        ‘ветлана Ђллилуева. „вадцать писем к другу

---------------------------------------------------------------
 ђепринтное воспроизведение изданиЯ 1967 г. Copex Establishment
 OCR: Ђ.Џанфилов (palva@mail.ru)
 Ћригинал текста расположен на http://www.zyworld.com/hot_dog/20pisem/ і http://www.zyworld.com/hot_dog/20pisem/
---------------------------------------------------------------

                                           ЏЂЊџ’€ ЊЋ…‰ ЊЂЊ›


----------------------------------------------------------------------------

     <i>ќти письма были написаны летом 1963 года в деревне †уковке,
     недалеко от Њосквы, в течение тридцати пЯти дней. ‘вободнаЯ форма
     писем позволила мне быть абсолютно искренней, и Я считаю то, что
     написано -- исповедью.
          ’огда мне не представлЯлось возможным даже думать об
     опубликовании книги.
          ‘ейчас, когда такаЯ возможность поЯвилась, Я не стала ничего
     изменЯть в ней, хотЯ с тех пор прошло четыре года, и Я уже теперь
     далеко от ђоссии. Љроме необходимой правки в процессе подготовки
     рукописи к печати, несущественных купюр и добавлениЯ подстрочных
     примечаний, книга осталась в том виде, в каком ее читали мои
     друзьЯ в Њоскве. Њне бы хотелось сейчас, чтобы каждый, кто будет
     читать эти письма, считал, что они адресованы к нему лично.

                                                   ‘ветлана Ђллилуева.</i>

     Њай, 1967 г. ‹окуст ‚аллей.
---------------------------------------------------------------


16 июлЯ 1963 г.

Љак  тихо  здесь. ‚сего  лишь в тридцати километрах  -- Њосква,  огнедышащий
человеческий  вулкан,   раскаленнаЯ  лава  страстей,  честолюбий,  политики,
развлечений, встреч, горЯ, суеты,  -- ‚семирный †енский  Љонгресс, ‚семирный
кинофестиваль, переговоры с Љитаем, новости,  новости со  всего  мира утром,
днем и вечером... Џриехали венгры, по улицам расхаживают киноактеры со всего
света, негритЯнки выбирают  сувениры в ѓ“Њ'е... ЉраснаЯ площадь  -- когда ни
придешь туда -- полна людей всех цветов  кожи, и каждый человек  принес сюда
свою неповторимую судьбу, свой характер, свою душу.
     Њосква кипит, бурлит, задыхаетсЯ, и без конца жаждет нового -- событий,
новостей,  сенсаций, и  каждый  хочет  первым узнать  последнюю новость,  --
каждый в Њоскве. ќто и есть ритм современной жизни.
     Ђ здесь тихо.
     ‚ечернее солнце золотит лес, траву. ќтот лес  -- небольшой оазис  между
Ћдинцовым,  Ѓарвихой  и ђомашково, -- оазис, где  не  строЯт больше дач,  не
проводЯт дорог, а  лес чистЯт, косЯт  траву  на полЯнках, вырубают сухостой.
‡десь гулЯют  москвичи. "‹учший отдых в выходной день", как утверждают радио
и телевидение, -- это  пройти с рюкзаком за плечами и с палочкой в  руках от
станции  Ћдинцово  до  станции   “сово,   или   до  €льинского,  через   наш
благословенный лес, чудесными просеками, через  овражки,  полЯнки, березовые
рощи. ’ри-четыре часа бредет москвич  лесом, дышит кислородом,  и -- кажетсЯ
ему,  что  он  воскрес, окреп, выздоровел, отдохнул  от  всех забот, -- и он
устремлЯетсЯ снова в кипЯщую Њоскву, заткнув увЯдший букет луговых цветов на
полку  дачной  электрички. Ќо  потом он  долго  будет советовать вам,  своим
знакомым, провести воскресенье, гулЯЯ  в лесу,  и все они  пойдут тропинками
как раз мимо забора, мимо дома, где живу Я.
     Ђ Я живу в этом лесу, в этих краЯх, все мои тридцать семь лет. Ќеважно,
что менЯлась моЯ  жизнь и  менЯлись эти  дома -- лес все тот же,  и “сово на
месте, и деревнЯ Љольчуга, и холм над  ней, откуда  видна всЯ окрестность. €
все те же деревеньки, где  берут  воду из  колодцев и готовЯт на керосинках,
где в доме за стеной мычит корова  и квохчут куры, но на серых убогих крышах
торчат  теперь  антенны  телевизоров, а девчонки носЯт  нейлоновые блузки  и
венгерские босоножки. Њногое менЯетсЯ и здесь, но все так же пахнет травой и
березой  лес  -- только сойдешь  с  поезда -- все те же  стоЯт знакомые  мои
золотые сосны, те  же  проселки убегают к Џетровскому, к  ‡наменскому. ‡десь
моЯ родина.
     ‡десь, не в городе, не в  Љремле, которого не переношу, и где Я прожила
двадцать  пЯть  лет,  --  а здесь.  € когда умру, пусть  менЯ  здесь в землю
положат, в ђомашково, на кладбище возле станции, на горке  -- там просторно,
все вокруг видно, полЯ  кругом, небо... € церковь  на горке, стараЯ, хорошаЯ
-- правда,  она не работает и обветшала, но деревьЯ в ограде возле  нее  так
буйно разрослись, и так славно она стоит  всЯ в густой зелени, и  все  равно
продолжает  служить  ‚ечному „обру  на  ‡емле.  ’олько  там  пускай  менЯ  и
схоронЯт, в город не хочу ни за что, задыхатьсЯ там...
     ќто Я тебе говорю, несравненный мой друг, тебе -- чтобы ты знал. ’ы все
хочешь знать про менЯ, все тебе интересно, -- так знай и это.
     ’ы говоришь,  что тебе  все интересно, что касаетсЯ менЯ,  моей  жизни,
всего того, что Я знала и видела вокруг себЯ. џ думаю, что много интересного
было  вокруг, конечно, много. € даже не то важно, что было, -- а что об этом
думаешь теперь. •очешь думать вместе со мной?
     џ  буду  писать тебе обо  всем.  …динственнаЯ польза  разлуки --  можно
писать письма. џ напишу тебе все,  что и как сумею,  -- у менЯ впереди  пЯть
недель разлуки с тобой, с другом, который все понимает, и который хочет  все
знать.
     ќто будет одно длинное-длинное письмо к тебе. ’ы найдешь здесь все, что
угодно,   --  портреты,  зарисовки,  биографии,  любовь,  природу,   событиЯ
общеизвестные, выдающиесЯ, и маленькие, размышлениЯ, речи и суждениЯ друзей,
знакомых,  -- всех, кого Я знала. ‚се это будет пестро, неупорЯдоченно,  все
будет валитьсЯ на тебЯ неожиданно -- как это и было в жизни со мной.
     Ќе думай,  ради Ѓога не  думай,  что  Я считаю  собственную жизнь очень
интересной. Ќапротив, длЯ моего поколениЯ, моЯ жизнь чрезвычайно однообразна
и скучна. Ѓыть может, когда Я напишу все это, с плеч моих свалитсЯ, наконец,
некий непосильный груз, и тогда только начнетсЯ моЯ жизнь... џ тайно надеюсь
на это, Я лелею в глубине души эту надежду.  џ так устала от этого камнЯ  на
спине; быть может, Я столкну его, наконец, с себЯ.
     „а, поколение моих сверстников жило куда интереснее, чем Я.  Ђ те,  кто
лет на пЯть-шесть постарше менЯ -- вот самый  чудесный народ; это те, кто из
студенческих  аудиторий  ушел  на Ћтечественную войну  с горЯчей  головой, с
пылающим сердцем. Њало кто уцелел и  возвратилсЯ, но те, кто возвратилсЯ, --
это и есть самый цвет современности. ќто наши будущие декабристы, -- они еще
научат нас всех, как надо жить.  Ћни еще скажут свое слово,  --  Я уверена в
этом,  -- ђоссиЯ так жаждет умного слова, так  истосковалась по нему, --  по
слову и делу.
     Њне  не угнатьсЯ за ними. “ менЯ не было подвигов, Я не действовала  на
сцене. ‚сЯ жизнь моЯ проходила за кулисами. Ђ разве там не интересно?
     ’ам полумрак; оттуда  видишь  публику,  рукоплескающую,  разинув рот от
восторга,  внимающую  речам,  ослепленную бенгальскими огнЯми и декорациЯми;
оттуда видны и актеры,  играющие царей, богов, слуг,  статистов; видно когда
они играют, когда разговаривают между собой, как люди. ‡а кулисами полумрак;
пахнет мышами  и клеем,  и  старой  рухлЯдью декораций, но как там интересно
наблюдать!  ’ам проходит жизнь гримеров,  суфлеров, костюмерш, которые ни на
что  не променЯют свою жизнь и судьбу, -- и уж кто как не они знают, что всЯ
жизнь -- это огромный театр, где далеко не всегда  человеку достаетсЯ именно
та роль, длЯ которой он предназначен. Ђ спектакль идет, страсти кипЯт, герои
машут мечами, поэты читают  оды, венчаютсЯ цари, бутафорские замки рушатсЯ и
вырастают в мгновение ока,  џрославна плачет кукушкой на стене, летают феи и
злые духи, ЯвлЯетсЯ тень ЉоролЯ, томитсЯ ѓамлет, и -- безмолствует Ќарод...


        1
ђассказ будет  долгим. Џисьма будут  длинными.  џ  буду  забегать  вперед  и
возвращатьсЯ к  самому началу. “паси Ѓог -- это не роман, не  биографиЯ и не
мемуары; последовательного изложениЯ не будет.
     ‘егоднЯ такое чудное  утро. ‹есное утро: свистЯт птицы,  сквозит солнце
сквозь  зеленый  лесной полумрак.  ‘егоднЯ Я  хочу рассказать тебе  о  самом
конце, о тех днЯх марта 1953 года, которые Я провела в доме отца, глЯдЯ, как
он умирает.  Ѓыл ли это, действительно, конец какой-то эпохи и начало новой,
--  как утверждают теперь? Ќе  мне  судить.  “видим,  Њое  дело не  эпоха, а
человек.
     ќто были тогда страшные дни. Ћщущение, что что-то привычное, устойчивое
и прочное сдвинулось, пошатнулось, началось  длЯ менЯ с того  момента, когда
2-го  марта  менЯ  разыскали  на   уроке  французского   Языка  в   Ђкадемии
общественных  наук и передали,  что  "Њаленков просит приехать на  Ѓлижнюю".
(Ѓлижней  называлась дача отца в Љунцеве, в отличие от других, дальних дач).
ќто было уже невероЯтно --  чтобы кто-то иной, а не отец, приглашал приехать
к нему на дачу... џ ехала туда со странным чувством смЯтениЯ,
     Љогда мы въехали в ворота и на дорожке возле дома машину остановили  Ќ.
‘. •рущев и Ќ.  Ђ. Ѓулганин, Я решила, что все кончено... џ вышла, они взЯли
менЯ под  руки. ‹ица обоих были  заплаканы.  "€дем в дом, -- сказали они, --
там ЃериЯ и Њаленков тебе все расскажут".
     ‚ доме, -- уже в передней, -- было  все не как обычно; вместо привычной
тишины,  глубокой  тишины,  кто-то  бегал  и  суетилсЯ.  Љогда мне  сказали,
наконец, что у отца был ночью удар и что он  без сознаниЯ -- Я почувствовала
даже облегчение, потому что мне казалось, что его уже нет.
     Њне рассказали, что, по-видимому, удар случилсЯ ночью, его нашли часа в
три ночи лежащим вот  в  этой комнате,  вот здесь, на ковре, возле дивана, и
решили  перенести  в  другую комнату на диван,  где он обычно  спал. ’ам  он
сейчас, там врачи, -- ты можешь идти туда.
     џ  слушала, как  в  тумане,  окаменев. ‚се  подробности  уже  не  имели
значениЯ. џ чувствовала только одно -- что он умрет. ‚ этом Я не сомневалась
ни минуты,  хотЯ  еще  не  говорила с врачами, -- просто Я  видела,  что все
вокруг, весь этот  дом,  все  уже умирает у менЯ на глазах.  € все  три днЯ,
проведенные  там,  Я  только это одно и  видела, и мне было Ясно, что  иного
исхода быть не может.
     ‚  большом  зале, где лежал отец,  толпилась масса  народу.  Ќезнакомые
врачи,  впервые увидевшие  больного  (академик  ‚.  Ќ. ‚иноградов, много лет
наблюдавший отца, сидел в тюрьме) ужасно суетились вокруг. ‘тавили пиЯвки на
затылок и  шею,  снимали  кардиограммы,  делали  рентген  легких,  медсестра
беспрестанно делала какие-то уколы, один  из врачей  беспрерывно записывал в
журнал ход болезни.  ‚се делалось, как  надо. ‚се суетились,  спасаЯ  жизнь,
которую нельзЯ было уже спасти.
     ѓде-то  заседала специальнаЯ сессиЯ Ђкадемии  медицинских наук,  решаЯ,
что  бы  еще предпринЯть. ‚  соседнем небольшом  зале  беспрерывно совещалсЯ
какой-то еще медицинский совет, тоже решавший как  быть.  Џривезли установку
длЯ  искусственного дыханиЯ из какого-то Ќ€€, и с ней  молодых специалистов,
-- кроме них, должно быть, никто  бы не сумел ею воспользоватьсЯ. ѓромоздкий
агрегат так  и простоЯл без дела, а молодые врачи ошалело озирались  вокруг,
совершенно подавленные происходЯщим. џ вдруг сообразила, что вот эту молодую
женщину-врача  Я  знаю, -- где Я ее видела?... Њы кивнули друг  другу, но не
разговаривали.  ‚се старались  молчать,  как в  храме, никто  не  говорил  о
посторонних  вещах.  ‡десь,  в зале, совершалось что-то  значительное, почти
великое, -- это чувствовали все -- и вели себЯ подобающим образом.
     ’олько один человек вел себЯ почти  неприлично -- это был ЃериЯ. Ћн был
возбужден до  крайности,  лицо  его, и  без того  отвратительное, то и  дело
искажалось от  распиравших его страстей. Ђ страсти его  были  -- честолюбие,
жестокость,   хитрость,  власть,  власть...   Ћн   так   старалсЯ,  в   этот
ответственный момент, как бы не перехитрить, и как бы не  недохитрить! € это
было  написано на его лбу.  Ћн подходил к постели, и подолгу всматривалсЯ  в
лицо  больного, -- отец иногда открывал глаза, но, по-видимому, это было без
сознаниЯ, или в затуманенном сознании. ЃериЯ  глЯдел тогда,  впиваЯсь в  эти
затуманенные глаза; он желал  и тут быть "самым верным,  самым преданным" --
каковым он изо всех сил старалсЯ казатьсЯ отцу и в чем, к сожалению, слишком
долго преуспевал...
     ‚ последние минуты, когда все уже кончалось, ЃериЯ вдруг заметил менЯ и
распорЯдилсЯ: "“ведите ‘ветлану!"  Ќа него посмотрели те, кто  стоЯл вокруг,
но  никто  и  не подумал пошевелитьсЯ. Ђ когда  все было кончено,  он первым
выскочил  в коридор и  в тишине зала, где стоЯли  все молча вокруг одра, был
слышен его громкий голос, не скрывавший торжества: "•русталев! Њашину!"
     ќто  был  великолепный  современный тип лукавого царедворца, воплощение
восточного  коварства, лести, лицемериЯ,  опутавшего даже  отца --  которого
вообще-то трудно было обмануть.  Њногое из того, что творила эта гидра, пало
теперь пЯтном на имЯ отца, во многом они повинны вместе, а то, что во многом
‹аврентий сумел хитро провести отца, и  посмеивалсЯ при этом в кулак, -- длЯ
менЯ несомненно. € это понимали все "наверху"...
     ‘ейчас все  его  гадкое  нутро перло  из него наружу, ему  трудно  было
сдерживатьсЯ.  Ќе Я одна,  -- многие  понимали, что  это  так.  Ќо  его дико
боЯлись и знали, что в тот момент, когда умирает отец, ни у кого в ђоссии не
было в руках большей власти и силы, чем у этого ужасного человека.
     Ћтец  был без  сознаниЯ,  как  констатировали врачи. €нсульт был  очень
сильный; речь была  потерЯна, праваЯ половина  тела парализована.  Ќесколько
раз он открывал глаза -- взглЯд был  затуманен,  кто  знает, узнавал  ли  он
кого-нибудь. ’огда все  кидались к нему, стараЯсь уловить  слово или хотЯ бы
желание в глазах. џ сидела возле, держала  его за руку,  он смотрел на менЯ,
-- врЯд ли он видел. џ поцеловала его и поцеловала руку,  -- больше  мне уже
ничего не оставалось.
     Љак странно, в эти дни болезни, в те часы, когда передо мною лежало уже
лишь тело,  а душа отлетела  от него,  в последние дни  прощаниЯ  в Љолонном
зале, -- Я любила отца сильнее и нежнее, чем за всю свою жизнь. Ћн был очень
далек от менЯ, от нас, детей, от всех своих ближних. Ќа стенах комнат у него
на даче  в  последние  годы поЯвились  огромные, увеличенные фото детей,  --
мальчик на  лыжах, мальчик у цветущей вишни, --  а  пЯтерых из своих  восьми
внуков он так и не удосужилсЯ ни разу повидать.  € все-таки его любили, -- и
любЯт  сейчас,  эти  внуки, не  видавшие его никогда.  Ђ в те дни, когда  он
успокоилсЯ, наконец,  на  своем одре, и лицо  стало  красивым и спокойным, Я
чувствовала, как сердце мое разрываетсЯ от печали и от любви.
     ’акого сильного наплыва чувств, столь  противоречивых и столь сильных Я
не испытывала ни раньше, ни после. Љогда в Љолонном зале Я стоЯла почти  все
дни (Я  буквально стоЯла, потому что  сколько менЯ ни  заставлЯли сесть и ни
подсовывали мне стул, Я не могла сидеть, Я могла только стоЯть при  том, что
происходило),  окаменевшаЯ,  без  слов,  Я  понимала,  что  наступило  некое
освобождение. џ еще  не знала и не осознавала -- какое, в чем оно выразитсЯ,
но  Я  понимала,  что это -- освобождение  длЯ  всех  и  длЯ  менЯ  тоже, от
какого-то гнета, давившего все души, сердца и умы  единой,  общей  глыбой. €
вместе с  тем,  Я  смотрела в красивое  лицо, спокойное  и  даже  печальное,
слушала траурную музыку  (старинную грузинскую колыбельную, народную песню с
выразительной,  грустной  мелодией),  и  менЯ  всю  раздирало  от печали.  џ
чувствовала,  что Я  -- никуда не годнаЯ дочь, что Я никогда не была хорошей
дочерью, что  Я жила в доме как чужой человек,  что Я ничем не помогала этой
одинокой душе,  этому  старому,  больному,  всеми отринутому и одинокому  на
своем Ћлимпе человеку, который все-таки мой отец, который любил менЯ, -- как
умел и как мог, -- и которому Я обЯзана не одним лишь злом, но и добром...
     џ ничего не ела  все те  дни, Я не могла плакать, менЯ сдавило каменное
спокойствие и каменнаЯ печаль.
     Ћтец умирал страшно и трудно. €  это была перваЯ -- и единственнаЯ пока
что -- смерть, которую Я видела. Ѓог дает легкую смерть праведникам...
     ЉровоизлиЯние в мозг распространЯетсЯ постепенно на  все центры,  и при
здоровом и сильном сердце оно  медленно захватывает центры дыханиЯ и человек
умирает от удушьЯ. „ыхание все учащалось  и учащалось.  Џоследние двенадцать
часов уже было Ясно, что кислородное голодание увеличивалось. ‹ицо потемнело
и   изменилось,   постепенно  его   черты  становились  неузнаваемыми,  губы
почернели. Џоследние час или два человек просто  медленно задыхалсЯ.  ЂгониЯ
была  страшной. Ћна душила его  у  всех на глазах.  ‚ какой-то момент --  не
знаю,  так ли на  самом деле,  но  так казалось -- очевидно в  последнюю уже
минуту,  он вдруг открыл  глаза и обвел ими всех, кто  стоЯл вокруг. ќто был
ужасный взглЯд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью и
перед незнакомыми  лицами врачей,  склонившихсЯ над ним. ‚зглЯд  этот обошел
всех  в какую-то долю минуты. €  тут, -- это было непонЯтно и страшно, Я  до
сих  пор не  понимаю, но не могу забыть -- тут  он поднЯл вдруг кверху левую
руку (котораЯ  двигалась) и не то указал ею куда-то  наверх,  не то погрозил
всем нам. †ест был непонЯтен, но угрожающ, и неизвестно к кому и  к чему  он
относилсЯ... ‚ следующий момент, душа, сделав последнее усилие, вырвалась из
тела.
     џ думала, что сама задохнусь, Я впилась руками в стоЯвшую возле молодую
знакомую  докторшу, -- она  застонала  от боли, мы  держались с ней  друг за
друга.
     „уша  отлетела.  ’ело  успокоилось,  лицо  побледнело  и  принЯло  свой
знакомый облик; через  несколько мгновений оно стало невозмутимым, спокойным
и красивым. ‚се стоЯли вокруг, окаменев, в молчании, несколько  минут, -- не
знаю сколько, -- кажетсЯ, что долго.
     Џотом члены правительства  устремились к  выходу, -- надо было  ехать в
Њоскву,  в  –Љ, где все сидели и ждали вестей.  Ћни поехали  сообщить весть,
которую  тайно  все  ожидали.  Ќе  будем  грешить друг  против  друга  -- их
раздирали те же противоречивые чувства, что и менЯ -- скорбь и облегчение...
     ‚се они  (и  не говорю о ЃериЯ,  который был единственным в  своем роде
выродком) суетились  тут  все  эти  дни, старались  помочь и, вместе  с тем,
страшились --  чем все окончитсЯ?  Ќо искренние слезы были в те дни у многих
-- Я видела там в слезах и Љ. …. ‚орошилова, и  ‹.  Њ.  Љагановича,  и ѓ. Њ.
Њаленкова, и Ќ. Ђ. Ѓулганина и Ќ.  ‘.  •рущева. —то говорить,  помимо общего
дела, объединЯвшего их с отцом, слишком велико было очарование его одаренной
натуры, оно захватывало людей, увлекало, ему невозможно было сопротивлЯтьсЯ.
ќто  испытали и  знали многие, -- и те, кто теперь  делает вид,  что никогда
этого не испытывал, и те, кто не делает подобного вида.
     ‚се разошлись.  Ћсталось на одре тело, которое должно было лежать здесь
еще несколько  часов, -- таков порЯдок. Ћстались в зале Ќ. Ђ. Ѓулганин и  Ђ.
€.  ЊикоЯн,  осталась Я,  сидЯ  на диване у противоположной стены.  Џогасили
половину всех огней, ушли  врачи. Ћсталась только медсестра, стараЯ сиделка,
знакомаЯ  мне давно по кремлевской больнице.  Ћна тихо прибирала  что-то  на
огромном обеденном столе, стоЯвшем в середине зала.
     ќто  был зал, где собирались  большие  застольЯ,  и где съезжалсЯ узкий
круг Џолитбюро.  ‡а  этим столом, --  за  обедом или ужином, --  решались  и
вершились  дела. "Џриехать обедать" к отцу -- это и означало приехать решить
какой-то вопрос. Џол был устлан колоссальным ковром. Џо стенам стоЯли кресла
и диваны; в  углу был камин, отец всегда  любил зимой огонь.  ‚ другом  углу
была радиола с пластинками, у отца была хорошаЯ коллекциЯ народных песен, --
русских, грузинских, украинских. €ной музыки он не признавал. ‚ этой комнате
прошли все последние годы, почти двадцать лет. Ћна сейчас прощалась со своим
хозЯином.
     Џришли проститьсЯ  прислуга, охрана.  ‚от  где было  истинное  чувство,
искреннЯЯ   печаль.   Џовара,   шоферы,   дежурные   диспетчеры  из  охраны,
подавальщицы, садовники, -- все они тихо входили, подходили молча к постели,
и все плакали.  “тирали  слезы как дети, руками, рукавами,  платками. Њногие
плакали навзрыд,  и  сестра  давала  им  валерьЯнку,  сама  плача.  Ђ  Я-то,
каменнаЯ, сидела, стоЯла, смотрела, и хоть бы  слезинка выкатилась... € уйти
не могла, а все смотрела, смотрела, оторватьсЯ не могла.
     Џришла проститьсЯ ‚алентина ‚асильевна €стомина, -- ‚алечка, как ее все
звали, --  экономка, работавшаЯ у отца на этой даче  лет  восемнадцать.  Ћна
грохнулась на  колени возле  дивана,  упала  головой  на  грудь  покойнику и
заплакала  в голос, как в деревне.  „олго она не могла остановитьсЯ, и никто
не мешал ей.
     ‚се эти люди, служившие у отца, любили его. Ћн  не был капризен в быту,
-- наоборот, он был непритЯзателен, прост и приветлив  с прислугой, а если и
распекал,    то   только    "начальников"    --   генералов    из    охраны,
генералов-комендантов.  Џрислуга же не могла пожаловатьсЯ ни на самодурство,
ни на жестокость,  -- наоборот,  часто просили у него  помочь  в чем-либо, и
никогда  не получали отказа. Ђ ‚алечка -- как и все они -- за последние годы
знала о нем куда больше и видела больше, чем Я, жившаЯ далеко и  отчужденно.
€ за этим большим столом, где она всегда прислуживала при больших застольЯх,
повидала она  людей со всего света.  Ћчень много  видела она интересного, --
конечно, в рамках своего кругозора, -- но рассказывает мне теперь,  когда мы
видимсЯ, очень живо, Ярко,  с юмором. € как  всЯ прислуга, до последних дней
своих, она  будет убеждена,  что не было  на свете  человека лучше,  чем мой
отец. € не переубедить их всех никогда и ничем.
     Џоздно ночью, -- или, вернее, под утро  уже, -- приехали,  чтобы увезти
тело на вскрытие.  ’ут менЯ начала колотить какаЯ-то  нервнаЯ дрожь, --  ну,
хоть  бы  слезы, хоть бы заплакать. Ќет, колотит только.  Џринесли  носилки,
положили на них тело. ‚первые увидела Я отца нагим, -- красивое тело, совсем
не  дрЯхлое,  не стариковское.  € менЯ  охватила,  кольнула ножом  в  сердце
страннаЯ боль -- и Я  ощутила и понЯла, что значит быть  "плоть от плоти". €
понЯла Я, что перестало  жить и дышать тело, от которого дарована мне жизнь,
и вот Я буду жить еще и жить на этой земле.
     ‚сего  этого  нельзЯ  понЯть, пока  не  увидишь своими  глазами  смерть
родителЯ. € чтобы понЯть вообще, что такое смерть, надо хоть раз увидеть ее,
увидеть как "душа отлетает", и остаетсЯ бренное тело. ‚се это Я не то, чтобы
понЯла тогда, но ощутила, все это прошло через мое сердце, оставив там след.

     € тело  увезли. Џодъехал  белый  автомобиль к самым дверЯм дачи, -- все
вышли. ‘нЯли шапки и  те, кто стоЯл  на улице, у крыльца. џ стоЯла в дверЯх,
кто-то накинул на менЯ пальто, менЯ всю колотило. Љто-то  обнЯл за плечи, --
это оказалсЯ Ќ. Ђ. Ѓулганин. Њашина захлопнула дверцы и поехала. џ уткнулась
лицом в грудь Ќиколаю Ђлександровичу и, наконец, разревелась. Ћн тоже плакал
и гладил менЯ по голове. ‚се постоЯли еще в дверЯх, потом стали расходитьсЯ.
     џ пошла в  служебный флигель, соединенный с домом длинным коридором, по
которому носили  еду из кухни. ‚се кто осталсЯ, сошлись  сюда, -- медсестры,
прислуга,   охрана.  ‘идели   в  столовой,  большой  комнате  с   буфетом  и
радиоприемником. ‘нова и снова  обсуждали  как все случилось, как произошло.
‡аставили менЯ поесть что-то: "‘егоднЯ трудный день  будет, а вы и не спали,
и  скоро опЯть ехать в Љолонный зал, надо набратьсЯ сил!" џ  съела что-то, и
села в  кресло. Ѓыло часов 5 утра,  џ пошла в  кухню. ‚ коридоре послышались
громкие рыданиЯ, --  это сестра,  проЯвлЯвшаЯ  здесь  же,  в ванной комнате,
кардиограмму, громко плакала,  -- она так  плакала, как будто  погибла сразу
всЯ ее семьЯ... "‚от, заперлась и плачет -- уже давно", сказали мне.
     ‚се как-то неосознанно ждали, сидЯ в столовой,  одного: скоро,  в шесть
часов утра по  радио объЯвЯт весть о  том,  что  мы уже знали. Ќо всем нужно
было это услышать,  как будто  бы  без  этого мы  не могли поверить. €  вот,
наконец, шесть часов. € медленный, медленный  голос  ‹евитана,  или  кого-то
другого,  похожего  на  ‹евитана,  -- голос,  который всегда  сообщал  нечто
важное, € тут все  понЯли: да,  это  правда,  это  случилось.  €  все  снова
заплакали -- мужчины, женщины, все...  € Я ревела, и мне было хорошо,  что Я
не  одна, и  что  все  эти люди  понимают, что  случилось, и  плачут со мной
вместе.
     ‡десь  все было  неподдельно и  искренне,  и  никто  ни  перед  кем  не
демонстрировал ни  своей скорби, ни своей  верности. ‚се  знали  друг  друга
много лет. ‚се знали и менЯ, и то, что Я была плохой дочерью, и то, что отец
мой был плохим отцом, и то, что отец все-таки любил менЯ, а Я любила его.
     Ќикто  здесь не считал его ни богом,  ни сверхчеловеком,  ни гением, ни
злодеем,  --  его  любили  и  уважали  за  самые  обыкновенные  человеческие
качества, о которых прислуга судит всегда безошибочно.


        2
Џочему  Я  написала тебе  сегоднЯ  именно об этом?  Џочему  именно  с  этого
захотелось все начать?
     ‘  тех   дней  прошло  десЯть  лет,  --  немало   длЯ  нашего  бурного,
сверхскоростного века. џ больше не была с тех пор в мрачной Љунцевской даче,
Я не хожу в  Љремль. Ќичто  не тЯнет менЯ повидать те места.  Ћтец  не любил
вещей, его  быт  был пуританским,  он не выражал  себЯ  в вещах и оставшиесЯ
дома, комнаты, квартиры, не выражают его.
     џ люблю вспоминать  только о доме, где жила мама -- о нашей прежней (до
1932 года) квартире  в Љремле,  о даче "‡убалово" возле  “сова,  где на всем
была рука мамы. Ћб этом позже.
     Џрошло десЯть лет. ‚ моей жизни  мало что изменилось. џ,  как и раньше,
существую под  сенью имени моего отца. Љак  при  нем, у  менЯ и  моих  детей
сравнительно  обеспеченнаЯ  жизнь. Ќе изменилось и другое:  внимание  одних,
злоба  других,  любопытство  всех  без исключениЯ,  огорчениЯ  и  потрЯсениЯ
заслуженные и  незаслуженные, столь  же  незаслуженные  изъЯвлениЯ  любви  и
верности -- все это продолжает  давить и теснить менЯ со  всех сторон, как и
при жизни отца. €з этих рамок мне не вырватьсЯ.
     …го нет, --  но  его тень продолжает стоЯть над всеми нами, и еще очень
часто  продолжает  диктовать нам, и  еще  очень  часто  мы  действуем  по ее
указу...
     Ђ  жизнь  кипит  кругом. ‚ыросло целое  поколение длЯ которых  почти не
существует имени "‘талин", -- как не существует  длЯ них и  многого другого,
свЯзанного с этим именем, -- ни дурного, ни хорошего. ќто поколение принесет
с  собой какую-то  неведомую длЯ нас жизнь, -- посмотрим, какова  она будет.
‹юдЯм  хочетсЯ  счастьЯ,  эгоистического  счастьЯ,  Ярких   красок,  звуков,
фейерверков, страстей, -- хочетсЯ не только этого, Я знаю: хочетсЯ культуры,
знаний;  хочетсЯ,  чтобы жизнь стала  европейской  наконец-то и длЯ  ђоссии;
хочетсЯ  говорить на всех  Языках мира,  хочетсЯ повидать все  страны  мира,
жадно,  скорей, скорей!  •очетсЯ комфорта,  изЯщной  мебели  и одежды вместо
деревенских сундуков и зипунов. •очетсЯ перенимать все иноземное, -- платье,
теории, искусство, философские  направлениЯ,  прически,  все, -- безжалостно
откидываЯ  свои  собственные  достижениЯ,  свою российскую  традицию.  ђазве
осудишь  все  это,  когда  это  все  так  естественно  после   стольких  лет
пуританства и поста, замкнутости и отгороженности от всего мира?...
     Ќет, не мне осуждать все  это. „аже если Я сама чужда  абстракционизма,
то все  равно  Я  понимаю,  почему это  искусство  завладевает умами  совсем
неглупых людей (а не только  невежественных мальчишек)  и  не мне спорить  с
ними. €  Я не  буду спорить, -- Я знаю, что  эти люди живее  менЯ  чувствуют
современность и будущее. ‡ачем мешать им думать, как они хотЯт? ‚едь страшно
не  это;  страшны не все  эти  безобидные  увлечениЯ. ‘трашно невежество, не
знающее ничего, не  увлекающеесЯ  ничем, ни  старым,  ни новым, ни своим, ни
иностранным. ‘трашно невежество, полагающее, что на сегоднЯшний день уже все
достигнуто,  и что ежели  будет  в пЯть раз больше чугуна, в три раза больше
Яиц и в четыре раза больше молока, -- то вот, собственно, и будет тот рай на
земле, о котором мечтает это бестолковое человечество...
     Џрости менЯ, Я ушла куда-то в сторону... ќто все пошло с той мысли, что
моЯ собственнаЯ жизнь мало изменилась за последние десЯть лет. џ  все  времЯ
усиленно занимаюсь  только  тем,  что  перевариваю  событиЯ и осмысливаю их.
Џраво, от этого можно совсем  обалдеть. Ќе тем же ли занималсЯ бедный ѓамлет
и презирал за это самого себЯ?
     ЊоЯ страннаЯ, бестолковаЯ двойнаЯ жизнь продолжаетсЯ. џ продолжаю жить,
как и  десЯть лет назад, внешне -- одной  жизнью, внутренне -- совсем  иной.
‚нешне -- это обеспеченнаЯ  жизнь где-то по-прежнему возле правительственных
верхушек и кормушек,  а  внутренне --  это по-прежнему (и  еще  сильнее, чем
раньше) полное отъединение от этого круга людей,  от их интересов,  обычаев,
от их  духа  и дела, и  слова и буквы. Љогда Я расскажу тебе, как постепенно
сложилась такаЯ жизнь, ты увидишь, что иначе  не могло и быть, ни раньше, ни
теперь.
     џ  не умею и не  могу писать о том,  чего  не  знаю и не  видела своими
глазами.  џ не публицист. Ќаписать биографию отца, охватывающую двадцать лет
прошлого века и  половину этого века, Я бы никогда не взЯлась. џ в состоЯнии
судить лишь  о том, что видела и  пережила  сама или что, во всЯком  случае,
находитсЯ в пределах моего пониманиЯ. џ могу написать о своей жизни в доме с
отцом в  течение двадцати семи лет; о людЯх, которые  были  в этом доме, или
были к нему близки; о всем том, что нас окружало и составлЯло уклад жизни; о
том, какие разные  люди и какие разные стремлениЯ  боролись в  этом  укладе;
может быть, о чем-то еще...
     ‚се это составит небольшой кусочек жизни моего отца --  около одной  ее
трети  --  и  совсем  небольшой  кусочек  жизни  вообще.   Ѓыть  может,  это
микроскопически  мало. Ќо ведь жизнь надо разглЯдывать и в микроскоп, --  мы
слишком  привыкли судить "в  основном", "в общих чертах"; не  отсюда ли весь
этот поверхностный догматизм и нетерпимость?
     Ђ  ведь  жизнь  нашей семьи, этого крошечного  кусочка  общества, очень
характерна, или, как говорЯт в литературной критике, типична.
     „вадцатый век, революциЯ, все перемешали  и сдвинули со своих мест. ‚се
переменилось местами -- богатство и бедность,  знать и нищета. € как все  ни
перетасовалось и сместилось, как ни обнищало и перераспределилось, но ђоссиЯ
осталась ђоссией. € жить,  строитьсЯ,  стремитьсЯ вперед, завоевывать что-то
новое, и поспевать за остальными нужно было все ей же -- а хотелось догонЯть
и перегонЯть...
     Ѓыть может, в  этом общем устремлении, в этом общем  потоке, который  и
есть жизнь, что-то можно найти интересное и в семейных хрониках, в эпизодах,
портретах  людей  близких  и  никому  не  известных.  ’ы  говоришь,  что все
интересно. ќто  тебе все  интересно.  џ совсем  не  убеждена, что это  будет
глубоко интересно еще кому-нибудь. Ђ любопытно, конечно, всем.

     ‘ейчас стоит  недалеко  от  Љунцева  мрачный пустой  дом, где отец  жил
последние двадцать лет, после смерти мамы. џ  сказала,  что вещи не выражают
отца, потому что он не придавал им  никакого  значениЯ.  Ѓыть  может,  Я  не
права? „ом этот,  во всЯком случае,  как-то  похож на  жизнь  этих последних
двадцати лет. “ менЯ ничего не свЯзано с ним. Я его не любила никогда.
     „ом   построил  в  1934   году   архитектор  Њирон  €ванович  Њержанов,
построивший длЯ отца еще  несколько дач на юге. Џервоначально дом был сделан
очень славно -- современнаЯ,  легкаЯ  одноэтажнаЯ  дача, распластаннаЯ среди
сада, леса, цветов.  Ќаверху, во всю крышу  был огромный солЯрий -- там  мне
так нравилось гулЯть и бегать.
     џ помню, как все, кто  принадлежал  еще  тогда к нашей семье, приезжали
смотреть новый дом. Ѓыло весело и шумно. Ѓыли тогда моЯ тетка Ђнна ‘ергеевна
(мамина сестра) с  мужем,  дЯдей ‘тахом  ђеденсом,  был дЯдюшка мой  Џавлуша
(мамин брат) с женой …вгенией Ђлександровной; были ‘ванидзе, -- дЯдЯ Ђлеша и
тетЯ ЊарусЯ. Ѓыли братьЯ мои, џков и ‚асилий.  …ще все происходило  тогда по
инерции и по традиции, как при маме --  в доме было весело и многолюдно. ‚се
привозили  с собой детей, дети возились и галдели, и  отец это очень  любил.
Ѓыли бабушка с дедушкой  -- мамины родители. Ќикак нельзЯ  было  бы сказать,
что после маминой смерти все родственники отвернулись от отца; наоборот, его
старались развлечь, отвлечь, к нему были  все внимательны, и он  был радушен
со всеми.
     Ќо уже поблескивало где-то в  углу  комнаты пенсне ‹аврентиЯ, -- такого
тихонького  еще тогда, скромненького...  Ћн  приезжал  временами  из ѓрузии,
"припасть  к  стопам".  € дачу новую приехал  смотреть.  ‚се,  кто тогда был
близок к  нашему  дому,  его  ненавидели -- начинаЯ  с  ђеденса  и ‘ванидзе,
знавших его еще по работе в —Љ ѓрузии. Ћтвращение к этому человеку и смутный
страх перед ним  были  единодушными  у нас  в  кругу близких. Њама еще давно
(году в 29-м), как  говорил  мне сам отец,  "устраивала сцены, требуЯ, чтобы
ноги этого человека не было у нас в доме".
     Ћтец  говорил  мне  это позже, когда Я была уже взрослой, и поЯснЯл: "џ
спрашивал ее -- в чем дело?  Џриведи факты! ’ы менЯ не убеждаешь, Я  не вижу
фактов! Ђ она только кричала: Я не знаю, какие тебе факты, Я же вижу, что он
негодЯй!  џ  не сЯду  с  ним  за один  стол! Ќу,  -- говорил  Я ей тогда, --
убирайсЯ вон! ќто  мой товарищ, он  хороший чекист, он  помог  нам  в ѓрузии
предусмотреть восстание мингрельцев, Я ему верю. ”акты, факты мне надо!"
     ЃеднаЯ моЯ, умнаЯ мама! ”акты были позже...
     ’ак вот, тогда -- в  Љунцево, на  Ѓлижней, бывало  много народу, и было
весело...
     ‘ейчас дом стоит  неузнаваемый. …го много  раз перестраивали,  по плану
отца. „олжно быть, он просто не находил себе покоЯ, потому что так случалось
каждый раз: куда бы  он ни  приезжал отдыхать на юг, к следующему сезону дом
весь  перестраивали.  ’о ему  не  хватало  солнца,  то  нужна была  тенистаЯ
терраса; если был один этаж -- пристраивали второй, а если их было два -- то
один сносили...
     ’ак и на  Ѓлижней. ‘ейчас там два этажа, причем во втором этаже никогда
никто  не  жил, --  ведь отец  был один в  доме.  Ѓыть может,  ему  хотелось
поселить там  менЯ, брата, внуков? Ќе знаю, он никогда  не  говорил  нам  об
этом. ‚торой этаж был пристроен в 1948 году. Џозже, в 1949-м, там, в большом
зале, был огромный прием  в честь  китайской делегации. ќто был единственный
раз, когда второй этаж был использован. Џотом он стоЯл без дела.
     Ћтец жил всегда внизу,  и по существу, в одной комнате. Ћна служила ему
всем. Ќа диване он спал (ему стелили  там  постель), на столике возле стоЯли
телефоны,  необходимые  длЯ  работы;  большой  обеденный  стол  был  завален
бумагами, газетами, книгами.  ‡десь же, на  краешке,  ему накрывали  поесть,
если никого не было больше. ’ут же стоЯл буфет с посудой и с медикаментами в
одном  из  отделений.  ‹екарства  отец  выбирал  себе  сам,  а  единственным
авторитетом  в  медицине  был длЯ него  академик ‚.  Ќ. ‚иноградов,  который
раз-два в год смотрел его. ‚ комнате лежал большой мЯгкий  ковер и был камин
-- единственные атрибуты роскоши и комфорта, которые отец признавал и любил.
‚се прочие комнаты, некогда  спланированные Њержановым  в качестве кабинета,
спальни, столовой, были преобразованы по такому  же плану, как и эта. €ногда
отец перемещалсЯ в какую-либо из этих комнат и переносил туда свой привычный
быт.
     Џочти каждый день  (в последние годы, после  войны)  к  нему съезжалось
"обедать"  всЈ  Џолитбюро.  Ћбедали  в   большом  зале,   тут  же  принимали
приезжавших  гостей. џ бывала там редко, и видела в этом  зале только €осипа
Ѓроз-’ито в 1946 году, но  в этом зале  побывали, наверное, все руководители
братских компартий, --  англичане, американцы,  французы и итальЯнцы. ‚ этом
зале отец лежал в марте 1953 года,  и один  из диванов возле  стены стал его
смертным одром.
     Љогда-то Њержанов сделал в доме и детские комнаты. Џозже их соединили в
одну комнату,  безликую,  как  все  остальные, с диваном, столом,  ковром на
полу. ЃывшаЯ спальнЯ сделалась просто  проходной комнатой. ’ам стоЯл  шкаф с
одеждой. ’ам же был  и книжный  шкаф, туда же  поставили и роЯль, так как  в
большом зале он "мешал" отцу. Љогда поЯвилсЯ  этот роЯль в доме, и  длЯ чего
-- Я не знаю. ‚ероЯтно им никогда не пользовались.
     —то было приЯтно  в этом доме, это его чудесные террасы со всех сторон,
и чудный сад. ‘ весны до осени отец проводил дни на этих террасах. Ћдна была
застеклена со  всех  сторон, две -- открытые, с крышей и без крыши. Ћсобенно
он любил  в  последние  годы маленькую  западную  терраску,  где видны  были
последние лучи заходЯщего солнца. Ћна выходила в сад; сюда же в сад, прЯмо в
цветущие вишни,  выходила и застекленнаЯ  веранда,  пристроеннаЯ в последние
годы.
     ‘ад, цветы и лес вокруг -- это было самое любимое развлечение отца, его
отдых, его интерес.  ‘ам он никогда не копал  землю, не брал  в руки лопаты,
как  это делают истинные любители садоводства. Ќо он  любил,  чтобы все было
возделано,  убрано,   чтобы  все  цвело  пышно,  обильно,   чтобы   отовсюду
выглЯдывали  спелые, румЯные плоды -- вишни, помидоры, Яблоки, -- и требовал
этого от  своего садовника. Ћн брал  лишь иногда  в руки  садовые ножницы  и
подстригал сухие  ветки, --  это  была его единственнаЯ  работа  в саду.  Ќо
повсюду в саду, в лесу  (тоже прибранном, выкошенном, как в лесопарке) там и
сЯм были разные беседки, с крышей, без  крыши, а то просто дощатый настил на
земле и на нем столик, плетенаЯ лежанка, шезлонг, -- отец все бродил по саду
и, казалось, искал себе уютного, спокойного  места, -- искал и не находил...
‹етом он целыми днЯми вот  так перемещалсЯ по парку, ему несли  туда бумаги,
газеты, чай.  ќто тоже была его "роскошь", как он ее понимал и желал, -- и в
этом  проЯвлЯлсЯ  его  здоровый вкус  к  жизни,  его неистребимаЯ  любовь  к
природе,  к  земле,  а также его  рационализм: последние  годы ему  хотелось
здоровьЯ, хотелось дольше жить...
     Љогда  Я была  у  него здесь последний раз, за два месЯца до  болезни и
смерти, Я была неприЯтно поражена: на  стенах комнат  и  зала были развешаны
увеличенные  фотографии  детей  -- кажетсЯ,  из журналов: мальчик  на лыжах,
девочка  поит  козленка  из рожка молоком,  дети под вишней, еще что-то... ‚
большом  зале поЯвилась целаЯ галереЯ рисунков (репродукций, не подлинников)
художника џр-Љравченко,  изображавших советских писателей: тут были ѓорький,
олохов, не помню, кто еще. ’ут же висела, в рамке, под стеклом, репродукциЯ
репинского  "Ћтвета  запорожцев султану", -- отец обожал эту  вещь, и  очень
любил повторЯть кому угодно непристойный текст этого самого ответа... Џовыше
на стене висел портрет  ‹енина, тоже не из  самых удачных. ‚се это  было длЯ
менЯ абсолютно непривычно и странно -- отец вообще никогда не любил картин и
фотографий.  ’олько в квартире нашей  в Њоскве, после маминой смерти, висели
ее огромные фотографии в столовой  и у отца в кабинете. Ќо так как он не жил
в квартире, то и это тоже не выражало, по существу, ничего... ‚ообще формула
"‘талин  в Љремле" выдумана, неизвестно  кем, и  означает только то, что его
кабинет, его  работа находились в  Љремле,  в здании Џрезидиума –Љ и  ‘овета
Њинистров.
     „ом  в Љунцево  пережил, после смерти отца, странные событиЯ. Ќа второй
день  после смерти его хозЯина,  -- еще не было похорон, --  по распорЯжению
ЃериЯ,  созвали  всю  прислугу и охрану,  весь  штат обслуживавших  дачу,  и
объЯвили  им,  что вещи  должны быть немедленно вывезены  отсюда (неизвестно
куда), а все должны покинуть это помещение.
     ‘порить с ЃериЯ было никому  невозможно. ‘овершенно растерЯнные, ничего
не понимавшие люди собрали  вещи, книги, посуду,  мебель, грузили со слезами
все на грузовики, --  все куда-то  увозилось, на какие-то склады... подобных
складов у  ЊѓЃ-ЉѓЃ было немало в  свое  времЯ. ‹юдей  прослуживших  здесь по
десЯть-пЯтнадцать лет  не  за страх, а  за совесть, вышвыривали на улицу. €х
разогнали всех,  кого  куда; многих  офицеров  из  охраны  послали в  другие
города. „вое застрелились в те же дни. ‹юди не понимали ничего, не  понимали
--  в чем  их  вина? Џочему на них так ополчились? Ќо в  пределах сферы ЊѓЃ,
сотрудниками  которого они  все  состоЯли  по  должности  (таков  был,  увы,
порЯдок, одобренный самим отцом!), они должны  были беспрекословно выполнЯть
любое распорЯжение начальства. џ узнала об этом  много позже  -- тогда, в те
дни, менЯ не спрашивали.
     Џотом, когда  "пал" сам ЃериЯ, стали восстанавливать резиденцию. ‘везли
обратно вещи.  Џригласили бывших  комендантов,  подавальщиц,  -- они помогли
снова расставить все по своим местам  и вернуть дому прежний вид. ѓотовились
открыть здесь музей, наподобие ленинских ѓорок. Ќо затем последовал XX съезд
партии,  после  которого, конечно, идеЯ музеЯ  не  могла  прийти кому-либо в
голову. ‘ейчас в служебных корпусах, где жила охрана, -- не то госпиталь, не
то санаторий.  „ом стоит  закрытый, мрачный, мертвый.  €ногда этот дом,  его
угрюмые,  всегда казавшиесЯ  пустыми,  комнаты,  снЯтсЯ  мне  во  сне,  и  Я
просыпаюсь, хо