ой,  и  баба  в  мужицком  полушубке  держит  под  уздцы  упирающуюсЯ
лошаденку. Ђ вдали, под длинной тучей, уже видны  острые  верхи  башен,  и
высоко над городом - сиЯющий купол •риста-спасителЯ.
   ’елегин сидел у вагонного окошка, вдыхаЯ густой запах  сентЯбрЯ,  запах
листьев, прелых грибов,  дымка  от  горЯщей  где-то  соломы  и  земли,  на
рассвете хваченной морозцем.
   Ћн чувствовал позади себЯ дорогу двух мучительных лет и конец  ее  -  в
этом чудесном долгом  часе  ожиданиЯ.  €ван  €льич  рассчитывал:  ровно  в
половине третьего он нажмет пуговку звонка в этой  единственной  двери,  -
она ему представлЯлась светло-дубовой, с двумЯ окошками наверху, - куда он
притащилсЯ бы и мертвый.
   Ћгороды кончились, и с  боков  дороги  замелькали  забрызганные  грЯзью
домишки предместий, грубо мощенные улицы с грохочущими ломовыми, заборы  и
за ними сады, с древними липами, протЯнувшими ветви до середины переулков,
пестрые вывески, прохожие, идущие по своим пустЯковым  делам,  не  замечаЯ
гремЯщего поезда и его - €вана €льича - в вагонном окошке; внизу в глубину
улицы побежал,  как  игрушечный,  трамвай;  из-за  дома  выдвинулсЯ  купол
церковки, - колеса застучали по стрелкам. Ќаконец, наконец  -  после  двух
долгих лет - поплыл вдоль  окон  дощатый  перрон  московского  вокзала.  ‚
вагоны полезли чистенькие и равнодушные старички в  белых  фартуках.  €ван
€льич далеко высунул голову, взглЯдываЯсь. ѓлупости, он же  не  извещал  о
приезде.
   €ван €льич вышел на вокзальный подъезд и не мог - рассмеЯлсЯ:  шагах  в
пЯтидесЯти  на  площади  стоЯл  длинный  рЯд  извозчиков.  ЊахаЯ  с  козел
рукавицами, они кричали:
   - џ подаю! џ подаю! џ подаю!
   - ‚аше здоровье, вот на вороной!
   - ‚от, на резвой, на дудках!
   ‹ошади, осаженные вожжами, топали, храпели, взвизгивали. Љрик стоЯл  по
всей площади. Љазалось, еще немного - и весь  рЯд  извозчиков  налетит  на
вокзал.
   €ван €льич взобралсЯ  на  очень  высокую  пролетку  с  узким  сиденьем;
наглый, красивый лихач с ласковой снисходительностью спросил у него  адрес
и длЯ шику, сидЯ боком и держа в  левой  руке  свободно  брошенные  вожжи,
запустил рысака, - дутые шины запрыгали по булыжнику.
   - ‘ войны, ваше здоровье?
   - €з плена бежал.
   - „а неужто? Ќу, как у них? ѓоворЯт  -  есть  нечего.  ќй,  поберегись,
бабушка. Ќациональный герой... Њного бегут  оттуда.  ‹омовой,  берегись...
Ђх, невежа!.. €вана ’рифоныча не знаете?
   - Љакого?
   - ‘ ђазгулЯЯ,  сукном  торгует!..  ‚чера  ездил  на  мне,  плачет.  Ђх,
историЯ!.. ЌажилсЯ на поставках, денег девать некуда, а жена его возьми  -
с полЯчишком третьего днЯ и убежала. Ќаши извозчики всю Њоскву  оповестили
о происшествии. €вану-то ’рифонычу хоть на улицу теперь не  выходи...  ‚от
тебе и наворовал...
   - ѓолубчик, скорее, пожалуйста, - проговорил €ван €льич, хотЯ  лихацкий
высокий жеребец и без того как ветер летел по переулку, задираЯ от  дурной
привычки злую морду.
   - Џриехали, ваше здоровье, второй подъезд. ’пру, ‚асЯ!..
   €ван €льич быстро, с трепетом, взглЯнул на шесть окон белого  особнЯка,
где покойно и чисто висели кружевные шторы, и спрыгнул у  подъезда.  „верь
была стараЯ, резнаЯ, с львиной  головой,  и  звонок  не  электрический,  а
колокольчик. Ќесколько секунд €ван €льич постоЯл, не в силах поднЯть  руки
к звонку, сердце билось редко и больно. "‚ сущности говорЯ, ничего еще  не
известно, - может, дома никого нет, может, и не примут", -  подумал  он  и
потЯнул медную ручку. ‚ глубине звЯкнул колокольчик. "Љонечно, никого дома
нету". € сейчас же послышались быстрые женские шаги. €ван €льич растерЯнно
оглЯнулсЯ, - веселаЯ рожа  лихача  подмигивала.  ‡атем  звЯкнула  цепочка,
дверь приоткрылась, и высунулось рЯбенькое лицо горничной.
   - ‡десь проживает „арьЯ „митриевна  Ѓулавина?  -  кашлЯнув,  проговорил
’елегин.
   -  „ома,  дома,  пожалуйте,  -  ласково,  нараспев  ответила  рЯбенькаЯ
девушка, - и барынЯ и барышнЯ дома.
   €ван €льич, как во  сне,  прошел  через  сени-галерейку  со  стеклЯнной
стеной, где стоЯли корзины и  пахло  шубами.  ѓорничнаЯ  отворила  направо
вторую дверь, обитую черной клеенкой, - в  полутемной  маленькой  прихожей
висели женские пальто, перед зеркалом лежали перчатки, косынка  с  красным
крестом и пуховый платок. ‡накомый, едва заметный запах изумительных духов
исходил от всех этих невинных вещей.
   ѓорничнаЯ, не  спросив  имени  гостЯ,  пошла  докладывать.  €ван  €льич
коснулсЯ пальцами пухового платка и  вдруг  почувствовал,  что  свЯзи  нет
между этой чистой, прелестной жизнью и  им,  вылезшим  из  кровавой  каши.
"ЃарышнЯ, вас спрашивают", - услышал он в глубине  дома  голос  горничной.
€ван €льич закрыл  глаза,  -  сей.  час  раздастсЯ  гром  небесный,  -  и,
затрепетав с ног до головы, услышал голос быстрый и Ясный:
   - ‘прашивают менЯ? Љто?
   Џо комнатам зазвучали шаги. Ћни летели из бездны двух лет  ожиданиЯ.  ‚
дверЯх прихожей из света окон поЯвилась „аша. ‹егкие волосы ее золотились.
Ћна казалась выше ростом и тоньше. Ќа ней была вЯзанаЯ  кофточка  и  синЯЯ
юбка.
   - ‚ы ко мне?
   „аша запнулась, ее лицо задрожало, брови взлетели, рот приоткрылсЯ,  но
сейчас же тень мгновенного  испуга  сошла  с  лица,  и  глаза  засветились
изумлением и радостью.
   - ќто вы? - чуть слышно проговорила она, закинув  локоть,  стремительно
обхватила шею €вана €льича и нежно-дрожащими губами поцеловала его.  Џотом
отстранилась:
   - €ван €льич, идите сюда. - € „аша побежала в гостиную, села  в  кресло
и, пригнувшись к коленЯм, закрыла лицо руками.
   - Ќу, глупо, глупо, конечно... - прошептала она, изо всей силы  вытираЯ
глаза. €ван €льич стоЯл  перед  ней.  ‚друг  „аша,  схватившись  за  ручки
кресел, поднЯла голову:
   - €ван €льич, вы бежали?
   - “бежал.
   - ѓосподи, ну?
   - Ќу, вот и... прЯмо сюда.
   Ћн сел напротив в кресло, изо всей силы прижимаЯ к себе фуражку.
   - Љак же это произошло? - с запинкой спросила „аша.
   - ‚ общем - обыкновенно.
   - Ѓыло опасно?
   - „а... ’о есть - не особенно.
   ’ак они сказали друг другу еще какие-то слова. Џонемногу  обоих  начала
опутывать застенчивость; „аша опустила глаза:
   - ‘юда, в Њоскву, давно приехали?
   - ’олько чти с вокзала.
   - џ сейчас скажу кофе...
   - Ќет, не беспокойтесь... џ сейчас в гостиницу.
   ’огда „аша чуть слышно спросила:
   - ‚ечером приедете?
   Џоджав губы, €ван €льич кивнул. …му нечем было дышать.
   Ћн поднЯлсЯ.
   - ‡начит, Я поеду. ‚ечером приеду.
   „аша протЯнула ему руку. Ћн взЯл ее нежную и сильную руку, и  от  этого
прикосновениЯ стало горЯчо, кровь хлынула в лицо. Ћн стиснул ее  пальцы  и
пошел в прихожую, но в дверЯх оглЯнулсЯ. „аша  стоЯла  спиной  к  свету  и
глЯдела исподлобьЯ.
   - —асов в семь можно прийти, „арьЯ „митриевна?
   Ћна кивнула. €ван €льич выскочил на крыльцо и сказал лихачу:
   - ‚ гостиницу, в хорошую, в самую лучшую!
   ‘идЯ, откинувшись, в пролетке, засунув руки в рукава шинели, он  широко
улыбалсЯ. Љакие-то голубоватые тени - людей, деревьев, экипажей  -  летели
перед глазами. ‘туденый, пахнувший русским городом ветерок  холодил  лицо.
€ван €льич поднес к носу ладонь, еще горевшую от „ашиного прикосновениЯ, и
засмеЯлсЯ: "Љолдовство!"
   ‚ это времЯ „аша, проводив €вана €льича, стоЯла у окна  в  гостиной.  ‚
голове  звенело,  никакими  силами  нельзЯ  было  собратьсЯ  с   духом   -
сообразить, - что же случилось? Ћна крепко  зажмурилась  и  вдруг  ахнула,
побежала в спальню к сестре.
   …катерина „митриевна сидела у окна, шила и думала. “слышав „ашины шаги,
она спросила, не поднимаЯ головы:
   - „аша, кто был у тебЯ?
   ЉатЯ вглЯделась, лицо ее дрогнуло.
   - Ћн... Ќе понимаешь, что ли... Ћн... €ван €льич.
   ЉатЯ опустила шитье и медленно всплеснула руками.
   - ЉатЯ, ты пойми, Я даже и не рада, мне только страшно,  -  проговорила
„аша глухим голосом.


        31

   Љогда наступили сумерки, „аша начала  вздрагивать  от  каждого  шороха,
бежала в гостиную и прислушивалась... Ќесколько  раз  раскрывала  какую-то
книжку - все на одной и той же странице: "ЊарусЯ любила  шоколад,  который
муж привозил ей от Љрафта..." ‚ морозных сумерках, напротив  в  доме,  где
жила актриса —ародеева, вспыхнули два окна,  -  там  горничнаЯ  в  чепчике
накрывала на стол; поЯвилась худаЯ, как скелет, —ародеева в  накинутой  на
плечи бархатной шубке, села к столу и зевнула, -  должно  быть,  спала  на
диване; налила  себе  супу  и  вдруг  задумалась,  уставилась  стеклЯнными
глазами на вазочку с увЯдшей розой. "ЊарусЯ любила шоколад", - сквозь зубы
повторила „аша. ‚друг позвонили. “ „аши кровь отлила  от  сердца.  Ќо  это
принесли вечернюю газету. "Ќе придет", - подумала „аша и пошла в столовую,
где горела одна лампочка над белой скатертью и тикали часы. Ѓыло без  пЯти
семь. „аша села у стола: "‚от так с каждой секундой уходит жизнь..."
   ‚ парадной опЯть позвонили. ‡адохнувшись, „аша вскочила  и  выбежала  в
прихожую... Џришел сторож из лазарета, принес пакет с бумагами. €ван €льич
не придет, конечно, и прав: ждала два года, а дождалась - слова  не  нашла
сказать.
   „аша вытащила платочек и стала кусать его с уголка.  —увствовала  ведь,
знала, что именно так это и случитсЯ. „ва года  любила  своего  какого-то,
выдуманного, а пришел живой человек... и ока растерЯлась.
   "“жасно, ужасно", - думала „аша. Ћна  не  заметила,  как  приотворилась
дверь и поЯвилась рЯбенькаЯ ‹иза.
   - ЃарышнЯ, к вам пришли.
   „аша глубоко вздохнула, легко, точно не касаЯсь пола, пошла в столовую.
ЉатЯ увидела „ашу перваЯ и улыбнулась ей. €ван  €льич  вскочил,  мигнул  и
выпрЯмилсЯ.
   Ћдет он был в новую суконную рубаху, с  новеньким,  через  одно  плечо,
снарЯжением, чисто выбрит и подстрижен. ’еперь особенно было заметно,  как
он высок ростом, подтЯнут и широк в плечах. Љонечно, это был совсем  новый
человек. ‚зглЯд светлых глаз его тверд, по сторонам прЯмого, чистого рта -
две морщины, две черточки... “ „аши забилось сердце, она понЯла, что это -
след смерти, ужаса и страданиЯ. …го рука была сильна и холодна.
   „аша взЯла стул и села рЯдом с ’елегиным. Ћн положил руки на  скатерть,
стиснул их и, поглЯдываЯ на „ашу, быстро, мельком,  начал  рассказывать  о
плене и о побеге из плена... „аша, сидЯ совсем близко, глЯдела ему в лицо,
рот ее приоткрылсЯ.
   ђассказываЯ, €ван €льич чувствовал, как голос его звучит, точно  чужой,
издалека, а сам он весь потрЯсен и взволнован. € рЯдом, касаЯсь его колена
платьем,  сидит  не  выразимое  никакими  словами  существо   -   девушка,
непонЯтнаЯ совершенно, и пахнет от нее чем-то теплым, кружащим голову.
   €ван €льич рассказывал весь вечер. „аша переспрашивала, перебивала его,
всплескивала руками, оглЯдывалась на сестру:
   - Љатюша, понимаешь, - приговорили к расстрелу!
   Љогда ’елегин описывал борьбу за автомобиль, секундочку, отделЯвшую  от
смерти, рванувшуюсЯ машину и ветер, кинувшийсЯ в лицо, - свобода, жизнь! -
„аша страшно побледнела, схватила его за руку:
   - Њы вас никуда больше не отпустим!
   ’елегин засмеЯлсЯ:
   - Џризовут опЯть, ничего не  поделаешь.  џ  только  надеюсь,  что  менЯ
отчислЯт куда-нибудь на военный завод.
   Ћн  осторожно  сжал  ее  руку.  „аша  стала  смотреть  ему   в   глаза,
вглЯдывалась внимательно, на щеки ее взошел легкий румЯнец, она освободила
руку...
   - Џочему вы не курите? џ вам принесу спички.
   Ћна  быстро  вышла  и  сейчас  же  вернулась   с   коробочкой   спичек,
остановилась перед €ваном €льичом и начала чиркать  спички,  держа  их  за
самый кончик, они ломались - ну уж и спички наша ‹иза покупает! -  наконец
спичка зажглась. „аша осторожно поднесла к папиросе €вана  €льича  огонек,
осветивший ее подбородок. ’елегин закурил, жмурЯсь. Ћн не знал, что  можно
испытать такое счастье, закуриваЯ папиросу.
   ЉатЯ все это времЯ молча следила за „ашей и ’елегиным. Ћна  была  рада,
очень рада за „ашу, и все же ей было очень грустно. €з памЯти  не  выходил
не забытый, как она надеЯлась, совсем не забытый ‚адим Џетрович ђощин:  он
так же сидел с ними за столом, и так же однажды она принесла ему спичек  и
сама зажгла, не сломав ни одной.
   ‚ полночь  ’елегин  ушел.  „аша,  обнЯв,  крепко  поцеловала  сестру  и
заперлась у себЯ. ‹ежа в постели, закинув руки за голову, она думала,  что
вот вынырнула наконец из тоскливого безвременьЯ, кругом еще дико, и пусто,
и жутковато, но все - синее, но это счастье.


        32

   Ќа пЯтый день приезда €ван €льич получил из Џетрограда казенный пакет с
назначением немедленно џвитьсЯ на Ѓалтийский завод.
   ђадость по поводу этого, остаток днЯ, проведенный с „ашей  в  суете  по
городу, торопливое прощание на Ќиколаевском вокзале,  затем  купе  второго
класса с сухим теплом и пощелкивающим отоплением, и неожиданно найденный в
кармане пакетик, перевЯзанный ленточкой, и в нем  два  Яблока,  шоколад  и
пирожки, - все это было, как во сне.  €ван  €льич  расстегнул  пуговки  на
воротнике суконной рубахи, вытЯнул ноги и,  не  в  силах  согнать  с  лица
глупейшей улыбки,  глЯдел  на  соседа  напротив  -  неизвестного  строгого
старичка в очках.
   - €з Њосквы изволите ехать? - спросил старичок.
   - „а, из Њосквы. - Ѓоже, какое это  было  чудесное,  любовное  слово  -
Њосква!.. Џереулки, залитые осенним  солнцем,  сухие  листьЯ  под  ногами,
легкаЯ, тонкаЯ „аша, идущаЯ по этим листьЯм, ее умный, Ясный голос, - слов
он не помнил никаких,  -  и  постоЯнный  запах  теплых  цветов,  когда  он
наклонЯлсЯ к ней или целовал ее руку.
   - ‘одом, содомский город,  -  сказал  старичок.  -  ’ри  днЯ  прожил  в
Њоскве... ЌасмотрелсЯ... - Ћн раздвинул ноги, обутые в  сапоги  и  высокие
калоши, и плюнул. - Ќа  улицы  выйдешь:  люди  -  туда-сюда,  туда-сюда...
Ќочью: свет, шум, вывески,  вертитсЯ,  крутитсЯ...  Ќарод  валом  валит...
Ѓессмыслица!!! „а, это Њосква... Ћтсюда  землЯ  пошла...  Ђ  вижу  Я,  что
бесовскаЯ, бессмысленнаЯ беготнЯ. ‚ы, молодой человек, в сражениЯх бывали,
ранены?.. ќто Я сразу вижу... ‘кажите мне, старику, - неужели за эту суету
окаЯнную у нас там кровь  льетсЯ?  ѓде  отечество?  ѓде  вера?  ѓде  царь?
“кажите мне. џ вот за нитками сейчас в Џетроград еду... „а провались  они,
эти нитки!.. ’ьфу!.. ‘ чем Я в ’юмень вернусь, что привезу - нитки?.. Ќет,
Я не нитки привезу, а приеду, скажу: люди, пропали мы все,  -  вот  что  Я
привезу... Џопомните мое слово, молодой  человек,  -  поплатимсЯ,  за  все
поплатимсЯ... ‡а эту бессмыслицу отвечать придетсЯ... - ‘таричок, опираЯсь
о колени, поднЯлсЯ и опустил шторку на окне, за которым в  темноте  летели
паровозные искры огненными линиЯми. - Ѓога забыли, и бог нас забыл...  ‚от
что Я вам скажу... Ѓудет расплата, ох, будет расплата жестокаЯ...
   - —то же вы думаете: немцы нас, что ли, завоюют? - спросил €ван €льич.
   - Љто их знает. Љого господь  пошлет  карателем  -  от  того  и  примем
муку... “ менЯ, скажем, в лавке молодцы начали безобразничать... Џотерплю,
потерплю, да ведь одному - по затылку, другого -  взашей,  третьего  -  за
порог... Ђ ђоссиЯ - не моЯ лавочка, эва какое хозЯйство. ѓосподь милосерд,
но когда люди к нему дорогу забыли, - надо дорогу расчистить или  нет,  а?
‚от про что Я говорю... Ѓог от мира отошел... ‘трашнее этого  быть  ничего
не может...
   ‘таричок сложил руки на животе,  закрыл  глаза  и,  строго  поблескиваЯ
очками, потрЯхивалсЯ в углу серой койки. €ван €льич вышел из купе и стал в
проходе у окна, почти касаЯсь стекла лицом.
   ‘квозь щелку проникал свежий,  острый  воздух.  ‡а  окном,  в  темноте,
летели, перекрещивались, припадали к  земле  огненные  линии.  Џроносилось
иногда серое облако дыма. Џостукивали послушно колеса вагонов.  ‚от  завыл
протЯжно паровоз, заворачиваЯ, осветил огнем из топки черные конусы  елей,
- они выступили из темноты и пропали. Џростучала стрелка, мЯгко колыхнулсЯ
вагон, мелькнул зеленый щиток фонарЯ, и снова  огненным  дождем  понеслись
вдоль окна длинные линии.
   ѓлЯдЯ на них, €ван €льич с внезапной потрЯсающей радостью  почувствовал
во всю силу все, что случилось с ним за эти пЯть  дней.  …сли  бы  он  мог
рассказать кому-нибудь это свое чувство, - его бы  сочли  сумасшедшим.  Ќо
длЯ  него  не  было  в  этом  ничего  ни  странного,  ни  безумного:   все
необыкновенно Ясно.
   Ћн чувствовал: в  ночной  темноте  живут,  мучаютсЯ,  умирают  миллионы
миллионов людей. Ќо они живы лишь условно, и все, что происходит на земле,
- условно, почти кажущеесЯ. Ќастолько почти кажущеесЯ, что,  если  бы  он,
€ван €льич, сделал еще одно усилие, все бы изменилось, стало иным.  €  вот
среди этого кажущегосЯ существует живаЯ сердцевина: это его, €вана €льича,
пригнувшаЯсЯ к окну фигура. ќто - возлюбленное существо. Ћно вышло из мира
теней и в огненном дожде мчитсЯ над темным миром.
   ќто необыкновенное чувство любви к себе продолжалось несколько  секунд.
Ћн вошел в купе, влез на верхнюю  койку,  поглЯдел,  раздеваЯсь,  на  свои
большие руки и в первый раз в жизни подумал, что они красивы.  Ћн  закинул
их за голову, закрыл глаза и сейчас  же  увидел  „ашу.  Ћна  взволнованно,
влюбленно глЯдела ему  в  глаза.  (ќто  было  сегоднЯ,  в  столовой.  „аша
заворачивала пирожки. €ван €льич, обогнув стол, подошел к ней и  поцеловал
ее в теплое плечо, она быстро обернулась, он  спросил:  "„аша,  вы  будете
моей женой?" Ћна только взглЯнула.)
   ‘ейчас, на койке, видЯ „ашино лицо и не насыщаЯсь этим  видением,  €ван
€льич, также в первый раз в жизни, почувствовал ликование, восторг оттого,
что „аша любит его - того, у кого большие и красивые руки.


   Џо приезде в Џетербург €ван €льич в тот же день  ЯвилсЯ  на  Ѓалтийский
завод и был зачислен в мастерские, в ночную смену.
   Ќа заводе многое изменилось за эти три года: рабочих увеличилось втрое,
часть была молодые, часть - переведенные с “рала или из западных  городов,
часть взЯта из действующей армии. ђабочие  читали  газеты,  ругали  войну,
царЯ, царицу, ђаспутина и генералов, были злы и  все  уверены,  что  после
войны "грЯнет революциЯ".
   ‚ особенности злы были все на то,  что  в  городских  пекарнЯх  в  хлеб
начали примешивать труху, и на то, что на рынках по нескольку дней  иногда
не бывало мЯса, а бывало - так вонючее; картошку привозили мерзлую,  сахар
- с  грЯзью,  и  к  тому  же  -  продукты  все  вздорожали,  а  лавочники,
скоробогачи и спекулЯнты, нажившиесЯ на поставках, платили в это времЯ  по
пЯтьдесЯт рублей за коробку конфет, по  сотне  за  бутылку  шампанского  и
слышать не хотели замирЯтьсЯ с немцем.
   €ван €льич получил длЯ устройства личных дел трехдневный отпуск  и  все
это времЯ бегал по городу  в  поисках  квартиры.  Ћн  пересмотрел  десЯтки
домов, - ему ничто не нравилось. Ќо в последний день неожиданно  он  нашел
именно то, что представилось ему тогда в вагоне: пЯть небольших  комнат  с
чисто вымытыми  окнами,  обращенными  на  закат.  Љвартира  эта,  в  конце
Љаменноостровского, была дороговата длЯ €вана €льича, но он ее  сейчас  же
снЯл и написал об этом „аше.
   Ќа четвертую ночь он поехал на завод. Ќа черном от угольной грЯзи дворе
горели на высоких столбах фонари. „ым из труб сыростью и ветром сбивало  к
земле, желтоватой и душной гарью был насыщен воздух.  ‘квозь  полукруглые,
огромные и пыльные окна  заводских  корпусов  было  видно,  как  крутились
бесчисленные  шкивы  и  ремни  трансмиссий,  двигались  чугунные   станины
станков, сверлЯ, стругаЯ, обтачиваЯ сталь и бронзу. ‚ертелись вертикальные
диски штамповальных машин. ‚ вышине  бегали,  улетали  в  темноту  каретки
подъемных кранов. ђозовым и белым  светом  пылали  горны.  ЏотрЯсаЯ  землю
ударами, ходила гигантскаЯ крестовина  парового  молота.  €з  низких  труб
вырывались в темноту  серого  неба  столбы  пламени.  —еловеческие  фигуры
двигались среди этого скрежета, грохота станков...
   €ван €льич вошел в мастерскую, где работали прессы, формуЯ  шрапнельные
стаканы. €нженер  ‘труков,  старый  знакомый,  повел  его  по  мастерской,
объЯснЯЯ некоторые неизвестные ’елегину особенности работы. ‡атем вошел  с
ним в дощатую конторку в углу мастерской, где  показал  книги,  ведомости,
передал ключи и, надеваЯ пальто, сказал:
   - ЊастерскаЯ  дает  двадцать  три  процента  брака,  этой  цифры  вы  и
держитесь.
   ‚ его словах и в том, как он сдавал мастерскую, €ван €льич почувствовал
равнодушие к делу, а ‘труков, каким  он  его  знал  раньше,  был  отличный
инженер и горЯчий человек. ќто его огорчило, он спросил:
   - Џонизить процент брака, вы думаете, невозможно?
   ‘труков, зеваЯ, помотал головой, надвинул глубоко на  нечесаную  голову
фуражку и вернулсЯ с €ваном €льичом к станкам.
   - Џлюньте, батюшка. Ќе все ли вам равно, - ну, на двадцать три процента
убьем меньше немцев на фронте. Љ тому же ничего сделать нельзЯ,  -  станки
износились, ну их к черту!
   Ћн остановилсЯ около пресса. ‘тарый  коротконогий  рабочий,  в  кожаном
фартуке,  наставил  под  штамп  раскаленную  болванку,  рама   опустилась,
стержень штампа вошел, как в масло, в розовую сталь, выпыхнуло пламЯ, рама
поднЯлась, и на землЯной пол упал шрапнельный стакан. € сейчас же старичок
поднес новую болванку, „ругой, молодой высокий рабочий, с черными усиками,
возилсЯ у горна. ‘труков, обращаЯсь к старичку, сказал:
   - —то, ђублев, стаканчики-то с брачком?
   ‘таричок усмехнулсЯ, мотнул в сторону редкой бородкой и  хитро  щелками
глаз покосилсЯ на ’елегина.
   - ќто верно, что с брачком. ‚идите, как она работает? - Ћн положил руку
на зеленый от жира столбик, по которому скользила рама  пресса.  -  ‚  ней
дрожь обозначаетсЯ. ќту бы чертовину выкинуть давно пора.
   Њолодой рабочий у горна, сын €вана ђублева, ‚аська, засмеЯлсЯ:
   - Њного бы надо отсюда повыкидать. ‡аржавела машина.
   - Ќу, ты, ‚асилий, полегче, - сказал ‘труков весело.
   - ‚от то-то, что легче. - ‚аська трЯхнул  кудрЯвой  головой,  и  худое,
слегка скуластое  лицо  его,  с  черными  усиками  и  злыми,  пристальными
глазами, осклабилось недобро и самоуверенно.
   - ‹учшие рабочие в мастерской, - отходЯ, негромко сказал ‘труков  €вану
€льичу. - Џрощайте. ‘егоднЯ  еду  в  "Љрасные  бубенцы".  Ќикогда  там  не
бывали? ‡амечательный кабачок, и вино дают.


   ’елегин с любопытством начал приглЯдыватьсЯ к отцу и сыну ђублевым. …го
поразил тогда в разговоре почти условный Язык слов,  усмешек  и  взглЯдов,
каким обменЯлсЯ с ними ‘труков, и то, как  они  втроем  словно  испытывали
’елегина: наш он или враг? Џо особенной легкости, с  какою  в  последующие
дни ђублевы вступали с ним в беседу, он понЯл, что он - "наш".
   ќто "наш" относилось, пожалуй, даже и не к политическим взглЯдам  €вана
€льича, которые были у него непродуманными и неопределенными, а  скорее  к
тому ощущению довериЯ, какое испытывал всЯкий в его присутствии: он ничего
особенного не говорил и не делал, но было Ясно, что это  честный  человек,
добрый человек, насквозь Ясный, свой.
   ‚ ночные дежурства €ван €льич часто, подходЯ к  ђублевым,  слушал,  как
отец и сын заводили споры.
   ‚аська ђублев был начитан и только и  мог  говорить,  что  о  классовой
борьбе и о диктатуре пролетариата, причем выражалсЯ книжно  и  лихо.  €ван
ђублев был старообрЯдец, хитрый, совсем  не  богобоЯзненный  старичок.  Ћн
говаривал:
   - “ нас, в пермских лесах, по скитам, в книгах  все  прописано:  и  эта
самаЯ война, и как от войны будет разорение - всЯ землЯ наша разоритсЯ,  и
сколько останетсЯ народу, а народу останетсЯ самаЯ малость... € как выйдет
из лесов, из одного скита, человек и  станет  землей  править,  и  править
будет страшным божьим словом.
   - Њистика, - говорил ‚аська.
   - Ђх ты подлец, невежа, слов нахваталсЯ... ‘оциалистом  себЯ  кличет!..
Љакой ты социалист - станичник! џ  сам  такой  был.  …му  бы  ведь  только
дорватьсЯ, - шапку на ухо, в глазах все дыбом, лезет,  орет:  "‚ставай  на
борьбу..." ‘ кем, за что? Ѓаклушка осиноваЯ.
   - ‚идите, как старичок выражаетсЯ, - указываЯ на отца большим  пальцем,
говорил ‚аська, - анархист самый вредный, в социализме ни уха ни  рыла  не
смыслит, а менЯ в порЯдке возражениЯ каждый раз лает.
   - Ќет, - перебивал €ван ђублев, выхватываЯ из горна  брызжущую  искрами
болванку, - нет, господа, - и, описав ею полукруг,  ловко  подставлЯл  под
опускающийсЯ стержень пресса, - книги вы читаете, а не те  читаете,  какие
нужно. Ђ смиренства нет ни у кого, об этом они не думают... ЏонЯтиЯ нет  у
них, что каждый человек должен быть духом нищий по нашему времени.
   - Џутаница у тебЯ в голове, батЯ, а  давеча  кто  кричал:  Я,  говорит,
революционер?
   - „а, кричал. џ, брат, если что - первый эти вилы-то схвачу. Њне  зачем
за царЯ держатьсЯ? џ мужик. џ сохой за тридцать лет, знаешь, сколько земли
исковырЯл? Љонечно, Я революционер: мне, чай,  спасение  души  дорого  али
нет?


   ’елегин писал „аше каждый день, она отвечала ему реже. …е  письма  были
странные,  точно  подернутые  ледком,  и  €ван  €льич  испытывал   чувство
легонького озноба, читаЯ их. Ћбычно он садилсЯ  к  окну  и  несколько  раз
прочитывал листок „ашиного письма, исписанный крупными, загибающимисЯ вниз
строчками. Џотом глЯдел на лилово-серый лес на островах, на облачное небо,
такое же мутное, как вода в канале, - глЯдел и думал,  что  так  именно  и
нужно, чтобы „ашины  письма  не  были  нежными,  как  ему,  по  неразумию,
хочетсЯ.
   "Њилый друг мой, - писала она, - вы снЯли квартиру в целых пЯть комнат.
Џодумайте - в какие расходы вы вгонЯете себЯ. ‚едь если даже придетсЯ  вам
жить не одному, то и это много: пЯть комнат! Ђ прислуга, -  нужно  держать
двух женщин, это по нашему-то времени. “ нас, в  Њоскве,  осень,  холодно,
дожди - просвета нет... Ѓудем ждать весны..."
   Љак тогда, в день отъезда €вана €льича, „аша ответила  только  взглЯдом
на вопрос его - будет ли она его женой, так и в письмах она никогда  прЯмо
не упоминала ни о свадьбе, ни о будущей жизни  вдвоем.  Ќужно  было  ждать
весны.
   ќто ожидание весны и смутной, отчаЯнной надежды на какое-то  чудо  было
теперь у всех. †изнь останавливалась, заваливалась на зиму - сосать  лапу.
ЌаЯву, казалось, не было больше сил пережить это новое  ожидание  кровавой
весны.
   Ћднажды „аша написала:

   "...џ не хотела ни говорить вам, ни писать о смерти Ѓессонова. Ќо вчера
мне опЯть рассказывали подробности об  его  ужасной  гибели.  €ван  €льич,
незадолго до его отъезда на фронт Я встретила его на ’верском бульваре. Ћн
был очень жалок, и, мне кажетсЯ, - если бы Я его тогда не  оттолкнула,  он
бы не погиб. Ќо Я оттолкнула его. џ не могла сделать иначе, и Я бы так  же
сделала, если бы пришлось повторить прошлое".
   ’елегин просидел полднЯ над ответом на это письмо... "Љак можно думать,
что Я не приму всего, что с вами, - писал он очень  медленно,  вдумываЯсь,
чтобы не покривить ни в одном слове. - џ иногда проверЯю себЯ, -  если  бы
вы даже полюбили другого человека, то есть случилось бы самое страшное  со
мной... џ принЯл бы и это... џ  бы  не  примирилсЯ,  нет:  мое  бы  солнце
потемнело... Ќо разве любовь моЯ к вам в одной радости?  џ  знаю  чувство,
когда хочетсЯ отдать жизнь, потому  что  слишком  глубоко  любишь...  ’ак,
очевидно, чувствовал Ѓессонов, когда уезжал на фронт... € вы, „аша, должны
чувствовать, что вы бесконечно свободны... џ ничего не прошу у  вас,  даже
любви... џ это понЯл за последнее времЯ..."

   —ерез два днЯ €ван €льич вернулсЯ на рассвете с завода, принЯл ванну  и
лег в постель, но его сейчас же разбудили, - подали телеграмму:
   "‚се хорошо. ‹юблю страшно. ’воЯ „аша".
   ‚ одно из воскресений инженер ‘труков заехал за €ваном €льичом и  повез
его в "Љрасные бубенцы".
   Љабачок помещалсЯ в подвале. ‘водчатый потолок и стены  были  расписаны
пестрыми птицами, младенцами с развращенными личиками и многозначительными
завитушками. Ѓыло шумно и дымно. Ќа эстраде сидел маленький лысый  человек
с нарумЯненными щеками и перебирал клавиши роЯлЯ. Ќесколько офицеров  пили
крепкий  крюшон  и  отпускали  громкие  замечаниЯ  о  входивших  женщинах.
Љричали, спорили присЯжные  поверенные,  причастные  к  искусству.  ѓромко
хохотала царица подвала,  черноволосаЯ  красавица  о  припухшими  глазами.
Ђнтошка Ђрнольдов, крутЯ прЯдь волос, писал корреспонденцию  с  фронта.  “
стены, на возвышении, уронив пьЯную голову, дремал родоначальник футуризма
- ветеринарный врач  с  перекошенным  чахоточным  лицом.  •озЯин  подвала,
бывший актер, длинноволосый,  кроткий  и  спившийсЯ,  поЯвлЯлсЯ  иногда  в
боковой дверце, глЯдЯ сумасшедшими глазами на гостей, и скрывалсЯ.
   ‘труков, захмелевший от крюшона, говорил €вану €льичу:
   -  џ  почему  люблю  этот  кабак?  ’акой  гнили  нигде  не  найдешь   -
наслаждение!..  Џосмотри  -  вон  в  углу  сидит  одна  -  худа,  страшна,
шевелитьсЯ даже не  может:  истериЯ  в  последнем  градусе,  -  пользуетсЯ
необыкновенным успехом.
   ‘труков хохотнул, хлебнул крюшона  и,  не  вытираЯ  мЯгких,  оттененных
татарскими усиками губ, продолжал  называть  €вану  €льичу  имена  гостей,
указывать пальцами на непроспанные, болезненные, полусумасшедшие лица.
   - ќто  все  последние  могикане...  Ћстатки  эстетических  салонов.  Ђ!
Џлесень-то какаЯ. Ђ! Ћни здесь закупорились - и делают  вид,  что  никакой
войны нет, все по-старому.
   ’елегин слушал, глЯдел... Ћт жары, табачного дыма и вина  все  казалось
будто  во  сне,  кружилась  голова.  Ћн  видел,  как   несколько   человек
повернулись к входной двери;  разлепил  желтые  глаза  ветеринарный  врач;
высунулось из-за стены  сумасшедшее  лицо  хозЯина;  полумертваЯ  женщина,
сидевшаЯ сбоку €вана €льича, поднЯла сонные веки, и вдруг глаза ее  ожили,
с непонЯтной живостью она  выпрЯмилась,  глЯдЯ  туда  же,  куда  и  все...
Ќеожиданно стало тихо в подвале, зазвенел упавший стакан...
   ‚о входной двери стоЯл среднего роста пожилой человек, выставив  вперед
плечо, засунув руки в карманы суконной поддевки. “зкое лицо его  с  черной
висЯщей бородой весело улыбалось двумЯ глубокими привычными  морщинами,  и
впереди всего лица горели серым светом внимательные, умные,  пронзительные
глаза. ’ак продолжалось минуту.  €з  темноты  двери  к  нему  приблизилось
другое лицо, чиновника, с тревожной усмешкой, и прошептало что-то на  ухо.
—еловек нехотЯ сморщил большой нос.
   - ЋпЯть ты со своей глупостью... Ђх, надоел. - Ћн еще  веселее  оглЯнул
гостей в подвале, мотнул бородой и сказал громко, развалистым  голосом:  -
Ќу, прощайте, дружки веселые.
   € сейчас же скрылсЯ.  •лопнула  дверь.  ‚есь  подвал  загудел.  ‘труков
впилсЯ ногтЯми в руку €вана €льича.
   - ‚идел? ‚идел? - проговорил он, задыхаЯсь. - ќто ђаспутин.


        33

   ‚ четвертом часу утра €ван €льич шел пешком  с  завода.  Ѓыла  морознаЯ
декабрьскаЯ ночь. €звозчика не попадалось, теперь их трудно было доставать
даже в центре города в такой час. ’елегин  быстро  шел  посреди  пустынной
улицы, дыша паром в поднЯтый воротник.
   ‚ свете редких фонарей весь воздух  был  пронизан  падающими  морозными
иглами. ѓромко похрустывал снег под ногами. ‚переди, на желтом  и  плоском
фасаде дома, мерцали красноватые отблески. ‘вернув за угол, ’елегин увидел
пламЯ костра в решетчатой жаровне и кругом  закутанные,  в  облаках  пара,
обмерзшие фигуры,  Џодальше  на  тротуаре  стоЯли,  вытЯнувшись  в  линию,
неподвижно  человек  сто  -  женщины,  старики  и  подростки:  очередь   у
продовольственной лавки. ‘боку потоптывал валенками, похлопывал рукавицами
ночной сторож.
   €ван €льич шел вдоль очереди, глЯдЯ на приникшие к стене, закутанные  в
платки, в одеЯла скорченные фигуры.
   - ‚черась на ‚ыборгской три лавки  разнесли,  начисто,  -  сказал  один
голос.
   - ’олько и остаетсЯ.
   - џ вчерась спрашиваю  керосину  полфунта,  -  нет,  говорит,  керосину
больше совсем не будет, а „ементьевых кухарка тут же приходит  и  при  мне
пЯть фунтов взЯла по вольной цене.
   - Џочем?
   - Џо два с полтиной за фунт, девушка.
   - ќто за керосин-то?
   - ’ак это не пройдет этому лавошнику, припомним, будет времЯ.
   - ‘естра моЯ сказывала: на Ћхте так же  вот  лавошника  за  такие  дела
взЯли и в бочку с рассолом головой его засунули, - утоп он,  милые,  а  уж
как просилсЯ отпустить.
   - Њало мучили, их хуже надо мучить.
   - Ђ пока что - мы мерзни.
   - Ђ он в это времЯ чаем надуваетсЯ.
   - Љто это чаем надуваетсЯ? - спросил хриплый голос.
   - „а все они чаем надуваютсЯ. ЊоЯ генеральша встанет в двенадцать часов
и до самой до ночи трескает, - как ее, идола, не разорвет.
   - Ђ ты мерзни, чахотку получай.
   - ќто вы совершенно верно говорите, Я уже кашлЯю.
   - Ђ моЯ барышнЯ, милые мои, - кокотка. џ вернусь с рынка, у нее - полна
столоваЯ гостей,  и  все  они  пьЯные.  ‘ейчас  потребуют  Яишницу,  хлеба
черного, водки, - словом, что погрубее.
   - Ђнглийские деньги пропивают, - проговорил чей-то голос уверенно.
   - —то вы, в самом деле, говорите?
   - ‚се продано, - уж Я вам говорю - верьте: вы  тут  стоите,  ничего  не
знаете, а вас всех продали, на пЯтьдесЯт лет вперед. € армиЯ всЯ продана.
   - ѓосподи!
   ЋпЯть чей-то застуженный голос спросил:
   - ѓосподин сторож, а господин сторож?
   - —то случилось?
   - ‘оль выдавать будут нынче?
   - Џо всей вероЯтности, соли выдавать не будут.
   - Ђх, проклЯтые!
   - ЏЯтый день соли нет.
   - Љровь народную пьют, сволочи.
   - ‹адно вам, бабы, орать - горло  застудите,  -  сказал  сторож  густым
басом.
   ’елегин миновал очередь. ‡атих злой гул голосов, и опЯть  прЯмые  улицы
были пустынны, тонули в морозной мгле.


   €ван €льич дошел до набережной, свернул на мост и, когда  ветер  рванул
полы его пальто, - вспомнил, что надо  бы  найти  все-таки  извозчика,  но
сейчас же забыл об этом. „алеко на  том  берегу,  едва  заметные,  мерцали
точки фонарей. ‹иниЯ тусклых огоньков пешего  перехода  тЯнулась  наискось
через лед. Џо всей темной  широкой  пустыне  Ќевы  летел  студеный  ветер,
звенел снегом,  жалобно  посвистывал  в  трамвайных  проводах,  в  прорези
чугунных перил моста.
   €ван €льич останавливалсЯ, глЯдел в эту мрачную темноту  и  снова  шел,
думаЯ, как часто он думал теперь все об одном и том же: о „аше, о себе,  о
той минуте в вагоне, когда он, словно огнем, был охвачен счастьем.
   Љругом все было неЯсно, смутно, противоречиво, враждебно этому счастью.
Љаждый раз приходилось делать  усилие,  чтобы  спокойно  сказать:  Я  жив,
счастлив, моЯ жизнь будет светла и прекрасна. ’огда, у  окна,  среди  искр
летЯщего вагона, сказать это было легко,  -  сейчас  нужно  было  огромное
усилие, чтобы отделить себЯ от тех  полузастывщих  фигур  в  очередЯх,  от
воющего смертной тоской декабрьского ветра, от всеобщей убыли,  нависающей
гибели.
   €ван €льич был уверен в одном: любовь его к  „аше,  „ашина  прелесть  и
радостное ощущение  самого  себЯ;  стоЯвшего  тогда  у  вагонного  окна  и
любимого „ашей, - в этом было добро. “ютный, старый, может  быть,  слишком
тесный, но дивный храм жизни  содрогнулсЯ  и  затрещал  от  ударов  войны,
заколебались колонны, во  всю  ширину  треснул  купол,  посыпались  старые
камни, и вот,  среди  летЯщего  праха  и  грохота  рушащегосЯ  храма,  два
человека, €ван €льич и „аша, в радостном безумии любви,  наперекор  всему,
пожелали быть счастливыми. ‚ерно ли это?
   ‚глЯдываЯсь в мрачную темноту ночи, в мерцающие  огоньки,  слушаЯ,  как
надрывающей тоской посвистывает ветер, €ван €льич думал:  "‡ачем  скрывать
от себЯ, - выше всего желание счастьЯ. џ хочу наперекор  всему,  -  пусть.
Њогу Я уничтожить очереди, накормить голодных, остановить войну? - Ќет. Ќо
если не могу, то должен ли Я также исчезнуть в этом мраке,  отказатьсЯ  от
счастьЯ? Ќет, не должен. Ќо могу ли Я, буду ли счастлив?.."
   €ван €льич перешел мост и, уже  совсем  не  замечаЯ  дороги,  шагал  по
набережной. ‡десь  Ярко  горели  высокие,  качаемые  ветром  электрические
фонари. Џо оголенным торцам летела с  сухим  шорохом  снежнаЯ  пыль.  Ћкна
‡имнего дворца были темны и  пустынны.  “  полосатой  будки  в  нанесенном
сугробе стоЯл великан-часовой в тулупе и с винтовкой, прижатой к груди.
   Ќа ходу вдруг €ван €льич остановилсЯ, поглЯдел на окна  и  еще  быстрее
зашагал, сначала борЯсь с ветром, потом подгонЯемый в спину. …му казалось,
что он мог сказать сейчас всем, всем, всем людЯм Ясную, простую истину,  и
все бы поверили в нее. Ћн бы сказал: "‚ы видите, - так жить дальше нельзЯ:
на ненависти построены государства, ненавистью проведены  границы,  каждый
из вас -  клубок  ненависти  -  крепость  с  наведенными  во  все  стороны
орудиЯми. †ить - тесно и страшно. ‚есь мир задохнулсЯ в ненависти, -  люди
истреблЯют друг друга, текут  реки  крови.  ‚ам  этого  мало?  ‚ы  еще  не
прозрели? ‚ам нужно, чтобы и  здесь,  в  каждом  доме,  человек  уничтожал
человека? Ћпомнитесь, бросьте оружие, разрушьте границы, раскройте двери и
окна жизни... Њного земли длЯ хлеба, лугов длЯ стад,  горных  склонов  длЯ
виноградников... Ќеисчерпаемы недра земли, - всем достанет места...  ђазве
не видите, что вы все еще во тьме отжитых веков..."
   €звозчика и в этой части города не оказалось. €ван €льич опЯть  перешел
Ќеву  и  углубилсЯ  в  кривые   улочки   Џетербургской   стороны.   „умаЯ,
разговариваЯ вслух, он наконец потерЯл дорогу и брел наугад по  темноватым
и пустынным улицам, покуда не вышел на набережную какого-то канала. "Ќу  и
прогулочка!" €ван €льич, переводЯ дух, остановилсЯ, рассмеЯлсЯ и  взглЯнул
на часы. Ѓыло ровно пЯть. €з-за ближнего  угла,  скрипЯ  снегом,  вынырнул
большой открытый автомобиль с потушенными фонарЯми. Ќа руле сидел офицер в
расстегнутой шинели; узкое бритое лицо его было бледно,  и  глаза,  как  у
сильно пьЯного, - остекленевшие. Џозади него второй офицер в съехавшей  на
затылок фуражке - лица его не  было  видно  -  обеими  руками  придерживал
длинный рогожный сверток. ’ретий в автомобиле  был  штатский,  с  поднЯтым
воротником пальто и в высокой котиковой шапке. Ћн привстал  и  схватил  за
плечо сидевшего у рулЯ. Ђвтомобиль остановилсЯ неподалеку от мостика. €ван
€льич видел, как все трое соскочили на снег, вытащили сверток,  проволокли
его несколько шагов по снегу, затем с усилием поднЯли, донесли до середины
моста, перевалили через перила и сбросили  под  мост.  Ћфицеры  сейчас  же
вернулись к машине, штатский  же  некоторое  времЯ,  перегнувшись,  глЯдел
вниз, затем, отгибаЯ воротник, рысью догнал товарищей. Ђвтомобиль рванулсЯ
полным ходом и исчез.
   - ”у-ты, пакость какаЯ,  -  пробормотал  €ван  €льич,  все  эти  минуты
стоЯвший, затаив дыхание. Ћн пошел к мостику, но сколько ни вглЯдывалсЯ  с
него, - в черной большой полынье под мостом ничего не было  видно,  только
булькала вонючаЯ и теплаЯ вода из сточной трубы.
   - ”у-ты, пакость какаЯ, - пробормотал  опЯть  €ван  €льич  и,  морщась,
пошел по тротуару вдоль  канала.  Ќа  углу  он  нашел  наконец  извозчика,
обмерзшего древнего старичка на губастой лошади, и, когда, сев в  санки  и
застегнув мерзлую полость, закрыл  глаза,  -  все  тело  его  загудело  от
усталости. "џ люблю - вот это истинно,  -  подумал  он,  -  как  бы  Я  ни
поступал, если это от любви - это хорошо".


        34

   ‘верток в рогоже, сброшенный тремЯ людьми с моста в полынью, был  телом
убитого ђаспутина. —тобы умертвить  этого  не  по-человечески  живучего  и
сильного мужика, пришлось напоить  его  вином,  к  которому  был  подмешан
цианистый калий, "затем выстрелить ему в грудь, в спину  и  в  затылок  и,
наконец, раздробить голову кастетом. € все же, когда его тело было найдено
и вытащено из полыньи, врач установил, что ђаспутин перестал дышать только
уже подо льдом.
   ќто убийство было словно  разрешением  длЯ  всего  того,  что  началось
спустЯ два месЯца. ђаспутин не раз говорил, что с его смертью рухнет  трон
и погибнет династиЯ ђомановых. Ћчевидно, в этом диком и Яростном  человеке
было то смутное предчувствие беды, какое бывает у собак  перед  смертью  в
доме, и он умер с  ужасным  трудом  -  последний  защитник  трона,  мужик,
конокрад, исступленный изувер.
   ‘ его смертью во дворце наступило зловещее  уныние,  а  по  всей  земле
ликование; люди поздравлЯли друг друга. Ќиколай  €ванович  писал  Љате  из
Њинска:  "‚  ночь  получениЯ  известиЯ  офицеры  штаба  главнокомандующего
потребовали в общежитие восемь дюжин шампанского. ‘олдаты по всему  фронту
кричат "ура"..."
   —ерез несколько дней в ђоссии забыли об этом убийстве, но не забыли  во
дворце:  там  верили  пророчеству  и  с  мрачным  отчаЯнием  готовились  к
революции. ’айно Џетроград был разбит на секторы, у великого кнЯзЯ  ‘ергеЯ
Њихайловича были затребованы пулеметы, когда же он в пулеметах отказал, то
их выписали из  Ђрхангельска  и  в  количестве  четырехсот  двадцати  штук
разместили на чердаках, на  скрещениЯх  улиц.  Ѓыло  усилено  давление  на
печать, газеты  выходили  с  белыми  столбцами.  €мператрица  писала  мужу
отчаЯнные письма, стараЯсь пробудить в нем волю и твердость духа. Ќо царь,
как зачарованный, сидел в Њогилеве среди верных, - в этом у него  не  было
сомнениЯ, - десЯти миллионов штыков. Ѓабьи бунты и вопли  в  петроградских
очередЯх казались ему менее страшными, чем армии трех империй, давившие на
русский фронт. ‚ это же времЯ, тайно от  государЯ,  в  Њогилеве  начальник
штаба верховного главнокомандующего, генерал Ђлексеев, готовил план ареста
царицы и уничтожениЯ немецкой партии.
   ‚  Январе,  в  предупреждение   весенней   кампании,   было   подписано
наступление на северном фронте. Ѓой началсЯ  под  ђигой,  студеной  ночью.
‚месте с открытием артиллерийского огнЯ - поднЯлась с