передо мной
силу показать. € сказал, что сам рассыпал сухари - думал хлеборезка, хлеб
обещанный искал. Ћн ухмыльнулсЯ, что тут длЯ свиней хлеб держат, а длЯ
лазарета хлеб на бачке лежит. џ стерпел; мне бы бачок не забыть, это он
верно мыслит. “збек тогда ‚аньку отпустил. џ за бачком пошагал, мне скорей
хотелось в лазарет. Ќо глЯжу, что хлеборез две буханки выдал, а старшина-то
мне твердил про три. ђуки мои загорелись, будто обваренные. џ тогда и взвыл
- они же €вана, ‚аньку у менЯ отнЯли, а он только мой был! ’ак с хлебом в
столовку и кинулсЯ. Ќад кружками и чайником, где они чифирЯт, жженый дым
стелетсЯ, благодать. …ще буханку, кричу, быстро, суки! Ћни подавились, а
мне-то весело, хорошо. џ того и жду, чтобы они теперь набросились на менЯ -
все, сколько их есть, чтобы сцепитьсЯ со всеми, хоть со всем миром, рвать
его зубами, битьсЯ, пинать. ’ы чего, братишка, говорЯт, борзость заела? Ђ Я
кричу, что теперь два хлеба гоните, без двух землю заставлю жрать. Ћни
загалдели по-своему, а мне душно, изнываю, что тЯнут - давай, наваливайсЯ
скорее, попробуй раздави! Ђ старший оборвал своих людей и зло шикнул на
хлебореза, и тот побежал, вынес мне две пахучие ржаные буханки, так на руки,
точно поленьЯ, к остальным и положил...
€ Я приплелсЯ в лазарет. Ћдна пустота. •оть бы живое заворочалось в
груди. ‚алЯюсь днЯми на койке, думаю, а как же теперь дальше жить? џ себе
намерил до ‚анечки, а дальше будто бы твердо знал, что дорожить нечем. €
только в ‡аравшане вспомнил о матери. Ћдин человек есть, который любит. џ
должен ради нее жить.
Ѓивали менЯ и в ‡аравшане, но после ‚ани Я так сильно никого
возненавидеть не мог. ’ерпел, но прихотей скотских не исполнЯл. ‘коро за
чокнутого посчитали. Ќе понимали, почему терплю. Ћни цеплЯлись за жизнь и
только тогда думали, что живут, когда выдергивали пайку друг у друга. ‘пали
под шинелЯми, замерзаЯ холодными ночами, потому что не желали прижатьсЯ друг
к другу, каждый берег свое тепло. •отЯ и Я мало чем от них отличалсЯ. € про
себЯ еще долго виноватых искал.
Ђ что до часиков, то Я жалел, что не разбил их вдребезги. …сли бы мне
предсказали, сколько за них вытерплю, то отдал бы сразу - хоть чеченам, хоть
‚аньке, с рук долой. „а оставил бы Џетру! Ќо кто такое предскажет? ‚от и
прЯтал их в сапоге, прЯтал в госпитале у старушек. € то чудом было, что не
своровали. Њожет, поэтому ими еще дорожил. ЏрЯтал и в ‡аравшане от чужих
глаз. Ќо устал. ‚сех боишьсЯ, все за тобой подглЯдывают, норовЯт своровать,
и нету этому конца. Ђ как-то забор на зоне завалилсЯ, прислали лагерных
мастеровых, чтобы делали. ‡акончили они работу, попросили разрешениЯ
замутить на свежих щепках чифирЯ. Џрапорщик наш разрешил, послал менЯ в
лавку военторговскую, как они просили - за чаем и конфетами. џ воротилсЯ и
снова уставил на зеков автомат, а прапорщик развеселилсЯ. ѓоворит, никуда
они не убегут, подсаживайсЯ, наливай себе в кружку, если угощают. € хлебали
мы чифир, а один мастеровой сказал, что коней любит. Њне потому запомнилось,
что редкаЯ любовь. Љогда зеков повели в лагерь, прапорщик рассказал про
мужика, что он и отсиживает за конокрадство.
Њожет, разминулись бы. Ќо в день, когда вышел на волю, он слонЯлсЯ
потерЯнно по лагерной округе. џ его с вышки точно разглЯдел и порадовалсЯ,
что человек освободилсЯ, выжил. Ђ потом про часики решил и подозвал его.
ђастолковал, что они в степи зарыты и указал то место, отмеченное похожим на
бочку валунном. Њужик подумал, что смеюсь над ним, даже обматерил в сердцах.
—ерез сутки охрану сменили. џ сходил к валуну, чтобы проверить тайник. Ћн
был разрыт, а рЯдом валЯлась пустаЯ консервнаЯ банка и пакетишко, в которых
Я зарывал часы. € отлегло навсегда, последнЯЯ тЯжесть свалилась... —еловек
этот осталсЯ длЯ менЯ чужим. Ќо Я того хотел, чтобы сделались часики ему
дороги, как нажитые горбом. †алко стало, что заржавеют в земле. Ћни и стоЯт
чего-то только у людей.
‚оскресенье
‹агерную роту будили в этот день до рассвета - за час до подъема, и без
того раннего. ‘олдаты вставали с коек, начинаЯ в сонливой зЯбкой тиши
обдирать с них бельишко, и брели каждый со своим узлом на двор. ѓолые
шелудивые ноги утопали по колено в пушечных жерлах сапог. ‚ода ручьилась в
мглистом еще дворе по гулкому жестЯному корыту. Љто оказалсЯ краю, тот
безгласно мучилсЯ один за всех. „остались ему холодные склизкие помои, а не
вода.
‚ыстиранные простыни расстилали подальше в степи, на густой, пахнувшей
дымом траве. ”лаги их видны были, верно, далеко свысока - и небо сделалось
мирным. Љому назначали, драили казарму, где рЯдами тЯнулись стальные скелеты
солдатских коек. Ћстальные выбивали ремнЯми гудЯщие, как барабаны, матрасы.
Џыль парила густо, как в бане, но до бани и надо было терпеть. Љогда взошло
солнце и воздух стал жарок, пыль вилась над отбитыми матрасами стайками,
будто мошкара. Џылинки покусывали потные лица. Ђ дышать было уже легко.
Ѓеспалый чеченец, с рукой похожей на копытце - банщик, так и не ложилсЯ,
кочегарЯ печь, всю ночь раскаливаЯ огромную зачаженную цистерну. € вот
кипЯток пустилсЯ по очертеневшей трубе, рЯдышком, в приземистый глинобитный
барак. ’руба бурлила, грохотала. Њагомед скалил в улыбочке зубы и, сам
похожий на черта, корчилсЯ и отплЯсывал, будто б гарцевал на той дикой
огненной трубе.
ЉипЯток давали в банный день как пайку голодным измученным телам. Љожа
мЯгчела, жирнела, покрываЯсь каплЯми блаженной влаги. ‘олдат, набившихсЯ в
барак, уже сыто воротило от кипЯтка - хотелось постного холодку. Њагомед
просилсЯ в баню. Ќо мытьсЯ с ним близко пугались, прогнали дружным ревущим
матом от распахнутой дверки. —еченец сердилсЯ, ругалсЯ и как обреченный
ждал. Љ солдатам в их самогонный пар заскочил по-хозЯйски офицер. Ќо голый,
без погон да фуражки, офицер помыкалсЯ в толпе гогочущих орущих солдат,
опрокинул шаечку-другую и смылсЯ под шумок. Ђ на воздухе, на выходе уже
ждал, встав на раздачу трусов, и сам одетый по форме - как трезвый пьЯным
задавал строгача.
€споднее привозили уж стиранное из полка - экономили на дырках.
ђазмеров не соблюдали - хватай, какие не рваные, а досталось рваное -
значит, сэкономили на тебе, таскай какое есть. ‚ прачечной работали
вольнонаемные. Ќанимались в полк офицерские жены, но не очень вольные, а кто
оказалсЯ без работы в городе да при никудышных мужьЯх. €м-то и свозили в
прачку со всех рот всю эту солдатскую срань да грЯзь, и они терпели, стирали
трусы, майки портЯнки, обслуживаЯ, будто собственных мужей. Њысль эта была
солдатне слаще всего на свете, за это готовы были потерпеть и свою жизнь,
чтобы отыскать прореху в трусах да посмеЯтьсЯ, когда командир не слышал:
"„ырка офицерскаЯ! ѓлЯнь как от мужа гулЯет! Ћфицера своего на солдата
сменЯла!"
ЏрожитаЯ неделЯ стала похожей на загробный, но уже и забытый сон. „ва
взвода охраны по двадцать голов в каждом, сменЯЯ друг дружку, впрЯгались и
волокли тЯгомотные сутки караулов. ‘китались между караулкой и казармой, и
там и тут ночуЯ как на стоЯнках, не знаЯ, зачем живут. ‚ караулах времЯ
прогорало дружней да теплей. ’уда носили, как заболевшим, еду из роты, и
вместо маслЯнистых стен казарменной столовой обнимала едоков теснаЯ,
сдобреннаЯ воздухом солдатских хлебов кухонка, где по ночам варили чифир,
водили задушевные разговоры, слушали ощутимый до мурашек женский голос из
радио. ѓолос этой дикторши по "ЊаЯку" знали и слушали иные уж по году. ‡вали
ее в карауле запросто - ‚алечкой. €ногда говорили, слыша ее снова из
репродуктора: "‚алечка пришла..." Ќочами по караулке гулЯли мыши. …сли из
темноты угла выкатывалсЯ наружу серый комок, чиркаЯ по голым доскам,
говорили тоже: "‚алечка пришла..." - и пускали в свою компанию.
€з всех повинностей нести надо было одну - ходить на вышки. ‘пали не
раздеваЯсь, вповалку. ‘вой автомат, выданный на сутки, жалко было сдавать
обратно в оружейку, до того свыкалсЯ с ним, стоЯ глухими ночами на вышке,
что с родным существом. †елезо это, чужое поначалу и тЯгостное, таило в себе
душу как у собаки - готовое исполнить в каждый миг волю человека и не
знающее его страха да слабости. Ќо подневольнаЯ ночнаЯ жизнь в карауле
казалась подземельем. „невной свет не радовал, проникаЯ лучиком в это
безвыходное суточное заточенье. Ќа вышках жестоко томил распахнутый до
горизонта непроглЯдный степной простор. ‚етер одним духом своим волновал
ровные густые травы, и они стелились по земле, громадные да голубоватые,
будто б сорвало с небес. Ќа зоне всегда мучили мысли о доме. ’Януло отчаЯнно
бросить службу да бежать в степь. ‚се плохие странности происходили в
карауле: самострелы у солдат, оттуда родом были и все дезертиры; рисковые
подсудные дела с зеками, когда могли пойти в штрафной и лупить до смерти, а
могли сбежать из караулки в лагерь, понести дружбы свои да жизни ворам.
Њестом таких сходок была по ночам лагернаЯ столоваЯ - там слушали сказки
сладкие воров да нажирались от их щедрот прЯмо со сковородки жареным
мЯсом...
Џосле бани, после пожевки, а давали масло и беленькие Яички - наступило
безгрешное воскресное затишье. Ќа куцеватом плацу перед казармой было
удивительно тихо и пусто. Ќа зону уходили в шестом часу пополудни. Ѓыло
времЯ, что по воскресеньЯм маЯлись, слонЯлись по казарме и двору, затеваЯ
драки. Ќо кто-то придумал играть в футбол. ЊЯчом стал подсумок от
противогаза, набитый портЯнками. Ќашли близко с ротой подходЯщее место.
‡аборец из бетона там зарос травой и чуть возвышалсЯ над степью, похожий на
вал. Ћт него шагов двести было до другого забора - лечебно-трудового лагерЯ
длЯ пьЯниц. ‹ечебка и рота много лет мирно делили этот пустырь. Ћн считалсЯ
ничейной территорией. ‡емлЯ здесь пустовала, отчужденнаЯ вообще от людей как
зона близкаЯ к охранЯемой.
Ђлкашей охранЯли без вышек. ‡аборы с ключей проволокой обходила
лениваЯ, чуть не в тапочках домашних охрана, без оружиЯ и собак - нанимали
туда мужиков со своим жильем, и в городках близких шахтерских желающих на
эту работу хватало с избытком. ‡вали их здесь дружинниками и привыкли
видеть, как они слонЯлись вдоль заборов, нарЯженные, что пугала, в
мешковатые, болотного цвета вертухайские мундиры. Ќо за заборами у них было
устроено по-тюремному: бараки, нары, отрЯды, поверки, cроки... ‚ роту как-то
взЯли взаймы из лечебки художника - алкаша. ђасписывал ангелочками
ленкомнату. “моренный трезвостью, будто б голодом, ходЯчаЯ скелетина. € он
жаловалсЯ охотно всем любопытным, что сажают их в карцер и за каждую выпивку
набавлЯют срок, хоть до самой смерти.
Ќа пустыре росли дикие кусты колючки. Љогда придумали играть по
воскресеньЯм в футбол, их облили бензином и сожгли. Џо краЯм полЯ собрали из
бревен ворота, которые с того днЯ пугали сторонних людей своим видом,
похожие на виселицы.
’рЯпичный мЯч гонЯли босиком, летаЯ без сапог по полю. Ћчень скоро
добыли футбольный - дорогой, кожаный. ‚ роте стали поЯвлЯтьсЯ у многих кеды.
Ћфицеры закрывали на эти обновки глаза и не выЯснЯли, откуда, на какие
деньги. ‡ачуханных, опущенных поначалу брезговали пускать на поле. ђазрешали
только глЯдеть. Ќо если кто-то из них по случаю проЯвлЯл себЯ - здорово умел
с мЯчом, то незаметно оказывалсЯ и он на поле; орал, толкалсЯ за мЯч,
гоготал, и все забывали, кто он такой, прощали его на один этот день. ‚сю
неделю жили до воскресеньЯ. Ђ в оружейной комнате под замком и за решеткой
хранилсЯ и пузатый черно-белый мЯчик. ’ам его прЯтали, чтобы не нарушал
порЯдка в казарме, в углу за оружейным шкафом.
€грали тайком на порцайки, и эти игры на поле по воскресеньЯм стали все
одно что карточными. €грали с ротами, что по соседству, из „олинки и
‘ангородка. Ѓыл матч с командой зеков, которым очень гордилось начальство;
отборнаЯ команда из солдат да офицеров билась с босоногой полуголой ватагой
зеков. €з дивизии, из Ђлма-Ђты, прибыл корреспондент окружной газеты -
важный худой майор, с новеньким, как лакированным, фотоаппаратом на груди;
играли в тот день и час, чтобы ему было удобно. ‡еков привели из лагерЯ под
конвоем. €х болельщики орали, но не в силах были докричатьсЯ, с крыш
лагерных бараков. Џоловина солдат охранЯла, сидели у кромки полЯ с
автоматами. Ќо судил начальник лагерЯ - это должно было считатьсЯ их,
заключенных, привилегией в этой игре. ‚ роте перед тем довели до сведениЯ
солдат без шуток, что если заключенные лагерЯ их обыграют, то футболу больше
не бывать. ‡еки носились по полю чертЯми, матом валило от них, что дымом от
огнЯ, но конвойные, будто как в жизни, догонЯли их да дружно теснили
проскочивших к воротам отчаЯнных одиночек, а удары по мЯчу шарахали что
выстрелы. ‚ лагере эта победа солдат вовсе не родила беспорЯдков, чего
опасалось начальство. Џобеду краснопогонников над собой там никогда б не
признали - скорей бы сдохли, чем стать у них обиженками. Љто был у них за
вратарЯ - того, бедолагу, верно, хоть тайком, но опустили. Ђ солдат только
задирали криками, что за порцайку нанЯты были с ними играть активисты да
суки, а всем честным в подлость с легавыми иметь дело - и клали они на этот
ментовский футбол!
‚ тот день до обеда тоже гонЯлись по полю. ‘казали офицеру, получили из
оружейки футбольный мЯч. ЃанЯ пошла на смарку - все уже были мокрые
чернушным потом, купались в грЯзных облачках пыли. ‘олнце пекло шелудивые
спины ровным суховатым жаром. ‚ъевшись в кожу, горелой коричневы загар делал
полуголых солдат похожими на мавров. Љогда мЯч мазал вникуда и сохлое поле
без него вмиг вымирало, солдатнЯ разбредалась. ‚сем было лень бежать за
мечом. Њорочила головы жара. ‘тоЯ в разных концах полЯ, орались друг с
другом, выкрикиваЯ что-то рваное, задохшеесЯ, непонЯтное. Њатерились.
Љого-то заставлЯли бежать по его следу, и когда мЯч выскакивал по полю, то
вЯло принимались катать его, будто б выдохсЯ из него воздух, но вдруг
зажигались, забывали обо всем - и он снова бешено металсЯ да скакал.
†ара растеклась лениво, сладко по жилам. € в какое-то времЯ стало
казатьсЯ, что солнце поблекло, ушло глубже в потускневшее небо. “сталым
людЯм и все почудилось уставшим, прожитым. ‘олдатнЯ еще тлела разговорцами -
обидами да руганью. ЋбсуждаЯ кто как отыграл, развалились, улеглись в траве
на краю взбаламученного полЯ и глЯдели уж на него, будто б с берега на
озерцо. •отелось пить, стали грезить холодным лимонадом - всегда с полЯ и
увиливали незаметно длЯ офицеров в продмаг, скинувшись деньжатами. Ќо, чтобы
сгонЯть на станцию, в этот раз не наскребли даже на пачку сигарет. ѓолодно
подумали про обед, о жирных пахучих своих пайках. Ђ до полднЯ надо было
терпеть еще долгие часы.
„орога, что уходила к станции, пустынно зиЯла невдалеке у всех на
глазах. Ќакануне обеда лагернаЯ округа вымирала, не было слышно даже шума
рабзоны, где ковали день и ночь сеЯлки. ’ихо доходЯжничала и лечебка. ‡аборы
из тифозных забеленных досок, на том берегу успокоенного полЯ, хранили
унылое больное молчание.
„ва человека проЯвились на гладкой песчаной дороге. Џриближались со
стороны станции, нарЯдно одетые, как нездешние. Ќо руки у них были пусты -
не нагружены, как у многих приезжающих на свиданиЯ родственников. Ћни
нетвердо шагали в обнимку, но строго и как-то слепо держались посередке.
„орога на их счастье была пуста. Ђ они, казалось, ничего вокруг себЯ не
понимали. ‚етер горбил за их спинами чистые белые рубахи, с распахнутыми
воротами, и обдувал старомодные брючки - расклешенные и блестЯщие глажкой,
как антрацит.
‡авидЯ неожиданно солдатню, человек отцепилсЯ от другого и пошагал
прЯмиком к футбольному полю; коренастый и бодрый, похожий на катерок.
Џоодиночке они обрели возраст, лица. ‡а ним, за стариком, подалсЯ нехотЯ,
бодливо тощий смуглый парень. Њожно было подумать, что старик сорвалсЯ
что-то узнать. Џоэтому мало уже удивлЯлись, когда он подоспел. ЉрЯкнул:
"‡дорово сынки! Љак жизнь? ‡акурите наших с фильтром?" ‘олдаты здоровались и
тЯнулись с охотой за сигаретками. "„а все их нахрен спалите! Ќебось,
соскучились здесь по таким. Ќу, служивые, как у вас, она-то? †изнь?" -
бодрилсЯ и бодрилсЯ старик. ‘олдаты глЯдели на пылающую, будто волдырь,
картошину стариковского носа, чуЯли хмельной кислый душок и невпопад
глуховато отвечали: "живи еще", "как у всех", "охота домой"... „едок сунул
руки в карманы, крЯкнул, встал перед ними горделиво и затЯнул разговор: "Ђ Я
вот, сынки, служил на ‹едовитом океане, во флоте! ‹одка наша называлась
"Љамчатка", слыхали такую? ѓод ходили под водой. ђаз американца торпедой
подбили. Ќу! Ђмериканец нас вздумал к берегу своему за хвост утащить! Ќу, мы
и шмальнули... Џотом кому трибунал, кого к наградам..." ‚ мутных водЯнистых
глазах вдруг крепенько сверкнула слеза. "„айте, что ль, закурить...ќх, была
жизнь!" Џачку сигарет, которой только успел одарить, неловко протЯнули
обратно хозЯину. "„а нет, сынки, палите. џ одну возьму, а больше не стану.
ђазрешаете?" ‘олдаты уже чувствовали что-то чужое. "Ђ это сын мой! ‚асилием
звать. ‘ам менЯ отыскал. Џризнал, ото всех теперЯ защищает. ‚он какой, тоже
служил во флоте, - сказал торжественно старик, и крикнул нараспев, красуЯсь
перед солдатами, - ‚аська, пентюх ты, швартуйсЯ к нашему причалу! ‡десЯ
нашенские все ребЯта, братишки! €шь... ђевнует, обижаетсЯ, что с вами курю.
Ќу цыганка, а не мужик. ‚от и матерь его этих была кровей. ќто в нее
чернЯвый такой. Ђ от менЯ у него походка." Њолодой парень стоЯл угрюмо в
отдалении и чего-то ждал. Ћт обиды он и вправду налилсЯ кровью, окреп,
вытрезвил как железка - и бросилсЯ быстрым ходульным шагом к старику. Ќо у
незримой черты снова встал и то ли в забытье, то ли со зла отчаЯнно выпалил:
"ЃатЯ, с кем ты разговариваешь, они же менты!"
—ерез минуту до полЯ донесло немирный гул, раскаты криков и топот.
"„ержи их, хватайте этих сук!" Ћт лечебки бежала спущеннаЯ как с цепи свора
расхристанных мужиков из охраны. ‚ертухаи лечебно-трудового лагерЯ кого-то
ловили, гнали, и неЯсно было кого, будто б друг дружку.
‘тарик с парнем затихли, но не двинулись с места. Ћни стоЯли как
наказанные. ‘олдаты повскакивали, но и растерЯлись, потому что эти двое даже
не пытались бежать. ‚ертухаи высыпали на поле, их было четверо. ‚друг парень
дрогнул и рванулсЯ куда-то в сторону, а на лету истошно заорал: "ЃатЯ,
беги!" ‘тарик тоже меленько задрожал и только протЯгивал к нему руки:
"‘ынок, сынок..." ’от почти удрал и выскочил на пустынную вольную дорогу. €
всю злость вертухаи обрушили на старика. …го сшибли, стали лупить сапогами.
‘лышны были только стоны да мат. Џотом его будто вздернули под локотоки и
поволокли. "ЃлЯди... Џадлы... —тоб вы сдохли..." - жалобно ныл старик,
чавкаЯ кровью. "Џоговори! - рыкнул от переживаний мужик, идущий позади -
’варь, алкаш проклЯтый!" "ЃаатЯЯЯ! “убьюуу..." - раздалсЯ снова истошный
вопль. Ќа вертухаев летел взъЯренный до сумасшествиЯ парень, с булыжником в
руке. ‚ертухаи пугливо скинули старика; они и солдаты бросились врассыпную.
Џарень швырнул булыжником. Ѓегущие опомнились, мигом повернули да покатили
на него дружной радостной волной.
‘тарик так и валЯлсЯ в пыли. ’олько смог перевалитьсЯ набок и, задираЯ
башку, хрипел: "Ѓей, сынок! ЊорЯки не сдаютсЯ!" ЏарнЯ гонЯли по пыльному
махонькому полю, куда он сам себЯ заточил, затравливаЯ как зверушку. ќта
беготнЯ длилась несколько кромешных минут. Ћн рвалсЯ на помощь к старику, не
постигаЯ, верно, что сам-то кружит и спасаетсЯ от вертухаев да солдат.
Љто-то сумел вцепитьсЯ ему в рубашку, она хрЯснула и в кулаке осталсЯ только
белый рваный клок. Ќо уже успели - подсекли, сшибли, стали топтать.
Џойманных алкашей скрутили ремнЯми. ‚ драных замаранных рубахах, со
скрученными за спиной руками, шатаЯсь от свинцовой тЯжести побоев, они уже
сами глухо побрели в лечебно-трудовой лагерь, понукаемые смеющимисЯ над
ними, подобревшими ни с того ни с сего мужиками.
Џосле этой дружной работы к солдатам прилепилсЯ как к своим оставшийсЯ
перекурить вертухай. Ћдинокого нескладного мужика угостили из доставшейсЯ на
дармовщинку стариковской пачки. "€м бы только стакан, ничего свЯтого у них
нету... Ђлкаши проклЯтые! “ нас эти свадьбы собачьи что ни день. Ћни ж
никакие не родные, - пожаловалсЯ мужик, - ЏрикидываютсЯ, чтобы на радостЯх
налили, а через неделю полаютсЯ, разбегутсЯ. Ђ эти как удрали, не пойму!
‘пасибо, увидали мы с вахты, а то ищи их потом до утра. ‘виньЯ везде грЯзь
найдет. Ѓежать-то им некуда, до первой канавы. Ќо ты поди найди, где эта
канава-то." ‘олдаты довольно посмеЯлись над жалобами мужика. ‚сЯ охрана эта
была длЯ них смешной - без вышек, без овчарок, без автоматов. Њужик
заговорил про футбол, с тоской глЯдЯ на затаившийсЯ в траве мЯчик. "‚от бы
сыграть... Ђ то делать нечего. Ќу, чего, и у нас бы команда собралась, еще
вздуем вас как щенЯт. …сли что, мы и на деньги согласные. —ервонец с
проигравшего. Ќу, чего жалеете? Џоле ваше - деньги наши. “строим c весны до
осени свой чемпионат!"
Cлово за слово мужику разрешили испытать мЯч, ударить по воротам...
”утболисты снова позабыли о времени и очнулись, когда на поле прибежал
запыхавшийсЯ послушный солдатик, посланный прЯмиком с плаца, где ждал их уже
в строю меньший остаток взвода.
‚ шестом часу, гремЯ автоматами и пускаЯ за собой по дороге муторный
пыльный дымок, отдохнувший за воскресенье взвод шагал бодро на зону. Љазарма
и двор осиротели без солдат. Ќо вскорости на той же дороге показалсЯ новый
их строй - чуть озлобленных да усталых, тех, что только сменили после суток
в карауле. ќто воскресенье им было не в корм. ‘вой выходной они задарма
разменЯли на службе, а потому, может, и накопили злости. ’ак всегда бывало:
повезло отдыхать в этот день первому взводу - значит, не повезло второму.
Ћфицеры выгонЯли из свежевыстланного убранства спального помещениЯ, куда
манила нетронутаЯ чистота. Ћт солдатского выходного на их долю осталось
кино. ‹енинскую комнату держали под замком и водили солдат раз в неделю, как
в баню, когда крутили кино - и они сидели блаженно в темноте, в теплоте.
ѓлЯдели на сверкающих актерок и миры. Ђ сами беззвучно засыпали.
‚еликаЯ степь
Џо правую руку от рыжего паренька шофера изнемогал от духоты пожилой
офицер и пЯлил мучнистые от наросшей пыли глаза перед собой в степь, будто б
ждал из самого ее сухого безжалостного пекла помощи. ЌадеЯлсЯ он, что
паренек справитсЯ с машиной или что должна же она завестись хоть бы и сама
собой - а в то, что застрЯнут, так и не верил. Џаренек отчаЯлсЯ, и каждаЯ
неудачнаЯ попытка завестись прибавлЯла злости его захваченному врасплох
настроению. Ћн выбралсЯ из кабины, задрал пыльную покатую крышу двигателЯ, и
скоро крикнул ждавшему начальнику, не показываЯсь из-под нее: "€льЯ
Џетрович, ничего не сделаешь, заморилсЯ, сжарилсЯ весь... Ќету в радиаторе
воды..." - "’ы, сучонок, сколько налил, что на полдороги хватило. „авай что
хочешь мне залей, и поехали. Ђ то сгорим тут заживо." - "€льЯ Џетрович, Я ж
не верблюд, чтоб воду про запас возить. € здесь ее где мне взЯть, вы ж
глЯньте, это ж Ђфрика!" - "‚от сука, угробил мне все дело! Ѓегом за водой,
если так, лагерь близко. Ќичего, добежишь..." - "€льЯ Џетрович, да Я- то
побегу - у менЯ и канистра есть, но сжарилсЯ мотор, думаю, здесь цеплЯть
надо, не завестись нам самим..." - "€ машину угробил! „а ты чего, в морду
хочешь?!"
Ћфицер запыхалсЯ, слез на каменистую, будто звенЯщую от полуденного
зноЯ землю и приткнулсЯ к пареньку. Ћн увидел черное, будто стертое насухо
до черноты, нутро машины, что задохнулось в копоти, от которого еще тЯнуло
прогорклым дымком, и обронил, уже упрашиваЯ солдата: "Ќу, никак не
поправишь?" - "ђуки сожгу. ‡десЯ как печка. ‘горело все, как есть сгорело."
- "Ќу ты подумай, что делаетсЯ... ‡начит, влЯпались мы крепко. Ђ до
лагерЯ-то ехать осталась с гулькин нос!" - "’ак если сбегать, €льЯ Џетрович?
„адут нам трактор и рванем на буксире с ветерком?" - "€шь, умник, трактор
тебе. ’ак сразу и трактор. ќто до ночи их трактора ждать, будет из нас
вобла... ‚лЯпались! Ќадо зека выводить и пехать до лагерЯ, а там уж трактор.
Џоведу, а ты с бабаЯми оставайсЯ, будешь за главного - один Я быстрей, чем
этих еще за собой тащить. ‡а час, глЯдишь, обернусь. Ќу, а вы терпите. Ѓог
терпел - и нам велел."
Љогда солдатик согласно кивнул башкой и скрылсЯ по другую сторону
автозака, то Ѓатюшков невольно почувствовал, будто б отпустил от себЯ что-то
родное... Ћн никогда не размышлЯл над жизнью и все принимал как есть,
сдаваЯсь безропотно перед тем, что было выше его пониманиЯ. Ќикогда не
горевал, но и радовалсЯ чему-то редко. „овольствовалсЯ тем, что имел и не
желал лучшего. ‚ его комнатушке в общежитии работников режима стоЯла, будто
б низенький нерусский столик, покрытаЯ грубым солдатским одеЯлом железнаЯ
койка, имевшаЯ вид выструганных досок; на стену повешены были фотографии
матери и отца в пору их молодости; имелсЯ один платЯной шкаф, сработанный
тут же, лагерными умельцами; и разные вещицы помельче, которые давно вышли
из надобности или приобретались бессмыслицей, по случайности, разбросанные
по дому без всЯкого порЯдка. € так Ѓатюшков обходилсЯ в быту, но не считал
свой быт скудным, и полагал свое хозЯйство достаточно серьезным, потому что
был этим сыт, обут, одет и обустроен, чего и требовалось длЯ земной жизни, а
что-то оказывалось в его быту даже ненужным, - то, чего лишалсЯ без
сожалениЯ, приобретЯ по случайности или, как сам говорил, "сдуру". †ил по
доброй воле так, как это заведено в казарме или в бараке длЯ подневольных.
‚ лагерной роте не любили путевых конвоев - полднЯ в пути до Љараганды
и полднЯ в обратную, если повезло, если ничто и нигде не задержало дольше
положенного. ‹агерное поселение в кулундинской степи жило своей сонливой,
почти мирной и нетюремной жизнью. „олгое марево степного лета и беспробуднаЯ
степнаЯ зима, с ее снегами выше человеческого роста, мертвЯщими ледЯными
ветрами, близким свинцовым непроглЯдным небом, погружали это местечко будто
б в сон. Љазалось, что и зло здесь не свершитсЯ никогда, потому что круглый
год живут люди по жаре или по морозу как во сне, ходЯт-бродЯт то жаркими
бестелесными тенЯми, то окутанными паром и стужей призраками. ’олько
командир батальона сновал туда-сюда по степи, по ротам степным, на верткой
своей командирской машине, похожей на водомерку, с выгоревшим белесым верхом
из брезента. Ќадавал выговоров, указок, поволновалсЯ - и пропал на
день-другой. ’олку от него не было. Ќо будто б надувал он своими перелетами
свежий ветерок: прилетит в поселенье, поволнуетсЯ - и умахнет по степной
глади.
‹юдей в поселенье так вот, как по воле ветра - кого заносило, кого
уносило. ‘роки и в лагере были строгие, сидели здесь за серьезное, по многу
лет, основательный серьезный народец, а не шантрапа, кто уж знал, на что
идет, и отсиживал свой срок прЯменько, стойко, крепко-накрепко, будто б
гвоздь, который вогнали по шлЯпку. Љазалось, что если зека можно вытащить из
лагерной барачной доски, куда его всадили, то разве клещами. € когда
неожиданно требовалось вытащить кого-то из лагерЯ да свезти на следствие в
тюрьму, в следственный изолЯтор - это и был путевой конвой - то фигурка
этого снова подсудного человека на глазах гнулась, делаЯ только шаг от зоны,
а само то, что начинало происходить, казалось чем-то неправильным: всЯ эта
дальнЯЯ чужероднаЯ до тюрьмы дорога.
Ђ без работы захирел в гараже арестантский фургон: он стоЯл у стены в
углу, похожий угрюмостью на ископаемое. ‘олдаты из рембригады озверевали,
когда давали им приказ поставить его на ход, барахтались с ним до ночи, а то
и всю ночь напролет, чтобы поутру застывший фургон был готов тронутьсЯ с
заключенным и конвоем в путь. •оть такое дело случалось одно за год и можно
было б проехатьсЯ по всей карагандинской трассе, испить, если начальник
раздобритсЯ, кваску, а то и пива в самой-то Љараганде, те, кто по службе
только и стоЯли сутками на вышках, мало радовались назначению в путевой
конвой, соображаЯ, что надо ехать трЯско, много часов, в духоте, закрученным
в кузове автозака, будто в консерву, - да и занЯтие это было длЯ вышкарей
малознакомое, чужое. ђусские крик поднимали, не желаЯ мучитьсЯ в конвое,
соображаЯ, что да по чем, а потому сажали в конвой двух солдат из нерусских,
которые молчали и ничего не понимали, были как твари бессловесные - таких
отчего-то рука сама тЯнулась у взводного не пожалеть, засадить в конвой. ќти
хоть ныть не будут, будут терпеть - и вот за это терпение двужильное, почти
скотское и было их не жалко. Ѓатюшков и сам умел так вот все стерпеть, будто
конЯга запрЯженнаЯ, и к себе самому тоже не имел жалости. †алко ему было
мучить в конвое тех солдат, кто глЯдел на него заранее как на своего
мучителЯ и уж готовилсЯ сдохнуть по пути, соображаЯ, что все в этом конвое
путевом будет им невыгодным - так невыгодно, будто б родитьсЯ на свет божий
только длЯ того, чтоб умереть.
…ще весной в лагере, не произведЯ волнений, свершилось безмолвное, не
оставившее никаких следов убийство. “били заключенного - извели свои же, а
труп разнесли на куски и схоронили по зоне, так что отыскалась после чуть не
одна голова. ќто зверство было другим в урок. ‡аключенные не иначе как
раскрыли между собой человека, что осведомлЯл оперативную часть. ’о, что
убийство старательно подготовили, не было поэтому, верно, тайной и длЯ
оперативников. ‡еки ж привели в исполнение свой приговор тишком и в
оперчасти тоже сделали вид, что это была бытовуха, а не вызов Яростный
режиму. Ђ спустЯ времЯ отыскалсЯ и убийца - он показал голову, зарытую в
кучу мусора. ‘ам дал на себЯ показаниЯ, созналсЯ в убийстве заключенный,
который никакого уважениЯ в лагере не имел. Ѓыл он ничтожный человек, -
дурачок - живший кое-как, и часто побиваемый своими, так что во рту его было
мало зубов. —астенько видели его и с вышек, как он побиралсЯ на помойной
куче в жилой зоне - накапывал трЯпочек, корочек, огрызочков и по-крысиному
отбегал с тем ненадолго в строну, где-то припрЯтывал, а потом снова бралсЯ
за работу. Њусорный человек, будто б сам из мусора слепленный. Ћт такого
только ждали, что не стерпит и удавитсЯ тихонько, а он убийство на себЯ
взЯл, в убийстве созналсЯ. ’огда и конвоировали его в Љараганду, на
следствие, где он темнил, держалсЯ несколько месЯцев, а после стало
понЯтным, что сам себЯ зачем-то оговорил. ’о ли вынудили его в лагере
сознатьсЯ, а в тюрьме уж испугалсЯ до смерти, то ли сам он это все учудил,
чтобы из лагерЯ вырватьсЯ, но была ему одна дорога, обратно в лагерь, а там
- штрафной за враки да перед зеками ответ держать.
‚ремЯ едва ли сдвинулось с того днЯ, как разделали стукача и только
одрЯхлело, стоЯ без движениЯ, так что лагерь и окружавшие его степи и всЯкаЯ
малость - барак это или трава, пожухшаЯ у фундамента барака - выглЯдели
старей. €лье Џетровичу казалось, будто конвоировал в тюрьму заключенного не
иначе, как вчера, хотЯ ничего подробного и не помнилось. € это было только
чувство, нажитое сонливыми мирными лагерными годами, в которых день походил
на день, как след на след. Ћн ничего не помнил, хотЯ и не забывал,
переставаЯ жить мгновениЯми, редкое из которых вдруг вонзалось бы так, чтобы
останавливалсЯ и замирал, как от сердечной боли. ђаспорЯдившись с киргизами,
которые так и стоЯли, будто уснувшие, он полез в кузов, чтобы вывести
заключенного. ‡аслышав его, зек ожил в темноте клетки и прильнул изрытым
ручейками пота лицом к решетке. "—то, начальник, приехали? ‡она?
Ћтмучились?" - "Ђ ты не спеши... - обронил хмуро Ѓатюшков, чувствуЯ от
говорливости неожиданной зека такую ж невольную тошноту, будто по жаре
совали ему в рот ошметок жирного сала. "‡амочек маленький, а вон какую
толстую свЯзку таскаешь? ‡венЯт?" - "Џоложено, вот и таскаю, глЯди,
разговорчивый какой..." - отбрехивалсЯ Ѓатюшков, хотЯ мог бы равнодушно,
по-конвоирски смолчать.
‚ голосе зека звучало нетерпение, которого тот не умел скрыть. €льЯ
Џетрович удивилсЯ про себЯ. ‘амому все стало обыкновенным, и с чего бы зеку
так дожидатьсЯ, ведь не на волю ж выпустит он его из клетки, а под конвоем
через всю степь поведет. ЏреодолеваЯ отвращение, что должен объЯснЯтьсЯ,
взводный вымолвил: "ђано радуешьсЯ. Њотор у нас сгорел. „о лагерЯ пешими
пойдем." - "Ђ водички дашь?" - заелозил тот у решетки ласковым зверьком,
млеЯ от удовольствиЯ, будто б обдало всего счастьем. "Џошел ты... Ќе вздумай
дурить - пальну в спину-то на раз, как в копеечку, - сказал Ѓатюшков без
злобы и отпер наконец клетку. - Ћстановок не буду делать, слышь, даже по
нужде. …сли надуркаешь - себе в штаны гадить будешь. ‚оды нет. ‘игарету
дать? Њожешь побаловатьсЯ на дорожку." - "ЌекурЯщий Я..." - "‚от и хорошо,
легче шагать. Ђ Я-то смолю по пачке в день. Џора это дело бросать, а то
загнешьсЯ так - все легкие это курево отнимает. Ќу, шагай вперед... ќй там,
принимай! Ќа выход!"
Ќа пЯтачке у фургона, рождаЯ не страх, а тоску, стоЯли с автоматами
наизготовку, согнутые под их тЯжестью, два солдата-киргиза. ’онкие и
низкорослые, будто б саженцы, только их тому и выучили, что автомат должно
направлЯть от себЯ и крепко держать в руках. Љругом арестантского фургона
колыхалсЯ шелковым пологом Ярко-огненный свет. Ќа много километров вперед в
выжженной степи не было видно ни единого зеленого, хоть бы тенистого
пЯтнышка, а только лысели, раскиданные тут и там черепа сопок, да торчали
одиноко заросли саксаула, похожие на обглоданные кости. Ѓатюшков пошарил
Языком в высохшем рту и оглЯдел тоскливую свою армию: он был доволен только
тем, что все конвоиры стоЯли, как и положено, по своим местам. ѓлЯдЯ кругом,
он поневоле побаивалсЯ этой степи: "‡меЯми пахнет, шкурой их вЯленой... ‚от
угораздило, погодка как на заказ, так хуже еще не бывало... " ‘трах
закрадывалсЯ от мысли, что он уж порЯдком вымоталсЯ, устал, а ведь не
рассчитывал, что придетсЯ еще прошагать без воды, в подъем до этой дали
угольно-очерченной горизонта, под палЯщим нещадно солнцем.
Ќикогда еще он не ходил в одиночку по степи. ‚тайне он подбадривал
себЯ, что внушил зеку с первых слов свою волю - дал ему испытать, какой
дорожкой они пойдут, без всЯкого снисхождениЯ, то есть и снисхождение успел
проЯвить, ведь разрешал на дорожку покурить, но дальше-то глЯди, все в моей
власти. Ќо власть свою он никак и не мог почувствовать. Њучила жажда,
морочила голову жара - и все. Ќа ремнЯх у киргизов болтались флЯги. Ѓатюшков
чуЯл, что нет в них воды, но не утерпел и будто б длЯ порЯдка проверил:
молча притЯнул к себе за ремень одного - потрЯс флЯгу, взЯлсЯ за другого - а
флЯги что пустышки, пересохло в них давно. "Ђ у тебЯ флЯги нет? ”орсишь?!" -
рЯвкнул он в сердцах на шофера, а простить самому себе не мог, что не
взЯл-то в дорогу флЯгу. Ћн сроду флЯги не носил, как и все офицеры: когда на
одном боку кобура торчит, то с другого бока флЯжку нацепить - коромысло это
уж только чурбан выдержит носить. Ќи времени, ни охоты нету болтатьсЯ при
этой флЯжке. ‘олдат - другое дело, солдату положено. Ќо вот они и выжрали
всю воду, желторотики, дурачье, небось, от Љараганды еще не отъехали, а уже
выжрали. Ќет воды. Ќи капельки. Ђ до лагерЯ-то пехать и пехать - да еще виду
не покажи, что слабость есть в тебе.
Ћн забывалсЯ, мысли уносили его как по воде. Њожет, от жажды все и
уплывало, текло, было в сознании и душе таким размыто-водЯнистым. Ћн было
все решил, но решимости этой хватило на горстку минут, что утекли как песок.
Ќа глазах у зека он отдал своей ненужной больше армии - этой горстке
растерЯнных солдатиков - приказ не разбредатьсЯ и ждать. "„ай водички,
начальник!" - взмолилсЯ зек, думаЯ, верно, что все же есть вода во флЯгах у
киргизов. "…ще воду на тебЯ изводить, - ответил нарочно с благодушием €льЯ
Џетрович и заставил себЯ усмехнутьсЯ. - “ нас вода только длЯ курЯщих. Ђ
которые некурЯщие - запивают cлюну свою поганую песком."
"—то за ошибка природы, зачем он народилсЯ на свет, этот доходной..." -
такими мыслЯми утешал себЯ на ходу Ѓатюшков, не проронив еще с зеком по
доброй воле ни слова. Ђрестантский их фургон давно скрылсЯ с глаз. Ћни были
одни в степи - уже за той извилиной горизонта, что чудилась всего с полчаса
назад краем земли. Ћн то и времЯ подгонЯл зека, чтобы не давать ему продыху,
но чувствовал, что уж сам сбавлЯет устало шаг. Ћни шли вровень. Ѓатюшков
только следил, чтобы зек от него не отставал.
‘колько ни напускал на себЯ вредности, но начальником конвоЯ Ѓатюшков
был свойским - как и взводным он был свойским длЯ солдат, звание свое
маленькое уж полжизни не выпЯчивал. Ћн сам принЯл неуставной вид и разрешил
оголитьсЯ по поЯс зеку, чтобы не душилсЯ тот в потном грЯзном трЯпье. Џод
сапогами мерно похрустывал песок. ‚оздух потеплел и небо чуть стемнело, не
жгло больше глаз. ‡ек неожиданно смолк, только они зашагали - и молчал не
переставаЯ, а вместо того, чтоб взЯть да заговорить, насмешливо пЯлилсЯ по
сторонам и мотал, как ватной, головой. "Ѓлажной... Љак есть блажной... -
удивлЯлсЯ поневоле Ѓатюшков. - Ћтбили ему, видать, на зоне башку. €шь как
мотает башкой, ну чисто конь. Ќебось, конем себЯ воображает хорошим. ЉажетсЯ
ему, небось, что под уздцы его ведут." Ќо коричневаЯ шелудиваЯ спина дышала
нищетой, голодом, так что было больно видеть и эту коричневу загара, похожую
на засохший сургуч. ‡иЯли как объедки, обглодки кожа да кости, но и те -
хиленькие, цыплЯчьи. Ѓатюшков и не хотел, но не мог уж взглЯнуть на зека без
жалости, а от близости с ним стало даже холодить, потому что вдруг
почудилось, что и молчит зек от голода: молчит, а в то времЯ нестерпимо
хочет есть, пить, спать... € взводному сделалось стыдно вспомнить, как
заключенный просил у него воды, а он не ответил по-человечески и в издевку
сказал про песок - а что воды во флЯгах ни у кого не было, будто б пожалел
дать ему даже узнать.
‚друг доходной уж не с насмешкой, а ощерЯсь пронзительно как скелет,
взглЯнул в упор на него, на своего конвоира... Ѓатюшков застыл, ничего не
мог сделать, руки и ноги отнЯлись. ђуки его не слушались, и он ощутил ужас,
будто б Ясно постиг в тот миг, что лишилсЯ рук. Ќо в то времЯ, как €лье
Џетровичу почудилось, что застыли они на месте, все происходило стремительно
- так быстро, как только способны люди дратьсЯ за жизнь. ‡ек обливалсЯ
потом, дрожал, но был он быстрее - он уже успел, уже подумал, уже был
впереди, отчего и чудилось взводному, что сам-то он застыл обрубком. Ћтмер
он, когда постиг, что падает. Ђ когда уж вскочил на ноги, то зек убегал -
был от него метрах в двадцати. Ѓатюшков заорал. ‘тал выхватывать из кобуры
табельный - а фигурка зека растаивала на глазах.
ѓрохнул выстрел, и Ѓатюшков, после своего ж этого первого слепого
выстрела, будто б очнулсЯ: он тЯжко дышал, сжимаЯ в руке мертвой хваткой
пистолет. …го взорвала злость, был он подло, тварью самой подлой обманут и
душила только одна ЯростнаЯ ненависть - догнать, раздавить! Љогда бросилсЯ
он за зеком вдогонку, то стало ему так легко, будто переносилсЯ по воздуху,
почти летел. Ѓатюшков видел его, слышал его - и такаЯ ненависть овладевала
всем существом, что зек нужен был ему только живым. Ћн не слышал, что
заорал, и не понимал, куда целил, снова делаЯ выстрел в воздух. Ђ зек бежал
и бежал, сверкаЯ взмыленной потной спиной. Ћн тоже что-то орал. Ћни,
чудилось, не бежали, а мучились друг с дружкой, вытЯгиваЯ один из другого
жилы. Џо степи аукались их вопли. ‚звивалась песчаной мошкой пыль, окутываЯ
бегущим своими клубами.
‡ек так и был от офицера метров на двадцать впереди. Ћн бежал и уже
оглЯдывалсЯ, пугаЯсь, что конвоир или целит в него или вот-вот настигнет. €х
силы выдыхались. ’огда-то, слабеЯ и задыхаЯсь уж не от ненависти, а будто б
давЯсь глотками воздуха, которые не в силах была сжигать раз от раза
рвущаЯсЯ на клочьЯ грудь, Ѓатюшков опомнилсЯ и постиг: это совершаетсЯ побег
и он должен стр