        ‚иктор Џелевин. Ћмон ђа

---------------------------------------------------------------
 &copy; Copyright ‚иктор Џелевин
 "’екст". Њосква   -   1991
 Џроверка и вычитка текста - ‘правочнаЯ ‘лужба ђусского џзыка rusyaz.lib.ru і http://rusyaz.lib.ru
---------------------------------------------------------------


                                  ѓероЯм  ‘оветского Љосмоса


        1

     Ћмон - имЯ не особо частое и,  может,  не  самое  лучшее,
какое  бывает.  ЊенЯ  так  назвал  отец, который всю свою жизнь
проработал в милиции и хотел, чтобы Я тоже стал милиционером.
     - Џойми, Ћмка, - часто говорил он мне, выпив, - пойдешь
в милицию  -  так  с  таким  именем,  да  еще  если  в  партию
вступишь...
     •оть  отцу  и  приходилось иногда стрелЯть в людей, он был
человек незлой души, по природе веселый и отзывчивый.  ЊенЯ  он
очень  любил  и  надеЯлсЯ,  что  хотЯ бы мне удастсЯ то, что не
удалось в жизни ему. Ђ хотел  он  получить  участок  земли  под
Њосквой  и  начать  выращивать на нем свеклу и огурцы - не длЯ
того, чтобы продавать их на рынке или съедать, хотЯ и  это  все
тоже,  а  длЯ  того, чтобы, раздевшись до поЯса, рубить лопатой
землю, смотреть, как шевелЯтсЯ красные черви и другаЯ подземнаЯ
жизнь, чтобы возить через весь дачный поселок тачки с  навозом,
останавливаЯсь  у  чужих  калиток побалагурить. Љогда он понЯл,
что ничего из этого у него не выйдет, он  стал  надеЯтьсЯ,  что
счастливую  жизнь проживет хотЯ бы один из братьев Љривомазовых
(мой старший брат Ћвир, которого отец хотел сделать дипломатом,
умер от менингита в четвертом классе, и Я помню только, что  на
лбу у него была продолговатаЯ большаЯ родинка).
     Њне отцовские планы на мой счет особого довериЯ не внушали,
ведь  сам  он  был  партийный,  имЯ  у  него было хорошее -
Њатвей, но все, что он  себе  выслужил,  это  нищую  пенсию  да
одинокое старческое пьЯнство.
     Њаму   Я  помню  плохо.  Ћсталось  в  памЯти  только  одно
воспоминание - как пьЯный папа в форме  пытаетсЯ  вытЯнуть  из
кобуры  пистолет,  а она, простоволосаЯ и всЯ в слезах, хватает
его за руки и кричит:
     - Њатвей, опомнись!
     Ћна умерла, когда Я был совсем  маленьким,  и  Я  вырос  у
тетки,  а  отца  навещал  по  выходным. Ћбычно он был опухший и
красный, с косо висЯщим на засаленной пижамной куртке  орденом,
которым  он  очень гордилсЯ. ‚ комнате у него нехорошо пахло, а
на стене висела репродукциЯ  фрески  Њикеланджело  "‘отворение
мира",  где  над  лежащим  на спине Ђдамом парит бородатый Ѓог,
простерший свою длань навстречу тонкой человеческой  руке.  ќта
картинка  довольно  странно действовала на душу отца, и, видно,
что-то ему напоминала из прошлого. “ него в  комнате  Я  обычно
сидел на полу и играл с маленькой железной дорогой, а он храпел
на  раздвинутом  диване.  €ногда он просыпалсЯ, некоторое времЯ
щурил на менЯ глаза, а потом,  опершись  о  пол,  свешивалсЯ  с
дивана  и  протЯгивал  мне  большую  венистую  кисть, которую Я
должен был пожать.
     - ”амилиЯ твоЯ как? - спрашивал он.
     -  Љривомазов,  -  отвечал  Я,  подделываЯ   застенчивую
улыбку,  и он гладил менЯ по голове и кормил конфетами, все это
выходило у него так механически, что мне даже не было противно.
     Ћ тетке мне сказать  почти  нечего  -  она  была  ко  мне
равнодушна  и  старалась,  чтобы  Я  больше  времени проводил в
разных  пионерлагерЯх  и  группах  продленного  днЯ  -  кстати
сказать,  удивительную красоту последнего словосочетаниЯ Я вижу
только сейчас.


     €з своего детства Я запомнил только то, что было  свЯзано,
так  сказать, с мечтой о небе. Љонечно, не с этого началась моЯ
жизнь - еще раньше была длиннаЯ светлаЯ комната, полнаЯ других
детей   и   больших   пластмассовых    кубиков,    беспорЯдочно
разбросанных  по  полу,  были  обледенелые  ступени  деревЯнной
горки, по  которым  Я  торопливо  топал  вверх,  были  какие-то
потрескавшиесЯ  юные  горнисты  из  крашенного гипса во дворе и
много другого. Ќо врЯд ли можно сказать, что все это видел Я: в
раннем детстве (как, быть может, и после смерти)  человек  идет
сразу  во  все стороны, поэтому можно считать, что его еще нет,
личность возникает  позже,  когда  поЯвлЯетсЯ  привЯзанность  к
какому-то одному направлению.
     џ  жил  недалеко от кинотеатра "Љосмос". Ќад нашим районом
господствовала  металлическаЯ  ракета,  стоЯщаЯ  на  сужающемсЯ
столбе  титанового  дыма, похожем на воткнутый в землю огромный
Ятаган. ‘транно, но как личность Я началсЯ не с этой ракеты,  а
с  деревЯнного  самолета на детской площадке у своего дома. ќто
был не совсем самолет, а  скорее  домик  с  двумЯ  окошками,  к
которому во времЯ ремонта прибили сделанные из досок снесенного
забора  крыльЯ  и  хвост,  покрыли  все  это  зеленой краской и
украсили несколькими большими  рыжими  звездами.  ‚нутри  могло
поместитьсЯ  человека  два-три,  и еще был небольшой чердачок с
глЯдЯщим на военкоматовскую стену  треугольным  окошком  -  по
негласному   дворовому   соглашению,   этот  чердачок  считалсЯ
пилотской кабиной, и когда самолет сбивали, сначала выпрыгивали
те, кто сидел в фюзелЯже, и только потом,  когда  землЯ  уже  с
ревом  неслась  к окнам, пилот мог последовать за остальными -
если, конечно, успевал. џ всегда старалсЯ оказатьсЯ пилотом,  и
даже  овладел  умением  видеть небо с облаками и плывущую внизу
землю на месте кирпичной стены  военкомата,  из  окон  которого
безысходно глЯдели волосатые фиалки и пыльные кактусы.
     џ  очень  любил  фильмы  про  летчиков,  с  одним из таких
фильмов и было свЯзано сильнейшее  переживание  моего  детства.
Ћднажды,  в  космически  черный  декабрьский  вечер,  Я включил
теткин телевизор и увидел на его экране  покачивающий  крыльЯми
самолет  с  пиковым  тузом  на  борту  и крестом на фюзелЯже. џ
наклонилсЯ ближе к экрану, и на нем сразу же возник увеличенный
фонарь   кабины:   за   его   толстыми    стеклами    улыбалось
нечеловеческое  лицо  в  очках  вроде  горнолыжных  и в шлеме с
блестЯщими  эбонитовыми  наушниками.  Џилот  поднЯл  ладонь   в
перчатке  с  черным  раструбом  и  помахал  мне рукой. Џотом на
экране поЯвилсЯ фюзелЯж другого самолета,  снЯтый  изнутри:  за
двумЯ  одинаковыми штурвалами сидели два летчика в полушубках и
внимательно следили  сквозь  перехваченный  стальными  полосами
плексиглас  за  эволюциЯми  вражеского  истребителЯ,  летевшего
совсем рЯдом.
     - Њесто девЯть, - сказал один летчик другому. - ‘ажать
будут.
     „ругой, с красивым испитым лицом, кивнул головой.
     - ‡ла на тебЯ не держу, - сказал он,  видимо,  продолжаЯ
прерванный  разговор.  -  Ќо  запомни: чтоб у тебЯ это с ‚арей
было на всю жизнь... „о могилы.
     ’ут Я перестал воспринимать происходЯщее на экране - менЯ
поразила одна мысль, даже не мысль, а ее слабо осознаннаЯ  тень
(словно  сама  мысль  проплыла  где-то  рЯдом  с моей головой и
задела ее лишь своим краем) - о том, что если  Я  только  что,
взглЯнув  на  экран,  как  бы  посмотрел  на мир из кабины, где
сидели два летчика в полушубках  -  то  ничто  не  мешает  мне
попадать  в  эту  и любую другую кабину без всЯкого телевизора,
потому что полет сводитсЯ к набору ощущений, главные из которых
Я   давно   уже   научилсЯ   подделывать,   сидЯ   на   чердаке
краснозвездной  крылатой  избушки,  глЯдЯ  на  заменЯющую  небо
военкоматовскую стену и тихо гудЯ ртом.
     ќто неЯсное  понимание  так  потрЯсло  менЯ,  что  остаток
фильма   Я   досмотрел   не   очень  внимательно,  включаЯсь  в
телевизионную реальность только при поЯвлении на экране  дымных
трасс   или   набегающего   рЯда  стоЯщих  на  земле  вражеских
самолетов. "‡начит,  думал Я,    можно  глЯдеть  из  самого
себЯ,  как  из  самолета,  и  вообще неважно, откуда глЯдишь -
важно, что при этом видишь..." ‘ тех пор, бредЯ по какой-нибудь
зимней улице, Я часто представлЯл себе, что лечу в самолете над
заснеженным  полем,  поворачиваЯ,  Я  наклонЯл  голову,  и  мир
послушно кренилсЯ вправо или влево.
     € все же тот человек, которого Я с полной уверенностью мог
бы назвать   собой,   сложилсЯ   позже   и  постепенно.  Џервым
проблеском своей настоЯщей личности Я считаю ту секунду,  когда
Я  понЯл, что кроме тонкой голубой пленки неба можно стремитьсЯ
еще и в бездонную черноту космоса. ќто произошло в ту же  зиму,
вечером,  когда  Я  гулЯл  по  ‚„Ќ•.  џ  шел по пустой и темной
заснеженной аллее, вдруг слева донеслось жужжание,  похожее  на
звонок огромного телефона. џ повернулсЯ и увидел его.
     Ћткинувшись  назад  и  сидЯ  в  пустоте,  как в кресле, он
медленно плыл вперед, и за ним так же медленно распрЯмлЯлись  в
пространстве  шланги.  ‘текло  его  шлема было черным, и только
треугольный блик горел на нем, но Я знал, что  он  видит  менЯ.
‚озможно,  уже  несколько  веков  он  был  мертв. …го руки были
уверенно протЯнуты к  звездам,  а  ноги  до  такой  степени  не
нуждались ни в какой опоре, что Я понЯл раз и на всю жизнь, что
подлинную  свободу  человеку  может  дать только невесомость,
поэтому, кстати, такую скуку вызывали у менЯ всю жизнь западные
радиоголоса и сочинениЯ разных солженицинов, в душе Я, конечно,
испытывал  омерзение  к  государству,  невнЯтные,  но   грозные
требованиЯ  которого заставлЯли любую, даже на несколько секунд
возникающую группу людей старательно подражать самому похабному
из ее членов, но, понЯв, что мира  и  свободы  на  земле  не
достичь,  духом  Я  устремилсЯ  ввысь,  и  все, чего потребовал
выбранный мною путь, уже не вступало ни в какие противоречиЯ с
моей совестью, потому что совесть звала менЯ в  космос  и  мало
интересовалась происходЯщим на ‡емле.
     Џередо  мной была просто освещеннаЯ прожектором мозаика на
стене павильона, изображавшаЯ космонавта в открытом космосе, но
она за один миг сказала мне больше, чем десЯтки книг, которые Я
прочел к этому дню. џ смотрел на нее долго-долго, а потом вдруг
почувствовал, что кто-то смотрит на менЯ.
     џ оглЯнулсЯ и увидел  у  себЯ  за  спиной  мальчика  моего
возраста,  который  выглЯдел  довольно  необычно  - на нем был
кожаный шлем с блестЯщими эбонитовыми наушниками, а  на  шее  у
него  болтались  пластмассовые  плавательные  очки. Ћн был выше
менЯ  на  полголовы  и,  вероЯтно,  чуть  постарше,   войдЯ   в
освещенную   прожектором   зону,  он  поднЯл  ладонь  в  черной
перчатке, растЯнул  губы  в  холодной  улыбке,  и  перед  моими
глазами  на  секунду  мелькнул  летчик  в  кабине истребителЯ с
пиковым тузом.
     …го звали ЊитЯк. Ћказалось, что  мы  живем  совсем  рЯдом,
хоть  и ходим в разные школы. ЊитЯк сомневалсЯ во многих вещах,
но одно знал твердо. Ћн знал, что сначала  станет  летчиком,  а
потом полетит на ‹уну.


        2

     …сть,  видимо,  какое-то странное соответствие между общим
рисунком жизни и  теми  мелкими  историЯми,  которые  постоЯнно
происходЯт  с  человеком,  и  которым  он  не придает значениЯ.
‘ейчас  Я  Ясно  вижу,  что  моЯ  судьба   уже   вполне   четко
определилась  в  то  времЯ,  когда  Я  еще  даже не задумывалсЯ
всерьез над тем, какой бы Я хотел ее видеть, и больше  того  -
уже  тогда  она  была мне показана в несколько упрощенном виде.
Њожет быть, это было эхо будущего. Ђ может  быть,  то,  что  мы
принимаем за эхо будущего - на самом деле семЯ этого будущего,
падающее  в  почву  в  тот самый момент, который потом, издали,
кажетсЯ прилетавшим из будущего эхом.
     Љороче, лето после седьмого класса было жарким и  пыльным.
€з   его   первой   половины   мне  запомнились  только  долгие
велосипедные прогулки  по  одному  из  подмосковных  шоссе.  Ќа
заднее   колесо   своего   полугоночного   "‘порта"   Я  ставил
специальную трещетку, состоЯвшую из куска сложенной в несколько
раз плотной бумаги, прикрепленной к раме прищепкой -  когда  Я
ехал,  бумага  билась  о  спицы и издавала быстрый тихий треск,
похожий  на  шум  авиационного   двигателЯ.   ЌесЯсь   вниз   с
асфальтовой  горы,  Я  много  раз  становилсЯ заходЯщим на цель
истребителем, далеко не всегда советским, но вина тут была не
моЯ, просто в самом начале лета Я услышал от кого-то  идиотскую
песню,  в  которой  были слова "мой ”антом, как пулЯ быстрый, в
небе голубом и чистом с ревом набирает высоту."  Ќадо  сказать,
что ее идиотизм, который Я вполне Ясно осознавал, совершенно не
мешал  мне  трогатьсЯ  ею  до  глубины  души. Љакие еще Я помню
слова? "‚ижу в небе  дымную  черту...  ѓде  то  вдалеке  родной
’ехас" € еще были отец и мать, и какаЯ-то Њэри, очень реальнаЯ
из-за того, что в песне упоминалась ее фамилиЯ.
     Љ  середине  июлЯ  Я  вернулсЯ  в Њоскву, а потом родители
Њитька достали длЯ нас путевки в пионерлагерь "ђакета". ќто был
обычный южный лагерь, может быть даже немного лучше  других.  џ
хорошо запомнил только первые дни, которые мы там провели, но
именно  тогда и случилось все то, что потом стало существенным.
‚ поезде мы с Њитьком бегали по вагонам и сбрасывали в  унитазы
все  бутылки,  которые  мне  удавалось  найти  - они падали на
несущеесЯ  под  крохотным  люком  железнодорожное   полотно   и
неслышно  лопались, привЯзавшаЯсЯ ко мне песенка придавала этой
простой процедуре привкус борьбы за свободу ‚ьетнама.
     Ќа  следующий  день  всю  смену,  ехавшую  одним  поездом,
выгрузили  на  мокром  вокзале  южного  города,  пересчитали  и
посадили в грузовики. Њы долго ехали по дороге, петлЯвшей между
гор, потом справа поЯвилось море и к нам  поплыли  разноцветные
домики.  Ќас  выгрузили на асфальтовый плац, построили и повели
вверх по обрамленной кипарисами лестнице к плоскому стеклЯнному
зданию на вершине  холма.  ќто  была  столоваЯ,  где  нас  ждал
холодный  обед,  хотЯ  пора  было  ужинать,  мы  приехали на
несколько  часов  позже,  чем  нас  ждали.  Ћбед  был   довольно
невкусный  -  суп  с макаронными звездочками, курица с рисом и
компот.


     ‘ потолка столовой на нитЯх, облепленных  какой-то  липкой
на  вид кухонной дрЯнью, свисали картонные космические корабли.
џ заглЯделсЯ на один из них. Ќеизвестный оформитель потратил на
него много фольги и густо исписал его словами  "‘‘‘ђ".  Љорабль
висел  перед  нашим  столом,  и  на  его  фольге оранжево сиЯло
закатное  солнце,  которое  вдруг  показалось  мне  похожим  на
прожектор  поезда  метро,  зажигающийсЯ  в черной дали тоннелЯ.
Ћтчего-то мне стало грустно.
     ЊитЯк, наоборот, был разговорчив и весел.
     - ‚ двадцатых годах были  одни  космические  корабли,  -
говорил  он,  тыча  вилкой  вверх,  -  в  тридцатых  другие, в
пЯтидесЯтых вообще третьи, и так далее.
     - Љакие еще в двадцатых  годах  космические  корабли?  -
вЯло спросил Я.
     ЊитЯк на секунду задумалсЯ.
     -  “  ЂлексеЯ  ’олстого  были такие большие металлические
Яйца, в которых через крохотные промежутки времени  происходили
взрывы,  дававшие  энергию  длЯ  движениЯ, - сказал он. - ќто
основной принцип. Ќу а вариантов может быть много.
     - ’ак они же никогда на самом деле не летали,  -  сказал
Я.
     -  Ђ  эти  тоже  не  летают,  -  ответил он и показал на
предметы нашего разговора, которые чуть качались от сквознЯка.
     џ понЯл, наконец, что он имел в виду, хотЯ врЯд  ли  сумел
бы четко это выразить в словах. …динственным пространством, где
летали   звездолеты   коммунистического   будущего  -  кстати,
встречаЯ слово "звездолет" в фантастических книгах,  которые  Я
очень  любил,  Я  почему-то  считал, что оно свЯзано с красными
звездами на бортах советской космической техники, -  так  вот,
единственным  местом,  где они летали, было сознание советского
человека, точно так  же,  как  столоваЯ  вокруг  нас  была  тем
космосом,  куда  жившие в прошлую смену запустили свои корабли,
чтобы те бороздили  простор  времени  над  обеденными  столами,
когда самих создателей картонного флота уже не будет рЯдом. ќта
мысль наложилась на особую непередаваемую тоску, которую всегда
вызывал  у  менЯ  пионерлагерный  компот  из сухофруктов, и мне
пришла в голову страннаЯ идеЯ.
     - џ раньше очень любил клеить пластмассовые  самолеты,  -
сказал Я, - сборные модели. Ћсобенно военные.
     - џ тоже, - ответил ЊитЯк, - только давно.
     -  ѓэдээровские  наборы мне нравились. Ђ в наших часто не
было летчика. ’огда такаЯ лажа получалась. Љогда кабина пустаЯ.
     - ’очно, - сказал ЊитЯк.  -  Ђ  чего  это  ты  об  этом
заговорил?
     -  џ  вот думаю, - сказал Я, показываЯ вилкой на висЯщий
перед нашим столом картонный  звездолет,  -  есть  там  внутри
кто-нибудь или нет?
     - Ќе знаю, - сказал ЊитЯк. - „ействительно, интересно.


     ‹агерь был расположен на пологом склоне горы, и его нижнЯЯ
часть  образовывала  что-то вроде парка. ЊитЯк исчез, и Я пошел
туда один, через несколько минут Я оказалсЯ в длинной и  пустой
кипарисовой  аллее,  где  было уже полутемно. ‚доль асфальтовой
пешеходной  дорожки  тЯнулась  длиннаЯ  проволочнаЯ  сетка,  на
которой висели большие фанерные щиты с рисунками. Ќа первом был
пионер с простым русским лицом, глЯдЯщий вперед и прижимающий к
бедру  медный  горн  с  флажком.  Ќа  втором - тот же пионер с
барабаном на ремне и палочками в руках. Ќа третьем  -  он  же,
так же глЯдЯщий вдаль из-под поднЯтой длЯ салюта руки. Ђ дальше
висел  щит, раза в два шире остальных и очень длинный - метра,
наверно, в три. Ћн был двуцветным - справа, откуда Я  медленно
шел,  красным,  а  дальше  -  белым,  и  делила  эти два цвета
набегающаЯ на белое поле рванаЯ  волна,  за  которой  оставалсЯ
красный след. џ сначала не понЯл, что это такое, и только когда
подошел  ближе, узнал в переплетении красных и белых пЯтен лицо
‹енина с похожим на таран выступом бороды и  открытым  ртом,  у
‹енина  не  было  затылка  -  было  только  лицо,  всЯ краснаЯ
поверхность  за  которым  уже  была  ‹ениным,  он  походил   на
бесплотного  бога,  как  бы  проходЯщего  рЯбью  по поверхности
созданного им мира.
     џ споткнулсЯ о выбоину на асфальте  и  перевел  взглЯд  на
следующий  щит - это был пионер, но уже в космическом костюме,
с красным шлемом в руке, на шлеме была надпись "‘‘‘ђ" и  остраЯ
антенна.  ‘ледующий  пионер  высовывалсЯ  из  летЯщей  ракеты и
отдавал честь рукой в тЯжелой перчатке. € последним был  пионер
в скафандре, стоЯщий на веселой желтой поверхности ‹уны рЯдом с
космическим  кораблем, похожим на картонную ракету из столовой,
у него были видны только глаза,  абсолютно  такие  же,  как  на
остальных  щитах,  но  из-за того, что всЯ остальнаЯ часть лица
была скрыта шлемом, они казались полными невыразимой тоски.
     ‘зади долетели  быстрые  шаги  -  Я  обернулсЯ  и  увидел
Њитька.
     - ’очно, - сказал он, подходЯ.
     - —то точно?
     -  ‘мотри,  -  он  протЯнул  мне ладонь, на которой было
что-то темное. џ  разглЯдел  небольшую  пластилиновую  фигурку,
голова которой была облеплена фольгой.
     -  ’ам внутри было маленькое картонное кресло, на котором
он сидел, - сказал ЊитЯк.
     - ’ы что, ракету из столовой разобрал? - спросил Я.
     Ћн кивнул.
     - Љогда?
     - Ђ только что. Њинут десЯть назад. ‘амое  странное,  что
там все...- он скрестил ладони, образовав из пальцев решетку.
     - ‚ столовой?
     -  Ќет,  в  ракете.  Љогда  ее  делали,  начали  с  этого
человечка. ‘лепили, посадили на стул и наглухо обклеили со всех
сторон картоном.
     ЊитЯк протЯнул мне обрывок картонки. џ взЯл его  и  увидел
очень  тщательно  и  мелко нарисованные приборы, ручки, кнопки,
даже картину на стене.
     - Ќо самое интересное, - задумчиво и  как-то  подавленно
сказал  ЊитЯк, - что там не было двери. ‘наружи люк нарисован,
а изнутри на его месте - стена с какими-то циферблатами.
     џ  еще  раз  поглЯдел  на  обрывок  картонки   и   заметил
иллюминатор, в котором голубела маленькаЯ ‡емлЯ.
     -  Ќайти бы того, кто эту ракету склеил, - сказал Њитек,
- обЯзательно бы ему по морде дал.
     - Ђ за что? - спросил Я.
     Њитек не  ответил.  ‚место  этого  он  размахнулсЯ,  чтобы
швырнуть  человечка  за  проволочную  сетку, но Я поймал его за
руку и попросил отдать фигурку мне. Ћн не возражал, и следующие
полчаса ушли у менЯ на то,  чтобы  отыскать  пустую  сигаретную
пачку под футлЯр.


     ќхо  этого  странного  открытиЯ  настигло нас на следующий
день, во времЯ тихого часа. Ћткрылась дверь, и Њитька  позвали,
он  вышел  в коридор. „олетели обрывки разговора, несколько раз
прозвучало слово "столоваЯ", и все стало Ясно. џ встал и  вышел
в  коридор. Њитька зажимали в углу усатый худой вожатый и рыжаЯ
низкаЯ вожатаЯ.
     - џ тоже там был, - сказал Я.
     ‚ожатый одобрительно смерил менЯ взглЯдом.
     - ‚месте хотите ползти, или по очереди? - спросил он.  џ
заметил у него в руке зеленую сумку с противогазом.
     -  Ќу  как  же  они  вместе поползут, ЉолЯ, - застенчиво
сказала вожатаЯ, - когда у тебЯ протвогаз один. Џо очереди.
     ЊитЯк, чуть оглЯнувшись на менЯ, шагнул вперед.
     - Ћдевай, - сказал вожатый.
     ЊитЯк одел противогаз.
     - ‹ожись.
     Ћн лег на пол.
     - ‚перед, - сказал ЉолЯ, щелкаЯ секундомером.
     Љорпус был длинной не меньше пЯтидесЯти метров, а  коридор
был  длинной  во  весь  корпус.  Џоверхность пола была затЯнута
линолеумом, и когда  ЊитЯк  пополз  вперед,  линолеум  тихо  но
неприЯтно  завизжал.  Љонечно,  ЊитЯк не уложилсЯ в три минуты,
которые назначил вожатый - он не дополз за  них  даже  в  один
конец,    но  когда  он  подполз  к нам, ЉолЯ не заставил его
повторить маршрут, потому что до конца тихого  часа  оставалось
всего  несколько  минут.  ЊитЯк  снЯл противогаз. …го лицо было
красным, в каплЯх слез и пота, а  на  ступнЯх  успели  вздутьсЯ
натертые о линолеум волдыри.
     -  ’еперь  ты,  -  сказал  вожатый, передаваЯ мне мокрый
противогаз. - ЏриготовитьсЯ...
     ‡агадочно и дивно выглЯдит коридор, когда смотришь  в  его
затЯнутую линолеумом даль сквозь запотевшие стекла противогаза.
Џол, на котором лежишь, холодит живот и грудь, дальний его край
не  виден,  и бледнаЯ лента потолка сходитсЯ со стенами почти в
точку.  Џротивогаз  слегка  сжимает  лицо,  давит  на  щеки   и
заставлЯет губы вытЯнутьсЯ в каком-то полупоцелуе, относЯщемсЯ,
видимо,  ко всему, что вокруг. „о того, как тебЯ слегка пинают,
даваЯ команду ползти, проходит десЯтка два секунд, они  тЯнутсЯ
томительно-медленно, и успеваешь многое заметить. ‚от пыль, вот
несколько  прозрачных песчинок в щели на стыке двух линолеумных
листов, вот закрашенный сучок на планке, идущей по самому  низу
стены,  вот  муравей,  ставший  после  смерти  двумЯ тончайшими
лепешечками и оставивший после себЯ  маленький  мокрый  след  в
будущем  -  в  полуметре,  там,  куда нога шедшего по коридору
ступила через секунду после катастрофы.
     - ‚перед! - раздалось над  моей  головой,  и  Я  весело,
искренне пополз вперед. Ќаказание казалось мне скорее шуткой, и
Я не понимал, чего это вдруг Њитек так скуксилсЯ. Џервые метров
десЯть  Я  прополз мигом, потом стало труднее. Љогда ползешь, в
какой-то момент отталкиваешьсЯ от пола верхней частью ступни, а
кожа там тонкаЯ и нежнаЯ, и если на  ногах  ничего  нет,  почти
сразу   же  натираешь  мозоли.  ‹инолеум  прилипал  к  телу,  и
казалось, что сотни мелких насекомых впиваютсЯ мне в ноги,  или
что Я ползу по свежепроложенному асфальту. џ удивилсЯ тому, как
медленно тЯнетсЯ времЯ - в одном месте на стене висела большаЯ
пионерскаЯ  акварель,  изображавшаЯ  крейсер "Ђврору" в —ерном
море, и Я заметил, что уже довольно долго ползу мимо нее, а она
все висит на том же месте.
     €  вдруг  все  изменилось.  ’о  есть,   все   продолжалось
по-прежнему  -  Я  так же полз по коридору, как и раньше, но
боль и усталость, дойдЯ до  непереносимости,  словно  выключили
что-то  во  мне. €ли, наоборот, включили. џ заметил, что вокруг
очень тихо, только под моими ступнЯми скрипит линолеум,  словно
по  коридору  катитсЯ  что-то  на  ржавых колесиках, за окнами,
далеко внизу, шумит море, и где-то еще  дальше,  словно  бы  за
морем, детскими голосами поет репродуктор:
     - Џрекрасное далеко, не будь ко мне жестоко,
     Ќе будь ко мне жестоко, жестоко не будь...
     †изнь была ласковым зеленым чудом, небо было неподвижным и
безоблачным,  сиЯло солнце - и в самом центре этого мира стоЯл
двухэтажный спальный корпус, внутри которого  проходил  длинный
коридор,  по которому Я полз в противогазе. € это было, с одной
стороны так понЯтно и естественно,  а  с  другой  -  настолько
обидно  и  нелепо,  что  Я заплакал под своей резиновой мордой,
радуЯсь, что мое настоЯщее лицо скрыто от вожатых и особенно от
дверных щелей, сквозь которые десЯтки глаз глЯдЯт на мою  славу
и мой позор.
     …ще  через  несколько  метров  мои слезы иссЯкли, и Я стал
лихорадочно искать какую-нибудь мысль, котораЯ дала бы мне силы
ползти дальше, потому что одного страха перед вожатым было  уже
мало.  џ  закрыл  глаза, и настала ночь, бархатную тьму которой
изредка пересекали вспыхивающие  перед  моими  глазами  звезды.
ЋпЯть стала слышна далекаЯ песнЯ, и Я тихо-тихо, а может быть и
вообще про себЯ, запел:
     - Ћт чистого истока в прекрасное далеко
     ‚ прекрасное далеко Я начинаю путь.
     Ќад  лагерем  пронессЯ  светлый латунный звук трубы - это
был сигнал подъема. џ остановилсЯ  и  открыл  глаза.  „о  конца
коридора оставалось метра три. Ќа темно-серой стене передо мной
висела  полка,  а  на  ней  стоЯл  желтый лунный глобус, сквозь
запотевшие и забрызганные слезами стекла, он выглЯдел размытым и
нечетким, казалось, он не стоит на полке, а висит  в  сероватой
пустоте.


        3

     Џервый  раз  в  жизни  Я  выпил вина зимой, когда мне было
четырнадцать лет. Џроизошло это  в  гараже,  куда  менЯ  привел
ЊитЯк  -  его  брат,  задумчивый волосатик, обманом избежавший
армии,  работал  там  сторожем.  ѓараж  помещалсЯ  на   большой
отгороженной территории, заставленной бетонными плитами, и мы с
Њитьком  довольно  долго  лазили  по  ним,  иногда оказываЯсь в
удивительных местах, полностью отгороженных от  всей  остальной
реальности  и  похожих  на отсеки давно покинутого космического
кораблЯ,   от   которого   осталсЯ   только   каркас,   странно
напоминающий  нагромождение  бетонных плит. Љ тому же фонари за
косым деревЯнным забором горели загадочным и неземным светом, а
в пустом и чистом небе висело несколько мелких звезд - словом,
если бы не бутылки из-под сушнЯка и заледеневшие  подтеки  мочи,
вокруг был бы космос.
     ЊитЯк  предложил  пойти  погретьсЯ,  и  мы  направились  к
алюминиевой ребристой полусфере гаража,  в  которой  тоже  было
что-то космическое. ‚нутри было темно, смутно виднелись контуры
машин,  от которых пахло бензином. ‚ углу стоЯла досчатаЯ будка
со стеклЯнным окном, как бы пристроеннаЯ  к  стене,  там  горел
свет.  Њы  с  Њитьком  протиснулись  внутрь,  сели  на  узкой и
неудобной лавке и  молча  напились  чаю  из  облезлой  жестЯной
кастрюли.  Ѓрат  Њитька  курил  длинные  папиросы,  разглЯдывал
старый  номер  "’ехники-молодежи"   и   совершенно   никак   не
реагировал  на  наше  присутствие.  ЊитЯк  вытащил из под лавки
бутылку, со стуком поставил ее на цементный пол и спросил:
     - Ѓудешь?
     џ кивнул, хоть мне и стало не  по  себе.  ЊитЯк  до  краев
наполнил  темно-красной  жидкостью стакан, из которого Я только
что пил чай, протЯнул его мне, словно войдЯ  в  ритм  какого-то
процесса,  Я  подхватил  стакан,  поднес  его  ко  рту и выпил,
удивившись, насколько мало  усилий  надо  приложить  длЯ  того,
чтобы  сделать  что-то  впервые.  Џока  ЊитЯк с братом допивали
остальное, Я прислушивалсЯ к своим ощущениЯм, но со мной ничего
не происходило. џ взЯл освободившийсЯ  журнал,  наугад  раскрыл
его  и  попал  на  разворот  с крохотными рисунками летательных
аппаратов, названиЯ которых надо было угадать. Ћдин  понравилсЯ
мне  больше  других  -  это  был  американский самолет, крыльЯ
которого могли служить пропеллером на  времЯ  взлета.  …ще  там
была  маленькаЯ  ракета  с кабиной длЯ пилота, но ее Я не успел
толком рассмотреть, потому что Њитькин брат, молча  и  даже  не
поднЯв  глаз,  вытЯнул  журнал  из  моих рук. —тобы не показать
обиды, Я пересел к столу, на котором стоЯла  банка  с  торчащим
кипЯтильником  и лежали полузасохшие очистки колбасы. Њне вдруг
стало  противно  от  мысли,  что  Я  сижу  в   этой   маленькой
заплеванной каморке, где пахнет помойкой, противно от того, что
Я только что пил из грЯзного стакана портвейн, от того, что всЯ
огромнаЯ  страна, где Я живу - это много-много таких маленьких
заплеванных каморок, где вонЯет помойкой и только  что  кончили
пить  портвейн, а самое главное - обидно от того, что именно в
этих вонючих чуланчиках и горЯт  те  бесчисленные  разноцветные
огни,  от  которых  у  менЯ  по  вечерам захватывает дух, когда
судьба проносит менЯ мимо какого-нибудь  высоко  расположенного
над   вечерней  столицей  окна.  €  особенно  обидным  мне  это
показалось по сравнению  с  красивым  американским  летательным
аппаратом  из  журнала.  џ опустил глаза на газету, которой был
застелен стол - она была в  жирных  пЯтнах,  в  пропалинах  от
окурков  и  в  круглых  следах  от стаканов и блюдец. ‡аголовки
статей пугали какой-то ледЯной нечеловеческой бодростью и  силой
-  уже  давно  ведь  ничто  не  стоЯло у них на пути, а они со
страшным размахом все били и били в пустоту, и  в  этой  пустоте,
спьЯну,  (а Я заметил, что уже пьЯн, но не придал этому значениЯ)
легко можно было оказатьсЯ, и попасть замешкавшейсЯ  душой  под
какую-нибудь   главную  задачу  дней  или  привет  хлопкоробов.
Љомната вокруг стала совершенно незнакомой, на менЯ внимательно
глЯдел ЊитЯк. Џоймав мой взглЯд, он подмигнул  и  спросил  чуть
заплетающимсЯ Языком:
     - Ќу что, полетим на ‹уну?
     џ  кивнул, и мои глаза остановились на маленькой колонке с
названием "‚…‘’€ ‘ ЋђЃ€’›". ЌижнЯЯ часть текста была  оборвана,
и  в  колонке  оставалось  только: "„вадцать восьмые сутки...",
напечатанное жирным шрифтом. Ќо и этого было  достаточно  -  Я
все  сразу  понЯл  и  закрыл глаза. „а, это было так - норы, в
которых  проходила  наша  жизнь,  действительно  были  темны  и
грЯзны,  и сами мы, может быть, были под стать этим норам, но
в синем небе над нашими  головами,  среди  реденьких  и  жидких
звезд  существовали  особые  сверкающие  точки,  искусственные,
медленно ползущие среди созвездий, созданные тут, на  советской
земле,  среди блевоты, пустых бутылок и вонючего табачного дыма,
построенные из стали,  полупроводников  и  электричества,  и
теперь  летЯщие  в  космосе.  € каждый из нас, даже синелицый
алкоголик, жабой затаившийсЯ в сугробе, мимо которого мы прошли
по пути сюда, даже брат Њитька, и уж  конечно,  ЊитЯк  и  Я,
имели там, в холодной чистой синеве, свое маленькое посольство.
     џ  выбежал  во двор и долго-долго, глотаЯ слезы, глЯдел на
желто-голубой, неправдоподобно близкий шар  луны  в  прозрачном
зимнем небе.


        4

     Ќе  помню  момента,  когда  Я  решил  поступать  в  летное
училище. Ќе помню, наверно, потому, что это решение  вызрело  в
душе  и  у  менЯ,  и у Њитька задолго до окончаниЯ школы. Џеред
нами на некоторое времЯ встала проблема выбора  летных училищ
было много по всей стране,  но мы решили  все  очень  быстро,
увидев  в  журнале "‘оветскаЯ авиациЯ" цветной разворот-вклейку
про жизнь ‹унного городка при ‡арайском краснознаменном  летном
училище  имени  Њаресьева.  Њы  сразу  словно оказались в толпе
курсантов, среди покрашенных  желтой  краской  фанерных  гор  и
кратеров,    узнали   будущих   себЯ   в   стриженых   ребЯтах,
кувыркающихсЯ на турнике и  обливающихсЯ  застывшей  на  снимке
водой  из большого эмалированного таза такого нежно-персикового
оттенка, что сразу вспоминалось детство, и этот цвет  почему-то
вызывал  больше  довериЯ и желаниЯ ехать учитьсЯ в ‡арайск, чем
все помещенные рЯдом фотографии авиационных тренажеров, похожих
на кишащие людьми полуразложившиесЯ трупы самолетов.
     Љогда решение было принЯто, остальное оказалось несложным.
ђодители Њитька, напуганные  непонЯтной  судьбой  его  старшего
брата,  были  рады,  что  их  младший  сын  окажетсЯ  при таком
уверенном  и  надежном  деле,  мой  же  отец  к  этому  времени
окончательно  спилсЯ  и  большую  часть времени лежал на диване
лицом к стене, под ковром с  пучеглазым  оленем,  по-моему,  он
даже  не  понЯл,  что  Я  собираюсь в летчики, а тетке было все
равно.

     Џомню город ‡арайск. ’очнее, нельзЯ сказать ни что  Я  его
помню,  ни  что  Я  его забыл - настолько в нем мало того, что
можно  забывать  или  помнить.  ‚  самом  его  центре  высилась
белокаменнаЯ  колокольнЯ,  с которой когда-то давно прыгнула на
камни кнЯгинЯ, и хоть прошло уже много веков, ее  поступок  в
городе помнили. ђЯдом стоЯл музей истории, а неподалеку от него
- отделениЯ свЯзи и милиции.
     Љогда  мы  вышли из автобуса, шел неприЯтный косой дождь и
было  холодно.  Њы  забились  под  навес  подвала   со   словом
"Ђгитпункт"  и  полчаса  ждали,  пока дождь пройдет. ‡а дверью,
кажетсЯ, пили, оттуда долетал густой луковый  запах  и  голоса,
кто-то   долго  предлагал  спеть  "мерси  ку-ку",  и,  наконец,
немолодые мужские и женские голоса затЯнули:
     - Џора-пора-порадуемсЯ на своем веку...
     „ождь перестал, мы пошли искать автобус и нашли тот самый,
на котором приехали. Ћказалось, что нам не надо было  выходить,
и  мы  могли переждать дождь в салоне, пока водитель обедал. ‡а
окнами  потЯнулись  маленькие  деревЯнные  домики,  потом   они
кончились,  и  началсЯ лес. ‚ этом лесу, уже за городом, и было
расположено  ‡арайское  летное  училище.  „о  него  надо   было
добиратьсЯ   пешком   километров  пЯть  от  конечной  остановки
автобуса, называвшейсЯ "Ћвощной магазин", магазина  рЯдом  не
было,  а  это название осталось, как нам объЯснили, с довоенных
времен. Њы с Њитьком  сошли  с  автобуса  и  пошли  по  дороге,
присыпанной размокшими осиновыми сережками, она вела все дальше
в лес и, когда мы уже стали подумывать, что идем не туда, вдруг
уперлась  в  сваренные  из  стальных  труб  ворота  с  большими
жестЯными звездами, по бокам лес упиралсЯ в  высокий  забор  из
некрашеных  серых  досок,  по  верху  которого змеилась ржаваЯ
колючаЯ проволока. Њы предъЯвили сонному солдату  на  проходной
направлениЯ  из  райвоенкомата и недавно полученные паспорта, и
нас впустили внутрь, велев идти к клубу, где скоро должна  была
начатьсЯ встреча.
     ‚глубь  небольшого поселка вела асфальтоваЯ дорога, справа
от которой сразу же началсЯ тот самый ‹унный городок, который Я
видел в журнале, он состоЯл из нескольких длинных одноэтажных
бараков желтого цвета, десЯтка врытых в землю  шин  и  участка,
изображавшего  панораму  лунной  поверхности.  Њы прошли мимо и
оказались у гарнизонного клуба,  там,  у  колонн,  толпились
приехавшие   поступать  ребЯта.  ‚скоре  к  нам  вышел  офицер,
назначил кого-то старшим и велел зарегистрироватьсЯ в  приемной
комиссии, а потом идти получать инвентарь
     €з-за  жары  приемнаЯ  комиссиЯ сидела в решетчатой беседке
китайского вида во дворе клуба - это были три офицера, которые
пили пиво под негромкую восточную музыку по  радио  и  выдавали
картонки  с  номерами в обмен на документы. Џотом нас повели на
край стадиона, заросшего высокой, в поЯс, травой  (видно  было,
что  никто  на нем уже лет десЯть ни во что не играл), и выдали
две сложенных общевойсковых палатки -  в  них  нам  предстоЯло
жить   во   времЯ   экзаменов.  ќто  были  свернутые  полотнища
многослойной резины, которые нам пришлось растЯгивать на врытых
в землю деревЯнных шестах. Њы перезнакомились, таскаЯ в палатки
койки, которые потом установили внутри в  два  Яруса,   койки
были старые, тЯжелые, с никелированными шариками, которые можно
было  накрутить  на  спинку,  если  она не соединЯлась с койкой
наверху. ќти шарики нам дали отдельно, в  специальном  мешочке,
и,  когда  экзамены  кончились,  Я  тайком свинтил один такой и
спрЯтал  его  в  ту   же   сигаретную   пачку,   где   хранилсЯ
пластилиновый пилот с головой из фольги, единственный свидетель
далекого и незабываемого южного вечера.
     ЉажетсЯ,   мы  провели  в  этих  палатках  совсем  немного
времени, но когда их снЯли, оказалось, что под резиновым  полом
успела  вырасти  отвратительно  бесцветнаЯ,  толстаЯ  и  густаЯ
трава. ‘амих экзаменов Я почти не запомнил. Џомню  только,  что
они  оказались  совсем  несложными, и даже было немного обидно,
что не  удалось  поместить  на  экзаменационном  листе  все  те
формулы и графики, в которые впитались долгие весенние и летние
дни,  проведенные  над  раскрытыми  учебниками.  Њы  с  Њитьком
набрали нужные баллы без труда,  а  потом  было  собеседование,
которого  все боЯлись больше всего. …го с нами проводили майор,
полковник и какой-то дедок с кривым шрамом  на  лбу,  одетый  в
потертую   техническую  форму.  џ  сказал,  что  хочу  в  отрЯд
космонавтов, и полковник  спросил  менЯ,  что  такое  советский
космонавт.  џ  долго не мог найти правильный ответ, наконец, по
тоске на лицах экзаменаторов Я понЯл, что сейчас менЯ  отправЯт
в коридор.
     -  •орошо,  - заговорил молчавший до сих пор дедок, - а
вы помните, как вам в голову пришла мысль стать космонавтом?
     џ ощутил отчаЯние, потому что совершенно  не  представлЯл,
как  надо  правильно  отвечать  на  этот  вопрос. €, видимо, от
отчаЯниЯ Я принЯлсЯ рассказывать  про  красного  пластилинового
человечка  и картонную ракету, из которой не было выхода. „едок
сразу оживилсЯ, заблестел глазами, а когда Я дошел до того, как
нам с Њитьком пришлось ползти в противогазе по коридору, вообще
схватил менЯ за руку и захохотал, отчего шрам  у  него  на  лбу
стал совсем багровым. Џотом он вдруг посерьезнел.
     - Ђ ты знаешь, - сказал он, - что это непростое дело -
в космос  летать?  Ђ  если  ђодина попросит жизнь отдать? ’огда
что, а?
     - ќто уж как водитсЯ, - насупившись, сказал Я.
     ’огда он уставилсЯ мне в глаза и смотрел, наверно,  минуты
три.
     - ‚ерю, - сказал он наконец, - можешь.
     “слышав,  что  ЊитЯк,  который  с  детства  хотел на ‹уну,
поступает тоже, он записал его фамилию на листе  бумаги.  ЊитЯк
потом рассказывал, что старичок долго выЯснЯл, почему именно на
‹уну.
     Ќа   следующий   день,   после   завтрака,   на   колоннах
гарнизонного клуба поЯвились списки с фамилиЯми поступивших,  мы
с  Њитьком  в  списке  стоЯли  рЯдом,  не  по  алфавиту. Љто-то
поплелсЯ на апеллЯцию, кто-то прыгал от радости на расчерченном
белыми линиЯми асфальте, кто-то бежал к телефону,  и  над  всем
этим,   помню,   тЯнулась   в   выцветшем   небе  белаЯ  полоса
ревресионного следа.
     ‡ачисленных  на  первый  курс   позвали   на   встречу   с
летно-преподавательским  составом,  преподаватели уже ждали в
клубе. Џомню тЯжелые бархатные  шторы,  стол  во  всю  сцену  и
сидЯщих   за   ним  официально-строгих  офицеров.  ‚ел  встречу
моложавый подполковник  с  острым  хрЯщеватым  носом,  пока  он
говорил,  Я  представлЯл его в летном комбинезоне и гермошлеме,
сидЯщим в кабине пЯтнистого, как дорогие джинсы, Њиѓа:
     - ђебЯта, очень не хочетсЯ вас пугать, очень  не  хочетсЯ
начинать  нашу  беседу со страшных слов, так? Ќо вы ведь знаете
- не мы с вами  выбираем  времЯ,  в  которое  живем  -  времЯ
выбирает  нас.  Њожет быть, с моей стороны и неверно давать вам
такую информацию, так, но все же Я скажу...
     Џодполковник замолчал на секунду, нагнулсЯ к сидЯщему рЯдом
с ним майору и что-то сказал  ему  на  ухо.  Њайор  нахмурилсЯ,
постучал,  раздумываЯ, по столу тупым концом карандаша, а потом
кивнул.
     - ‡начит, -  заговорил  подполковник  тихим  голосом,  -
недавно  на закрытом совещании армейских политработников времЯ,
в которое мы живем, было определено как предвоенное!
     Џодполковник замолчал, ожидаЯ реакции - но в зале, видимо,
ничего не понЯли - во всЯком случае, ничего  не  понЯли  мы  с
Њитьком.
     - ЏоЯснЯю, - сказал тогда он еще тише, - совещание было
пЯтнадцатого  июлЯ, так? ‡начит, до пЯтнадцатого июлЯ мы жили в
послевоенное времЯ, а с тех пор - месЯц уже целый -  живем  в
предвоенное, Ясно или нет?
     Ќесколько секунд в зале стоЯла тишина.
     -  џ  это говорю не к тому, чтоб пугать, - заговорил уже
нормальным голосом подполковник, - просто надо  помнить,  какаЯ
на  наших  с  вами  плечах  ответственность,  так? ‚ы правильно
сделали, что пришли в наше училище. ‘ейчас Я хочу сказать  вам,
что  мы  тут  готовим  не  просто  летчиков, а в первую очередь
настоЯщих людей, так? € когда вы получите  дипломы  и  воинские
званиЯ,   будьте  уверены,  что  к  этому  времени  вы  станете
настоЯщими человеками с самой большой буквы, так, какаЯ  только
бывает в советской стране.
     Џодполковник  сел,  поправил  галстук  и поймал губами край
стакана - руки у  него  трЯслись,  и  мне  показалось,  что  Я
услышал тихий-тихий звон зубов о стекло. ‚стал майор.
     -  ђебЯта,  -  певуче  сказал он, - хотЯ правильнее уже
называть вас курсантами, но  все  же  обращусь  к  вам  так  -
ребЯта!  ‚спомните  знаменитую  историю легендарного персонажа,
воспетого Ѓорисом Џолевым!  ’ого,  в  чью  честь  названо  наше
училище!  Ћн,  потерЯв  в  бою обе ноги, не сдалсЯ, а, встав на
протезы, икаром взмыл в  небо  бить  фашистского  гада!  Њногие
говорили  ему,  что это невозможно, но он помнил главное,  что
он советский человек! Ќе забывайте этого и вы, никогда и  нигде
не  забывайте! Ђ мы, летно-преподавательский состав, и лично Я,
летающий  замполит  училища,  обещаем  -  мы  из  вас  сделаем
настоЯщих людей в самое короткое времЯ!
     Џотом  нам  показали  наши  ме