дущий воспитатель, оказавшийсЯ в этот день дежурным по
роте,-- подполковник Љоваленко. ќто был брюнет с небольшой бородкой, с
одутловатыми, как потом оказалось -- от вечного пьЯнства, щеками, производивший
впечатление лихого строевика-бурбона.
     Љоваленко указал мне мой класс. Љо мне подошел первый ученик в отделении Ѓобырь
и предложил сесть с ним рЯдом за парту. Ћстальные мальчики никакого вниманиЯ на
менЯ не обращали. —еловек пЯть что-то подзубривали по учебнику, другие толпились
у входных дверей класса, ожидаЯ преподавателей, а третьи, лежа на подоконниках
открытых окон, серьезно обсуждали, насколько была смела последнЯЯ выходка
молодца из 1-й роты, вылезшего через окно, прошедшего по верхнему карнизу вдоль
зданиЯ и спустившегосЯ по водосточной трубе. Њне это тогда показалось прЯмо
невероЯтным.
     —ерез несколько минут кто-то грубовато заЯвил мне, что Я мог бы принести на
экзамен букет цветов. џ смутилсЯ. Ѓобырь объЯснил, что по корпусным обычаЯм
кадеты на экзаменах всегда украшают цветами столы любимых преподавателей, но что
доставать цветы можно только на Ѓессарабском рынке. џ обещал всегда привозить.
"Ќу, то-то",-- сказал мне покровительственно лихой Џаренаго, носивший особенно
короткую гимнастерку, что считалось кадетским шиком. Џрекрасный чертежник,
Џаренаго впоследствии не раз выручал менЯ, когда нужно было растушевать голову
ЊеркуриЯ или Њарса.
     -- ‚стать! -- раздалась команда одного из кадет, оказавшегосЯ, как мне объЯснили,
дневальным, и в класс вошла экзаменационнаЯ комиссиЯ: инспектор классов мрачный
полковник ‘авостьЯнов, носивший синие очки; бородач €ван €ванович ‡ехов; тонкий
проницательный Ђлександр Џетрович ‡онненштраль. Џреподаватели были в форменных
черных сюртуках с петлицами на воротнике и золочеными пуговицами. ќто были
столпы корпуса по математике. Ћтделение принадлежало ‡ехову, а ‡онненштраль
задавал только дополнительные вопросы и по просьбе ‡ехова лично экзаменовал
лучших в классе.
     Ќе успела комиссиЯ перешагнуть через порог класса, как тот же кадет, что
командовал "‚стать!", выскочил вперед, стал лицом в угол [35] и с неподражаемой
быстротой пробормотал молитву, из которой до менЯ, читавшего ее дома ежедневно,
донеслись только последние слова: "церкви и отечеству на пользу". Ќикто даже не
перекрестилсЯ. Џотом все быстро сели, и экзамен началсЯ.
     Љаждый вызванный, подойдЯ к учительскому столу, долго рылсЯ в билетах, прежде
чем назвать вытЯнутый номер. ‚есь класс настороженно следил за его руками, так
как быстрым движением пальцев он указывал номер того билета, который он успевал
подсмотреть и отложить в условленное место, среди других билетов. Џосле этого в
классе начиналась невидимаЯ длЯ постороннего глаза работа. ќкзаменующийсЯ времЯ
от времени оборачивалсЯ к нам, и в проходе между партами длЯ него выставлЯлись
последовательно, одна за другой, грифельные доски с частью решениЯ его теоремы
или задачи. …сли это казалось недостаточным, то по полу катилась к доске
записка-шпаргалка, которую вызванный, уронив невзначай мел, подбирал и
развертывал с необычайной ловкостью и быстротой.
     „лЯ менЯ, новичка, всЯ эта налаженнаЯ годами система подсказываниЯ
представлЯлась опасной игрой, но Я быстро усвоил, что это входило в обЯзанность
хорошего товарища, и меньше чем через год Я уже видел спортивный интерес в том,
чтобы на письменных работах, на глазах сновавшего между партами €вана €вановича,
решать не только свою задачу, но и две-три чужих. „лЯ этого весь класс уже с
весны разрабатывал план "дислокации" -- размещениЯ на партах на следующий год с
тем, чтобы равномерно распределить сильных и слабых длЯ взаимной выручки.
Ќачальство тоже строго соблюдало это разделение и неизменно вызывало на
экзаменах сперва самых слабых, даваЯ им более легкие задачи, потом посильнее, а
на самый конец, в виде "сладкого блюда", преподаватели приберегали "головку"
класса в лице первых учеников, двухзначный балл которых был как бы заранее
предрешен.
     —ерез два-три часа экзаменов все мое волнение улетучилось. џ почувствовал, что
домашнЯЯ подготовка сразу ставила менЯ в число первых учеников. Ќо особенно
повлиЯло на мое самочувствие то, что у кадет, только что провалившихсЯ у доски,
Я не видел ни одного не только плаксивого, но даже смущенного лица. ‹ихо оправив
гимнастерку, неудачник возвращалсЯ на парту, где встречал сочувствие соседей, и
не без удовольствиЯ прЯтал в стол ненавистный учебник.
     ‚ двенадцать часов днЯ раздалсЯ ошеломлЯющий звук трубы корпусного горниста. ’о
был сигнал перерыва на завтрак, и через несколько минут мы уже маршировали в
столовую, расположенную под сводами нижнего этажа. ‚ нее со всех сторон спешили
роты, выстраивавшиесЯ вдоль обеденных столов и ожидавшие сигнала "на молитву",
которую пели всем корпусом. Ѓасы и звонкие тенора 1-й роты покрывали пискотню
младших рот, но и в этом отбытии "служебного номера" Я не нашел и намека на
религиозный обрЯд.
     ‚о главе каждого стола сидел за старшего один из лучших учеников, перед которым
прислуживавшие "дЯдьки" из отставных солдат, имевшие довольно неопрЯтный и
небритый вид, ставили длЯ раздачи блюда. ‡автрак состоЯл обычно из одной
рубленой котлеты и макарон. [36]
     Џеред каждым кадетом стоЯла кружка с чаем -- его пили со свежей французской
булкой, выпеченной в самом корпусе. ќтого, конечно, не хватало молодежи,
особенно в старших ротах. Ќа все довольствие кадета отпускалось в сутки двадцать
семь с половиною копеек! ‡а эти деньги утром давали кружку чаю с сахаром или
молоко, которое по предписанию врача получала добраЯ треть кадет, особенно в
младших классах. ‚ двенадцать часов -- завтрак, в пЯть часов -- обед, состоЯвший
из мЯсного довольно жидкого супа, второго блюда в виде куска так называемого
форшмака, или украинских лазанок с творогом, или сосиски с капустой и домашнего
микроскопического пирожного, лишение которого ЯвлЯлось обычным наказанием в
младших ротах; оставшиесЯ порции отдавали 1-й роте. ‚ восемь часов вечера, после
окончаниЯ всех занЯтий, снова чай или молоко с куском булки.
Ћдин час после завтрака и один-два часа после обеда отводились на прогулку. „лЯ
этого каждаЯ рота имела перед зданием свой плац, поросший травкой: малыши бегали
на этих плацах без всЯкого руководства, а старшие гулЯли парами или в одиночку.
‡имой эти прогулки напоминали прогулки арестантов: поднЯв воротники старых
изношенных пальто и укутавшись башлыками, кадеты шли попарно, понурив головы, по
тротуару вдоль зданиЯ корпуса. ‚ хвосте каждой колонны так же мрачно шел
дежурный офицер-воспитатель. Ќи о спорте, ни о спортивных играх никто и не
думал, хотЯ, казалось бы, просто устроить зимой по крайней мере каток.
‡ато скучнаЯ гимнастика под руководством безликого существа, носившего вполне
соответствующую его внешности фамилию ѓнилушкин, не только входила в программу
днЯ, но и составлЯла предмет соревнованиЯ кадет, в особенности в младших ротах,
где она еще не успела надоесть. ‚злезть на руках по наклонной лестнице с
быстротой молнии под потолок и оттуда медленно спускатьсЯ, поочередно сменЯЯ
руки, считалось обЯзательным длЯ кадета. ќто-то и Явилось длЯ менЯ подлинным
испытанием, когда, впервые облекшись в холщовые штаны и рубашку, Я попал на урок
в гимнастический зал. Ќемедленно мне дали унизительную кличку "осетр", после
каждого урока почти весь класс заталкивал менЯ в угол, чтобы "жать сало из
паныча", а затем, задрав мои ноги за голову, мне устраивали "салазки" и тащили
волоком по коридору на посмешище другим классам.
     Џри встрече с дежурным воспитателем все, конечно, бросали менЯ посреди коридора,
офицер гнал почистить мундир, после чего заставлЯл подтЯгиватьсЯ на параллельных
брусьЯх или на ненавистной мне наклонной лестнице. Ќа строевых занЯтиЯх мне
вначале тоже было нелегко, так как тЯжелаЯ стараЯ берданка у менЯ неизменно
"ходила" на прикладке, а на маршировке по разделениЯм Я плохо удерживал
равновесие, когда по счету "два" подымал прЯмую ногу с вытЯнутым носком почти до
высоты поЯса.
     ‚ообще радостное впечатление от весенних экзаменов рассеЯлось под гнетом той
невеселой действительности, с которой Я встретилсЯ с началом осенних занЯтий.
Ѓольшинство товарищей по классу тоже ходили понурыми, с унынием предаваЯсь
воспоминаниЯм о счастливых днЯх летних каникул на воле. ‚ довершение всего, в
один из холодных [37] дождливых дней нас построили и подтвердили носившийсЯ уже
слух о самоубийстве в первый воскресный день после каникул кадета пЯтого класса
Љурбанова, племЯнника нашего любимого учителЯ по естественной истории. ѓрустно
раздавались звуки нашего оркестра, игравшего траурный марш, грустно шли мы до
маленького одинокого кладбища на окраине кадетской рощи. Ќачальство никакого
объЯснениЯ этой драмы нам не дало, но мы знали, что причиной самоубийства была
"дурнаЯ болезнь".
     „о поступлениЯ в корпус Я много слышал хорошего о директоре корпуса генерале
Ђлексееве, считавшемсЯ одним из лучших военных педагогов в ђоссии, которого
кадеты звали не иначе как Љосой за его невоенную походку и удачно передразнивали
его манеру "распекать" гнусавым голосом. „иректора мы видели главным образом по
субботам в большом белом зале 1-й роты, где он осматривал всех увольнЯемых в
этот день в город, начинаЯ с самых маленьких; одеты все были образцово. Ќо эта
внешнЯЯ отдаленность Ђлексеева от нас, кадет старших классов, объЯснЯлась
просто: он, уделЯЯ все свое внимание малышам, знал насквозь каждого из них, а
потому легко мог следить за дальнейшими их успехами, и в особенности --
поведением. Ѓалл по этому "предмету", обсуждавшийсЯ на педагогическом совете,
играл решающую роль.
     „алеко стоЯл от нас и плаксивый болезненный ротный командир, полковник
Њатковский, всецело погруженный в дела цейхгауза. —то до воспитателей, то это
были престарелые бородатые полковники, ограничивавшиесЯ дежурствами по роте,
присутствием на вечерних занЯтиЯх и проведением строевых учений. ‚се они жили в
стенах корпуса, были многосемейны и, казалось, ничего не имели общего ни с
армией, ни вообще с окружающим миром.
     ѓораздо большим уважением со стороны кадет пользовались некоторые из
преподавателей: ‡ехов, ‡онненштраль, Љурбанов. Ћни сумели не только дать нам,
небольшой группе любознательных учеников, твердые основы знаний, но и привить
вкус к некоторым наукам.
     Ћднако самой крупной величиной среди преподавателей был тот же †итецкий -- мой
старый учитель.
     -- ‘ыжу, Як миж могильними памьЯтниками! -- говаривал он в те минуты, когда никто
не мог ответить, какой "юс" должно писать в том или ином слове древнеславЯнского
Языка.
     Ћн вел занЯтиЯ только со старшими классами, длЯ которых составил интересные
записки по логике и основам русского Языка. Ћн требовал продуманных ответов, за
что многие считали его самодуром, тем более что он не скупилсЯ на "пЯтерки".
‘редством спасениЯ от †итецкого, кроме бегства в лазарет -- с повышенной
температурой, получавшейсЯ от натираниЯ градусника о полу мундира, было
залезание перед его уроком на высочайшую печь, стоЯвшую в углу класса. Џо живой
пирамиде будущий офицер взлезал на печь и длЯ верности покрывалсЯ географической
картой.
     ‚се остальные педагоги были ничтожества и смешные карикатуры. ‘таричок географ
‹юбимов вычеркивал на три четверти все учебники географии, считаЯ их, правда, не
без основаниЯ, глупыми. Ќо и сам [38] находил, например, величайшим злом длЯ
русских городов и местной промышленности поЯвление железных дорог.
ѓород пал, торговлЯ пала, промышленность совсем пала,-- твердил он.
Ћ ђоссии мы получили из его уроков самое смутное представление.
€сторик, желчный џсинский, ставил хорошие баллы только тем, кто умудрЯлсЯ
отвечать по €ловайскому наизусть, лишь бы не ошибитьсЯ страницей и не рассказать
про €оанна III всего того, что написано про ‚асилиЯ III.
     ђекорды нелепости принадлежали все же преподавателЯм иностранных Языков:
преподаватель французского Языка, полЯк Љарабанович, в выпускном классе посвЯщал
уроки объЯснению начальных глагольных форм, а немец Љрамер, старый рыжий
орангутанг, учил немецкие слова по допотопному способу -- хором: "майне -- моЯ,
дайне -- твоЯ". Џеред каждым триместром он посвЯщал два урока выставлению баллов.
ђассматриваЯ свою записную книжку, он говорил:
     -- ’акой-то, за знание -- десЯть, за прилежание -- восемь, за сидение в классе --
семь, за обращение с учителем -- пЯть, средний -- семь.
     ’ут начинались вопли, стук пюпитров, ругательства самого добродушного свойства --
общее веселье, откровенный торг за отметку, и в результате -- весь выпускной
класс общими усилиЯми смог перевести на экзамене один рассказ в тридцать строк --
про "элефанта".
     Ќо наименее длЯ всех симпатичным считалсЯ свЯщенник, которого кадеты, не
стеснЯЯсь, называли "поп",-- бледнаЯ личность с вкрадчивым голосом. Ћн слыл в
корпусе доносчиком и предателем.
     Ћн исповедовал в церкви длЯ быстроты по шесть-семь человек сразу. Ћ религии,
впрочем, никто не рассуждал, и никто ею не интересовалсЯ, а хождение в церковь
длЯ громадного большинства представлЯлось одной из скучных служебных
обЯзанностей, в особенности в так называемые "царские дни", когда из-за молебна
приходилось жертвовать ночевкой в городе.
     Ћ царе, царской семье кадеты знали меньше, чем любой строевой солдат, которому
на занЯтиЯх словесностью вдалбливали имена и титулы "высочайших особ".
“ каждого кадета было два мира: один -- свой, внутренний, свЯзанный с семьей,
которым он в корпусе ни с кем делитьсЯ не мог, и другой -- внешний, временный,
кадетский мир, с которым каждый мечтал поскорее покончить, а до тех пор в
чем-нибудь не попастьсЯ. „лЯ этого нужно было учитьсЯ не слишком плохо, быть
опрЯтно одетым, хорошо козырЯть в городе офицерам, а в особенности генералам, в
младших классах не быть выдранным "дЯдькой" на скамье в мрачном цейхгаузе, а в
старших не оказатьсЯ в карцере. Ћдним из поводов длЯ наказаниЯ могло оказатьсЯ
курение, которое было запрещено даже в старших классах. ‚ общей уборной
постоЯнно стоЯли густые облака табачного дыма. ‚бежит, бывало, какой-нибудь
Љоваленко в уборную в надежде поймать курильщика, но все успевают бросить
папиросу в камин или мгновенно засунуть ее в рукав мундира; по прожженным
обшлагам можно было безошибочно определЯть курильщиков. [39]
Ќедаром пелось в кадетской песне, именовавшейсЯ "‡вериадой":

     Џрощай, курилка, клуб кадетский,
     ѓде долг природе отдаем,
     ѓде курим мы табак турецкий
     € "‡вериаду" мы поем.

     ’олько здесь, у камина в ватерклозете, мы могли чувствовать себЯ хоть немного
"на свободе". ‡десь, например, говорили, что недурно было бы освистать эконома
за дурную пищу. Ќаши предшественники по 1-й роте устроили на этой почве скандал
самому Љосому -- разобрали ружьЯ, вышли после вечерней переклички в белый зал и
потребовали к себе длЯ объЯснений директора.
     ’ут же в вечерние часы рассказывались такие грЯзные истории о киевских
монашенках и попах, что первое времЯ мне было совсем невтерпеж. …ще хуже стало в
лагере, где традициЯ требовала, чтобы каждый вечер, после укладываниЯ в постель,
все по очереди, по ранжиру, начинаЯ с правого фланга первого взвода, состоЯвшего
из так называемых "жеребцов", рассказывали какой-нибудь похабный анекдот. ќто
был железный закон кадетского быта. ‹ежа на правом фланге как взводный
унтер-офицер второго взвода, Я рассчитывал наперед, когда очередь дойдет до
менЯ, и твердо знал, что пощады не будет.
     Њне позже пришлось столкнутьсЯ в роли начальника с офицерством; это было в 1916
году на живописных солнечных берегах ”ранции близ ЊарселЯ, где в мировую войну
расположилсЯ отрЯд "экспедиционного корпуса" царской армии. Ћфицеры, как только
часть прибыла в порт, разошлись по публичным домам, не подумав выдать солдатам
жалованьЯ. ‘олдаты убили на глазах французов своего собственного полковника.
ђазбираЯ дело по должности военного атташе, Я ужаснулсЯ шкурничеству, трусости и
лживости "господ офицеров", по существу спровоцировавших солдатскую массу на
убийство. ’огда Я вспомнил Љиевский корпус, со всей его внешней дисциплиной,
тЯжелой моральной атмосферой и своеобразным нравственным "нигилизмом", закон
которого "не пойман -- не вор" означал почти то же, что и "все дозволено".
Љадетский лагерь располагалсЯ в нескольких шагах от зданиЯ корпуса, в живописной
роще, где были построены два легких барака, открытые навесы длЯ столовой и
гимнастический городок.
     Љаждое утро на поле рЯдом с лагерем производились под палЯщим солнцем строевые
ротные учениЯ, главным образом в сомкнутых рЯдах; не надо забывать, что в ту
пору каждаЯ команда передавалась взводными и отделенными начальниками, причем
длЯ одновременности выполнениЯ требовалось добитьсЯ произнесениЯ команд сразу
всеми начальниками.
     Ќа ротный смотр как-то приехал сам командующий округом, тЯжело раненный на
русско-турецкой войне в ногу, престарелый генерал-адъютант Њихаил €ванович
„рагомиров. Џро его чудачества ходили по ђоссии бесконечные слухи и анекдоты,
среди которых самой характерной была историЯ с телеграммой, посланной им [40]
Ђлександру III: „рагомиров, запамЯтовав день 30 августа -- именин царЯ, --
спохватилсЯ лишь 3 сентЯбрЯ и, чтобы выйти из положениЯ, сочинил такой текст:
"’ретий день пьем здоровье вашего величества „рагомиров",-- на что Ђлександр III,
сам, как известно, любивший выпить, все же ответил: "Џора и кончить. Ђлександр".

     Њихаил €ванович нашел, что корпусные офицеры сильно отстали от строевой службы.
Ћн их вызвал из строЯ и велел нам, взводным унтер-офицерам, самим командовать
взводами, а затем, перестроив роту в боевой порЯдок, опираЯсь на палку, повел ее
в атаку на близлежащий песчаный холм.
     ‚ послеобеденное времЯ производились занЯтиЯ в гимнастическом городке или по
плаванию -- на большом кадетском пруду. ’ребованиЯ по плаванию были суровые, и
отстающие кадеты обЯзаны были в зимнее времЯ практиковатьсЯ в небольшом бассейне
в самом здании корпуса.
     Ћстальное времЯ днЯ кадеты, главным образом, угощались, памЯтуЯ голодные зимние
месЯцы. ‚ лагере полагалась улучшеннаЯ пища. ЋбъединЯлись чайные компании из
пЯти-шести человек каждаЯ, делившие между собой съестные посылки, приходившие из
дому,-- сало, украинские колбасы и сладости. Џо вечерам ежедневно Я участвовал в
нашем оркестре, а на вечерней перекличке рапортовал о наличном составе 2-го
взвода фельдфебелю „ухонину. ‚споминаЯ этого благонравного тихоню с плачущей
интонацией в голосе, вспоминаЯ встречу с ним в Ђкадемии генерального штаба, где
он слыл полной посредственностью, Я не могу себе до сих пор представить, каким
чудом этот человек смог впоследствии, в 1917 году, при Љеренском, оказатьсЯ на
посту русского главковерха.
     Ќезабвенные воспоминаниЯ сохранились у менЯ о южных ночах, когда, лежа на
шинелЯх и забыв про начальство, мы распевали задушевные украинские песни. ‚се
чувствовали, что скоро придетсЯ расстатьсЯ с нашим любимым Љиевом и ехать в
суровый Џетербург длЯ поступлениЯ в военные училища.
     Ѓлизкие друзьЯ мне говаривали:
     -- —то же, €гнатьев, будешь ты нам отвечать на поклон, когда станешь шикарным
гвардейцем? ‘мотри, не задавайсЯ!
     ‚ такие минуты мне этот вопрос казалсЯ до слез обидным: Я ведь не знал, что
такое Џетербург, Я ведь не постигал, какаЯ пропасть между золоченой столицей и
скромной провинцией, между гвардией и армией, между блестЯщей кавалерией и серой
армейской пехотой.


        ѓлава пЯтаЯ. Џажеский …го ‚еличества корпус


     џ вступил в жизнь, как принЯто было говорить, "золотой молодежи" осенью 1894
года, когда Яркое солнце Љиева сменилось длЯ менЯ октЯбрьским серым небом и
сырым туманом "‘еверной Џальмиры". [41]
     —ерез несколько часов по приезде в Џетербург Я навсегда сбрасываю свой скромный
кадетский мундирчик, и портной Љаплун пригонЯет на менЯ блестЯщую форму пажа
младшего специального класса. Ќа рукавах однобортного черного мундира нашиты по
три широких золотых галуна; такой же галун и на высоком воротнике из красного
сукна. Љаплун выражает надежду, что через год, дослужившись до камер-пажа, Я
позволю ему нашить золотые галуны на каждую из задних пол мундира. Љрасные
погоны тоже обшиты галуном, и вместо гладких медных армейских пуговиц кадета на
мундире -- золоченые, красивые пуговицы с орлом. таны навыпуск с красным кантом,
пальто двубортное офицерского образца, только не из серого, а из черного драпа;
длЯ лагерного времени и длЯ строЯ -- сераЯ солдатскаЯ шинель.
’ут же от придворного поставщика ”окина приносЯт мне мое первое оружие --
гвардейский тесак на лакированном белом кожаном поЯсе, с золоченой блЯхой,
украшенной орлом, и каску из черной лакированной кожи с золоченым шишаком
наверху и громадным орлом на передней части. ‚се, вплоть до шелковой муаровой
подкладки на каске, кажетсЯ мне блестЯщим до трепетности, и, натЯгиваЯ белые
замшевые перчатки, Я чувствую, что вступаю в какой-то новый, неведомый и очень
красивый мир.
     Ѓеру извозчика и еду на ‘адовую, где за старинной решеткой перед изЯщным красным
зданием разбит небольшой сквер. ќто и есть Џажеский его величества корпус, самое
привилегированное военное учебное заведение в ђоссии.
     ‡вание пажа было занесено к нам Џетром I с ‡апада; пажи и до сих пор существуют
при английском королевском дворе. ‚ понЯтие "паж" входит прежде всего
"благородное" происхождение. Џажами в средние века назывались молодые люди,
состоЯвшие при рыцарЯх и их дамах и несшие ту службу, к которой не допускалась
обычнаЯ прислуга. Џопутно они обучались владению шпагой и всему военному ремеслу
той отдаленной эпохи.
     €згнанные с острова Њальты англичанами, лишенные возможности из-за революции
обосноватьсЯ во ”ранции, рыцари Њальтийского ордена принЯли предложение
императора Џавла открыть "просветительную деЯтельность" в российской северной
столице. Ћни возвели Џавла в звание главы Њальтийского ордена -- гроссмейстера,
нарЯдив его в мантию со знаком ордена в виде заостренного белого креста, а от
него, дрожавшего перед французской революцией и мало доверЯвшего потомкам
самовольных русских боЯр, получили задание воспитать из детей знатнейших дворЯн
придворную военную касту -- верных слуг престола и династии.
’ак возник Џажеский корпус. ђыцари оказались добросовестными исполнителЯми
монаршей воли, но не упустили из виду своей главнейшей цели -- введениЯ в ђоссии
католицизма. Ћтпечаток их деЯтельности сохранилсЯ и до моих дней.
‚ то времЯ как католическаЯ церковь представлЯла собою величественное здание во
внутреннем дворе Џажеского корпуса, православнаЯ, вмещавшаЯ с трудом наличный
состав корпуса в двести [42] человек, находилась на верхнем этаже корпусного
помещениЯ и по своей внешности была откровенно похожа на католическую базилику.
Ќад низеньким металлическим православным иконостасом, как бы занесенным сюда
случайно, высилось фигурное католическое распЯтие.
     ‚нутри зданиЯ корпуса над дверЯми красовались мраморные доски с девизами
мальтийских рыцарей, и даже сама форма пажей, введеннаЯ отцами ордена,
сохранилась почти в неприкосновенности.
     ‘ледуЯ за развитием русской армии, Џажеский корпус в то же времЯ сумел сберечь
свое привилегированное положение. Ћн состоЯл из семи общих классов,
соответствовавших семи классам кадетских корпусов, и двух специальных классов, в
которых проходили программу военных училищ.
     ‚оспитанники специальных классов, так же как и юнкера, считались военнослужащими
и приносили при поступлении общую длЯ армии военную присЯгу. ‚ случаЯх крупной
провинности они отчислЯлись в полки на положение вольноопределЯющихсЯ.
“чебные программы были тождественны с программами кадетских корпусов и военных
училищ, за исключением иностранных Языков, курс которых давал возможность
полного овладениЯ французским и немецким Языками.
     „лЯ поступлениЯ в корпус требовалсЯ предварительный высочайший приказ о
зачислении в пажи, что рассматривалось как большаЯ честь, на которую имели право
только сыновьЯ генералов или внуки полных генералов -- от инфантерии, кавалерии и
артиллерии; редкие исключениЯ из этого правила делались длЯ детей старинных
русских, польских или грузинских кнЯжеских родов. ‚следствие сравнительно малого
числа кандидатов вступительный конкурсный экзамен был не очень труден.
Џажи специальных классов, и главным образом унтер-офицеры, носившие звание
"камер-пажей", несли дворцовую службу, что, по мнению юнкеров, снижало их
военную подготовку.

     ‘ тех пор как юнкерские шпоры
     Ќадели жалкие пажи,
     Џропала лихость нашей школы...--

     пелось в песне юнкеров Ќиколаевского кавалерийского училища.
‡ависть к пажам со стороны юнкеров усугублЯлась правом пажей выходить по
собственному их желанию во все роды оружиЯ, до артиллерии и инженерных войск
включительно, становЯсь автоматически, при выходе в офицеры, выше юнкеров.
ђЯдовой паж, окончивший последним Џажеский корпус, становилсЯ в полку старшим
среди лучших портупей юнкеров, а фельдфебель пажеской роты считалсЯ старшим
среди фельдфебелей всех военных училищ. ‚ случае выхода в армию, а не в гвардию,
пажи получали попросту целый год старшинства в чине.
     ‘пециальные классы были размещены в особой пристройке, составлЯвшей крыло
главного зданиЯ.
     ‚ минуту моего приезда в корпус рота была на строевых занЯтиЯх. ‚ спальной
человек на пЯтьдесЯт менЯ встретил бледнолицый стройный [43] юноша ‹евшин -- мой
будущий однополчанин. …го маленькое желтое личико на длинной тонкой шее, впалаЯ
грудь, вЯлые аристократические манеры невольно вызвали во мне воспоминание о
киевских, здоровых и грубоватых, моих товарищах.
     Ћн показал мне помещение и прежде всего исторический белый зал с портретами
монархов и белыми мраморными досками, на которых красовались высеченные золотыми
буквами имена первых учеников по выпускам с самого основаниЯ корпуса.
џ поспешил найти здесь имена дЯди, ЌиколаЯ Џавловича €гнатьева, выпуска 1849
года, и отца -- 1859 года.
     ’ут же рЯдом Я увидел год без фамилии окончившего, и мне объЯснили, что здесь
было имЯ кнЯзЯ Љропоткина, стертое с доски по приказанию свыше за то, что
Љропоткин стал революционером. Њне вспомнилось это в Џариже, в 1922 году, когда
’репов, бывший министр и бывший паж, возглавлЯвший эмигрантский "союз пажей",
прислал мне письмо с извещением об исключении менЯ навсегда из пажеской среды;
стереть мою фамилию с мраморной доски выпуска 1896 года было уже не в их власти.

     Ќа стене в классе Я увидел список пажей, составленный по старшинству баллов,
полученных при переходе из седьмого класса корпуса; моЯ фамилиЯ, как перешедшего
из армейского кадетского корпуса, стоЯла последней, и Я понЯл, что придетсЯ
затратить немало усилий, чтобы отвоевать себе то же место, которое Я занимал при
выходе из Љиевского корпуса.
     Ќо уже через час-другой Я испытал, что значило поступить в корпус со стороны, да
и вообще попасть на положение "зверЯ", то есть пажа младшего специального
класса.
     ‚ конце спальной стоЯл, небрежно опираЯсь на стол, дежурный по роте камер-паж, и
перед ним в затылок стоЯли мы, "звери", ЯвлЯвшиесЯ к дежурному: одни -- ввиду
прибытиЯ, другие -- длЯ увольнениЯ в отпуск.
     ‚ гробовой тишине раздавались четыре четких шага первого из выстроенных,
короткаЯ формула рапорта, а затем, с разными оттенками в голосе, крикливые
замечаниЯ:
     -- Ѓлизко подходите!
     -- Џлох поворот!
     -- Љаска криво!.. ’ихо говорите! -- € опЯть: -- Џлох поворот! Ќаконец торжественный
приговор:
     -- џвитьсЯ на лишнее дневальство.
Џосле повторЯлась та же церемониЯ перед фельдфебелем Ѓобровским.
‚сЯ моЯ кадетскаЯ выправка оказалась недостаточной. Ћкрики и замечаниЯ сыпались
на менЯ как горох, и вскоре после поступлениЯ Я насчитал тридцать лишних
дневальств.
     ѓлавной ловушкой было хождение в столовую. ‚переди шел вразвалку, не в ногу
старший класс, а за ним, твердо отбиваЯ шаг, даже при спуске с лестницы, где
строго каралсЯ всЯкий взглЯд, направленный ниже карниза потолка, шли мы,
"звери", окруженные стаей камер-пажей, ждавших случаЯ на нас прикрикнуть. [44]
Љого-то осилила мысль -- в небольшом проходном зале поставить модель памЯтника
русско-турецкой войне. Џо уставу -- воинские части при прохождении мимо военных
памЯтников были обЯзаны отдавать честь, и мы, напрЯгаЯ слух, четыре раза в день
ждали команды "‘мирно!", по которой руки должны были прилипать к канту штанов, и
за поднЯтую лишний раз руку окрик был неминуем.
     Ќо хуже всех доставалось дневальным, которые в каске и при тЯжелом казенном
тесаке, подтЯнутом до отказа, чтоб не отвисал, сновали целые сутки по роте. €х
главной обЯзанностью было объЯвлЯть громким голосом распорЯжениЯ дежурного
камер-пажа и, между прочим, после каждой перемены кричать: "Њладшему классу -- в
классы" -- не только в жилых помещениЯх и курилке, но даже в пустом ватерклозете.
Њне рассказывали, как еще за несколько лет до нас дневальные по утрам поднимали
от сна старший класс. Љогда "звери" уже тихо встанут, помоютсЯ и оденутсЯ, то
есть за полчаса до выстраиваниЯ роты к утреннему чаю, дневальный кричал:
"‘таршему классу осталось столько-то минут вставать!" Ќикто, конечно, не
шевелилсЯ. „невальный был обЯзан повторЯть этот крик еще несколько раз, каждый
раз указываЯ число остающихсЯ минут. ‚ конце концов он кричал: "‘таршему классу
ничего не осталось вставать!" ’огда все вскакивали и бежали опрометью в уборную.
€ вот нашелсЯ дневальный, который заЯвил дежурному камер-пажу, что последней
безграмотной фразы он кричать не будет. Џонес он, беднЯга, тЯжелое наказание, но
начальству пришлось все-таки отменить этот порЯдок.
     Љонечно, не все камер-пажи относились к нам одинаково, и особенно либеральными
оказывались почти всегда будущие кавалеристы. ‡ато некоторые из камер-пажей
вызывали чувство дикой ненависти к ним. Љошмаром длЯ нас было дежурство графа
ЉлейнмихелЯ: среднего роста, с лицом землЯного цвета, на котором лежал отпечаток
всех видов разврата, с оловЯнным, уже потухшим взором, он грубым басом
покрикивал на нас, как на рабов. ђазбудив менЯ однажды ночью, он приказал
одетьсЯ и, погонЯв за недостаточную четкость рапорта добрый десЯток раз,
объЯвил, что дает мне лишний нарЯд за то, что каска, стоЯвшаЯ на специальной
подставке подле кровати, не была повернута орлом в сторону иконы и
фельдфебельской кровати.
     ‚не стен корпуса испытаниЯ не кончались. ЋбЯзанные отдавать честь старшему
классу, мы оглЯдывались не только по сторонам, но и назад, боЯсь пропустить
камер-пажа, катЯщего на лихом извозчике.
     ЋперивщийсЯ и возмущенный, Я попробовал однажды доложить капитану Џотехину о
том, что паж „еревицкий старшего класса, но рЯдовой, как и Я, не мог менЯ
обвинЯть в неотдании чести, так как Я в этот день на такую-то улицу и не
выходил.
     -- Ћни -- беленькие, а вы -- черненькие,-- объЯснил мне Џотехин, не отменЯЯ
наложенного на менЯ наказаниЯ,-- они всегда правы. ‘танете сами беленькими -- и
тоже будете правы.
     Ћщущение самой безнаказанной несправедливости и безвыходности доводило менЯ до
мысли бежать из этого ада. [45]
     ‚ лагере, в Љрасном ‘еле, последствиЯ этой системы, наконец, сказались. Њы
размещены были в отдельном бараке на общей линейке главного лагерЯ, тЯнувшейсЯ
на три с лишним версты.
     Љамер-пажи придумали укладывать нас спать немедленно после вечерней переклички и
молитвы, певшейсЯ одновременно всеми войсками.
     Ѓывало еще совсем светло, с „удергофского озера доносились веселые голоса
молодежи, и даже соседние финские стрелки напевали свои красивые песни-молитвы.
Ќаши мучители веселились по-своему и под гармонику нескладно шумели за
перегородкой.
     € вот однажды, без всЯкого уговора, мы все закричали хором: "’ише!" -- потом
второй, третий раз... „верь отворилась, и в барак влетел камер-паж кнЯзь
Љасаткин-ђостовский. …го голос, призывавший к порЯдку, потонул в нашем вопле:
"‚он!"
     —ерез несколько минут наша рота стоЯла под ружьем, на передней линейке, и
фельдфебель Ѓобровский читал нам нотацию, находЯ, что заправилами беспорЯдков
ЯвлЯемсЯ мы, вольнодумные будущие кавалеристы, томЯщиесЯ службой в пехотном
строю.
     ѓод совместных неприЯтностей, казалось бы, должен был сплотить товарищей по
классу, но состав был настолько пестрым, что за исключением двух-трех компаний,
посещавших по воскресеньЯм бега на ‘еменовском плацу и делившихсЯ впечатлениЯми
о женщинах и выпивках, все остальные жили каждый особнЯком, и товарищество
выражалось лишь в обращении всех между собой на "ты". ќто обращение на "ты"
сохранЯлось не только во времЯ пребываниЯ в корпусе, но и по его окончании, так
что бывшие пажи, даже в высоких чинах, заметив на мундире беленький мальтийский
крестик -- значок корпуса, даже к незнакомому обращались на "ты", как к
однокашнику.
     ѓлавным отличием от кадетских корпусов ЯвлЯлось то положение, что раз ты надел
пажеский мундир, то уже навернЯка выйдешь в офицеры, если только не совершишь
уголовного преступлениЯ. Џоэтому нарЯду с несколькими блестЯщими учениками в
классе, уживались подлинные неучи и тупицы и такие невоенные типы, как,
например, прославившийсЯ друг ђаспутина -- кнЯзь Ђндронников, которого били даже
в специальных классах за его бросавшуюсЯ в глаза извращенную безнравственность.
Џодобные темные личности болтали прекрасно по-французски, имели отменные манеры
и, к великому моему удивлению, поЯвлЯлись впоследствии в высшем свете.
ђЯдом с ними учились образцовые служаки и будущие ѓеоргиевские кавалеры, с
весьма скромными средствами, кавалерийские спортсмены, вроде ќнгельгардта. Ћн
был моим соперником за первенство при окончании корпуса, соседом по госпитальной
койке в Японской войне, депутатом ѓосударственной думы, приезжавшим ко мне в
Џариж в мировую войну, шофером такси в том же Џариже после революции.
€ там же, в Џариже, выйдЯ однажды из торгпредства, Я был окликнут шофером такси,
бодрым мужчиной с седой бородой, оказавшимсЯ Њандрыкой, моим бывшим фельдфебелем
Џажеского корпуса и по [46] этой должности камер-пажом государЯ. џ редко
встречал его в последующей жизни: он был исправным служакой, флигель-адъютантом
и нижегородским губернатором.
     —ерез несколько месЯцев после этой встречи моЯ мать мне сообщила, что Њандрыка
умирает в нищете от чахотки в городской больнице и просит менЯ навестить его
перед смертью. "Ђлексей прав,-- говорил он матери обо мне.-- …му одному выпадет
счастье увидеть родину..."
     ‚ нетопленом бараке, предназначенном длЯ безнадежных смертников, он обнЯл менЯ и
сказал:
     -- Џрошу тебЯ, не забудь при переезде границы низко от менЯ поклонитьсЯ родной
земле!..
     Ќашлись, однако, старые пажи, которые от родной земли не отреклись. "„орогой
€гнатьев! -- воскликнул недавно мой бывший строгий старший камер-паж ™ербатский,
обнЯв менЯ в ‹енинграде.-- џ счастлив, что мы оба остались верными сынами своей
родины и своего народа".
     …сли быт и нравы Џажеского корпуса сильно менЯ разочаровали, то учебнаЯ часть
оставила по себе самые лучшие воспоминаниЯ. ‘истема уроков была заменена в
специальных классах лекциЯми и групповыми репетициЯми, на которых сдавались
целые отделы курсов. „лЯ преподаваниЯ были привлечены лучшие силы Џетербурга, и
подготовка, полученнаЯ в корпусе, оказалась по военным предметам вполне
достаточной длЯ поступлениЯ впоследствии в Ђкадемию генерального штаба.
ѓлавным предметом была тактика, на младшем курсе -- элементарнаЯ, читавшаЯсЯ
красивым полковником генерального штаба „едюлиным, будущим дворцовым
комендантом, а на старшем -- прикладнаЯ, освещавшаЯсЯ историческими примерами и
решением несложных тактических задач, которые разбирал тут же в классе
талантливый полковник …панчин, профессор академии и впоследствии директор
Џажеского корпуса.
     ‡атем шла артиллериЯ, фортификациЯ, которую преподавал инженерный генерал
композитор –езарь Љюи, топографиЯ, специалистом которой был и в корпусе и в
академии генерал „анилов, по прозвищу ’отошка, а на старшем курсе -- и военнаЯ
историЯ, в таком, впрочем, скромном масштабе, что читавший ее грубоватый
полковник •абалов говорил на вступительной лекции: "Њои требованиЯ к господам
камер-пажам не велики: лишь бы мне при их ответах было Ясно -- Њакдональд ли был
на ’ребии или ’ребиЯ на Њакдональде".
     Ќо больше всего мы любили лекции по самому скучному предмету -- администрации,
читавшейсЯ полковником Џоливановым, будущим военным министром.
‘о склоненной от раны в шею головой, невозмутимым тихим голосом, без
комментариев, он нам, будущим командирам, доказывал нелепость организации нашей
собственной армии, начинаЯ с необъЯснимого разнобоЯ в составе стрелковых частей
и кончаЯ нищенской казенной системой обмундировки и питаниЯ солдат. Ћн имел
право издеватьсЯ, когда говорил о том, что солдат получает полторы рубашки [47]
в год, три с половиною копейки на приварок, тридцать пЯть копеек в месЯц
жалованьЯ и при этом нет выдачи даже мыла длЯ его нужд.
     €з общих предметов на младшем курсе камнем преткновениЯ длЯ большинства пажей,
но не длЯ бывших кадет,-- были механика и химиЯ.
     ‡ато пажи оказывались головой выше решительно всех юнкеров по знанию иностранных
Языков. ‚ специальных классах преподавалсЯ курс истории французской и немецкой
литературы, а многие пажи писали сочинениЯ с той же почти легкостью, что и на
русском Языке. ќто не помешало одному из камер-пажей времен Ђлександра III, как
рассказывали, протитуловать императрицу на французском Языке вместо "Madame" --
"Sir&#233;ne" (сирена), произведЯ женский род по своему собственному усмотрению от
слова "Sire", с которым обращались к монархам.
     ‘троевой подготовкой занимались специальные строевые офицеры. Ќа первом году
обучениЯ нас готовили в пехоту, и потому кроме знаниЯ назубок уставов, в
особенности дисциплинарного, который знали наизусть, большое внимание обращалось
на детальное изучение трехлинейной винтовки образца 1891 года, представлЯвшей
тогда драгоценную новинку в армии.
     „умаю, что и сейчас Я сумею разобрать и собрать ее с завЯзанными глазами.
ђужейные приемы, а в особенности прикладка, выполнЯлись в совершенстве, чем
специально занималсЯ с нами наш взводный, старший камер-паж ѓеруа, будущий
профессор в Ђкадемии генерального штаба.
     ‚ старшем классе строеваЯ подготовка разделЯлась по родам оружиЯ: пехота
производила в белом зале или во дворе ротные учениЯ в сомкнутом строе;
кавалеристы в манеже, под руководством инструктора -- офицера кавалерийской
школы, проходили полный курс езды, рубки и вольтижировки, а артиллеристы были
занЯты службой при орудии и верховой ездой.
     ‚ лагерь нас выводили раньше других войск, с тем чтобы в течение трех недель в
мае проделать в младшем классе небольшую полуинструментальную съемку с
кипрегелем, а на старшем -- одну-две глазомерных съемки и решить на местности
две-три тактические задачи. Џосле этого всЯ рота, кроме кавалеристов и
артиллеристов старшего класса, прикомандировывалась к офицерской стрелковой
школе.
     кола эта была известна тем, что в нее ежегодно командировалсЯ ровно сто один
пехотный капитан со всех военных округов.
     ‚ лагере они поочередно исполнЯли роли начальников отрЯдов, в которые нас,
пажей, назначали как отборную охотничью команду.
     Њы присутствовали также на разборе маневра, производившемсЯ обычно полковником
генерального штаба ‚орониным.
     Љрошечного роста, в пенсне, резким голосом высмеивал он при нас, мальчишках,
этих поседевших на строевой службе капитанов, не умевших даже справитьсЯ со
своим глубоким горем от его беспощадной критики. ќти занесенные из глухой
провинции в чуждую им гвардейскую обстановку люди казались нам жалкими, а
полковника мы дружно ненавидели. [48]
     20 октЯбрЯ 1894 года, то есть через несколько дней после принесениЯ мною военной
присЯги, произошло событие, потрЯсшее наш пажеский быт: в полном расцвете сил
умер в Љрыму Ђлександр III. ‚ корпусе в ту же ночь состоЯлась торжественнаЯ
панихида, и даже новоиспеченные камер-пажи, высочайший приказ о производстве
которых пришел из Љрыма как раз в этот день, держали себЯ прилично; они
показались мне великолепными в своих расшитых золотом мундирах, при шпагах
вместо тесаков и шпорах с серебрЯным звоном. Џогоны и каски затЯнулись на целый
месЯц черным крепом.
     Ќа нас в срочном порЯдке пригонЯли придворную форму, состоЯвшую из мундиров с
грудью, сплошь расшитой золотым галуном, и белых штанов навыпуск. Ќа каски
вставлЯлись тЯжелые белые султаны из конского волоса.
     Љамер-пажи были еще нарЯднее -- в белых лосинах, лакированных высоких ботфортах и
со шпагами на старинных золотых портупеЯх.
     ‚се готовились заранее к торжественным похоронам.
—ерез несколько дней, с флером через плечо и большой свечой в руках, Я шел у
правого переднего колеса катафалка.
     џ впервые увидел царЯ ЌиколаЯ II, великих кнЯзей, свиту и величественное зрелище
гвардейских полков, стоЯвших шпалерами от Ќиколаевского вокзала вдоль Ќевского
до Џетропавловской крепости.
     ‡а шпалерами войск на тротуарах стоЯла молчаливаЯ толпа. ествие подвигалось в
торжественном и мрачном молчании.
     € вдруг за полицейским мостом в суженной части Ќевского из толпы послышалсЯ
выкрик: "Љукареку!"
     џ, вздрогнув, встретилсЯ взглЯдом с шагавшим рЯдом со мной статным юнкером
Џавловского училища, и оба мы сделали вид, что ничего особенного не произошло.
‚ крепости нас поставили на дежурство при гробе. ‘менЯлись каждые два часа в
течение недели, показавшейсЯ нам вечностью. “томительнаЯ монотонн