лине,  полнаЯ  талой  воды,  весело
шумела. ‚ лесу раздавались  вздохи,  с  игольчатых  ветвей  падали  хлопьЯ
снега, в вечерних сумерках повсюду струилась, журчала и звенела вода; и  в
холодном запахе земли и морЯ таилсЯ первый намек на весну и травы.
   Ќа пригорке у сеновала он увидел  темную  фигуру  женщины  в  плаще  со
шлыком.
   - „обро пожаловать домой, “лав. - ќто была ‘игне, дочь Ђрне.  Љогда  он
подъехал ближе, она поспешила ему навстречу.
   - ‚от и миновало все у €нгунн  на  этот  раз.  Ћна  справилась  намного
лучше, чем мы ожидали.
   “лав придержал поводьЯ, и ‘игне ласково похлопала конЯ по морде.
   - € младенец такой большой и красивый. Ќикто из нас  не  видывал  такое
красивое новорожденное дитЯ. ’ак что ты уж не горюй, что это не сын!
   “лав сказал ей спасибо за добрую весть. ’ут ему пришло в  голову:  будь
это в его молодые годы, он бы, верно уж, спрыгнул с конЯ,  обнЯл  бы  свою
родственницу и расцеловал бы ее. ‘ейчас же он испытывал облегчение, он был
рад, но толком еще этого не почувствовал. “лав снова поблагодарил ‘игне за
то, что она помогла €нгунн и на этот раз.
   ќто случилось столь внезапно, сказала ‘игне, что они не  успели  увести
ее на женскую половину, теперь ему волей-неволей придетсЯ спать в  каморе,
потому как в горнице лежит роженица, и они станут сидеть там подле нее.
   Ќо вот он увидал €нгунн!.. ‹ицо ее было прозрачным и  белым  как  снег.
Ћна лежала, положив щеку на золотисто-русую косу, а “на стоЯла на  коленЯх
на ее постели и, держа в руках тЯжелую копну волос,  заплетала  ей  другую
косу. Џрежде, когда “лав видел ее после  родов,  она  была  некрасиваЯ,  с
распухшим, воспаленным лицом, теперь же она лежала сама на себЯ  непохожаЯ
и удивительно прекраснаЯ. Ќа ее бледном, исхудалом лице  покоилсЯ  отблеск
неземного  света,  большие  сине-черные  глаза   сиЯли,   словно   звезды,
отраженные в колодце. € вдруг мужа осенило - ведь случилось чудо.
   ‚ошла ‘игне с белым свертком в руках,  обмотанным  свивальником  поверх
зеленого шерстЯного одеЯла. Ћна подала “лаву ребенка.
   - ‚идал ли ты, родич, когда-нибудь такую раскрасавицу?
   € снова с ним случилось невероЯтное чудо:  он  увидал  лицо  девочки  -
крохотное, но уже со вполне Ясным обликом невиданной красоты!  ’олько  что
народившеесЯ существо - и такое  прекрасное!  ’емные  и  словно  бездонные
глаза ее были широко раскрыты, кожа белаЯ, румЯнаЯ, будто цвет  шиповника,
нос и рот, как у всех людей, только на удивление махонькие.
   ‘игне снЯла с запеленатой малютки шапочку, чтобы отец увидел,  какие  у
нее  красивые  волосы.  “лав  подложил  руку  под  ее  аккуратный  круглый
затылочек, и он лежал у него на ладони не больше Яблока, такой мЯгонький и
приЯтный.
   “лав все держал на руках свою новорожденную дочку - вот уж поистине дар
божий! Ќа него напала слабость - столь бесконечно благодарен судьбе не был
он за всю свою жизнь. Ћн приложил лицо к груди малютки - лицо ее  было  до
того нежное, розовое, до него дотронутьсЯ он не посмел.
   “на спрыгнула на пол, помогла роженице поудобнее  улечьсЯ  на  спине  и
уложила ей косы на груди. Ћни взЯли у него младенца, и он уселсЯ  на  край
постели жены. Ћн взЯл ее за руку, слегка приподнЯл одну косу. Ќи  один  из
них не вымолвил ни словечка.
   ’ут ему принесли еду и питье, а после велели идти в камору  почивать  -
€нгунн надо было поспать. ’огда она тихо позвала его.
   - “лав, - прошептала она, - позволь мне попросить тебЯ об  одном  деле,
хозЯин, - так она его никогда прежде не называла. - €сполнишь  ли  ты  мою
просьбу?
   - ‘делаю все, о чем ты ни попросишь. - Ћн улыбнулсЯ, будто сквозь боль;
казалось, радость целиком поглотила его.
   - Ћбещай, что назовешь ее в честь твоей матери. џ хочу, чтоб  ее  звали
‘есилиЯ.
   “лав молча кивнул.


   Ћн лежал в темноте с открытыми глазами; рЯдом ќйрик  спал  как  убитый.
—ерез открытую дверь он видел, как отсвет огнЯ в очаге плЯсал  на  бревнах
стены - поднималсЯ и опускалсЯ, а освЯщенные свечи, горевшие возле  матери
и младенца, источали слабый, мЯгкий золотистый свет.
   †енщины,  сидевшие  подле  матери  с  младенцем  всю   ночь   напролет,
шептались, то и дело вставали, суетились, бренчали горшками. ЌоворожденнаЯ
вдруг принЯлась кричать, и крик этот нашел отклик в его сердце: услышав ее
крик, он преисполнилсЯ нежностью и  радостью.  †енщины  вскочили  и  стали
качать люльку, а ‘игне тихо и ласково запела.
   Ћн лежал у дверей ее  комнаты,  и  ему,  как  во  сне,  казалось  таким
обычным, что он лежит и прислушиваетсЯ, как охранЯют ее сон. €нгунн  спала
крепко; она родила младенца, и ей надобно было хорошенько отдохнуть, чтобы
снова стать здоровой, молодой и веселой. ‡десь,  в  его  усадьбе,  родилсЯ
младенец, первый младенец... ‚се, что было прежде,  -  не  что  иное,  как
страннаЯ бесконечнаЯ  болезнь,  страшнаЯ  напасть,  поразившаЯ  несчастную
женщину будто черное колдовство. ќти крошечные мертвые  существа,  которых
женщины приносили ему поглЯдеть, хотЯ он вовсе того не хотел, ибо  вид  их
наполнЯл его сердце страшным отвращением, и  бедный  крохотный  недоносок,
который недолго маЯлсЯ на белом свете, покуда бог не сжалилсЯ над ним и не
прибрал его, - всех их он в глубине  души  никак  не  мог  считать  своими
детьми, которых зачали они с €нгунн.
   Ќикогда не испытал он, что значит стать отцом, быть отцом  -  до  того,
как у него поЯвилась дочь, его  сокровище,  любезнаЯ  его  сердцу  малютка
‘есилиЯ.


        13

   ‘есилиЯ, дочь “лава, росла и  хорошела;  нЯньки,  что  ходили  за  нею,
говорили, что она растет  не  по  днЯм,  а  по  часам.  ‘  чего  она  была
толстенькаЯ, никто не мог понЯть, ибо мать желала сама кормить  ее,  а  из
материнской груди малютка могла высосать не  много  капель.  ‘игне  и  “на
хвастали, что она вырастала за один месЯц более, чем  другие  младенцы  за
три. Ћни то и дело вливали ей ложечкой в ротик сливки либо давали сосать в
трЯпице олений мозг.
   ‹юди, наезжавшие в •ествикен, желали поглЯдеть на маленькую девицу -  в
округе шла молва, будто она писанаЯ красавица. Џриезжие давали понЯть, что
они радуютсЯ счастью “лава и его жены. Џравда, хествикенских хозЯев  никто
в округе шибко не жаловал. “ж больно нелюдим был “лав - хуже нет  водитьсЯ
с таким сычом, но таков уж он уродилсЯ. Ћднако надо признать, что в  делах
он всегда показывал себЯ человеком справедливым и благочестивым  и  всегда
готов был помочь ближнему. †ена его хоть и была ни  на  что  не  годна,  и
разумом ее господь не  шибко  наградил,  но  зла  она  никому  не  желала,
беднЯжка. ’ак что люди обрадовались, когда  узнали,  что  у  них  в  конце
концов народилось дитЯ, которое, судЯ по всему, будет жить.
   €нгунн, однако, все никак не могла поправитьсЯ. Ћна,  видно,  повредила
спину и когда наконец стала вставать, то ноги ее плохо слушались.
   Ћднажды воскресным днем воротилсЯ “лав из церкви. Џогода стоЯла теплаЯ,
солнечнаЯ - в этот день наступило лето.  ‚ечерний  ветерок  легко  зашумел
листьЯми деревьев, зелеными травами, и каждое его  дуновение  было  словно
теплое  и  свежее  дыхание  растущей  травы,  только  что   распустившихсЯ
листочков и земли, еще хранившей запах  весны.  “лав  вошел  в  горницу  и
увидел, что €нгунн лежит распростертаЯ на скамье.  Ћн  немного  испугалсЯ,
потом сказал, что, мол, раз он кончил поститьсЯ, она  может  пойти  с  ним
прогулЯтьсЯ, поглЯдеть на „оброе поле -  всходы  взошли  на  нем  до  того
высокие и густые.
   ќто поле лежало у самого фьорда, у подножиЯ скал; это было любимое поле
“лава, длЯ него он выбирал самое тЯжелое, доброе семЯ. Ћн удобрЯл это поле
рыбьими головами и потрохами, что оставались  на  пристани,  посевы  здесь
меньше страдали от засухи - слой земли тут был не очень глубокий, и урожай
поспевал быстрее, чем на других хествикенских полЯх.
   “лаву пришлось перенести €нгунн через порог, а когда он поставил ее  на
землю у дверей дома, то  увидел,  что  она  идет,  не  поднимаЯ  ног,  она
выдвигала их короткими неверными шажками, а коли  дорожка  была  неровной,
спотыкалась и норовила упасть ничком. Ћн обнЯл ее за талию, а она, ухватив
его  за  плечо,  тЯжело  повисла  на  нем;  сделав  три-четыре  шага,  она
останавливалась. “лав заметил,  что  она  сильно  вспотела  и  дрожала  от
усталости.
   Љогда они поднЯлись на холм, откуда были  видны  все  окрестные  места,
“лав расстелил свой зимний плащ, подбитый мехом, который  он  прихватил  с
собой, в Ямке между камнЯми. ‡десь ей удобно было  лежать,  защищенной  от
ветра, и глЯдеть, как ветер легко и ласково гладил молодые побеги -  будто
пашню  на  склоне  лизали  Языки  зеленого  пламени.  Ќа  горушке  кое-где
обнажились голые камни.
   Ѓерег и море сверкали и переливались;  летние  волны  бились  о  камни,
плескались и шуршали галькой, отступаЯ назад; звуки прибоЯ  были  мЯгкими,
журчащими, а  подальше,  у  Ѓычьей  горы,  ходили  высокие  валы  -  ветер
переменилсЯ, начало дуть с юго-запада.  “лав  сидел  и  следил  за  тЯжело
груженным  ботом,  довольно  быстро  скользившим  по  глади   фьорда.   Ћн
погрузилсЯ в раздумьЯ; старые-старые воспоминаниЯ  овладели  им  -  о  тех
временах, когда он, опальный и свободный как птица, не  знал,  что  значит
влачить на себе чужую ношу. Ѓыл он в ту пору одинок, один среди многих,  с
кем он так и не спозналсЯ, - как давно это было, и как странно  вспоминать
о том после стольких лет тЯжких трудов в  •ествикене  и  забот  о  больной
жене, котораЯ была так близка ему, что стала его собственной  плотью.  ‚се
это времЯ он тащил ее на себе, хворую и беспомощную. ќто  было  все  равно
что  битьсЯ  с  врагом,  когда  у  тебЯ  одна,  рука  перебита  и  повисла
безжизненно вдоль тела. € все же, греЯсь сейчас на полуденном солнышке, он
не чувствовал себЯ несчастным  -  он  не  тосковал  о  прежнем,  не  хотел
воротить его, не горевал о том, что выпало им с €нгунн на долю. Ћн  сидел,
сладко отдыхаЯ, и все же подавленный, но  давило  его  не  что  иное,  как
бесконечнаЯ любовь к ней, слишком большаЯ, чтоб он мог справитьсЯ с нею.
   Ћн обернулсЯ к €нгунн, хотел сказать ей что-то про бот  и  увидел,  что
она заснула. ‘ейчас она казалась мертвой.
   ‘ удивлением призналсЯ он себе, что любит  ее  сильнее  прежнего,  хотЯ
видит, что даже следы ее былой красоты безвозвратно исчезли.  Ќикому,  кто
не видал ее в юности, не пришло бы в голову, что  его  немолодаЯ,  увЯдшаЯ
жена была когда-то раскрасавицей. Џрежде  в  ней  была  прелесть  хрупкого
нежно-розового цветка, теперь же плоское, исхудавшее  лицо  ее  с  впалыми
щеками и длинным подбородком обтЯгивала блестЯщаЯ  желтаЯ  кожа,  усеЯннаЯ
грЯзно-коричневыми пЯтнами. €нгунн давно перестала походить на гибкую иву,
грудь ее стала плоской, как доска, тЯжелый стан сравнЯлсЯ с  боками  -  ни
дать ни взЯть пожилаЯ жена торпарЯ, нарожавшаЯ ораву детей.
   Њуж сидел и глЯдел на нее, не решаЯсь к ней  притронутьсЯ:  ей  надобно
выспатьсЯ хорошенько. Ћн осторожно подоткнул концы платка ей  под  голову,
чтобы ветер не хлестал ее ими по лицу, укрыл плотнее плащом - в лице-то  у
нее ни кровинки, вдруг простынет.
   € “лав, и все домочадцы примечали, что ей  день  ото  днЯ  все  тЯжелее
ходить, и уже ко дню летнего равноденствиЯ она  не  могла  без  помощи  ни
поднЯтьсЯ с постели, ни передвигать ноги, если ее не поддерживали  с  двух
сторон. Ћднако ее каждое утро обрЯжали в платье. ќтим занималась ’урхильд,
оттого что ‹ив, служанка €нгунн, теперь мало на что годилась.
   “лав никак не  мог  понЯть,  отчего  €нгунн  так  упорно  недолюбливала
’урхильд, дочь Ѓьерна, все эти годы. ’урхильд была женщина, какую не часто
встретишь, - надежнаЯ, толковаЯ, сильнаЯ, и хотЯ €нгунн вечно  придиралась
к домоправительнице, ’урхильд продолжала терпеливо и заботливо  ходить  за
своею хозЯйкой.
   ‘толь же непонЯтно было “лаву, отчего она так привЯзалась к  этой  ‹ив,
которую взЯла в услужение год назад. ‚о-первых, “лав за всю свою жизнь  не
видывал никого страшнее  этой  девушки,  при  первом  взглЯде  можно  было
усомнитьсЯ, что она - дитЯ человеческое: низенькаЯ, широкоплечаЯ,  тучнаЯ,
ковылЯет на коротких кривых ногах. “ нее были  жиденькие  нечесаные  рыжие
волосы, кожа на лице какаЯ-то рыже-сераЯ, веснушчатаЯ, руки и шеЯ до самой
груди  тоже  в  веснушках,  странное  и  безобразное  лицо  с  маленькими,
прищуренными  поросЯчьими  глазками,  остреньким  носиком  и   вовсе   без
подбородка - нижнЯЯ часть  лица  скашивалась  к  заплывшей  жиром  шее.  €
славной ее нельзЯ было назвать - ленива, груба с ’урхильд  и  скотницей  и
глупа не в меру. Ќо €нгунн неизвестно почему милела к ней сердцем.  Љогда,
в первую же осень, узналось, что она натворила неладное в ту пору, как  ее
отпустили домой навестить родителей на  Њихайлов  день,  €нгунн  принЯлась
упрашивать “лава, чтоб он не гнал ‹ив со двора. “лав  и  не  собиралсЯ  ее
гнать, он знал, что на ее родном хуторе горькаЯ нищета, так что  лучше  уж
ей оставатьсЯ здесь. Ќо раз уж девушка служила у него в доме, да к тому же
ей было всего пЯтнадцать годков, совсем молоденькаЯ,  он  решил,  что  ему
должно постоЯть за ее права. € потому он спросил, кто отец ее младенца. Ќо
толку от нее он так и не  мог  добитьсЯ,  узнал  лишь,  что  это  какой-то
человек, с которым она шла через  лес  по  дороге  домой  в  день  свЯтого
Њихаила.
   - —то же, он взЯл тебЯ силою? - спросил “лав.
   - ‚овсе нет, - просиЯла ‹ив. - Ћн был такой ласковый и веселый. ‘казал,
что его зовут ‰он.
   - „а всЯкого кличут ‰он, кого не зовут иначе.
   …е поскорее определили в кормилицы к ‘есилии. Ќикуда не годилось, чтобы
больнаЯ мать кормила большое и жадное дитЯ, но покуда €нгунн и слышать  не
хотела, что пора отнимать ‘есилию от ее груди.
   “лав привозил к себе в •ествикен всех людей из округи,  кто  смыслил  в
болезнЯх да в лекарском искусстве. Ќикто из них  не  мог  сказать,  отчего
чахнет его жена, - почти все думали, что ее либо  сглазили,  либо  наслали
порчу.  “лав   знал,   что   такаЯ   же   напасть   приключилась   с   ней
шестнадцать-семнадцать годов назад, когда она жила в Њиклебе.  ‚  тот  раз
хозЯйка •иллеборга сказала, будто точно знает, что Љолбейн велел какому-то
лопарю либо другому колдуну сглазить ее. ’еперь он призадумалсЯ  -  может,
то была правда, и ей так и не удалось навсегда освободитьсЯ от злых чар.
   ’ут “лав прознал об одном немецком  купце,  Љлаусе  ‚ипхарте  из  Ћсло;
говорили, будто это самый что ни на есть ученый лекарь - в юности он жил в
плену у сарацин и выучилсЯ их премудростЯм. “лав привез его к себе, и  тот
сразу же увидел, что за хворь у €нгунн.
   —то послужило первопричиной этого, он достоверно не может сказать;  тут
можно предположить и одно, и другое, однако,  скорее  всего,  все  дело  в
звездах: судЯ по всему, супруг в первый раз сблизилсЯ с  нею  в  тот  миг,
когда расположение небесных светил было длЯ них враждебным,  если  учесть,
под какими звездами они родились. ‚ таком деле каждый  час  имеет  большое
значение - чуть ранее или чуть позднее предзнаменованиЯ длЯ них могли быть
весьма счастливыми.  Ќесчастливое  расположение  звезд  оказало,  по  всей
вероЯтности, свое действие на нее, более слабую из них двоих, и нарушило в
ее теле гармонию между  твердою  материей  и  жидкою  таким  образом,  что
твердаЯ материЯ уменьшилась, а жидкости взЯли  верх;  да  она  могла  быть
предрасположена к подобной дисгармонии еще в час своего  рождениЯ,  именно
дисгармониЯ и была причиною ее слабости. Џо всему  видно,  что  она  могла
родить доношенный плод мужского пола лишь единожды, ибо  мужское  тело  по
природе своей более сухое, нежели женское, и  требует  сызначала  большего
количества твердой субстанции, однако дочь она смогла произвести на  свет.
€ все же даже сей  младенец  вобрал  в  себЯ  большее  количество  твердой
материи, нежели материнское тело было в силах ему дать; теперь же,  сказал
Љлаус ‚ипхарт, она как бы прогнила, скелет и  плоть  ее  пропитаны  водою,
подобно брошенному в воду дереву, которое плавает, покуда  не  пропитаетсЯ
водою.
   Џрежде  всего  требуетсЯ  высушить  ее  тело,   сказал   немец.   „итЯ,
разумеетсЯ, не следует отнимать от ее груди; ей надлежит пить потогонные и
мочегонные средства, пить ей разрешаетсЯ лишь самую малость, зато  надобно
принимать жженые и толченые кости  животных  -  terra  sigillata  [твердаЯ
материЯ (лат.)], - а также вкушать твердую и сухую пищу  и  сдабривать  ее
горЯчительными прЯностЯми.
   ‘уждениЯ ученого  мужа  придали  “лаву  надежду.  Ћн  все  так  разумно
растолковал, а латинские слова, что  немец  называл,  “лав  помнил  еще  с
юности:  prima  causa,  harmonia,  materia  u  humidis,  disparo,  dispono
[первопричина, гармониЯ, материЯ, влага, располагать,  разделЯть  (лат.)].
ќти слова он слыхал от Ђсбьерна ’олстомЯсого, Ђрнвида и свЯтых братьев  из
монастырЯ, и, насколько он мог понЯть, Љлаус правильно во всем разобралсЯ.
Ћн и сам еще в годы их отрочества замечал, что тело у €нгунн было слабое и
вЯлое, твердости в нем не хватало, он невольно сравнивал  его  с  зелеными
всходами - верно, в  ней  и  всегда  недоставало  твердой  материи.  Terra
sigillata должна ей непременно помочь, он знал, что это  хорошее  средство
от многих болезней.
   Ћн учил про четыре стихии, из коих создан человек, слыхал он и про  то,
что расположение небесных светил влиЯет на судьбу  человека.  “ченые  мужи
здесь у них на родине мало  что  в  этом  разумеют.  Ђсбьерн  сказал,  что
христианину ни к чему знать, что  начертано  звездами.  ‘арацины  же,  как
известно, самые большие знатоки на свете по части звезд.
   “ “лава на душе полегчало. Њожет статьсЯ, он был на ложном пути все эти
годы. Ћн думал, что навлек несчастье на них обоих оттого, что не мог смыть
с себЯ печать проклЯтиЯ за грехи. Ћн будет жить во грехе,  покуда  сам  не
вызоветсЯ исправить свой злосчастный поступок, но ведь бог знает,  что  он
не в силах этого сделать, он не может  рисковать  честью  и  благополучием
жены и детей. ‚о  всем  же  прочем  он  старалсЯ  поступать  как  истинный
христианин. € богу известно лучше него, сколь сильно он желал жить в  мире
с ним, сметь любить его всем своим сердцем, преклонЯть колена  и  молитьсЯ
без стенаний о своем непослушании.
   Ќо ежели ему поверить в то, что все беды постигли его лишь  по  причине
естества! ‘есилиЯ была залогом того, что бог простил его вину либо дал ему
отсрочку, покуда не придет его смертный час, а звезды  -  вина  тому,  что
€нгунн слаба телом и душою.
   Ћднако Prima Causa - одно  из  имен  божьих,  это  он  знал.  Ћна  сама
сказала, что ей полегчало от снадобий Љлауса ‚ипхарта.  Џравда,  двигатьсЯ
она по-прежнему не могла - нижнЯЯ половина тела была недвижимой, но боли в
спине поутихли.
   ‚ечером накануне свЯтого “лава он вошел в поварню - надобно было что-то
сказать ’урхильд.
   Ћна пекла хлеб к празднику. Љогда  он  открыл  дверь,  вечернее  солнце
позолотило мучную пыль, висевшую в  воздухе,  темнаЯ  от  сажи  комнатушка
наполнилась светом. Ћт круглых караваев, что  пеклись  на  поставленных  в
наклон жестЯных листах-противнЯх, вокруг горЯщих в очаге углей шел сладкий
дух прЯностей и дрожжей - от этого запаха у “лава потекли слюнки. ‘лужанки
в поварне не было.
   “лав уже собралсЯ уходить, как к  двери  подошла  ’урхильд.  Ћна  несла
столешницу, да такую тЯжелую, что ей пришлось  положить  ее  на  голову  и
поддерживать вытЯнутыми руками.  ‘ейчас  она  держалась  еще  прЯмее,  чем
всегда. € то, что она была так легко  одета  -  в  домотканой  рубахе  без
рукавов,  босаЯ,  казалось  в  этот  теплый  летний   вечер   красивым   и
естественным, - движениЯ ее были проворными, плавными и сильными.
   “лав взЯл у нее тЯжеленную дубовую столешницу,  внес  ее  в  поварню  и
положил на козлы. ’урхильд вошла вслед за ним,  взЯла  из  корзины  полные
пригоршни рубленого можжевелового хвороста и насыпала  его  на  стол.  Ћна
двигалась быстро, и от нее славно пахло мукою, свежим  хлебом  и  здоровым
телом, разгорЯченным от работы. “лав обхватил ее руками и крепко прижал  к
себе. Ћн провел подбородком по ее плечу, прижалсЯ на мгновение лицом к  ее
коже - шеЯ ее была свежаЯ, как роса, прохладнаЯ и в то  же  времЯ  теплаЯ.
Џотом он отпустил ее и засмеЯлсЯ, чтобы скрыть свое смущение и стыд за то,
что на него вдруг напала грубаЯ похоть.
   ’урхильд покраснела, а он, увидев это, смутилсЯ еще сильнее. Ћднако она
ничего не сказала и не сделала вид, что  рассердилась,  а  стала  спокойно
вынимать готовые караваи из печи и ставить их на стол.
   - ’ебе, ’урхильд, по плечу мужскаЯ работа, -  сказал  хозЯин.  €  когда
она, не ответив, продолжала возитьсЯ возле печки,  продолжал:  -  Ќа  тебе
лежит все хозЯйство, ты  успеваешь  сделать  больше,  чем  все  мы  вместе
взЯтые.
   - ‘тараюсь, как могу, - пробормотала ’урхильд.
   - џ не знаю, может, ты... может, ты думаешь, что мы тебе  мало  платим,
так ты скажи мне, Я это улажу.
   - „а нет, Я и так довольна. ‚сех своих ребЯтишек  Я  уже  поставила  на
ноги, остались только двое младшеньких. € за то тебе спасибо.
   - „а не за что. - Ћн сказал ей, зачем приходил, и вышел из поварни.


   €нгунн по-прежнему пользовали снадобьЯми немца, но  оказалось,  что  от
них была не только польза. Ћто всего этого перца да инбирЯ у нее поднЯлись
сильные боли в животе и жжение в  горле.  €  все  же  она  напрЯгалась  до
последнего, заставлЯла себЯ проглатывать сухую и острую пищу, хотЯ  у  нее
начинались боли уже при виде этой еды. †ажда мучила ее день и ночь. Ќо она
все сносила терпеливо и жаловалась редко.
   “лаву пришлось уехать из дому на несколько ночей, и ‘игне,  дочь  Ђрне,
приехала побыть с больною на это времЯ. Џосле ‘игне  сказала  “лаву,  что,
мол, просто глупо класть ‘есилию спать с €нгунн по ночам; у матери в груди
не осталось ни капли молока, ребенок кричит от голода и  злости  все  ночи
напролет и не дает спать €нгунн и всем остальным. “лав  никогда  не  видал
близко других грудных младенцев, кроме Ђудуна,  а  тот  кричал,  почти  не
закрываЯ рта, и он решил, что все они в эту пору ревут. „нем  ‘есилию  уже
давно кормила ‹ив, ее дитЯ только что померло, а у  молодухи  молока  было
полно, как у коровы троллЯ; вот и надо, мол, сделать ‹ив приемной  матерью
‘есилии, и чтобы девочка была с нею денно и нощно.
   Љогда же об этом сказали €нгунн, она была сама не  своЯ  от  горЯ.  Ћна
слезно молила, чтобы ‘есилию не отнимали от нее:
   - Ћна - все, что от менЯ осталось, Я купила  эту  дочь  дорогой  ценой,
лежу теперь бессильнаЯ, онемев до поЯса. Љоли ты любишь ее, “лав,  сжальсЯ
надо мною, не отнимай от менЯ ‘есилию, пока Я жива. Ќедолго осталось  тебе
ждать, скоро станешь свободным от злосчастной жизни со мною.
   Ћн пыталсЯ урезонить ее, но она закричала, оперлась локтЯми о перину  и
напрЯглась, будто хотела заставить свое недвижимое  тело  поднЯтьсЯ.  “лав
сел к ней на край кровати, принЯлсЯ увещевать, утешать ее как умел, но все
было напрасно; под конец она, наплакавшись и накричавшись, до того устала,
что погрузилась в забытье, но еще долго всхлипывала и дрожала всем телом.
   Ќаконец “лав обещал ей, что ‘есилию оставЯт спать  по  ночам  с  ней  в
постели, а ‹ив будет лежать с ними в горнице на скамье, чтобы дать девочке
грудь, когда она заплачет. Љогда он, собираЯсь улечьсЯ в постель,  пожелал
ей доброй ночи, она обнЯла его рукой за шею и притЯнула к себе:
   - Ќе гневайсЯ на менЯ, “лав! џ не могу заснуть без нее. џ  и  всегда-то
боЯлась, когда приходилось спать одной, - прошептала она, -  с  той  самой
ночи, когда ты в первый раз спал со мною, мне не было покою,  коли  ты  не
обнимал менЯ. Ђ теперь уже этого не будет никогда.
   “лав встал на колени, подсунул руку ей под затылок и положил ее  голову
к себе на плечо.
   - •очешь, Я буду держать тебЯ так, покуда ты не заснешь? - спросил он.
   Ћна заснула почти мгновенно. ’огда он подправил повыше подушки  под  ее
плечами и тихонько прокралсЯ к постели у северной стены, где спал ќйрик.
   Ќочами он оставлЯл гореть на очаге маленький  светильник  из  тюленьего
жира - ему приходилось часто  вставать,  помогать  €нгунн  повернутьсЯ.  Ђ
сейчас еще надо было брать  ‘есилию,  когда  та  кричала,  и  относить  ее
служанке - сама ‹ив не просыпалась.
   Џод конец он заснул и спал крепко - видно, дитЯ  кричало  долго  и  так
громко, что разбудило-таки ‹ив. Џри слабом свете ночника  он  увидел,  что
служанка шлепает босиком подле постели  €нгунн  с  ‘есилией  на  руках;  в
полутьме она казалась бесформенной, коренастой коротышкой, невольно ему  в
голову пришли сказки про мерзких чертовок и троллей. •оть он и  знал,  что
это глупо, ему стало  тошно  оттого,  что  ‘есилию  отдали  в  руки  такой
приемной матери.
   Ќа другой день “лав вошел к €нгунн в полдень - он с челЯдинцами сгребал
сено на горных лугах. ‘ промокшей от тумана  опушки  его  короткого  плаща
падали капли, сапоги были тЯжелые от налипшей мокрой земли и сухой листвы.
Љогда он нагнулсЯ над €нгунн и спросил, как ей  можетсЯ,  от  него  так  и
пахнуло влажным осенним воздухом.
   ‡астенчиво улыбнувшись, он показал ей, что прЯтал в кулаке -  несколько
больших мокрых Ягод землЯники, нанизанных на соломинку, - так они  делали,
когда были детьми. Ћт мокрых Ягод ладонь у него была в красных пЯтнах.
   - џ нашел их возле мельницы.
   €нгунн взЯла Ягоды, забыв сказать спасибо. ќти маленькие красные  пЯтна
на заскорузлой,  грубой  ладони...  Ћна  вспомнила  свою  жизнь  с  ним  с
отроческих дней и до сей поры. „важды обагрЯлась  эта  рука  кровью  из-за
нее. ’вердый, испачканный смолою кулачок мальчонки помогал  ей  перелезать
через изгороди, разжималсЯ, чтобы поднести ей подарок. …й казалось,  будто
ее с ним жизнь похожа на стенной ковер - длинное тканье с мелкими узорами:
короткое счастье, горЯчие и нежные ласки, а  между  ними  полосы  тоски  и
томлениЯ,  пустых  мечтаний,  огромное  темное  пЯтно  -  времЯ  позора  и
безумного отчаЯниЯ, а потом все эти годы в  •ествикене...  все  это  вдруг
предстало перед  нею  картинками,  вытканными  на  одном  поле,  -  единое
полотнище из одних и тех же ниток со дней отрочества и  до  сей  поры,  до
конца.
   Ћна всегда понимала, что “лав добр к  ней.  ‡нала,  что  не  у  всЯкого
хватило бы терпениЯ возитьсЯ с нею так долго, не у всЯкого хватило бы  сил
оборонЯть и пестовать ее все эти годы.  Љонечно,  она  благодарила  его  в
сердце своем, благодарила иногда горЯчо и истово. Ќо только теперь увидела
она со всею Ясностью, сколь сильна была его любовь.
   ‚от он стоит возле  люльки.  ЏолозьЯ  мерно  постукивают  о  пол,  дитЯ
гукает, тихо взвизгивает от радости и  изо  всех  сил  колотит  пЯтками  о
шкуру, постланную на дно колыбели; матери видно, как розовые ручонки машут
над перильцами люльки.
   - Ќу, ‘есилиЯ, скоро ты размотаешь им все эти пеленки.
   “лав засмеЯлсЯ и взЯл малютку на руки.  Ћна  до  того  усердно  дрыгала
ножонками, что свивальник размоталсЯ и повис кольцами на руках, ногах,  на
шее и на толстеньком  розовом  тельце.  “дивительно,  как  только  она  не
удавилась им.
   - ’ы не сумеешь ее распеленать? - Ћн положил ребенка  рЯдом  с  матерью
поверх одеЯла. - ’ы что это, никак плачешь? - спросил он огорченно.  ‘лезы
застилали ей глаза, она почти ничего не видела, когда пыталась распеленать
‘есилию.
   - Ћна будет такаЯ же белокураЯ, как все хествикенские мужчины  в  нашем
роду, - сказал отец, - смотри-ка, у тебЯ выросло семь локонов на  темечке.
- Ћн загладил назад волосы, что падали длинными  светло-желтыми  стружками
на лоб малютки. - “ тебЯ опЯть болит, €нгунн, милаЯ ты моЯ?
   - Ќет. џ лежу и думаю: вот ты был добр ко мне и оставалсЯ верным все то
времЯ, что Я знаю тебЯ, а Я так и не смогла отплатить тебе за любовь.
   - Џолно, не говори так. ’ы  всегда  была...  кроткой...  -  Ћн  не  мог
придумать  другой  похвалы,  вот  так  сразу,  хотЯ  ему  очень   хотелось
порадовать ее. - ’ы была кроткой  и...  тихой  женою.  ’еперь  ты,  верно,
понЯла, что Я люблю тебЯ, - сказал он горЯчо.
   - € вот уже целый год, - прошептала она с болью и робостью,  -  как  ты
живешь без жены, а Я у тебЯ лишь больнаЯ сестра, за коей надобно ходить.
   - Џравда твоЯ, - тихо сказал муж. - Ќо Я и теперь люблю тебЯ. ‘естра  -
говоришь ты. Ђ помнишь ты первый год, что мы жили вместе? Њы спали в одной
постели, пили из одной чаши и были словно брат и сестра; мы не знали,  что
может быть по-иному. Ќо и тогда нам было лучше всего вдвоем.
   - „а. Ќо тогда мы были малыми детьми. € Я в ту пору  была  красиваЯ,  -
взволнованно прошептала она.
   - Ѓыла. Ќо боюсь, что Я был тогда еще несмышленыш и не видел  этого.  ‚
те годы Я, верно, ни разу даже не подумал о том, красиваЯ ты или нет.
   - € Я была сильнаЯ и здороваЯ, не обуза тебе.
   - „а нет же, €нгунн, дружок мой любезный, -  слабо  улыбнулсЯ  “лав,  -
сильною ты никогда не была.
   „олгой казалась зима обитателЯм •ествикена в этом году.
   “лав все времЯ оставалсЯ дома, боЯлсЯ покинуть €нгунн хотЯ бы  на  одну
ночь. Ћна мучилась от долгого лежаниЯ в постели - исхудала она  страшно  и
не переставаЯ маЯлась от боли в спине: как полежит долго на одном боку или
на спине, так сперва заломит в ребрах, а после всЯ грудь болит нестерпимо.
Ќичем было не унЯть боль, разве что поворачивали ее почаще, тогда  немного
отпускало. …сть она вовсе ничего не могла. …й не давали умереть, заставлЯЯ
глотать понемножку жидкую кашицу, мЯсной взвар да молоко.
   Ћна  хотела  было  лежа  занЯтьсЯ  рукодельем,  да  стоило  ей  немного
подержать руки на весу, как они немели, не даваЯ ей ни шить,  ни  заплести
косу. Ћставалось одно - лежать недвижимо. Ћна  никогда  не  жаловалась  ни
единым словом, а когда кто-нибудь подходил к ней, помогал повернутьсЯ  или
поправлЯл подушки, она тихо и ласково говорила спасибо. €ной раз она много
спала днем, но по ночам не смыкала глаз.
   “лав оставлЯл огонь в очаге гореть всю ночь, а сам сидел у отверстиЯ  в
стене, прорубленного в камору, чтобы в горницу оттуда шло поменьше холода.
•отЯ зима и не была сильно холоднаЯ, но дым, что ел глаза день и ночь,  им
шибко досаждал. ’ак бодрствовал он у постели больной ночь за ночью.
   ќйрик лежал в постели за его спиной и  спал,  ‹ив  спала  на  лавке,  а
‘есилиЯ на кровати возле матери. “лав лежал в  полудреме,  но  заснуть  не
засыпал - примечал, если уголек выскочит из очага или €нгунн застонет чуть
слышно - тут он сразу вскочит с постели и бежит к ней.  ‚сю  эту  зиму  он
спал не раздеваЯсь, одежду снимал только как мылсЯ в бане.
   Ћн опустилсЯ на колени перед ее постелью, сунул ладони  под  ее  плечи,
под поЯсницу, потом подержал секунду  ее  пЯтки.  ‘  каким-то  болезненным
страхом ожидал он, что у нее поЯвЯтсЯ пролежни. Ћт всего его чувства к  ее
телесному "Я" в нем остались последние тлеющие угольки, он  думал  о  том,
что не вынесет, если увидит, что кожа ее  лопнула  и  Язвы  разъедают  еще
живую плоть €нгунн. Ћн никогда не мог глЯдеть на Язвы, сносить запах гноЯ,
хотЯ и стыдилсЯ своей слабости. Ђ сейчас он молил бога, чтобы хоть этого с
ней не сталось, просил не только за нее, но и из-за себЯ.
   Ћн подошел к очагу подбросить дров.
   - •очешь водицы испить, €нгунн? Њожет, посидишь у менЯ на коленЯх?
   “лав завернул ее в одеЯло, поднЯл на руки и уселсЯ с нею на  скамью  со
спинкою подле очага. Ћн осторожно приподнЯл ее безжизненные ноги, подложил
под ступни пуховые подушки, посадил ее к  себе  на  колени  и  опустил  ее
голову к себе на плечо.
   - •орошо тебе так?
   ‘лучалось, она засыпала у него на руках. “лав сидел часами, держа ее на
коленЯх, покуда у него самого  не  замерзала  спина,  а  руки  и  ноги  не
начинали стынуть и неметь. Ђ случись ему чуть  шевельнутьсЯ,  она  тут  же
просыпалась. Ћна старалась высвободить руку из-под одеЯла  и  гладила  его
лицо.
   - ’еперь мне  сильно  полегчало.  Ћтнеси  менЯ  на  кровать,  “лав,  да
ложись-ка сам, ты ведь, поди, притомилсЯ.
   - ’Яжкою ношей стала Я длЯ тебЯ, - сказала она  ему  однажды  ночью.  -
’олько потерпи еще маленько. ђазве что до весны дотЯну, не дольше.
   “лав не перечил ей. Ћн и сам так думал. Џридет весна  и  заберет  ее  с
собой. ’еперь он, наконец, был готов покоритьсЯ этому.


   Ћднако, когда зима была на исходе, ей даже, пожалуй, немного полегчало.
‚о всЯком случае, она оживилась и даже стала спрашивать,  что  творитсЯ  в
усадьбе, хорошо ли ловитсЯ рыба. Џо утрам и вечерам она  прислушивалась  к
брЯцанью колокольчиков, кликала своих  коров  по  именам,  а  как-то  даже
сказала, что теперь, когда настала весна, пусть ее  ненадолго  вынесут  на
двор, охота еще разок взглЯнуть на скотину.
   ‘есилиЯ была большаЯ не по годам и собою раскрасавица;  днем  она  была
длЯ €нгунн немалою утехой, но ‹ив все времЯ  должна  была  оставатьсЯ  при
них. Ќочью девочка спала с кормилицей в другом доме - €нгунн была более не
в силах терпеть толстое, сильное дитЯ у себЯ в  постели:  ‘есилиЯ  во  сне
переворачивалась и придавливала мать, а когда не спала, ползала по постели
и падала тЯжело на ее измученное болью тело.
   “лав терпеть не мог ‹ив и старалсЯ не заходить  в  горницу,  когда  там
бывала служанка. Љ тому же он знал, что она охотница стЯнуть что попало, и
у него было более чем подозрение, что они с Ђнки были уж слишком сердечные
друзьЯ и что она и его выучила таскать что плохо лежит,  изворачиватьсЯ  и
врать. ‚ерить Ђрнкетилю и прежде было нельзЯ,  но  только  прежде  ему  не
верили оттого, что парень больно глуп. Ќичего стоЯщего они  не  крали,  но
“лаву не нравилось, что в усадьбе у  него  живут  нечестные  люди.  Џравду
сказать, хозЯйство у него начало хиреть - сам он уставал до смерти  каждый
божий день и не справлЯлсЯ со всем, что ему надо было бы  сделать,  а  под
гору-то едешь быстро.
   ‘есилию он теперь и днЯми видел мало. Џонемногу к его  отцовской  любви
приметалась сильнаЯ горечь - он вспоминал, как  синею,  туманною  весеннею
ночью воротилсЯ домой и увидел ее в колыбели, сердце у него  так  и  жгло.
Љогда ему в первый раз положили ее на руки,  он  был  уверен,  что  теперь
будет поворот в их судьбе -  ‘есилиЯ  пришла  в  мир,  чтобы  принести  им
счастье!
   Ћн любил свою маленькую дочь, но любовь эта сникла,  словно  опустилась
на дно его сердца и лежала там, как робкий  и  молчаливый  зверек.  Џервое
времЯ отец часто останавливалсЯ у ее люльки, трогал ее шаловливо и ласково
пальцами, и  стоило  ей  улыбнутьсЯ,  его  охватывала  тихаЯ,  недоуменнаЯ
радость. Ћн брал ее на руки, прижимал  к  себе  на  мгновение,  неловко  и
неуклюже: ‘есилиЯ, ‘есилиЯ... ’еперь же, когда ее несли из одного  дома  в
другой, он останавливалсЯ поодаль, улыбалсЯ дочке, махал ей рукой, а она и
не глЯдела на него. ’о, что она была так красива, и что он узнавал в  этой
нежной белокурой малютке свою кровь,  казалось,  только  делало  отцовскую
печаль еще горше.
   ќйрик теперь мало досаждал родителЯм. „евЯтилетний  мальчонка  невольно
держалсЯ подальше от взрослых, видЯ, что они все времЯ ходЯт мрачные.  …му
хватало дел и проказ в большой усадьбе, и в дом он приходил лишь к трапезе
да на ночлег.


   ‚есной на страстной неделе отправилсЯ “лав на Ярмарку. ’ам его  отыскал
нарочный и велел ему ЯвитьсЯ в монастырь братьев-проповедников.
   ЌастоЯтель  рассказал  ему,  что  его  друг  Ђрнвид,  сын  ”инна,  умер
прошедшею зимою. ‚ прошлом году в середине лета он принЯл схиму у  братьев
в •амаре. Ќо уже на второй неделе поста он  вдруг  умер,  никто  не  знает
отчего. Љогда братьЯ направлЯлись к  обедне,  шедший  рЯдом  с  ним  монах
увидел, что он побледнел и даже пошатнулсЯ единожды, однако,  когда  монах
спросил его шепотом, не захворал  ли  он,  брат  Ђрнвид  в  ответ  покачал
головою. Џосле того как они преклонили колена, читаЯ "Verbum  caro  factum
est" ["‘лово стало плотью" (лат.)], он увидел, что молившийсЯ рЯдом с  ним
Ђрнвид  не  мог  поднЯтьсЯ,  а  как  отслужили  обедню,  он  уже  лежал  в
беспамЯтстве. ’ут они внесли его в дормиторию [спальню (лат.)], уложили  в
постель; он то и дело тихонько  стонал,  но  в  себЯ  не  приходил.  Џосле
полуднЯ он открыл глаза и слабым голосом попросил причастить его. ‘разу же
после причастиЯ он уснул, а когда монахи воротились с вечерней молитвы, он
уже был мертв. “мер он столь тихо, что сидевший подле него монах  даже  не
мог сказать, когда он испустил дух.
   ЌастоЯтель рассказал также, что, перед тем как уйти в монастырь, Ђрнвид
выделил кое-что из своего имущества родичам и друзьЯм.  ќти  два  рога  он
велел  своим  сыновьЯм  передать  “лаву,  сыну  Ђудуна.   Ћднако   сыновьЯ
поленились выбратьсЯ из дому, они приехали в •амар лишь на похороны  отца,
и тогда Њагнус привез с собою рога в монастырь, а  отец  ЃьЯрне  решил  не
посылать столь дорогие вещи на юг, покуда кто-нибудь из монахов их  ордена
не поедет туда.
   “лав узнал рога из Њиклебе. Ћни были небольшие, но очень  дорогие:  два
рога серны, украшенные золоченым серебром.
   “лав и его друг пили из них по праздникам мед и вино - длЯ взрослых эти
сосуды были маловаты.
   ‚есть о смерти Ђрнвида потрЯсла  “лава  до  глубины  души.  Ћн  не  мог
оставатьсЯ в городе среди чужих людей и в тот же вечер отплыл в •ествикен.
   Џрежде, когда он думал о друге и вспоминал их последний  разговор,  ему
было больно и стыдно оттого, что он обнажил свою душу перед ним  и  стоЯл,
будто голый. Ћн раскаивалсЯ в своей слабости, а иной раз даже  думал:  ему
стало бы легче, кабы он узнал, что Ђрнвида более нет на свете; теперь  же,
узнав, что он лишилсЯ единственного друга, кому он  доверилсЯ,  ему  стало
невмоготу одному носить в себе свою тайну.
   ‚первые увидел он теперь, чем же на самом деле была их дружба.  Ћн  был
всегда берущим, а Ђрнвид - дающим. Ћн лгал своему другу,  а  тот  разгадал
его ложь; не только в тот раз, а вплоть до последней  встречи  он  говорил
ему все, что вздумаетсЯ, а друг молчал. …му нужны были опора и  помощь,  и
Ђрнвид помогал ему, как помогал всем, кто просил его помощи. Ђ в награду с
него сдирали кожу,  как  с  того  агнца,  что  набралсЯ  храбрости,  решив
последовать примеру •риста. € все же Ђрнвид осуждал самого  себЯ,  почитал
себЯ ненадежным спутником каждый раз, когда не видел  перед  собою  Ясного
пути, и каждый  раз  сердце  его  переполнЯлось  горечью  и  презрением  к
ничтожности  людской  -  такое  иной  раз  выпадает  на   долю   человеку,
осмелившемусЯ идти по пути, по которому однажды шел сам бог.


   ќтой весной “лав был еще молчаливее, чем обычно.
   Ћднажды утром, когда все домочадцы были занЯты своим делом, он вернулсЯ
домой.
   ‘олнечный свет проникал в горницу через дыру  в  потолке,  лучи  солнца
падали на очаг, в котором погас огонь, на глинЯный пол,  ложились  светлою
полоской на кровать €нгунн. „ети  были  у  нее  в  горнице:  ќйрик  лежал,
положив темную кудрЯвую головку на руку матери, и его длинные ноги свисали
с постели. ‘есилиЯ ползала по кровати, приподнималась и грузно  шлепалась,
радостно взвизгиваЯ, на безжизненное тело, распростертое под  одеЯлом.  Ќа
малютке была одна только краснаЯ шерстЯнаЯ  рубашонка,  лицо  у  нее  было
белое, румЯное, волосы отросли и падали блестЯщими  льнЯными  кольцами  на
лоб и затылок. Ѓелки ее Ясных глаз были до  того  голубые,  что  радужницы
сливались с ними, глаза казались огромными, и оттого в ее нежном, чарующем
детском личике было что-то странное, по-звериному хищное.
   - Њатушка больна, нельзЯ на нее наваливатьсЯ, ќйрик!
   “лав сел на край постели и посадил малышку к себе на колени. Ћн  крепко
прижал дочку к себе, а она стала брыкатьсЯ -  не  привыкла  к  отцу.  “лав
почувствовал, что он держит в руках сильное и крепкое маленькое тельце, ее
мЯгкие, как шелк, волосы пахли свежестью.
   Љогда ее не пустили к матери, она стала выгибатьсЯ в  руках  у  отца  и
проситьсЯ к брату. ќйрик взЯл ее и, держа девочку под руки, стал учить  ее
ходить.  ‘есилиЯ  выпЯтила  круглый  животик,  растопырила  руки  и  ноги,
запрокинув голову и хохоча прЯмо брату в лицо, потом наклонилась вперед  и
быстро засеменила, с силою отбрасываЯ ножонку назад и  лопоча  со  смехом:
"€ди-ди-ди..."; она скрючила пальцы ног, прижала их к подошвам, мЯконьким,
еще не ступавшим по земле.
   “лав смахнул с постели полузасохшие цветы, что цветут в конце  весны  -
начале лета: вика, тмин, лютики и крупные фиалки.  €нгунн  зажала  в  руке
пучок цветов.
   - џ вижу, на дворе давно уже лето.
   “лав сидел и смотрел на ребЯтишек. Ќа редкость  красивых  детей  родила
она на свет. ќйрик подрос, стал  высокий,  стройный,  на  узких  бедрах  -
ремень с подвешенным ножом. “лав видел, что мальчик хорош собой: лицо  его
уже не было по-детски круглым, стало худощавым, с тонкими чертами,  нос  с
горбинкой, зубы ровные, чуть выступающие вперед, цвет лица смуглый, волосы
черные, глаза золотисто-карие. Њогла ли мать не думать о том, на  кого  он
похож?
   - ‚озьми сестренку, ќйрик, да снеси ее к ‹ив. Ќам  с  матушкой  надобно
потолковать кое о чем.
   €нгунн  поднесла  обеими  руками  пучок  увЯдших  цветов  к  лицу,   ее
трепещущие ноздри вдыхали кисловатый запах цветочного сока и весны.
   - ’еперь, моЯ €нгунн, - сказал “лав четко и спокойно,  -  скоро  ты  не
будешь больше лежать здесь все времЯ и маЯтьсЯ. Ќа тинге попросил Я, чтобы
этим летом нас подвезли на  шхуне  в  Ќидарос  ко  свЯтому  “лаву,  свЯтой
праведник снова исцелит тебЯ, и ты будешь ходить.
   - —то ты, “лав, и не думай о том. Ќе доехать  мне  живой  до  Ќидароса,
помру в пути.
   - Џолно! - “лав закр