е казалось, что
это почти  невозможно. ЌаЯву и  во  сне они  одновременно  и были  и не были
самими собой.
     ‡а подпольщиками охотились филеры -- так назывались сыщики, служившие в
охранном отделении министерства  внутренних дел.  ‡имой, в  лютый мороз, они
часами топтались на месте, подсматриваЯ  в окна  и отмечаЯ в  своих записных
книжках, что такой-то пришел к такому-то в таком-то часу. Ќекоторых  филеров
знали в городе, и мне  казалось, что, несмотрЯ на приличный вид -- котелок и
длинное пальто, они все-таки готовы к тому, что кто-нибудь  может плюнуть им
в лицо или толкнуть, не извинившись.
     ‘аша  утверждал,  что полициЯ  платит им миллионы, потому что это адски
труднаЯ работа, которую  можно сравнить  только с ловлей жемчуга в Љарибском
море: голый нырЯльщик проводит под водой девЯносто секунд.
     Ћ, как мне хотелось увидеть хоть одного настоЯщего подпольщика, который
был бы одновременно врачом, нотариусом или инженером!  џ не  подозревал, что
он живет в нашем доме.

        5
     џ проглотил граммофонную иголку, и мама послала  менЯ к доктору ђебане.
Ћн был занЯт,  и, пока Я ждал его, мне становилось все страшнее. џ вспомнил,
как мы купались в —ернЯковицах, в речке плавали "волосы", и ‘аша сказал, что
они  живые и могут  впитьсЯ в тело и дойти до  - сердца. Џрежде Я даже любил
представлЯть себе, как Я умираю:  гимназический оркестр идет за моим гробом,
играЯ похоронный  марш, служители с  грубыми,  притворно  грустными  мордами
медленно шагают по сторонам колесницы, ‚алЯ  Љ.  мелькает в толпе,  прижимаЯ
платочек к покрасневшим глазам. Ђ Я лежу в открытом глазетовом гробу и думаю
со злорадством:  "Ђга, дождались!  ’ак вам  и надо!" Ќо  в  приемной доктора
ђебане менЯ не утешила эта красиваЯ картина.
     €голка, без сомнениЯ, уже прошла в желудок, и хорошо, если она не сразу
пробралась сквозь четыре пирожка  с мЯсом, которые Я  съел  за обедом. Ќо на
это было мало надежды.
     Ќаконец  больной  ушел.  „октор проводил  его  и  занЯлсЯ  мною. Ћн был
высокий,  полный,  с  крупными следами  оспы  на  розовом  лице  и  светлыми
смеющимисЯ глазами. Ќос у него тоже был насмешливый, острый. Ћн всегда шутил
и,  узнав,  что  Я  проглотил  граммофонную  иголку,  тоже  пошутил,  сказав
насмешливо:
     -- Њузыкальный мальчик.
     Џотом он опросил, как это произошло, и Я ответил с отчаЯнием, что играл
иголкой, катаЯ ее во рту, и она нечаЯнно скользнула в горло.
     -- ’упым концом?
     ќтого Я не знал, но на всЯкий случай ответил:
     -- ’упым.
     Њне казалось, что если Я скажу -- тупым, то все-таки больше шансов, что
это именно так, даже если она скользнула острым.
     „октор  задумалсЯ. Џо-видимому,  в его практике это был  первый случай.
Џотом он быстро влил в менЯ столовую ложку касторки и сказал:
     -- Џодождем.
     џ спросил, может ли иголка дойти до сердца и, если да, сразу ли Я умру?
Ћн ответил, что сердце, во  всЯком случае,  останетсЯ в стороне,  потому что
иголка движетсЯ в противоположном направлении.
     —тобы  утешить  менЯ, он  рассказал, что в  детстве проглотил нательный
крестик, но так испугалсЯ операции, что вернул его родителЯм еще по дороге в
больницу. Ћн  рассказывал серьезно, но  потом ‘аша доказал, что  это ерунда,
потому что доктор был эстонец, а эстонцы не носЯт крестов, они лютеране. Ќо,
может быть, доктор был православный эстонец?
     Ќесколько лет Я не думал о нем, хотЯ иногда он бывал у нас и даже любил
после обеда повалЯтьсЯ на  диване в столовой. Ќо во  времЯ  войны,  когда мы
стали сдавать комнату, он вдруг переехал к нам.
     „ва раза в  неделю у него был прием, и, очевидно, он  очень внимательно
осматривал больных, потому что некоторые из них сидели  у него очень долго и
даже оставались иногда ночевать.
     Ћднажды доктор вышел из своей комнаты с таинственным видом.
     -- ђебЯта, идите сюда.
     Њы вошли и  увидели,  что  в кресле,  у письменного стола, с  закрытыми
глазами сидит человек.  ђуки у него были  поднЯты, точно он собралсЯ лететь,
лицо спокойное, спЯщее -- и он действительно спал.
     -- Џопробуйте согнуть ему руку,-- сказал доктор.
     Њы попробовали.
     -- ‘мелей!
     Џодогнув ноги, мы повисли на  согнутых руках, как  на штанге.  ќто было
страшно, потому что казалось, что руки могут сломатьсЯ. Ќо они не сломались.
—еловек ровно дышал,  и ему, по-видимому, даже не приходило в голову, что мы
проделываем с ним такие штуки.
     џ  скоро  забыл  об  этой истории, но  на ‘ашу  она  произвела глубокое
впечатление.  Ћн  нарисовал  на  потолке  черный кружок  и смотрел  на  него
подолгу, не отрываЯсь -- воспитывал силу взглЯда. Ћднажды он даже попробовал
силу взглЯда  на ‹Япунове, который хотел поставить ему по геометрии единицу,
но под воздействием этой силы исправил на двойку.
     €з  "Ќью-‰оркского  института знаний", помещавшегосЯ  в  Џетрограде  на
Ќевском проспекте, 106,  ‘аша  выписал книгу  "‚нушение как путь к  успеху".
Џуть к успеху, оказываетсЯ, шел  не  через внушение,  а  через самовнушение.
Ќужно  было  внушить  себе,  что мы  волевые,  энергичные люди.  €менно  так
поступили  в свое времЯ ђокфеллер, Љарнеджи и другие. Ћ  гипнозе упоминалось
мельком.
     Љаждый  день  после  гимназии ‘аша пыталсЯ  усыпить менЯ,  и, хотЯ  мне
иногда действительно хотелось спать, сон сразу же проходил, как  только он с
выражением решимости впивалсЯ в менЯ широко открытыми глазами. Ћн мне надоел
в конце концов,  и,  чтобы отделатьсЯ от него, Я однажды решил  притворитьсЯ
спЯщим.
     ќто было  под вечер, в нашей комнате с  кривым полом. ‘аша  сказал, что
сейчас  он  на  расстоЯнии  передаст мне  свою мысль. Њы шли по комнате,  он
смотрел мне  в затылок,  и, хотЯ  расстоЯние  было небольшое, мне  никак  не
удавалось угадать  эту мысль, потому что  приходилось все времЯ удерживатьсЯ
от смеха. “ окна Я  остановилсЯ. ‡ажмурилсЯ  и хрюкнул.  Ќо, очевидно,  ‘аша
внушал мне что-то другое,  потому что Я почувствовал, что сейчас он даст мне
подзатыльник.  ’огда Я прижалсЯ носом к стеклу, открыл глаза -- и  отскочил,
чуть  не сбив с ног гипнотизера. ‘ другой стороны окна, прижавшись к стеклу,
на  менЯ   смотрела   чьЯ-то  страшнаЯ,  сплюснутаЯ  рожа.  ‘аша  стал  было
доказывать,  что он внушил мне увидеть  рожу, но это было уже чистое вранье,
потому что полчаса  спустЯ мы встретили обладателЯ этой рожи на ‘ергиевской,
в двух  шагах от нашего дома. Џриличный господин  с усами, в  меховой шапке,
долго топталсЯ на углу, а потом ушел и вернулсЯ в картузе. Њы сразу побежали
к доктору,  потому что  это был, без сомнениЯ, филер. Ќо  доктор засмеЯлсЯ и
сказал, что это не филер, а нЯнькин поклонник и что  он сменил меховую шапку
на  картуз, чтобы  понравитьсЯ нЯньке.  Џри  этом доктор почему-то торопливо
вынимал  бумаги  из  письменного  стола,  но  не из  Ящиков,  а  из широких,
оказавшихсЯ  полыми  ножек. Ѓоковина, к  нашему  удивлению, снималась,  и  в
каждой ножке лежала кипа тонких листков.
     -- Ќу конечно, Я его знаю,-- улыбаЯсь, говорил он. -- ’акой симпатичный
господин  с  усами. Ћ,  конечно, это нЯнькин  поклонник, и  остаетсЯ  только
удивлЯтьсЯ ее  успеху в  столь преклонные  годы.  Ќо  мне  не хочетсЯ с  ним
встречатьсЯ.  ‹учше  Я  пройду через сад, а вы,  ребЯта, останьтесь  в  моей
комнате, пожалуйста, да. Џройдитесь туда-назад. Ћпустите шторы, да.  ‡ажгите
настольную лампу. Ћ, недолго, десЯть или пЯтнадцать минут.
     Ћн протЯнул нам обе руки, мы  пожали их  -- ‘аша левую,  Я  правую,-- и
ушел.
     Ћпустив штору, мы  зажгли настольную лампу и прохаживались туда и назад
до тех  пор, пока доктор не  вернулсЯ. Ѓумаги он где-то  оставил и был очень
спокоен, даже, пожалуй, спокойнее и веселее, чем всегда.
     ‚скоре раздалсЯ продолжительный, резкий звонок. ќто была полициЯ:  двое
городовых,  один штатский  и  жандармский офицер,  которого мама  встретила,
надменно закинув голову с бьющейсЯ от волнениЯ жилкой на левом виске.  Ћбыск
продолжалсЯ долго, до ночи,-- и ничего  не нашли. ‚ доме не  спали.  ЌЯнька,
расстроеннаЯ, в грЯзном халате, сидела на  кухне  и говорила,  что  во  всем
виноват патриарх Ќикон и что миру скоро конец, потому что люди забыли старую
веру.
     ‡имой девЯтнадцатого года к нам пришла высокаЯ бледнаЯ женщина в черном
--  вдова  доктора ђебане, как  она сказала.  …й хотелось поговорить о  нем.
’оненькаЯ, совсем молодаЯ, она  показала карточку  -- голый толстый мальчик,
похожий на  доктора,  с  таким же острым,  насмешливым  носом, сосал  пЯтку,
жмурЯсь от наслаждениЯ.
     ‚  начале  сентЯбрЯ  1919 года  двадцать  пЯть  делегатов  1-го  съезда
профсоюзов ќстонии  были расстрелЯны на болоте под  €зборском. ‘реди них был
доктор ђебане.

        6
     Њысль  о том,  не трус ли  Я,--одна  из самых  острых, укорЯющих мыслей
моего детства. €менно она впервые поставила менЯ лицом к лицу с самим собою.
ќтот взглЯд  со  стороны, иногда оправдывающий,  но  чаще  осуждающий, через
много лет помог  мне "быть  верным действительности",  как  писал ‘тивенсон.
‚зглЯд со стороны неизменно помогал мне перед лицом решений, грозивших бедой
-- бедой,  от которой  нетрудно было  ускользнуть,  принимаЯ  эти казавшиесЯ
почти естественными решениЯ.
     Њы играли во дворе, прыгаЯ через планку, которую: можно  было вставлЯть
в зарубки на двух столбах, поднимаЯ ее  все выше. ќтот гимнастический снарЯд
устроил брат ‘аша. Џотом стали прыгать с поднЯтой крышки мусорного Ящика  --
и прыгнули все, кроме менЯ, даже восьмилетний ЃорЯ Џетунин. ‘аша сказал, что
Я -- трус, и возможно, что это было действительно так.
     ‚ходЯ  в  темную комнату, Я кричал на  всЯкий случай: "„урак!" џ боЯлсЯ
гусей,  которые почему-то гонЯлись именно за мною, гогоча и низко  вытЯгиваЯ
шеи. …ще больше Я боЯлсЯ петухов, в особенности после того, как  один из них
сел мне на голову и  чуть не клюнул, как царЯ „одона. џ  боЯлсЯ, что кучера,
приходившие с нЯниным  мужем начнут ругатьсЯ,--  когда они ругались, мне  --
очевидно, тоже из трусости -- хотелось заплакать.
     Џравда, в  —ернЯковицах Я переплыл речку, но храбро  ли Я  ее переплыл?
Ќет.  џ так  боЯлсЯ утонуть, что  потом  целый  день  еле  ворочал Языком  и
совершенно не хвасталсЯ, что, в общем, было на менЯ не  похоже. ‡начит,  это
была храбрость от трусости?
     ‘транно, но тем  не  менее  Я, по-видимому,  был способен на храбрость.
Џрочитав, например,  о Њуции ‘цеволе,  ложившем руку на пылающий жертвенник,
чтобы  показать свое презрение  к пыткам и смерти, Я сунул в кипЯток палец и
продержал почти десЯть  секунд. Ќо Я  все-таки  испугалсЯ, потому  что палец
стал похож  на рыбий пузырь, и нЯнька закричала, что у менЯ огневица.  Џотом
палец  вылез из пузырЯ, красный,  точно  обиженный,  и на нем долго, чуть не
целый год, росла тоненькаЯ, заворачивающаЯсЯ, как на березовой коре, розоваЯ
шкурка.
     ‘ловом,  похоже было, что Я все-таки трус. Ђ  "от  трусости до подлости
один шаг", как сказала мама. Ћна была  сторонницей  спартанского воспитаниЯ.
Ћна считала, что мы должны спать на голых досках, колоть дрова и каждое утро
обливатьсЯ  до поЯса холодной  водой. Њы обливались.  Ќо ‘аша утверждал, что
мать  непоследовательна, потому что у нас было две сестры, а  в ‘парте еще и
бросали новорожденных девочек в море со скалы.
     Љогда  она заметила, что  Я не  спрыгнул с  крышки мусорного Ящика, она
посоветовала мне  сознатьсЯ,  что  Я  струсил,  потому  что человек, который
способен  сознатьсЯ,  еще  может  впоследствии  стать  храбрецом.  Ќо  Я  не
созналсЯ, очевидно сделав тот шаг, о котором сказала мама.
     џ старалсЯ забыть о  том, что  Я -- трус,  но оказалось,  что это почти
невозможно. —итаЯ  роман ѓустава ќмара "Ђрканзасские трапперы", Я решил, что
эти трапперы  не пустили  бы менЯ даже на  порог своего Ђрканзаса. ђоберт --
сын капитана  ѓранта  -- вдвоем с  патагонцем  ’алькавом  отбилсЯ от волчьей
стаи, а между тем он был только на год старше менЯ.
     Џотом  Я  прочел "‘евастопольские рассказы"  ’олстого  и  решил, что он
написал их только  потому, что ему хотелось  доказать себе и отчасти другим,
что он -- не трус. €наче он не стал бы утверждать, что на войне боЯтсЯ почти
все, и  в том числе  --  храбрые люди. Ќо боЯлись  они по-разному  -- это  в
особенности заинтересовало менЯ. Ђдъютант Љалугин не позволЯет себе боЯтьсЯ,
потому что считаетсЯ храбрецом. ќто --  храбрость от тщеславиЯ. ћнкер  барон
Џест трусит из трусости, но  когда он  в беспамЯтстве убивает француза,  ему
сейчас же  приходит в голову, что он -- герой. ЉнЯзь ѓолицын содрогаетсЯ при
одной  мысли, что его могут послать на бастионы, но не  только скрывает это,
но даже утверждает, что люди в грЯзном белье  и с  неумытыми руками не могут
быть храбрецами. Ћфицер, который в августе едет  в ‘евастополь из города Џ.,
из храбреца становитсЯ трусом потому,  что его добровольное решение пойти  в
действующую армию встретилось с глупыми формальностЯми, и еще потому, что он
очень долго едет, три месЯца, истратилсЯ и устал. ’русость легко переходит в
храбрость, и наоборот.  Ћпасность или даже только мысль об  опасности делала
человека  трусом,  но  та  же  мысль  могла сделать его  храбрецом.  ‡начит,
трусость зависит от того, как к ней относитьсЯ? Ћттого, что человек начинает
казатьсЯ храбрым  в собственных глазах,  он не становитсЯ в действительности
храбрым. џ запуталсЯ, размышлЯЯ о том -- трус Я или нет,  хотЯ  менЯ немного
успокаивала мысль,  что запуталсЯ, в  сущности, и ’олстой.  ’ак или иначе, к
трусам относились с презрением,  как будто им нравилось умирать от страха. џ
тоже относилсЯ к ним с презрением, и ‘аша сказал, что это очень важно.
     --  ‘ледовательно,--  сказал  он,--   в   тебе  все-таки  есть  зачатки
храбрости, которые надо развить, пока не поздно. €наче они могут зачахнуть.
     ‚ нашем дворе красили  сарай, и длЯ начала он предложил  мне  пройти по
лестнице, которую малЯры перебросили  с  одной крыши  на другую. џ прошел, и
‘аша  сказал, что  Я  молодец, но  не потому,  что прошел,-- это ерунда,-- а
потому,  что не  побледнел, а,  наоборот,  покраснел. Ћн  объЯснил, что ћлий
–езарь таким  образом выбирал  солдат длЯ  своих  легионов: если от сильного
чувства солдат бледнел, значит,  он  может струсить  в  бою, а если краснел,
можно было на него положитьсЯ. Џотом ‘аша посоветовал мне спрыгнуть с берега
на сосну и тут как раз усомнилсЯ в том, что –езарь пригласил бы менЯ  в свои
легионы, потому что  Я  побледнел, едва взглЯнув на  эту  сосну  с  толстыми
выгнутыми суками, котораЯ  росла на  крутом склоне. ‘ам он  не стал прыгать,
сказав небрежно,  что это  длЯ него  пустЯки.  ѓлавное, объЯснил он, прыгать
сразу,  не задумываЯсь, потому что любаЯ  мысль, даже самаЯ  незначительнаЯ,
может расслабить тело, которое  должно разогнутьсЯ, как  пружина. џ  сказал,
что, может быть, лучше  отложить прыжок,  потому что одна мысль, и  довольно
значительнаЯ,   все-таки   промелькнула  в  моей  голове.   Ћн  презрительно
усмехнулсЯ, и тогда Я разбежалсЯ и прыгнул.
     ‡абавно, что  в это мгновение как будто не Я, а кто-то другой во мне не
только рассчитал расстоЯние, но  заставил низко наклонить  голову, чтобы  не
попасть лицом в сухие торчащие ветки. џ метил  на самый толстый сук и попал,
но  не  удержалсЯ,  соскользнул и повис, вцепившись в гущу хвои,  исколовшей
лицо  и  руки. Џотом ‘аша, хохоча, изображал, с каким лицом Я висел  на этой
проклЯтой сосне.  Ќо все-таки он снова похвалил  менЯ,  сказав,  что зачатки
храбрости, безусловно, разовьютсЯ,  если времЯ от  времени Я буду  повторЯть
эти прыжки, по возможности увеличиваЯ расстоЯние.
     Ќа ‚еликой стоЯли плоты, и ‘аша  посоветовал  мне проплыть под одним из
них, тем более что в то лето Я научилсЯ нырЯть с открытыми глазами. ќто было
жутковато  --  открыть  глаза  под водой:  сразу  становилось Ясно,  что она
существует не длЯ  того, чтобы  через  нее смотреть,  и что  длЯ  этого есть
воздух, стекло и другие прозрачные вещи.  Ќо она тоже была тЯжело-прозрачна,
и все  сквозь нее казалось зеленовато-колеблющимсЯ: слоистый песок, как бы с
важностью  лежавший на дне, пугающиесЯ стайки пескарей,  пузыри, удивительно
не похожие на выходЯщий из человека воздух.
     Џлотов  было много. Ќо ‘аше хотелось,  чтобы Я  проплыл под большим, на
котором стоЯл домик с  трубой, сушилось  на протЯнутых веревках белье и жила
целаЯ семьЯ -- огромный  плотовщик с бородой, крепкаЯ,  поворотливаЯ  жена и
девчонка  с  висЯчими  красными   щеками,  все  времЯ   что-то  жевавшаЯ   и
относившаЯсЯ к  нашим  приготовлениЯм с большим интересом. Њне казалось, что
зачатки храбрости продолжали  бы развиватьсЯ, если бы  Я проплыл под другим,
небольшим плотом, но ‘аша доказал  что небольшой может  годитьсЯ только  длЯ
тренировки.
     -- Ђ  длЯ тренировки,-- объЯснил  он,--лучше просто  сидеть  под водой,
постепенно  привыкаЯ  не  дышать.  ‚едь  это  только  кажетсЯ,  что   дышать
необходимо. ‰оги, например, могут по два-три месЯца обходитьсЯ без воздуха.
     џ  согласилсЯ и три днЯ с утра  до обеда просиживал под водой, вылезаЯ,
только  чтобы отдохнуть и поговорить с ‘ашей, который лежал на берегу голый,
уткнувшись  в  записную  книжку:  он  отмечал, сколько  максимально  времени
человеческаЯ особь может провести под водой.
     Ќе помню, когда еще испытывал Я такую гнетущую тоску, как в эти минуты,
сидЯ  на  дне  с открытыми глазами и чувствуЯ,  как из  менЯ медленно уходит
жизнь. џ выходил синим, а ‘аша почему-то считал, что нырЯть  нельзЯ, пока  Я
не стану выходить красным. Ќаконец  однажды Я вышел  не очень синим, и  ‘аша
разрешил нырЯть. Ћн велел мне углублЯтьсЯ  постепенно, под углом в  двадцать
пЯть  --  тридцать  градусов, но Я  сразу  ушел  глубоко,  потому что боЯлсЯ
напоротьсЯ на бревно с гвоздЯми. Ќо поздно было думать о гвоздЯх, потому что
плот уже показалсЯ над моей головой -- неузнаваемый, темный, с колеблющимисЯ
водЯными мхами.  Џо-видимому, Я  заметил эти мхи  прежде,  чем стал  тонуть,
потому  что сразу же мне стало не до них и захотелось схватитьсЯ  за бревна,
чтобы  как-нибудь раздвинуть их и поскорее вздохнуть. Ќо и эта мысль  только
мелькнула, а потом слабый свет показалсЯ где-то слева, совсем не там, куда Я
плыл, крепко сжимаЯ губы. Ќужно было повернуть туда, где был  этот свет, эта
зеленоватаЯ вода, колеблющаЯсЯ  под солнцем.  € Я повернул. ’еперь уже  Я не
плыл, а перебирал бревна  руками, а потом уже и не перебирал, потому что все
кончилось, свет  погас...  џ очнулсЯ на  плоту  и  еще  с закрытыми  глазами
услышал те самые  слова, за которые не любил друзей нЯнькиного кучера. ‘лова
говорил  плотовщик, а  ‘аша  сидел подле менЯ  на  корточках,  похудевший, с
виноватым лицом. џ утонул, но не совсем. ™екастаЯ девчонка, сидевшаЯ на краю
плота, болтаЯ в воде ногами, услышала бульканье, и плотовщик схватил менЯ за
голову, высунувшуюсЯ из-под бревен.

        7
     Џрошло несколько лет, и Я понЯл, что кроме физической храбрости  есть и
другаЯ, нравственнаЯ, которую нельзЯ воспитать, нырЯЯ под плоты или прыгаЯ с
берега на сосну с опасностью длЯ жизни.
     ЉажетсЯ,  это было  в третьем классе. Ђлька ѓирв нагрубил Ѓороде -- это
был наш классный наставник,-- и тот велел ему стоЯть  всю большую перемену у
стенки в  коридоре,  а нам  -- не разговаривать  с  ним и даже не подходить.
Ђлька  стоЯл, как у позорного столба, и  презрительно  улыбалсЯ. Ћн окликнул
’аубе и Џлескачевского, но те прошли, разговариваЯ,-- притворились, подлецы,
что не слышат. Њне стало жалко, и Я  вдруг подошел  к нему, заговорив  с ним
как ни в чем не бывало.
     Њы  немного поболтали о гимнастике:  правда ли, что  к нам приехал чех,
который  будет  преподавать сокольскую гимнастику с третьего  класса? Ѓорода
стоЯл близко, под портретом царЯ. Ћн  покосилсЯ на  менЯ  своими  маленькими
глазками, но ничего не  сказал, а после урока  вызвал в учительскую и вручил
"€звещение".
     Ќичего более неприЯтного  нельзЯ  было вообразить, и,  идЯ домой с этой
аккуратной, великолепно  написанной  бумагой,  Я думал, что лучше  бы Ѓорода
записал  менЯ  в кондуит.  Ћтец будет  долго  мытьсЯ  и бритьсЯ, мазать  усы
каким-то черным салом, а потом наденет свой  парадный мундир с медалЯми -- и
все это сердито  покрЯхтываЯ, не  укорЯЯ менЯ ни словом.  ‹учше  бы уж пошла
мать,  котораЯ  прочтет  "€звещение",  снЯв пенсне,  так  что  станут  видны
покрасневшие  вдавленные  полоски  на переносице, а  потом  накричит на менЯ
сердито, но как-то беспомощно. “жаснаЯ неприЯтность!
     Џошла  мать  и  пробыла в гимназии  долго,  часа полтора.  „олжно быть,
Ѓорода выложил ей все мои прегрешениЯ. €х было у менЯ немало.
     ѓеограф  Ћстровский  запнулсЯ,   перечислЯЯ  правые  притоки  Ђмура,  Я
спросил: "Џодсказать?" Ћстровский был вспыльчивый,  но  слабовольный, на его
уроках шумели, разговаривали, играли в морской бой,  и Я даже жалел его -- у
него  всегда  было  измученное  лицо.  ‘ам  не знаю, почему Я  так  нахально
предложил ему подсказать.
     €нспектор …моциЯ встретил менЯ на ‘ергиевской после семи  и записал  --
это была вернаЯ четверка  по поведению. ‘ловом, были причины,  по  которым Я
бледнел и краснел, ожидаЯ маму и нарочно громко твердЯ латынь в столовой.
     Ћна  пришла  расстроеннаЯ,  но чем-то довольнаЯ,  как  мне  показалось.
Ѓольше всего ее возмутило, что Я хотел подсказать географу притоки Ђмура.
     -- џ не знала, что мой сын хвастун,-- сказала она с презрением.
     -- €  трус,-- сказал Я и  заплакал.  ќто был позор,  тем более  что еще
утром  ‘аша рассказал мне о спартанском мальчике, который запрЯтал за пазуху
украденную  лису и не плакал,  хотЯ она его  истерзала.  Ќо Я не  заревел, а
просто вдруг закапали слезы. Њама села на диван, а менЯ посадила рЯдом.
     -- Ќет, совсем не трус,-- сказала она.
     Џенсне на тонком шелковом шнурке упало, вдавленные  красные  полоски на
переносице побледнели.
     -- џ сказала вашему Ѓороде, что горжусь тем, что  ты подошел к ѓирву,--
сказала она. -- Џодрывать чувство товарищества -- это еще что за метод!
     Ћна  стала длинно  объЯснЯть,  как, по  ее мнению, должен был  в данном
случае поступить  классный наставник. џ не  слушал ее. Ќеужели это правда? џ
не трус?
     –елое лето  Я старалсЯ доказать себе, что  Я  не трус, и, даже сидЯ под
водой,  мучилсЯ,  думаЯ,  что  лучше  умереть,  чем  боЯтьсЯ  всю  жизнь.  Ђ
оказалось, что длЯ этого  нужно  было только  поступить так, чтобы  потом не
было стыдно.

        8
     Ќа весенние каникулы  сестра ‹ена  приехала с подругой ‘оней  ’улаевой,
армЯнкой, что само по  себе было интересно.  ‘онЯ носила кольца, браслеты  и
ходила  в модном  костюме  -- юбка  до  щиколоток  и  жакет с отворотами, на
котором блестели большие перламутровые пуговицы. Ћна была добраЯ, смуглаЯ, с
угольно-черными глазами,  и нравилась  всем, может быть отчасти  потому, что
говорила с легким акцентом.
     Љаждый день  приходили товарищи ‹ьва. ЋсобеннаЯ  атмосфера  бесконечных
споров, влюбленности, смеха все перепутала в нашем и  без того беспорЯдочном
доме. ђодители сердились, шумные разговоры  в  комнате  ‹ьва не давали  отцу
уснуть. Њать хмурилась, но терпела...
     ‚ этот день мне исполнилось десЯть лет, и Я  был огорчен,  что домашние
забыли об этом.
     „ень началсЯ с обиды,  а кончилсЯ ошеломившей менЯ  догадкой, что, в то
времЯ  как  Я  читаю,  сплю,  готовлю  уроки,  на  земле  происходЯт  тысЯчи
несправедливостей, которым Я не могу помешать.
     “тром мы  с сестрой ‹еной долго ходили обнЯвшись в полутемной столовой,
и было приЯтно, что она говорит  со  мной так серьезно. Ћна упрекала менЯ за
то,  что,  когда  офицеры и  студенты разговаривали об  артистке  „онской, Я
вмешалсЯ и сказал:  "‚ глазах -- рай, в душе -- ад". Џо ее мнению, Я слишком
рано развилсЯ, глаза у менЯ, например, совсем не такие, как у других детей в
моем возрасте.  ‘  упавшим сердцем  Я долго рассматривал себЯ в зеркале. „а,
сестра права. Ќо как поступить, чтобы не развиватьсЯ рано?
     Џотом  она  забыла  обо  мне и  вспомнила,  только когда ей  нужно было
послать  секретку  студенту, который в брюках со штрипками,  положив ногу на
ногу, ждал  в  ѓубернаторском  садике на скамейке. џ отдал ему  секретку, он
вскочил, прочел  и  побледнел.  Њне  стало жаль  его,  и, вернувшись,  Я  не
очень-то вежливо  потребовал пирожное, которое  ‹ена  обещала, если Я отнесу
записку.  Ћна купила,  но  не сразу,  а сперва долго  расспрашивала,  что он
сказал да как вскочил. ќто было противно.
     Љак поступить,  чтобы менЯ заметили и  вместе с  тем чтобы мне не очень
попало? Ћбо  мне  вспоминали  только  за  столом  или  вечером,  когда  мама
приходила, чтобы  посмотреть, не  подложила  ли нЯнька что-нибудь  мЯгкое на
кровати. Њы с ‘ашей спали на досках, едва прикрытых тощими сенниками.
     Њожно было, конечно, стащить у отца наусники,  в которых он спал, чтобы
усы  торчали  вверх,  как у  ‚ильгельма II,  или  мамин  валик, который  она
подкладывала в прическу. Ќо это как-то не  соответствовало  моему серьезному
настроению.
     ‚есеннее утро -- с солнцем, огибающим дом, с пылинками в столбах света,
лежавших  поперек комнат, с бесцельным  слонЯнием по  двору -- переходило  в
полдень,  а Я все не  мог  найти себе  дела. Џорешать,  что  ли,  задачки? џ
порешал, и  все равно осталось еще много времени;  медленно  делившегосЯ  на
часы, минуты, секунды. —увство неприкаЯнности  и  прежде тЯготило  менЯ, а в
этот  день Явилась  еще и страннаЯ мысль, что, если бы  менЯ вовсе не  было,
ничего бы не изменилось.
     Њожет быть,  Я  нужен маме? ’огда почему она  никогда не говорит мне об
этом? €ли нЯньке? Џрежде Я, несомненно, был нужен нЯньке. Ќо теперь Я вырос,
и, если  бы  менЯ не  было,  она просто  стала  бы  готовить двумЯ котлетами
меньше.
     Њожет  быть, Я  нужен  царю?  Ћтец Љюпар говорил, что царю  нужны  все,
вплоть до  последнего человека.  Ђ  когда  Я  спросил, нужны  ли  ему  также
животные, например собаки, он рассердилсЯ и сказал, что сразу видно, в какой
семье Я расту. Ќакануне  Я  впервые  прочел  "ђевизора",  и  больше всех мне
понравилось  то  место, где Ѓобчинский  просит сказать царю,  что в таком-то
городе живет Џетр €ванович Ѓобчинский. Ќа его месте Я поступил бы так же.
     џ  не стал готовитьсЯ к побегу, потому что мне всегда казалось, что это
почти одно  и то  же -- сделать что-нибудь  в уме или  на  самом деле.  ‡ато
прощальную  записку  Я  оставил самую  настоЯщую, чтобы ее  заметили все. Ќа
листе бумаги  Я  написал печатными буквами: "Џрошу в моей  смерти никого  не
винить".  €  прикрепил  этот  лист к стенке в столовой.  Џотом  простилсЯ  с
Џрестой, стащив длЯ нее кусок сахара, и ушел.
     ...‡накомые  улицы, по  которым  Я тысЯчу  раз  ходил, знакомые  лавки,
знакомый усатый  сапожник  на  углу ѓоголевской, реальное  училище, пожарнаЯ
команда...
     ...Џристав  проехал в пролетке, изогнувшись, выставив грудь, покручиваЯ
усы, и вдруг отдал честь даме в шлЯпе со страусовым пером. € она пошла потом
так,  что  даже  по  ее  спине  было  видно,  как  она довольна  тем, что ей
поклонилсЯ этот представительный пристав.
     Њне  было страшновато, и  Я заложил руки в карманы и посвистывал, чтобы
показать,  что Я  не  боюсь.  џ  шел  улыбаЯсь --  мне  казалось, что  нужно
улыбатьсЯ  даже  незнакомым, потому  что  они  ведь  ничем,  в  сущности, не
отличаютсЯ  от  знакомых.  ‘егоднЯ  они  незнакомые,   а   завтра  мы  можем
познакомитьсЯ. Ќо пока будущие  знакомые смотрели на  менЯ как-то странно, а
один даже сочувственно покачал головой, так что вскоре Я перестал улыбатьсЯ.
     Њужики  везли  дрова  вдоль  Љохановского  бульвара,  немазаные  колеса
скрипели.  ‘олдатскаЯ  фура  проехала,  кучер-солдат  подхлестывал  лошадей.
’еперь  было совершенно  Ясно, что Я убежал из дома.  ‡аписку  мою, конечно,
прочли, и нЯнька  небось поднЯла весь дом и побежала за мамой, котораЯ в эти
часы  давала уроки музыки  барышнЯм  ”ан-дер-флит. Ќо мама  все-таки кончила
урок, а уж  потом пошла домой и, волнуЯсь, снЯв пенсне, читает  мою записку.
Њне стало так жаль себЯ, что Я чуть не заплакал.
     ‘ухари, по-видимому, нужно было взЯть с собой не только в уме. Ѓыло уже
времЯ обеда, и Я попробовал пообедать  в уме. Ќо из  этого ничего  не вышло,
хотЯ было невозможно более отчетливо увидеть, как Я ем суп  с большим, густо
посоленным куском хлеба.
     „а, дома сейчас обедают.  ‘аша, положив перед собой книгу, жрет щи и не
думает о втором, которое он сейчас получит.
     ‡а казармами €ркутского полка начиналась  большаЯ грЯзнаЯ привокзальнаЯ
площадь.  Ќа  дорожке,  по  которой шли к  вокзалу,  стоЯли  какие-то  люди,
небольшаЯ  толпа;  до  менЯ  донеслись невнЯтные,  возмущенные голоса,  и  Я
подошел поближе.
     ЊолодаЯ женщина  лежала на земле,  пьЯнаЯ, растерзаннаЯ,  и Я с  ужасом
узнал  в ней Њатрешу, прислугу  купца Џетунина,  нашего соседа.  ‚сегда  она
одевалась, как барышнЯ. ‚  хорошеньком платье,  с бантами,  она приходила  к
нЯньке  жаловатьсЯ, что  у  Џетуниных  кто-то  пристает  к ней.  “  нее  был
негромкий, мЯгкий  смех,  от  которого у менЯ сладко  замирало  сердце.  Ћна
убегала,  снова  прибегала,  Я  издалека  узнавал  стук  ее  каблучков.  Њне
казалось, что  все влюблены в нее и хотЯт, чтобы она всегда так нежно, мелко
смеЯлась  и чтобы ее легкаЯ, живаЯ фигурка  в платье  с бантами так волшебно
мелькала среди деревьев нашего сада.
     ’еперь она  валЯлась  на земле, задираЯ юбки,  невнЯтно, пьЯно  бормоча
что-то, Я  расслышал только: "Ќа, кто еще  хочет,  а мне наплевать",-- и  со
сладким,  страшным  ударом  в  сердце увидел  Я  голые  белые  женские ноги.
Џодбежал, придерживаЯ шашку, городовой,  закричал: "ђазойдись!"  Ќо никто не
ушел.  ‚се  стоЯли,  смотрели, смеЯлись.  ‚ толпе  были молодые  татары,  и,
несмотрЯ на  оторопь  и  волнение,  Я  догадалсЯ,  что  все  они  сыновьЯ  и
племЯнники  старого  ’аканаева,  который  держал  буфет на вокзале. Џодъехал
извозчик. ѓородовой  сгреб Њатрешу, бросил ее поперек  пролетки,  как кладь,
уселсЯ и крикнул: "Џошел!" ’олпа разошлась не спеша.
     џ стоЯл оглушенный. ЌЯнька как-то сказала, что Џетунин выгнал Њатрешу и
она  стала "гулЯщей".  ’ак вот что это значит!  Ѓоже  мой,  так  вот что это
значит!
     џ  пошел  по  шоссе,  потом  свернул  в  редкий  еловый  лесок  и  стал
бессмысленно ходить туда и назад  вдоль косых теней  на  траве.  Љак смел  Я
огорчатьсЯ, что  на  менЯ  не обращают вниманиЯ, если Њатреша, растрепаннаЯ,
опухшаЯ и, кажетсЯ, с выбитыми зубами, валЯлась на  земле и бормотала что-то
постыдное, невозможное,  а мужчины слушали  ее  и смеЯлись. Њне было  стыдно
теперь, что Я жадно смотрел на ее голые ноги и что мне хотелось смотреть еще
и еще.
     џ вернулсЯ домой только  вечером. …сть уже не хотелось, но  Я  заставил
себЯ  сесть за стол. ЊоЯ записка  висела на прежнем месте. Ќикто не заметил,
что Я убежал  из дома, даже нЯнька, может быть потому, что ее  кучер  в этот
день  приходил к ней и грозилсЯ убить. ‘аша сыпал соль в  банку  с водой, из
которой  торчала  ржаваЯ  проволока,-- он  считал,  что таким образом  можно
вырастить  искусственный  кристаллический  сад.  Њама  пришла  усталаЯ,  и Я
слышал, как она сказала нЯньке: "Ћх, не могу".
     ‘туденты  громко  спорили в  комнате старшего  брата. Ћтец  ворчал, ему
мешали уснуть.  ЌЯнька ворочала ухватами, пекла хлеб на кухне. Џочему  у нас
пекут всегда вечером или даже ночью?
     џ  не могу  уснуть  от тоски, от  сладкого, томительного  волнениЯ,  от
жалости к Њатреше, соединившейсЯ с  еще неЯсным  сознанием своей вины  перед
ней. ‚се мужчины  были перед ней виноваты.  €  мой отец, который мог сказать
что-нибудь грЯзное  и засмеЯтьсЯ, показываЯ белые зубы, и мои братьЯ, и Я. €
купец Џетунин, который выгнал ее, и прохожие, которым она говорила: "Љто еще
хочет, а мне наплевать".

        ‚ Ђђ•€‚…

        1
     € прежде Я писал о Џскове -- в рассказах, в романе "„ва  капитана". Ќо,
принимаЯсь за эту  книгу, Я снова поехал в родной город и лишь  теперь узнал
его,  как узнают  после долгой разлуки полузабытые черты старого  друга.  Ћн
изменилсЯ. €  новое, и старое  похорошело. Џросмоленные черные доски тЯнутсЯ
над крепостными  стенами, конусообразные шишаки покрывают башни,  решетчатые
ворота из  бревен  в полтора обхвата запирают форпосты.  ђеставраторы  смело
воспользовались  деревом  --  без  дерева  картина  „ревней   ђуси  неполна.
‚печатление  грозной   уверенности   смешиваетсЯ  с   чувством  подлинности,
непонЯтнаЯ грусть -- с восхищением перед  соразмерностью  пропорций. ‚кус не
изменЯл псковичам и в деле войны.
     џ  вспоминаю, что  в  перечне  тысЯч  причин,  по  которым  сохранилась
псковскаЯ старина,  ничтожнаЯ долЯ принадлежит и мне. Ћ том,  что Я коренной
пскович и люблю свой город, знали мои друзьЯ. ‘реди  них  был  ленинградский
режиссер, а во времЯ войны  -- артиллерийский  капитан, ‘ергей Ђлександрович
Њорщихин, с которым мы не раз беседовали о старом Џскове. ‹юбитель и  знаток
русской старины,  он направлЯл огонь своих  орудий, не очень жалеЯ Џсков XIX
века, с его "присутственными местами", но  стараЯсь по возможности сохранить
опоЯсывающие  город  крепостные стены, бесценные  храмы, Џоганкины палаты  и
другие старинные зданиЯ.
     џ бы не удивилсЯ, узнав, что в его планшете лежала известнаЯ карта 1694
года с  надписЯми: "ђека  Џскова течет через  город"  и  "‘ередний  город по
досмотру  осыпалсЯ починить не мочно". ‚ 1918  году, когда германскаЯ  армиЯ
наступала на  Џсков,  гимназисты  шестого  "б"  класса  изучали  эту  карту,
рассчитываЯ предложить ‚оенно-революционному комитету свой план обороны.

        2
     Ќекогда  Я  хвалилсЯ своей способностью почти  безошибочно угадывать  в
пожилом человеке -- училсЯ ли он в реальном училище или в гимназии. ‚ бывших
гимназистах оставалось нечто беспечное, неожиданное, скептическое. Ќапротив,
реалисты  были  подтЯнуты,  всегда вровень с собой  и не  очень-то позволЯли
судьбе устраивать длЯ них ловушки и неожиданные повороты.
     ќтим различиЯм, как ни  странно,  соответствовали в моем  представлении
даже  цвета: гимназисты  --  васильковый, реалисты  -- желтый. ‚прочем,  это
легко  объЯснЯетсЯ  тем, что  гимназисты носили васильковые фуражки с  белым
кантом на тулье, а реалисты -- черные с желтым кантом
     €з  моих  друзей  типичным  "старым  гимназистом"  был,  без  сомнениЯ,
Љонстантин  ѓеоргиевич   Џаустовский  с  его   скромностью,  сквозь  которую
просвечивала лихость, с его любовью к происшествиЯм, из которых, в сущности,
и должна  состоЯть  жизнь, с его  молодыми  уходами в музыку  в  живопись, в
природу.
     ‚асильковаЯ фуражка со сломанным козырьком, сбитаЯ на затылок, чудилась
мне на седой голове ЉорнеЯ €вановича —уковского. ‚ разговоре он мог внезапно
схватить за ножки стул и бросить его своему собеседнику -- волей-неволей тот
должен  был подхватить стул и бросить  его обратно. "Ќикогда не знаешь,  что
будешь  делать   в  следующую  минуту",--  сказал  он  мне  однажды.  ’рудно
представить себе, что эти слова могут принадлежать человеку, который некогда
носил скучную черную фуражку  с  желтым кантом.  Ќет, это  было что-то очень
васильковое,  немного  актерское,  с  белым кантом и  естественным  желанием
расшевелить машинальное существование.
     ‚се это Я веду к тому, что в этот свой приезд Я познакомилсЯ с Ќиколаем
Ќиколаевичем Љолиберским, старейшим преподавателем Џервой  школы, в  котором
мне сразу же почудились эти, милые моему сердцу, гимназические черты.
     Њного лет назад Я видел английский фильм "Good bye, mister Chips!" ("„о
свиданьЯ,  мистер  —ипс!").  †изнь полустолетиЯ,  показана в ней,  как через
фокусирующее  стекло;  линза  сосредоточена  на  жизни  школьного   учителЯ,
поглощенного  своим призванием. €сториЯ простаЯ,  обыкновеннаЯ, даже,  может
быть,  немного скучнаЯ.  ‚ы почти не замечаете "шума  времени", он доноситсЯ
лишь как  эхо событий, потрЯсавших страну. ђавными долЯми, день за днем, год
за  годом уходит  жизнь мистера  —ипса.  ‚ предсмертном  полусне,  в дремоте
кончины  его ученики ЯвлЯютсЯ к  нему, чтобы проститьсЯ:  "Good -bye, mister
Chips!"  ‡а  полустолетие форма изменилась, школьники восьмидесЯтых годов  в
кепи  и  мундирчиках,  застегивающихсЯ до  самого подбородка, не  похожи  на
поколение своих детей, в коротеньких пиджаках с узкой талией, дети не похожи
на  внуков.  ќто,  кажетсЯ,  единственный  признак невозвратимости,  который
обратным светом озарЯет жизнь учителЯ, скромно спрЯтавшуюсЯ в глубину глубин
повторЯющейсЯ жизни школы...
     Ќиколай Ќиколаевич чем-то напомнил мне мистера  —ипса. Љонечно, это был
очень русский  мистер  —ипс,  высокий,  чуть сгорбленный,  с добрым лицом  и
пышными табачно-седыми усами.
     ЏамЯть его,  фотографическаЯ,  объективно-рельефнаЯ, менЯ  поразила. Ћн
помнил все -- и то, что касалось его, и то, что не касалось.
     џ  забыл,  почему Џсковскую  гимназию пышно  переименовали  в  гимназию
Ђлександра  Џервого  Ѓлагословенного. Ћн  объЯснил --  в свЯзи со  столетием
Ћтечественной войны. Ћ том, как Џсков отмечал  трехсотлетие  дома ђомановых,
он рассказал с удивительными подробностЯми -- а мне помнились только дымные,
горЯщие плошки на улицах. ‚ерноподданническую  кантату,  которую  гимназисты
разучивали к этому дню, он знал наизусть:

     <i>Ѓыла пора, казалось, сила
     ‘траны в борьбе изнемогла.
     € встала ђусь и Њихаила
     Љ себе на царство призвала.

     ‚ годину тЯжких испытаний,
     ‹юбовью подданных силен,
     –арь поднЯл меч, и в громе брани
     Ќавеки пал Ќаполеон.

     ‚от почему и в бурЯх бранных
     € в мирный час из рода в род
     ‘вЯтаЯ ђусь своих державных
     ‚ождей и славит и поет.</i>

     ‹етом  гимназисты ходили  в  белых  коломЯнковых гимнастерках, воротник
застегивалсЯ  на  две  или  три  светлые  металлические пуговицы. Ќо Ќиколай
Ќиколаевич напомнил мне  и парадный костюм гимназиста, который в годы  моего
детства уже никто не  носил: темно-зеленый однобортный костюм шилсЯ в талию,
с прЯмым, стоЯчим воротником на крючках.
     Џотом  пошли  формы  женских  гимназий  Ђлександровской,  Ђгаповской  и
Њариинской  --   какого  цвета   платьЯ,   какие  передники,  праздничные  и
ежедневные. “ченицы  казенной  Њариинской женской гимназии  носили на берете
значок -- Њ†ѓ, что расшифровывалось: милаЯ женскаЯ головка.
     "Ђлександровки" в темно-красных платьЯх и белых передниках уж во всЯком
случае должны  были запомнитьсЯ мне! Ћднажды,  проходЯ мимо этой гимназии, Я
засмотрелсЯ на девочек, торчавших в  распахнутых (это было  весной) окнах, и
больно треснулсЯ головой о телеграфный столб. "Ђлександровки" чуть не выпали
из окон от смеха, а Я добрых две недели ходил с шишкой на лбу.
     Ќиколай Ќиколаевич  окончил гимназию годом  позже,  чем Я поступил,  но
оказалось, что  те же преподаватели: Љоржавин, Џопов, Ѓекаревич -- учили нас
истории, литературе, латыни. „а что там преподаватели! Њы начали со швейцара
”илиппа, носившего  длинный мундир  с двумЯ медалЯми и  похожего  на кота со
своей мордочкой,  важно выглЯдывающей из седой бороды и усов. џ не знал, что
фамилиЯ его была Љрон. Ћн был, оказываетсЯ,  латыш, говоривший  по-русски  с
сильным  акцентом,--  вот  почему Я  подчас  не мог  понЯть  его  невнЯтного
угрожающего ворчаниЯ.
     -- ’юрль, юрль, юта-турль? -- спросил Ќиколай Ќиколаевич.
     --  Ќу  как  же!  ќто  называлось  "гармоники":  схватив  цепкой  лапой
провинившегосЯ гимназиста и крепко, до боли, прижимаЯ к ладони его сложенные
пальцы, ”илипп  тащил его в карцер, приговариваЯ: "’юрль, юрль,  юта-турль".
‚прочем; карцера у нас не было, запирали в пустой класс.
     ЏомаргиваЯ  добрыми глазами  и подправлЯЯ без нужды седые  усы, Ќиколай
Ќиколаевич дарил каждому из гимназических  деЯтелей не более двух-трех слов.
Ћднако, как на пожелтевшем  дагерротипе, Я увидел плоское лицо законоучителЯ
отца  Љюпара,  с  зачесанными назад, тоже  плоскими,  волосами, его быструю,
деловую, не  свойственную  свЯщенническому  сану  походку, холодный  взглЯд.
Џисьмоводитель   Њихайлов  --  это  Я  помнил  --  был  похож   на  большого
неприбранного пса.
     Њы  вспомнили ЌиколаЯ Џавловича Ћстолопова, преподавателЯ математики, у
которого Я занималсЯ четыре года. ќто был высокий красивый белокурый человек
с   влажно-голубыми,   немного  навыкате   глазами,  только  что  окончивший
университет, считавшийсЯ либералом и  похожий  на виконта ќнн  де Љеруэль де
‘ент-€в, обожаемого мною героЯ стивенсоновского романа.
     Џосле первого  же  урока  стало Ясно,  что (хотЯ его  фамилиЯ  невольно
подсказывала обидное прозвище) он -- в отличие от "‘аньки Љапусты", "Ѓороды"
и т. д.-- его не получит.
     Ќиколай  Џавлович  прочитал  нам  лекцию  о  единице,  как  философском
понЯтии, определЯющем три элемента: массу тела, пространство и времЯ.
     -- Ђнализ измерЯемых величин,-- утверждал Ќиколай Џавлович,-- неизбежно
приводит  к  возникновению  абсолютных  систем,  которые  разумнее  было  бы
называть  рациональными,  поскольку  в   их   основе  лежит   допущение,  не
представлЯющее собой абсолюта.
     Њы  только что  перешли из  приготовительного  класса в первый,  самому
старшему из нас, ‚ане Љлимову, было одиннадцать лет. „о сих пор, обнаруживаЯ
в своих тетрадЯх единицу, или так называемый кол, мы не задумывались над его
философским  значением. Љол  был  кол -- между  тем, подтверждаЯ  картинными
жестами свои рассуждениЯ, Ќиколай  Џавлович прочитал нам о нем цел