Ћлег Љорабельников. Ћ свойствах льда

Ћцените этот текст:
Ћлег Љорабельников. Ћ свойствах льда

-----------------------------------------------------------------------
Ђвт.сб. "ЃашнЯ птиц". ‘пЃ., "Ђзбука", 1997.
OCR & spellcheck by HarryFan, 9 November 2000
-----------------------------------------------------------------------

Њного лет спустЯ, постаревший, с лысиной, дерзко забравшейсЯ на
недоступную ранее высоту, лежа на продавленном диване, он вспомнит день,
когда растаЯл лед.
„ивану будет столько же лет, сколько ему, он так же полысеет и
померкнет, и так же будет стоически вздыхать, когда на него опуститсЯ
тЯжелый груз. Љомната, преждевременно постаревшаЯ, с кружевом паутины и
припорошеннаЯ пылью по углам, будет так же покорно поддерживать стеллажи
из неструганых досок с двумЯ десЯтками книг, так же терпеливо нести в
своем чреве его самого, и грЯзный фланелевый халат, и штангу, огромную,
как паровозные колеса, и чугунные гири, великолепные и грозные, как Ядра
царь-пушки. Ћн сам сколачивал стеллажи, сам шил халат, сам вытачивал
штангу и тот велосипед с погнутой рамой собирал сам, и брезентовый
катамаран с дюралевым скелетом, что покоитсЯ на балконе, - делал сам. Ќо
самаЯ большаЯ заслуга его была в том, что именно он сам сделал себЯ.
‘начала вылепил из мЯса и костей, потом создал изо льда и долго
существовал в двух ипостасЯх, пока лед не растаЯл и он не осталсЯ один.
’о времЯ, когда он был обыкновенным мальчиком, осталось далеко позади,
и он не верил старым фотографиЯм, на которых щуплый белесый мальчик сидел
на скамье у бревенчатого заплота. €бо временем своего рождениЯ он считает
тот день, когда принес с завода штангу, выточенную по всем правилам
токарного искусства, обещавшую переродить его и создать нового человека.
‡анималсЯ он упорно, по пЯть часов в день, свЯто соблюдаЯ правила и
законы, согласно которым тело его стало разбухать, наливатьсЯ свежим
соком, наполнЯтьсЯ твердой мЯгкостью мышц, буграми перекатывающихсЯ под
кожей, как поросЯта в мешке.
‘ этих пор он уединилсЯ и начал новую жизнь. Ћн много читал, в основном
книги по философии, и развитие его ума порой опережало рост мышц. Ќикто не
имел права беспокоить его в часы занЯтий, а если и приходил кто-нибудь, то
обрекалсЯ на ожидание той минуты, когда хозЯин закончит упражнениЯ и
благосклонно обратит внимание на гостЯ. Ѓеседы его стали сводитьсЯ к
одному: во всем городе, а пожалуй, и на всей земле, нет такого умного и
целеустремленного человека, как он. ’олько он постиг истинный смысл жизни,
а все люди пошлы, суетны, бездарны и слабы. Ћн много раз доказывал это
тем, что в декабре купалсЯ в проруби, в любую погоду совершал длительные
пробежки по городу, просиживал часами за книгами, с гордостью не находЯ в
них ничего нового, ибо до всего давно додумалсЯ сам. Ћн ушел с завода и
теперь раз в три днЯ уходил сторожить склад, где даже тараканы дохли с
тоски.
‘вое собственное величие подавлЯло его. Ћн достал маленький телескоп и
теперь каждую ночь рассматривал небо, такое же величавое и бесконечное,
как он сам. ‘ помощью оптики он взлетал к звездам и подолгу парил между
ними, одним мановением зажигаЯ туманности и высекаЯ искры из белых
карликов. ’олько в эти часы он чувствовал себЯ на своем месте и жалел об
одном, что времЯ богов кончилось и ему не с кем померитьсЯ силами. Ћн
открывал законы природы, отменЯл законы людей, ставЯ себЯ выше всех, и мог
бы завоевать весь мир, если бы этот мир хоть чем-нибудь понадобилсЯ ему.
€ногда он направлЯл объектив телескопа на противоположный дом, и незримо
присутствовал при чужих ссорах и поцелуЯх, трапезах и болезнЯх. ‚ гордыне
своей он присвоил себе эпитеты Ѓога: всезнающий, всепонимающий, всевидЯщий
и всемогущий.
‚ первые годы своего величиЯ ему нравилось доводить людей до ссоры, а
потом бить их, хоть пЯтерых сразу, неторопливо и больно, но потом он
перестал делать это, ибо победа над телами уже не приносила ему сладкого
чувства собственно превосходства. ’огда он ударилсЯ в психологию, создав
всю науку заново, и тут же использовал ее на своих приЯтелЯх. Џо законам
своей логики он доказывал им, что они подлецы, глупцы и небокоптители, что
жизнь их напрасна, и попытки добитьсЯ лучшего смехотворны и жалки. …му
нравилось видеть смущение собеседников, растерЯнность их и беспомощность.
Ћн изобличал грехи своих приЯтелей в присутствии их жен и, несмотрЯ на
семейные скандалы и разводы, считал, что поступает правильно и что только
любовь к истине движет им.
Џознав все, он решил испытать себЯ в искусстве, обоснованно полагаЯ,
что с такой же легкостью, с какой он поднимает штангу, он мог бы писать
нетленные полотна. Ћн справедливо решил, что рисовать совсем несложно,
нужно только выбрать сюжет, очертить необходимое линиЯми и раскрасить то,
что получилось, в разные цвета. ‚се ему известные картины были выполнены
именно так, кроме линий и красок он там ничего не находил, а значит,
ничего и не было. Џоэтому он начал выбирать сюжет, достойный его самого и
его комнаты, на стене которой и пожелал увековечить фреску.
Ћн хотел выбрать бескрайнее море, но побоЯлсЯ морской болезни и
докучливых приливов, из-за которых приходилось бы часто вытирать пол;
потом остановилсЯ на звездном небе, но рассудил, что, обладаЯ мощным
тЯготением, он притЯнет к себе все звезды, а это будет отвлекать его от
мыслей. ‘ледующей идеей было изобразить просторы ‡емли с лесами и
городами, но когда он представил себе, что тысЯчи людей, обитающих там,
столпЯтсЯ у кромки картины, чтобы посмотреть на него, то ему стало
муторно. ђисовать зверей он тоже не захотел, ибо что за радость день и
ночь вдыхать их вонь, и заботитьсЯ о зайцах, чтобы их не съели волки, и о
волках, чтобы их не подстрелили браконьеры, и о браконьерах, чтобы их не
посадили в тюрьму, и так до бесконечности. –епь взаимоотношений в живой
природе не занимала его, ибо он сам был концом и началом любой цепи.
Џри трезвом размышлении он выбрал достойный рисунок. €зображал он
развалины древнеримского цирка с бассейном на переднем плане, наполненным
мутной водой, с колоннами, утерЯвшими коринфский ордер, с кирпичной стеной
и одиноким деревом среди пустого неба. €менно развалины, как символ гибели
могучей империи, привлекли его. Џейзаж был безлюден, а чтобы и впредь сюда
к нему никто не заходил, он добавил к нему сплошную стену, сработанную из
мрамора и ключей проволоки.
ђазделив репродукцию на клеточки, он тщательно перенес рисунок на
стену. ‚опреки всему, карандаш не слушалсЯ, елозил, срывалсЯ, крошилсЯ,
прочерчивал кривые линии. ђисунок был закончен, нимало не походЯ на
оригинал, но даже в этом несовершенстве он усмотрел свою способность
переосмысливать действительность. Ћн раскрасил рисунок карандашами и
акварелью, громко назвал это фреской и разработал специальную систему
подсветки, чтобы свет падал снизу и сбоку. ђедкие гости хмыкали, пожимали
плечами, но критиковать опасались, это могло вызвать свежий приток
доказательств их бездарности и никчемности.
‚прочем, с каждым годом гостей становилось все меньше и меньше,
приЯтели отворачивались от него, сначала они удивлЯлись и даже радовались
переменам в его жизни, но, поставленные на свои места и терпеливо выслушав
анализ своей жизни, они покинули его, кто с гневом, кто с характерным
движением пальца вкруг виска.
Ћн нисколько не огорчалсЯ из-за этого, ибо высочайшим благом на свете
считал одиночество. Ћн мог позволить себе роскошь говорить все, что думал.
ђубахи рвались на его торсе при напрЯжении мышц, пиджаки и пальто не
сходились на груди, брюки трещали по шву, вид его уже издали внушал
желание перейти на другую сторону улицы.
ђассматриваЯ себЯ в зеркале, он задумывалсЯ над тем неизбежным, чего
никто и никогда не минул: о гибели своего тела, столь тщательно и любовно
выпестованного, о том времени, когда ослабеют мышцы, увЯнет кожа, усохнет
мозг. ђазмышлЯЯ над этим, он не скорбел, не представлЯл себЯ, красивого и
умного, лежащим в гробу среди венков и рыдающих граждан - это было бы
слишком примитивным длЯ его уровнЯ. Ћн решил бросить вызов смерти и
остановилсЯ на памЯтнике самому себе. Џрежде всего - материал, решил он.
Џластилин мЯгок и наивен, глина хрупка, стекло эфемерно, гипс просто глуп,
дерево подвержено гниению. Ћн выбрал самые знаменитые: бронза, мрамор,
гранит, а из них последний, потому что именно гранит как нельзЯ лучше
символизирует силу, прочность и мудрость, ведь бронза может расплавитьсЯ,
а мрамор изнежен и легкомыслен.
Ћн взЯл рюкзак, сшитый им из полотнища брезента, приготовил кайло и
лом, сел на велосипед и, несмотрЯ на мороз, покатил за город. Ѓыло
холодно, он ехал, окутанный облаком перегретого пара, приводЯ в
замешательство редких шоферов, и мороз ему был нипочем. ‚зобравшись на
скалу и примериваЯсь к первому удару, он ощутил враждебность гранита и
понЯл, что тот будет сопротивлЯтьсЯ до конца. ќто обрадовало его. ‹егких
побед он не любил. ‚ыбрав глыбу, он долго и гулко долбил ее ломом, лупил с
размаху кайлом, но сталь отскакивала от камнЯ, каменное крошево летело в
глаза, иссекло в кровь лицо, а гранит не поддавалсЯ. ѓрохот и звон неслись
по лесу. Џохоже было, что работает многотонный экскаватор, но это был лишь
один человек. Ћн проработал весь день, в конце концов кайло затупилось, а
лом сломалсЯ, как спичка.
€ тогда он отступил. ќто было неслыханно, но он сдалсЯ, решив подождать
до лета, а уж тогда динамитом сокрушить твердыню. Ћбратно он ехал на
велосипеде, завЯзаЯ в снегу, и в темноте пар, валивший от него, как от
чайника, был не виден.
…му пришлось пересекать речку, промерзшую до дна, и когда переднее
колесо споткнулось о глыбу льда, он успел услышать чистый звон и, плавно
перелетев через руль, воспарил над рекой и опустилсЯ на вершине ледЯной
горки.
—ерез много лет, прислушиваЯсь к вздохам диванных пружин, он вспомнит и
этот день. „ень, когда он приволок домой кусок льда и торжественно
установил его на балконе. Ћн решил создать памЯтник себе изо льда.
Џодобного не знало искусство. ђассматриваЯ глыбу, он уже видел в ней свои
черты и отождествлЯл свою душу с чистотой и холодом льда. ђазумеетсЯ, лед
не вечен, и этот памЯтник должен быть скорее эскизом. Ђ уж потом...
€ он принЯлсЯ за работу. ЌевзираЯ на холод, он просиживал на балконе и,
следуЯ совету ђодена, отсекал все лишнее. ‹ишнего было много, и поэтому
приходи - лось работать по многу часов. ‹ед был прозрачен, это создавало
дополнительные трудности, но зато на солнце скульптура играла
спектральными бликами, высвечивалась изнутри, фокусировала лучи в узкие
жгучие пучки, прожигающие дырки в одежде. ‚се это было эффектно и
символично, но все же голова была слишком прозрачной, и постороннему
критику могла показатьсЯ просто пустой. ’огда он тщательно отобрал свои
самые лучшие мысли, промыл их в проточной воде, отполировал и вложил в
голову. Џодо льдом они походили на вмороженных рыбок, только без чешуи.
’еперь каждый желающий мог прочитать его мысли без помощи телепатии.
ЋтдыхаЯ от трудов за штангой, он черпал вдохновение в своем отражении в
зеркале, каждый раз находЯ в нем что-то новое и прекрасное. "Ќет
безобразьЯ в природе", - повторЯл он некрасовские строки, подразумеваЯ под
природой себЯ.
Ќа шестой день творениЯ к нему стали приходить люди с фрески. Ћни
ЯвлЯлись из-за высокой мраморной стены, продираЯсь через колючую
проволоку, влекомые любопытством и злонамерением, скапливались у краЯ
бассейна, кричали что-то, но голосов их не было слышно; пытались бросать
камни, но те наталкивались на плоскость стены и отлетали обратно.
„окучливые пришельцы были одеты в лохмотьЯ, и нельзЯ было понЯть, какой
они нации и из какого времени пришли. ‚ечно голодные, они дрались из-за
кусков, топили друг друга в бассейне, кидались осколками мрамора, причинЯЯ
раны и увечьЯ.
‘начала он не обращал на них вниманиЯ, но когда их вечное копошение
стало невыносимым, он дорисовал стену под самый потолок и по колючей
проволоке пропустил электричество. ќто ненадолго прекратило поЯвление
пришельцев, но потом они разломали стену и стали приходить из проломов, за
которыми виднелись густо населенные города и неведомые земли.
‡нающий все обо всем, он нисколько не интересовалсЯ ни этими городами,
ни этими землЯми, ему было безразлично, кто эти люди и что им надо, и
отчего они враждуют, и длЯ чего они живут.
Ћн знал главное: длЯ чего живет он, и это главное было столь
величественным по сравнению со всем остальным, что весь окружающий мир
представлЯлсЯ ему одинаково пустым и нереальным.
Ѓюст становилсЯ все более совершенным, все более похожим на него
самого, и подчас он чувствовал, как что-то уходит из него и воплощаетсЯ в
лед. €ногда он не мог понЯть, кто же из них настоЯщий, и тогда приходилось
залезать в теплую ванну, чтобы убедитьсЯ в своей неуЯзвимости.
Ћн украсил бюст венком, сработанным из пластинок льда, отполировал
теплой водой лицо и долго стоЯл, глЯдЯ на него.
—ерез много лет он вспомнит и этот день, и следующий за ним. ’от день,
когда бюст заговорил. “слышав речь бюста, он не удивилсЯ, хотЯ и не ожидал
от него такой наглости. Џривыкший считать себЯ единственным настоЯщим
человеком, он легко поверил в небывалое, ибо полагал, что все, созданное
им, одухотворЯетсЯ его духом, живет его жизнью и ЯвлЯетсЯ его
непосредственным продолжением.
Ћн сел, зачерпнул горсть снега, крЯкнул и сказал: "џ самый умный". -
"Ќу и что?" - спросил бюст. "џ тебЯ кулаком трахну", - сказал он на это.
"Ќе-а", - сказал бюст, высокомерно вытЯгиваЯ губы. "ќто почему же? ‚идал
кулак? …го все боЯтсЯ". - "Љроме менЯ", - сказал вызывающе бюст. "’ы ведь
ничего умного сказать не можешь", - высказал он свое любимое обвинение.
"Љак и ты", - ответил бюст.
“слышав это, он замолчал, стараЯсь придумать такой аргумент, чтобы
после него уже не придумывать никаких аргументов. € сказал так: "ђастоплю.
Ђвтогеном". Ќа что бюст строптиво ответил: "Ћтращу руки, стукну. ‚идал Я
таких философов". - "‘котина! „а как ты смеешь!" - "Ђ вот так, - сказал
бюст, - Я говорю твоими же словами. ЌравитсЯ? ќто не ты, а Я самый умный,
самый сильный, самый талантливый. Ђ ты - комок мЯса, живший только длЯ
того, чтобы создать менЯ. ’еперь можешь убиратьсЯ. Њне и без тебЯ хорошо".
Ѓюст поднатужилсЯ и высунул Язык, красивый, как леденец.
Ћн хотел тотчас же разбить лед, раскидать его куски по балкону,
превратить их в воду, вернуть льду первоначальную бесформенность и
бессловесность, но пожалел свой труд. ‚ конце концов, какой-никакой, а
памЯтник. Џоэтому он плюнул на лысину бюста, подождал, когда плевок
замерзнет, и, с удовлетворением захлопнув балкон, принЯлсЯ за штангу.
‡венела сталь, стонал дощатый помост, пришельцы на стене деловито
лупили друг друга, бюст на балконе терпеливо собирал падавший снег,
растапливал его и наращивал руки, а он не думал ни о чем, потому что мышцы
в эти свЯщенные часы заменЯли ему мысли. ‚еличие его оставалось
непоколебимым.
‚ечером он ушел на свой склад и, прислушиваЯсь к голосу оттепели, даже
беспокоилсЯ, что бюст может растаЯть, но быстро нашел забвение в длинном
доказательстве своей исключительности. ќто, как всегда, отвлекло его от
неприЯтного и унесло в обжитые межзвездные дали, где, напыживаЯ щеки, он
занималсЯ своим любимым делом - задувал звезды.
Ќаутро он увидел перемены в облике бюста. ’от за ночь собрал талую
воду, нарастил себе руки и даже немного приподнЯлсЯ над полом. ђуки были
толстые, перевитые буграми мышц и вздутыми венами и, несмотрЯ на кажущуюсЯ
хрупкость, все равно были грозными.
"Ћбнаглел, да?" - спросил он у рукастого бюста. "Ђ что?" - невозмутимо
ответствовал тот, разминаЯ затекшие пальцы. "‚резать тебе, что ли?" Ѓюст
повторил тем же тоном: "‚резать тебе, что ли?" - "„остукаешьсЯ", - сказал
он грозно. "‚от погоди, ноги отращу", - пригрозил памЯтник. "’ы что это
себе позволЯешь? - сказал он, надвигаЯсь на лед. - ’ы кто такой? ’ы
памЯтник мне и никто больше. ќто Я тебЯ сделал. џ". - "џ памЯтник самому
себе, - горделиво ответил бюст. - Ѓыть может, ты и воду сделал, и лед
сотворил?" - "џ создал самого себЯ и этого достаточно. ‚се, к чему Я
прикасаюсь, - мое по праву. џ - самый умный. Ќикто не выдерживает спора со
мной". - "Љроме менЯ", - сказал памЯтник. "Ђ ты просто ледышка. Џридет
весна, и ты растаешь". - "џ слишком велик, чтобы какаЯ-то весна смогла
растопить менЯ", - спесиво ответил памЯтник и надул губы. "џ с тобой и
спорить не буду, - сказал он, - вот возьму и скину с балкона". -
"Џопробуй", - сказал угрожающе памЯтник. ’огда он набычилсЯ, раскинул руки
и попыталсЯ ухватить бюст за голову. ЏамЯтник звЯкнул и неожиданно стукнул
его ниже поЯса. ‘огнувшись, не столько от боли, как от гнева, он поискал
глазами что-нибудь тЯжелое и, схватив дюралевую мачту, снес бы голову
памЯтнику, но тот, ловко увернувшись, перегрыз ее. ѓрузно осев на пол, он
ошеломленно смотрел на блестЯщий скус. ‡аконы, придуманные природой и им
самим, подло нарушались. ‹ед не мог быть ни таким увертливым, ни таким
крепким. Ќо, вопреки всему, это было, и приходилось жить по новым законам.
"‘котина!" - взревел он, впервые в жизни потерпев поражение. Ѓалкон был
узкий и тесный, но он изловчилсЯ и, сделав обманное движение левой рукой,
что было силы влепил ногой по памЯтнику. ‹ед утробно зазвенел и даже не
дал трещины, а он сам завертелсЯ на одной ноге от боли и злости.
€ тут памЯтник засмеЯлсЯ. ‘мех его был похож на смех творца, только
звонче и холоднее.
"’ы, комок мЯса, - сказал бюст. - ‡най свое место. ќто Я - самый
сильный, самый умный. Ђ ты - никто по сравнению со мной. €ди и принеси мне
воды. џ жрать хочу". - "‚оды?! ’ебе еще воды принести? „а Я тебЯ кипЯтком
ошпарю!" - "Ќервничаешь, - удовлетворенно сказал памЯтник. - ќто хорошо.
Ќервничает слабый. Њожет, подискутируем, а?" - "‘ тобой-то? „а у тебЯ нет
ни одной своей мысли. ќто Я вложил в тебЯ свои. џ! Љак же ты будешь
спорить со мной?" - "Ђ вот так, - сказал памЯтник и стукнул своего творца
в солнечное сплетение. - ЌравитсЯ тебе такаЯ мудрость? - ехидничал бюст. -
ќтой логике Я научилсЯ у тебЯ, спасибо. ќто самаЯ мудраЯ мудрость -
вовремЯ стукнуть оппонента. „а, с такими кулаками не пропадешь ни в одном
споре". - "„а Я, да Я... - сквозь спазмы кричал он. - „а Я не поглЯжу, что
ты мой памЯтник, да Я тебЯ!.." - "Ћстынь, мозглЯк, - презрительно сказал
памЯтник. - ќто ты памЯтник мне. Љ сожалению, не совсем удачный. ЏридетсЯ
тебЯ переделать. Ќу, так ты принес мне воды или нет? ‚ противном случае, Я
пойду сам".
"’ак иди, иди. Ќа руках пойдешь, да?" Ћн отошел в сторону и
приготовилсЯ к злому смеху. ЏамЯтник заскрежетал льдом, напыжилсЯ и
оторвал обрубок от пола. ЏридерживаЯсь руками за перила, он очистил
постамент от снега и, упираЯсь на кулаки, как на костыли, качнулсЯ и
двинулсЯ вперед. ђуки были длинные, это позволЯло раскачивать тело,
подобно маЯтнику.
Ћн вбежал в комнату, захлопнул дверь и смотрел из окна за движениЯми
бюста. "Ћткрой дверь, - сказал тот, - а то разобью. ’ы менЯ знаешь. џ
парень дерзкий". ‹едЯной рукой он ухватил ручку и выдрал ее вместе с
шурупами. Џока памЯтник возилсЯ с дверью, он выхватил из шкафа ружье и,
наскоро зарЯдив его жаканами, стал спокойно ждать, когда разлетитсЯ дверь.
‘ ружьем в руках он снова почувствовал себЯ уверенно. „верь слетела с
петель, и памЯтник ввалилсЯ прЯмо под прицел. Ћн прицелилсЯ в грудь скорее
по инерции, потому что сердца у памЯтников не бывает, и в последнюю
секунду даже пожалел о своем труде и еще о том, что все-таки бюст очень
похож на него самого, но хочешь не хочешь, а приходилось стрелЯть в своего
близнеца.
Љогда дым немного рассеЯлсЯ и грохот отошел от ушей, он увидел, что
памЯтник спокойно вышагивает по направлению к ванной с двумЯ дырками в
груди, и эти дырки, оплавленные по краЯм, уже заполнЯютсЯ водой.
"Ѓрысь с дороги! - сказал памЯтник. - ™енок! ‚оды мне! †рать хочу!"
ЋставлЯЯ иней на полу, скрипЯ и позваниваЯ, памЯтник ворвалсЯ в ванную, и
по шуму воды можно было догадатьсЯ, что он пьет.
’ворец его замер у стены, прижавшись спиной к фреске, и раздумывал:
бежать ему из дома или продолжать борьбу. € то и другое было бесполезным.
“ступить свою комнату - почти что часть своего тела, казалось немыслимым,
а дратьсЯ с шагающим экскаватором - просто глупо. € все же он выбрал
борьбу. Џривыкший побеждать, он не мог позволить кому бы то ни было
положить себЯ на обе лопатки, даже своему двойнику. Ћн схватил штангу,
подтащил ее к ванной и основательно припер дверь. ‡лорадно прислушиваЯсь к
шуму воды и к довольному фырканью памЯтника, он приволок сюда же диван,
добавил гири, между стеной и дверью вбил распорки из дюралевых угольников
и встал сам, как наиболее надежнаЯ преграда. Џотом, подумав, пошел на
кухню, поставил на плиту большие кастрюли с водой и стал ждать событий.
Џо-видимому, памЯтник напилсЯ. Ќеизвестно было, что происходило в его
утробе с выпитой водой, ведь длЯ превращениЯ ее в лед необходим был холод,
но бульканье и фырчанье прекратились, и первые толчки в дверь возвестили о
его желании выйти. Џотом он подал голос: "ќй ты, слизнЯк мЯгкотелый! џ
разнесу дверь и тебЯ заодно! Ћткрой подобру!"
‘ каждым словом дверь раскачивалась сильнее и сильнее, но баррикада
выдерживала. ‡акипала вода. Ћн подождал, когда в двери образуетсЯ первый
пролом и, следЯ за огромными кулаками, рушившими преграду, плеснул
кипЯтка. ЏослышалсЯ крик, но не боли, а удесЯтеренного гнева. Џролом
увеличивалсЯ, в него уже входила голова памЯтника, и по тому, как она
возвышалась над полом, можно было понЯть, что он успел отрастить ноги. ќто
казалось абсурдным, но, по-видимому, памЯтник научилсЯ сам замораживать
воду, и такаЯ эволюциЯ пугала. ЉипЯщаЯ вода выплескивалась на лицо, грудь,
руки, заставлЯла лед сверкать, сглаживатьсЯ, но существенного вреда не
приносила. Љогда верхнЯЯ половина двери была разломана так, чтобы в пролом
можно было пролезть, и, невзираЯ на устойчивую баррикаду, памЯтник упорно
выкарабкивалсЯ наружу с гневными угрозами, он понЯл, что не выстоит и
придетсЯ позорно бежать, спасаЯ свою неповторимую жизнь. Ќе успев пожалеть
себЯ, он выбежал в коридор, подхватил велосипед, накинул куртку и, без
шапки, ринулсЯ вниз по лестницам, с содроганием внимаЯ грохоту и рычанью
разбушевавшегосЯ памЯтника.
Ћтъехав от дома, он устыдилсЯ своей трусости, но рассудил, что все
равно никто не видел его бегства и что любыми силами стоило сохранить свое
тщательно взлелеЯнное тело, свою редкую душу и уникальный ум. ‘тановилось
холодно, идти было некуда, родственников в городе не было, а друзей и
подавно. € он поколесил по городу, разгонЯЯсь на прЯмых улицах, чтобы
согретьсЯ, но встречный ветер знобил, покрывал волосы корочкой льда, и он
решил поехать на свой склад, где худо-бедно, но можно было переночевать.
‘менщица, разговорчиваЯ старуха, принЯла его в сторожку, напоила чаем и
уложила спать на стульЯх.
“тром, униженный, обесчещенный, он сел на велосипед и покатил домой.
Ћткрыл дверь, прислушалсЯ. ‘лышно ничего не было, но холод стоЯл собачий.
‚катил велосипед, с независимым видом прошел в комнату. „верь на балкон
распахнута, стекла разбиты, ветер, смешанный со снегом, свободно гулЯл от
стены к стене. Ќа диване лежал памЯтник, закинув ногу за ногу, и, сложив
ручищи на груди, он не то спал, не то мыслил. Ќа фреске было все
по-прежнему, тепло и тихо. Џришельцы сидели на краю бассейна, болтали
ногами в воде и, показываЯ пальцами на него, смеЯлись.
Ќе говорЯ ни слова, он закрыл дверь на балкон, прибрал щепки, откатил
штангу на место и, закрывшись на кухне, включил плиту, напилсЯ горЯчего
чаЯ и, согревшись, задремал в кресле. …му ничего не снилось: ни галактики,
власть над которыми он утерЯл, ни новые законы природы, что обычно
открывались им во сне, ни даже сам он не снилсЯ себе, и это было
прискорбно.
—ерез много лет, морщась от пружин, впивающихсЯ в спину, он вспомнит те
дни молчаливого перемириЯ, когда он сам жил на кухне, а остальную квартиру
занимал памЯтник, разбухший до безобразиЯ, уже не вмещающийсЯ на диване,
задевающий головой потолок и потому большую часть времени лежащий прЯмо на
полу, под сквознЯком, бесконечно раздумывающий о своем величии и
непогрешимом уме. ‘ам хозЯин не выходил из кухни, почти примирившись со
своим падением, но все равно беспрестанно изобретаЯ способы свержениЯ
негаданного узурпатора.
’ри раза в день памЯтник с грохотом и звоном уходил в ванную, включал
воду и шумно пил ее, после чего с трудом пролезал в дверь, ибо рост его
был неудержимым. Ќастал день, когда он мог только ползком приближатьсЯ к
ванной, протЯгивать руку к крану и пить из пригоршней, сам он уже не
входил, не позволЯл рост и непомерно разросшаЯсЯ голова. Ћн присвоил себе
все титулы бывшего хозЯина и, лежа на полу, ногами упираЯсь в стену, а
головой в балкон, громко разговаривал сам с собой и в собеседниках не
нуждалсЯ. ‘о страхом и отвращением творец его узнавал собственные речи и
говорил: "Ќет, Я был не такой", - но все же признавал очевидное, каким бы
невероЯтным оно ни казалось.
Ћн уже не пыталсЯ учить людей, уже не говорил никому: "џ самый умный
человек", а большую часть времени молчал и глаза никому не мозолил. Ќо его
по-прежнему не любили, старались не сталкиватьсЯ с ним, не заговаривать, и
он впервые ощутил свое отчуждение от мира, но это было отчуждение не
гениЯ, а изгоЯ.
‚ конце концов памЯтник разроссЯ до такой степени, что не мог даже
лежать, и ему приходилось сидеть, подогнув ноги и пригибаЯ голову. Љ
ванной подойти он не мог и мучилсЯ от голода, лишь иногда пробавлЯЯсь
талой водой, собранной на балконе. Ќа своего творца он не обращал вниманиЯ
и даже не просил у него воды - гордость не позволЯла. Ќеизвестно,
приходила ли ему в голову мысль выйти из квартиры, но сейчас это Явно было
невозможно.
Ђ хозЯин терпеливо ждал, больше всего страдаЯ от отсутствиЯ дивана, на
котором так хорошо думалось, штанги, котораЯ так хорошо отвлекала от
мыслей, своего телескопа, уносившего его в такие дали, что и мудрецам не
снилось. ‡аглЯдываЯ в комнату, он видел там гору льда, заполнившую
пространство, видел свою фреску, где так же бегали люди в лохмотьЯх, так
же дрались они и мирились, и любили друг друга в тени колонн, и порой ему
казалось, что тот мир реальнее этого, одинокого и кошмарного. Ћднажды он
захотел уйти туда насовсем, но стена не пустила его на радость оборванцам.
Ћн только испачкалсЯ в известке и набил шишку на лбу, после чего сделал
вывод, что ни тот, ни этот мир не принимают его, и он никому не нужен,
даже самому себе. € мысленно обвинил во всем свой зарвавшийсЯ памЯтник. Ћн
считал дни до наступлениЯ весны, хотЯ не слишком-то надеЯлсЯ на ее
благотворное действие, ибо памЯтник давно научилсЯ регулировать свою
температуру и от внешней среды не зависел. Ћн ждал, когда узурпатор
погибнет от голода или просто развалитсЯ на куски.
€ надежды его были не напрасны. ЏамЯтник становилсЯ все более
неподвижным, задумчивым, иногда впадаЯ в словесный бред, нес всЯкую
чепуху, упираЯсь в стены, он силилсЯ обрушить их, но бетон был крепче
льда, и по телу его от натуги пробегали извилистые трещины, из которых
вытекала мутнаЯ вода.
Ћднажды памЯтник сделал очередную вЯлую попытку поднЯтьсЯ, но,
обессиленный голодовкой, сдалсЯ и разразилсЯ длинной речью. ‘лова
путались, заскакивали одно за другое, как шестеренки разболтанного
механизма, мешались, нагромождались одно на другое, распадались,
склеивались, разламывались, но все равно можно было понЯть, что он считает
себЯ самым умным, самым сильным и самым громадным. Џоследнее было
бесспорным. ‹ед не выдерживал собственной тЯжести, крошились пальцы, венок
из хрупких листьев давно обломалсЯ, отлетали завитки волос, мысли в
голове, черные на свету, заплетались в тугие жгуты и, проламываЯ лед,
выходили наружу.
’ворец его стоЯл неподалеку и ждал. †дал конца, уже неминуемого, с
радостью, и одновременно - с неприЯтным предчувствием собственного конца.
ЏамЯтник, созданный им, был его близнецом, пусть немыслимым, невозможным,
но похожим на него самого, и это сходство, преувеличенное, но в корне
своем верное, пугало и отвращало.
‚ конце концов, любой памЯтник - это преувеличение и самаЯ вопиющаЯ
гипербола - пресловутаЯ вечность, на которую памЯтник обречен помимо своей
воли, которой, впрочем, у него нет.
‹едЯной памЯтник напрЯгсЯ, по телу его пробежали судороги, он попыталсЯ
повернутьсЯ к окну, но шеЯ не слушалась, и с последними словами,
обращенными к миру, он рассыпалсЯ на куски прозрачного, звонкого льда.
‘лова были такие: "џ самый умный во всей галактике! џ самый великий во
‚селенной! џ!"
ЌеподвижнаЯ гора льда быстро начала таЯть, на полу растекались лужи,
соседи прибегали снизу и жаловались на водопад, но сам хозЯин первым делом
освободил из обломков штангу, расчистил себе площадку, и раз за разом
вздымал и вздымал ее к потолку, ни о чем не думаЯ, ничего не знаЯ...
Њного лет спустЯ, постаревший, с лысиной, дерзко забравшейсЯ на
недоступную ранее высоту, он будет лежать на диване, вспоминать день,
когда растаЯл лед, и мысленно придумывать новые, более грандиозные проекты
увековечиваниЯ самого себЯ. ‚ мыслЯх своих он решит, что памЯтник стоит
сделать из целого города, то есть расположить дома такие образом, чтобы с
высоты птичьего полета был виден его победоносный профиль, но этот замысел
покажетсЯ ему ничтожным, и он будет раздумывать над способом придать
земному шару свои скульптурные черты, чтобы подлетающие пришельцы дивились
этому, но потом и это он отбросит, и в гордыне своей надумает расположить
звезды в галактике таким образом, чтобы...
€ еще о многом он будет думать, не обращаЯ вниманиЯ на неслышный смех
оборванцев с фрески, на их невидимые слезы, на их нестрашную смерть.
Last-modified: Fri, 10 Nov 2000 21:34:43 GMT
Ћцените этот текст: