‘ергей Љорнев. ‘толкновение пустот: <br>может ли постмодернизм быть русским и классическим?

‘ергей Љорнев. ‘толкновение пустот: 
может ли постмодернизм быть русским и классическим?
Ћб одной авантюре ‚иктора Џелевина
---------------------------------------------------------------
ќлектронный оригинал текста находитсЯ на сайте автора
http://www.chat.ru/~kornev/pelev_s.htm
---------------------------------------------------------------

"Ђ вообще в русской литературе было
очень много традиций, и куда ни плюнь,
обЯзательно какую-нибудь продолжишь."
‚. Џелевин¹

Џока на одном конце континента ведутсЯ споры о том, надолго ли постмодернизм, и придет ли когда-нибудь что-то ему на смену, на другом его конце, зараженном радиоактивными, химическими и идеологическими отходами, он внезапно претерпел чудовищную мутацию. ЏоЯвилсЯ монстр, который парадоксальным образом сочетает в себе все формальные признаки постмодернистской литературной продукции, на сто процентов использует свойственный ей разрушительный потенциал, но в котором ничего не осталось от ее расслаблЯющей скептической философии. - —то еще раз подтверждает обычаи этих мест бить врага его же оружием и по его же физиономии.

Ѓыть может, после такого патетического вступлениЯ кому-то покажетсЯ странным, что Я имею в виду всего лишь творчество ‚иктора Џелевина. Ќо удивитсЯ лишь тот, кто не читал его последних произведений. Џелевин - один из тех авторов, о которых, не прочитав, невозможно получить никакого представлениЯ. Ќо не читать его тоже невозможно, поэтому Я буду исходить из факта, что вы уже держали в руках "†изнь насекомых", "—апаева и Џустоту". € подержав в руках этот последний роман, уже заметили тот странный парадокс, о котором, собственно, Я и хочу потолковать.

…сли судить формально, Џелевин - постмодернист, и постмодернист классический: не только с точки зрениЯ формы, но и по содержанию, - так кажетсЯ с первого взглЯда. Љогда Я впервые взЯл его в руки, мое старое профессорское сердце осветилось радостью. "Ќаконец-то, наконец-то," - подумал Я, - "суть современного искусства можно будет объЯснЯть на внЯтном русском примере. - € главное, доступном даже этой современной молодежи, котораЯ ничего не хочет знать, кроме хардкора и виртуальной реальности." Џотом Я пошел порадовать своего знакомого, лингвистического философа: до этого он черпал свои примеры главным образом из "‚инни-Џуха" и "Ђлисы в стране чудес". “ него тоже сразу засветились глаза, он оценил, сколько монографий и диссертаций может дать хотЯ бы один только "„ень бульдозериста". —тобы выЯснить, почему своебразный юмор этого рассказа понЯтен, и вообще, почему он действует на сознание, требуетсЯ целаЯ команда философов Языка.

Ќо радости мои длились недолго. ‚глЯдевшись по-пристальнее, Я вдруг с удивлением и испугом обнаружил, что Џелевин на самом деле - идейно, содержательно - никакой не постмодернист, а самый настоЯщий русский классический писатель-идеолог, вроде ’олстого или —ернышевского. ђусский классический писатель-идеолог - это человек, который ухитрЯетсЯ выпускать вполне читабельную и завлекательную литературную продукцию, так что нельзЯ оторватьсЯ, и при этом быть идеологом, т.е. завзЯтым проповедником и моралистом - социальным или религиозным. € не просто идеологом, а навЯзчивым, беспросветным идеологом, который буквально каждой своей строчкой настойчиво и откровенно вдалбливает в читательскую голову одну и ту же морально-метафизическую теорию.²

Љак возможно такое противоестественное сочетание, и чем оно грозит человеческой цивилизации, это мы рассмотрим несколько ниже. Ђ теперь мне придетсЯ сделать небольшое лирическое отступление. ‚ ђоссии не принЯто расточать дифирамбы людЯм, которые этого заслуживают, - обычно их получают только посмертно. Ћднако, поскольку Я собираюсь поругать, разоблачить и заклеймить Џелевина, или, пользуЯсь Языком самого Џелевина, начистить ему мордонг, мне, чтобы заглушить внутренний голос совести и развЯзать себе руки (как принЯто у людей нашего поколениЯ), придетсЯ выдавить из себЯ несколько комплиментов. ‚се эти комплименты Я решил собрать в одном месте, чтобы читающий мог просто перевернуть страницу. ‚ основном они относЯтсЯ к его последнему шедевру, "—апаеву и Џустоте".

ђ…‚…ђЂЌ‘› € ЉЋЊЏ‹…Њ…Ќ’›

Џожалуй, в школьном учебнике Я написал бы о нем так: "ќтот роман занимает уникальное место в русской литературе. Ѓыть может впервые со времен „остоевского, у нас поЯвилсЯ полноценный, удавшийсЯ философский роман." Љоторый обладает сразу тремЯ, трудно сочетаемыми свойствами.

‚о-первых, это действительно философский роман, - не только потому, что его герои непрерывно занимаютсЯ философскими рассуждениЯми, но и потому, что все движение романа подчинено экспликации некоей довольно абстрактной и сложной метафизической идеи. ‚о-вторых, удивлЯет поразительное совершенство формы. ќту книгу можно глотать маленькими ложечками: ей свойствен расточительный и пресыщенный пуантилизм, который заставлЯет смаковать чуть ли не каждую фразу. Љонечно, в современной русской литературе это свойство не редкость, однако оно не так уж часто встречаетсЯ в произведении крупной формы и выдерживаетсЯ в нем с начала и до конца. ‚-третьих, что самое поразительное, при всех своих достоинствах это роман популЯрный, читабельный. Џочти сразу же как поЯвилсЯ, он на некоторое времЯ даже исчез с прилавков (в отличие от других, не менее качественных произведений, выпущенных издательством "‚агриус" в своей довольно академичной серии). Џотенциально он выходит за пределы не только узкого круга "творческой интеллигенции", но и более широкого слоЯ "трудЯщейсЯ интеллигенции"³. ‚ смысле "народности" его можно сравнить только с ‚енедиктом …рофеевым, с "Њосквой и Џетушками".

Ќе поймите менЯ неправильно: речь идет, конечно, не о том, что "Џелевин велик, как „остоевский". - Њне бы не хотелось брать на себЯ столь нескромную математическую миссию. Љ тому же, если и заводить речь о "размерах", то Џелевин велик по-своему, по-Џелевински. ђечь идет о том, что в жанре философского романа между эпохой „остоевского и нашим временем простираетсЯ столь глубокий вакуум, что на этом фоне фигура Џелевина, быть может сама по себе не столь уж и значительнаЯ, возвышаетсЯ одиноким утесом. ќти три отмеченных нами свойства не присутствуют в такой степени ни у кого из русских писателей после „остоевского. †анр философского романа претерпел за это времЯ поразительную деградацию. Ќемногочисленные попытки что-то сделать в этом жанре далеко не удовлетворительны.

‚озьмем, например, ЂндреЯ Ѓелого⁴ и его "Џетербург" (если рассматривать его именно как философский роман). ‚роде бы, есть здесь и форма (и еще какаЯ), и философиЯ. Ќо философиЯ у Ѓелого - элемент оформлениЯ, всерьез она не воспринимаетсЯ. „ругой, противоположный пример - Њарк Ђлданов. ‚ его романах, наоборот, философических рассуждений более чем достаточно, но форма (убедительность, соблазнительность, завлекательность его книг именно как носителей философии) оставлЯет желать лучшего. ‘амый же главный недостаток и Ѓелого и Ђлданова - в том, что они рассчитаны на довольно узкий и специфический круг лиц. ’о же самое, в еще большей степени, относитсЯ и ко всему массиву эмигрантско-диссидентской литературы. Џелевин же занЯл в русской литературе доселе вакантную нишу Ѓорхеса, Љортасара и Љастанеды, отчасти - Љафки и ѓессе. ќто доступнаЯ, увлекательнаЯ и предельно ЯснаЯ философскаЯ проза, с оттенком мистики и потусторонности, простаЯ длЯ восприЯтиЯ и обладающаЯ концентрированным содержанием. Ћна рассчитана на широкий круг студенческой (и постстуденческой) молодежи, и дергает именно за те струны, которые у людей в этом возрасте чувствительнее всего: ‘мерть, ‘вобода, ‹юбовь, ‘мысл †изни, ‘мысл ‚сего, ’отальнаЯ Њетафизика. € все это сдобрено умеренным, а потому не обидным интеллектуальным изыском, завлекательной мыслительной интригой. € все это в просветленном, сублимированном виде, очищенном от запаха блевотины, который так часто сопровождает современное искусство. ‘егоднЯшнЯЯ популЯрность Џелевина - только слабаЯ тень той популЯрности, которую он будет иметь через десЯть лет. Ћн поЯвилсЯ внезапно, о нем еще просто не успели услышать.⁵

"€ѓђЂ ЌЂ ѓђЂЌ€ ‘’…ЃЂ"

—тобы показать, насколько сложны и удивительны взаимоотношениЯ Џелевина с "постмодернизмом", необходимо поЯснить, что именно Я понимаю под этим термином. •оть и существует множество популЯрных определений постмодернистского искусства, обычно перечисление включает в себЯ довольно ограниченный набор признаков. Ќе все они имеют одинаковое значение.

’ак, например, не обрисовывает сущность постмодернизма злоупотребление цитатами, Явным и косвенным цитированием, когда обыгрывание фрагментов чужой речи становитсЯ одним из ключевых компонентов собственной. Ћпора на цитаты, на фиксированный рЯд сюжетов и тем, на образцовые произведениЯ прошлого, когда суть не в новизне сюжета, а в новизне исполнениЯ, сочленениЯ, обработки - это состоЯние любой развитой устоЯвшейсЯ культуры. Џример тому - эллинистическаЯ культура, культура барокко. ‘уть такой культуры - обсасывание и смакование, совершенствование формы. Ќаоборот, ситуациЯ XIX и XX века, новшество ради новшества, когда каждое произведение само порождает не только свой особенный жанр и стиль, но даже и свое содержание, - это исключение, это короткий этап рождениЯ и роста.

Ќе отражает эту сущность, как ни странно, и более тонкаЯ манера цитированиЯ: "пастиш", коллаж, винегрет, "игра интертекстуальности", когда соприкасаютсЯ и взаимоотражаютсЯ друг в друге стили и Языки, принадлежащие разным жанрам и разным текстам. €нтертекстуальность, как открыл нам Ѓахтин, - это сущность не столько постмодернизма, сколько литературы вообще. ‚ постмодернизме она просто приобретает сознательную и более выпЯченную форму. Ђ иначе и „остоевского, и даже божественного ЏетрониЯ нам придетсЯ записать в постмодернисты.

’очно также не выдерживает критики и мнение, что постмодернизм - это пародиЯ и стеб. ‘теб, пародиЯ, сатира, гротеск известны с глубокой древности. Ќе ЯвлЯлись постмодернистами ни ‘вифт, ни ‘алтыков-™едрин, ни Ђнатоль ”ранс. ‘ущность постмодернизма определЯет скорее не стеб, а состоЯние на грани стеба. Љогда не Ясно, говорЯт ли это всерьез, или это издевательство, пародиЯ, или даже пародиЯ на пародию. ќто игра на грани стеба. ’аким образом из сообщениЯ выдергиваетсЯ ведущий и направлЯющий фаллос. Љлассический текст - он не просто говорит, но еще и заЯвлЯет: "‚от это Я говорю всерьез, а это - шутка или пародиЯ". Џостмодернистский текст высказывает только чистую мысль, и оставлЯет самому читателю воспринимать меру ее серьезности, он заставлЯет его самого сделать выбор, включить собственные мозги и систему желаний. ќто безответственный текст. "ќто можно сказать, потому что так можно сказать. ЏринЯть ли это всерьез, или как шутку, или как нелепое издевательство над здравым смыслом - решай сам, дурачок." ќтот текст не дает ответов - он вызывает вопросы и собственную работу сознаниЯ.

€так, постмодернизм - это игра на грани стеба. €з всех популЯрных определений, это, по-видимому, к истине ближе всего. ќта игра, заметим, в настоЯщем постмодернизме происходит не только на уровне художественной формы, но и на уровне философии. Ћткровенный стеб, насмешка, сатира, гротеск - все это выдает глубоко верующего человека. Љоторый спокоен за самого себЯ, за свою веру, и хочет самоутвердитьсЯ, оплевываЯ веру других. "Ќо сам-то он правду знает". ќто типичнаЯ ситуациЯ XIX века, когда прогрессизм и вера в науку повсеместно занЯли место более традиционных культов. Ќапротив, постмодернизм означает "эпистемологическую неуверенность" человека. Ћн не видит того, на что мог бы оперетьсЯ. Ђ значит не видит и того, что мог бы отрицать полностью, на все сто процентов. ’акой человек не может смеЯтьсЯ "по-ленински", с чистой совестью. Ћн не может производить чистую сатиру или пародию. Ћн всегда стоит на грани, как монета, котораЯ колеблетсЯ и не знает, в какую сторону ей упасть. ЌельзЯ понЯть, говорит ли он всерьез, или смеетсЯ; считает он это правдой, или его речь - провокациЯ; похвала - или издевательство. Ђ если он и смеетсЯ - это всегда смех над самим собой.

‚прочем, такаЯ игра - не простое дело. Ћчень часто она непроизвольно переходит или в серьезность, или в чистый стеб. ‚озможно, стопроцентное положение "на грани" вообще не достижимо.

’акаЯ речь не может никого переубедить, но она заразительна. Ћна заражает сомнением. Ќо это сомнение весьма странного рода: сомнение не в "догмах" и "предрассудках". ‘омнение здесь направлено не на содержимое головы, так сказать, не на Ягоды или цветочки, а на тот стебелек, который соединЯет человека с самим собой. ‘омнение здесь направлено на привычную структуру личности, на ее внутренний ландшафт. €деал постмодернизма - шизоидное сознание, сознание, полностью расщепленное в идеологическом плане, обломки которого мирно сосуществуют между собой. Џо обоюдному согласию вступают друг с другом в свободный "пастиш", не свЯзанный социальными нормами и страхом неприЯтных медико-демографических последствий.

Џелевин, с точки зрениЯ внешней формы, как раз и есть такаЯ игра на грани стеба. ‘теб, переходЯщий в серьезность, и серьезность, балансирующаЯ на грани стеба - или даже внешне уже перешедшаЯ эту грань, но в каком-то странном мерцании остающаЯсЯ все еще за ней. Ќо внешнее подобие не должно обманывать: эта игра на грани - только форма. ЌастоЯщий постмодернист использует эту форму, потому что по большому счету сам не уверен - смеЯтьсЯ ли ему над некой идеей, или пасть на колени и помолитьсЯ. Џелевин же использует ее длЯ откровенной проповеди. Ќеправда ли, странное Явление - проповедь идеи под видом издевательства над ней? ’акого в русской литературе еще не было. Џредставьте, что „остоевский начинает издеватьсЯ над своими Ђлешей и ‡осимой. € не просто издеватьсЯ, а представлЯть их виде шутов, в виде комедийных персонажей.

Џелевин сделал с —апаевым то же самое, что суфии с •оджой Ќасреддином. Ћн взЯл комического героЯ народного фольклора, и "нашел" в примитивных и пошловатых анекдотах некую глубинную мистическую суть. Ќужна особеннаЯ отвага, чтобы вложить собственную выстраданную идею в уста откровенно пародийному персонажу. € чудовищное искусство, чтобы идеЯ от этого ничего не потерЯла. €бо сделать пародию на культовый персонаж безмерно легче, чем превратить шутовское лицо в предмет культа. ‚ ђоссии, с ее все еще средневековым размежеванием между смешным и сакральным, это труднее всего. •оджа Ќасреддин в ђоссии невозможен. ‡десь даже юмористы-сатирики, когда от "пародии" и "сатиры" переходЯт к "позитиву", к "морали", сразу менЯют интонацию: в голосе у них поЯвлЯетсЯ какой-то особенный, неестественный "нравственный пафос", так что становитсЯ даже несколько не по себе - ведь нельзЯ же прикидыватьсЯ, черт возьми, таким хорошим и положительным. Џелевин умеет обходитьсЯ без этого "нравственного пафоса".

€так, в отличие от других, кто балуетсЯ постмодернизмом, Џелевин насквозь идеологичен. Ћднако было бы слишком просто заЯвить, что он использует средства постмодернизма длЯ чуждой ему цели. „а это, скорее всего, и невозможно. Њы имеем дело со странным гибридом: дело в том, что в одном пункте Џелевин с постмодернизмом все-таки сходитсЯ. Ћн сходитсЯ с ним в тотальном отрицании социума и всего человеческого жизнеустройства в его современных формах, особенно - всех так называемых "идеалов благополучно прожитой жизни". Ћднако если целью обычного постмодернизма ЯвлЯетсЯ лоскутное сознание, длЯ которого мир рассыпалсЯ в беспорЯдочное месиво никак не свЯзанных и мирно сосуществующих обломков, то Џелевин не ограничиваетсЯ этой чисто разрушительной задачей. Ћн заменЯет разрушенный (им же самим и разрушенный) мир новым, своим собственным миром.

‘ завидным упорством, он всегда и при всех обстоЯтельствах (но под разным обличьем) проталкивает одну и ту же идею, - начинаЯ чуть ли не с первого своего произведениЯ. Ќастойчиво пытаетсЯ отвратить сознание от всех иных соблазнов и преподнести ему свой собственный. ’олько не подумайте, ради бога, когда будете читать Џелевина, что он хочет навЯзать нам какую-то свою, свежевыдуманную версию буддизма, даосизма или элэсдеизма. Ќет, как говорЯт специалисты, все, что он делает, и буквально и по духу вполне укладываетсЯ в ортодоксальную традицию ЊахаЯны. ’ак что под видом безобидных маленьких рассказов он, на самом деле, преподносит нам обычный длЯ этой религии жанр пропедевтики. –ель этих историй - деконструкциЯ внешнего мира, всех социальных норм и предрассудков, и прежде всего - всех конкурирующих идеологий и религиозных догматов. € в этой отрицательной задаче он с постмодернизмом вполне сходитсЯ.

Џелевин, однако, отрицает постмодернизм не только тем, что вообще утверждает нечто позитивное, некую цельную идеологию. Ќет, он отрицает его еще и потому, что утверждаемое им по своему содержанию есть прЯмаЯ противоположность философской сути постмодернизма. Ѓахтин, исследуЯ творчество „остоевского, оставил нам одну примечательную фразу. "“ человека нет внутренней суверенной территории, он весь и всегда на границе, смотрЯ внутрь себЯ, он смотрит в глаза другому или глазами другого."⁶ Ћсознание этой горькой истины есть метафизическаЯ и этическаЯ доминанта постмодернизма. Ќе существует никакого "трансцендентального субъекта", "внутреннего убежища", куда можно бежать от социума. ‘оциум настигает человека везде, даже внутри, в лице собственного внутреннего „ругого. ("‚нутренний труп" - так называет Џелевин совокупность „ругих внутри человека.)

“ постмодернистского человека существует только два способа обрести свободу перед лицом социума. Џервый способ, который можно назвать первичной программой постмодернизма, есть бесконечное умножение количества и разнообразиЯ этих внутренних „ругих. —тобы перед осуждающим взором одного всегда можно было сбежать к другому, и на времЯ припасть к его спасительной груди. Џостмодернистский человек постоЯнно ускользает ото всех определений и определенностей. Ћн боитсЯ, что под видом "самого себЯ" ему подсунут "другого", нечто чуждое и враждебное, нужное длЯ того, чтобы включить его в функционирование социальной машины.⁷ Ћн не доверЯет таким словам, как "субъект", "личность", "свободный выбор", "ответственность". ‚се это ловушки, созданные длЯ того, чтобы внедрить в человеческую душу „ругого, и заставить ее считать этого „ругого собой. ’ам, где наивный человек видит "себЯ", "свое истинное џ", постмодернист видит „ругого; там где наивный ищет "субъект" в его первозданной чистоте и подлинности, постмодернист видит отчуждение.

‚торой способ избавлениЯ - активное и самостоЯтельное конструирование внутреннего „ругого, - относительно "хорошего" внутреннего „ругого. Ћн содержит в себе две возможности. Џервую мы условно назовем "программой Ќанси". ‚ыход здесь - хорошее окружение: некое сообщество, которое ЯвлЯетсЯ хорошим „ругим длЯ своих членов. ‚тораЯ возможность - "программа позднего ”уко". ‘амому построить у себЯ внутри своего собственного хорошего „ругого, и тем достичь относительной автономности перед лицом социума. ђазумеетсЯ, этот внутренний „ругой строитсЯ не из ничего, не из пустоты, а из обломков, узлов и противоречий социальных „ругих, которые человек находит вокруг себЯ и внутри себЯ. ‚ поисках нужного метода, ”уко в своих последних работах обратилсЯ к опыту стоиков и других философских школ эллинизма.

"Џрограмма Џелевина" радикально отличаетсЯ от всех этих решений. Ћн требует полного изгнаниЯ всех внутренних „ругих. - Ћн претендует именно на ту "суверенную внутреннюю территорию", которой длЯ постмодернистов не существует. Љроме социальных персонажей и их обломков, внутри человека есть то, что находитсЯ по ту сторону всЯкой определенности, по ту сторону времени и пространства, что существовало изначально и пребудет всегда. ‚се страданиЯ и житейские заботы относЯтсЯ не к нему, а к паразитарным, внедренным извне социальным персонажам. Ќазвать этот просвет свободы "трансцендентальным субъектом" было бы конечно неверно, скорее, можно вести речь о "собственном внутреннем месте", о "внутреннем царском троне", который есть у каждого человека. ќто собственное внутреннее место Џелевин и дзэн-буддисты называют Џустотой. Ћтождествление с нею, отстранение от всего, что ею не ЯвлЯетсЯ, и есть конечнаЯ цель.⁸

’о, что в экзистенциальной философии называетсЯ "конечностью человеческого существованиЯ", некие первичные условиЯ человеческого бытиЯ в мире, через которые и посредством которых человек живет, смотрит на себЯ и на мир, Џелевин объЯвлЯет "навозным шаром". Ћн предлагает отбросить его от себЯ как можно скорее. ‚ отличие от него, последние до-постмодернистские философы ‡апада, в частности •айдеггер, предлагали взЯть этот навозный шар, первично данное человеку существование, за основу, и через него, как через магический кристалл, смотреть на окружающий мир и на самого человека.⁹ …сли длЯ экзистенциалистов этот навозный шар вытеснЯет из полЯ зрениЯ самого человека, становитсЯ ему полностью тождественным, а постмодернисты, выбрасываЯ этот шар на помойку, говорЯт при этом и о "смерти человека", тем самым соглашаЯсь с их отождествлением, то Џелевин утверждает принципиальную разницу между этими двумЯ субстанциЯми. "—еловек" длЯ него остаетсЯ чем-то позитивным вне и без навозного шара. Љак видим, в своем утверждении он противостоит не только канонам постмодернизма, но и всей западной философской традиции последних полутора столетий.

Џ“‘’Ћ’Ђ Џ…‹…‚€ЌЂ € Џ“‘’Ћ’Ђ ”“ЉЋ

‚прочем, человек искушенный и проницательный может возразить мне: "„а верно ли, что Џелевин, в своем утверждении позитивного, противоречит постмодернизму? ‚сЯ его позитивнаЯ программа сводитсЯ к понЯтию пустоты, - а ведь известно, что "пустотой" баловалсЯ и сам Њишель ”уко."¹⁰ - „ействительно, Њишель ”уко использовал понЯтие пустоты. Ћ, если бы можно было взЯть и сказать: "‚от это пустота ЏелевинскаЯ (и буддистскаЯ), она означает то-то и то-то, а вот это пустота ”уко, и она означает совсем другое, а именно..." Љ сожалению, так сказать нельзЯ, ибо сущность этих двух понЯтий и состоит в их фундаментальной неопределимости. ‚ этом заключаетсЯ и главнаЯ опасность.

ѓлавным специалистом по пустоте ”уко ЯвлЯетсЯ у нас, судЯ по всему, ‚алерий Џодорога.¹¹ Ћт его анализа этого понЯтиЯ мы и будем отталкиватьсЯ. Џодорога сопоставлЯет эту "пустоту", "не-место", "пробел", "лакуну", "нейтральное пространство", "отсутствие бытиЯ" ”уко с "доктриной пустоты" христианских мистиков. ђазличие он видит в том, что мистикам пустота нужна была, чтобы расчистить внутри себЯ пространство длЯ Ѓога, выбросив во вне все профанное. “ ”уко же ‚нутреннее как противоположность ‚нешнему вообще исключаетсЯ. …го пустота "вызвана к жизни лишь свободой умножающихсЯ различий, котораЯ не только не нуждаетсЯ во ‚нутреннем, но и не может в себЯ его включить." "ЌекаЯ почти безмЯтежнаЯ и ровнаЯ пустота, словно некий лист беловатой бумаги, на который никакое имЯ не может быть нанесено, словно задник странного театрального представлениЯ, инертный по отношению к действию..." ќто пустота "ничто не отражающаЯ, и потому ничто не может быть на ней предначертано, некаЯ поверхность, абсолютно инертнаЯ, причем настолько, что никакое орудие не оставлЯет следов на ней, и никакие силы, вступившие в противоборство, не могут поколебать ее безмЯтежное присутствие." Ћна и только она "позволЯет все видеть и все наделЯть значением." ќта пустота - не просто пустота отсутствиЯ Ѓога, она сама замещает его: она обладает онтологическим верховенством над всем остальным. …сли вообще имеет смысл говорить о существовании чего бы то ни было, то прежде всего существует эта пустота, а уж потом, во вторую очередь, - все остальное. ‚се на ней основываетсЯ, все ею держитсЯ и получает от нее свой смысл.

’от, кто имеет представление о дзэн-буддизме, будет удивлен поразительным сходством описанной выше пустоты ”уко и пустоты буддистов.¹² Њы видим теперь, что худшее заключаетсЯ отнюдь не в том, что Џелевин просто "использует" постмодернизм длЯ достижениЯ каких-то своих посторонних целей. € не в том, что он просто предлагает ему некую альтернативу. Ќет, его изощренное коварство не могло удовлетворитьсЯ столь незатейливым умыслом. Џелевин покушаетсЯ на сам постмодернизм в его непорочной сущности. Ћн осуществлЯет подмену внутри него самого. € подмену столь искусную, что о ней не так-то просто говорить. ‚се дело в том, что пустота ”уко - нечто совсем незавершенное и неопределенное. ’о же самое можно сказать и о прозрениЯх „елеза и ѓваттари - ведь их уход в мир машин желаниЯ можно интерпретировать и по-Џелевински. Џостмодернизм принципиально незавершен. Ќа любое положительное утверждение, пусть даже собственное утверждение, у него всегда найдетсЯ сомнение.¹³ ‚ этой незавершенности и состоит его главнаЯ ценность. Џустота нужна была ”уко не длЯ того, чтобы закуклитьсЯ в ней, как это делают дзэн-буддисты, а наоборот, чтобы через нее войти в более непосредственные отношениЯ со всем остальным миром.¹⁴ Ќам, нашим поколениЯм, невероЯтно повезло: мы родились в мир, в котором отсутствует целостное метафизическое знание. Ќикто не знает, где правда, где ложь, и как отличить одно от другого, и потому нам разрешены все эксперименты, которые только возможны. Ќаука превратилась в литературу, литература в философию, философиЯ в мифологию, мифологиЯ - в норму повседневной жизни. „остоевский сформулировал это ощущение в своей знаменитой фразе "все дозволено". ќто ощущение вседозволенности вызывает приступ перманентной эйфории у всех современных философов, начинаЯ с Ќицше.¹⁵ € дешево они это ощущение не продадут. Џока эта брешь, этот "эпистемологический разрыв" не закрылсЯ, не заплыл жиром, - жизнь остаетсЯ удивительной и прекрасной.

€ тут вдруг откуда-то с ‚остока, из ‚нутренней Њонголии, к нам приходит некий учитель, который подсовывает вместо этой открытой и свободной пустоты ”уко древнюю и сумрачную восточную пустоту. ЏользуЯсь внешним сходством, он подменЯет ее, и превращает всю современную западную философию чуть ли не в пропедевтику к буддийскому канону. ќтим жестом фокусника он "закрывает проблему", над которой бились все западные умы, начинаЯ с минус шестого века. Ќо постмодернизм не нуждаетсЯ в этой "доделке до буддизма", - просто потому, что сам представлЯет собой западный аналог этой традиции, причем рожденный самим же ‡ападом. € европейским людЯм помочь может только она. ‚озможно, европейскаЯ традициЯ дзэн-постмодернизма еще не вполне доведена до совершенства, но ученика, который хочет сорвать с дерева верхний и непременно самый спелый плод, учитель дзэна навернЯка ударил бы палкой.

ЉореннаЯ разница между ”уко и Џелевиным состоит в том, что ”уко ищет, а Џелевин уже знает. Џустота ”уко ничего не обещает, но в один прекрасный момент может превратитьсЯ во все что угодно, и даже если не превратитсЯ, сам этот поиск обладает собственной ценностью. Џустота Џелевина так навсегда и останетсЯ пустотой, - длЯ того, кто примет ее из его рук. Ђбсолютное сомнение он подменЯет сомнением относительным. Ќо относительное, ограниченное сомнение - это вообще уже не сомнение, это религиознаЯ вера. € как любаЯ религиознаЯ вера - это следствие эпистемологической усталости. Љак писал об этом ћлиус ќвола, "лучше знать, что ты ничего не знаешь, чем верить. ‚ действительности человек верит только тогда, когда он ничего не знает и думает, что так никогда и не сможет ничего узнать."¹⁶ “читель дзэна высказал бы эту мысль проще: "Љогда пытаютсЯ увидеть высшее, падают ниже."

Џутать пустоту Џелевина и пустоту ”уко, это значит путать буддизм и постмодернизм, ‚осток и ‡апад, черное и белое.¹⁷ ‚ыражаЯсь аллегорически, в лице Џелевина перед нами предстает вечно юный ‚осток, обрЯдившийсЯ в ветхие одежды ‡апада, чтобы посрамить его убогую старческую мудрость. Ѓарон “нгерн, одевший черную эсэсовскую форму, чтобы наконец разделатьсЯ с †аком „еррида, а заодно - с Ѓахтиным и „остоевским. ‹ет девЯносто назад ‚Ячеслав €ванов написал бы об этом так: "Џустота ”уко и пустота Џелевина - это два различных бытиЯ, подчиненных каждое своему отдельному внутреннему закону. “ ”уко это пустота западнаЯ, у Џелевина - восточнаЯ. ‡ападнаЯ пустота, неудовлетвореннаЯ и насмешливаЯ, - и восточнаЯ пустота, самоуглубленнаЯ и спокойнаЯ. Њы видим теперь, как на русской земле сошлись в смертельном поединке две пустоты: пустота ‡апада и пустота ‚остока."

ђ“‘‘Љ€‰ Љ‹Ђ‘‘€—…‘Љ€‰ ЏЋ‘’ђ…”‹…Љ’€‚Ќ›‰ ЏЋ‘’ЊЋ„…ђЌ€‡Њ ЉЂЉ ‹€’…ђЂ’“ђЌЂџ ЉЋ‹Ђ

ђассуждаЯ о творчестве писателЯ, всегда хочетсЯ наградить его этикеткой, местом в энтомологической коллекции: отнести его к той или иной литературной школе, направлению. "‹итературнаЯ школа" - понЯтие довольно условное. —то нужно, например, длЯ того, чтобы группу писателей можно было формально объединить в некую школу, направление или течение? ‘овсем необЯзательно, чтобы они сами так себЯ называли. „остаточно, чтобы их так называли другие - все или просто многие, даже если сами они будут возражать. Џоскольку понЯтие "многие" определить трудно, в пределе, длЯ того чтобы образовать "литературную школу", нам хватит одного-единственного человека, который, в общем-то, может не иметь к этой школе никакого отношениЯ. Љ тому же, никто ведь и не вынуждает писателЯ принадлежать к одной-единственной школе. ‚ одном аспекте, в контексте его восприЯтиЯ какой-то конкретной группой юридических и физических лиц, он может принадлежать к одной школе, в другом - к другой. ‹итературную школу, таким образом, создают не писатели, а читатели и критики. Џисатель здесь - персонаж второстепенный.¹⁸

Ћбуреваемый этими и другими мыслЯми, нужную этикетку Я придумал довольно легко. Џелевин - постмодернист, и Џелевин - русский классический писатель-идеолог. ‘лово "идеолог" здесь пожалуй излишне - русский классический писатель это и есть идеолог по определению. ‡начит, соединив эти два предиката, мы получаем "русский классический постмодернизм".

‚озможны здесь только два возражениЯ. ‚о-первых, не подойдет ли эта метка к чему-то другому лучше, чем к Џелевину? Ќо очевидное соображение показывает, что термин "русский классический постмодерн" идеально соответствует именно Џелевину. …сли постмодернизм вообще бывает русским и классическим, никакую другую форму иметь он просто не может. ‚торое возражение: правомерно ли, в свете вышесказанного, оставлЯть за Џелевиным термин "постмодернизм"? - Ќо такое же очевидное соображение показывает, что если нечто русское и классическое вообще можно назвать постмодернизмом, то оно само собой примет форму творчества ‚иктора Џелевина.

€ вот почему. Љлассический постмодернизм слишком легок и абстрактен длЯ русской души. ‹егко пресыщенному западному человеку быть постмодернистом и предаватьсЯ беззаботной интеллектуальной игре. …сли гнет примитивных материальных потребностей отходит на второй план, жизнь и смерть становЯтсЯ равно привлекательны во всех своих проЯвлениЯх. ѓнусные материальные подробности вообще уже не принимаютсЯ в расчет. Њишель ”уко мог позволить себе умереть от ‘Џ€„а,¹⁹ и при этом осталсЯ свЯтым. †иль „елез, подобно ќкзюпери и ѓастелло, с легкой душой отправилсЯ в свой последний полет. Љак сформулировал эту мысль “мберто ќко, "умереть красиво может тот, кто жил роскошно". ЋтвлеченнаЯ философиЯ подходит тому, чьи проблемы столь же возвышенны и утонченны. ђусскому человеку, с его убогой и гнусной внешней реальностью, нужно нечто более позитивное и устойчивое. Ћн хочет не играть, а найти спасение. ќто как в ђиме: стоицизм - длЯ аристократов, христианство - длЯ толпы. Џоэтому философиЯ постмодернизма на русской почве неизбежно должна принимать форму положительной религии. …сли провести аналогию с поверхностно понЯтым буддизмом, она не может удержатьсЯ в форме •инаЯны, абстрактного и сурового учениЯ, и переходит в форму ЊахаЯны, доступную и понЯтную большему числу людей.

’ем не менее, поразмыслив немного, Я понЯл, что мое определение Џелевинской школы все-таки не ЯвлЯетсЯ исчерпывающим. ‘лова "постмодернизм", "постмодернистское искусство", нагружены определенным отрицательным содержанием. ‘разу представлЯетсЯ некий текст, написанный не длЯ читателей, а длЯ литературных критиков и теоретиков литературы. ‚ котором изображаетсЯ не предмет, не действие, не событие, а зацикленнаЯ рефлексиЯ писателЯ, часто плаксиваЯ и истеричнаЯ. ‚ котором эта зацикленнаЯ рефлексиЯ не оставлЯет места длЯ удовольствиЯ. џ уж не говорю о том, какую форму все это принимает у нас, в ђоссии. Ћбматерить Џелевина этим словом - нет, это было бы слишком кощунственно. ‚едь даже лучшие представители ‡апада, даже “мберто ќко кажетсЯ по сравнению с ним всего лишь скучным и надоедливым болтуном. Љ Џелевинскому "постмодернизму" нужно присоединить определенную приставку, котораЯ бы нейтрализовала этот отрицательный смысл. Њы назовем его постмодернизм "пострефлективным" - в противоположность другому, "рефлективному" постмодернизму. Љонечно, это означает не то, что у Џелевина вообще отсутствует рефлексиЯ, а то, что его можно читать, и можно получать от этого удовольствие. Ћн пишет отнюдь не только длЯ тех, кто хочет написать о нем диссертацию или критическую статью, но и длЯ нас, простых смертных, которые никогда не пишут ни диссертаций, ни критических статей.

€так, полное название Џелевинской школы будет ђусский Љлассический Џострефлективный Џостмодернизм. (‘окращено "ђЉЏЏ" - выглЯдит революционно и по-русски.) ќту школу мы сформировали "под Џелевина", но теперь возникает закономерный вопрос: кто еще из русских писателей достоин того, чтобы отнести его к ней? Љаковы предшественники Џелевина в рамках этой почтенной школы? Џри этом у нас будет только три критериЯ: русскаЯ классичность, постмодерничность, и пострефлективность. Џоскольку речь идет о предшественниках, у которых тенденциЯ еще только прощупывалась, первый и последний критерии мы будем понимать в самом слабом смысле. "ђусскаЯ классичность" - это не обЯзательно позитивнаЯ идеологическаЯ программа, достаточно и идеологической критики - нужно только чтобы эта критика не была просто заурЯдной сатирой, а имела у себЯ внутри что-то искреннее и чистое, пусть еще даже и не перелитое в выразимую форму. "Џострефлективность" же означает просто живой интерес у массового читателЯ (зрителЯ). …динственно не поколебленным критерием должен остатьсЯ постмодернизм, "стеб и игра на грани стеба", как мы определили это выше.

‘амого первого и самого главного предшественника, зачинателЯ этой школы, определить довольно просто. ќто, конечно же, незабвенный ‚енедикт …рофеев. …сли позднего Џелевина с ним сравнивать не легко, то в "Ћмоне ђа" преемственность заметить чуть легче. €меетсЯ в виду не то, что Џелевин подражал …рофееву, а то что сам ранний Џелевин, в смысле русской классичности, был еще ближе к нему, чем к себе теперешнему, ранне-среднему²⁰. ЏрЯмую духовную преемственность, кстати, можно заметить в одной маленькой вещице: это уже упоминавшийсЯ мной рассказ "„ень бульдозериста".

‚торого отца-основателЯ этой школы трудно назвать предшественником Џелевина, поскольку они с ним почти ровесники. ’рудно назвать его и отцом-основателем, поскольку он сам, вообще говорЯ, не был писателем. ‚ эпоху постмодернизма, однако, границы между разными формами искусства довольно условны. Ћбщий дух здесь значит гораздо больше. Џоэтому светлой памЯти ‘ергей Љурехин в общей системе координат будет лежать несомненно ближе к Џелевину, чем к кому-либо другому. ’ак же и ‚иктор Џелевин в народном сознании несомненно находитсЯ ближе к Љурехину, чем к какому-либо из своих коллег-писателей. ЋпЯть же, если взЯть раннее творчество Џелевина, сходство просто поразительное. ‘оздаетсЯ впечатление, что оба они использовали тогда одну и ту же разновидность стеба и гротеска.

€з крупных фигур отнести к этому направлению больше некого. Њы имеем, таким образом, два поколениЯ русского классического пострефлективного постмодерна. ‚ учебнике об этом напишут так: "‡ачинателем этой школы был ‚енедикт …рофеев, ее наиболее Яркие представители в 80-90-е годы прошлого века - ‘ергей Љурехин и ‚иктор Џелевин. ‚ последнем она и обрела свое истинное, неповторимое лицо."

—то можно сказать о дальнейшем развитии этой школы? …сли продлЯть школу Џелевина в прошлое, быть может, особенных оснований нет, то ее продолжение в будущем несомненно. ’ак, как пишет Џелевин, сейчас не пишет никто. ‘ледует ожидать многочисленных подражателей и учеников. € несмотрЯ на относительную молодость школы, уже сейчас можно проследить своеобразную сексуально-политическую эволюцию. ‘амый ранний ее представитель, несмотрЯ на дань социальному критицизму, неизбежную в те годы, политически стоЯл все-таки на левых позициЯх, а сексуально - на правых (консервативных, романтических). ‚торое поколение сместилось к центру - в обоих отношениЯх. ‹огично предположить, что политическаЯ позициЯ третьего поколениЯ сдвинетсЯ еще дальше к крайне правому, экстремистскому полюсу, а его сексуальные взглЯды, парадоксальным образом, приобретут крайнюю левизну и эксцентричность.

ђазрыв между формой и содержанием будет непрерывно нарастать, он должен дойти до своих логических пределов. Љрайний предел - использование средств постмодернизма длЯ пропаганды крайне правой, экстремистской, и даже откровенно фашистской идеологии. ‹огика развитиЯ есть логика исчерпаниЯ ближайших возможностей, и не будет ничего странного, если лет через пЯть от какого-нибудь из учеников и подражателей Џелевина мы получим, например, "Ђпологию ’ретьего ђейха", написанную (как это ни печально) убедительно, завлекательно и высокохудожественным Языком²¹.

‚тораЯ линиЯ развитиЯ - эскалациЯ сексуальной экзотики. ЌесмотрЯ на современный разгул порнографии и эротики, ресурсы в этой области, как не странно, еще не исчерпаны. Ќапример, почти не затронута тема платонической, романтической зоофилии. •отЯ первые попытки разработать эту тему уже имеютсЯ (один из рассказов Џелевина). ‘екс насекомых, зачастую межвидовой, тем же Џелевиным рассмотрен с почти исчерпывающей полнотой и убедительностью. Џелевин, кстати, сам сформулировал свое порнографическое кредо. "…сли бы мне надо было написать по-настоЯщему сильную эротическую сцену, Я дал бы несколько намеков, а остальное заполнил бы невнЯтным разговором. Џотому что изображать нечего - все должен достроить ум."²² ’аким образом, присутствие секса у него обнаруживаетсЯ именно через его отсутствие. (…сть о чем подумать цензуре!) ‡десь есть определеннаЯ структурнаЯ аналогиЯ с полюбившимсЯ мне "„нем бульдозериста". ’ам тоже мат маскировалсЯ под нечто прЯмо противоположное мату, и именно поэтому воспринималсЯ как мат. ‚от что значит эзоповскаЯ выучка! –ензура всегда шла на пользу русской литературе. ‘амую грЯзную, разнузданную порнографию Џелевин способен замаскировать под философский диалог, или невинный разговор о цветиках и букашках. ‘овременнаЯ порноиндустриЯ получила в его лице бесценного теоретика. —то теперь значат все цензурные запреты? ‚озникает и другаЯ идеЯ: быть может, современнаЯ порнографиЯ - это никакаЯ не порнографиЯ, просто принцип Џелевина там используют наоборот. ‹юди ведут серьезные философские дискуссии, читают друг другу стихи - Ѓайрона, ѓельдерлина, Џастернака, - но из скромности и стыдливости, чтобы не оскорблЯть убогое большинство, маскируют все это под секс.

Њожно попытатьсЯ определить не только общие тенденции этой школы, но и конкретные черты физиономии ее грЯдущих представителей. ‚ыше мы поставили Џелевина в один рЯд с Љафкой и ѓессе. ќто, конечно же, верно лишь отчасти. ‹итературнаЯ ниша Џелевина - это все-таки Ѓорхес и Љортасар, их синтез и симбиоз, с некоторой примесью „жанни ђодари. Љафка и ѓессе составлЯют особые, еще вакантные позиции философской прозы. „ве эти ниши будут заполнены, вероЯтно, третьим поколением этой школы.

„аже от самых мрачных вещей Џелевина ("‚ести из Ќепала", "“хрЯб", "‚строенный напоминатель") у читателЯ остаетсЯ светлое впечатление. Љафкианский Џелевин, напротив, должен оставлЯть жуткое и мрачное ощущение, ощущение больных зубов, без всЯкой перспективы избавлениЯ в спасительной Џустоте. „ругаЯ свободнаЯ ниша, Џелевинский ѓессе, проповедник активной жизни в мире сем, должен сочетать в себе сумрачную торжественность позднего ѓессе и, с поправкой на современные обстоЯтельства, вполне недвусмысленный призыв щелкнуть затвором, который иногда можно было услышать у раннего ѓессе. ‘корее всего, это будет тот напророченный мной апологет третьего рейха и философии концлагерей. "’аким образом," - как было бы написано в диссертации по литературной футорологии, - "нам удалось предсказать как минимум двух грЯдущих писателей из школы ђЉЏЏ, а также описать их предполагаемые свойства".

€Ќ”…ђЌЂ‹њЌ›… Џ…ђ‘Џ…Љ’€‚›

‚прочем, и сам Џелевин еще далеко не исчерпал свой творческий потенциал, искать наследников ему пока рановато. ‘ точки зрениЯ морали и нравственности обвинЯть его тоже еще рано: идеи, которые он проповедует, весьма гуманны. Љ тому же, они составлЯют долгожданное противоЯдие против захлестнувшего нас всех штольцевского маразма. Ћднако все это вполне окупаетсЯ их фантастически высокой поражающей силой. Љачество, а вместе с ним и убойнаЯ сила его продукции, возрастает в геометрической прогрессии. "—апаев и Џустота" в этом смысле настолько превосходит "Ћмон ђа", одну из первых его вещей, что, учитываЯ возраст писателЯ (всего 35 лет), поневоле становитсЯ страшно за будущее наших детей.

Ќесомненно, в ближайшем будущем нам следует ожидать новую волну русского буддизма. ђоссиЯ удивительно чувствительна к таким вещам. Ќа своей жизни Я перевидал множество фанатов ѓессе, Ѓорхеса, Љортасара, не говорЯ уже о Љастанеде и ’олкиене. ”анатов настоЯщих, с горЯщими глазами, они готовы были чуть ли не жизнь отдать за идеи, которые длЯ их автора были, скорее всего, послеобеденной интеллектуальной игрой. Ђ после того, как “мберто ќко написал свой "ЊаЯтник ”уко", на “рале возник орден тамплиеров - и не где-нибудь, а в среде партийно-хозЯйственного актива. Љстати, не оттуда ли пошла "уральскаЯ культурнаЯ революциЯ", котораЯ подарила нам "Ќаутилус", "Ђгату Љристи" и рЯд политических деЯтелей?

Џриемы Џелевина уже и сейчас выходЯт за пределы объЯснимого, невольно выставлЯЯ на свет монструозную инфернальность этого писателЯ (или инфернальную монструозность - как сказал бы он сам). Ќеизвестно, какими средствами он этого добиваетсЯ, но в некоторых местах его последнего романа, на фоне обычного текста, Явственно ощущаетсЯ как бы отдаленный гул, или, скорее, почти физиологическое ощущение мистического света, втЯгивание в какую-то светлую область. ‘ознание постепенно соприкасаетсЯ с мистической просветленностью, котораЯ прЯмо-таки ощущаетсЯ на вкус, или, точнее, котораЯ нас самих ощущает на вкус и уже пробует слегка пожевать. ‚озможно, виной тому особеннаЯ, светлаЯ и неторопливаЯ легкость Языка.

€так, опровергаЯ Њечникова и Џастера, и все достижениЯ биологии за последние сто пЯтьдесЯт лет, в ђоссии сам собой, на пустом месте, буквально из ничего, самозародилсЯ идеолог высочайшего класса. ‚ плане промываниЯ мозгов все современные отечественные писатели по сравнению с ним - просто маленькие наивные дети, которые могут убедить только тех, кто и так уже убежден. …сли бы такой человек помог †ириновскому написать его книгу, мы бы все на прошлых выборах голосовали за ‹„Џђ. Људа смотрЯт политические партии? ’рудно понЯть, что вызывает отток идеологов большого стилЯ из политики - господство ли там воинствующей посредственности, или леность и абстинентность самих этих идеологов. ‚прочем, все к лучшему. —то могут сделать идеологи большого стилЯ, когда дорвутсЯ до кнопок и рычагов, мы уже понаблюдали в первой половине этого века. ’ак что признаваемый и левыми и правыми современный идеологический вакуум, быть может, не самое худшее из зол. •отЯ с другой стороны, в качестве идеолога одной из партий, Џелевин был бы, по крайней мере, под присмотром. €ндивидуальный идеологический проект всегда опаснее коллективного, потому что таит в себе еще никем не изведанные возможности.

€ здесь возникает закономерный вопрос: в чем заключаетсЯ истинный план ‚иктора Џелевина, который он проводит с такой поистине инфернальной настойчивостью? ќто имеет длЯ нас не только теоретический, но, учитываЯ сказанное выше, и практический интерес. Љак нам кажетсЯ, его идеал, движущаЯ цель его экспериментов, не что иное как перекодирующий текст. Ќекий идеальный носитель пропаганды, который бы при его потреблении изменЯл сознание необратимым и заранее заданным образом. ‚ одном из рассказов он случайно проговорилсЯ об этой своей идее. ‚озможно, причина этого саморазоблачениЯ - не случайнаЯ ошибка, а обычнаЯ скаредность писателЯ, желание все наработанные идеи побыстрее пустить в дело. (Ђ может быть, заработал фрейдовский механизм вытеснениЯ и замещениЯ.) ‚ этом рассказе ("Ѓубен нижнего мира") предлагаетсЯ идеЯ текста, который бы при прочтении человеком запускал в нем внутренний механизм саморазрушениЯ. ЏонЯтно, что здесь, длЯ маскировки, идеЯ облечена в гротескную и заведомо нереальную форму. ќтот рассказ, однако, помогает нам угадать общее направление мыслей писателЯ. Ћсобенно в контексте его интереса к вопросам пропаганды вообще, и к фашистской пропаганде в особенности (см. например рассказ "Ћружие возмездиЯ"). ЏонЯтно, что Џелевин не собираетсЯ разрушать hardware. …го интересует software и только software. € как раз здесь принципиально ничего невозможного нет. ‚се мы знаем о компьютерных вирусах. Ќикто не гарантирует, что некий текст, некий комплекс идей и вербальных сигналов, не может полностью дезинтегрировать содержимое человеческого мозга и потом собрать его заново, в нужной кому-то конфигурации. Џервую часть проекта вчерне разработал постмодернизм, втораЯ еще ждет своего создателЯ. €менно созданием такого вируса и занимаетсЯ сегоднЯ ‚иктор Џелевин. €, к сожалению, остановить его на этом пути практически невозможно. Њожет быть уже сегоднЯ, уже сейчас он написал эту роковую последовательность букв, и теперь никто и ничто не сможет нас от него защитить. Ђ может быть, он сделал это еще вчера, и только постепенность действиЯ этого оружиЯ еще не дала нам его на себе почувствовать.

февраль-июнь 1997

¹ €з виртуальной конференции Џелевина в журнале Zhurnal.Ru (11 февралЯ 1997). Џолный текст конференции расположен по адресу http://www.zhurnal.ru/transcripts/pel-tr.htm

² Љак писал об этом ‘алтыков-™едрин, "литература и пропаганда - одно и то же."

³ ‚ключаЯ сюда и тех многочисленных интеллигентов, которые велением судеб трудЯтсЯ уже отнюдь не на поприще культуры, науки и образованиЯ.

⁴ Њне не хотелось брать в качестве "отрицательных примеров" современных писателей.

⁵ ќто было написано в феврале, а в начале июнЯ в магазине "Ѓиблиоглобус" "—апаев и Џустота" по покупаемости вошел в первую тройку, сравнЯвшись по своей популЯрности с отечественным криминальным чтивом. - ‚есьма любопытный факт длЯ произведениЯ серьезной литературы (тем более нового), который невольно вызывает в памЯти времена советского прошлого.

⁶ Ѓахтин Њ.Њ. Џроблемы творчества/поэтики „остоевского. Љиев 1994. ‘тр. 187.

⁷ “ Џелевина эта тема наиболее Ярко разработана в рассказе "†изнь и приключениЯ сараЯ Ќомер XII."

⁸ ’ермины "избавление", "внутреннее место", "царский трон", конечно же, не отражают собой истинную суть дзэн-буддизма, как не отражают ее и никакие другие термины. Ћни содержат в себе лишь намек и метафору. Џоэтому, чтобы не смущать тех, кто посвЯщен в тонкости этого учениЯ, расхождение между буддизмом и постмодернизмом можно сформулировать еще более осторожно. ‚ буддизме "окончательное освобождение" возможно и достижимо, существует даже его тщательно разработаннаЯ практика (в этом и только в этом смысле "внутреннее место" существует), тогда как в постмодернизме возможно только постоЯнное бегство, без надежды на счастливый исход, заранее проиграннаЯ партиЯ. ’о "мистическое удовольствие", к которому стремитсЯ постмодернист, есть не удовольствие покоЯ и безмЯтежности, а скорее чувство, которое испытывает чеченский партизан, когда он, злобно и весело постреливаЯ, до последнего защищает заведомо обреченную позицию. €ли террорист, который заложил бомбу в казино, но сам, до последней минуты, с легким сердцем играет там в биллиард. €ли преступник, снова и снова уходЯщий из-под носа у полиции, но уверенный в том, что когда-нибудь все равно попадет на электрический стул: эта финальнаЯ обреченность убивает в нем страх и придает особенную пикантность его приключениЯм.

⁹ „олжно быть, именно через его коричневые грани высмотрел •айдеггер те протофашистские истины, которые можно найти в "Ѓытии и времени".

¹⁰ …ще одна пустота постмодернизма, пустота Ѓодрийара, о которой он говорит в своей книге "Ћ совращении", лежит в несколько иной плоскости и не имеет отношениЯ к предмету нашего разбирательства.

¹¹ Ђнализ пустоты ”уко см. в его статье в десЯтом номере "Љомментариев", на стр. 23-32. http://rema.ru/KOMMENT/komm/podoroga.htm

¹² Ќекоторое буквальное различие с буддизмом (и Џелевиным) состоит в том, что ”уко (и Џодорога) погружение в эту пустоту называют сном, а мир реальности и различиЯ - бодрствованием. ’огда как на самом деле все, конечно же, обстоит наоборот.

¹³ Ќу вот, опЯть Я сбилсЯ, и написал фразу, котораЯ в равной мере справедлива и длЯ дзэн-буддизма.

¹⁴ џзык здесь бессилен: дзэн-буддист вполне мог бы подписатьсЯ под этим "позитивным" использованием пустоты.

¹⁵ Ѓыть может, этим и объЯснЯетсЯ часто невнЯтнаЯ речь постмодернистов.

¹⁶ ќвола ћ. "џзыческий империализм." Ѓ.м.: ђусское слово, 1992. ‘тр. 70. „а простЯт менЯ св. ”уко, св. „елез и другие отцы-постмодернисты за то, что Я защищаю их светлое учение словами барона ќволы.

¹⁷ ‡десь, в определении световой гаммы, Я конечно же допустил риторическое преувеличение. Џустота ”уко, по его свидетельствам, действительно белаЯ, девственно чистаЯ. ’огда как пустота Џелевина отнюдь не чернаЯ: она цветнаЯ, перепачканнаЯ всеми цветами радуги.

¹⁸ ‚ конце концов, подлинный Џелевин (вспоминаЯ его собственную теорию) есть не более чем коллективнаЯ галлюцинациЯ в сознании его читателей.

¹⁹ Ќе понимаю, из какого особенного почтениЯ это слово обычно пишут с большой буквы.

²⁰ ’ермин "cредний Џелевин" имеет смысл зарезервировать за его творчеством в 40-50 лет.

²¹ Ђ еще через десЯть лет нас всех посадЯт в концлагерь, чтобы там, в тишине и покое, мы постепенно постигали буддийские истины.

²² "—апаев и Џустота", стр. 343.

’екст опубликован в "Ќовом ‹итературном Ћбозрении", N. 28 (1997), стр. 244-259.
(‘) "Ќовое ‹итературное Ћбозрение" 1997
Џри перепечатке материалов ссылка на "Ќ‹Ћ" обЯзательна
Њосква, 129626 абонент. Ящик 55, тел. (095) 976-4788, факс (095) 977-0828
подписной индекс: "Љнига-сервис" - 39356, "ђоспечать" - 47147
mailto: nlo.ltd@g23.relcom.ru
http://russia.agama.com/r_club/journals/nlo/contens.htm

(‘) ‘ергей Љорнев: детский писатель и маргинальный философ
mailto: kornev@usa.net
http://www.chat.ru/~kornev/


Last-modified: Fri, 17 Apr 1998 10:27:16 GMT
Ћцените этот текст:

‘ергей Љорнев. ‘толкновение пустот: может ли постмодернизм быть русским и классическим?

‘ергей Љорнев. ‘толкновение пустот:
может ли постмодернизм быть русским и классическим?