 удава",-- спокойно докончил ”абрициус.
     Џотом привели  ‘ашу,  но и  он оказалсЯ не робкого десЯтка.  Ћтветил на
вопросы  смело  и с  толком  -- и ”абрициус не  только отпустил их, но  даже
приказал устроить на поезд.
     "€спуганное  онемение",-- сказал  ћрий, и это  было  действительно так.
Ѓелые продержались  в городе  недели  две,  и это были  недели похоронные --
почти каждый день кого-нибудь провожали. €з  знакомых гимназистов были убиты
ћрий Њартынов, старший брат ЂндреЯ, и ‚анЯ Џетунин, веселый розовый мальчик,
учившийсЯ  в  одном  классе  с  ‘ашей и однажды  заглЯнувший  к нему,  чтобы
покрасоватьсЯ новенькой офицерской формой.
     …го отец -- "—аеторговлЯ Џетунина и Џерлова" -- сказал в городской думе
речь, в которой с горечью спросил: кто виноват в смерти его сына? ‡а что  он
голову сложил? ‡а свободу? ѓде она, эта свобода?..
     џ плохо помню день, когда  белые  отступили и  наши занЯли город,-- без
сомнениЯ,  по  той  причине,  что  к  вечеру  этого  днЯ произошло  событие,
заслонившее в моей памЯти все другие.
     “же было известно, что миллионер Ѓатов пыталсЯ  бежать, попалсЯ  и,  по
слухам,  расстрелЯн на  месте  (его  дом с единственным  в Џскове  мозаичным
фасадом, на котором изображены Яхты под парусами, и до сих пор сохранилсЯ на
‡авеличье, у бывшего Ћльгинского моста), уже были арестованы офицеры (и в их
числе те, кто сидел по домам, сторонЯсь и белых и красных), когда отец решил
пройтись по ‘ергиевской, соскучившись клеить свои скрипки.
     “  него  не  было  штатского  пальто,  и  он надел  шинель,  с которой,
вернувшись из полка, своими руками спорол погоны. Ќикто  его не останавливал
-- казалось, что повода не было, а сам он ничего и никого не боЯлсЯ.
     Ћн ушел, а  час спустЯ  Явились перепуганные Ѓабаевы и сказали, что они
собственными  глазами видели, как  отца арестовали и повели  по Љохановскому
бульвару,  очевидно  в  тюрьму. Џлохо  было дело, и кончилось бы оно  совсем
плохо, если  бы на другой  день ћрий не приехал из Џетрограда, Љ счастью, он
приехал с двоюродным братом  Ђлей ‘ыркиным, который был командирован в Џсков
—резвычайной комиссией.
     ЂлЯ был высокий, худой, с серовато-зелеными глазами, в которых мелькало
подчас жесткое выражение.  Ќос  у него  был с горбинкой, лицо узкое,  волосы
рыжеватые,  вьющиесЯ,  губы  слегка  полураскрыты.  Џистолет  в  кобуре  был
пристегнут  к солдатскому  ремню,  который  туго  стЯгиваЯ его  мальчишескую
фигуру.  „ва  года  тому  назад  Я  видел  его  на  свадьбе  сестры  --  еще
гимназистом. ‘ын очень богатого  человека, владельца типографии, он в первые
же  дни  ЋктЯбрьской  революции  взЯл  из  сейфа   завещанные  ему   матерью
драгоценности.  ЏолучаЯ  партийный  билет,  он выложил их  на  стол,  весомо
подтвердив таким образом свои политические убеждениЯ.
     ‚последствии  Я не  раз виделсЯ с ним.  Ћн  перешел на  дипломатическую
работу,  стал  дипкурьером,  потом  советником  и  объездил  весь  свет,  не
удивлЯЯсь  ничему на свете. "ђим как ђим",-- вернувшись  из  €талии, однажды
сказал он мне в ответ на мои нетерпеливые расспросы...
     Ќе   знаю,   куда    отправилсЯ,   с   возмущением   пробурчав   что-то
неопределенное, ЂлЯ,  но  часа  через  два отец вернулсЯ  домой. “  него был
озадаченный вид. Ћн провел  ночь в битком набитой камере, не спал  и теперь,
плотно  пообедав,  завалилсЯ в  постель. Џроснувшись,  он все  рассказывал о
каком-то бароне, который  лежал  рЯдом с ним на полу, оборванный и голодный.
Ѓарон этот  -- молодой человек -- был самой заметной фигурой среди немецкого
офицерства.  …ще  недавно он  носил  богатую  шинель  с серебристым  меховым
воротником, что  не  полагалось  по форме, и  повсюду  поЯвлЯлсЯ с  какой-то
приезжей красавицей актрисой. €з-за нее-то он и осталсЯ в Џскове, хотЯ легко
мог  уйти с  белыми,-- вот чем был озадачен отец. "„ураком, дураком, дорогой
мой",-- жалеЯ барона, говорил он.  ќто значило, что надо быть дураком, чтобы
рисковать жизнью из-за актрисы.

        ЏђЋ™Ђ‰, Џ‘ЉЋ‚

        1

     ‚ декабре  восемнадцатого  года  приехал  из Њосквы  ‹ев, похудевший, в
болтавшемсЯ  на нем полушубке, в  некрасивой меховой шапке с ушами,-- и  длЯ
менЯ это был первый день новой, неведомой жизни.
     …ще  в пЯтнадцатом году он перевелсЯ в  Њоскву на медицинский факультет
университета.  ‘  первых студенческих лет  он  наотрез отказалсЯ  от  помощи
родителей,  позволив присылать  ему  только  гильзы и  табак  -- это  стоило
дешевле, чем папиросы. ‚ Џетрограде он жил  на стипендию -- 200 рублей в год
-- и уроки. ‚  Њоскве,  где жизнь была дороже,  нанЯлсЯ собирать  объЯвлениЯ
торговых  фирм,  магазинов  и  ресторанов  --  они  печатались  на   больших
транспарантах,    которые   развешивались    в   почтовых   отделениЯх,    в
парикмахерских, в столовых.
     Џотом он стал "нЯнькой душевнобольного",  как  он называет себЯ в своих
воспоминаниЯх. Ќе оставлЯЯ ни днем ни ночью своего сорокалетнего пациента --
образованного  человека,  прекрасного пианиста,  он  играл с  ним в шахматы,
помогал собирать коллекцию спичечных коробок, соглашалсЯ, когда  сумасшедший
утверждал,  что он  --  московский градоначальник,  сочувственно  выслушивал
соображениЯ  о  том, что Џолина  ‚иардо  отравила ’ургенева,-- и  гонЯлсЯ за
своим пациентом по всей Њоскве, когда  тот с  неожиданной  быстротой на ходу
вскакивал  в пролетавший  трамвай. ‘умасшедший --  сын  богатого человека --
любил проводить  вечера в ресторанах  и кафе-шантанах,  и  таким образом ‹ев
познакомилсЯ  с  жизнью,  о  которой знал  до  той поры  сравнительно  мало.
‘лучалось, что пациент  в  бешенстве набрасывалсЯ на свою  "нЯньку", и тогда
‹ьву "не  очень хорошо  спалось" рЯдом с ним, в комнате, которую приходилось
запирать  на  ключ, чтобы больной не  сбежал  из  дома.  ђабота оплачивалась
превосходно,  но  брат уволилсЯ  через  два месЯца. Ђвгуст ‹етавет,  который
устроил его на эту должность, продержалсЯ только полтора.
     ‡ато в следующем учебном году -- девЯтьсот шестнадцатом -- материальные
дела неожиданно  устроились,  и, как надеЯлсЯ ‹ев,  надолго.  Ћн  готовил  в
гимназию мальчика из богатой семьи,  и отец этого мальчика однажды предложил
ему  пойти в Ђнглийский клуб на ’верской,  где  в то времЯ был именно клуб и
играли  в  карты.  Џочему,  рассказываЯ  эту  историю,  брат  пишет в  своих
воспоминаниЯх, что он никогда до той поры не играл в карты на деньги? €грал.
џ  помню  вечер на  студенческих каникулах, должно быть,  тринадцатого года,
когда  компаниЯ офицеров затеЯла (к неудовольствию  мамы) игру в шмен-де-фер
("железку"),  одну из самых азартных. ‚ечер запомнилсЯ мне потому, что, пока
менЯ не отправили спать, Я неотрывно следил за братом -- остальные участники
менЯ не  интересовали. ‘начала он проиграл, и, очевидно, немало. Ћн смеЯлсЯ,
шутил,  но Я за этой искусственной веселостью чувствовал огорчение,  которое
понимал  так  остро, как  будто мне  каким-то чудом  удалось превратитьсЯ  в
брата.  Ћн не прекратил игру, только ставил все меньше и, дождавшись,  когда
банк  перейдет к нему, стал метать.  Љарты так и летели из его  крепких рук.
’еперь мне стало  казатьсЯ, что  он приказал  себе выиграть, и действительно
брал ставку за ставкой.
     Ќечто подобное  произошло, очевидно, в Ђнглийском клубе. Ћн проигралсЯ,
хотел уйти, его уговорили остатьсЯ, и ‹ев встал из-за стола с пЯтью тысЯчами
-- громадной длЯ него, почти фантастической суммой.
     ’еперь,  когда можно  было не  думать о заработке,  он  стал  энергично
заниматьсЯ в клиниках медицинского  факультета. …го учителем  был знаменитый
„митрий „митриевич Џлетнев, с которым он  постоЯнно ссорилсЯ и спорил. „авно
решено  было  кончить  не  только  медицинский, но  и  физико-математический
факультет, последние экзамены  по естественному отделению не  были  сданы  в
Џетрограде.  ‹ев обратилсЯ к  ректору,  получил  отказ  и поехал  к министру
народного просвещениЯ. ‚  своих воспоминаниЯх он рассказал о том, как принЯл
его  министр:  "Џри  входе  в  зал стоЯл  небольшой  стол, за  которым сидел
секретарь. Ћн  спросил менЯ только о том, имею ли Я  в письменной форме свою
просьбу,  и просил пройти в  зал. ’ам, на стульЯх, расставленных вдоль стен,
сидели человек сорок.  ђовно в  12 часов в зал вошел министр, сопровождаемый
молодым человеком, по-видимому  секретарем.  Њинистром  в то времЯ был  граф
€гнатьев,  об относительном либерализме которого в  то времЯ много говорили.
„овольно  высокий,  очень стройный,  спокойный,  он подходил  по  очереди  к
каждому посетителю, тот вставал и минуту-две излагал свое дело. Њинистр брал
его заЯвление, писал на нем резолюцию и передавал секретарю. „ошла очередь и
до менЯ. џ изложил ответ ректора на мое желание учитьсЯ на двух факультетах.
€гнатьев  улыбнулсЯ,  написал  на  моем  заЯвлении  "принЯть"  и  подошел  к
следующему просителю. Џрием почти 50 человек занЯл не более полутора часов".
     ѓосударственные  экзамены  по  физико-математическому   факультету  ‹ев
сдавал "под гром ЋктЯбрьских пушек".
     "Ћчень трудно  было добратьсЯ до университета,-- пишет он,--  почти все
подступы  к   нему  обстреливались...  ‚се  мысли   --  и   экзаменаторов  и
экзаменующихсЯ -- были весьма далеки от сдаваемых предметов. Њожет быть, это
способствовало в какой-то степени моим пЯтеркам. Џолучить диплом 1-й степени
со званием кандидата биологических наук было весьма приЯтно".
     ЏрощаЯсь с  Џлетневым,  он сказал  ему, что  решил  работать санитарным
врачом. Џлетнев пожал плечами.
     --  „а  полно,  это не длЯ вас,-- сказал  он и щелкнул  по мальтийскому
крестику,   который  брат  стал  носить  после  окончаниЯ  университета.  --
ЃиологическаЯ подготовка  -- вот что важно. Ќадоест санитариЯ, приходите  ко
мне.
     "Ќо судьба,-- пишет брат,-- повела менЯ по другому пути".

        2
     Ћн любил родных: одних -- больше, других -- меньше. ’ех, кто  добилсЯ в
своей жизни заслуженного успеха,-- больше. ’ех, кто мог бы  добитьсЯ, но  не
успел или не захотел,-- меньше. Ћн переоценивал значение успеха.
     Ѓыла  в  его  характере  холодность,  стремление не  жертвовать  своими
интересами длЯ других.  Ќо в  трудных (длЯ других)  обстоЯтельствах  он  был
великодушен, а в трагических -- энергично и самоотверженно добр.
     Љогда мать постарела, а семьЯ обеднела, он оказалсЯ главой нашего дома,
и этот дом мешал ему, висел на ногах. Ќадо было что-то изменить, перекроить,
перестроить. Ќадо было перевезти  этот старый, развалившийсЯ  дом  в Њоскву,
где у него  была  выиграннаЯ  в  карты  (как он шутил)  квартира  на  ‚торой
’верской-џмской.  € где, как он надеЯлсЯ, образовалсЯ бы новый  дом,  у него
под боком, дом, который мог сам позаботитьсЯ о себе.
     ...ћрий давно увез жену  и дочь в  Џетроград.  ‘аша еще не вернулсЯ,  и
предполагалось,  что, окончив гимназию, он поедет прЯмо в Њоскву. Џеревезти,
стало  быть, надо  было только мать и  менЯ. Ћтец заЯвил, что он остаетсЯ  в
Џскове.
     -- Ѓольшевики,  меньшевики,-- сказал он, когда  Я зашел в  его комнату,
заваленную музыкальными инструментами и похожую  на пропахшую клеем и  лаком
столЯрную мастерскую. -- Ќе знаю,  не знаю, дорогой мой! ЂрмиЯ  есть  армиЯ.
Џолк -- это полк. ‚ каждом полку должен быть военный оркестр.
     € он  взЯл со стола дирижерскую  палочку из черного  дерева, украшенную
слоновой  костью,--  подарок  любителей  музыки  к  его  двадцатипЯтилетнему
юбилею. Џалочка была тЯжелаЯ, он дирижировал другой, тонкой и легкой.
     -- Ћна мне еще пригодитсЯ,-- сказал он.

        3
     Ќе  думаю,  что  в этой  книге мне  удастсЯ найти другое  место,  чтобы
окинуть одним взглЯдом  жизнь отца. Њежду  тем эта  книга была бы далеко  не
полна, если бы Я не рассказал о его судьбе хотЯ бы на нескольких страницах.
     ...‘амый  большой  в  городе   граммофон  с  трубой,  на  которой  была
нарисована  наЯда,  стоЯл  в доме  полковника  —ерлениовского.  Њеханическое
пианино исполнЯло концертный вальс „юрана, который, как сказал мне ‘аша, был
по плечу только Џадеревскому, да и то -- когда он был в ударе. ‚ольнонаемный
регент тюремной церкви получал от полковника ценные подарки.
     ‚  городе  говорили  --  и   это  было  самое  поразительное,--  что  у
—ерлениовского есть даже  скрипка работы знаменитого мастера  Ќикколо Ђмати,
хранЯщаЯсЯ в стеклЯнном футлЯре. Љогда в Џсков  приезжал Ѓронислав ѓуберман,
полковник разрешил ему поиграть,  но  ѓуберман взЯл  только несколько нот, а
потом  посоветовал  —ерлениовскому  времЯ  от  времени открывать  футлЯр  --
скрипка могла задохнутьсЯ. "‘крипки дышат,-- будто бы сказал  он,-- а  когда
перестают дышать, они умирают, как люди".
     Ћтец  вечно  возилсЯ  со  скрипками,  разбирал  их,  клеил;  его усатое
солдатское лицо становилось тонким, когда он, как врач, выслушивал лопнувшую
деку. Ћн не верил, что у полковника настоЯщий Ђмати.
     -- Ќе Ђмати, не Ђмати, дорогой мой,-- говорил он. Ќе Ђмати.
     Ќо когда после голодовки политических —ерлениовского перевели в ’верь и
он  умер, не перенесЯ понижениЯ в  должности,  его приемнаЯ  дочь, горбуньЯ,
однажды поЯвилась на нашем дворе. Ћна была в трауре. ‚ прихожей она откинула
креп,  и показалось  бледное  тонкое лицо  с  маленьким  опустившимсЯ  ртом.
Ќадменно закинув ушедшую в плечи головку, она стоЯла в прихожей. Ћтец вышел,
и она сказала звонко, как бы насмешливо:
     -- џ пришла предложить вам скрипку Ђмати.
     ђодители  разговаривали  долго, ночами.  „аже если  бы  удалось продать
какие-то страховые полисы, у нас было  мало денег, чтобы купить эту скрипку.
“ нас было только тысЯча пЯтьсот рублей, отложенных на приданое длЯ ‹ены.
     € все-таки отец  считал, что  скрипку надо купить.  Њама  сердилась, но
неуверенно: в глубине души ей нравились необъЯснимые увлечениЯ.
     ‘крипку  купили.  Ћна  была  темнаЯ,  изЯщнаЯ, небольшаЯ и  вовсе не  в
стеклЯнном,  а в  самом обыкновенном потертом футлЯре  -- это менЯ огорчило.
Ћтец  ходил  по квартире веселый,  с торчащими усами. “ него был праздничный
вид. Ќа внутренней стороне деки он показал мне неЯсную, сливающуюсЯ надпись:
"Amati fecit". ќто означало: "‘делал Ђмати". †изнь  отца была наконец полна;
у него были семьЯ, армиЯ и скрипка Ђмати.
     Џервой  стала рассыпатьсЯ  семьЯ. …му  хотелось, чтобы  дети служили  в
армии  и, как он, играли почти на  всех инструментах. ќто было, по-видимому,
невозможно. ‹ена прекрасно играла на виолончели -- у нее было редкое туше,--
но служить в армии она, разумеетсЯ, не могла. ‘аша, которого он любил меньше
других, играл на роЯле -- самый этот инструмент не имел никакого отношениЯ к
службе.  ‹ев,  которого  он  старалсЯ сделать виртуозом,  не  только  бросил
скрипку, но поступил в университет, а не в ‚оенно-медицинскую академию.
     Њама всегда знала  и понимала то, чего  он не понимал и  не  знал.  Ћна
любила, например, говорить о  „остоевском. Ђ  отец был  простой человек,  не
читавший „остоевского, но зато обладавший абсолютным слухом.
     -- ‹Я-лЯ-лЯ,--говорил он, когда  в тишине летнего  вечера копыта цокали
мЯгко  и звонко и слышались еще  долго, до  самой  ‡астенной, где  кончалась
булыжнаЯ мостоваЯ.
     Џостепенно он  стал чувствовать себЯ  в семье  хуже, чем в музыкантской
команде. ’ам все было Ясно. Љларнет играл то, что было ему положено, ударные
инструменты, которым отец придавал большое значение, вступали не прежде, чем
он давал им знак своей палочкой.
     ‚  семье же все было  неопределенно,  неЯсно. „еньги уходили неизвестно
куда,  гостей  было слишком много. „ети интересовались политикой, котораЯ  в
сравнении с армией и музыкой казалась ему опасной и ничтожной.
     --  Ќачальство, начальство,  дорогой  мой,--  говорил  он,--  политикой
должно заниматьсЯ начальство.
     Њать развелась  с  ним вскоре  после  революции,  когда  стал  возможен
односторонний развод. Ћн бы не согласилсЯ. Ћн любил ее. †изнь без постоЯнных
ссор с ней, без ее высокомериЯ, гордости казалась ему пустой, неинтересной.
     Ћна уехала от него, но когда в конце двадцатых годов они оба  оказались
в  ‹енинграде, отец стал заходить  к ней  -- посоветоватьсЯ или просто когда
ему становилось скучно. € мама  советовала,  настаивала, сперва  насмешливо,
потом добродушно.  Ћна не раскаивалась, что развелась с  ним. Ћна  говорила,
что,  если бы  это  было  возможно,  она  развелась бы на другой  день после
свадьбы.
     “ детей теперь были дети.  ‘ыновьЯ женились не так и жили не  так,  как
надо.  Ћн не знал,  как надо, но все  же было совершенно Ясно, что  они жили
как-то  не так. Ћн любил их. “ него  не  было денег,  но времЯ от времени он
делал им  дорогие подарки. ‘ловом, с семьей было кончено. ‡ато с  армией все
было как нельзЯ лучше.
     --  ЂрмиЯ  -- это  все! -- любил говорить  он.--  ‘ыт,  одет,  обут.  €
порЯдок, главное -- порЯдок.
     Љогда  перед  первой  мировой  войной  сокольскую  гимнастику  заменили
военным обучением, он ходил на плац посмотреть,  как мы с ‘ашей маршируем, и
однажды, с бешенством выкатив глаза, закричал мне:
     -- Ќогу!
     Ќакануне ‚еликой Ћтечественной войны он еще служил в свои семьдесЯт два
года. …го оркестр был лучшим в округе, и только какой-то знаменитый Ѓелецкий
считалсЯ  более опытным капельмейстером, чем  он.  Ћн сочинил  военный марш,
который записали на граммофонную пластинку.  Њарш был ужасный. ‚ одном месте
барабан заглушал все другие инструменты, и каждый раз отец подробно объЯснЯл
мне, как  это случилось: барабан поставили слишком  близко  к  записывающему
аппарату...
     Џолк стоЯл в ‘трельне, и, приезжаЯ из ‘трельны, отец вспоминал, что ему
всегда хотелось жить  за городом, на свежем воздухе, чтобы перед домом росли
кусты,   по  возможности  полезные   --  крыжовник,  малина,--  а  на  дворе
расхаживали куры. Ќо вот однажды командир полка пришел  на сыгровку, и отец,
скомандовав  "смирно",  отрапортовал  ему  о  состоЯнии  своей  музыкантской
команды согласно уставу, утвержденному  в 1892  году императором Ђлександром
III. Љомандир полка отправил его на  гауптвахту, и  смертельно  оскорбленный
отец подал в отставку, несмотрЯ на мои уговоры.
     ’еперь у  него осталась только скрипка Ђмати. Ћн женилсЯ вторично -- от
скуки. Ќо стало  еще скучнее, хотЯ жена была  красиваЯ,  сорока пЯти  лет, с
большими бараньими глазами. ‘ ней  нельзЯ было спорить  -- она  соглашалась.
ЌельзЯ было скандалить --  она начинала плакать. Ћна скоро понЯла, что с ним
невозможно жить, но все-таки жила, потому что  больше ничего  не оставалось.
‘крипку Ђмати, по ее мнению, надо было продать.
     -- „урак!-- отвечал ей с презрением отец. ќто было обиднее, чем "дура".
     „альний  родственник, флейтист,  томный  красавец с вьющейсЯ шевелюрой,
приехал из ‘вердловска  и  сказал,  что  скрипка хорошаЯ, но не Ђмати. Ђмати
делал изогнутые скрипки, с высокой подставкой. Ћни и теперь еще ценЯтсЯ,  но
не очень, потому что у них тон глуховат длЯ современного концертного зала. Ђ
это не Ђмати. Ћн видел точно такую же у одного любителЯ, и  тот показывал ее
именно как подделку.
     “ отца был осунувшийсЯ вид, когда Я пришел к нему через несколько дней.
‘крипка висела на прежнем месте. Ћн старалсЯ не смотреть на нее.
     -- валь, шваль, шваль музыкант! -- сердито сказал он, когда  Я спросил
о флейтисте.
     Ћн  пожаловалсЯ, что  по радио  редко  передают  духовую  музыку,  и мы
написали открытку в ђадиокомитет с просьбой, чтобы передавали почаще.
     —ерез несколько  дней  он умер  -- от  паралича  сердца,  как объЯснили
врачи.  ‡еркало  было  завешено,  окна распахнуты  настежь.  ‚се  входили  и
выходили. Љ вечеру мы  остались  одни.  Ћн  лежал, как  будто прислушиваЯсь,
матово-бледный,  с  лицом  древнего  воина.  „южий  гробовщик  вошел,  стуча
сапогами, и вытащил из-за голенища метр.
     -- ‚аш старик? -- гулко спросил он.
     џ ответил:
     -- Њой.

        4
     Ћчевидно, мои  математические познаниЯ остановились на  том уровне,  до
которого  довел  их  ‹еша Ђгеев,  потому  что,  пытаЯсь  осенью  20-го  года
поступить в Џетроградский политехнический  институт, Я  сумел провалитьсЯ по
алгебре, не решив  задачу из  курса шестого класса. ’огда же ‹юба Њознаим на
экзамене  по  истории  Ђнну  €оанновну  назвала  Ђнной Ђроновной,  вспомнив,
по-видимому, известного в Џскове зубного врача.
     ‚  этих  неудачах  не  было  ничего  удивительного,  потому  что  зимой
восемнадцатого  года,   забросив  учебники,   мы   энергично   принЯлись  за
общественную  работу.  —уть ли  не  каждый день  Я выступал с речами  и,  не
отличаЯсь находчивостью, научилсЯ все же говорить уверенно и свободно.
     Ѓольше Я не защищал латынь, тем более что однажды встретил Ѓекаревича в
рЯсе. џ поклонилсЯ, но он в  ответ  только злобно  скосил свои пронзительные
маленькие глазки. Љрепенький, коренастый, он шагал твердо, с большим крестом
на груди. Ћчевидно, он кончил не университет, как другие учителЯ, а духовную
семинарию, и разумно решил в тревожные дни вернутьсЯ к заброшенному делу.
     кольный журнал, в котором любой гимназист  или реалист мог критиковать
степень подготовленности учителей и методику их преподаваниЯ,-- вот что менЯ
теперь занимало! € нам действительно удалось напечатать первый номер, весьма
содержательный, с моей точки зрениЯ.  Ќо заведующий гороно, молодой эстонец,
которому мы с гордостью  принесли наш журнал (не помню,  как он  называлсЯ),
холодно  перелистал  его и  сказал,  что  в нем слишком  много лирики и мало
политического осознаниЯ событий.
     џ выступал с речами на собраниЯх, со стихами на литературных вечерах, и
мне казалось,  что  мои речи  и стихи -- все,  что Я говорю и пишу, не может
быть пустым, легковесным,  ничтожным. ќто было рано проснувшеесЯ честолюбие,
которого Я не  замечал, но  приходил в бешенство, когда его замечали другие.
‚езде мне хотелось быть первым. ќто  было нетрудно  в гимназии, где к нашему
комитету теперь относились так, как будто он немало сделал, чтобы белые были
выбиты из  Џскова. Ќо это было  невозможно  в нашей  компании, где надо мной
подсмеивалсЯ ’олЯ, где  менЯ легко  срезал скептический ‘аша  ѓордин, где со
мной из  вежливости соглашалась †енЯ Ѓерегова и где добродушно помалкивала в
ответ на мои парадоксы скромнаЯ ‹юба Њознаим.
     €  только  ‚алЯ  знала,   что  в   классе,  в  компании  Я  был  одним:
самоуверенным,  хвастливым, стремившимсЯ доказать свое особенное значение, а
с  ней  --  совершенно  другим:  сомневающимсЯ,  раздумывающим,  терзавшимсЯ
мыслью, что Я не так говорил и не так поступил.
     Љак и прежде, мы встречались  почти каждый  день, но теперь между  нами
началась совсем другаЯ полоса отношений.
     ‚алЯ  кончила  восьмой,  педагогический  класс  и  пыталась  устроитьсЯ
преподавательницей в той же Њариинской гимназии. ќта сцена  была разыграна в
лицах: сперва она  изобразила мадам  ’убенталь в длинном черном  платье,  из
которого торчали  кое-как собранные острые кости,  потом  себЯ,  присевшую в
низком, почтительном реверансе. Њадам величественно отклонила  просьбу: в ее
глазах репутациЯ ‚али была не вполне безупречной.
     „нем  ‚алЯ помогала  матери,  а вечерами спешила в театр  -- устроилась
билетершей. ’еперь  Я забегал к ней по  утрам --  в гимназии  мы  занимались
по-прежнему во вторую смену.
     ...Љазалось,  что   это  было  очень   давно  --   поездка  в   —ереху,
заколдованный лес, крестьЯнка, встретившаЯ нас как жениха и  невесту. Ѓольше
мы  не говорили  о любви. џ согласилсЯ --  хотЯ это  было очень трудно  -- с
убеждением ‚али, что полнаЯ близость  возможна только в замужестве: тогда мы
еще не  знали, что этот  измучивший  нас обоих запрет навсегда  разлучит нас
зимой  девЯтнадцатого года  в Њоскве.  џ  согласилсЯ,  потому что  это  была
особеннаЯ женскаЯ правота, с которой Я не только должен был, но мне хотелось
считатьсЯ.

        5
     ...‚споминаЯ об  этой  поре,  Я вернулсЯ  к произведениЯм,  посвЯщенным
первой  любви  (начинаЯ  с   "ђомео  и  „жульетты"),  и  передо  мной  в  их
бесчисленном множестве остро заблестел  маленький  рассказ  „остоевского,  о
котором,  кажетсЯ,  писали  немного.  џ   говорю   о  "Њаленьком  герое.  €з
неизвестных мемуаров".
     ‚ юности  Я прочел „остоевского не отрываЯсь, с  разбега -- и отложил в
сторону, как бы почувствовал, что длЯ менЯ он еще весь впереди, что Я еще не
раз и не два буду к нему возвращатьсЯ. € конечно же возвращалсЯ -- студентом
даже  писал  о  композиции  "Ѓесов",  а  потом  всю жизнь  не просто  читал,
неторопливо  вглЯдываЯсь,  как   читаю  всегда,  а  вдруг  кидалсЯ  к  нему,
останавливалсЯ  на  любимых  сценах, спешил, точно  "ЃратьЯ  Љарамазовы" или
"€диот" были даны мне тайно, на  два-три днЯ, и надо читать их не отрываЯсь,
ночами, чтобы поскорее вернуть.
     Ќа первый взглЯд не было ни малейшего сходства  между историей, котораЯ
рассказана в "Њаленьком герое", и тем, что происходило между мной и ‚алей.
     Ћдиннадцатилетний мальчик, о котором написан  рассказ, ничем не походил
на  менЯ,  хотЯ,  быть  может,  и  Я  в  припадке  вспыльчивости,  дерзости,
беспамЯтства мог  решитьсЯ на отчаЯнный шаг. € спокойно-энергичнаЯ, склоннаЯ
к  разумной  уравновешенности  ‚алЯ  могла  бы,  пожалуй,  служить  примером
душевного  контраста,  если  сравнить ее с m-me Њ.,  с ее "тихими,  кроткими
чертами, напоминавшими светлые лица итальЯнских мадонн".
     Ќо  вопреки этому  очевидному несходству -- сходство  было, и не только
внешнее, но  и внутреннее, скрытое. ‚ "Њаленьком герое" с непостижимой силой
написана свежесть  чувства,  испытанного впервые.  ќто  даже  не  чувство, а
предчувствие  чувства,  которое  не  может  осуществитьсЯ.  € не потому, что
одиннадцатилетний мальчик влюблен в  молодую женщину,  а  потому,  что  весь
строй,  весь  замысел  этого предчувствиЯ  основан на  воображении. „ушевнаЯ
драма  развернута  на фоне другой любви, между взрослыми,--  любви,  которую
"маленький герой" разгадывает еще  до той минуты, когда случайность помогает
ему спасти m-me Њ.  от  позора,  от душевной казни.  € прикосновенье к чужой
тайне не страшит мальчика, потому что любовь той, которую он любит, длЯ него
-- свЯтынЯ.
     ‘онеты  Џетрарки,  посвЯщенные  ‹ауре,  в  которых  любовь  побеждаетсЯ
целомудрием, а целомудрие -- смертью, невольно вспоминаютсЯ при чтении этого
рассказа. € подумать только, что  „остоевский  написал его в Џетропавловской
крепости, в ожидании суда над петрашевцами,  в ожидании, может  быть, казни!
“ж  не крепостные  ли  стены вернули  ему зоркость  детского зрениЯ, остроту
первой встречи с самим собой, чувство изумлениЯ перед зрелищем детской души,
всей сложности которой взрослые не замечают?
     €менно здесь-то и открываетсЯ та внешнЯЯ сторона, о которой Я упомЯнул,
говорЯ  о  "сходстве  вопреки  несходству".  —увство  первой  любви   стеной
одиночества отделено  от  постороннего  взглЯда.  € хотЯ  любовь "маленького
героЯ"  названа  --  и  названа  грубо,  она остаетсЯ  неразгаданной,  почти
неразгаданной.  Ќикому, кроме m-me Њ., и в  голову не  приходит  заглЯнуть в
бездонную  пропасть,  трагически разделЯющую детство  и зрелость, возмужание
души и трезвость устойчивого, равнодушного существованиЯ.
     ...Ќикто  не знал, не подозревал, какие  сложности нагородил Я в  своих
отношениЯх с ‚алей,-- недаром  же Я всегда лучше воображал, чем соображал! ‚
глазах  взрослых  Я просто  "ухаживал" за ней, как  ухаживали  гимназисты за
другими гимназистками, как ухаживал, например, с неизменным успехом ‘аша. Ќо
Я не  "ухаживал" --  самое слово  это казалось мне пошлым.  Њне  было весело
видеть, как  разгоралась,  расцветала  ‚алина обыкновенность  в  свете  моих
странностей и чудачеств! џ верил, а  может быть, не верил, а выдумывал,  что
она сродни героинЯм моих фантастических трагедий в стихах.
     €  не  одну  ее  Я выдумал, а  выдумав --  поверил и  не поверил. ’олпа
видений мерещилась мне, воплощеннаЯ в действительность,  котораЯ была  бы ни
на кого  и  ни на  что  не  похожа. Њне  чудилось,  что,  если  Я  не  сумею
участвовать в создании того "ломЯщегосЯ в  века и навсегда принЯтого  в них,
небывалого, невозможного  государства"  ("ЋхраннаЯ  грамота" Џастернака),  Я
попытаюсь  создать  свой собственный мир,  в  котором выдуманные действующие
лица будут существовать с такой же физической зримостью, как живые.
     ...…сли  бы  в ту  пору мне  встретилсЯ человек,  который понЯл бы менЯ
тогдашнего, как Я себЯ теперь  понимаю,  что изменилось бы  в  моем душевном
мире? Ќичего. џ бы ему не поверил.

        6
     џ уже упомЯнул о том, что даром предвидениЯ ‹ев не обладал. Ћн не знал,
что  через полгода добровольно  отправитсЯ на  фронт в составе штаба „евЯтой
армии.  Ћн  не знал, что новый московский дом  развалитсЯ бесконечно скорее,
чем  старый.  Њожет быть,  он  действовал  так  решительно  --  более  того,
беспощадно -- потому, что смутно чувствовал грозЯщую  нашей семье опасность.
ѓород,  от которого  белые  стоЯли  в  тридцати --  сорока  верстах, был,  в
сущности, полем сражениЯ. ‚ девЯтнадцатом году белые искали менЯ и, пожалуй,
вздернули бы, хотЯ Я не был ни большевиком, ни комсомольцем. ‚место менЯ был
арестован  и  отпущен  гимназист Љ.,  впоследствии --  делегат  3-го  съезда
комсомола. ‚ двадцатом, в ‹енинграде, он сам рассказал мне об этом.
     ...—то-то  новое,  незнакомое показалось мне  в  облике  и  в поведении
старшего  брата.  Њожно было подумать,  что он  раздвоилсЯ, послав  в  Џсков
своего  двойника,--  и  этот  двойник,  легко  раздражавшийсЯ,  не терпевший
возражений,  беспокойно-торопливый,  был  удивительно  не  похож  на   него.
‚прочем, однажды Я видел  его  таким. ‘даваЯ экзамены на аттестат зрелости и
получив  двойку по латыни, он держалсЯ так, как будто весь дом был виноват в
том, что он провалилсЯ.
     Ќаконец он заметил менЯ -- кажетсЯ, только по той причине, что именно Я
должен  был  первым  отправитьсЯ  вместе  с  ним в  Њоскву:  мама собиралась
приехать к  весне. ‚олей  обстоЯтельств,  которые он  стремилсЯ  упорЯдочить
возможно  быстрее,  Я попал в  поле его  зрениЯ,  и он  впервые окинул  менЯ
трезвым,  оценивающим  взглЯдом.  ’о, что Я  писал стихи и даже  трагедии  в
стихах, интересовало  его  очень  мало. џ  был  крепок,  здоров  и,  по всей
видимости, не трус --  ничего  другого от менЯ не ждали. —ем Я  намерен  был
заниматьсЯ  после окончаниЯ  гимназии,  он  не спросил  -- и  хорошо сделал,
потому что  едва ли Я внЯтно  ответил  бы на этот  вопрос. Ћ моем  ближайшем
будущем  он сам  рассказал мне -- скупо,  но  с  исчерпывающей  полнотой. Ћн
спросил, умею ли Я мыть полы и стирать  белье,-- и сдержанно кивнул, когда Я
ответил, что не умею, но буду.
     ЊоЯ  общественнаЯ деЯтельность не очень  заинтересовала его,  а когда Я
расхвасталсЯ, он спросил, усмехнувшись:
     -- ’ак ты тут, стало быть, персона грата?
     Џотом, перед отъездом, когда речь зашла о билетах, достать которые было
почти невозможно, он снова спросил, уже иронически:
     -- Њожет, поможешь? ‚едь ты тут персона грата.
     Ќо некоторых обстоЯтельств  он  не предвидел и о том,  как вести себЯ в
этих обстоЯтельствах, не подумал.
     џ не сомневаюсь в том, что  он просто  забыл о  дЯде ‹ьве ѓригорьевиче,
который по-прежнему жил в маленькой комнатке и  по-прежнему "развивал руку",
мечтаЯ о предстоЯщем концерте.
     ‹етом восемнадцатого года дЯдино пианино пришлось променЯть на окорок и
два мешка  сухарей, и немалаЯ клавиатура, которую он некогда  возил с собой,
чтобы в турне развивать руку, была извлечена из чулана. ‚от когда можно было
играть, решительно никому не мешаЯ! Ћн  играл в темноте, в холодной комнате,
с закутанными старым пледом ногами. ‘лышен был только стук клавиш.
     …го давно  не  интересовало то, что  происходило  вокруг. Џришли и ушли
немцы. Herr Oberst недурно играл на роЯле,  но дЯдЯ не пожелал познакомитьсЯ
с ним. Џришли  и ушли белые. Џришли  красные. ‚ этом мире, где все менЯлось,
куда-то  летело,  перекрещивалось,   сшибалось,  он   один  был  воплощением
неподвижности, неизменности.
     ЌЯнька,  от  которой  пахло самогоном,  приходила убирать его  комнату,
ругаЯсь, мыла его,  жаловалась на своего актера.  Љто же будет ухаживать  за
ним в Њоскве, в маленькой, пустой, с инеем на стенках, квартире?
     ‹ев  разговаривал  с мамой тихо, долго  -- и она вышла из своей комнаты
взволнованнаЯ, измученнаЯ, с похудевшим, постаревшим лицом.
     „Ядю  решено  было  поместить  в  „ом  призрениЯ.  џ  ужаснулсЯ. ‚  „ом
призрениЯ, где кормили только щами из замерзшей капусты, где он будет жить в
одной комнате с таким же, как он,  беспомощным стариком! Џочему нельзЯ  было
договоритьсЯ с нЯнькой, чтобы она продолжала ухаживать за дЯдей? ‚едь он был
очень болен, слаб  и едва ли протЯнул бы  больше года...  Ќе знаю.  ‚се, что
требовал   или   советовал   ‹ев,  становилось  неоспоримым  и  должно  было
осуществитьсЯ быстро и бесповоротно.
     Љогда мама, принЯв лавровишневые капли, пошла к дЯде, Я убежал из дома.
     „иректор  „ома  призрениЯ,  несмотрЯ на  хлопоты,  решительно  запретил
перевозить немую клавиатуру -- длЯ нее в тесной комнатке не было места. „ЯдЯ
уехал, а клавиатура осталась  -- узенькаЯ, чернаЯ, с пожелтевшими клавишами.
‘таринные фотографии  висели  на  стенах -- „рускеники, Ѓаден-Ѓаден. „амы  в
белых кружевных платьЯх, в шлЯпах с  большими полЯми сидели под  зонтиками в
саду. „ЯдЯ,  в коротком пиджаке  с закругленными полами, в канотье, небрежно
откинутом на затылок, с тростью в руке шел по аллее...
     Ћн никогда не жаловалсЯ, ничего не требовал. Ќикто почти не замечал его
присутствиЯ в доме. Ќо вот его увезли, и дом опустел. ‚ маленькой комнате, и
прежде почти безмолвной,  наступила полнаЯ тишина -- странно-требовательнаЯ,
заставлЯвшаЯ всех ходить с виноватыми лицами, а ‹ьва -- решительно подавлЯть
в себе сознание, что он виноват больше всех.
     —ерез несколько дней дЯдю привезли домой умирающим, почти без сознаниЯ.
Ћн умер, когда Я  сидел подле его постели.  ‚здохнул с  облегчением и закрыл
глаза.

        7
     —ерный отцовский полушубок был коротковат мне, а в плечах  -- широк. Ћн
был  сильно потерт, и потом,  уже в Њоскве, Я замазывал чернилами  те места,
где  проступала грЯзно-сераЯ кожа.  €з других запомнившихсЯ вещей  Я  взЯл с
собой  плащ-крылатку, застегивавшуюсЯ  на  медную  цепочку с  львиными, тоже
медными мордами, в  которых были спрЯтаны петлЯ и крючок. Љрылатка  была  из
толстого сукна,  с  клетчатой изнанкой. ‘лужа мне (весной и осенью) шинелью,
она была неизменным спутником моей внутренней жизни. Љем только не воображал
Я себЯ в этой крылатке! €ногда Я просто стоЯл где-нибудь на  пустынной улице
в сумерках, закинув одну полу на плечо и дожидаЯсь, когда случайный прохожий
заметит мою  таинственную фигуру. Џрохожие  замечали и,  случалось, опасливо
обходили менЯ.
     ‚есело посвистываЯ, укладывал Я свой чемодан.  Џрощай, Џсков!  ѓардероб
был  небогатый. Љроме крылатки,  запасной  серой  рубашки  с  гимназическими
пуговицами, пары  брюк из  чертовой кожи  и бельЯ Я положил  на дно чемодана
тетрадку  стихов,  переписанных  ‚алей,  две  трагедии  и  рукопись  первого
рассказа.
     џ давно пыталсЯ  перейти на прозу -- еще  когда ћрий сказал мне, что "в
тринадцать  лет все пишут такие стихи". „лЯ  начала  мне показалось полезным
записывать застольные  разговоры.  Ќо  едва  ли  могли они  пригодитьсЯ  длЯ
будущей  прозы! Њама говорила о знаменитой пианистке  Ѓариновой,  игравшей в
почти пустом зале, ‘аша -- о какой-то бородатой женщине ћлии Џастрана  или о
новостЯх техники,  вычитанных из сборника "‡нание", старшаЯ сестра -- о том,
что труппа ѓайдебурова напрасно поставила "ѓамлета", и т. д. Љаждый  говорил
о своем.
     џ сравнил свои записи с разговорами  в романах ’ургенева  и  ѓончарова.
Ќичего общего! Џо-видимому, разговоры надо было не записывать, а сочинЯть, и
рассказ, который  Я взЯл с  собой в  Њоскву,  весь  состоЯл из  воображаемых
разговоров.
     Џрощай,  Џсков! €з  книг Я увозил "”ауста" и сборник  "‘трелец". Џервую
часть "”ауста"  Я знал почти  наизусть, вторую  прочитал через  много  лет в
переводе  Џастернака.  ”утуристический  сборник  "‘трелец",  в котором  были
напечатаны стихи ЊаЯковского и Ѓурлюка, Я купил  на книжном  развале. Ѓурлюк
писал:

     <i>Њне нравитсЯ беременный мужчина.</i>
     <i>‹ишь он хорош у памЯтника Џушкина.</i>

     џ был поражен -- не стихами, которые мне не понравились, а тем, что эти
поэты жили и писали, не думаЯ о  том, что одновременно с  ними живет и пишет
Ђлександр Ѓлок. ќто было открытием...
     Џрощай,   Џсков!   ‚   гимназии  письмоводитель   Ќикитин   выдал   мне
свидетельство об окончании пЯти классов. Њне показалось, что на  его  грубом
бородатом лице мелькнуло удовлетворение.
     ‘ ‚алей Я стал прощатьсЯ  в  тот день, когда было решено, что ‹ев берет
менЯ  с  собой  в  Њоскву. Ќакануне  отъезда заглЯнул -- входнаЯ дверь  была
почему-то  открыта  --  и застал ‚алю спЯщей. ‘вет зимнего солнца косо летел
через комнату  прЯмо  к  ней, она ровно  дышала -- и не  проснулась, когда Я
вошел.  ‚первые в жизни  Я увидел ее  спЯщей. ЏрикрытаЯ знакомой  старенькой
шалью,  она  уютно  подогнула колени,  подложив  обе руки под  разгоревшуюсЯ
смуглую щеку...
     ‹етом  семнадцатого  года,  уезжаЯ  на  две недели  к  родственникам  в
ђостов-на-„ону, она оставила мне свои часики, и каждый вечер,  ложась спать,
Я  целовал их  и  клал  под подушку.  ’еперь  мы стали  другими,  и  разлука
предстоЯла    совсем   другаЯ,    ничего   не   обещавшаЯ,   неопределеннаЯ,
безнадежнаЯ...
     „олго  сидел Я, прислушиваЯсь к еле слышному дыханию. ’ихо было, и если
бы  не  солнечный  свет,  медленно передвигавшийсЯ  вдоль  полосатой  спинки
дивана,  можно  было вообразить,  что  времЯ остановилось  и вместе  со мной
терпеливо ждет, когда ‚алЯ откроет глаза.

        8
     ‚ день отъезда Я  рано встал, оделсЯ, поднЯл штору -- и мне почудилось,
что Я еще сплю: под окном стоЯл, раздеваЯсь, китаец. “тро было морозное,  но
он неторопливо снЯл толстую синюю кофту, потом заношенную рубашку, достал из
мешка другую и стал натЯгивать ее на худые желтые плечи.  таны на нем  были
тоже синие,  простеганные,  а  на  ногах  -- чуни,  не  пеньковые, а теплые,
войлочные. Ћн переоделсЯ, вздохнул и ушел.
     џ побежал  в гостиную, чтобы посмотреть на него из окна, выходившего на
ѓоголевскую,-- и остолбенел. Џо ѓоголевской шли китайцы -- старые и молодые,
с солдатскими  мешками за спиной, мужчины --  с  косами, болтавшимисЯ поверх
мешков,  женщины  -- с прическами,  высокими,  неприкрытыми,  в подпоЯсанных
халатах, и многие -- с детьми, которых они несли за плечами, с трудом ступаЯ
маленькими,  похожими  на  костылики,  ногами.  Ћткуда   они  пришли?   Људа
направлЯлись?  “  них был такой вид, как будто  они  Явились в  Џсков, чтобы
остатьсЯ здесь навсегда.
     €  днем,  когда мы ехали на вокзал  в  санках, с чемоданами в ногах,  с
мешками  на коленЯх,  они  все  еще  шли и шли  во всю  ширину  Љохановского
бульвара. €звозчик был знакомый, и ‹ев спросил о китайцах.
     -- „а кто же их знает? Ќынче разве что разберешь? -- сказал извозчик.--
ѓоворЯт, их будут в армию брать. Ђ баб куды? € какое из косастых войско?
     ‚последствии Я узнал, что в 1916 году по решению правительства десЯтки,
а  может  быть, сотни тысЯч китайцев были  завербованы  длЯ работы  на рубке
леса, на фабриках  и в портах. Џосле революции,  когда деньги потерЯли цену,
они  разбрелись по всей стране. Ћдна  из многочисленных партий  в 1918  году
ненадолго задержалась в Џскове.
     ...Ќе впервые Я уезжал  из дома,  но это были  поездки, начинавшиесЯ  и
кончавшиесЯ в Џскове и, быть может, поэтому оставившие чувство мимолетности,
непрочности, необходимости возвращениЯ.
     ‡имой 19-го года мы  с  ‹ьвом  не  ехали,  а продирались  в  Њоскву. Њы
продирались в здание вокзала, а потом, прождав четыре  часа,  продирались из
зданиЯ к костру, который горел на площади. Њы продирались в вагон, а потом в
другой вагон, потому что первый оказалсЯ неисправным.
     Љогда это продиранье, ругательства, тасканье вещей кончились,  Я увидел
себЯ на полу, в коридоре, слабо освещенном свечой,  котораЯ горела в фонаре,
висевшем над дверью. „верь не закрывалась, хотЯ  это была дверь  в  уборную.
Ќоги торчали со всех сторон, в сапогах, валенках, босые,  и от одной корЯвой
голой ноги мне приходилось то и дело  отодвигатьсЯ, потому что она лезла мне
в лицо. ‹юди лежали, полулежали, сидели, полусидели, были скорчены, стиснуты
и распластаны от потолка до пола.  ‚  уборную, из  которой несло  холодом  и
вонью, все-таки ходили.
     ’еперь мне  казалось,  что  самый  поезд  с трудом  продираетсЯ  сквозь
гудЯщие  заслоны снега, сквозь черный свистЯщий  воздух, морозный туман. ‹ев
спал, прислонившись к  мешку с картошкой, за который обеими руками держалась
испуганнаЯ, измученнаЯ женщина. ‚о сне он не заметил, что с головы свалилась
шапка, и  мы  долго искали  ее, шарили среди вещей, заглЯдывали  под  нижнюю
лавку. Ћн повторЯл жалобно: "•орошаЯ шапка". Ќо хорошаЯ она была или плохаЯ,
страшно  было и представить себе,  как он  без  шапки доедет  до дома, а нам
предстоЯла еще пересадка. ‘оседи не ругались, сочувствовали, искали вместе с
нами, и шапка наконец нашлась.
     Ќе  помню  станции,  на  которой  мы должны  были  пересесть. „ожидаЯсь
поезда,  мы  стоЯли,  озЯбшие,  усталые, грЯзные,  на зашарк