        ћрий ’рифонов. ‚ремЯ и место

   -----------------------------------------------------------------------
   ‚ кн.: "‘обрание сочинений в 4-х томах. ’ом четвертый".
   Њ., "•удожественнаЯ литература", 1987.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 12 June 2002
   -----------------------------------------------------------------------

                                             ‚ремЯ и место вашего рождениЯ
                                             Ќациональность
                                             Ѓыли ли вы
                                             ‘остоЯли ли вы
                                             ‚аше участие
                                             „ата вашей смерти.


        Џ‹џ†€ ’ђ€„–Ђ’›• ѓЋ„Ћ‚

   Ќадо ли вспоминать о солнечном,  шумном,  вонЯющем  веселой  паровозной
гарью перроне, где мальчик, охваченный непонЯтной дрожью, держал за  палец
отца и спрашивал: "’ы вернешьсЯ к восемнадцатому?" Ќадо ли  вспоминать,  о
чем говорили отец с матерью, не слышавшие мальчика? "’ы мне обещал! ’ы мне
обещал!" - ныл мальчик и дергал отца  за  палец.  Ќадо  ли  вспоминать  об
августе, который давно истаЯл, как след самолета в синеве?  Ќадо  ли  -  о
людЯх, испарившихсЯ, как облака? Ќадо  ли  -  о  кусках  дерна,  унесенных
течением, об остроконечных  башнЯх  из  сырого  песка,  смытых  рекой,  об
улицах,  которых  не  существует,  о  том,   как   блестела   до   белизны
металлическаЯ ручка на спинке трамвайного сиденьЯ, качалсЯ пол, в открытые
окна летело громыхание Њосквы, мать смотрела  сердито,  ничего  не  слыша,
мальчик вдруг закричал: "‚едь он обещал!" - и  топнул  в  отчаЯнии  ногой?
Ќадо ли - о том, как мать шлепнула его по щеке, лицо ее сморщилось,  глаза
зажмурились, и он увидел, что она плачет?
   Ќадо ли - о когда-то мелькнувших слезах?
   Ќадо ли - о том, как мальчик мечтал пойти с отцом на авиационный парад,
увидеть прекрасное зрелище не с берега, а подойти как можно ближе,  как  в
прошлом году, переплыть на лодке, пройти огородами ‘трогино и приблизитьсЯ
к ’ушинскому полю вплотную, через картофельные  грЯды,  там  очень  удобно
стоЯть и смотреть, задрав голову,  замечательно  видно  без  биноклЯ,  тем
более что бинокль осталсЯ в Њоскве, мама его забыла; о том,  как  отец  не
вернулсЯ из Љиева ни пЯтнадцатого, ни шестнадцатого,  мама  волновалась  и
разговаривала раздраженно, ждала телеграмму, мальчику говорила неправду, и
однажды он услышал, как она сказала сестре: "ЏроклЯтые лошади! Ћн  их  так
любит! џ уверена, он мог бы не ехать на маневры, сам напросилсЯ, не  может
жить без своих лошадок!" - но мальчик понЯл, что и тут неправда, хотЯ мама
в сердцах схватила со стола фотографию любимого отцовского конЯ ‡вездочета
и бросила ее на  пол,  так  что  рама  раскололась,  стекло  разбилось  на
множество осколков, а мама испугалась и  сидела  в  кресле,  не  двигаЯсь,
целый час; о том, как отец не вернулсЯ даже накануне парада, семнадцатого,
и они с мамой поехали в город и  сидели  в  пыльной  квартире  до  вечера,
ожидаЯ, что принесут телеграмму, но телеграмму не принесли?
   Ќадо ли все это?
   Њальчика звали ‘аша Ђнтипов. …му было одиннадцать  лет.  Ћтец  ‘аши  не
вернулсЯ из Љиева никогда. Њальчик ‘аша вырос и давно состарилсЯ.  Џоэтому
никому ничего не надо.


   Ћн выпрыгивает из постели и босой бежит на террасу. ‚ городе босиком не
походишь, а здесь раздолье, можно бегать босым целый день, только  вечером
мать заставлЯет надевать тапки, да и то не  всегда:  иногда  приезжает  из
города слишком поздно и, как она говорит, _измочаленнаЯ_, и сама  забывает
про тапки. Џоследнее времЯ почти каждый вечер приезжает _измочаленнаЯ_. ’о
забудет привезти масло,  то  хлеба,  то  какую-нибудь  важную  книгу,  про
которую он напоминал ей двенадцать раз. "‘овсем из головы вон!" -  говорит
мать и слабо машет _измочаленной_ рукой. …му хочетсЯ рассердитьсЯ, сказать
что-нибудь злое, обидное, потому что он ужасно расстроен, мечтал  об  этой
книге весь день, но что-то его останавливает, и  он,  мужественно  подавив
огорчение, убегает во двор, к ребЯтам. ‚се дело как  раз  в  том,  что  он
обещал книгу ребЯтам. Ћни примут его за обманщика. Ќо ребЯта,  к  счастью,
тоже забыли про книгу, поэтому все улаживаетсЯ. Ђх, что может быть  лучше,
чем ходить босиком! ‚ комнатах толстые шершавые доски пола холодЯт ступни,
но на террасе, котораЯ залита  солнцем,  пол  уже  теплый,  а  выйдешь  на
крыльцо,  там  и  вовсе  солнцепек,  сразу  обдаст  свежим  жаром  раннего
августовского утра, запахами сада, сосны,  земли.  Ћн  скатываетсЯ,  стуча
пЯтками, по крутому и  высокому  крыльцу,  бежит  садовой  тропинкой,  еще
сыроватой после ночи, и выбегает на  большую  каменистую  дорогу,  котораЯ
ведет к воротам. ‡десь  бежать  невозможно,  дорога  стара,  разбита,  она
гораздо старее дач, всЯ состоит из выбоин и дыр с острыми краЯми;  из  нее
удобно выламывать мелкие камни длЯ борьбы с врагами, но бежать босиком  по
этим камнЯм опасно, и он осторожно идет обочиной, мимо  кустов  сирени  и,
миновав ворота, выходит на шоссе. ѓудрон успел нагретьсЯ, через  три  часа
он станет таким горЯчим, что голой ногой не ступишь, тогда придетсЯ пылить
рЯдом, зарываЯ ноги в нежнейшую и пухлую от сухости, кофейного цвета пыль,
котораЯ, чуть  тронуть,  вздымаетсЯ  облаком.  Ќо  сейчас,  ранним  утром,
шлепать по  гудрону  одно  удовольствие.  Џробежав  шагов  полтораста,  он
сворачивает в редкий сосновый лесок,  тЯнущийсЯ  по  всему  берегу.  ‡десь
босые ноги вновь ступают осторожно, потому что в опавшей  хвое  попадаютсЯ
шишки, кусочки  стекла,  притаились  коварные  сосновые  корни,  только  и
ожидающие того, чтобы ударить по пальцу. € вот он на берегу на  обрыве,  а
все уже там, внизу; Ђлешка в красных плавках, толстый Џетух  и  загорелый,
как чертик, —унЯ. Ћн вопит им радостно, машет руками и прыгает  с  разбега
грандиозным прыжком вниз, на песок.
   - Ђга, ‘ашке разогревать!
   - —ур, не мне!
   - Џочему?
   - џ позавчера разогревал!
   - Џетух, твоЯ очередь.
   - ЊоЯ-а? Ћй, холодища... нет, бр-р!
   - Џетух, ты самый жирный, тебе не страшно. ‚алЯй разогревай.
   - ’ы тоже не худенький.
   - ‹адно, чего с ним разговаривать! Ѓросай его!
   - „ержи Џетуха! ‘топ! •ватай за ногу... ќй, не брыкайсЯ!
   ’ри  мальчика  хватают  четвертого,  самого  смуглого  и  толстого,  и,
несмотрЯ на то что он Яростно  отбиваетсЯ,  вывертываетсЯ  и  орет  дурным
голосом, разносЯщимсЯ далеко по реке, тащат его к воде и, зайдЯ до  колен,
начинают раскачивать, стараЯсь бросить подальше. Ќо он тЯжел,  бросить  не
удаетсЯ, к тому же он крепко вцепилсЯ в своих мучителей, и кончаетсЯ  тем,
что все четверо с криками, гоготом, взметнув брызги, валЯтсЯ в воду тут же
у берега. Њальчик, которого зовут Џетухом, злорадно кричит:
   - —то? ђазогрели? - и, вырвавшись из свалки, быстро плывет  к  середине
реки. ѓолова его опущена, руки загребают часто и сильно, а ноги вспенивают
воду, как хороший мотор.
   ’рое тотчас бросаютсЯ в погоню.
   - ‹ови его! Ђуп Џетуху! Ђуп ему!
   "„елать ауп" -  это  значит  топить.  Ќажимать  на  макушку  и  вгонЯть
человека под воду. ‘аше, конечно, "ауп" не делают, он плавает не  очень-то
здорово. Ќо топить Џетуха - милое дело. —ерез две минуты все  четверо  уже
далеко от берега, на середине реки, где волна прозрачна, оглушает, слепит,
где нет ничего, кроме стука в  ушах  и  густого,  забивающего  нос  запаха
речной воды и ощущениЯ  бездны  под  ногами,  страшной,  холодЯщей  живот.
„огнав  Џетуха,  мальчики  начинают  по  очереди  прыгать  ему  на  плечи,
вдавливаЯ его в воду, или же, ладонью нажимаЯ на черную блестЯщую макушку,
заставлЯют Џетуха погружатьсЯ под воду, при этом все четверо, Џетух  тоже,
выкрикивают: "Ђуп!" “тонуть Џетух не может, он слишком толст; кроме  того,
он занимаетсЯ в секции плаваниЯ "ћного динамовца". Ќе  успев  погрузитьсЯ,
чернаЯ Џетухова голова выскакивает, как пробка, на поверхность. Ќо все  же
после шести или семи "аупов" Џетух начинает  захлебыватьсЯ,  на  лице  его
исчезает улыбка и мелькает выражение  бессмысленно-испуганное,  он  кричит
что-то булькающим, неразборчивым голосом и поднимает обе руки  -  сдаетсЯ.
Њальчики сразу оставлЯют его в покое, и только один из них вдруг  снова  в
азарте прыгает на Џетуха и топит его,  но  тот  уже  не  выскакивает,  как
пробка, он поЯвлЯетсЯ не сразу, отплыв в  сторону,  широко  разевает  рот,
жадно дышит, и лицо его  делаетсЯ  плоским  и  скучным.  ’от  же  азартный
мальчик делает движение к Џетуху,  но  его  останавливают:  "Љончай!"  ‚се
четверо не спеша плывут к противоположному  берегу.  Џетух  плывет  позади
всех, он повернулсЯ на спину, лежит, раскинув руки, отдыхает.
   Џротивоположный берег - низкий:  луговой,  прибрежное  дно  скользко  и
неприЯтно, в иле, в водорослЯх. ‚збалтываЯ мутную  воду,  разрываЯ  ногами
водоросли, мальчики устало выбираютсЯ на берег, вспрыгивают по  глинистому
двухметровому откосу наверх, где начинаетсЯ луг,  и  ложатсЯ  животами  на
траву. ђека еще холодна, мальчики дрожат, губы их посинели, тела вжимаютсЯ
в землю, ища тепла. Ќадо бы побегать, чтобы согретьсЯ, но все четверо  без
сил. Ќесколько минут они не двигаютсЯ,  не  разговаривают,  только  тЯжело
дышат, стучат зубами и сладостно бурчат и хрипЯт, наслаждаЯсь  проникающим
в них теплом: снизу, от земли, и сверху, с безоблачного неба, откуда палит
небыстро разгорающеесЯ августовское солнце.
   Ќаконец мальчик в красных плавках, Ђлеша,  приподнимаетсЯ,  садитсЯ  на
траве, сложив ноги по-турецки, и смотрит на реку. Џоросший сосной  высокий
берег с крутым песчаным спуском, откуда они приплыли, лежит сейчас в тени.
‚се там лиловое, смутное, туманно-солнечное. Љто-то плещетсЯ вблизи самого
берега, но от дали не видно кто, слышны женские голоса, смех, хлопанье рук
по воде.
   Њальчик, которого зовут —унЯ, тоже  садитсЯ  и,  обнЯв  руками  колени,
смотрит на  противоположный  берег.  Ћн  кажетсЯ  таким  далеким,  уютным.
‡атевают спор: кто купаетсЯ на том берегу?  ‚глЯдываютсЯ  напрЯженно,  изо
всех сил и высказывают  предположениЯ.  —унЯ  говорит,  что  купаютсЯ  его
родичи, Џетуху кажетсЯ, что ѓрафинЯ со своими собачками, а Ђлеша говорит -
ѓалька ЃольшаЯ. ‘порЯт, горЯчатсЯ. ‘аша тоже, приставив ладонь  к  глазам,
заслонЯЯсь от солнца, от блеска  реки,  пытаетсЯ  что-то  увидеть  на  том
берегу, но, как ни  напрЯгает  зрение,  как  ни  прищуриваетсЯ,  не  может
разглЯдеть ничего кроме лиловатой каймы леса над полосою реки и поэтому не
участвует в споре. Ћн близорук, у него даже есть очки; правда, надевает их
редко, только в  кино.  ‡ато  слух  у  него  превосходный.  Џрислушавшись,
различает  чей-то  знакомый,  высокий   и   звонкий   голос:   "Ќемедленно
возвращайсЯ!" ‚ероЯтно, мать ѓальки Ѓольшой командует с берега.
   - ѓалька ЃольшаЯ уехала, - говорит —унЯ. - ќто мои полоскаютсЯ.
   - Људа уехала? Ѓреши!
   - “ехала, - говорит —унЯ и не добавлЯет ничего. Ќо все ему  верЯт.  …го
отец комендант. Ћни живут в домике лесничества.
   - Ќе бреши, —унЯвый... - лениво тЯнет Ђлеша, но видно, что спорить  ему
неохота.
   - Ђ Я видал, как они документы жгли.
   - Љакие документы?
   - Ѓумаги всЯкие, письма. ‘лышим вдруг, с ихней  террасы  гарью  пахнет.
Њать говорит: полезай на чердак, посмотри в щелку, чего делают. Ђ Я  часто
в щелку смотрел. ѓальку видел, мамашу ее видел, старичка ихнего,  они  его
купали по выходным. “ него тут все висит, как трЯпочки.
   - Ќу, дальше что?
   - Ђ то, что ѓалькина мать бумаги жгла. Ќа керосинке.
   Ќаступило молчание - не знали, что сказать. ’айнаЯ тоска  томила  ‘ашу.
Ќичего плохого не случилось в его жизни, но захотелось  домой  -  а  вдруг
пришла телеграмма? Џравда, теперь уже все равно. Џарад прошел.
   - ЏодглЯдывать, между прочим, не-хо-ро-шо, - говорит Ђлеша.
   - Џодумаешь! Ћни все равно уехали.
   - ‚от бродЯга, все знает точно! - усмехаетсЯ Ђлеша. - Џервое лето живет
и все знает точно. Њожет, ты шпион? ‚ щелки подглЯдываешь и все знаешь?
   - Ќаверное, шпион! - смеетсЯ Џетух.
   —унЯ вскакивает на ноги.
   - Љто шпион? - ‹ицо его покраснело. Ћн стоит, сжав кулаки.
   - „а ты.
   - џ?
   - Ќу ты. Ђ дальше? - Њальчик в красных плавках поднимаетсЯ на ноги.  Ћн
немного ниже —уни, но шире в плечах.
   - „урак ты, - —унЯ зло сплевывает и, не желаЯ того, попадает  на  босую
Ђлешкину ногу.
   - ‡а плевок ответишь, - говорит Ђлеша, поднимаЯ правую ногу, на которую
попал плевок, и намереваЯсь ударить именно этой, опозоренной ногой.
   - Ђ ты за шпиона ответишь! - кричит  —унЯ  и  убегает.  Џробежав  шагов
двадцать вдоль берега по траве, он останавливаетсЯ и  кричит:  -  ‘ами  вы
шпионы! “ вас весь участок шпионский! ќй вы, шпионы, шпионы, шпиончики!
   - Ќу смотри, —унЯвый, мы тебе навтыкаем, - грозит кулаком Ђлеша.
   - Ќа площадку не приходи, - добавлЯет Џетух.
   —унЯ скоком прыгает в воду и плывет, суматошно махаЯ  руками,  брызгаЯ,
торопЯсь, как видно, в большом страхе. Ћтплыв  немного,  поворачиваетсЯ  и
кричит:
   - ќй вы, пончики-шпиончики! - ’рое оставшихсЯ на берегу  мечут  в  него
комьЯ сухой глины, мечут в спешке, не целЯсь, и  все  мимо.  —унЯ  нырЯет,
спасаЯсь от пуль. Ќаверное, сам себе представлЯетсЯ  —апаем,  потому  что,
выныриваЯ на миг, орет истошно: - ‚ре-ешь! Ќе возьме-ешь!
   Њальчики один за другим бросаютсЯ за ним в  погоню.  Ќа  середине  реки
Џетух догонЯет его, но в глазах —уни такой испуг и мольба, что у Џетуха не
подымаетсЯ рука делать —уне "ауп" и он лишь презрительным жестом,  ладонью
плещет —уне в лицо и говорит:
   - ‹адно, живи.
   ‚се  четверо  почти  одновременно  доплывают  до   берега;   задыхаЯсь,
отплевываЯсь и ковылЯЯ по мелким камушкам, выбираютсЯ на гладкий песок,  и
первое,  что  ‘аша  видит,  -  знакомаЯ  рыжаЯ  собачонка,  прыгающаЯ   от
нетерпениЯ.
   - Ћни менЯ топить хотели! €  дразнили  шпионом!  -  счастливым  голосом
заливаетсЯ —унЯ.
   Ќа песчаном склоне сидЯт двое: усатый бритоголовый отец —уни  по  имени
Џоликарпыч в черных трусах и толстаЯ мать —уни в  чем-то  голубом,  белаЯ,
необмернаЯ, в круглых складках. Њать —уни улыбаетсЯ,  отец  тоже  смеетсЯ,
лицо у него, как у кота, усатое.
   - ќто как такое - топить? ђазве нынче дозволено топить?
   Ћн хихикает, машет костлЯвой рукой и пытаетсЯ встать. ђЯдом с  ними  на
одеЯле еда в тарелках, патефон. Ќаигрывает "Њарфушу". Ќе с  первого  раза,
но все же отец —уни поднимаетсЯ  и  делает  шаг  к  воде,  Џетух  и  Ђлеша
бросаютсЯ наутек. Ђ ‘аша не умеет убегать, стоит как вкопанный. Ћтец  —уни
приближаетсЯ к нему, по-прежнему улыбаЯсь плоским  кошачьим  ртом,  весело
играЯ глазами, и вдруг цепкой рукой хватает ‘ашу за ухо.
   - ќто почему такое - топить? ђазрешение имеете? Ѓез  разрешениЯ  никому
ничего нельзЯ... Ќи-ни... Ќе дозволЯю... - бормочет он, закручиваЯ  ‘ашино
ухо с такой силой, что боль пронизывает ‘ашу от головы до пЯт.
   - Ѓеги! Ѓеги! - кричат Џетух и Ђлеша.
   Ќо вырватьсЯ из железной руки невозможно.  €  пожаловатьсЯ  на  ужасную
боль нельзЯ. Џоэтому ‘аша молчит, стискивает зубы, на глазах его выступают
слезы. Џатефон наигрывает: "Њарфуша все хлопочет, Њарфуша замуж  хочет..."
Ћтец —уни гнет ‘ашину голову к земле, все  ниже,  ниже,  стараЯсь  вырвать
крик о пощаде, но ‘аша готов умереть, но не закричать. "€ будет вернаЯ она
жена..." Ћтец —уни бормочет:
   - ‘казано, топи, говорЯт, щенЯт, пока слепые...  ’ак  что  разрешают...
Њожно... Џожалуйста...
   -  Ћтпусти  мальца,  -  слышит  ‘аша  голос  женщины.  -  Ћн  без  тебЯ
нахлебаетсЯ.
   Џальцы разжались, и ‘аша, оглушенный болью,  карабкаетсЯ  по  песчаному
склону наверх. ’ам на скамейке  над  обрывом  сидЯт  сестра  и  мама.  Ћни
смотрЯт  странно,  холодно,  не  возмущаютсЯ  Џоликарпычем,  не   выражают
сочувствиЯ, не восхищаютсЯ его мужеством.
   - Њы зовем тебЯ полчаса, - говорит мама. - ’ы не слышал?
   - Ќет, - говорит ‘аша.
   - Џойдем, быстро позавтракаешь, и поедем в Њоскву.
   - ‚ Њоскву? - удивлЯетсЯ ‘аша. - Ѓудем ждать телеграмму?
   - Ќет, - говорит мама. - ’елеграмму ждать не будем.  Џросто  поедем  на
несколько дней. “ менЯ там дела.
   ‘аша видит, они  обе  уже  одеты,  сестра  в  своей  красной  кофте,  в
войлочной кавказской шлЯпе и с сумкой, в которой книги. Ћн оглЯдываетсЯ на
реку, на луг, на все это просторное, солнечное, что он должен покинуть  на
несколько дней. Ѓлестит в искрЯщемсЯ плеске река, белым  сахарным  куполом
стоит над лугом, над  избами  в  мареве  горизонта,  над  невидимым  полем
’ушинского аэродрома круглобокое кучевое облако.  Ћно  не  испарилось,  не
исчезло в синеве до сих пор; по-прежнему в августе белаЯ гора  возвышаетсЯ
над старым деревенским аэродромом, над многоэтажными домами, над излучиной
реки,  одетой  в  гранит,  чуть  заметно  под  напором   западного   ветра
передвигаЯсь к востоку, к центру  Њосквы,  и  вслед  за  облаком  медленно
передвигаетсЯ точно такаЯ же, как когда-то, легчайшаЯ прозрачнаЯ  тень,  и
машины внизу то нырЯют в эту прозрачность, то  выскакивают  на  солнцепек,
сверкаЯ черными и салатными лакированными частЯми, летЯ  серебрЯной  дугою
шоссе в ереметьево, в ‹ондон, в ‚ену, в Ѓомбей, в Љуала-‹умпур.  Ќадо  ли
вспоминать? Ѓог ты мой, так же глупо, как: надо ли жить? ‚едь вспоминать и
жить - это цельно, слитно, не уничтожаемо одно без  другого  и  составлЯет
вместе некий глагол, которому названиЯ нет.


        –…Ќ’ђЂ‹њЌ›‰ ЏЂђЉ

   ќто вот что: шаркающаЯ толпа на знойном асфальте, гул  голосов,  клочьЯ
музыки отовсюду, ее пух, ее сор, музыкальные  перышки  летают  в  воздухе,
невидимые оркестры где-то выбивают свои  перины,  обертки  мороженого  под
ногами, в урнах сам собой загораетсЯ мусор, растекание толпы, человеческий
вар в лабиринтах аллей, краткие спазмы, тугаЯ  пульсациЯ,  запахи  листвы,
сигарет, потных тел, шашлыков,  гниловатой  воды  пруда,  вокруг  которого
валунами сидЯт  бетонные  лЯгушки,  тихаЯ  поднебеснаЯ  жизнь  гигантского
колеса, закупоренные в люльках счастливцы, чье-то бормотание  в  микрофон,
хохот перед зеркалами, в которых страшно себЯ узнать,  гром  динамика  над
площадкой, охотничий  бег  милиционера,  нырЯющего  в  толпе,  постепеннаЯ
тишина, шепот деревьев, одинокие озабоченные собаки  в  пустынных  аллеЯх,
запах реки и лип, из-за куста  рЯбины  выпадение  серолицего  человека  со
спущенными штанами, хлопок выстрела, надвигаетсЯ  вечер,  прохладой  дышит
овраг, лучше обойти его стороной, все это  неизведанный  континент,  здесь
есть свои джунгли, свои пещеры, свои коварные туземцы, добрые  незнакомцы,
здесь сочитсЯ, пресекаЯсь, чахлым ручейком мое детство...
   џ живу неподалеку, мой дом безлюден. ЉончаютсЯ  уроки  в  школе,  и  Я,
вместо того чтобы бежать домой - что там делать, в пустыне комнат? - иду к
‹евке ѓордееву, который живет во флигеле во дворе больницы, мы  садимсЯ  в
палисаднике за дощатый "козловый" стол, вечерами  тут  забивают  козла,  и
дуемсЯ в шахматы до потемок, пока мужики не прогонЯют нас. ‹евка  страстно
любит шахматы. џ тоже люблю, но меньше.  Њогу  без  них  обойтись.  €ногда
играю с ним безо всЯкой охоты, просто потому, что он  пристает.  ‹евка  не
похож на  шахматиста,  он  похож  на  хулигана:  мордастый,  широкоскулый,
белобрысаЯ челка, хмурый  из-подо  лба  прищур.  €  ходит  он  хулиганской
раскачкой. Ќо раскачка оттого, что ‹евка  чуть  хромоват,  щуритсЯ  он  от
близорукости,  а  широкие   скулы   обманчивы   -   человек   он   мЯгкий,
нерешительный, даже, пожалуй, трусоватый. Њать свою  он  почитает,  отчима
побаиваетсЯ, хотЯ отчим больной и жалкий, никакого вреда сделать не может,
а ребЯт ‹евка сторонитсЯ. Ћни его дразнЯт: "ќх, ѓордей! „ать  по  мордей?"
Ћднако в шахматной игре ‹евка смел и упорен, что менЯ удивлЯет.  ‘ражаетсЯ
он до последней пешки. ‹евкина мать кормит нас обедом. ‹евка  приносит  из
дома тарелки, бросает на дощатый  стол  батон,  чтобы  рвать  руками,  так
вкусней, и мы хлебаем суп, рвем батон, едим замечательную пшенную кашу или
жареную картошку, не отрываЯсь от шахмат. ‹евкина мать, ЂгниЯ  ‚асильевна,
спрашивает одно и то же: "Ђ твои родители где ж?" -  "‚  командировке",  -
отвечаю Я. "‚она как! - говорит она с некоторым  изумлением,  будто  слыша
впервые. - ‘ кем же ты проживаешь?" - "‘  бабушкой".  -  "‚она  как..."  -
‹евкина мать продолжает тихо изумлЯтьсЯ  и  покачивает  лобастой  головой,
желтовато-смуглой, похожей на грушевидную реторту  из  нашего  химического
кабинета, мне такие головы  не  нравЯтсЯ,  и,  покачиваЯ  ею,  она  шепчет
неодобрительное. ЏонЯть нельзЯ, к кому неодобрение относитсЯ - ко  мне,  к
бабушке, к родителЯм, уехавшим в командировку, или к  кому-то  еще.  ЂгниЯ
‚асильевна работает медсестрой в  больнице,  и,  слава  богу,  времени  на
разговоры у нее мало. Ћна прибегает на  полчаса  среди  днЯ,  готовит  еду
‹евке, кормит ‘танислава ‘еменовича, ‹евкиного  отчима,  который  лежит  в
темной комнате на кровати и ничего не хочет: ни работать,  ни  читать,  ни
писать, ни разговаривать, ни слушать радио. ‚ этом заключаетсЯ его болезнь
- ничего не хотеть. ‚ечерами он запрещает зажигать свет,  и  ‹евка  делает
уроки на кухне.
   ‘танислав ‘еменович работал  до  болезни  на  фабрике  гравером.  ‹евка
рассказывает: мать  взЯла  отчима  прЯмо  из  больницы,  он  почти  совсем
поправилсЯ, врачи хотели выписывать, да было некуда. ‚ одиночку  ‘танислав
‘еменович жить не мог, а жена от него почему-то отказалась. „аже в дом его
не пускала. ЋсталсЯ он без  кола  без  двора,  иди  куда  хочешь,  хоть  с
Љрымского моста в воду, и ‹евкина мать его пожалела. Ѓыло это  давно.  Њой
друг ходил тогда в первый класс. ‘танислав ‘еменович иногда чувствует себЯ
превосходно, читает газету, разговаривает здраво и  даже  работает:  режет
печати длЯ собственного удовольствиЯ или по заказу, длЯ любителей.  Ђ  еще
работает за столом,  пишет  что-то  в  конторской  книге.  €ногда  уезжает
куда-то, нарЯдившись как можно лучше, в белой рубашке, с галстуком,  берет
зонт, портфель, туда засовывает одну или  две  из  своих  конторских  книг
(‹евка говорит, что в этих книгах он ведет  научные  изысканиЯ),  надевает
галоши и пропадает на целый день. Ћбычно возвращаетсЯ еле живой, с темным,
мрачным лицом, вешает портфель на гвоздь, ложитсЯ на кровать и погружаетсЯ
в молчание. € опЯть какаЯ-то пружинка ломаетсЯ в нем, он не  желает  утром
вставать, поворачиваетсЯ к стене, накрываетсЯ с головой, только черноватый
курчавый клок торчит из-под одеЯла, свет велит гасить, окно  занавесить  и
может лежать так впотьмах часами, как будто спит,  но  на  самом  деле  не
спит. Ћднажды Я слышу фразу, которую он тихонько, но Ясно произносит, лежа
лицом к стене: "Ћни надеютсЯ, что Я..." € еще много  раз  шепотом,  как-то
трезво посмеиваЯсь: "Ћни надеютсЯ, конечно... на что, что Я..." џ не  знаю
и не пытаюсь понЯть, кто _они_, которые почему-то надеютсЯ  на  ‘танислава
‘еменовича.
   ‘танислав ‘еменович - невнЯтнаЯ принадлежность  ‹евкиной  жизни.  ‚роде
барометра, который висит в прихожей  длЯ  неведомой  надобности.  ‹евка  в
барометре ничего не понимает, никто  не  понимает,  но  все  привыкли,  не
замечают, барометр должен  висеть  в  прихожей.  ЂгниЯ  ‚асильевна  должна
бегать с чемоданчиком на уколы. Њы с ‹евкой должны с отвращением  готовить
уроки, играть в шахматы, протыриватьсЯ без билета в кинотеатр  "Ђвангард",
пролезать сквозь пролом в железной ограде в парк.  Ђ  ‘танислав  ‘еменович
должен лежать в темной комнате и болеть. € правда, он невероЯтно  больной!
Ћднажды увидел его в трусах - ноги у него как палочки...
   ‚ечером ЂгниЯ ‚асильевна возвращаетсЯ  с  работы,  мы  все  еще  стучим
фигурами, лупим по двадцать партий без передыха, хотЯ Я  вполне  могу  без
этого обойтись, и ‹евкина мать вновь принимаетсЯ за свое:  "Ђ  твоЯ  бабка
где работает?" џ отвечал ей тысЯчу раз!  Ќо  страннаЯ  женщина  продолжает
пытать: "Џриходит, говоришь, поздно? € ты  все  один?  ќкой  ты  неудалый.
Ќеужто другой родни у вас нет?" Ћна не обращает вниманиЯ на наше шахматное
безумие - моЯ бабушка давно бы отнЯла шахматы, может, выбросила бы доску с
фигурами в окно, как выбросила однажды великолепный самодельный арбалет, -
она не замечает  того,  что  мы  пропадаем  в  парке  до  ночи,  воюем  со
сторожами, скрываемсЯ от милиции, уроки наши  в  загоне,  учимсЯ  мы  хуже
некуда, ее это не интересует, она никогда не расспрашивает о  школе,  зато
ее интересуют пустЯки. "‘кажи-ка, не могла бы твоЯ бабка достать, случаем,
маленьких попугайчиков? ‘трасть хочу маленьких попугайчиков! ‘егоднЯ  один
больной рассказывал..." …е желаниЯ, новости, страхи имеют  один  источник:
"‘егоднЯ больной рассказывал". ‹евка называет  ее  _чулида_.  ‘ловцо  это,
которое Я ни прежде, ни после в своей жизни не слышал, означает,  наверно,
и несуразность, и придурковатость, и какую-то нелепую, комическую доброту,
не имеющую границ.
   ’о она приводит блохастого пса с перебитыми  лапами,  то  какого-нибудь
уличного гнилоглазого кота. ’о  в  две  комнаты,  где  повернутьсЯ  негде,
втискиваетсЯ  и  живет  полмесЯца  орава  родственников  из  тьмутаракани,
‹евкина мать спит на полу. Ђ то говорит мне: "‘лушай-ка,  а  живи  у  нас,
хотишь?" ‹евка рад. …му главное - в  шахматы  резатьсЯ  с  утра  до  ночи.
"‘оглашайсЯ! Ќе бойсь. ЊоЯ чулида все тебе купит, чего  надо.  Ћна  знаешь
какаЯ трудолюбиваЯ..."
   ‡наю, она и после работы, и в выходной тормошитсЯ, бегает, ни минуты не
отдохнет, кому банки, кому постирать, кому укол сделать,  на  это  великаЯ
мастерица. „октора говорили: "‹учше Ђгнии во всей Њоскве медсестры нет!" Ђ
‹евка насмешничает: "Њамаша икру мечет". „а как  было  не  метать?  ќто  Я
теперь понимаю. ‘реди ночи стучат: "ЂгниЯ дома?  ЂгниЯ,  умолЯем!  Џросим!
‡аплатим сколько хотите! ЂгниЯ,  милаЯ!  Ћн  только  вам  доверЯет!  Њожно
попросить товарища Ђгнию?"
   ‚се так туго сплелось, так крепко перевЯзано одно с другим,  как  будто
не может существовать  отдельно:  доброта  и  безвыходность,  ликование  и
печаль, сладчайшаЯ радость и смерть, и прочее, прочее, что  кажетсЯ  таким
далеким. Ќапример, парк и больница. ’ам люди веселЯтсЯ, здесь страдают,  а
граница между тем и другим - ветхий  забор  из  тонких  железных  прутьев.
‘тоит его перелезть, и вы там. џ понЯл это давно. ’оска - это  хлам  осени
под  ногами,  музыка,  толпа  на   набережной,   красные   фонари,   скрип
дебаркадера. Ћпустелый дом - это дощатый стол, игра в шахматы до одурениЯ,
усталаЯ надоедливаЯ женщина с некрасивой головой, похожей  на  грушу.  ќто
чужое горе и ненужнаЯ доброта.
   џ живу на окраине, где новые дома стоЯт вразброс,  напоминаЯ  громадные
одинокие сундуки, и хожу в школу в здании старой  гимназии,  теперь  этого
зданиЯ нет,  на  его  месте  стоит  фиолетово-зеленый  небоскреб  Љомитета
‘тандартов. Ќапротив школы, через улицу, прЯчутсЯ за оградой, за деревьЯми
- они прЯчутсЯ и поныне,  как  прЯтались  двести  лет  назад,  -  скучные,
нищенской желтизны каменные дома больницы, а сразу за ними,  за  двориком,
где мы дуемсЯ в шахматы, спуск  с  холма,  начинаетсЯ  парк,  его  тыльнаЯ
сторона, мусорные  задворки,  непролазнаЯ  чаща,  овраги,  свалки,  ржавое
железо, обрывистые тропки, по которым надо прыгать или мчатьсЯ  стремглав,
наподобие  горных  козлов,  или  же  крастьсЯ  с  осторожностью  индейцев,
прислушиваЯсь к малейшему хрусту веток. Љогда вечером на эстраде  пиликает
оркестр или гремит динамик на танцплощадке,  в  ‹евкином  флигеле  -  если
ветер с реки -  бывает  хорошо  слышно,  и  ‘танислав  ‘еменович,  сев  на
кровати, закрыв уши ладонЯми, шепчет: "‘обачьЯ свадьба..."
   „о менЯ долетает шепот ‹евкиной матери: "‘тась, а ‘тась, дать  поесть?"
Њолчит. "‘тась, щец налить?" Њолчит. Ќо, верно,  качает  отказно  головой.
"Ќичего не хотишь? —айку? Ђ в сад  посидеть?"  „олго  тихо,  потом  прыск,
смешок: "Ђ менЯ хотишь?" „огадываюсь об ужасном, сердце мое  колотитсЯ,  Я
впиваюсь слухом - ничего услышать не могу, не желаю, от страха и  унижениЯ
бросило в пот, и все же впиваюсь помимо воли, - однако  по-прежнему  тихо,
кровать не скрипит, ничьего дыханиЯ не слыхать, потом глухой,  как  ведро,
голос: "“брать хочу..." - "Љого?" - "Њузыку".  -  "‡ачем?  ѓде?"  -  ахает
‹евкина мать. ЋпЯть голос ведра: "‚езде убрать. Ќе нужна..."
   Ђ как-то вижу, сидит рЯдом с ним на кровати, жмет его голову  к  груди,
гладит по впалой щеке, а сама в  окно  глЯдит,  плачет...  Ћтчего  плачет?
‡абыл, не помню, не догадалсЯ, не знал никогда. ’еперь правды не откопать.
‘колько лет прошло. Ќет их никого во флигелечке, старом  голицинском,  длЯ
челЯди, крашенном вечной охрой, ни  ‹евки,  ни  его  матери,  ни  больного
‘танислава ‘еменовича,  ни  племЯнницы  по  имени  Њиньона,  никого.  ‘нег
почернел, зима кончилась, парк закрыт, и музыка замолчала - каток растаЯл,
- и тут возникла Њиньона, которую  звали  Њинкой.  €з  города  ЊелитополЯ.
‹евкина двоюроднаЯ сестра. …й лет шестнадцать, а может быть, восемнадцать,
круглаЯ сирота, родители куда-то делись, не помню  отчего  и  куда.  ‹евка
сказал: _чулида_ в Њелитополь уехала,  чтоб  сеструху  в  детский  дом  не
забрали. ‚ернулась через неделю,  с  нею  рыжаЯ  девчонка,  лицо  длинное,
бледное, глаза черные, как у цыганки, идет с  чемоданчиком  горделиво,  на
Ђгнию не глЯдит, как будто постороннЯЯ, а ЂгниЯ два громадных узла тащит.
   Џоселилась Њиньона в кладовке под лестницей,  там  всЯкий  скарб  стоЯл
ломаный. Ђ весной,  когда  открылсЯ  парк  -  открываетсЯ  он  обыкновенно
Џервого маЯ длЯ народных гулЯний, но павильоны  начинают  работать  спустЯ
недели две, - устроили Њиньону в павильон "„осуг": выдавать игры, шахматы,
домино. ‘идела там с двенадцати до позднего вечера, а мы с ‹евкой бегали к
ней в гости. ‘начала бегали просто так, брали детский бильЯрд или шахматы,
играли с двумЯ мальчишками, со взрослыми, часто с одним старичком, который
давал нам фору конЯ, всегда выигрывал и угощал нас  мЯтными  конфетами,  а
потом пришлось бегать в "„осуг" чуть ли не каждый вечер - охранЯть  Њинку.
Џотому что к  ней  приставали.  Ќу,  не  только  хулиганы,  просто  всЯкие
мужчины, шахматисты и бильЯрдисты. ‚едь  она  была  красавица.  €  мы  это
понимали и понимали, почему к ней пристают, и нам было ее очень жалко. Ћна
никогда нас ни о  чем  не  просила,  просила  ЂгниЯ  ‚асильевна:  "ђебЯта,
пойдите к Њиньоночке пораньше, а то у менЯ душа неспокойнаЯ!"  -  и  Њинка
радовалась, когда мы влетали в поздний  час  в  павильон  и  рассаживались
по-хозЯйски в креслах, хватали журналы, шахматы, углублЯлись в свои дела и
всем независимым видом показывали Њинке, что и она  может  сколько  угодно
заниматьсЯ своими делами, может нас не замечать, не знакомить с мужчинами,
которые всегда крутились возле ее  столика,  говорили  любезности,  разную
чепуху, но пусть знает, _на всЯкий случай мы тут_.
   ‹евка ходил с большой палкой, а у менЯ в кармане лежал бронзовый  ножик
длЯ разрезаниЯ книг, похожий на настоЯщий кинжал. € Њинка, правда,  иногда
не замечала нас до последней минуты, когда  уже  пора  уходить,  а  иногда
говорила кому-то: "Ђ вот  мой  брат  ‹ев!  Ђ  вот  его  товарищ!"  Њужчины
поглЯдывали на нас безо всЯкого интереса. Ќекоторые фальшиво улыбались,  а
один неприЯтный субъект,  приезжавший  на  велосипеде,  брюки  его  всегда
засунуты в носки, сказал гадкую фразу: "Њальчики,  уже  поздно,  вам  пора
спать". € как было здорово, когда  он  предложил  Њиньоне  сесть  на  раму
велосипеда - он, мол, довезет ее  домой,  -  а  она  отказалась!  "Ќет,  -
говорит,  -  менЯ  пришли  встречать,  а  Я  поеду  на   велосипеде?   ќто
невозможно". ’от обиделсЯ и ворчал: "Љто их просил  приходить?  Џодумаешь,
телохранители, ерунда какаЯ..."
   Ђ сначала Њиньону все жалели, потому что она много плакала. ‡апретсЯ  в
чулане, никого не пускает. …е зовут, в дверь стучат, умолЯют и  упрашивают
- ‹евкина мать никогда ни на кого не сердилась, ругатьсЯ  не  умела,  даже
говорить громко не могла, а все только шепотом, - Њиньона  не  отзываетсЯ.
Џугались сначала, не обижаетсЯ ли? Ќе больна? ‚едь  ‹евкина  мать  никогда
прежде Њиньоны не видела, почти ничего о ней не знала, только  кое-что  из
писем сестры,  Њиньониной  матери,  и  вдруг  схватилась  единым  духом  и
понеслась в Њелитополь, а спросить - зачем? „лЯ чего чужую девчонку,  хотЯ
и родственницу, седьмаЯ вода на киселе, в свою  семью  брать  и  в  чулане
селить? ’еперь подумаешь: ни черта не понЯтно, блажь какаЯ-то, вздор...  Ђ
тогда все было понЯтно. € даже: _никак  иначе  нельзЯ_.  Њозги-то  легкие,
недоспелые,  одно  светлое  и  доброе  на  уме,  и  жизнь   представлЯетсЯ
лучезарной, несмотрЯ на боль, на страданиЯ. ќто  потом  уж,  спустЯ  годы,
сообразишь вдруг и ужаснешьсЯ: как же все удалось?  Љто  же  они  -  мы  -
этакую глыбищу переворотили? € Я ведь осталсЯ  один,  и  менЯ  покидали  в
рассветных  сумерках,  а  потом,  когда  возникла  тетЯ  ЊарусЯ,   забытаЯ
родственница, - никогда не знал в точности степени мифического родства!  -
мне, дураку, бесконечнаЯ доброта и наивнаЯ  отвага  показались  в  порЯдке
вещей.  Ќу  вот.  ЂгниЯ  стучит,   волнуетсЯ,   вскрикивает   полушепотом:
"Њиньоночка, ты здорова?" Ќаконец дверь  отворитсЯ,  по  Њинке  ничего  не
видать, лицо лишь чуть бледнее обычного, глаза черные  затуманены,  глЯдЯт
не мигаЯ. Ќо, хоть и не видать, догадатьсЯ можно, что плакала. Ќа это  она
большой спец: одними губами, взглЯдом  беглым,  секундным  умеет  показать
одно, дать понЯть о другом и намекнуть еще на что-то. "Њиньоночка,  неужто
опЯть  слезилась?"  -  всполошитсЯ  ЂгниЯ,  в  лице  жар   мгновенный   от
сочувствиЯ. Њинка отрицает: "Ќет, тетЯ ЂгниЯ, не волнуйтесь, пожалуйста...
ничего подобного..." Ќо что-то  в  слабой  улыбке,  в  ускользающем  взоре
выдает - плакала. Ќе хочет признаватьсЯ, потому что горда.
   ‚ Њелитополе Њинка жила в большой квартире, а  тут  чулан  без  окон...
‹евка так и понимал ее горе, а Я понимал иначе. Њне казалось, Я  знаю  все
ее мысли, угадываю вздохи, понимаю, почему она запираетсЯ в  чулане  и  не
желает никому отворЯть, но, когда она сказала: "’ы счастливый, у тебЯ есть
бабушка", - Я изумилсЯ этим словам и подумал, что лишь теперь понЯл ее  до
конца. Њне и в голову не приходило, что Я  счастливый!  ‹евкина  мать  так
Њиньонку жалела, что уступила ей свою кровать  в  комнате,  а  сама  стала
спать в чулане. Њне, говорит, все равно, на каких досках  храпеть,  Я  как
колода валюсь, бесчувственнаЯ. „а и когда спать? …е и ночью дергали, то  в
больницу, то к кому-нибудь домой, укол  срочный...  ‚  Њелитополе  Њиньона
училась в музыкальной школе, играла на пианино  -  играла  прекрасно,  сам
слышал, ее в нашу  школу  позвали  однажды  на  пионерский  костер,  ЂгниЯ
постаралась, обещали какого-то кумача дать, так  Њинка  целый  вечер  одна
барабанила, хоть бы что, все поразились! - и в ‹евкином  доме  без  музыки
она,  конечно,  скучала.  ЂгниЯ  выпросила  у  какого-то  больного  старую
мандолину.  €  вот  вечерами  Њиньона  на  кровати  с  мандолиной,  волосы
распущены, как у русалки, дренькает чуть слышно и слабым голосом напевает.
“ж так слабо, что слов не  понЯть.  Џотому  что  ЂгниЯ  просит:  "’ихочко,
тихочко. Ђ то ‘тасю беспокойство..."
   ’ут ЂгниЯ разрывалась: и Њинке радость дать, и ‘танислава ‘еменовича не
мучить. Ћн от музыки мучилсЯ. Љак заиграет внизу  оркестр,  он  за  голову
хваталсЯ или зубами начинал скрипеть. Ќо к мандолине как-то быстро привык,
сперва  просто  слушал,  безучастно,  не   выказываЯ   ни   протеста,   ни
неудовольствиЯ, потом стал  просить:  сыграй  то  или  это.  €  когда  это
случилось  впервые  и  ‘танислав  ‘еменович,  услыхав  музыку,   не   стал
содрогатьсЯ, кривить лицо и бормотать злобное, а сел на кровати, смотрел в
окно померкшими  глазами,  слушал  терпеливо,  потом  попросил:  "Ќет,  ты
сыграй, что  давеча  играла,  когда  дождь  шел",  -  ‹евкина  мать  очень
обрадовалась.  ‚се  обрадовались.  Џотому  что  человек   вдруг   _чего-то
захотел_. € стала  Њинка  по  его  просьбе  в  свободное  времЯ  играть  и
разговаривать с ним, и он ей стал отвечать, рассказывать про то, что он  в
своих конторских книгах писал; была там какаЯ-то тайна,  о  чем  Я  смутно
догадывалсЯ, не о самой тайне, а о том, что  писанина  его  неспроста,  не
только  ради  исторической  справки.   ‡аголовок   у   него   был   такой:
"€сторическаЯ справка",  это  Я  сам  читал.  Ќа  одной  конторской  книге
наклеена бумажка и на ней чернилами: "€сторическаЯ справка". —то-то насчет
прошлого Ќескучного сада и Џервой градской  больницы.  Ќас  с  ‹евкой  это
совсем  не  интересовало,  а  ЂгниЯ  ‚асильевна  полагала,   что   занЯтиЯ
‘танислава ‘еменовича есть признак болезни, и потому, когда он садилсЯ  за
свой гроссбух, огорчалась еще сильнее, чем когда он тихо и молча  лежал  в
потемках. "ѓосподи, - шептала она, глЯдЯ с великим состраданием,  -  пошла
писать губерниЯ..."
   Ќикто не желал вникать в его писаниЯ, считаЯ их  вздором  безумца,  да,
может, они таковы и были, а когда он  собирал  свои  книги  в  портфель  и
уходил куда-то с важным видом, мы с  ‹евкой  хихикали.  Џомню,  что  графа
Ћрлова он за что-то ругал и что  дом  Ћрлова  стоЯл  на  месте  теперешней
больницы. …ще помню: у графа  была  племЯнница,  необыкновенно  богатаЯ  и
некрасиваЯ, она так и не вышла замуж, потому  что  подозревала  женихов  в
том, что зарЯтсЯ на богатство. ќто все, что  застрЯло  в  памЯти,  обрывки
случайно слышанного. Ќо Њиньона  почему-то  хотела  обо  всем  этом  знать
подробно, и он ей рассказывал, даже иногда  читал  из  своих  трудов,  они
ходили по больничному двору,  гулЯли  в  парке,  в  Ќескучном,  и  он  все
объЯснЯл и показывал. € потом как-то вдруг  выздоровел.  ќто  произошло  в
течение одного лета. ‚ начале июнЯ, когда Я уезжал из Њосквы, он  был  еще
болен, а в сентЯбре, когда Я вернулсЯ,  он  был  уже  здоров  и  ходил  на
службу. ‚ сентЯбре началась война. ѓитлер напал на  Џольшу.  ‚  парке  все
было как всегда -  медленно  вращалось  колесо,  шумели  деревьЯ,  утиными
голосами кричали речные трамвайчики, люди в белых рубашках толпились возле
силомеров и, хохоча, лупили кулаками что есть  мочи  по  черной  блестЯщей
бабке. ‚ павильоне "„осуг" женщина с  пышной  рыжей  прической  сидела  за
столиком и, красиво подперев  пальцами  голову,  читала  книгу;  в  первую
минуту Я не узнал Њиньону.
   Ќе помню почему, но дружба с ‹евкой стала понемногу  гаснуть.  ЉажетсЯ,
нам наскучили  шахматы.  џ  увлексЯ  чем-то  другим.  Ћн  стал  дружить  с
‚олодькой Ђгабабовым, здоровенным детиной, второгодником, который ходил  в
парк на танцплощадку  и  знакомилсЯ  с  девчонками  старше  нас.  Ћн  умел
танцевать. Ђ ‹евка  таскалсЯ  за  ним,  как  хвостик,  и  пыталсЯ  учитьсЯ
танцевать,  что  выглЯдело  смехотворно,  ибо  он  был  неуклюж  и  робок,
маленького роста, девчонки танцевать с ним не хотели. Ћднажды Я забрел  на
танцплощадку и увидел отвратительное зрелище: ‹евка танцует! Њне  хотелось
от стыда провалитьсЯ сквозь землю. Ќо ‹евке был нужен тип вроде Ђгабабова,
который мог бы его защищать. ’еперь уж ему никто не говорил: "ќй,  ѓордей!
„ать по морде?" - потому что Ђгабабова боЯлись. Ђгабабов  брилсЯ,  у  него
был бас, как у мужчины. Ћн даже похвалЯлсЯ тем,  что  после  танцев  водит
девчонок в овраг и делает с ними то, что мужчины делают  с  женщинами.  Ќо
тут он, возможно, врал. Њне хотелось так думать. Ѓыла  унизительна  мысль,
что гнусный Ђгабабов, который сам про себЯ не стеснЯлсЯ говорить "Ђгабабов
любит бабов", продвинулсЯ так далеко. ‚прочем, наглыми действиЯми в классе
Ђгабабов пугал менЯ, подтверждаЯ худшие опасениЯ: он мог, например,  легко
и свободно  протЯнуть  руку  и  пощупать  заплывшие  жиром  лопатки  нашей
толстухи Њыльниковой, сидевшей перед ним. € вот этот  неприЯтный  человек,
перед которым ‹евка непристойно холуйствовал (помогал ему по математике  и
физике, то есть,  попросту  говорЯ,  решал  длЯ  него  контрольные),  стал
завсегдатаем в ‹евкином флигеле, а Я почти перестал  там  бывать.  Ћднажды
напросилсЯ поиграть в шахматы - раньше-то бывало наоборот, ‹евка просил, а
Я соглашалсЯ, и то лишь оттого, что в пустом доме была тоска, а теперь  он
с некоторым колебанием согласилсЯ _на полчаса_, не больше,  потому  что  в
пЯть должен прийти Ђгабабов и они куда-то пойдут.
   џ брел знакомым путем через больничный двор с  пожелтевшими  деревьЯми,
под арку, тропой, уложенной старыми камнЯми, между которыми темнела глина,
воздух был сырой, пахнул лекарствами, и мне не хотелось идти  к  ‹евке.  џ
шел через силу. ‚едь Я его когда-то любил. Ћн предлагал жить у него  дома.
Њежду нами не случилось ничего плохого, и,  однако,  Я  чувствовал  -  все
кончилось.  ‹евка,  зеваЯ,   расставлЯл   фигуры,   а   Њиньона   сказала:
"‡дравствуй, Ђлик!" - хотЯ менЯ зовут вовсе  не  Ђлик.  Ћна  забыла.  Ђ  Я
забыл, что у нее черные  ресницы,  как  у  куклы,  и  Яркие  губы.  ‚олосы
темно-рыжие, это Я помнил всегда. Ћна расчесывала их, сидЯ перед зеркалом,
белым гребнем, и волосы трещали.  "Ћго!  -  сказал  ‹евка,  делаЯ  ход.  -
‘колько в тебе электричества". -  "„а,  ‹евик,  -  сказала  Њиньона.  -  џ
электрическаЯ женщина". ‹евка, конечно, ничего не заметил,  но  мне  фраза
Њиньоны не понравилась и не понравилось, что она назвала себЯ женщиной.  џ
играл плохо и проиграл три партии подрЯд. џ все времЯ попадал  в  ловушки,
потому что думал не о шахматах. Џришел Ђгабабов и тут же потребовал, чтобы
Њиньона с ним танцевала. Ћна куда-то спешила, говорила,  что