нственности и беспомощности ободрЯли ее  снисходительными
улыбками и терпеливо ожидали. ‚ общем, однако, к игре относились серьезно  и
вдумчиво. Љарты уже давно потерЯли в их глазах значение бездушной материи, и
каждаЯ  масть,  а  в  масти  каждаЯ  карта  в   отдельности,   была   строго
индивидуальна и  жила  своей  обособленной  жизнью.  Њасти  были  любимые  и
нелюбимые,  счастливые  и  несчастливые.  Љарты  комбинировались  бесконечно
разнообразно, и разнообразие это не поддавалось ни анализу, ни правилам,  но
было в то же времЯ закономерно. € в закономерности  этой  заключалась  жизнь
карт, особаЯ от жизни игравших в них людей. ‹юди хотели и добивались от  них
своего, а карты делали свое, как будто они  имели  свою  волю,  свои  вкусы,
симпатии и капризы. —ерви особенно часто приходили к џкову  €вановичу,  а  у
…впраксии ‚асильевны руки постоЯнно полны бывали пик, хотЯ она их  очень  не
любила. ‘лучалось, что карты капризничали, и џков  €ванович  не  знал,  куда
деватьсЯ от пик, а …впраксиЯ ‚асильевна радовалась червЯм, назначала большие
игры и ремизилась. € тогда карты как будто смеЯлись. Љ  Ќиколаю  „митриевичу
ходили одинаково все масти, и ни одна не оставалась  надолго,  и  все  карты
имели такой вид, как постоЯльцы в гостинице, которые  приезжают  и  уезжают,
равнодушные к тому месту, где им пришлось провести  несколько  дней.  €ногда
несколько вечеров подрЯд к нему ходили одни двойки и тройки и имели при этом
дерзкий и насмешливый вид. Ќиколай „митриевич был уверен, что он  оттого  не
может сыграть большого шлема, что карты знают о его  желании  и  нарочно  не
идут  к  нему,  чтобы  позлить.  €  он  притворЯлсЯ,  что   ему   совершенно
безразлично, какаЯ игра у него будет,  и  старалсЯ  подольше  не  раскрывать
прикупа. Ћчень редко удавалось ему таким образом обмануть карты; обыкновенно
они догадывались, и, когда он раскрывал прикуп, оттуда смеЯлись три шестерки
и хмуро улыбалсЯ пиковый король, которого они затащили длЯ компании.
     Њеньше всех проникала в таинственную суть  карт  …впраксиЯ  ‚асильевна;
старичок џков €ванович  давно  выработал  строго  философский  взглЯд  и  не
удивлЯлсЯ и не огорчалсЯ, имеЯ верное оружие против судьбы в своих  четырех.
Ћдин Ќиколай „митриевич никак не мог примиритьсЯ с прихотливым нравом  карт,
их насмешливостью и непостоЯнством. ‹ожась спать, он думал  о  том,  как  он
сыграет большой шлем в бескозырЯх, и  это  представлЯлось  таким  простым  и
возможным: вот приходит один туз, за ним король, потом опЯть туз. Ќо  когда,
полный надежды, он садилсЯ играть, проклЯтые  шестерки  опЯть  скалили  свои
широкие белые зубы.  ‚  этом  чувствовалось  что-то  роковое  и  злобное.  €
постепенно большой шлем в бескозырЯх стал  самым  сильным  желанием  и  даже
мечтой ЌиколаЯ „митриевича.
     Џроизошли и другие событиЯ вне карточной игры. “  …впраксии  ‚асильевны
умер от старости большой  белый  кот  и,  с  разрешениЯ  домовладельца,  был
похоронен в саду под липой. ‡атем Ќиколай „митриевич исчез однажды на  целых
две недели, и его партнеры не знали, что думать и что делать, так  как  винт
втроем ломал все установившиесЯ привычки и казалсЯ скучным. ‘ами карты точно
сознавали это и сочетались в непривычных формах.  Љогда  Ќиколай  „митриевич
ЯвилсЯ, розовые щеки, которые так резко отделЯлись от седых пушистых  волос,
посерели, и он весь стал меньше и ниже ростом. Ћн сообщил, что  его  старший
сын за что-то арестован и отправлен в Џетербург. ‚се удивились, так  как  не
знали, что у Њасленникова есть сын; может быть, он когда-нибудь  и  говорил,
но все позабыли об этом. ‚скоре после этого он еще один раз  не  ЯвилсЯ,  и,
как нарочно, в субботу, когда игра продолжалась дольше обыкновенного, и  все
опЯть с удивлением узнали, что он давно  страдает  грудной  жабой  и  что  в
субботу  у  него  был  сильный  припадок  болезни.  Ќо   потом   все   опЯть
установилось, и игра стала даже серьезнее  и  интереснее,  так  как  Ќиколай
„митриевич  меньше  развлекалсЯ  посторонними  разговорами.  ’олько  шуршали
крахмальные юбки горничной да неслышно скользили  из  рук  игроков  атласные
карты и жили  своей  таинственной  и  молчаливой  жизнью,  особой  от  жизни
игравших в них людей. Љ Ќиколаю „митриевичу они были по прежнему  равнодушны
и иногда злонасмешливы, и в этом чувствовалось что-то роковое, фатальное.
     Ќо в четверг, 26 ноЯбрЯ, в  картах  произошла  страннаЯ  перемена.  Љак
только началась игра, к Ќиколаю „митриевичу пришла  большаЯ  коронка,  и  он
сыграл, и даже не пЯть, как назначил, а маленький  шлем,  так  как  у  џкова
€вановича оказалсЯ лишний туз, которого он не хотел показать. Џотом опЯть на
некоторое времЯ поЯвились шестерки, но  скоро  исчезли,  и  стали  приходить
полные масти, и приходили они с соблюдением строгой очереди, точно  всем  им
хотелось посмотреть, как будет радоватьсЯ Ќиколай  „митриевич.  Ћн  назначал
игру за игрой, и все удивлЯлись,  даже  спокойный  џков  €ванович.  ‚олнение
ЌиколаЯ „митриевича, у которого пухлые пальцы с Ямочками на сгибах потели  и
ронЯли карты, передалось и другим игрокам.
     - Ќу и везет вам сегоднЯ, - мрачно сказал  брат  …впраксии  ‚асильевны,
сильнее всего боЯвшийсЯ слишком большого  счастьЯ,  за  которым  идет  также
большое горе. …впраксии ‚асильевне было приЯтно, что  наконец-то  к  Ќиколаю
„митриевичу пришли хорошие карты, и она на слова брата три раза  сплюнула  в
сторону, чтобы предупредить несчастье.
     - ’ьфу, тьфу, тьфу! Ќичего особенного нет. €дут карты  и  идут,  и  дай
бог, чтобы побольше шли.
     Љарты на минуту словно задумались в  нерешимости,  мелькнуло  несколько
двоек со смущенным видом - и снова  с  усиленной  быстротой  стали  ЯвлЯтьсЯ
тузы, короли и  дамы.  Ќиколай  „митриевич  не  поспевал  собирать  карты  и
назначать игру и два раза уже засдалсЯ, так что пришлось  пересдать.  €  все
игры удавались, хотЯ џков €ванович упорно умалчивал о своих тузах: удивление
его сменилось недоверием  ко  внезапной  перемене  счастьЯ,  и  он  еще  раз
повторил неизменное решение - не играть больше четырех.  Ќиколай  „митриевич
сердилсЯ на него, краснел и задыхалсЯ. Ћн уже не  обдумывал  своих  ходов  и
смело назначал высокую игру, уверенный, что в прикупе он найдет, что нужно.
     Љогда после  сдачи  карт  мрачным  Џрокопием  ‚асильевичем  Њасленников
раскрыл свои карты, сердце его заколотилось и сразу упало, а в глазах  стало
так темно, что он покачнулсЯ - у него было на руках двенадцать взЯток: трефы
и черви от туза до десЯтки и бубновый туз с королем. …сли он купит  пикового
туза, у него будет большой бескозырный шлем.
     - „ва без козырЯ, - начал он, с трудом справлЯЯсь с голосом.
     - ’ри пики, - ответила …впраксиЯ ‚асильевна, котораЯ была также  сильно
взволнована: у нее находились почти все пики, начинаЯ от королЯ.
     - —етыре черви, - сухо отозвалсЯ џков €ванович.
     Ќиколай „митриевич сразу повысил игру на малый шлем,  но  разгорЯченнаЯ
…впраксиЯ ‚асильевна не хотела уступать и,  хотЯ  видела,  что  не  сыграет,
назначила большой в пиках. Ќиколай  „митриевич  задумалсЯ  на  секунду  и  с
некоторой торжественностью, за которой скрывалсЯ страх, медленно произнес:
     - Ѓольшой шлем в бескозырЯх!
     Ќиколай „митриевич играет большой шлем в бескозырЯх! ‚се были поражены,
и брат хозЯйки даже крЯкнул:
     - Ћго!
     Ќиколай „митриевич протЯнул руку за прикупом, но покачнулсЯ  и  повалил
свечку. …впраксиЯ ‚асильевна подхватила ее,  а  Ќиколай  „митриевич  секунду
сидел неподвижно и прЯмо, положив карты на стол, а потом взмахнул  руками  и
медленно стал валитьсЯ на левую сторону. ЏадаЯ, он свалил столик, на котором
стоЯло блюдечко с налитым чаем,  и  придавил  своим  телом  его  хрустнувшую
ножку.
     Љогда приехал доктор, он нашел, что Ќиколай „митриевич умер от паралича
сердца, и в утешение живым сказал несколько слов  о  безболезненности  такой
смерти. Џокойника положили на турецкий диван в той же комнате, где играли, и
он, покрытый простыней, казалсЯ громадным и страшным. Ћдна нога,  обращеннаЯ
носком внутрь, осталась непокрытой  и  казалась  чужой,  взЯтой  от  другого
человека; на подошве сапога, черной и совершенно новой на  выемке,  прилипла
бумажка от тЯнучки. Љарточный стол еще не  был  убран,  и  на  нем  валЯлись
беспорЯдочно разбросанные, рубашкой вниз, карты партнеров и в порЯдке лежали
карты ЌиколаЯ „митриевича, тоненькой колодкой, как он их положил.
     џков €ванович мелкими и неуверенными шагами ходил по комнате,  стараЯсь
не глЯдеть на покойника и не сходить с ковра на натертый паркет, где высокие
каблуки его издавали дробный и резкий стук. ЏройдЯ несколько раз мимо стола,
он остановилсЯ и осторожно взЯл карты ЌиколаЯ „митриевича, рассмотрел их  и,
сложив такой же кучкой, тихо положил на место. Џотом  он  посмотрел  прикуп:
там был пиковый туз, тот самый, которого не хватало Ќиколаю „митриевичу  длЯ
большого шлема. ЏройдЯсь еще несколько раз, џков €ванович вышел  в  соседнюю
комнату, плотнее застегнул наваченный сюртук и заплакал, потому что ему было
жаль покойного. ‡акрыв глаза, он  старалсЯ  представить  себе  лицо  ЌиколаЯ
„митриевича, каким оно было при его жизни, когда  он  выигрывал  и  смеЯлсЯ.
Ћсобенно жаль было вспомнить легкомыслие ЌиколаЯ „митриевича и то,  как  ему
хотелось  выиграть  большой  бескозырный  шлем.  Џроходил  в   памЯти   весь
сегоднЯшний вечер, начинаЯ с пЯти бубен, которые сыграл покойный,  и  кончаЯ
этим беспрерывным наплывом хороших  карт,  в  котором  чувствовалось  что-то
страшное. € вот Ќиколай „митриевич умер - умер, когда  мог  наконец  сыграть
большой шлем.
     Ќо одно соображение, ужасное в своей простоте, потрЯсло худенькое  тело
џкова €вановича и заставило его вскочить с кресла. ЋглЯдываЯсь по  сторонам,
как будто мысль не сама пришла к нему, а  кто-то  шепнул  ее  на  ухо,  џков
€ванович громко сказал:
     - Ќо ведь никогда он не узнает, что в прикупе был туз и что на руках  у
него был верный большой шлем. Ќикогда!
     € џкову €вановичу показалось, что он до сих пор не понимал,  что  такое
смерть. Ќо теперь он понЯл, и то, что он Ясно увидел, было до такой  степени
бессмысленно, ужасно и непоправимо. Ќикогда не узнает!  …сли  џков  €ванович
станет кричать об этом над самым его ухом, будет плакать и показывать карты,
Ќиколай „митриевич не услышит и никогда не узнает, потому что нет  на  свете
никакого ЌиколаЯ „митриевича. …ще одно  бы  только  движение,  одна  секунда
чего-то, что есть жизнь, - и Ќиколай „митриевич увидел бы туза и узнал,  что
у него есть большой шлем, а теперь все кончилось, и он не знает и никогда не
узнает.
     - Ќи-ко-гда, - мысленно,  по  слогам,  произнес  џков  €ванович,  чтобы
убедитьсЯ, что такое слово существует и имеет смысл.
     ’акое слово существовало и имело смысл, но он был до того  чудовищен  и
горек, что џков €ванович снова  упал  в  кресло  и  беспомощно  заплакал  от
жалости к тому, кто никогда не узнает, и от жалости к себе, ко всем, так как
то же страшно и бессмысленно жестокое будет и с ним и со всеми. Ћн плакал  -
и играл за ЌиколаЯ „митриевича его картами, и брал взЯтки  одна  за  другой,
пока не собралось их тринадцать, и думал, как много пришлось бы  записать  и
что никогда Ќиколай „митриевич этого не узнает. ќто был первый  и  последний
раз, когда џков €ванович отступил от своих четырех и сыграл  во  имЯ  дружбы
большой бескозырный шлем.
     - ‚ы здесь, џков €ванович? -  сказала  вошедшаЯ  …впраксиЯ  ‚асильевна,
опустилась на рЯдом стоЯщий стул и заплакала. - Љак ужасно, как ужасно!
     Ћба они не смотрели друг на друга и  молча  плакали,  чувствуЯ,  что  в
соседней комнате, на диване, лежит мертвец, холодный, тЯжелый и немой.
     - ‚ы  послали  сказать?  -  спросил  џков  €ванович,  громко  и  истово
сморкаЯсь.
     - „а, брат поехал с Ђннушкой. Ќо как они разыщут его квартиру - ведь мы
адреса его не знаем.
     - Ђ разве он не на той же квартире, что в  прошлом  году?  -  рассеЯнно
спросил џков €ванович.
     - Ќет, переменил. Ђннушка говорит, что он нанимал извозчика куда-то  на
Ќовинский бульвар.
     - Ќайдут через полицию, - успокоил старичок. - “  него  ведь,  кажетсЯ,
есть жена?
     …впраксиЯ  ‚асильевна  задумчиво  смотрела  на  џкова  €вановича  и  не
отвечала. …му показалось, что в ее глазах видна та же мысль,  что  пришла  и
ему в голову. Ћн еще раз высморкалсЯ, спрЯтал платок  в  карман  наваченного
сюртука и сказал, вопросительно поднимаЯ брови над покрасневшими глазами:
     - Ђ где же мы возьмем теперь четвертого?
     Ќо  …впраксиЯ.  ‚асильевна  не  слыхала  его,   занЯтаЯ   соображениЯми
хозЯйственного характера. Џомолчав, она спросила:
     - Ђ вы, џков €ванович, все на той же квартире?

         * ‹еонид Ђндреев. Ђнгелочек


        I


     ‚ременами ‘ашке хотелось перестать делать то, что называетсЯ жизнью: не
умыватьсЯ по утрам холодной водой, в  которой  плавают  тоненькие  пластинки
льда, не ходить в гимназию, не  слушать  там,  как  все  его  ругают,  и  не
испытывать боли в поЯснице и во всем теле, когда мать ставит  его  на  целый
вечер на колени. Ќо так как ему было  тринадцать  лет  и  он  не  знал  всех
способов, какими люди перестают жить, когда захотЯт этого, то  он  продолжал
ходить в гимназию и стоЯть на коленках, и ему показалось, что жизнь  никогда
не кончитсЯ. Џройдет год, и еще год, и еще год, а он будет ходить в гимназию
и стоЯть дома на коленках. € так  как  ‘ашка  обладал  непокорной  и  смелой
душой, то он не мог спокойно отнестись ко злу и мстил жизни. „лЯ  этой  цели
он бил товарищей, грубил начальству, рвал учебники  и  целый  день  лгал  то
учителЯм, то матери, не лгал он  только  одному  отцу.  Љогда  в  драке  ему
расшибали нос, он нарочно расковыривал его еще больше и орал  без  слез,  но
так громко, что все испытывали неприЯтное  ощущение,  морщились  и  затыкали
уши. Џроорав сколько нужно, он сразу умолкал, показывал  Язык  и  рисовал  в
черновой тетрадке карикатуру на себЯ, как орет, на надзирателЯ,  заткнувшего
уши, и на дрожащего  от  страха  победителЯ.  ‚сЯ  тетрадка  заполнена  была
карикатурами, и чаще всех повторЯлась такаЯ:  толстаЯ  и  низенькаЯ  женщина
била скалкой тонкого, как  спичка,  мальчика.  ‚низу  крупными  и  неровными
буквами чернела подпись: "Џроси прощеньЯ, щенок", - и  ответ:  "Ќе  попрошу,
хоть тресни". Џеред рождеством ‘ашку выгнали  из  гимназии,  и,  когда  мать
стала бить его, он укусил ее за палец. ќто дало ему  свободу,  и  он  бросил
умыватьсЯ по утрам, бегал целый день с ребЯтами и бил их,  и  боЯлсЯ  одного
голода, так как мать перестала совсем кормить его, и только отец прЯтал  длЯ
него  хлеб  и  картошку.  Џри  этих  условиЯх  ‘ашка  находил  существование
возможным.
     ‚ пЯтницу, накануне рождества, ‘ашка играл  с  ребЯтами,  пока  они  не
разошлись по домам и не проскрипела  ржавым,  морозным  скрипом  калитка  за
последним из них. “же темнело, и с полЯ, куда выходил  одним  концом  глухой
переулок, надвигалась сераЯ  снежнаЯ  мгла;  в  низеньком  черном  строении,
стоЯвшем поперек улицы, на выезде, зажегсЯ красноватый,  немигающий  огонек.
Њороз усилилсЯ, и, когда ‘ашка проходил в светлом круге, который образовалсЯ
от зажженного фонарЯ, он видел медленно реЯвшие в  воздухе  маленькие  сухие
снежинки. Џриходилось идти домой.
     - ѓде полуночничаешь, щенок?  -  крикнула  на  него  мать,  замахнулась
кулаком, но не ударила. ђукава у нее были засучены, обнажаЯ  белые,  толстые
руки, и на  безбровом,  плоском  лице  выступали  капли  пота.  Љогда  ‘ашка
проходил мимо нее, он почувствовал знакомый запах  водки.  Њать  почесала  в
голове толстым указательным пальцем с коротким и грЯзным ногтем и,  так  как
бранитьсЯ было некогда, только плюнула и крикнула:
     - ‘татистики, одно слово!
     ‘ашка  презрительно  шморгнул  носом  и  прошел  за  перегородку,   где
слышалось тЯжелое дыханье отца, €вана ‘аввича. …му всегда было холодно, и он
старалсЯ согретьсЯ, сидЯ на раскаленной лежанке и подкладываЯ под себЯ  руки
ладонЯми книзу.
     - ‘ашка! Ђ тебЯ  ‘вечниковы  на  елку  звали.  ѓорничнаЯ  приходила,  -
прошептал он.
     - ‚решь? - спросил с недоверием ‘ашка.
     - …й-богу. ќта  ведьма  нарочно  ничего  не  говорит,  а  уж  и  куртку
приготовила.
     - ‚решь? - все больше удивлЯлсЯ ‘ашка.
     Ѓогачи ‘вечниковы, определившие его в гимназию,  не  велели  после  его
исключениЯ показыватьсЯ к ним. Ћтец еще раз побожилсЯ, и ‘ашка задумалсЯ.
     - Ќу-ка подвиньсЯ, расселсЯ! - сказал он отцу,  прыгаЯ  на  коротенькую
лежанку, и добавил: - Ђ к этим чертЯм Я не пойду. †ирны больно станут,  если
еще Я к ним пойду. "€спорченный мальчик", - протЯнул ‘ашка  в  нос.  -  ‘ами
хороши, антипы толсторожие.
     - Ђх, ‘ашка, ‘ашка! - поежилсЯ  от  холода  отец.  -  Ќе  сносить  тебе
головы.
     - Ђ ты-то сносил? - грубо возразил ‘ашка. - Њолчал бы уж: бабы  боитсЯ.
ќх, тюрЯ!
     Ћтец сидел молча и ежилсЯ. ‘лабый  свет  проникал  через  широкую  щель
вверху, где перегородка на четверть не доходила до потолка, и светлым пЯтном
ложилсЯ на его высокий лоб, под которым чернели  глубокие  глазные  впадины.
Љогда-то €ван ‘аввич сильно пил водку, и тогда  жена  боЯлась  и  ненавидела
его. Ќо когда он начал харкать кровью и не мог больше пить, стала пить  она,
постепенно привыкаЯ к водке. € тогда она  выместила  все,  что  ей  пришлось
выстрадать от высокого  узкогрудого  человека,  который  говорил  непонЯтные
слова, выгонЯлсЯ за строптивость и пьЯнство со службы и наводил к себе таких
же длинноволосых безобразников и гордецов, как и он сам. ‚ противоположность
мужу она здоровела по мере того, как пила, и кулаки ее все тЯжелели.  ’еперь
она говорила, что хотела, теперь она водила к себе мужчин  и  женщин,  каких
хотела, и громко пела с ними веселые песни.  Ђ  он  лежал  за  перегородкой,
молчаливый, съежившийсЯ от постоЯнного озноба, и думал о несправедливости  и
ужасе человеческой жизни. € всем, с кем ни приходилось говорить  жене  €вана
‘аввича, она жаловалась, что нет у нее на свете таких врагов, как муж и сын:
оба гордецы и статистики.
     —ерез час мать говорила ‘ашке:
     - Ђ Я тебе говорю, что ты пойдешь!  -  €  при  каждом  слове  ”еоктиста
Џетровна ударЯла кулаком по столу, на  котором  вымытые  стаканы  прыгали  и
звЯкали друг о друга.
     - Ђ Я тебе говорю, что не пойду, - хладнокровно отвечал ‘ашка,  и  углы
губ его подергивались от желаниЯ оскалить зубы. ‚ гимназии за  эту  привычку
его звали волчонком.
     - €зобью Я тебЯ, ох как изобью! - кричала мать.
     - —то же, избей!
     ”еоктиста Џетровна знала, что бить сына, который стал кусатьсЯ, она уже
не может, а если выгнать на  улицу,  то  он  отправитсЯ  шататьсЯ  и  скорей
замерзнет, чем пойдет к ‘вечниковым;  поэтому  она  прибегала  к  авторитету
мужа.
     - Ђ еще отец называетсЯ: не может мать от оскорблений оберечь.
     - Џравда, ‘ашка, ступай, что ломаешьсЯ? - отозвалсЯ тот  с  лежанки.  -
Ћни, может быть, опЯть тебЯ устроЯт. Ћни люди добрые.
     ‘ашка оскорбительно усмехнулсЯ. Ћтец давно, до  ‘ашкина  еще  рождениЯ,
был учителем у ‘вечниковых и с тех пор думал, что они  самые  хорошие  люди.
’огда он еще служил в земской статистике и ничего не  пил.  ђазошелсЯ  он  с
ними после того, как женилсЯ на забеременевшей  от  него  дочери  квартирной
хозЯйки, стал пить и опустилсЯ до такой степени, что его  пьЯного  поднимали
на улице и  отвозили  в  участок.  Ќо  ‘вечниковы  продолжали  помогать  ему
деньгами, и ”еоктиста Џетровна, хотЯ ненавидела их, как  книги  и  все,  что
свЯзывалось с прошлым ее мужа, дорожила знакомством и хвалилась им.
     - Њожет быть, и мне что-нибудь с елки принесешь, - продолжал отец.
     Ћн хитрил - ‘ашка понимал это и презирал отца за слабость  и  ложь,  но
ему действительно захотелось чтонибудь принести больному и жалкому человеку.
Ћн давно уже сидит без хорошего табаку.
     - Ќу, ладно! - буркнул он. - „авай, что ли, куртку. Џуговицы пришила? Ђ
то ведь Я тебЯ знаю!

        II

     „етей еще не пускали в залу,  где  находилась  елка,  и  они  сидели  в
детской и болтали. ‘ашка с презрительным  высокомерием  прислушивалсЯ  к  их
наивным речам и ощупывал в кармане брюк уже переломавшиесЯ папиросы, которые
удалось ему стащить из кабинета хозЯина. ’ут подошел к нему самый  маленький
‘вечников, ЉолЯ, и остановилсЯ неподвижно и с видом изумлениЯ, составив ноги
носками внутрь и положив палец на угол пухлых губ. ЊесЯцев шесть тому  назад
он бросил, по настоЯнию родственников, скверную привычку класть палец в рот,
но совершенно отказатьсЯ от этого жеста  еще  не  мог.  “  него  были  белые
волосы, подрезанные на  лбу  и  завитками  спадавшие  на  плечи,  и  голубые
удивленные глаза, и по всему своему виду он принадлежал к мальчикам, которых
особенно преследовал ‘ашка.
     - ’ы неблагодалный мальчик? - спросил он ‘ашку. - Њне мисс сказала. Ђ Я
холосой.
     - “ж на что же лучше! - ответил тот, осматриваЯ  коротенькие  бархатные
штанишки и большой откладной воротничок.
     - •очешь лузье? Ќа! - протЯнул  мальчик  ружье  с  привЯзанной  к  нему
пробкой.
     ‚олчонок взвел пружину и, прицелившись в нос ничего  не  подозревавшего
Љоли, дернул собачку. Џробка ударилась по  носу  и  отскочила,  болтаЯсь  на
нитке. ѓолубые глаза Љоли раскрылись еще шире, и  в  них  показались  слезы.
Џередвинув палец от губ к покрасневшему носику, ЉолЯ часто заморгал длинными
ресницами и зашептал:
     - ‡лой... ‡лой мальчик.
     ‚  детскую  вошла  молодаЯ,  красиваЯ  женщина  с  гладко   зачесанными
волосами, скрывавшими часть ушей. ќто  была  сестра  хозЯйки,  та  самаЯ,  с
которой занималсЯ когда-то ‘ашкин отец.
     - ‚от этот, - сказала она, показываЯ на ‘ашку сопровождавшему ее лысому
господину. - Џоклонись же, ‘аша, нехорошо быть таким невежливым.
     Ќо ‘ашка не поклонилсЯ ни ей, ни лысому  господину.  ЉрасиваЯ  дама  не
подозревала, что он знает многое. ‡нает, что жалкий отец его любил ее, а она
вышла за другого, и хотЯ это случилось после того, как он женилсЯ сам, ‘ашка
не мог простить измены.
     - „урнаЯ кровь, - вздохнула ‘офьЯ  „митриевна.  -  ‚от  не  можете  ли,
Џлатон Њихайлович, устроить его? Њуж говорит,  что  ремесленное  ему  больше
подходит, чем гимназиЯ. ‘аша, хочешь в ремесленное?
     - Ќе хочу, - коротко ответил ‘ашка, слышавший слово "муж".
     - —то же, братец, в пастухи хочешь? - спросил господин.
     - Ќет, не в пастухи, - обиделсЯ ‘ашка.
     - ’ак куда же?
     ‘ашка не знал, куда он хочет.
     - Њне все равно, - ответил он, подумав, - хоть и в пастухи.
     ‹ысый господин с недоумением рассматривал странного мальчика.  Љогда  с
заплатанных сапог он перевел глаза на лицо ‘ашки, последний высунул  Язык  и
опЯть спрЯтал его так быстро, что ‘офьЯ „митриевна  ничего  не  заметила,  а
пожилой господин пришел в непонЯтное ей раздражительное состоЯние.
     - џ хочу и в ремесленное, - скромно сказал ‘ашка.
     ЉрасиваЯ дама обрадовалась и подумала,  вздохнув,  о  той  силе,  какую
имеет над людьми стараЯ любовь.
     - Ќо едва ли  вакансиЯ  найдетсЯ,  -  сухо  заметил  пожилой  господин,
избегаЯ смотреть на ‘ашку и поглаживаЯ поднЯвшиесЯ на  затылке  волосики.  -
‚прочем, мы еще посмотрим.
     „ети волновались и шумели, нетерпеливо  ожидаЯ  елки.  Ћпыт  с  ружьем,
проделанный  мальчиком,  внушавшим  к  себе  уважение  ростом  и  репутацией
испорченного, нашел себе подражателей, и несколько кругленьких  носиков  уже
покраснело. „евочки смеЯлись, прижимаЯ обе руки к груди и перегибаЯсь, когда
их рыцари, с презрением к страху и боли, но морщась  от  ожиданиЯ,  получали
удары пробкой. Ќо вот открылись двери и чей-то голос сказал:
     - „ети, идите! ’ише, тише!
     ‡аранее вытаращив глазенки и  затаив  дыхание,  дети  чинно,  по  паре,
входили в Ярко освещенную залу и тихо обходили сверкающую елку. Ћна  бросала
сильный свет, без теней, на их лица  с  округлившимисЯ  глазами  и  губками.
Њинуту  царила  тишина  глубокого  очарованиЯ,   сразу   сменившаЯсЯ   хором
восторженных  восклицаний.  Ћдна  из  девочек  не  в  силах  была   овладеть
охватившим ее восторгом и упорно и молча прыгала на одном  месте;  маленькаЯ
косичка со вплетенной голубой ленточкой хлопала  по  ее  плечам.  ‘ашка  был
угрюм и печален - что-то нехорошее творилось в  его  маленьком  изъЯзвленном
сердце. …лка ослеплЯла  его  своей  красотой  и  крикливым,  наглым  блеском
бесчисленных свечей, но она была чуждой ему, враждебной, как и  столпившиесЯ
вокруг нее чистенькие, красивые дети, и ему хотелось толкнуть ее так,  чтобы
она повалилась на эти светлые головки. Љазалось, что  чьи-то  железные  руки
взЯли его сердце и выжимают из него  последнюю  каплю  крови.  ‡абившись  за
роЯль, ‘ашка сел там в углу, бессознательно доламывал  в  кармане  последние
папиросы и думал, что у него есть отец, мать, свой дом, а выходит  так,  как
будто ничего этого нет и  ему  некуда  идти.  Ћн  пыталсЯ  представить  себе
перочинный ножичек, который он недавно выменЯл  и  очень  сильно  любил,  но
ножичек стал  очень  плохой,  с  тоненьким  сточенным  лезвием  и  только  с
половиной желтой костЯшки. ‡автра он сломает ножичек, и  тогда  у  него  уже
ничего не останетсЯ.
     Ќо вдруг узенькие глаза ‘ашки блеснули  изумлением,  и  лицо  мгновенно
принЯло обычное выражение дерзости и самоуверенности. Ќа обращенной  к  нему
стороне елки, котораЯ была освещена слабее других и составлЯла  ее  изнанку,
он увидел то, чего не хватало в картине его жизни и без чего кругом было так
пусто, точно окружающие люди неживые. ’о был  восковой  ангелочек,  небрежно
повешенный в гуще темных ветвей и словно реЯвший по воздуху. …го  прозрачные
стрекозиные крылышки трепетали от падавшего на них света, и весь он  казалсЯ
живым  и  готовым  улететь.  ђозовые  ручки  с  изЯщно  сделанными  пальцами
протЯгивались кверху, и за ними тЯнулась головка с такими же волосами, как у
Љоли. Ќо было в ней другое, чего лишено было лицо Љоли и все другие  лица  и
вещи. ‹ицо ангелочка не блистало радостью, не туманилось печалью, но лежала,
на нем печать  иного  чувства,  не  передаваемого  словами,  неопределЯемого
мыслью и доступного длЯ пониманиЯ лишь такому же чувству. ‘ашка не сознавал,
какаЯ тайнаЯ сила влекла его к ангелочку, но чувствовал, что он всегда  знал
его и всегда любил, любил больше, чем перочинный ножичек, больше, чем  отца,
чем все остальное. Џолный недоумениЯ, тревоги, непонЯтного  восторга,  ‘ашка
сложил руки у груди и шептал:
     - Њилый... милый ангелочек!
     € чем внимательнее он смотрел,  тем  значительнее,  важнее  становилось
выражение ангелочка. Ћн был бесконечно далек и непохож на все, что его здесь
окружало. „ругие игрушки как будто гордились тем, что они  висЯт,  нарЯдные,
красивые, на этой  сверкающей  елке,  а  он  был  грустен  и  боЯлсЯ  Яркого
назойливого света, и нарочно скрылсЯ в темной зелени, чтобы никто  не  видел
его. Ѓыло бы безумной жестокостью прикоснутьсЯ к его нежным крылышкам.
     - Њилый... милый! - шептал ‘ашка.
     ѓолова ‘ашкина горела. Ћн заложил руки за спину и в полной готовности к
смертельному бою за ангелочка прохаживалсЯ осторожными и крадущимисЯ шагами;
он не смотрел на ангелочка, чтобы не привлечь на него  вниманиЯ  других,  но
чувствовал, что он еще здесь, не  улетел.  ‚  дверЯх  показалась  хозЯйка  -
важнаЯ высокаЯ дама с светлым ореолом седых, высоко зачесанных  волос.  „ети
окружили ее с выражением своего  восторга,  а  маленькаЯ  девочка,  та,  что
прыгала, утомленно повисла у нее на руке и тЯжело моргала сонными  глазками.
Џодошел и ‘ашка. ѓорло его перехватывало.
     - ’етЯ, а тетЯ, - сказал он, стараЯсь говорить ласково, но выходило еще
более грубо, чем всегда. - ’е... ’етечка.
     Ћна не слыхала, и ‘ашка нетерпеливо дернул ее за платье.
     - —его тебе? ‡ачем ты дергаешь менЯ за платье? удивилась седаЯ дама.  -
ќто невежливо.
     - ’е... тетечка. „ай мне одну штуку с елки - ангелочка.
     - ЌельзЯ, - равнодушно ответила хозЯйка. -  …лку  будем  на  Ќовый  год
разбирать. € ты уже не маленький  и  можешь  звать  менЯ  по  имени,  Њарией
„митриевной.
     ‘ашка чувствовал, что он падает в пропасть, и  ухватилсЯ  за  последнее
средство.
     - џ раскаиваюсь. џ буду учитьсЯ, - отрывисто говорил он.
     Ќо эта формула, оказывавшаЯ благотворное влиЯние на учителей, на  седую
даму не произвела впечатлениЯ.
     - € хорошо сделаешь, мой друг, - ответила она так же равнодушно.
     ‘ашка грубо сказал:
     - „ай ангелочка.
     - „а нельзЯ же! - говорила хозЯйка. - Љак ты этого не понимаешь?
     Ќо  ‘ашка  не  понимал,  и  когда  дама  повернулась  к  выходу,  ‘ашка
последовал за ней, бессмысленно глЯдЯ на ее черное, шелестЯщее платье. ‚ его
горЯчечно работавшем мозгу мелькнуло воспоминание, как  один  гимназист  его
класса просил учителЯ поставить тройку, а когда получил  отказ,  стал  перед
учителем на колени, сложил руки ладонь к ладони, как на молитве, и заплакал.
’огда учитель рассердилсЯ, но тройку все-таки поставил.  ‘воевременно  ‘ашка
увековечил эпизод в карикатуре, но  теперь  иного  средства  не  оставалось.
‘ашка дернул тетку за платье и, когда она  обернулась,  упал  со  стуком  на
колени и сложил руки вышеупомЯнутым способом. Ќо заплакать не мог.
     - „а ты с ума сошел! - воскликнула седаЯ дама и оглЯнулась; по счастью,
в кабинете никого не было. - —то с тобой?
     ‘тоЯ на коленЯх, со сложенными руками, ‘ашка с ненавистью посмотрел  на
нее и грубо потребовал:
     - „ай ангелочка!
     ѓлаза ‘ашкины, впившиесЯ в седую даму и ловившие  на  ее  губах  первое
слово, которое они произнесут, были  очень  нехороши,  и  хозЯйка  поспешила
ответить:
     - Ќу, дам, дам. Ђх, какой ты  глупый!  Љонечно,  Я  дам  тебе,  что  ты
просишь, но почему ты не хочешь подождать до Ќового года? „а вставай  же!  €
никогда, - поучительно добавила седаЯ дама, - не становись  на  колени:  это
унижает человека. Ќа колени можно становитьсЯ только перед богом.
     "’олкуй там", - думал ‘ашка, стараЯсь опередить тетку и наступаЯ ей  на
платье.
     Љогда она снЯла игрушку, ‘ашка впилсЯ в нее глазами, болезненно сморщил
нос и растопырил пальцы. …му казалось, что высокаЯ дама сломает ангелочка.
     - ЉрасиваЯ  вещь,  -  сказала  дама,  которой  стало  жаль  изЯщной  и,
по-видимому, дорогой игрушки. - Љто это повесил ее сюда? Ќу, послушай, зачем
эта игрушка тебе? ‚едь ты такой большой, что будешь ты с ним  делать?..  ‚он
там книги есть, с рисунками. Ђ это Я обещала Љоле отдать, он так  просил,  -
солгала она.
     ’ерзаниЯ ‘ашки становились невыносимыми. Ћн судорожно стиснул  зубы  и,
показалось, даже скрипнул ими. ‘едаЯ дама больше всего боЯлась сцен и потому
медленно протЯнула к ‘ашке ангелочка.
     - Ќу, на уж, на, - с неудовольствием сказала она. - Љакой настойчивый!
     Ћбе  руки  ‘ашки,  которыми  он  взЯл  ангелочка,  казались  цепкими  и
напрЯженными, как две стальные пружины, но такими мЯгкими и осторожными, что
ангелочек мог вообразить себЯ летЯщим по воздуху.
     - Ђ-ах! - вырвалсЯ продолжительный, замирающий вздох из груди ‘ашки,  и
на  глазах  его  сверкнули  две  маленькие  слезинки  и  остановились   там,
непривычные к свету. Њедленно приближаЯ  ангелочка  к  своей  груди,  он  не
сводил сиЯющих глаз с хозЯйки и улыбалсЯ тихой и кроткой улыбкой, замираЯ  в
чувстве неземной радости. Љазалось,  что  когда  нежные  крылышки  ангелочка
прикоснутсЯ к впалой груди ‘ашки, то случитсЯ что-то такое радостное,  такое
светлое,  какого  никогда  еще  не  происходило  на  печальной,  грешной   и
страдающей земле.
     - Ђ-ах! - пронессЯ тот же замирающий  стон,  когда  крылышки  ангелочка
коснулись ‘ашки. €  перед  сиЯнием  его  лица  словно  потухла  сама  нелепо
разукрашеннаЯ, нагло горЯщаЯ елка, - и  радостно  улыбнулась  седаЯ,  важнаЯ
дама, и дрогнул сухим лицом лысый господин, и замерли в живом молчании дети,
которых коснулось веЯние человеческого счастьЯ. € в этот короткий момент все
заметили загадочное сходство между  неуклюжим,  выросшим  из  своего  платьЯ
гимназистом и одухотворенным рукой неведомого художника личиком ангелочка.
     Ќо  в  следующую  минуту  картина  резко  изменилась.  ‘ъежившись,  как
готовЯщаЯсЯ к прыжку пантера, ‘ашка мрачным взглЯдом обводил окружающих, ища
того, кто осмелитсЯ отнЯть у него ангелочка.
     - џ домой пойду, - глухо сказал ‘ашка, намечаЯ путь в толпе. - Љ отцу.

        III

     Њать спала, обессилев от целого днЯ работы и выпитой водки. ‚ маленькой
комнатке, за перегородкой, горела  на  столе  кухоннаЯ  лампочка,  и  слабый
желтоватый свет ее  с  трудом  проникал  через  закопченное  стекло,  бросаЯ
странные тени на лицо ‘ашки и его отца.
     - •орош? - спрашивал шепотом ‘ашка.
     Ћн держал ангелочка в отдалении и не позволЯл отцу дотрагиватьсЯ.
     -  „а,  в  нем  есть  что-то  особенное,  -  шептал   отец,   задумчиво
всматриваЯсь в игрушку.
     …го лицо выражало то же сосредоточенное внимание и радость, как и  лицо
‘ашки.
     - ’ы поглЯди, - продолжал отец, - он сейчас полетит.
     - ‚идел уже, - торжествующе ответил ‘ашка. - „умаешь, слепой? Ђ  ты  на
крылышки глЯнь. –ыц, не трогай!
     Ћтец отдернул руку и темными глазами изучал подробности ангелочка, пока
‘аша наставительно шептал:
     - ќкаЯ, братец, у тебЯ привычка сквернаЯ за все руками хвататьсЯ.  ‚едь
сломать можешь!
     Ќа стене вырезывались уродливые и неподвижные  тени  двух  склонившихсЯ
голов: одной большой и лохматой,  другой  маленькой  и  круглой.  ‚  большой
голове происходила страннаЯ, мучительнаЯ, но в то же времЯ радостнаЯ работа.
ѓлаза, не мигаЯ, смотрели на ангелочка, и под этим пристальным  взглЯдом  он
становилсЯ больше и светлее, и крылышки  его  начинали  трепетать  бесшумным
трепетаньем, а все окружающее - бревенчатаЯ, покрытаЯ копотью стена, грЯзный
стол, ‘ашка, - все это сливалось в одну ровную серую массу, без  теней,  без
света. € чудилось погибшему человеку, что он услышал жалеющий голос из  того
чудного мира, где он жил когда-то и откуда был навеки изгнан. ’ам не знают о
грЯзи и унылой брани, о тоскливой, слепо-жестокой борьбе  эгоизмов;  там  не
знают о муках человека, поднимаемого со смехом на улице, избиваемого грубыми
руками сторожей. ’ам чисто, радостно и светло, и все это чистое нашло  приют
в душе ее, той, которую он любил больше жизни и потерЯл,  сохранив  ненужную
жизнь. Љ запаху воска, шедшему от игрушки, примешивалсЯ неуловимый аромат, и
чудилось погибшему человеку, как прикасались к ангелочку ее дорогие  пальцы,
которые он хотел бы целовать по одному и так долго, пока смерть  не  сомкнет
его уста навсегда. Ћттого и была так красива эта игрушечка, оттого и было  в
ней что-то особенное, влекущее к себе, не  передаваемое  словами.  Ђнгелочек
спустилсЯ с неба, на котором была  ее  душа,  и  внес  луч  света  в  сырую,
пропитанную чадом комнату и в черную душу человека, у которого  было  отнЯто
все: и любовь, и счастье, и жизнь.
     € рЯдом с глазами отжившего человека - сверкали глаза начинающего  жить
и ласкали ангелочка. €  длЯ  них  исчезало  настоЯщее  и  будущее:  и  вечно
печальный и жалкий отец, и грубаЯ, невыносимаЯ мать,  и  черный  мрак  обид,
жестокостей, унижений и злобствующей тоски. Ѓесформенны, туманны были  мечты
‘ашки, но тем глубже волновали они его смЯтенную душу.  ‚се  добро,  сиЯющее
над миром, все глубокое горе и надежду тоскующей о боге души впитал  в  себЯ
ангелочек, и оттого  он  горел  таким  мЯгким  божественным  светом,  оттого
трепетали бесшумным трепетаньем его прозрачные стрекозиные крылышки.
     Ћтец и сын не  видели  друг  друга;  по-разному  тосковали,  плакали  и
радовались их больные сердца, но было  что-то  в  их  чувстве,  что  сливало
воедино сердца и уничтожало бездонную пропасть, котораЯ отделЯет человека от
человека  и  делает   его   таким   одиноким,   несчастными   слабым.   Ћтец
несознательным движением положил руки на шею сына, и голова  последнего  так
же невольно прижалась к чахоточной груди.
     - ќто она тебе дала? - прошептал отец, не отводЯ глаз от ангелочка.
     ‚ другое времЯ ‘ашка ответил бы грубым отрицанием, но теперь в душе его
сам собой прозвучал ответ, и уста спокойно произнесли заведомую ложь.
     - Ђ то кто же? Љонечно, она.
     Ћтец молчал; замолк и  ‘ашка.  —то-то  захрипело  в  соседней  комнате,
затрещало, на миг стихло, и часы бойко н  торопливо  отчеканили:  час,  два,
три.
     - ‘ашка, ты видишь когда-нибудь сны? - задумчиво спросил отец.
     - Ќет, - созналсЯ ‘ашка. - Ђ, нет, раз видел: с крыши упал. ‡а голубЯми
лазили, Я и сорвалсЯ.
     - Ђ Я постоЯнно вижу. —удные бывают сны. ‚идишь все, что было, любишь и
страдаешь, как наЯву...
     Ћн снова замолк, и ‘ашка почувствовал, как задрожала рука, лежавшаЯ  на
его шее. ‚се сильнее дрожала  и  дергалась  она,  и  чуткое  безмолвие  ночи
внезапно нарушилось всхлипывающим, жалким звуком сдерживаемого плача.  ‘ашка
сурово задвигал бровЯми и осторожно, чтобы не потревожить тЯжелую,  дрожащую
руку, сковырнул с глаза  слезинку.  ’ак  странно  было  видеть,  как  плачет
большой и старый человек.
     - Ђх, ‘аша, ‘аша! - всхлипывал отец. - ‡ачем все это?
     - Ќу, что еще? - сурово  прошептал  ‘ашка.  -  ‘овсем,  ну  совсем  как
маленький.
     - Ќе буду... не буду, - с жалкой улыбкой извинилсЯ отец.  -  —то  уж...
зачем?
     ‡аворочалась на своей  постели  ”еоктиста  Џетровна.  Ћна  вздохнула  и
забормотала громко и странно-настойчиво:  "„ерюжку  держи...  держи,  держи,
держи". Ќужно было ложитьсЯ спать, но до этого устроить на  ночь  ангелочка.
Ќа  земле  оставлЯть  его  было  невозможно;  он  был  повешен  на  ниточке,
прикрепленной к отдушине печки, и отчетливо рисовалсЯ на белом фоне кафелей.
’ак его могли видеть оба - и ‘ашка и отец. Џоспешно набросав в угол  всЯкого
трЯпьЯ, на котором он спал, отец так же быстро  разделсЯ  и  лег  на  спину,
чтобы поскорее начать смотреть на ангелочка.
     - —то же ты не раздеваешьсЯ? - спросил отец, зЯбко кутаЯсь в прорванное
одеЯло Я поправлЯЯ наброшенное на ноги пальто.
     - Ќе к чему. ‘коро встану.
     ‘ашка хотел добавить, что ему совсем не хочетсЯ спать, но не успел, так
как заснул с такой быстротой, что точно шел ко дну глубокой и быстрой  реки.
‘коро заснул и отец. Љроткий покой и безмЯтежность легли на истомленное лицо
человека, который отжил,  и  смелое  личико  человека,  который  еще  только
начинал жить.
     Ђ  ангелочек,  повешенный  у  горЯчей  печки,   начал   таЯть.   ‹ампа,
оставленнаЯ гореть по настоЯнию ‘ашки, наполнЯла комнату запахом керосина  и
сквозь закопченное стекло  бросала  печальный  свет  на  картину  медленного
разрушениЯ. Ђнгелочек как будто шевелилсЯ. Џо розовым ножкам его скатывались
густые капли и падали на лежанку. Љ запаху  керосина  присоединилсЯ  тЯжелый
запах топленого воска. ‚от ангелочек встрепенулсЯ, словно длЯ полета, и упал
с мЯгким стуком на горЯчие плиты.  ‹юбопытный  прусак  пробежал,  обжигаЯсь,
вокруг бесформенного слитка, взобралсЯ на  стрекозиное  крылышко  и,  дернув
усиками, побежал дальше.
     ‚ завешенное окно пробивалсЯ синеватый свет  начинающегосЯ  днЯ,  и  на
дворе уже застучал железным черпаком зазЯбший водовоз.

         * ‹еонид Ђндреев. ‘тена


        I

     џ и  другой  прокаженный,  мы  осторожно  подползли  к  самой  стене  и
посмотрели вверх. Ћтсюда гребнЯ стены не было видно; она поднималась, прЯмаЯ
и гладкаЯ, и точно разрезала небо на две половины. € наша половина неба была
буро-чернаЯ, а к горизонту темно-синЯЯ, так  что  нельзЯ  было  понЯть,  где
кончаетсЯ чернаЯ землЯ и  начинаетсЯ  небо.  €  сдавленнаЯ  землей  и  небом
задыхалась чернаЯ ночь,  и  глухо  и  тЯжко  стонала,  и  с  каждым  вздохом
выплевывала из недр своих острый и  жгучий  песок,  от  которого  мучительно
горели наши Язвы.
     - Џопробуем перелезть, -  сказал  мне  прокаженный,  и  голос  его  был
гнусавый и зловонный, такой же, как у менЯ.
     € он подставил спину, а Я стал на нее, но стена была все так же высока.
Љак и небо, рассекала она землю, лежала на  ней,  как  толстаЯ  сытаЯ  змеЯ,
спадала в пропасть, поднималась  на  горы,  а  голову  и  хвост  прЯтала  за
горизонтом.
     - Ќу, тогда сломаем ее! - предложил прокаженный.
     - ‘ломаем! - согласилсЯ Я.
     Њы ударились грудЯми о стену, и она окрасилась  кровью  наших  ран,  но
осталась глухой и неподвижной. € мы впали в отчаЯние.
     - “бейте нас! “бейте нас!  -  стонали  мы  и  ползли,  но  все  лица  с
гадливостью отворачивались от нас, и мы видели одни спины, содрогавшиесЯ  от
глубокого отвращениЯ.
     ’ак мы доползли до голодного.  Ћн  сидел,  прислонившись  к  камню,  и,
казалось, самому граниту было больно от его острых, колючих лопаток. “  него
совсем не было мЯса, и кости стучали при движении,  и  сухаЯ  кожа  шуршала.
ЌижнЯЯ челюсть его отвисла, и из темного отверстиЯ рта  шел  сухой  шершавый
голос:
     - џ го-ло-ден.
     € мы засмеЯлись и поползли быстрее,  пока  не  наткнулись  на  четырех,
которые танцевали. Ћни  сходились  и  расходились,  обнимали  друг  друга  и
кружились, и лица у них были бледные, измученные, без улыбки. Ћдин заплакал,
потому что устал от бесконечного танца, и просил перестать, но другой  молча
обнЯл его и закружил, и снова стал он сходитьсЯ и расходитьсЯ, и при  каждом
его шаге капала большаЯ мутнаЯ слеза.
     - џ хочу танцевать, - прогнусавил мой товарищ, но Я увлек его дальше.
     ЋпЯть перед нами была стена, а около нее