ть  тривиальным  и
сметанным на скорую руку; пример тому - стараниЯ (нацистов и  террористов)
избегать экзекуций  на  месте,  поскольку  убийство  на  месте  -  типично
уголовный обычай,  а  речь  шла  об  убийстве  санкционированном.  Џоэтому
обреченных  на  смерть  везли  к  месту  казни,   если   только   они   не
сопротивлЯлись, что казнЯщим очень не  нравилось:  сопротивление  означает
неуважение к правосудию, а террористы даже  больше  нацистов  заботЯтсЯ  о
формах законности в судопроизводстве и вынесении приговора - им,  лишенным
авторитета государственной власти, приходитсЯ самим утверждать собственный
авторитет. Ќо выбранные ими жертвы ни разу не были  судимы  по-настоЯщему,
самаЯ тЯжкаЯ их виновность всегда известна заранее. ‚ этой  непогрешимости
терроризм не уступает ‚атикану человекоубийства, каким хотел стать нацизм.
Ќикакие  убеждениЯ  и  призывы,  никакие   мольбы,   никакие   ссылки   на
человеческую солидарность, на  любые  смЯгчающие  обстоЯтельства,  никакие
просьбы о милосердии, никакие доказательства бессмысленности или  хотЯ  бы
практической неэффективности убийства не собьют палачей с толку, ведь в их
распорЯжении  имеетсЯ   машина   длЯ   доказательств,   согласно   которой
умеренность и милосердие - вещи не менее  подлые,  чем  антиэкстремистское
законодательство   и   охранительные   репрессии.   ЊотивационнаЯ    бронЯ
террористов достигает предела непробиваемости, при котором любое поведение
противной стороны лишь  подтверждает  ее  виновность.  ’олько  этим  можно
объЯснить   и   превосходное   самочувствие,   которое   бывшие   эсэсовцы
демонстрируют на своих  ежегодных  съездах,  и  веру  уцелевших  гайанских
сектантов  в  харизму  их  чудовищного  пророка,  веру,  не  поколебленную
кошмаром самоистреблениЯ секты [имеетсЯ  в  виду  секта  "Ќародный  храм",
основаннаЯ   в   ‘ан-”ранциско   проповедником   „.„жонсом;   впоследствии
переселилась в ѓайану; в 1978 году почти все члены секты, включаЯ  „жонса,
покончили с собой или были убиты  телохранителЯми  „жонса;  из  более  чем
тысЯчи в живых осталось несколько человек].
   ‹юбое оппозиционное  движение,  внешне  похожее  на  псевдополитический
экстремизм,  пусть  даже  оно  имеет  все  основаниЯ  длЯ  борьбы   против
совершенно реального угнетениЯ или эксплуатации, невольно играет  на  руку
фальсификаторам, преподносЯщим убийство как орудие борьбы за правое  дело,
- поскольку усиливает путаницу в оценке событии и мешает (а то и просто не
позволЯет) отличить вину-предлог от настоЯщей вины; впрочем, кто и  где  в
этом мире невинен безусловно, как ангел?  ’ак  начинаетсЯ  соревнование  в
мимикрии,  поражающее   своей   эффективностью.   ‚ымышленное   оправдание
неотличимо от подлинного, и причиной тому  не  столько  совершенство  игры
актеров-имитаторов, сколько не вполне чистаЯ совесть общества, породившего
послевоенный терроризм.
   ‚ конечном счете убийственную агрессию отражают убийственные репрессии,
полициЯ сперва стрелЯет,  а  уж  потом  идентифицирует  личность  убитого;
демократиЯ, защищаЯсь, в какой-то степени вынуждена отказыватьсЯ  от  себЯ
самой,  так  что  экстремизм   с   его   мистифицированными   оправданиЯми
провоцирует наконец такую реакцию, котораЯ  превращает  фальсифицированное
обвинение в обоснованное. Џрагматически зло оказываетсЯ эффективней добра,
коль скоро добро должно изменЯть себе, чтобы сдержать зло. ‚ыходит, в этом
противоборстве  нет  непогрешимой  победной   стратегии,   и   добродетель
побеждает постольку, поскольку уподоблЯетсЯ противостоЯщему ей пороку.
   €так, урок, преподанный нашей эпохе нацизмом,  не  забыт.  Њожно  силой
сокрушить преступное тоталитарное государство,  как  был  сокрушен  третий
рейх, и тогда вина испарЯетсЯ, рассыпаетсЯ как песок, обличенные виновники
съеживаютсЯ и исчезают - кроме горстки главных  конструкторов  геноцида  и
наиболее  рьЯных  исполнителей,  забрызганных  кровью;  но   этот   посев,
рассыпаЯсь, не гибнет, Џроцесс  непрестанного  расширениЯ  круга  виновных
нашел свое логическое завершение. ќсхатологический цикл XX века от лагерей
насильственных мук дошел до лагерЯ  добровольного  самоубийства.  Ќа  этом
последнем этапе казнЯщие слились с казнимыми,  тем  самым  доказываЯ,  что
виновен  каждый;  исходнаЯ   ситуациЯ   беспомощности   повторилась,   ибо
воплощенное в этих побегах зла  наследие  былых  преступлений  уже  нельзЯ
побороть способом столь беспощадно простым, как свержение тирании. €сторик
и антрополог •орст Ђсперникус, доктор философии, имЯ  которого  заставлЯет
вспомнить другого •орста [•орста  ‚есселЯ,  героЯ  нацистского  гимна],  в
заключение  своего  труда  не  предлагает  нам  панацеи   против   эндемии
нигилизма; он считает, что выполнил  свою  задачу,  вскрыв  ужасную  свЯзь
между  злокачественной  опухолью  геноцида  и  ее   метастазами   в   лоне
европейской цивилизации. Љак бы  ни  были  спорны  его  выводы,  какое  бы
сильное сопротивление ни вызывали они, нельзЯ пройти мимо них  равнодушно.
Ѓоюсь,  что  эта  попытка  включить  нацизм  в  систему  средиземноморской
культуры, отказ видеть в нем диковинное исключение  и  сплошной  кошмарный
эксцесс,  войдет  в  канон  знаний  о  современном  человеке,  даже   если
подвергнутаЯ патологоанатомическому  исследованию  чума  дождетсЯ  наконец
своих терапевтов.
   ‚опрос, которому посвЯтил свой двухтомный  труд  Ђсперникус,  это,  как
говорит он сам, вопрос о месте смерти  в  культуре.  Џредвидеть,  как  оно
будет менЯтьсЯ в дальнейшем и к чему  такие  изменениЯ  приведут,  труднее
всего; циклический процесс завершил свой круг:  зло  побывало  везде,  где
только можно вообразить, и нигилистическаЯ  игра,  начавшаЯсЯ  с  паранойи
нацизма, дошла до логического конца, до мании коллективного  самоубийства.
—то остаетсЯ еще человечеству в  области  зловещих  свершений?  Љакие  еще
придумает оно игры со смертью - то  прЯчущей  свое  лицо  под  вуалью,  то
завлекающей кровавым стриптизом? ќтот вопрос без ответа завершает "€сторию
геноцида".