ,  которые
чуть ли не две тысЯчи лет проводЯтсЯ в книгах и рукописЯх, часто не  имеющих
ни малейшего отношениЯ к  вопросам  практической  нравственности,  поставили
‘ократа и Џлатона на тот несокрушимый пьедестал, с которого Я,  конечно,  не
попытаюсь свести почтенных стариков. Џусть они остаютсЯ на этих пьедесталах,
но только повыше, подальше  от  нас;  пусть  их  идеи  почитаютсЯ  свЯтынею,
непонЯтною и непригодною длЯ нашего  ветреного  и  безнравственного  века  и
поколениЯ. Џусть их возвышенный идеализм служит предметом  благоговениЯ  длЯ
немногих избранных и пусть эти избранные гонЯт  прочь  непосвЯщенную  чернь,
которую так не любит фешенебельный ѓораций  {3}  и  в  рЯды  которой  охотно
вмешаемсЯ мы и охотно вмешали бы  нашего  читателЯ.  Ќо  мы  не  шутим:  мне
кажетсЯ, что книга г. Љлеванова уже по выбору предмета может  быть  признана
высоко-бесполезною и бесполезно-высокою попыткою популЯризировать то, что не
может и не должно  быть  популЯрно;  кто  хочет  писать  длЯ  всей  читающей
публики, тот должен обработать предмет живою, самородною  критикою,  взЯтьсЯ
за дело с смелыми литературными приемами, произнести свое суждение,  сказать
живое, задушевное слово, хотЯ бы о мертвом  и  застывшем  предмете.  —то  же
касаетсЯ до пионеров общества, до специалистов, то  врЯд  ли  извлечение  из
–еллера будет длЯ них  особенно  драгоценным  приобретением.  ‘пециалисты  -
народ упрЯмый и склонный к сомнению; они любЯт добиратьсЯ до источников и не
загребают жара чужими руками.  „иалектические  тонкости,  наполнЯющие  собою
большую часть книги г. Љлеванова, длЯ публики  слишком  тонки,  бесцветны  и
бесцельны, слишком недоступны здравому смыслу, а длЯ специалиста они слишком
не новы. ‚ одном только пункте г. Љлеванов мог придать своему  труду  свежий
колорит и живое биение; он мог бы показать отношение  ‘ократа  и  Џлатона  к
практической действительности, к вопросам общественной  жизни,  к  интересам
народа,  отдельной  личности  и  государства.  Ћн  мог  бы  остановитьсЯ  на
практических следствиЯх идеализма и взвесить  трезвою  критикою  особенности
того влиЯниЯ, которое этот идеализм мог оказать на человеческую  личность  и
на отношениЯ между людьми в семействе и государстве. ѓ.  Љлеванов  этого  не
сделал; не сделал он этого потому, что  над  ним  тЯготеют  два  авторитета,
Џлатон и –еллер; чтобы обсудить как следует,  с  современной  или  просто  с
человеческой точки зрениЯ, поставленные выше вопросы, надо  решитьсЯ  думать
своим умом, а это такаЯ смелость, до которой и  теперь  не  всЯкий  охотник.
Џеред тенЯми Џлатона и ‘ократа благоговеет г. Љлеванов;  от  печатной  буквы
–еллера он отступить не решаетсЯ; при таких условиЯх мудрено  сказать  живое
слово об идеализме; мудрено, во-первых, потому, что мысли, взЯтые у другого,
в чужих руках всегда отзываютсЯ холодною сухостью, а во-вторых, потому,  что
–еллер, как немецкий теоретик, рассматривает  Џлатона,  любуЯсь  красотою  и
стройностью  системы  и  не  обращаЯ  вниманиЯ  на  степень  ее   внутренней
состоЯтельности и практической пригодности. “ немецких мыслителей и критиков
есть один очень честный, но часто дон-кихотский прием - становитьсЯ на точку
зрениЯ противника и сражатьсЯ с ним его же оружием. ’аким  путем  вы  можете
уличить его в непоследовательности, но не уличите в  непрактичности,  потому
что практическаЯ  жизнь  представлЯетсЯ  каждому  различно,  смотрЯ  по  его
темпераменту, по его положению, по степени и по условиЯм его  развитиЯ.  Њне
кажетсЯ, критик может идти по другому пути: он может не  требовать  от  себЯ
полной и бесстрастной объективности, не переноситьсЯ  искусственно  в  чужое
воззрение и  оставатьсЯ  полным  человеком  с  живыми  убеждениЯми,  с  Ясно
обозначенными и нимало не скрываемыми симпатиЯми  и  антипатиЯми.  Ћн  может
представить читателю сущность разбираемых  им  мыслей,  потом  развить  свои
идеи, показать между теми и другими  точки  соприкосновениЯ  и  разногласиЯ,
защитить свои положениЯ от нападков  и  возражений,  могущих  прийти  на  ум
читателю,  и,  наконец,  представить  самому  читателю  выбор  между  ним  и
предметом его рецензии.
     "Du choc des opinions  jaillit  la  verite",  {€з  столкновениЯ  мнений
рождаетсЯ истина (франц.). - ђед.} говорит известнаЯ поговорка, и  если  это
изречение справедливо, то объективность не  всегда  может  быть  признана  в
критике великим достоинством. ’рудно быть субъективнее ЊаколеЯ, а между  тем
никто не  упрекнет  знаменитого  историка  ни  в  пристрастии,  ни  в  узкой
односторонности. ‹ичности оживают под его пером  и  отдают  полный  отчет  в
своих поступках, в  своих  мыслЯх  и  побуждениЯх;  перед  глазами  читателЯ
происходит величавый процесс, в котором живой и умный англичанин,  оратор  и
парламентский  боец,  ЯвлЯетсЯ  то  обвинителем,  то   адвокатом   выводимой
личности, смотрЯ по тому, куда влечет его голос совести и личного убеждениЯ.
Љроме описываемой и разбираемой исторической личности, читатель видит  перед
собой образ критика, видит, как менЯетсЯ выражение этого умного и подвижного
лица, слышит в его дикции то  сочувствие,  то  негодование,  то  иронию,  то
одушевление, которые возбудили бы во всЯком  энергическом  человеке  те  или
другие  ЯвлениЯ  жизни  и  человеческой  мысли.  €злишнее  увлечение  может,
конечно, повредить Ясности взглЯда, но с даровитым критиком этого  случитьсЯ
не  может.  “  кого  деЯтельность  анализирующей   мысли   преобладает   над
потребностью самостоЯтельного творчества, кто по темпераменту более  критик,
чем художник, тот даже в минуту энтузиазма не вдаетсЯ в фантазерство. ‚  эти
минуты, когда полнее дышит грудь, когда живее бьетсЯ сердце,  в  эти  минуты
быстрее работает мозг, смелее и оригинальнее  льютсЯ  мысли,  и  кропотливый
контроль над этой ускоренною деЯтельностью  анализирующего  ума  оказываетсЯ
так  же  бесполезен,  как  бесполезно  труженическое  шлифование  лирических
стихов, вылившихсЯ из души истинного поэта  в  минуту  искреннего  волнениЯ.
’алант всегда имеет свою оригинальную физиономию, и ему трудно отрешитьсЯ от
этой физиономии; что бы он ни  писал,  художественное  ли  произведение  или
критическое исследование, он положит на него свою печать и не  погонитсЯ  за
искусственным  спокойствием  тона  и  за  умышленною  объективностью.  Љогда
говорЯт о Џлатоне, то всЯкий развитой человек понимает, что от  него  нельзЯ
требовать того, чего мы теперь потребовали бы от любого студента;  никто  не
думает сравнивать его даже с каким-нибудь современным обскурантом, никто  не
ставит ему в вину ребЯчество многих его политических воззрений и  тенденций;
но, волЯ ваша, признаваЯ его сыном своего народа и своей эпохи, мы не  можем
относитьсЯ с почтительною и бесстрастною вежливостью к  его  нравственным  и
политическим теориЯм. Џредмет близок к сердцу, потому что Џлатон захватывает
в свои исследованиЯ такие вопросы, которые постоЯнно на  очереди  и  которые
человечество в каждом поколении  решает  и  перерешает  по-своему.  Љ  таким
вопросам  остаетсЯ  совершенно  равнодушною   только   кабинетнаЯ   ученость
почтенного –еллера и похвальнаЯ скромность его  усердного  последователЯ  г.
Љлеванова. ‚ благоговении к Џлатону, выражающемсЯ в книге г.  Љлеванова,  не
слышно горЯчего сочувствиЯ; г. Љлеванов на каждой  странице  свидетельствует
Џлатону свое почтение, но ни разу, излагаЯ его мысли, не  обнаруживает  того
воодушевлениЯ, с которым  живой  человек  всегда  выскажет  свою  задушевную
мысль, свое заветное убеждение. џзык г.  Љлеванова  везде  остаетсЯ  гладок,
ровен, методичен; мысли медленно развиваютсЯ одна из другой; изложение Ясно,
правильно, вЯло и утомительно. ‘ этой минуты Я могу  устранить  личность  г.
Љлеванова из моей критической статьи; он верно следует  –еллеру  и  передает
мысли Џлатона, не  разбираЯ  их  и  не  обнаруживаЯ  к  ним  действительного
сочувствиЯ. Џо общему тону изложениЯ можно предположить, что г.  Љлеванов  -
идеалист, но дальнейшее разъЯснение  этого  вопроса  представлЯет  так  мало
общего интереса, что мы предпочитаем перейти к самому  Џлатону.  ‚  личности
этого греческого философа можно видеть на нервом плане  сильное  поэтическое
дарование, т. е. богатую фантазию и  огромное  стремление  к  творчеству.  ‘
отзывчивостью, свойственною поэту, Џлатон  откликнулсЯ  всею  своею  жизнью,
всею деЯтельностью на самый животрепещущий интерес  эпохи,  воплотившийсЯ  в
личности  ‘ократа.  „ело  ‘ократа   было   действительно   так   красиво   и
величественно на взглЯд, что им немудрено было увлечьсЯ. —еловек  незнатный,
небогатый, неученый, невзрачный беретсЯ  быть  учителем  нравственности  длЯ
целого  народа,  стараетсЯ  влить  живые  соки  в  истощенное   национальное
сознание,   побеждает   одною   непосредственною   искренностью    убеждений
знаменитейших диалектиков своего времени, перетЯгивает на свою  сторону  всю
даровитую молодежь и, наконец, падает  жертвою  реакции  и  до  конца  жизни
сохранЯет непоколебимую  твердость  и  спокойное  присутствие  духа.  ‘мерть
‘ократа часто обезоруживает даже  новейшую  критику,  готовую  приступить  с
анатомическим ножом к диссекции его философской системы. ”илософиЯ  ‘ократа,
говорЯт многие, хороша уже потому, что поддержала его в  минуту  смерти;  он
своею мученическою кончиною, говорЯт многие, запечатлел  свое  учение.  ќтот
аргумент будет иметь свою силу, если мы безусловно примем положение  ‘ократа
о том, что знать истину и делать добро - одно и то же; но мы этой ошибки  не
сделаем и сумеем, конечно, отделить, область воли от области знаниЯ.  ‘ократ
умер как мужчина, потому что был мужчиною, а не потому, что его поддерживали
в минуту смерти положениЯ его философии. Ћдна и та же  мысль  производит  на
различных людей различное впечатление; из одной и той же школы выходЯт  люди
с различными наклонностЯми и стремлениЯми; человек - не  пустаЯ  бутылка,  в
которую можно влить какую угодно  жидкость.  ‘мерть  ‘ократа  рисует  только
личность этого человека, не говорЯ ничего ни  рго,  ни  contra  его  учениЯ.
‘мерть ‘ократа доказывает, что ‘ократ был не фразер, но не говорит нам,  что
он не мог ошибитьсЯ в теории или в жизни. ”акты подтверждают  мое  мнение  о
том, что честность и стойкость ‘ократа принадлежали его личности, а  не  его
учению. ‚ числе учеников и друзей ‘ократа мы  находим  Ђлкивиада  и  ЉритиЯ,
главного предводителЯ  олигархии,  одного  из  30-ти  тиранов,  -  человека,
которого  имЯ  по  справедливости  было  ненавистно  его   современникам   и
согражданам.  Ќи  Ђлкивиад,  ни  Љритий  не   отличались   ни   политическою
честностью, ни стойкостью убеждений, стало быть,  учение  ‘ократа  оказалось
несостоЯтельным, когда нужно было исправлЯть нравственность  и  переделывать
природу  человека.  Ќо  тем  не  менее  личность   ‘ократа   не   могла   не
зарекомендовать в глазах Џлатона проповедуемого им  учениЯ;  Џлатон  увлексЯ
личностью и сделалсЯ ее  ревностным  прозелитом,  тем  более  что  философиЯ
‘ократа открывала широкий простор фантазии и творчеству мысли.
     Џоэтический гений Џлатона получил решительный толчок и стал  творить  в
том направлении, которое было ему указано любимым наставником. ‚о всем  этом
еще не было большой беды, хотЯ, быть может, позволительно  пожалеть  о  том,
что поэт оставил светлый мир образов и картин и переселилсЯ  в  возвышенные,
но холодные сферы отвлеченной мысли. Љрасота, к которой Џлатон стремилсЯ как
художник, стала ЯвлЯтьсЯ  ему  отрешеннаЯ  от  всЯкой  внешней  формы,  или,
вернее, он сам  старалсЯ  отрешить  ее  от  формы,  проникнуть  в  ее  общую
сущность, уловить ее в полной отвлеченности. Ќачалось стремление  к  идеалу,
т. е.  к  призраку,  к  галлюцинации.  ЃогатаЯ  полнота  жизни,  рельефность
материи, переливы линий и красок, пестрое разнообразие Явлений  -  все,  чем
красна и полна наша жизнь, стало казатьсЯ Џлатону злом, ширмою, за.  которою
насильно  скрыта,  как  красавица  в  заколдованном  тереме,,  истина  мира,
нетленнаЯ, неизменнаЯ, вечнаЯ красота. ЏылкаЯ фантазиЯ  усилила  эти  мечты;
галлюцинациЯ  Џлатона  дошла  до  того,  что  он  верил   в   действительное
существование идеи отдельно от ЯвлениЯ; идеализм  сразу  поднЯлсЯ  на  такую
поэтическую высоту вымысла и вместе с тем  сразу  дошел  до  такого  полного
отрицаниЯ самых элементарных свидетельств опыта,  какого,  вероЯтно,  он  не
достигал никогда ни прежде, ни после Џлатона.  Џод  творческою,  размашистою
кистью его создалась целостнаЯ, фантастически-величественнаЯ  картина  мира.
„имиург, идеи, мироваЯ душа, масса материи с ее  тупою  инерциею,  звезды  и
светила, живущие своею жизнью и мыслЯщие в бесконечном пространстве,  -  все
это создаетсЯ под пером Џлатона, начинает жить и дышать, все это  производит
такое впечатление, как будто бы оно действительно существовало,  и  все  это
только потому, что Џлатон крепко верит в свое создание, да еще  потому,  что
Џлатон - великий художник, подобный ѓомеру, „анту или Њильтону.  ‚сЯ  физика
Џлатона есть чистое создание  фантазии,  не  допускающее  в  слушателе  тени
сомнениЯ, не опирающеесЯ ни на одно свидетельство опыта, развивающеесЯ  само
из себЯ и основанное на одной диалектической разработке идеи,  положенной  в
основание. Џлатонизм есть религиЯ, а не философиЯ,  и  вот  почему  он  имел
такой громадный успех в мистическую эпоху падениЯ Язычества; вот  почему  он
сохранен и взлелеЯн византийскими учеными, передан €талии и …вропе  в  эпоху
‚озрождениЯ, поставлен на незыблемый пьедестал и под разными именами живет и
теперь. “ кого  нет  самостоЯтельного  творчества,  тот  примыкает  к  чужой
фантазии и делаетсЯ ее адептом. €з многих подобных фантазий фантазиЯ Џлатона
отличаетсЯ  высоким  полетом  мысли  и  смелою  концепциею  общей   картины.
Ќемудрено, что к его идеЯм примыкают с полным  сочувствием  многие  мистики,
отличающиесЯ развитым умом и тонким эстетическим чувством.  Џлатон  верил  в
созданиЯ своей фантазии; он считал их за безусловную истину  и  ни  разу  не
становилсЯ к ним  в  критические  отношениЯ;  одна  секунда  сомнениЯ,  один
трезвый взглЯд могли  разрушить  все  очарование  и  рассеЯть  всю  Яркую  и
великолепную галлюцинацию. Ќо этой роковой секунды в его жизни не было, и на
всех сочинениЯх Џлатона легла печать самой фантастической и в  то  же  времЯ
спокойной веры в непогрешимость своей мысли и в  действительность  вызванных
ею призраков. ‚ера в самого себЯ тесно свЯзана с умственною нетерпимостью, а
умственнаЯ нетерпимость  ждет  только  удобного  случаЯ,  чтобы  воздвигнуть
действительное  гонение  на  диссидентов.  Џока  Џлатон  остаетсЯ  в  сферах
отвлеченной мысли или, вернее, свободного вымысла, до тех  пор  он  ЯвлЯетсЯ
чистым поэтом. Љогда  он  входит  в  область  существующего,  он  становитсЯ
доктринером. Љак вам понравитсЯ, например, понЯтие Џлатона  о  любви!  Ћн  в
беседе  "Џиршество"  определЯет  любовь  как  стремление  конечных   существ
обессмертить и  увековечить  себЯ  в  постоЯнно  новых  порождениЯх.  ЏерваЯ
степень любви, по мнению  Џлатона,  есть  любовь  к  прекрасным  чувственным
формам; втораЯ - любовь к прекрасным душам; третьЯ и высшаЯ степень любви  -
к прекрасным наукам и, наконец, как результат и венец дела, любовь  к  идее,
котораЯ порождает истинное познание и истинную добродетель (стр. 128). Ћчень
понЯтно, что у человека, дошедшего до этой высшей  квинтэссенции  любви,  не
должно быть места длЯ любви к женщине; стало быть,  нравственное  оскопление
человечества во имЯ идеи должно быть конечною  целью  нормального  развитиЯ.
‚от к каким красивым результатам приводит доктринерское желание внести общую
искусственно созданную идею  во  все  живые  ЯвлениЯ  и  отправлениЯ  жизни.
„октринерство  Џлатона  идет  вразрез  с  действительностью  и  даже  с  его
собственным жизненным опытом. Љак художник, Џлатон был очень  восприимчив  к
пластической красоте; как здоровый и сильный мужчина, развившийсЯ под  небом
цветущей ѓреции, он не думал останавливать своих эротических  стремлений,  и
любовь к идее не мешала ему любить направо и налево... отдаваЯ дань эпохе  и
народу... Ќо зло было сделано; зерно  аскетизма  и  вражды  к  материи  было
брошено; в эпоху ђимской империи оно разрослось в учение новопифагорейцев  и
новоплатоников и, опираЯсь на Џлатона, принесло человечеству  обильный  плод
добровольных заблуждений и бессмысленных самоистЯзаний. Љто  не  был  поэтом
подобно Џлатону, тот  требовал  от  себЯ  последовательности  и  страдал  от
разлада, существовавшего между идеею и жизнью, не  понимаЯ  того,  что  идеЯ
беретсЯ из жизни, а не жизнь располагаетсЯ по данной программе.  „лЯ  такого
человека ЯвлЯлась необходимость  боротьсЯ  с  самим  собою,  и  лучшие  силы
несчастного идеалиста уходили  на  бесплодную  нравственную  гимнастику,  на
отчаЯнную ломку, на искоренение страстей, на сглаживание самых  своеобразных
и жизненных черт своей физиономии. ’акого рода идеализм тЯготел над ђудиными
и  —улкатуриными  {4}  прошлого  поколениЯ;  он  породил  наших  грызунов  и
гамлетиков, людей с ограниченными умственными средствами  и  с  бесконечными
стремлениЯми. ‘мешно выводить этих господ от Џлатона, но можно заметить, что
эти дрЯблые и хилые личности страдают именно тою  болезнью,  которую  Џлатон
воспел в своих философских творениЯх как лучшую принадлежность  человечества
и как единственное отличие  человека  от  животного.  „октринерство  Џлатона
проходит чрез все его нравственное учение.  Џлатон  здесь,  как  и  в  своей
физике, не смотрит на  то,  что  дает  жизнь;  он  не  изучает  естественных
стремлений человеческой природы, да и к чему изучать? ЂбсолютнаЯ  истина,  в
существование которой  всею  душою  верит  поэт-мыслитель,  находитсЯ  не  в
Явлении, а где-то вне его, высоко и  далеко,  в  таких  сферах,  куда  может
залететь пылкое воображение, но куда не  поведет  критическое  исследование,
основанное на изучении фактов. Џлатон считает себЯ полным  обладателем  этой
драгоценной, хотЯ и невесомой истины; он утверждает,  правда,  что  "душе  в
здешней жизни невозможно достигнуть  вполне  чистого  воззрениЯ  на  истину"
(стр. 141); но это положение вовсе не ведет к тем  следствиЯм,  каких  можно
было от него ожидать;  видно,  что  оно  не  проникает  особенно  глубоко  в
сознание Џлатона; Џлатон  допускает  то  обстоЯтельство,  что  смерть  может
открыть его духу более обширный мир знаний, но не видно, чтобы  он  сознавал
неудовлетворительность  своего  наличного  капитала;  не  видно,  чтобы   он
сомневалсЯ в верности своих идей; то, что он знает  или  создает  творческою
фантазиею, кажетсЯ ему безусловно верным и не допускает над  собою  никакого
контролЯ. ‚следствие этого Џлатон говорит в  своей  нравственной  философии:
должно думать так-то, поступать так-то, стремитьсЯ к тому-то. ќти приказаниЯ
отдаютсЯ  человечеству  с  высоты  философской  мысли,   не   допускают   ни
комментариев, ни возражений и требуют себе безусловного  повиновениЯ.  —ерты
народного характера,  коренные  свойства  человеческой  природы  возмущаютсЯ
против этих указов Џлатона, но это нисколько не смущает  гордого  мыслителЯ,
упоенного созерцанием своих творений.
     ‚се, что не согласно с его инструкциЯми, признаетсЯ ложным,  случайным,
незаконным, препЯтствующим  общему  благу  всего  человечества.  Ђ  кто  же,
спросите вы, создал это понЯтие общего блага?  ѓенерал-от-философии  Џлатон,
отвечу Я, - и бедное человечество, опекаемое его неусыпными трудами,  лишено
дайте права голоса в таком деле, которое называетсЯ его общим благом. „обро,
по словам Џлатона, должно быть предметом всЯкой человеческой деЯтельности; к
добру  должен  стремитьсЯ  каждый  человек,  потому  что  обладание   добром
составлЯет собою благополучие  (стр.  209).  „обро,  или  благо,  -  понЯтие
чрезвычайно широкое и способное расширЯтьсЯ до бесконечности; длЯ  голодного
кусок хлеба есть  высшее  благо,  длЯ  влюбленного  -  благосклонный  взглЯд
любимой женщины, длЯ служащего человека - внимание начальника,  повышение  в
чине и орден в петличку, длЯ поэта - минута творчества и т. д. и т. д. € все
эти господа правы с своей точки зрениЯ; и если мы  отнесемсЯ  иронически  ко
многим людским стремлениЯм и в то же времЯ с уважением упомЯнем о других, то
мы сделаем это только потому, что сами стоим ближе к одним и можем их  лучше
понимать и полнее им сочувствовать. …сли один гастроном любит пить за обедом
херес, а другой портвейн, то, вероЯтно, в  целом  мире  не  найдетсЯ  такого
критика, который мог бы доказать  Ясно  и  осЯзательно,  что  один  из  двух
любителей прав, а другой ошибаетсЯ. Џо логическому  закону  надо  допустить,
что предпочтекие г. Ђ к хересу,  а  г.  Ѓ  к  портвейну  происходит  или  от
физиологической причины, т. е. от особенностей неба,  гортани  или  желудка,
или от исторической причины, т. е. от приобретенной привычки, Џристрастие г.
Ђ к хересу, а г. Ѓ к портвейну  может  подвергнуть  того  и  другого  разным
неприЯтностЯм  и  испытаниЯм.  …сли  г.  Ђ  попадет  в  общество   любителей
портвейна, то, при неумении нашего общества уважать чужое мнение,  вкус  его
найдут странным, быть может даже испорченным;  вокруг  него  будут  пожимать
плечами, на него будут  смотреть  удивленными  глазами;  далее,  если  г.  Ђ
попадает в какой-нибудь маленький уездный городок, в котором нет порЯдочного
хереса, то  ему  будет  предстоЯть  печальнаЯ  альтернатива:  отказатьсЯ  от
любимого напитка и принЯтьсЯ за другое вино или остатьсЯ верным самому  себе
и с несокрушимою твердостью переносить лишение. ЌаходЯсь в положении  г.  Ђ,
одни пошли бы по одному пути,  другие  по  другому,  и  мне  кажетсЯ,  можно
выразить предположение, что ни тех, ни других не осудило и не прославило  бы
общественное мнение. Ќо вот в  чем  беда:  когда  надо  судить  о  хересе  и
портвейне, мы остаемсЯ спокойными,  хладнокровными,  мы  рассуждаем  просто,
здраво и довольно искусно, хотЯ часто бессознательно, владеем диалектическим
оружием; но когда заходит речь о  высоких  предметах,  тогда  мы  сейчас  же
принимаем постную физиономию,  становимсЯ  на  ходули  и  начинаем  говорить
высоким слогом, согласно с эстетическими требованиЯми прошлого столетиЯ.  Њы
позволЯем нашему ближнему иметь свой вкус в отношении к закуске  и  десерту,
но беда ему будет, если он выразит самостоЯтельное мнение о  нравственности,
и еще более беда, чуть не  побиение  камнЯми,  или  _Љамнем_,  {6}  если  он
проведет свои идеи в жизнь, даже в своем домашнем быту. …сли  взвесить  дело
простым здравым смыслом, то мы имеем право требовать от нашего соседа только
того, чтобы он не вредил нашей особе  материальным  насилием,  чтобы  он  не
портил умышленно нашей собственности  и  чтобы  он  не  присвоивал  ее  себе
мошенническими проделками. ђассуждать о его поведении вне этих трех  случаев
мы, конечно, имеем полное право, потому что, сколько мне  кажетсЯ,  нет  той
вещи  в  мире,  которую  нельзЯ  было  бы  взЯть  предметом  разговора   или
критического анализа. Ќо, рассуждаЯ таким образом  о  личности  и  поведении
нашего соседа, мы  должны  помнить,  если  желаем  быть  логичны,  что  наши
суждениЯ о его  нравственности  настолько  же  имеют  безусловное  значение,
насколько имеет его, например, мнение о том, что брюнетки красивее блондинок
или наоборот. ‚едь пора же, наконец, понЯть, господа, что общий идеал так же
мало может предъЯвить прав  на  существование,  как  общие  очки  или  общие
сапоги, сшитые по одной мерке и на одну  колодку.  …сли  вы  станете  носить
чужие очки, вы испортите глаза, если пройдете верст пЯть в чужих сапогах, вы
в кровь изотрете  ноги,  если  вы  навЯжете  себе  на  спину  котомку  чужих
убеждений, вы изнеможете под этою неестественною  обузою;  вы  выбьетесь  из
сил, поправлЯЯ и привЯзываЯ ее к себе покрепче, а кончитсЯ все-таки тем, что
котомка отвалитсЯ и пропадет  где-нибудь  на  пыльной  дороге,  но  воротить
потраченные силы часто  бывает  очень  мудрено,  воротить  потерЯнное  времЯ
всегда невозможно, и свежесть первой молодости, доверие к самому себе  почти
всегда отрываетсЯ вместе с котомкою идеала и вместе  с  нею  заваливаетсЯ  в
дорожной пыли. Ќадо же, наконец, понЯть, что идеал не есть даже  отвлеченное
понЯтие, а просто сколок  с  другой  личности;  всЯкий  идеал  имеет  своего
автора, как всЯкаЯ  народнаЯ  песнЯ  имеет  не  только  родину,  но  даже  и
составителЯ. „обратьсЯ до имени того и другого всегда бывает очень трудно  и
в большей части случаев совершенно невозможно;  но,  составлЯЯ  нравственный
портрет  одного  лица,  -   портрет   иногда   польщенный,   иногда   просто
обесцвеченный, - идеал годитсЯ только длЯ того, с кого он снЯт, или длЯ лет!
людей, которые совершенно подходЯт  к  нему  по  темпераменту,  по  внешнему
положению и по внутренним силам. Ќо  трудно  найти  двух  людей,  совершенно
сходных  лицом;  полное  же  нравственное   сходство   двух   самостоЯтельно
развившихсЯ личностей составлЯет такое редкое Явление, какого, кажетсЯ, и не
встретишь во всей истории человечества; есть много  бесцветных  и  безличных
субъектов, задавленных какими-нибудь внешними  обстоЯтельствами,  пригнанных
на одну колодку общественною дисциплиною или отшлифованных на  один  образец
тираническими законами  моды  и  этикета;  посмотришь  на  них,  -  они  все
покажутсЯ похожими между собою  и  лицом,  и  голосом,  и  манерами;  всЯкаЯ
оригинальность, выражающаЯсЯ в образе жизни, в прическе, в одежде, кажетсЯ в
подобном обществе дерзостью, нарушением закона, оскорблением нравственности.
†ивой человек с сожалением посмотрит на такое общество; зачем, подумает  он,
эти господа добровольно поддерживают придуманные законы, от которых  каждому
отдельному лицу приходитсЯ терпеть лишениЯ? ќтот вопрос,  вероЯтно,  кажетсЯ
вам здравым, а между тем все эти господа, стеснЯющие свою личную свободу  во
имЯ придуманных или наследованных законов, все до  последнего  -  идеалисты,
хотЯ, конечно, многие из них и не слыхали никогда этого слова. Ќаше светское
общество,  наш  beau  monde  битком  набиты   идеалистами,   сознательно   и
бессознательно стремЯщимисЯ к  отвлеченному  совершенству.  Un  jeune  homme
comme il  faut,  une  jeune  personne  charmante  {Ѓлаговоспитанный  молодой
человек, очаровательнаЯ девица (франц.). - ђед.} - эти два почетные  титула,
которыми награждает общество за усердное исполнение его устава, составлЯют в
то же времЯ заглавие двух идеалов, к  которым,  смотрЯ  по  различию  полов,
стремитсЯ множество молодых людей,  одаренных  свежими  силами  и  задатками
развитиЯ. ќти  молодые  люди  гибнут  в  нравственном  отношении,  сохнут  и
мельчают, оттого что стараютсЯ во имЯ идеала уничтожить свою личность или те
зародыши,  из  которых,  при  благоприЯтных  условиЯх,  могла  бы  развитьсЯ
самостоЯтельнаЯ индивидуальность. Њножество  браков  по  расчету,  множество
проделок  сомнительного  свойства,  множество   дуэлей   делаютсЯ   не   длЯ
удовлетворениЯ той или другой страсти, а во имЯ идеала или из  страха  перед
общественным мнением, стоЯщего у  подножиЯ  воздвигнутого  им  кумира.  "ќто
принЯто", "это не принЯто" - вот те слова, которыми в большей части  случаев
решаютсЯ житейские вопросы; редко случаетсЯ слышать энергическое  и  честное
слово: "Я так хочу" или "не хочу", а между тем каждый имеет  разумное  право
произнести это слово, когда дело идет о  нем  и  об  его  личных  интересах.
ЏринЯто и не принЯто значит другими словами согласно и не согласно с  модным
идеалом;  следовательно,  идеализм  тЯготеет  над  обществом   и,   сковываЯ
индивидуальные  силы,  препЯтствует  разумному  и  всестороннему   развитию.
ЋтвергаЯ общий идеал,  Я  не  думаю  отвергать  необходимость  и  законность
самосовершенствованиЯ. џ не считаю стремление  к  совершенству  обЯзанностью
человека. ‘казать, что это обЯзанность, так  же  смешно,  как  сказать,  что
человек обЯзан дышать и принимать пищу, расти кверху и  толстеть  в  ширину.
‘амосовершенствование делаетсЯ  так  же  естественно  и  непроизвольно,  как
совершаютсЯ процессы дыханиЯ, кровообращениЯ и пищеварениЯ.  —ем  бы  вы  ни
занимались, вы с каждым  днем  приобретаете  большую  техническую  ловкость,
больший навык и опытность. ќто делаетсЯ совершенно бессознательно  и  помимо
вашего желаниЯ, и это правило может быть применено не только к какому-нибудь
ремеслу, но и к жизни. ‚се мы, несмотрЯ на различие состоЯниЯ, образованиЯ и
положениЯ в обществе, живем мыслью  и  чувствами,  хотЯ  деЯтельность  нашей
мысли тратитсЯ на самые  разнородные  интересы  и  хотЯ  деЯтельность  наших
чувств возбуждаетсЯ самыми разнокалиберными предметами. ‚се мы  воспринимаем
и переработываем впечатлениЯ, и чем больше мы живем, тем большую техническую
ловкость мы приобретаем в этом занЯтии. ‘уществование житейской опытности не
подлежит  сомнению;  ее  признают  и  уважают   грамотный   и   неграмотный,
образованный европеец и австралийский дикарь; эта опытность  есть  результат
самосовершенствованиЯ;    процесс    ее    приобретениЯ     есть     процесс
бессознательного, чисто растительного  умственного  развитиЯ;  этот  процесс
может встретить  себе  случайное  содействие  или  случайное  препЯтствие  в
окружающей обстановке, точно так  же  как  процесс  пищеварениЯ  может  быть
нарушен  нездоровою  пищею  или  восстановлен   моционом   и   воздержанием.
ЌаблюдениЯ над природою человека, приведенные в систему и составившие  собою
собирательную науку, медицину, указывают на те предметы и на те отправлениЯ,
которые вредЯт человеческому организму или приносЯт ему пользу.  ‘ообразуЯсь
с  предписаниЯми  науки,  человек  может  вести  правильный   образ   жизни,
сберегающий его силы и содействующий его физическому благосостоЯнию.  Ќо  ни
один порЯдочный медик не предпишет всем своим пациентам  общую  гигиену;  он
непременно изучит  сначала  темперамент  каждого  и  потом  расположит  ‘ЃЋ€
предписаниЯ, сообразуЯсь с собранными материалами. ‚  образованном  обществе
люди вообще больше думают о себе, нежели в простом народе,  отчасти  потому,
что на это представлЯетсЯ больше  средств  и  досуга,  отчасти  потому,  что
образование развивает и укреплЯет  самосознание.  Ћбразованный  класс  более
простого народа заботитсЯ о своем здоровье, поддерживает его  искусственными
средствами и  разными  предосторожностЯми  стараетсЯ  предотвратить  могущее
произойти расстройство. ’очно такие же гигиенические  меры  по  отношению  к
своему умственному  развитию  и  нравственному  совершенствованию  принимает
человек, сознавший в себе умственную "личность и заботЯщийсЯ о  нормальности
своих интеллектуальных отправлений. Џоложим, Я сознал в  себе  стремление  и
способность к научным занЯтиЯм и, следуЯ внутреннему побуждению,  принимаюсь
читать и изучать историков и мыслителей. Ќе  поставлю  же  Я  себе,  подобно
Ѓерсеневу, {6} идеалом ’. Ќ. ѓрановского или Џ. Ќ. ЉудрЯвцева. Ќе стану же Я
подражать ни Њаколею, ни Ќибуру, ни ’ьерри, ни ѓизо, как бы велико  ни  было
мое уважение к этим передовым представителЯм человеческой мысли. џ  себе  не
поставлю впереди никакой цели, не задамсЯ никакою  предвзЯтою  идеею;  Я  не
знаю, к каким результатам Я приду, и менЯ вовсе не занимает  вопрос  о  том,
что Я сделаю в жизни; менЯ занимает  самый  процесс  деланиЯ,  Я  вижу,  что
никому не мешаю своей деЯтельностью, и на этом основании считаю себЯ  правым
перед собою и перед целым миром; Я работаю и стараюсь  облегчить  себе  труд
или (что то же самое) вынести из  каждого  своего  усилиЯ  возможно  большее
количество наслаждениЯ; это, по моему мнению, альфа и омега всЯкой  разумной
человеческой деЯтельности.  Џроцесс  умственного  развитиЯ  и  нравственного
совершенствованиЯ допускает некоторые  гигиенические  приемы,  но,  конечно,
одни и те же приемы не могут быть применены даже к двум неделимым.  {7}  ќти
приемы состоЯт, конечно, не в том, чтобы  пригонЯть  личность  к  известному
образцу; основанные на  изучении  самого  неделимого,  эти  приемы  клонЯтсЯ
только к тому, чтобы дать больше простора и разгула индивидуальным  силам  и
стремлениЯм. ќмансипировать собственную личность не так просто и легко,  как
кажетсЯ; в нас много умственных предубеждений, много  нравственной  робости,
мешающей нам свободно желать, мыслить и  действовать;  мы  сами  добровольно
стеснЯем себЯ собственным влиЯнием на свою личность; чтобы избегнуть  такого
влиЯниЯ, чтобы жить  своим  умом  в  свое  удовольствие,  надо  значительное
количество естественной или выработанной силы, а чтобы выработать эту  силу,
надо, может быть, пройти целый курс нравственной гигиены,  который  кончитсЯ
не тем, что человек приблизитсЯ к идеалу, а тем, что он сделаетсЯ личностью,
получит разумное право и сознает блаженную необходимость быть самим собою. -
џ стану избегать  вредного  длЯ  менЯ  общества  пустых  людей  по  тому  же
побуждению, по которому с простуженными зубами не подойду к открытому  окну,
но Я нисколько не возведу этого себе в добродетель и не найду нужным,  чтобы
другие подражали моему примеру. Ќадеюсь, что Я достаточно оттенил  различие,
существующее между стремлением к идеалу и  процессом  самосовершенствованиЯ.
‚ероЯтно, Я не сказал ничего нового, но полагаю, что всЯкое  самостоЯтельное
убеждение имеет право выразитьсЯ в слове, хотЯ бы сотни  людей  исповедывали
его в продолжение десЯтков и сотен лет.  Љроме  того,  вопрос  об  идеализме
живет и будет жить до тех пор, пока будут существовать мистические теории  и
неосуществимые стремлениЯ; стало быть, разъЯснение этого вопроса, как бы  ни
было оно  слабо  и  поверхностно,  теперь  еще  не  может  быть  излишним  и
несвоевременным.
     ‚озвращаюсь к нравственной философии Џлатона. Љак Я уже  говорил  выше,
добро,  по  мнению  Џлатона,  должно   быть   длЯ   человечества   предметом
деЯтельности и источником высших наслаждений. _ЏонЯтие_ добра  существует  у
него как абсолютнаЯ идеЯ и  не  приводитсЯ  ни  в  малейшую  зависимость  от
личности  и  положениЯ  _понимающего_  субъекта.  —то  это  самостоЯтельное,
абсолютное понЯтие добра на самом деле есть произведение мозга Џлатона, это,
кажетсЯ, не требует доказательства;  человек  мыслит  только  своим  мозгом,
точно так же как он варит пищу только своим желудком и дышит  только  своими
легкими.  ‹юбопытно  заметить,  что  Џлатон,  ставЯщий  служение   добру   в
непременную обЯзанность всему человечеству, сам не вполне выЯснил себе  свои
собственные представлениЯ о сущности  и  физиономии  этого  добра.  ‚  своих
беседах "’еэтет" и "”едон" и в трактате о государстве Џлатон смотрит на  все
чувственные ЯвлениЯ - как на зло, на наше тело - как на  враждебное  начало,
на нашу жизнь - как на времЯ заточениЯ в глубоком и мрачном вертепе.  ‘мерть
представлЯетсЯ минутою освобождениЯ, так что  при  этом  воззрении  остаетсЯ
только непонЯтным, почему  Џлатон  не  ускорил  длЯ  себЯ  этой  вожделенной
минуты, почему он в теорий не  оправдал  самоубийства  и  почему  он  воспел
благость „имиурга, виновника нашего заточениЯ и всех свЯзанных с ним  зол  и
страданий. ‚ других беседах  Џлатона,  например  в  "”илебе",  высшее  добро
определЯетсЯ как полное  примирение  чувственного  начала  с  духовным,  как
гармоническое слиЯние того и другого, и средствами  произвести  это  слиЯние
почитаютсЯ изЯщные искусства и в особенности музыка. ‚ враждебном  отношении
Џлатона к чувственному миру видно усилие могучего ума оторватьсЯ от  родимой
почвы, котораЯ его вскормила и возрастила. Џоэт-мыслитель  хочет  отрешитьсЯ
от народного характера, от колорита окружающей  действительности,  от  своей
собственной плоти и крови. ѓрек, гражданин  свободного  города,  здоровый  и
красивый мужчина, к которому по первому призыву соберутсЯ на  роскошный  пир
друзьЯ и гетеры, стараетсЯ во что бы то ни стало доказать себе, что  в  этом
мире все - зло: и полнаЯ чаша вина,  и  жгучаЯ  ласка  красивой  женщины,  и
аромат цветов, и звуки лиры, и звучный гекзаметр, и даже дружба, котораЯ, но
мнению греков, была выше и чище любви. ќти усилиЯ доказать себе и другим то,
против  чего  говорит  свидетельство  пЯти  чувств,   не   вызваны   никакой
действительною  причиною  и  потому  решительно  не  носЯт  на  себе  печати
искреннего воодушевлениЯ. ђомантизм возникает обыкновенно в эпоху бедствий и
страданий, когда человеку нужно где-нибудь забытьсЯ, на  чем-нибудь  отвести
душу; Я несчастлив здесь, мне здесь душно,  тЯжело,  больно  дышать,  так  Я
успокоюсь  по  крайней  мере  в  той  вечно-светлой,  вечно-тихой  и  теплой
атмосфере, которую создаст мое воображение и куда не проникнут ни  горе,  ни
заботы, ни стоны страдальцев. ђомантизм искренний, вызванный  самою  почвою,
зарождаетсЯ в эпоху ђимской  империи  и  развиваетсЯ  с  ^решенною  силою  в
средние века; отрицание доходит до ужасающих размеров; пропадает всЯкаЯ вера
в благородные стороны и  побуждениЯ  человеческой  природы,  и  вместо  этой
здоровой веры в действительность доходит  до  степени  галлюцинации  вера  в
действительное  существование  и  недостижимое   совершенство   призрачного,
заоблачного мира, фантазии. ‘енека, ’ацит, Њарк Ђврелий в  своих  сочинениЯх
выражают с полною  искренностью  и  с  замечательною  силою  момент  грусти,
негодованиЯ против настоЯщего и полного сомнениЯ в  будущем.  Ќовоплатоники,
эссеЯне и египетские терапевты, {8} средневековые рыцари, монахи  и  отчасти
трубадуры воплощают в себе момент романтического  стремлениЯ  оторватьсЯ  от
действительности и унестись в лучший,  сверхчувственный  мир.  “  всех  этих
господ романтизм был потребностью души; в  ђиме  после  Ђвгуста  порЯдочному
человеку невозможно было жить полною жизнью; каждый день  совершались  самые
отвратительные  злодеЯниЯ:  предательства,  доносы,   пытки,   казни,   игры
гладиаторов, истЯзаниЯ рабов, апофеозы разных нравственных уродов и кретинов
- все это поневоле должно было  ожесточить  самого  добродушного  оптимиста.
ЊыслЯщим людЯм того времени оставались только две дороги:  или  ударитьсЯ  в
самый  широкий  разгул  чувственности,  или  дать  полную   свободу   своему
воображению, утешатьсЯ его  светлыми  созданиЯми  и  во  имЯ  этих  созданий
вступить в открытую вражду со всею действительностью, начинаЯ с собственного
тела.  Џо  первому  пути  пошли  эпикурейцы,  Џо  второму  между  прочими  -
новоплатоники. ‹юди с трезвым критическим умом не могли  ве