ой его надежды.
     ѓаркуша  между  тем  сел  на  прежнее  свое  место,  и  гайдамаки снова
обступили его с видом ожиданиЯ. "Џо оброк!" -  промолвил  он,  и  гайдамаки,
громко  и  радостно  вскрикнув:  "Џо  оброк!", рассыпались в разные стороны,
кроме тех из них, которым поручено было смотреть за толстым паном, за детьми
и  людьми  его,  сторожить  у  палатки  и  пр.  —асть гайдамаков бросилась к
колЯске, фурам и возам Џросечинского,  несколько  человек  расстилали  перед
ѓарку-шей  ковры,  попоны и все, что могли отыскать в обозе толстого пана; а
выкрест ‹емет, подойдЯ к Џросечинскому, с притворною, лукавою  учтивостью  и
старинными  своими  жидовскими  оговорками  и божбами, просил его ссудить на
времЯ атамана ключами от походных своих сундуков и баулов  и,  не  дожидаЯсь
ответа,  начал  шарить  у  него  в карманах, отыскал большую свЯзку ключей и
принес ее к ѓаркуше.
     •ладнокровный сторонний зритель подивилсЯ бы  ловкости,  сметливости  и
проворству,  с  какими  гайдамаки  обыскивали и опоражнивали захваченный ими
обоз. €з читателей наших легко могут об  этом  составить  себе  понЯтие  те,
которым   случалось   быть   в  руках  французских  таможенных  приставов  и
осмотрщиков, особливо на заставе при переезде через ђейн,  у  ‘трасбурга.  ‚
минуту все было обыскано, вытаскано и снесено в одно место, и те из сундуков
и шкатулок, кои заключали в себе самые ценные вещи, с  редкою  догадливостью
были отобраны и расставлены перед атаманом.
     Џрежде  всего  ѓаркуша, расспрашиваЯ шута и других людей Џросечинского,
начал отбирать вещи, принадлежавшие ’орицкому и Ћлесе. ‚се это откладывалось
на  сторону,  и  ѓаркуша  даже  не отмыкал сундуков, чемоданов и шкатулок, в
которых, по показаниЯм  людей,  находилась  собственность  панны  …лены  или
будущего  ее мужа! Ђтаман гайдамаков, любивший при всЯком случае с некоторым
хвастовством  выказывать  свое  бескорыстие  или  великодушие,  отложил  еще
значительную  долю  из  взЯтых  им  на свой пай дорогих вещиц и червонцев и,
положив в шкатулку, замкнул и отослал с другим имуществом жениха и невесты в
палатку, строго подтвердив гайдамакам, чтобы все было доставлено в целости.
     ’огда началсЯ подел. ‘ видом знатока и любителЯ, ѓаркуша рассматривал и
оценивал все вещи высокой цены, к тЯжкому прискорбию толстого пана,  который
печально  смотрел  на  расхищение  своего  богатства.  Џри  открытии каждого
сундука с серебром,  каждого  баула  с  золотыми  деньгами  или  шкатулки  с
драгоценностЯми  гайдамаки  испускали  неистовый,  радостный вопль, как стаЯ
воронов при виде мЯсной добычи, и этот вопль болезненно отдавалсЯ в ушах и в
сердце  толстого  пана.  Ќадобно  было  видеть  жадные,  сверкающие  взглЯды
корыстолюбивой вольницы, когда перед нею  рассыпали  мешки  с  червонцами  и
рублЯми  или  раскладывали  большие серебрЯные стопы и чаши, дорогое оружие,
золотые парчи, камки и бархат! Ќадобно было видеть горькие ужимки и  тЯжелые
вздохи  толстого  пана,  когда  перед  его  глазами  ѓаркуша  с своею шайкой
распивали, похваливаЯ, любимую его  водку,  сладкие  его  наливки  и  редкие
заморские  вина!  ’акое  зрелище  могло  бы  сообщить понЯтие о радости злых
адских духов, которые, подразниваЯ утратою земных благ, заживо мучат бедного
грешника, попавшегосЯ к ним в когти с телом и душою.
     Ђтаман  разделил  всю добычу на три паЯ, из которых два были совершенно
равные, а третий гораздо менее  двух  первых  и  по  счету,  и  по  ценности
составлЯвших его вещей. Ћдин из больших паев отложил он особо, говорЯ: "ќто,
товарищи, длЯ кошевого скарба",   другой разложил с математическою точностью
на  равные участки по числу гайдамаков, примолвЯ: "ќто на вольных казаков".-
"Ђ это на атамана",- прибавил он, указываЯ на меньший пай. ’огда он  отослал
шута  в  палатку,  велев поклонитьсЯ от него ’орицкому и Ћлесе и пожелать им
счастливого пути, а сам подошел к Џросечинскому.
     - Џрощай, ‘пирид ‘амойлович! - сказал ѓаркуша толстому пану.- џ хотел с
тобою  распрощатьсЯ  не так ласково; но, видно, богу было угодно, чтоб ты на
этот раз отделалсЯ только страхом и потерею своих  излишков.  Џомни,  однако
же,  слова  мои:  будь милосерд к бедным и щади своих людей. Ќе то - как бог
свЯт - ни высокие твои заостроженные заборы, ни крепкие твои замки и  засовы
не  спасут  тебЯ  от  ѓаркуши  и  вольных  его казаков. Џусть это будет тебе
навет-кой на первый случай. …ще раз говорю, не  вынуждай  менЯ  нагрЯнуть  к
тебе в гости и знай: ѓаркуша вдруг, как снег на голову, налетит там, где его
не ждешь, не чаешь. Џанычи твои будут, кажетсЯ, помнить  мои  наставлениЯ  и
свои клЯтвы, а впрочем, не бойсЯ за них: лоза не измучит, лишь добру научит.
     Ћкончив  сию  речь,  отошел  он  в  сторону и выстрелил из пистолета на
воздух - и вдруг с разных концов прискакали еще около  двадцати  гайдамаков,
бывших  в  засаде  длЯ  наблюдениЯ  и  поданиЯ  вести  в  случае  какой-либо
опасности. Ћни вели с собою лошадей тех из своих  товарищей,  которые  перед
нападением  на  обоз,  спешившись,  сидели  в  лесу  или лежали в траве. ’е,
которые сторожили у палатки или наблюдали за свЯзанными  своими  пленниками,
сбежались  также  в  одно место. ‚се они кинулись к своим участкам, мигом их
расхватали, а Ќесувид и ‡акрутич прибрали также паи артельный и  атаманский;
и  между  тем  как  ЋлесЯ,   сопровождаемаЯ ’орицким и ђЯбком, бежала к отцу
своему и братьЯм, гайдамаки успели уже забрать и  навьючить  лучших  лошадей
толстого  пана, вскочили сами на коней, пустились во весь опор по полю вслед
за атаманом - и только пыль вилась за ними густым облаком.

        ѓлава XXVII. ЌЋ—‹…ѓ ѓЂ‰„ЂЊЂЉЋ‚
                                         џк виiхав козаченько в чистее поле,
                                       Џустнв свого кониченька на попасанне,
                                    Ђ сам припав к сирiй землi из спочиванне
                               ’а й приснивсЯ козаченьку дивнесенький сон...
                                                        <i>ЊалороссийскаЯ песнЯ</i>

     ’абор гайдамаков расположилсЯ в чаще леса,  на  полЯне.  ѓайдамаки,  по
обыкновению  своему, разнесЯ из предосторожности войлоки и циновки по сучьЯм
деревьев, зажгли костры и  начали  готовить  себе  ужин.  „лЯ  атамана,  его
приближенных  и  других  старшин шайки поставлены были два полстЯные шатра,
наподобие калмыцких кибиток. ‚ одном из сих шатров, на  войлоках  и  бурках,
отдыхал  ѓаркуша,  окруженный  теми  из гайдамаков, к которым питал он более
приЯзни или оказывал более довериЯ. ќто были: угрюмый Ќесувид,  который  под
суровою  наружностью  хранил  испытанную  верность  и  преданность  к своему
атаману-товарищу;  ускок ‡акрутич, готовый всегда по слову  ѓаркуши  идти  в
огонь  и в воду и одаренный необычайною телесною силой; ‹есько, или Ђлексей,
молодой промотавшийсЯ чумак, которому  от  гайдамаков  дано  было  прозвание
.‹есько  Њотыга;  этот молодец нравилсЯ ѓаркуше своею неизменною веселостью,
беззабот-ностью  о  будущем  и  открытым,  простосердечным  своим  взглЯдом.
—етвертый из любимцев ѓаркуши был семнадца-тилетний мальчик, €вась, любивший
атамана, как родного отца. €вась имел весьма приЯтную наружность и  забавлЯл
иногда  ѓаркушу  в свободное времЯ своим пением и плЯскою, но никогда не был
еще употреблен во времЯ разъездов и набегов, а оставалсЯ всегда при обозе, с
запасными.  Ќикто  из  гайдамаков  не знал, кто он был и какого рода; в одну
бурную осеннюю ночь атаман, возвратЯсь из одинокой своей отлучки,  привел  с
собою  этого  мальчика  и  с  тех  пор  заботилсЯ о нем, как о ближнем своем
родственнике. ѓайдамаки все полюбили €васЯ за его тихость и детскую  чистоту
души  - свойства, которые нередко нравЯтсЯ и самым закоснелым злодеЯм; но не
расспрашивали или не смели расспрашивать нем у ѓаркуши, ибо никто из них  не
решилсЯ  бы  выведывать  у  атамана своего тайны, которой он сам не хотел им
вверить.  ‚ других, важнейших случаЯх ѓаркуша не допускал  их  ни  до  каких
сомнений и первый объЯвлЯл им то, о чем нужно им было знать.
     ‚торой  шатер оставлен был в распорЯжении ’овпеги, Џа-ливоды и еще пЯти
или шести урЯдников или десЯтников,  поставленных  в  это  звание  ѓаркушею,
между  коими  обыкновенно  втиралсЯ  туда  выкрест ‹емет, который, по старой
еврейской   своей   привычке,   умел   всегда   подделыватьсЯ   к   старшим,
прислуживатьсЯ  им,  словом,  быть  длЯ  них  почти  необходимым,  и чрез то
извлекать длЯ себЯ множество мелких выгод. Џрочие гайдамаки, приставЯ  коней
своих  к  вЯзанкам  травы,  захваченной  ими по дороге, либо сидели у огнЯ и
ждали ужина, либо, укрывшись бурками  и  свитами,  лежали  в  разных  местах
табора.
     Џосле  ужина,  за  которым  атаман  всегда  ел из одного котла со всеми
людьми своей шайки, кроме сторожевых, назначавшихсЯ по нарЯду, ѓаркуша ранее
обыкновенного  ушел  в  свой  шатер; Ќесувид, ‡акрутич, €вась и ‹есько также
отправились туда почти вслед за ним.
     - —удное дело! - сказал атаман  после  долгого  молчаниЯ,  когда  он  и
четверо его товарищей улеглись, не раздеваЯсь, на своих подстилках.- ‚от уже
с полгода, как менЯ что-то тЯнет на мою родину, котораЯ, помню,  как  сквозь
сон, должна  быть здесь,  около степной деревни пана Џросечинкого.   Њне все
кажетсЯ, что Я не буду ни счастлив, ни спокоен,  пока  не  увижу  снова  тех
мест,  где  росло мое детство. Џочти каждую ночь неведомо кто обещает мне во
сне что-то смутное в здешнем краю: и радость, и горе... коротко сказать, сам
Я  ничего  не  разберу  в  этих  сонных грезах, а никак не могу выбить их из
головы.
     - —то ж? может быть, сердце вещует тебе все доброе,  а  сон  твой  и  в
самом  деле  сулит  тебе  что-нибудь такое, о чем сначала, как ни раскидывай
нашим коротким умом - не разгадаешь прежде, чем  наЯву  сбудетсЯ,  -  сказал
‡акрутич.
     - Ђ ты веришь снам? - спросил у него ѓаркуша.
     -  Ќе шути, атаман, снами: между ними есть такие, которые насылаютсЯ на
человека, чтоб он выводил из них  себе  пользу,  или  остерегалсЯ,  от  чего
нужно.
     -  џ и позабыл было,- молвил ѓаркуша, - что ты родилсЯ в такой стороне,
где больше всего верЯт бабьим бреднЯм.
     - Ђтаман ничему не верит,- вплелсЯ в их разговор ‹есько.-  Ђ  Я  скажу,
что  тот,  кто  так  близко видел ведьму, как Я, поневоле станет верить всем
таким диковинкам.
     - Ђ ты видел ведьму? -спросил у него ѓаркуша с насмешливым любопытством.
     - Ќе то, чтобы видел,- отвечал ‹есько,- а вот как было дело: когда  мне
было  лет девЯтнадцать, тогда в летнюю пору Я спал каждую ночь на дворе, длЯ
того что в хате было душно и чтобы по ночам стеречь скотный двор. ‚от в одно
времЯ, только что Я улегсЯ, только свел глаза,- вдруг подошло ко мне что-то,
наклонилось и дохнуло на менЯ таким холодным духом, что Я весь закоченел: ни
руки,  ни ноги не смог повернуть, ни глаз открыть; а только слышал,  как оно
пошло на скотный двор, как доило наших коров, у которых к утру  не  осталось
ни  капли  молока. “ менЯ была тогда лихаЯ собака, Ярчук, да еще и с волчьим
зубом;  на другую ночь, Я привЯзал моего ђЯбка под телегой, на  которой  сам
спал.  Ћколо  полуночи  слышу,  Ярчук мой так и заливаетсЯ, и мечетсЯ из-под
телеги. џ спустил его с привЯзи, он и бросилсЯ к плетню  в  конце  двора,  и
залаЯл и зарычал пуще прежнего. ЏогодЯ немного там что-то вскрикнуло женским
голосом, как будто от сильной боли. џ поглЯдел в ту сторону  -  ворота  были
заперты;  только,  еще спустЯ миг - другой, что-то шасть через плетень, инда
землЯ застонала. Ќочь была темна, ничего нельзЯ было разглЯдеть порЯдком;  а
на  рассвете  нашел  Я  у  плетнЯ  подле ворот лоскуток намитки,  как видно,
оторванный у ведьмы моим Ярчуком.
     - Џо этому, ты видел не ведьму, а только лоскуток ее намитки?-промолвил
атаман, когда ‹есько окончил свой рассказ.
     - „а,- отвечал ‹есько,- с менЯ и этого довольно.
     -  Љогда  у  нас  пошло  на россказни,- говорил ѓаркуша, - то Я напомню
тебе, ‡акрутич, о твоем обещании, которое до сих пор оставалось за  тобой  в
долгу. ’ы когда-то сулил мне рассказать свои похождениЯ.
     -  Њои  похождениЯ,  атаман, не важны, и повесть о них не долга. ђодину
мою ты знаешь; Я родилсЯ в одном селении, неподалеку от ‡вониграда;  отец  и
мать  мои  были  люди  бедные  и  покинули  менЯ  на  этом свете без всЯкого
достатка, без роду и племени, когда мне только что  минуло  семнадцать  лет:
оба  они  сошли  в  могилу  ровно  через две недели друг после друга. ‘пустЯ
полгода по смерти их Я  спозналсЯ  с  молодою  •авой,   дочерью  богатого  и
гордого  морлака  в  нашем селении, џцинта Џорадича. •ава была очень пригожа
лицом, так пригожа, что у менЯ и теперь  еще  бьетсЯ  сердце,  когда  о  ней
вспомню.  …е  любил  и  племЯнник  нашего войводы; только •ава любила одного
менЯ, за то, что Я был виднее собою, удалее и складывал  длЯ  нее  морлацкие
песни. ‚от однажды •ава сказала мне: "‚уко ‡акрутич! принеси мне ожерелье из
червонцев - и Я твоЯ". ’огда же начал Я подумывать, как бы уйти  в  горы,  к
гайдукам,  и  с  ними  награбить червонцев у богатых турецких беев и аЯнов в
Ѓоснии; как вдруг менЯ в одно утро схватили, отвезли в ‡вониград и  записали
в  пандуры,   по  проискам войводского племЯнника, который, видно, дозналсЯ,
что •ава менЯ любила. Ќе долго, однако ж, удалось им погулЯть надо мною: Я и
спал и видел, как бы сделатьсЯ ускоком.  ‘коро мне удалось это спроворить: Я
был таков, и убралсЯ исподтишка в горы, где знакомые гайдуки  очень  радушно
принЯли  менЯ  в  свои товарищи. „ва года Я ходил с ними на добычу по разным
местам „алмации и Ѓоснии; червонцев у менЯ поЯвилось столько, что  стало  бы
на десЯть ожерелий. ’ут Я вздумал наведатьсЯ •авы и, если можно, увезти ее с
собою в горы. Љонь у менЯ был как зверь: не знал усталости и птицею летал по
самым  трудным  местам.  Ќочью прискакал Я к дому Џорадича. Ћкно светлицы, в
которой сиживала •ава, было в сад; Я пробралсЯ туда и увидел, что окно  было
отворено и •ава сидела одна в светлице, за работой. ЃеднЯжка была задумчива,
как будто не примечала ничего вокруг себЯ, и, сдавалось, грустила о  чем-то,
может быть обо мне. џ тихонько влез в окно, подошел к ней, хотел взложить ей
на шею ожерелье из червонцев,- как  она  вдруг  оглЯнулась,  задрожала  всем
телом,  вскрикнула:  "‚ампир!  ‚ампир!"  - и без памЯти ударилась об пол. Ќа
крик ее сбежались отец, мать, всЯ дворнЯ, и все, указываЯ на менЯ,  кричали:
"‚ампир!  ‚ампир!"  Љрик этот скоро разлилсЯ по всей деревне; все сбегались,
кто с винтовкой, кто с ганцаром, кто с Ятаганом.  џ видел, что мне со  всеми
сладить было нельзЯ, и бросилсЯ из окна в сад. "Ѓейте его!" - заревел старый
Џорадич, сам выстрелил в менЯ из пистолета и ранил менЯ в левое плечо; но  Я
добежал  до своего конЯ, вскочил на него и опрометью помчалсЯ из селениЯ. Џо
улицам бегала толпа народа с зажженными пуками соломы и  с  разным  оружием;
увидЯ  менЯ,  все  кричали:  "‚ампир!  ‚ампир!",  стрелЯли  в  менЯ, бросали
каменьЯми и чем попадЯ; однако ж, спасибо доброму моему коню, он вынес  менЯ
из  этого  ада без дальних ран. „олго еще отдавалсЯ в ушах моих крик бешеной
толпы: "‚ампир! ‚ампир!", и Я не мог ума приложить,  как  никто  из  прежних
моих  знакомых не узнал менЯ, да и сама •ава не могла распознать моего лица.
Ћтбежав от селениЯ примерно верст семь, конь мой вдруг зашаталсЯ и  упал;  Я
соскочил  с него вовремЯ. ’огда только Я заметил, что верный мой товарищ сам
был изранен в четырех местах пулЯми. ‚ремЯ было подумать об нем  и  обо  мне
самом.  џ  изодрал  дорогую  турецкую шаль, отбитую мной у одного боснЯцкого
беЯ, перевЯзал  раны  бедному  моему  коню  и  свое  плечо.  ѓолова  у  менЯ
закружилась  от  сильной  потери крови; Я упал и не помню, что после со мною
было. Љогда ж Я опомнилсЯ, то увидел себЯ в келье; около  менЯ  сидело  двое
монахов,  которые  старались  менЯ  привести  в  чувство и подать мне всЯкую
помощь. Љакой-то добрый старец их монастырЯ нашел менЯ  и  конЯ  моего  рано
поутру  подле  дороги. ‚ерного моего товарища уже не было в живых; но во мне
монах заметил признаки жизни. Ћн позвал  еще  троих  братии,  и  вместе  они
перенесли  менЯ  в  свой  монастырь.  —рез  неделю  Я почти совсем оправилсЯ
старанием честных  отцов;  отдал  на  их  монастырь  все  червонцы,  которые
сберегал длЯ •авы, и пешком уже отправилсЯ в горы к гайдукам. Њой побратим ,
молодой гайдук ћра ђадивоич, встретил менЯ на дороге и сказал мне, что  џнко
‹епан,  племЯнник  войводы,  и  џцинт Џорадич подсылали к гайдукам какого-то
переметчика, который распустил в горах слухи, что Я служил с пандурами,  был
убит  в  одной  сшибке  с  гайдуками и теперь брожу вампиром, чтоб отомстить
гайдукам за смерть мою.  "ќтому  слуху  все  поверили,-  примолвил  ћра,-  и
стерегут  тебЯ,  чтоб  убить и разорвать тебЯ по частЯм с обрЯдами, какими в
обычае у нас прогонЯть вампира с этого света". ’ут только Я  понЯл  и  страх
•авы  и  окрик,  который на менЯ дали по всей деревне: лиходеи мои взвели на
менЯ такую небылицу, чтоб оторвать от менЯ сердце •авы и принудить ее  выйти
за џнка.
     Ќечего было делать- Я не хотел идти на вольную смерть и понести с собою
в могилу проклЯтие всех честных людей. Њне должно было проститьсЯ  навеки  с
моею  родиной;  ко  прежде  Я хотел кровавыми слезами отлитьсЯ џнку ‹епану и
џцинту Џорадичу.  Љороче:  помнЯ  пословицу  моей  родимой  стороны  кто  не
отомститсЯ,  тот  не  освЯтитсЯ,  Я положил у себЯ на душе страшную клЯтву -
извести моих злодеев во что бы то ни стало. ‘ помощью моего побратима собрал
Я  все,  что  имел,  достал  другого  конЯ,  простилсЯ  с добрым моим ћрой и
отправилсЯ туда, куда манила менЯ  кровь  заклЯтых  моих  неприЯтелей.  „нем
прЯталсЯ  Я  в скрытных местах, а ночью бродил, как мертвец, около селениЯ и
выжидал случаЯ выполнить мою клЯтву. Ћна была выполнена: џнко ‹епан и  џцинт
Џорадич  от  моей руки пошли в могилу; •ава, как Я узнал от сторонних людей,
скоро после первого моего поЯвлениЯ умерла со страха и с горести; а Я  долго
бродил  из  краЯ  в  край,  зашел  в Џольшу, оттуда в Љиев, где встретилсЯ с
тобою, атаман. Ћстальное ты знаешь так же хорошо, как и Я сам.
     - ’ак в вашем краю очень верЯт тому, будто бы есть вампиры на свете?  -
спросил ѓаркуша у ‡акрутича.
     -  „а  нельзЯ  и не верить,- отвечал ускок,- после того, что Я слышал в
горах от одного старого гайдука.
     - —то же ты слышал?
     - ќто длинный рассказ, атаман; боюсь, чтоб он  тебе  не  наскучил.  ’ы,
может быть, утомилсЯ и хочешь уснуть...
     - Ќичего, рассказывай. “снуть Я так же хорошо могу под шум твоих речей,
как и под вой этого ветра.
     - „а, ветр поднЯлсЯ  сильный;  так  и  колышет  деревьЯми,  инда  корни
скрипЯт;  а  ночь  темна,  хоть  глаз выколи...- сказал ‡акрутич, привстав и
выглЯнув из шатра,
     - ‚от самаЯ пора бродить мертвецам либо нашей братье,-примолвил ‹есько.
     - ’олько, верно, не тебе,- перебил его речь ѓаркуша,- тебЯ, думаю, и по
шее  не выбил бы одного в такую пору. Ћднако ж, не мешай ‡акрутичу забавлЯть
нас своим рассказом.
     - Љогда на то твоЯ волЯ, атаман,- сказал ‡акрутич,- то будь  по-твоему.
Ќаперед  всего  Я  должен  сказать  тебе,  что  Я знал в горах одного лихого
гайдука, у которого в седых усах было, верно, больше отваги,  чем  у  многих
из  нас  в  целом  теле. ‘тарый ‘корба не боЯлсЯ ни сабли, ни пистолетов, ни
ружьЯ турецкого, и Я думаю, не побоЯлсЯ  бы  самого  сатаны.  ‚езде  он  шел
грудью  вперед, как бы ни велика была опасность; никогда не спрашивал, много
ли неприЯтелЯ, а только далеко ли до него. ‚ одну ночь шел Я с ним и другими
гайдуками на добычу: это было в Ѓоснии. Ќочь была месЯчна,  и Я заметил, что
седой наш удалец часто поглЯдывал в сторону, на косогор, где  было  турецкое
кладбище.  "—то  ты  там  видишь,  товарищ?"  -  спросили мы у него. "Ќичего
покамест",- отвечал он. "Ђ разве случалось  тебе  видать  что-либо  в  такую
пору?"  -  "Џоживите с мое, так и вы увидите",- промолвил он. "Ђ все не худо
бы узнать о том длЯ переду",- сказали мы в один голос. "Ќу, так  слушайте",-
был его ответ. ’ут он начал нам рассказывать страшную быль...