пциЯ
свободы. "Ќикогда мы не были свободнее, чем  во времена германской оккупации
(можно подумать, что это говорит один из французских прислужников нацизму, а
не участник движениЯ  ‘опротивлениЯ, но таков уж парадоксальный стиль нашего
автора,  читаЯ которого никогда не следует торопитьсЯ с выводами. -- Њ. Љ.).
Ѓыла  поставлена сама проблема свободы,  и  мы оказались  на  границе самого
глубокого   знаниЯ,   какое  человек   может   иметь   о  себе...   ‚сеобщаЯ
ответственность  во   всеобщем  одиночестве  (в   свЯзи   с   необходимостью
конспирации. -- Њ. Љ.) -- не было ли это обнаружением нашей свободы?" [26].

     26 Sartre J.-P. Situations, III. Paris, 1949, p. 11.


        91

     ЋпЯть   --   в   который    раз   --   мы   сталкиваемсЯ   с   обычными
феноменологическими  преувеличениЯми:   если  длЯ   определенного   субъекта
(скажем,  по имени ‘артр)  свобода Явила лик свой в той именно  ситуации,  о
которой говоритсЯ в цитате, то из этого вовсе не следует, что такаЯ ситуациЯ
ЯвлЯетсЯ  "привилегированной инстанцией" обнаружениЯ  свободы  вообще.  „аже
если бы это  было  и  так, то все равно  условиЯ обнаружениЯ свободы  и сама
сущность ее --  совсем  не  одно и то же. Њожно, пожалуй, согласитьсЯ с тем,
что  в  одиноком  размышлении  сильней  зазвучит,  в  душе  мотив   свободы,
императив, обращенный к твоей совести и чувству  долга. ЏодлиннаЯ свобода --
результат  сознательного  решениЯ, а не мгновеннаЯ  вспышка  эмоций,  слепое
влечение    неизвестно    к    чему.   Ќо    гораздо   важнее    предпосылки
феноменологического    обнаружениЯ    свободы,    остающиесЯ    за    кадром
экзистенциалистских  описаний. Њы уже говорили об  этом  в  свЯзи с анализом
феноменологической  концепции  ситуации:  свобода  предполагает  объективные
возможности  длЯ действиЯ  в  определенном  направлении,  а  это в  решающей
степени зависит  не от сознаниЯ  субъекта и  Ясности  его  интеллектуального
зрениЯ  (что тоже, разумеетсЯ, фактор  немаловажный), но от структуры  самой
исторической  ситуации,  составлЯющих  ее  объективных  условий.  Њежду  тем
реальное  осуществление  свободы  ‘артра  интересует  гораздо   меньше,  чем
пробуждение  чувства  свободы  в  душе,  погрЯзшей  в  тине   обывательского
существованиЯ. Ћб этом мы и поведем сейчас рассказ.


        92


        †€‡Ќњ ‚ ЂЃ‘“ђ„… € ‘ЋЃ‹Ђ‡Ќ —€‘’ЋѓЋ ќ‘’…’€‡ЊЂ

     ’еперь  мы  Ясно  представлЯем,  какова,  по  мнению  ‘артра,  "природа
человека" [27] и что за  препЯтствиЯ возникают на трудном его пути  к самому
себе  --  к подлинному  бытию "в истине".  Џерейдем снова на другой  уровень
анализа: от абстрактнейшей философии к  художественному воплощению идеи. ќто
движение от абстрактного к конкретному и наоборот неизбежно при исследовании
философско-литературного   творчества  ‘артра,  так  как  у  него  философиЯ
объЯснЯет литературу, а литература -- философию, и оба  эти компонента равно
необходимы длЯ пониманиЯ всей его интеллектуальной "продукции" в целом.

     27 ‡натоки возмутЯтсЯ и скажут: экзистенциалисты отрицают правомерность
употреблениЯ этого понЯтиЯ,  и  сам ‘артр немало  об этом писал.  ’ак-то оно
так, ответим мы, но,  право  же, это спор о словах, ибо что  такое  всеобщие
онтологические определениЯ человека, как  не его  "природа", хотЯ и  понЯтаЯ
"процессуально"?


     Ќам надлежит углубитьсЯ  в абсурдный  мир  романа "’ошнота",  в котором
задыхаетсЯ  Ђнтуан ђокантен  -- первый  из вереницы излюбленных литературных
персонажей ‘артра. ђокантен  --  первый не только хронологически,  но и, так
сказать, логически, ибо он начинает тот путь исканий,  который завершает ѓец
в пьесе  "„ьЯвол  и ѓосподь Ѓог", поЯвившейсЯ  спустЯ четырнадцать лет после
романа.  Ќа этом отрезке  (так  нам представлЯетсЯ) довольно отчетливо можно
проследить   духовное  возмужание   сартровского   героЯ,  его   постепенное
приобщение- к  миру,  который  поначалу вызывал у него  лишь отвращение, и к
активному действию в нем. Ќо прежде чем это случилось и ђокантен стал ѓецем,
много событий должно было произойти: промчалась опустошительнаЯ бурЯ мировой
войны и героическаЯ эпопеЯ  ‘опротивлениЯ, и  в разоренной  …вропе  с  новой
силой   разгорелась  схватка   демократически-социалистического  движениЯ  с
империализмом.

        93

     Њы  застаем  ђокантена  на положении вольного  художника в  захолустном
городишке  с многозначительным  названием "Ѓувилль"  ("ѓрЯзь-город").  ѓерой
романа   собирает   материалы  длЯ   биографии  маркиза  ђоллебона,  некоего
исторического   деЯтелЯ  давно   прошедших   времен.  ђокантен  --   человек
созерцательного склада,  к  тому же "пишущий", и,  естественно, живет  своим
"внутренним миром", среди книг, мыслей и  слов. Ќо, странное дело, необычное
чувство в нем возникает, растет  и  наконец  разрешаетсЯ в ту кульминацию, о
которой  мы  уже писали:  ђокантен  внезапно  открывает "само существование"
вещей,  обычно скрытое  под  оболочкой  привычных  обозначений и стереотипов
чувственного восприЯтиЯ. …го томит, как несколько  позже скажет  сам ‘артр в
очерке "—то такое литература?",  "несводимость человека  к миру мышлениЯ". €
не  только  человека:  любаЯ  вещь  остаетсЯ  чуждой  мысли  и  живет  своим
собственным таинственным и даже зловещим бытием. ‚от он  в трамвае уставилсЯ
на сиденье и прошептал: "ќто сиденье... Ќо слово остаетсЯ на моих губах: оно
отказываетсЯ слететь и присоединитьсЯ к вещи".

     ђокантен как бы пробуждаетсЯ  от  догматического сна, повторЯЯ  в своей
индивидуальной биографии всемирно-исторический момент рождениЯ скептицизма в
европейской философии  нового времени, момент Њон-тенЯ и ћма. Ќо  только его
скептицизм не интеллектуального порЯдка, а экзистенциального:  он переживает
всем   своим   существом,  всей  кожей  и  нервами  чудовищную   абсурдность
существованиЯ, его "бунт" против окультуриваниЯ, оформлениЯ действительности
в мыслЯх и словах.

     ђаз открыв этот "безумный, безумный мир", ђокантен уже не может нигде и
ни в чем найти точку опоры: все поплыло перед его эмоционально преображенным
взором,  все  потерЯло привычные очертаниЯ и обнаружило новое  измерение, не
поддающеесЯ  освоению  и  усмирению  обычными  человеческими  средствами. Ћн
обращаетсЯ к самому себе и не находит, как мы можем

        94

     сами догадатьсЯ, "себЯ": нет ничего похожего на "дух", или, как говорил
ѓегель,  "самость":  только текучие мимолетные  впечатлениЯ,  а "мысли"  как
таковой и вовсе не найти,  а есть только телесные ощущениЯ да слова, которые
тоже  мгновенно  возникают  и  так же  быстро  исчезают. „а  и  он сам  себе
становитсЯ противен: он ощущает  себЯ как  "бесстыдную  плоть",  наполненную
лимфой, или "тепловатым молоком".

     € зрелище других тоже не дает  отдохнуть  глазу: подобно городничему  в
заключительной сцене "ђевизора" сартровский герой видит всюду только "свиные
рыла".  Љошмар  людей-животных упорно  его  преследует:  не тело  --  объект
античного  культа,  --  а  всЯ  та же  слЯкотнаЯ  плоть, скверно пахнущаЯ  и
безобразнаЯ  на вид. ‡накомый протЯгивает ђокантену руку, а тот  вместо  нее
видит  "толстого белого червЯ".  Ќо  гораздо  лучше, на  наш  взглЯд, с куда
большей    силой    это    ощущение   бестиальности,   проступающей   сквозь
антропологическую оболочку, передано Ѓуниным от лица "юного поэта" Ђрсеньева
с его острой художественной восприимчивостью: "Љакое количество  мерзких лиц
и  тел!.. Ќекоторые  просто страшны! Ќа ходу так  кладут ступни,  так держат
тело в наклон,  точно  они только вчера поднЯлись с  четверенек. ‚от Я вчера
долго шел по Ѓолховской сзади широкоплечего, плотного полицейского пристава,
не спускаЯ  глаз с  его толстой  спины  в шинели,  с икр  в блестЯщих крепко
выпуклых голенищах: ах, как Я пожирал эти голенища, их сапожный запах, сукно
этой  серой добротной шинели,  пуговицы  на ее хлЯстике  и  все это  сильное
сорокалетнее животное во всей его воинской сбруе!" [28]

     28 Ѓунин €. Ђ. ‘обр. соч., т. 6. Њ., 1966, с. 218.


        95

     Џодоплекой  такого чувства ЯвлЯетсЯ, конечно, эстетическаЯ  чуткость  к
безобразному -- оборотнаЯ  сторона влечениЯ к прекрасному. „а и просматриваЯ
роман, все больше убеждаешьсЯ  в  том,  что рокантеновский  "опыт  тошноты",
проЯснивший  ему   всю   мерзость  грубого  существованиЯ,   есть  результат
эстетической  оценки  тусклого  буржуазного быта.  ’ак, ђокантен, желаЯ жить
настоЯщей жизнью, полной интересных событий  и приключений, опЯть-таки вдруг
сознает,  что приключениЯ  возникают  тогда, когда о  них рассказывают, а не
когда соответствующие  событиЯ действительно совершаютсЯ: приключениЯ есть в
книгах  и разговорах, но они никогда  не происходЯт на  самом  деле. ‚от это
любопытное  рассуждение  ‘артра:  "—тобы  самое  тривиальное  событие  стало
приключением,  все, что  вы  должны  сделать,  -- это начать  рассказывать о
нем...  Ќо  вы  должны выбирать: жить  или рассказывать...  Љогда вы живете,
ничего  не происходит. ‘цена  менЯетсЯ, люди входЯт и уходЯт, вот и все. Ќет
никаких  начал. „ни добавлЯютсЯ  к днЯм без ритма или логики, нескончаемое и
монотонное  прибавление...  Ќо когда вы начинаете рассказывать  о жизни, все
менЯетсЯ... событиЯ совершались  в  одном направлении, а  рассказываете вы о
них  в  прЯмо  противоположном.  ‚ы,   кажетсЯ,  начинаете  с  начала:  "Ѓыл
прекрасный осенний вечер...". Ќо в действительности вы начали с конца. Љонец
здесь,  он невидимо присутствует и придает этим немногим словам  весомость и
значение начала...  џ хотел  бы, чтобы  событиЯ моей жизни следовали друг за
другом и упорЯдочивались, как в воспоминании. Ќо с таким же успехом Я мог бы
попытатьсЯ схватить времЯ за хвост" [29].

     29 Sartre J.-P. La Nausee, p. 60, 62.


     ђокантен  скорбит   о   том,   что   реальное   времЯ,  времЯ  событий,
совершающихсЯ в действительности, представлЯет собой, говорЯ словами ѓегелЯ,
"дурную бесконечность" -- монотонную последовательность не свЯзанных  друг с
другом моментов, беспрепЯтственно стремЯщихсЯ

        96

     куда-то  в  неопределенно  далекое  будущее,  никогда,  собственно,  не
наступающее. €ное  дело  --  времЯ романа или рассказа.  Ћно  организовано и
завершено  и все пронизано  единой "интенцией" -- целью, реализуемой в конце
рассказа  полностью, но  незримо  присутствующей  в  каждом  его фрагменте и
превращающей этот отрывок в обещание и, следовательно, приключение.

     Ќа  примере  этого рассуждениЯ  легко  понЯть  самый  метод, при помощи
которого ‘артр (вместе с ђокантеном) приходит к столь неутешительному мнению
о природе реальности. ќтот  метод  состоит в  абсолютном разведении в разные
стороны сознаниЯ  и  реальности.  Њы об этом  уже говорили  немного  раньше,
теперь  продолжим  эту  тему  дальше.  ‘артр  исходит  из  предпосылки,  что
бытие-в-себе ничем не может  быть похоже  на бытие-длЯ-нас (т. е.  на бытие,
как оно  воспроизводитсЯ в  нашем сознании). Џрирода реальности определЯетсЯ
"методом  вычитаниЯ" из  всего того объема информации, который  мы получаем,
созерцаЯ  мир.  Ќо  созерцание, по  ‘артру, знакомит нас только  с предметно
представлЯемыми и мыслимыми сущностЯми, а не с самим существованием. Џоэтому
если  устранить  все  присущие  сознанию  характеристики,  то  мы и  получим
иррациональное, непроницаемое бытие-в-себе.

     ‘артр и вообще  экзистенциалисты очень облегчают  себе дело тем, что не
принимают  во  внимание  процедур  научного  познаниЯ,  ограничиваЯсь  общей
"критикой  науки" [30]. Ћднако  им следовало бы задуматьсЯ над вопросом, при
каких  условиЯх мы можем получать при посредстве  науки практически полезную
информацию о мире и согласовать свою теорию познаниЯ с этими условиЯми.

     30  Ћб  этом см.: Љиссель Њ. Ђ. €деализм против науки. Љритика  науки в
буржуазной философии XIX--XX вв. ‹ениздат, 1969.


        97

     ‘артровское  понимание бытиЯ-в-себе  особенно Явно  демонстрирует  свою
несостоЯтельность при  интерпретации социальной реальности, котораЯ ЯвлЯетсЯ
собственным  творением человека  с его  целеполагающей активностью. ‡десь  и
вовсе не приходитсЯ говорить о непроницаемой длЯ сознаниЯ реальности, потому
что в обществе  и всЯ природнаЯ среда  очеловечиваетсЯ, и человек  созерцает
себЯ в созданном  им  самим мире. Џродукт труда,  даже  если он противостоит
своему  создателю   как   нечто   чуждое  и  порабощающее  его  (в  условиЯх
капитализма), все  равно  остаетсЯ материальным  воплощением, объективацией,
как говорил молодой Њаркс, "человеческих  сущностных  сил"  и  уж по  одному
этому не может  быть иррациональным  бытием-в-себе,  как  предполагает схема
‘артра.

     ‘ этими соображениЯми  мы  и  подойдем  к оценке  сартровского  анализа
"приключениЯ". Љонечно, как  говорил  Ѓлок,  -- "жизнь без начала и  конца",
"начала" и  "концы" условны, т. е. это сделанные человеком зарубки в памЯти,
вычленЯющие какие-то событиЯ,  важные в определенном отношении длЯ  того или
иного конкретно-исторического субъекта  (а в роли последнего может выступать
не только  отдельный  индивидуум,  но и  класс или  общество).  Ќо  на  этом
основании все же нельзЯ утверждать, как это делает наш  автор, что  реальное
времЯ  в   отличие  от   литературного  совсем  не  структурировано,  будучи
гомогенной  последовательностью моментов, равнодушно уходЯщих  в вечность  и
уносЯщих вместе с собой частицу отмеренного  человеку жизненного срока. ‚едь
кроме физического времени как объективной закономерности движущейсЯ  материи
есть  времЯ  историческое  как  закономерность  общественного   развитиЯ,  а
историческое времЯ --  не пустаЯ последовательность моментов, но заполненный
живым смыслом длЯ субъектов социального действиЯ отрезок исто-

        98

     рического творчества, будь то целаЯ формациЯ или отдельнаЯ эпоха внутри
нее, период  или какое-либо отдельное  значимое  событие. ‚озьмем, например,
почти   четырехлетний  промежуток  времени,  содержание  которого  составила
‚еликаЯ ЋтечественнаЯ  война.  ‘ледуЯ  логике  ‘артра, надо думать, что  эта
война  как реальное событие была  лишена  внутренней  свЯзи и направленности
развертываниЯ составивших ее эпизодов  и  только наша мысль или писательское
воображение способны  сделать из  этого  хаоса  какое-то единое  осмысленное
целое,  как  это  получилось,  скажем,  у Љ.  ‘имонова в трилогии  "†ивые  и
мертвые".

     € все же это глубоко  ошибочнаЯ точка  зрениЯ.  ‚ремЯ войны было единым
целым длЯ всех ее участников  на фронте и в тылу, длЯ всего народа, на плечи
которого  свалилось  это тЯгчайшее  испытание. 22 июнЯ 1941 года, начавшеесЯ
бомбардировкой  наших городов,  -- это  не  просто  хронологический  межевой
столб,  установленный историками,  чтобы  не  запутатьсЯ в  необозримом море
исторических фактов, нет, это событие  было реальным  началом нового периода
отечественной   истории,   ибо  оно   перевернуло  жизнь  народа.   Љонечно,
действительнаЯ  историЯ  гораздо  богаче, сложнее,  хаотичнее,  чем  историЯ
писанаЯ  и,  тем  более, историЯ, запечатленнаЯ художником,  так  как  копиЯ
никогда  не  может  полностью  совпасть  с оригиналом, а  всЯкое  отражение,
разъЯснЯл ‚. €. ‹енин, всегда есть упрощение и огрубление действительности.

     Џочему  же,  однако,  ђокантен  так остро  переживает монотонную  скуку
своего бытиЯ и даже считает эту скуку обнаружением мнимого абсурда реального
существованиЯ?

        99

     Џодобное умонастроение с неповторимым совершенством описал наш Џушкин в
стихотворении,  помеченном  днем  его  рождениЯ --  26 маЯ 1828  года.  "„ар
напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана? €ль зачем судьбою тайной
ты  на казнь осуждена? Љто менЯ  враждебной  властью из ничтожества воззвал,
душу мне наполнил страстью, ум сомненьем взволновал?.. –ели нет передо мною:
сердце пусто, празден ум, и томит менЯ тоскою однозвучный жизни шум".

     ‚ трех строфах  пушкинского стихотворениЯ заключено все необходимое длЯ
пониманиЯ   психологического   генезиса  экзистенциализма,   длЯ   пониманиЯ
настроениЯ, которое выражает себЯ в этом типе философствованиЯ. ’олько, ради
бога, не нужно  думать,  будто  мы  Џушкину приписываем  экзистенциализм, до
этого  еще никто, кажетсЯ,  не додумалсЯ,  хотЯ ретивые  пропагандисты  этой
философии  имеют  под  рукой   длинный  список  литературных  знаменитостей,
призванный подтвердить "всеобщность" экзистенциального мышлениЯ. Ќет,  у нас
речь о другом.

     „лЯ  Џушкина -- это не  мировоззрение,  не жизненное credo, а выражение
мимолетного (мимолетного именно длЯ него) настроениЯ, когда,  говорЯ словами
современного  уже  поэта,  "подступает отчаЯнье", а  вслед  за  ним апатиЯ и
безразличие к любому делу жизни. “сталость, разочарование и  желание убедить
себЯ в неизбежности их, чтоб меньше ранили невзгоды,  -- вот  элементы этого
настроениЯ. Ќужно  ли  говорить,  что  у  Џушкина (как  и  у  каждого  почти
человека) было достаточно оснований испытывать такие чувства.

     Ќо в самом  же стихотворении содержитсЯ опровержение "печальных истин",
в  нем запечатленных.  Ќет, не напрасный, не случайный дар эта  жизнь,  если
родились на  свет  эти строки  и много иных, которыми вот уже почти  полтора
столетиЯ  не перестают  восхищатьсЯ  десЯтки миллионов.  ЏрописнаЯ, но очень
глубокаЯ и вернаЯ истина: настоЯщее  искусство, подлиннаЯ поэзиЯ всегда учат
любви к жизни, даже тогда, когда касаютсЯ самых трагических ее черт.

        100

     “ ђокантена "цели нет", "празден ум", и потому он поражен отвращением к
жизни. Ѓеда только, что настроение свое он проецирует на мир и находит в нем
самом абсурд, отчего  еще сильнее заболевает своей "метафизической болезнью"
и не чает, как выздороветь. € вот случай  приводит  его  в кафе,  он слушает
граммофонную  запись  песни,  которую  сочинил  американский  еврей,  а поет
негритЯнка,  и под слова  припева: "‚ один из этих  дней  ты будешь,  милаЯ,
скучать обо  мне" -- на  него снова  снисходит озарение: "€ Я тоже, Я  хотел
быть. ќто  все, чего  Я хотел, это подводит  итог моей жизни: в  основе всех
моих  стремлений,  на  первый взглЯд противоречивых, Я  нахожу одно  и то же
желание:  изгнать существование из себЯ, освободить сменЯющиесЯ мгновеньЯ от
жира,  налипшего на них, выжать  их  досуха, очистить, закалить  себЯ,  чтоб
наконец  извлечь  Ясный, острый звук  из  саксофона... Ћна поет.  €так, двое
спасены: …врей  и ЌегритЯнка. ...Ћни мне немного напоминают мертвых, немного
--  героев  романа;  они  отмылись  от  греха  существованиЯ.  Ќе полностью,
конечно,  но настолько, насколько вообще может  человек...  ЌегритЯнка поет.
‡начит, можно оправдать свое существование?... Ќе мог ли бы и Я попробовать?
-- Љонечно, не в сочинении музыки,  но в другом материале. ќто могла бы быть
книга" [31].

     31 Sartre J.-P. La Nausee, p. 247--248.


     ‡десь резюмированы не только заветные мысли  героЯ под занавес  романа,
но и  важнейшие категории-символы  сартровской философии. ‘уществование есть
"грех"  и  падение, "вырождение",  как  утверждает ђокантен  в другом месте.
€злюбленный ‘артром символ существованиЯ -- "слизь", "слЯкоть", "клейкость",
"вЯз-

        101

     кость"   и   т.   д.   ‘ледуЯ   методу   "материального   воображениЯ",
разработанному ѓ. Ѓашларом применительно к анализу поэтического  творчества,
один  из  исследователей  творчества ‘артра,  ђ.  ампиньи,  предложил  свое
объЯснение   такой  символики  существованиЯ.   ‘уществование  (человеческаЯ
реальность) в  представлении ‘артра  расшифровываетсЯ  как  соединение  двух
"первоэлементов", присутствовавших еще в мифологии, а затем перекочевавших в
ионийскую  натурфилософию,  а  далее  -- в  физику  ЂристотелЯ:  твердого  и
жидкого, т. е. "земли" и "воды" [32].

     —то  касаетсЯ  второго --  "влажного"  -- элемента,  то  сам  ‘артр без
обинЯков высказалсЯ  на одной из последних страниц своего трактата: "‚ода --
это  символ сознаниЯ"  [33].  ‚ то же времЯ его  характеристика бытиЯ-в-себе
(абсолютнаЯ  тождественность,  непроницаемость, бескачественность  и т.  д.)
напоминает  мифологему  земли.  Љак  вода  течет  по  земле,  так и сознание
принуждено  навечно быть скрепленным  с  бытием-в-себе. ’екучесть воды  есть
наглЯдный образ  трансценденции сознаниЯ  и  экстатической природы  времени.
†елание плотское сам  ‘артр уподоблЯет взбаламученной воде:  "‚збаламученнаЯ
вода  все   еще   вода;  она  сохранЯет  ее  текучесть  и   ее  существенные
характеристики; но ее прозрачность "встревожена" мистическим присутствием...
которое проЯвлЯетсЯ как сгущение воды из  себЯ самой" [34].  Ћтсюда и  часто
встречающийсЯ   у  нашего  автора  символ  "плоти"  (в  отличие  от   тела),
олицетворение  "вЯзкости"  существованиЯ  в  результате смешениЯ  твердой  и
влажной "натур".

     32 Champigny R. Stages on Sartre's way. Bloomington, 1952, ch. II.
     33 Sartre J.-P. L'Etre et le Neant, p. 702.
     34 Ibid., p. 456.


        102

     ампиньи   отмечает  почти   полное  отсутствие  в  образной  структуре
сартровской философии "динамических элементов": "воздуха" и особенно "огнЯ".
ќто служит длЯ него  основанием провести рЯд очень интересных сопоставлений,
одно из них мы здесь приведем. "‚оображение ‘артра и •айдеггера иллюстрирует
два аспекта романтизма.  ‚оображение  •айдеггера напоминает об оптимистичном
романтизме.  ‘цена   --  сельскаЯ  местность.  —еловек  --  "пастух  бытиЯ".
•айдеггер  пишет  "‹есные   тропы",  ‘артр   пишет  "Џри  закрытых  дверЯх".
‚оображение  ‘артра урбанистично,  как и у  Ѓодлера... •айдеггер  говорит  о
"доме"   бытиЯ.  ќто  космическое  жилище,  открытое  четырем  элементам,  в
особенности воздуху и свету. "Ђд", сцена в  пьесе "Џри закрытых  дверЯх", --
просто комната, какую можно  найти во многих  парижских квартирах... ‹юбимый
поэт  •айдеггера  --  ѓельдерлин. “  Џо,  у  Ѓодлера мир становитсЯ тЯжелым,
непрозрачным.  "Џрирода"  больше  уже  не  превозноситсЯ.  Љосмическое  тело
вырождаетсЯ в плоть" [35] и т. д.

     35 Champigny R. Op. cit., p. 58.


     ‚есьма меткое,  на  наш взглЯд,  сравнение  и  полезное, особенно ввиду
того, что очень  часто обоих мыслителей  подводЯт под одну  и  ту же рубрику
"экзистенциализм"  и   молчаливо  предполагают  принципиальную  общность  их
воззрений. Џриведенное же высказывание заставлЯет задуматьсЯ, чего же  у них
все-таки  больше:  общего  или  различного.  Ћдним  словом,  мы  лишний  раз
убеждаемсЯ,  что  нельзЯ  давать   себЯ  обманывать  "этикеткам"  --   общим
названиЯм, укоренившимсЯ обозначениЯм -- и  бездумно  им следовать. ‚сегда и
во всем, как указывал ‚.  €.  ‹енин,  нужен  "конкретный  анализ  конкретной
ситуации", а не подгонка фактов под схему.

        103

     Џравда,  следует предостеречь  читателЯ,  чтобы  у  него  не  сложилось
мнение, будто в этом сравнении преимущество  на стороне •айдеггера абсолютно
и безусловно.  “вы,  возвышеннаЯ поэтичность  стилЯ  мышлениЯ  досократиков,
которой •айдегтер старалсЯ пропитать  свою философию начинаЯ с середины 30-х
годов, не помешала ему заигрывать с нацистским рейхом и даже верой и правдой
несколько лет служить режиму  на посту ректора ”рейбургского университета. €
в то  же  времЯ ‘артр  со всеми его декадентскими  симпатиЯми и  копаниЯми в
грЯзной ветоши человеческого бытиЯ мужественно боролсЯ  с фашизмом  и всегда
оставалсЯ демократом и "социалистом чувства".

     €так,  ђокантен  в конце  романа  "прозрел" и, кажетсЯ, нашел выход  из
кризиса:  если  нельзЯ  самому  быть  как  глыба  стали  или   гармонический
музыкальный напев, взмывающий в небо над слЯкотью презренного существованиЯ,
то можно запечатлеть себЯ в произведении, обладающем этими качествами, и тем
"спастись" от скверны "вЯзкой" повседневности, став легендой в глазах других
людей.  € вместо  биографии  маркиза,  не  нужной  никому,  ђокантен  решает
написать роман,  чтобы  жизнь  его обрела смысл  и чтобы другие  "устыдились
своего существованиЯ".

     —то же означает этот проект в общем контексте учениЯ ‘артра и можно  ли
считать  тождественной  позицию автора  и  его  героЯ? Љонечно,  в  какой-то
степени ђокантен  --  это сам  ‘артр, рупор  его излюбленных идей, и все же,
надо думать, к моменту выхода "’ошноты" в свет автор в своем развитии далеко
опередил своего героЯ. ‘ точки зрениЯ онтологии человека, сформулированной в
"Ѓытии  и  Ќичто", проект ђокантена  --  одно из  проЯвлений "дурной  веры",
потому  что ђокантен жаждет застывшего  совершенства бытиЯ -- спасениЯ через
красоту и,  следовательно,  бегства от реальности. ќто иллюзиЯ и  недостаток
мужества одновременно. ‚прочем, по ‘артру,  в основе своей это всегда одно и
то же: иллюзиЯ

        104

     порождена боЯзнью "Ясно видеть", страхом перед истиной, какой бы она ни
была. ’ак и ђокантен. “баюканный пением негритЯнки, он захотел несбыточного:
перенестись  в  иной мир, по ту сторону тошнотворного болота повседневности.
Ќо  "очищающаЯ рефлексиЯ"  неумолимо требует  от  человека  стать человеком,
именно стать,  ибо  бог (если бы  он существовал) может "быть", как каменное
изваЯние  египетской  пустыни,  неподвижный  тысЯчелетний  свидетель  работы
космических  сил  и  муравьиных  стараний  людей,  а  человек  может  только
"становитьсЯ",  непрерывным  напрЯжением  воли и  разума осуществлЯЯ "проект
свободы"  в этом -- единственно  существующем  --  мире. €стина  требует  от
человека действиЯ во имЯ свободы --  таков был философский вывод,  навеЯнный
романом.

        105


        ѓ‹Ђ‚Ђ ‚’ЋђЂџ
     ‘‚ЋЃЋ„Ђ: Ћ’ ЂЃ‘’ђЂЉ–€€ Љ ђ…Ђ‹њЌЋ‘’€

     Ћнтологический трактат ‘артра только подводит к проблеме свободы, но не
решает ее, оставлЯЯ это решение этике. Ќа последней странице "ЃытиЯ и Ќичто"
‘артр обещал, что за онтологией  немедленно последует этика ("мы посвЯтим ей
следующий труд"), но до сих  пор не  сдержал обещаниЯ. —ем же это объЯснить?
‚ероЯтнее всего,  тем, что с течением времени  (и какого времени!) воззрениЯ
философа  существенно  изменились   и  ему  стала  Ясной  бесперспективность
концепции абстрактного морального сознаниЯ, а контуры этой концепции, как мы
видели, уже  намечены в заключении его трактата. Ќам  представлЯетсЯ,  таким
образом,  что  отсрочка  работы по  этике свЯзана  с  приближением ‘артра  к
философии марксизма, в свете которого моральнаЯ проблема решаетсЯ совершенно
иначе,   чем  в   русле   феноменологической  философии.  €зживание  иллюзий
абстрактного  морализма в  творчестве  ‘артра  40--50-х  годов  мы  и  хотим
проследить в этой главе.


        106


        ЉЂ’Ђ‘’ђЋ”Ђ € ЏђЋЃ“†„…Ќ€…

     “же  через  несколько  лет после войны  Њ. Њерло-Џонти,  сначала друг и
соратник,  а  затем  политический  и  идейный  противник  ‘артра, истолковал
"’ошноту" как пророчество о событиЯх ближайшего будущего, о разгроме ”ранции
и  ее  оккупации.  € правда,  было  ђокантену еще  одно  видение:  чудовищно
разросшиесЯ корни дерева,  выступив из-под земли, грозЯт заполнить собою все
еще  свободное  пространство  и  удушить всех его  обитателей.  ќто  типично
сюрреалистическаЯ   картинка,   и,   конечно,   задним   числом   ее   можно
интерпретировать как угодно и  видеть, в частности,  в  этих корнЯх щупальца
коричневого паука, раздувшегосЯ почти на всю …вропу.

     Ќо что  действительно делает из  "’ошноты", так сказать, документ эпохи
--   это  изображение  удушающей  атмосферы,  затхлости  ’ретьей  республики
накануне  ее   падениЯ.   ‡а   благопристойным  фасадом   великих  традиций,
исторических реликвий  и широковещательных деклараций  на будущее -- зиЯющаЯ
пустота обывательского  существованиЯ, автоматизм каждодневного  прозЯбаниЯ,
смутное сознание, что не все благополучно, тут же усердно загонЯемое внутрь,
и  всезаглушающий официальный  оптимизм,  насаждаемый господствующим классом
ради обузданиЯ трудЯщихсЯ масс, но  в конечном счете одурЯющий сами правЯщие
круги. ‘имвол  "дурной  веры" ”ранции  30-х  годов  --  "несокрушимаЯ" линиЯ
Њажино,  воздвигнутаЯ  на   франко-германской   границе.  Ћна   должна  была
гарантировать,  что не  повторЯтсЯ  событиЯ  1914  года,  когда вскоре после
начала войны немцы оказались чуть ли не в ста километрах от Џарижа, и только
поспешное наступление русских армий в ‚осточной  Џруссии спасло  ”ранцию  от
"нокаута в первом раунде".

     € вот  французскому обывателю  с  середины  20-х  годов  вдалбливали  в
голову,  что  прошлое  не  повторитсЯ,  что  безопасность   ”ранции  надежно
обеспечена и что  германский дракон, буде сунетсЯ, неминуемо обломает зубы о
стальную броню укреплений, растЯнувшихсЯ на

        107

     сотни километров. Ђ немцы-то и штурмовать ее не стали, эту неприступную
линию  Њажино, они  обошли  ее  с  тыла  и захватили  тысЯчи  дотов, десЯтки
крепостей,  массу вооружениЯ и гарнизоны  совсем "тепленькими". € предвидеть
этот маневр заранее великие  стратеги  …лисейского дворца, все  эти  Џетены,
‚ейганы, ѓамелены  и другие наследники "великого" ”оша, никак  не могли. ќто
было выше их  умственных сил,  да и,  кроме того, они-то знали, что  ”ранциЯ
по-настоЯщему к войне не готова и, следовательно, "если  бы линии  Њажино не
было, ее стоило бы выдумать". ‚едь надо же иметь козыри в парламентской игре
за теплые местечки на государственной службе.

     ‘о  времени образованиЯ массовых армий  и  введениЯ  всеобщей  воинской
повинности  военное  поражение  страны всегда свидетельствовало  о  глубоких
социальных  дефектах режима. ’ретьЯ  французскаЯ  республика  не  составлЯет
исключениЯ  из этого правила.  …е позорнаЯ капитулЯциЯ в  июне 1940  года --
вернейший показатель неспособности французской буржуазии руководить страной.
ЉорыстолюбиваЯ и  недальновиднаЯ, боЯвшаЯсЯ собственного  народа больше, чем
нацизма,  эта  буржуазиЯ  от  хвастливой  самоуверенности быстро  перешла  к
раболепной покорности и  "сотрудничеству"  с оккупантами, как будто возможно
сотрудничество между поработителЯми и порабощенными. ‹озунг "сотрудничества"
с  немецкими  оккупантами стал  определЯющей политической  формулой  "дурной
веры" на долгие четыре года, пока ”ранциЯ оставалась порабощенной.

     ‚ойна и поражение  внесли дух политики в дом каждого  француза,  как бы
далек он  ни  был от непосредственной  политической борьбы.  €  литературнаЯ
деЯтельность  ‘артра  очень   рельефно  отразила   этот  процесс.  Ђтмосфера
"’ошноты",  можно сказать, совершенно "аполитичнаЯ", да и сам роман построен
монологически, че-

        103

     иу  способствует  форма  дневника.  ‘овсем  другое  дело  --  следующее
прозаическое  произведение ‘артра  --  трилогиЯ  "„ороги  свободы"  (отрывки
четвертого  тома  под названием "Џоследний  шанс" поЯвились в  редактируемом
‘артром журнале "’ан модерн" еще в ноЯбре -- декабре 1949 года, но с тех пор
продолжениЯ  не  последовало и,  по-видимому,  не  последует,  так  что  это
произведение приходитсЯ называть трилогией).

     ‘ самого начала в трилогии присутствует "собственной персоной" историЯ.
ђазве что в  первом романе "‡релый возраст" эта тема звучит приглушенно,  но
уже  во   втором  --  "Ћтсрочка"  --  исторические  событиЯ  живописуютсЯ  в
хроникально-документальной  манере,  нарЯду с  изображением  "личной  жизни"
героев и  их взаимоотношений. ‡десь  на ‘артра оказала  влиЯние литературнаЯ
техника „ос Џассоса, которого  он даже однажды назвал "величайшим романистом
нашего  времени". ‚  "Ћтсрочке" времЯ действиЯ обозначено  совершенно точно:
23--30 сентЯбрЯ 1938 года. ќта неделЯ вошла  в историю XX  века как  один из
самых    удручающих    эпизодов   политической   слепоты   и   политического
предательства: "великие  западные демократии" с  головой выдали —ехословакию
(с  которой были свЯзаны пактом  о взаимопомощи) ѓитлеру и назвали эту акцию
"спасением мира".

     —емберлен и „аладье  сообщают чехословацким  представителЯм  Њасарику и
Њастны  пункты договора, согласно которому ‘удетскаЯ область должна отойти к
германскому  рейху, а также рЯд других унизительных условий, а в это времЯ в
отеле  некаЯ  дева  безвольно  уступает  грубым  домогательствам  случайного
человека,  к  которому,  как она  тут же  признаетсЯ, питает  ненависть. „ве
сцены,  идущие  параллельно,  усиливают впечатление, причем  каждаЯ  из  них
становитсЯ  символом  другой.   ЏолитическаЯ   капитулЯциЯ  ассоциируетсЯ  с
физическим насилием,  хуже  того -- с апатично-добровольной отдачей себЯ  на
поругание.

        109

     Џожалуй, в данном случае художественно и идейно оправданы отталкивающие
физиологические  подробности,  которыми,  по  своему  обыкновению,  уснащает
рассказ ‘артр, ибо опЯть-таки  ассоциативно эти характеристики накладываютсЯ
на  соответствующую  политическую  акцию,  усиливаЯ  впечатление   гнусности
происходЯщего.  ђоман кончаетсЯ встречей „аладье на аэродроме: толпы людей с
букетами  и знаменами рвутсЯ сквозь  полицейский  кордон к премьеру, издаваЯ
ликующие  вопли:  "„а  здравствует  ”ранциЯ,   да   здравствует  ЂнглиЯ,  да
здравствует мир!" „аже этому прожженному  политикану становитсЯ не по  себе:
он-то все-таки не  принимает за чистую монету официальную пропаганду и такое
страстное желание быть обманутыми его шокирует. Ќо никто не хочет воевать за
какую-то там  —ехословакию  (где  ее еще на  карте найти --  вот вопрос!), а
ѓитлер хочет только удовлетворениЯ "законных претензий" немецких меньшинств,
и  больше  ничего. Џотому "да  здравствует  мир!" и благодетели человечества
—емберлен и „аладье  вкупе  с ѓитлером и Њуссолини, милостиво согласившимисЯ
на "компромисс".

     ’аковы  плоды  "нечистой рефлексии",  занимающейсЯ  подтасовкой  смысла
фактов в угоду страсти -- страсти жить  беззаботно и по инерции, не возлагаЯ
на  себЯ  тЯжести  ответственных  решений  и предпочитаЯ закрывать  глаза на
опасность, вместо того чтобы мужественно и своевременно встретить ее лицом к
лицу.  ’ак  коллективный   самообман   приводит  к  тЯгчайшим   историческим
последствиЯм, в  конечном счете -- к  предательству  национальных интересов,
ибо расплата  не замедлила прийти: двух лет не прошло с  момента  мюнхенской
капитулЯции,  как  …лисейские  полЯ  застонали под  тЯжестью  кованых  сапог
гитлеровской солдатни.

        110

     Љонечно,  у  ‘артра  не  найдешь точного  социально-классового  анализа
поведениЯ  правЯщих  кругов  ‡апада  накануне второй  мировой  войны,  в его
трилогии  не подчеркиваетсЯ их ненависть  к  ‘‘‘ђ как один из  определЯлющих
мотивов  политической игры ведущих западных держав с ѓитлером. ЏридерживаЯсь
своего  метода, писатель фиксирует внимание только  на  "следах  в сознании"
действующих субъектов, им по-прежнему  принадлежит абсолютнаЯ инициатива (по
мнению ‘артра,  разумеетсЯ), так что они,  "если бы только захотели", всегда
могли  бы действовать иначе,  чем в действительности.  Ќо вот в чем  вопрос,
неизбежно  возникающий,  когда  мы   переходим  с  психологического   уровнЯ
объЯснениЯ поведениЯ индивидуума  на социологический: каковы  же те причины,
которые  заставлЯют людей "хотеть" именно того,  чего они хотЯт?  Њюнхенское
капитулЯнтское  сознание  несомненно  было  самообманом,  о  котором  смутно
догадывались сами  его  носители, но  какова главнаЯ  причина, сделавшаЯ это
лицемерие столь  привлекательным  и длЯ лидеров, и длЯ  рЯдового буржуазного
обывателЯ? Џричина эта конкретно-историческаЯ, и заключаетсЯ она в классовом
интересе, заставлЯвшем "западные демократии" видеть в ѓитлере "друга-врага":
друга  --  потому что его надеЯлись использовать против большевизма, и врага
--  потому что  он  никогда не  скрывал  своих  шовинистически-реваншистских
замыслов.

     ’аким образом, внутреннЯЯ  противоречивость  сознаниЯ, в которой  ‘артр
усматривает объЯснение и "перманентный риск" "дурной  веры", скрывает в себе
конкретно-историческую  противоречивость   классовой   позиции  субъекта  и,
следовательно, вовсе не ЯвлЯетсЯ  конечной причиной  тех или  иных действий.
‚от почему сартровское объЯснение событий -- абстрактно-психологическое или,
точнее,  метафизически-антропологическое -- недостаточно и односторонне.  Ќо
нельзЯ забывать

        111

     и   другой  стороны  дела  (на  которую  совсем  не  обращали  вниманиЯ
вульгарные социологи и опошлители марксизма  среди них):  каковы  бы ни были
объективные причины и социальные детерминанты человеческого действиЯ, прежде
чем стать побудительным мотивом, они должны  пройти через сознание субъекта,
или, как говорЯт психологи,  "интериоризироватьсЯ" в нем, и только затем уже
обрести новую жизнь в проекте целеполагающей деЯтельности.

     ‚ те времена, когда  ‘артр по горЯчим следам событий  работал над своим
циклом (два первых тома  вышли в 1945 году, а третий -- два года спустЯ), он
был очень далек от марксизма. Ћб этом свидетельствует умонастроение главного
героЯ трилогии -- Њатье „еларю, в котором  куда с  большим основанием, чем в
ђокантене, можно видеть "второе Я" автора. „еларю с его вечными колебаниЯми,
сомнениЯми  и   боЯзнью  практического  действиЯ  воплощает   в   себе  идею
экзистенциальной свободы. Ћн, собственно, только и  делает, что бережет свою
свободу. Џоэтому он и не  может  ни на  что  решитьсЯ:  собираетсЯ  ехать  в
€спанию сражатьсЯ с фашистами и не едет, склонЯетсЯ к тому, чтобы вступить в
компартию,, и не  делает этого, решает женитьсЯ на своей любовнице, а вместо
этого внезапно порывает с ней.

     „еларю  сам  ничего  не   решает,  событиЯ  его  влекут,  но  он   зато
представлЯет собой внутреннюю, постоЯнно рефлектирующую сторону этих событий
и потому не сливаетсЯ с  ними,  а существует на расстоЯнии от них. ’ем самым
он  "внутренне"  свободен, но свобода его  пуста, и  всЯкий раз его действие
рождаетсЯ совершенно спонтанно и неожиданно длЯ него самого, демонстрируЯ ту
самую     неуловимую     "текучую"     природу     свободы,    о     которой
абстрактно-теоретически   ‘артр   рассуждал   в   онтологическом   трактате.
Љульминацией его жизни становитсЯ единственный героический поступок. Џосле

        112

     того как французскаЯ армиЯ  превратилась в толпу вооруженных  беженцев,
как  одно  огромное  животное  (это  опЯть  излюбленный  символ   писателЯ),
охваченное ужасом,  Њатье, вместо того  чтобы дожидатьсЯ плена в  безопасном
убежище, взбираетсЯ  с несколькими  товарищами на крепостную  стену и оттуда
начинает  пальбу по приближающимсЯ немцам. ‘коро  он остаетсЯ совсем один, и
тут-то  его пронзает ощущение небывалой свободы: "Ћн приближаетсЯ к парапету
и  начинает  стрелЯть  вниз. ќто был  один  огромный  реванш; каждый выстрел
отмщал  какое-то одно  прежнее угрызение совести... ќтот  выстрел  за книги,
которые  Я  не осмелилсЯ  написать,  тот --  за  путешествиЯ, которых  Я  не
совершил... Ћн стрелЯл, заповеди летали в воздухе... возлюби ближнего своего
как самого себЯ... не убий. ...Ћн стрелЯл  в человека, в „обродетель, в Њир:
‘вобода  -- это “жас... Ћн  стрелЯет: он был чист,  он  был всемогущ, он был
свободен" [1].

     1 Sartre J.-P. La Mort dans I'Ame. Paris, 1949, p. 280, 281.


     Ќе  правда  ли,   страшен  облик  такой   свободы?   ‚  этом   описании
сконцентрированы,  пожалуй, все  негативные,  можно  даже сказать, социально
опасные    черты    экзистенциалистской     концепции    свободы.    „еларю,
созерцатель-интеллектуал, впервые почувствовал себЯ свободным,  когда  начал
убивать.  Џричем то,  что он  стрелЯет в нацистских  солдат, --  факт  чисто
случайный,  и Њатье  вполне отдает себе  в  этом  отчет,  сознаваЯ,  что  он
стрелЯет в Њир и в „обродетель, а не в солдат, не во врагов. ’очнее  говорЯ,
из этой тирады выходит, что  весь мир  --  враг свободному  человеку и стать
свободным  можно,  только   как  следует  расквитавшись  с  ним.  ‚сегдашнЯЯ
"пустота" свободы, полнаЯ неопределенность ее содержаниЯ здесь оборачиваютсЯ
"ужасом",  который влечет  за  собой  абсолютное одиночество  субъекта,  чьи
действиЯ не имеют внутренних границ или регулЯтивов.

        113

     Ћтождествлeние абсолютной свободы  с ужасом принадлежит ѓегелю, который
в  "”еноменологии  духа" дал по своему обыкновению  историко-психологическую
иллюстрацию   этого   "момента   „уха".   ‘артр   же   дал  беллетризованную
экзистенциально-феноменологическую  зарисовку  этого состоЯниЯ. ‘ущественное
различие,  однако,  вот  в  чем:  длЯ  ѓегелЯ   --  это  частное,  внутренне
несостоЯтельное определение свободы, изживаемое дальнейшей "работой" „уха. Ђ
вот у  ‘артра это  похоже на окончательное суждение, ибо  экзистенциализм не
признает диалектически ступенчатого, исторически постепенного  развертываниЯ
какого  бы то  ни  было  ЯвлениЯ. …го  метод  импрессионистичен:  мгновеннаЯ
вспышка, освещающаЯ сразу все, вплоть до последней глубины.

     Џри  философской оценке этой  сцены с  пальбой  надо,  конечно,  еще  и
соблюдать обычную осторожность, совершенно необходимую в тех  случаЯх, когда
мы  имеем дело  с анализом  художественного  произведениЯ:  нельзЯ  бездумно
ставить  знак  равенства  между  позицией  автора,  раскрывающейсЯ  во  всем
произведении, и умонастроением того  или иного персонажа.  ‚ данном  случае,
однако, основаниЯ длЯ такого уравнениЯ есть:  во-первых, Њатье  --  наиболее
близкий писателю герой, это становитсЯ Ясным длЯ каждого, кто хотЯ  бы бегло
ознакомитсЯ  с трилогией;  во-вторых, подобного  рода  рассуждениЯ  довольно
часто встречаютсЯ и  у других приверженцев экзистенциализма. ’ак, примерно в
то же вре