осЯт казаков, чтобы вывезти раненых -- в
гору невозможно их оттащить.
     Њне показалось нелепым посылать конных людей под ружейный огонь на верную
смерть, но отказатьсЯ Я не посмел и приказал нескольким оставшимсЯ казакам
конвоЯ спешитьсЯ и помочь стрелкам вывезти на конЯх раненых. Џо традиции,
унаследованной от турецкой войны, оставление раненых в руках неприЯтелЯ
считалось почти таким же позором, как потерЯ пушек. ‚ релЯциЯх о бое так и
писалось: "Ћтступили, вы несЯ всех раненых". Ќо о том, что длЯ этого посылались
на убой свежие части, велись бесполезные контратаки, приносились новые ненужные
жертвы, конечно, не сообщалось.
     Џокончив с паникой, Я стал распорЯжатьсЯ высылкой на сопки все еще лежавших у
деревни енисейцев.
     -- ђазрешите, ваше превосходительство, сложить в деревне скатки и вещевые мешки,
а то люди никогда не влезут на эти кручи,-- докладывал Я генералу.
Ќо возникло препЯтствие. ‘тоЯвший тут же престарелый командир батальона умолЯюще
просил генерала этого не делать, ибо он не может в таком случае отвечать за
потерю казенного имущества. Љороткий наш спор помогли разрешить Японцы,
возобновившие артиллерийский огонь по долине, но уже шрапнелью. Џо-видимому, они
подтЯнули вперед свои батареи, но, как Я ни вглЯдывалсЯ в полевой бинокль,
обнаружить их не мог.
     …нисейцы, сбросив снарЯжение, побежали к горным отрогам, взлезли кое-как,
скользЯ в своих тЯжелых сапогах, на самый гребень, и оттуда снова раздались
команды:
     -- ђота, пли! ђота, пли!
Џо кому они стрелЯли -- определить было трудно.
     Ќе успели мы организовать сопротивление на новом рубеже, как подбежал стрелок из
охотничьей команды, в китайских улах [181] и обмотках, и передал донесение
неведомого мне до того полковника ‘таниславского об отходе его "верст на восемь
в тыл под напором превосходных сил противника". Њы были обойдены по соседней
долине с правого фланга, отделенной от нас горным хребтом. Њедлить было нельзЯ.
Ќадо было во что бы то ни стало опередить Японцев и раньше их выйти к скрещению
обеих долин.
     ‘ фронта Японцы нас, по-видимому, не преследовали; мы скоро вышли из-под огнЯ и
смогли даже привести в порЯдок части, скатившиесЯ с перевала.
џ не замечал времени при отходе, так как выставлЯл последовательно арьергарды.
Џомню название деревни ’адою, где Я вошел в фанзу и был радушно встречен
собравшимисЯ там чинами штаба отрЯда. ‚се эти незнакомцы считали менЯ теперь
своим. џ взглЯнул на часы и с удивлением заметил, что уже шесть часов вечера.
’от самый казачий есаул, что подал мне утром нераспечатанные донесениЯ, особенно
усердствовал, предлагаЯ закусить. Ќо есть мне не хотелось. џ только пил из
ободранной по краЯм эмалированной кружки мутную бурду -- чай с клюквенным
экстрактом -- и лишь на двенадцатой кружке вспомнил, что со вчерашнего вечера мы
с Џавлюком еще ничего не ели и не пили.
     —ай вошел в быт армии. Џриказ о строжайшем запрещении пить сырую воду спас нашу
армию от самого страшного бича -- тифа, и впервые с существованиЯ мира потери от
болезней оказались у нас меньше потерь от ранений. —ай спасал.
Ћ бое и его бесславном исходе никто не говорил. Ђрьергард был выставлен
надежный, с севера прибывали подкреплениЯ. ‚се занЯлись устройством на новых,
незнакомых местах. Џриехал даже мой утренний знакомый, дивизионный интендант, и
шепнул мне на ухо:
     -- Љогда стемнеет, приезжайте ко мне в обоз. Ѓудут настоЯщие сибирские пельмени.
‹евестам тоже пришел в себЯ и стал самолично диктовать пространную телеграмму
Љуропаткину с изложением всех подробностей днЯ. ‚ конце он просил разрешениЯ
задержать при себе капитана €гнатьева, что Явилось длЯ менЯ неожиданной
наградой.
     џпонцы остановились, по-видимому, на „алинском перевале, и мы оторвались от них
на добрый десЯток верст. Ќачалась снова мирнаЯ жизнь в китайских фанзах.
‘коро, однако, возникла новаЯ неприЯтность: день и ночь стал лить непрерывный
теплый дождь, и наш отрЯд оказалсЯ отрезанным от остальной армии ручьЯми,
превратившимисЯ в бурные потоки, и непролазной грЯзью в горных долинах. „аже
хлеба нельзЯ было подвезти, и пришлось питатьсЯ черными, твердыми, как камень, а
порой и заплесневевшими от ужасающей сырости сухарЯми. „лЯ вытаскиваниЯ
застрЯвших повозок высылались то саперы, то казачьи сотни, то целые роты.
Џродолжал действовать только неутомимый телеграф, передававший поучительные
циркулЯры столь падкого на них командующего.
     ѓенерал продолжал оказывать мне особое доверие и часами вел со мной откровенные
беседы. Ќевесело слагались мои мысли. „а, с отступлением [182] из Љореи и
беспрепЯтственной высадкой Японцев на маньчжурском побережье мы, казалось,
навсегда потерЯли инициативу, и в этом была главнаЯ беда.
џпонцы ударЯли то по одному, то по другому нашему отрЯду, подтЯгиваЯ длЯ этого
из соседних долин подкреплениЯ. ђазобратьсЯ в их передвижениЯх в этом горном
лабиринте, столь непривычном длЯ наших войск, было почти невозможно. € к моменту
атаки мы постоЯнно оказывались перед сильнейшим противником. ’ак произошло и на
„алине, где, по точным и строгим подсчетам, проделанным мною с генералом, против
нас было не менее двух дивизий, из которых одна -- гвардейскаЯ; мы же против них
имели всего-навсего какой-нибудь десЯток батальонов, из которых в боевую часть
было выделено три-четыре батальона и две батареи, в том числе одна старого
образца. џ спрашивал ‹евестама, почему все его резервы, встреченные мною по пути
в „алин, были эшелонированы чуть ли не на десЯть верст в глубину. Ћн, признаваЯ
это ошибкой, объЯснЯл ее боЯзнью глубокого обхода Японцев с обоих флангов. €
действительно, рассмотрев донесениЯ передовых отрЯдов и разъездов, можно было
понЯть причины растерЯнности генерала: один молодой корнет определил обходную
колонну, преувеличив ее силу не больше и не меньше как в пЯть раз!
Њного было у нас споров о заведомом преувеличении Японских сил не только
китайцами, но даже нашими лучшими разведчиками; всЯкий старалсЯ объЯснить это
по-своему, но чаще всего казалось, что, привыкнув высылать далеко вперед
авангарды силою до одной четверти отрЯда, мы считали, что замеченные Японские
колонны тоже составлЯют авангард, за которым идут еще в три-четыре раза большие
силы.
     Ђ между тем Японцы никакой военной хитрости не применЯли, а попросту наступали
не по одной, а по двум-трем долинам, не заботЯсь даже о свЯзи между ними, и,
таким образом, просто и естественно выходили к нам во фланги. Љогда Я увидел
вычерченную длЯ Љуропаткина схему положениЯ нашего отрЯда к началу отхода с „ал
и на, то понЯл, из какой беды мы выскочили: Японцы так глубоко нас обошли с двух
сторон, что только их пассивность и страх перед нами позволили нашему отрЯду
почти целехоньким выйти из далинского мешка. ЋбъЯснилсЯ также и казавшийсЯ
преждевременным уход с позиции лихой батареи полковника Љриштофовича,
выпустившей более трех тысЯч снарЯдов в неравной борьбе с четырьмЯ Японскими
батареЯми, но не имевшей возможности пополнить боевые запасы. Џарки из той же
осторожности оставались, по нашему обыкновению, где-то далеко позади. Ќи одного
пулемета ни у казаков, ни у ‘ибирской дивизии не было.
     -- Ђх, да все это было бы еще ничего! -- не раз, вздыхаЯ, говорил мой старик.--
‚едь главный виновник всего этого -- ѓеоргиевский крестик! Џолучил Я его давно,
молодым подпоручиком на Љавказе, в турецкую войну. Ѓыл назначен в прикрытие
артиллерии, и весь мой подвиг заключалсЯ в том, что Я не обращал вниманиЯ на
турецкие Ядра и проходил спокойно с одной стороны батареи на другую. Ќо какие же
[183] это были Ядра? ђазве можно их сравнить с Японскими шимозами? Ќу, потом
благодарЯ крестику быстро продвигалсЯ по службе, обзавелсЯ семьей, командовал
там же, на Љавказе, полком и устроилсЯ начальником ’ифлисского военного
госпиталЯ -- казеннаЯ квартира, райское место. € зачем нужно было менЯ с него
трогать? ’ак вот из-за этого самого крестика главный штаб назначил менЯ -- как
боевого генерала -- начальником ‘ибирской резервной бригады. Ђ тут война,
развернули нас в дивизию, в шестнадцать батальонов,-- шутка ли сказать! Џридали
артиллерию, парки, обозы. ‡агнали в эти проклЯтые горы. “верЯю вас, что на
Љавказе Я куда лучше во всем разбиралсЯ.
     ‚ штабе Љуропатки на продолжали между тем возлагать большие надежды на
‹евестама, главным образом потому, что его отрЯд был выдвинут на сюЯньское
направление, по которому Љуропаткин предполагал самолично повести серьезное
наступление в разрез между южной и восточной Японскими группировками. „лЯ этого
требовалось определить силы и расположение Японцев. Џосле долгой переписки
решено было произвести усиленную рекогносцировку тремЯ колоннами по трем
параллельным долинам в направлении на „алинский перевал. Љаждому начальнику
колонны в качестве "надежной гувернантки" был прикомандирован офицер
генерального штаба. џ получил, наконец, самостоЯтельное назначение в правую
колонну, направленную в долину ‹анафана. ќта колонна была самой слабой и
состоЯла из двух батальонов енисейцев, четырех орудий и сотни сибирских казаков.
Љомандир …нисейского полка, престарелый полковник ‚ысоцкий, плохо видел на
правый глаз и так же, как и ‹евестам, растерЯлсЯ при виде собственного
четырехбатальонного полка, развернутого из родного ему скромного резервного
батальона. Ћсобенно смущали его орудиЯ и казаки, с которыми он попросту не знал,
что делать, да еще в горах. Њожет быть, растерЯнность старика была законной,
ибо, конечно, было бы практичнее иметь, подобно Японцам, горную артиллерию на
вьюках. Ђ про нее мы слыхали только от офицеров пограничной стражи.
џ посоветовал полковнику собрать перед выступлением старших начальников длЯ
объЯснениЯ боевой задачи. Ќадо отдать ему справедливость, личный состав полка он
знал превосходно. Џоэтому было нетрудно назначить в авангард те роты, которые
имели наиболее толковых командиров.
     -- Ќачальник отрЯда приказал мне разъЯснить порЯдок продвижениЯ,-- докладывал Я
собравшимсЯ в полутемной китайской фанзе.-- Ќачальник отрЯда обращает ваше особое
внимание на наш правый фланг,-- продолжал Я все в том же тоне.
Џолковник со своей стороны не проронил ни слова.
     Ќам предстоЯло пройти за день больше двадцати верст. Ќаступать надо было со
всеми мерами предосторожности, так как мы были крайней колонной, и вправо от нас
горнаЯ местность была совсем не обследована. џпонцы могли поЯвитьсЯ в любой
момент на высотах и обстрелЯть нашу колонну, втЯнувшуюсЯ в горную долину.
„вижение, как предписывал устав, должно было охранЯтьсЯ последовательной
высылкой на сопки сторожевых застав, которые присоединЯлись [184] затем к хвосту
колонны. ‡наЯ, как медленно поднимаютсЯ на горы наши пехотные части, Я
рассчитал, что на продвижение потребуетсЯ не менее восьми -- десЯти часов, а
потому торопил с выступлением до рассвета. Љ несчастью, Я не мог применить длЯ
наших мало обученных солдат той системы продвижениЯ в горах, о которой мне
рассказывал еще в ‹ЯоЯне итальЯнский капитан Љамперио. Џо его словам, не только
дозоры, но даже боевые цепи, выдвинутые на окаймлЯющие долину хребты, никогда не
должны спускатьсЯ вниз; им надо оставатьсЯ постоЯнно в готовности открыть огонь.
„лЯ этого они должны продвигатьсЯ с отрога на отрог, один стрелок в затылок
другому, цепочками, восстанавливаЯ фронт на нужных отрогах. ‹евофланговый на
первом отроге окажетсЯ, таким образом, на правом фланге гребнЯ второго отрога и
снова на левом -- на гребне третьего отрога.
     Ћдним из немалых затруднений при наступлении Явилось отсутствие полевых
телефонов. Ћни оставались привилегией высокого начальства, а мы держали свЯзь со
штабом ‹евестама по допотопному методу казачьей летучей почты.
     -- ѓосподин полковник, разрешите выслать дозор влево.
     -- ѓосподин полковник, разрешите прочесть вам донесение в штаб отрЯда.
Ќачальник мой на все соглашалсЯ и был вполне спокоен. ‚се донесениЯ о скоплении
Японских сил в долине ‹анафана оказались ложными, и мы после небольшой
перестрелки в передовых частЯх занЯли к вечеру указанный нам по диспозиции
рубеж, выставили охранение и спокойно провели ночь.
     ‡асыпаЯ на кане -- низкой китайской лежанке,-- мой полковник, вероЯтно, видел во
сне свой уютный деревЯнный домик в €ркутске с алой геранью на окнах, в котором
он коротал ночи, поигрываЯ в преферанс с местным полицмейстером.
Ќа рассвете мы предполагали продолжать наступление и даже обойти прежнюю позицию
на „алине, но приказы об отходе доходили всегда скорее, чем приказы о
наступлении, и нам пришлось вернутьсЯ на старые биваки. ‚ыведЯ отрЯд на
перекресток дорог, из которых одна шла к расположению енисейцев, а другаЯ -- в
штаб ‹евестама, Я попросил разрешениЯ покинуть долину. Џолковник, наклонившись в
седле, крепко пожал мне руку.
     -- ‘пасибо вам, капитан, за хорошее к нам отношение.
Љонечно, скромный полковник не мог предполагать, что своим добрым словом он
сразу откроет мне ту неприЯзнь, которую питала армиЯ к своему генеральному
штабу. Њне невольно вспомнились наставлениЯ моих однокашников -- киевских кадет:
"‘мотри, €гнатьев, станешь гвардейцем -- не переставай нам кланЯтьсЯ".


        x x x

     Џрошли года, и Я дожил до ”евральской революции, котораЯ застала менЯ в Џариже.
џ был свидетелем распада русских бригад. ‡десь-то мне и пришлось вспомнить о
„алинском перевале. Џоздно ночью жена моЯ, открыв дверь, впустила группу солдат.
…е возглавлЯл [185] Ѓольшаков, служивший в запасном батальоне, составленном
преимущественно из сибирЯков старых сроков службы.
     -- ‚от привел Я с собой товарищей поговорить о беспорЯдках в нашей бригаде,--
сказал он.-- џ рассказал им про наши с вами дела на „алинском перевале,-- объЯснил
он мне.-- џ узнал вас, когда вы осматривали наш отрЯд по прибытии из ђоссии, в
лагере Њайи; Я сказал себе: "ќтот полковник был тогда капитаном на беленькой
лошадке, и с ним мы воевали на „алине". (’о был мой серый ‚аська.)
’рудные были тогда вопросы... Џодолгу и не раз мы толковали с Ѓольшаковым о
событиЯх в бригаде, которую взволновала русскаЯ революциЯ, о потере офицерами их
авторитета... Ќа памЯть он подарил мне свою фотографию в военной форме с двумЯ
ѓеоргиЯми и медалЯми на груди с надписью: "Ќа памЯть о наших рекогносцировках на
маньчжурских сопках".
     ”отографию эту Я сохранил.


        ѓлава пЯтаЯ. ‚ госпитале


     Љто во времЯ войны не был в военном госпитале, тот не оценит стоимости крови и
человеческих страданий. –ифры потерь убитыми и ранеными, о которых Я читал в
учебниках военного искусства, приобрели новый смысл с минуты, когда Я сам попал
в госпиталь. Ќа разведках и в пылу боЯ совсем про это забываешь.
‚ начале июлЯ Я неожиданно был отозван из отрЯда ‹евестама в штаб армии и был
послан на рекогносцировку. ‚переди наших частей не было, идти приходилось с
предосторожностЯми, прикрываЯсь длинным каменистым отрогом.
‡емлЯ после июньских дождей быстро просохла, и, несмотрЯ на томЯщую жару,
ирландскаЯ кобыла, казалось, легко менЯ несла, ступаЯ по толстому слою мЯгкой
пыли, покрывавшей горную тропу. Џомню, как, дав конвою знак перехода на другой
аллюр, Я двигаю кобылу, но в эту минуту она неожиданно оступаетсЯ, Я дергаю
поводьЯми, это не помогает, она вторично падает на передние ноги и бессильно
валитсЯ. џ бросаю стремена и не успеваю выдернуть из-под седла левую ногу,
застрЯвшую под походным вьюком, скатываюсь с тропы на мЯгкую площадку, покрытую
зеленой чумизой, вскакиваю, но от страшной боли в ноге снова падаю.
Џавлюк с казаками менЯ поднимают, с трудом вытаскивают из подковы лошади
застрЯвший острый камень и усаживают менЯ обратно в седло. „лЯ горной местности
нужны и горные лошади. џ оказываюсь калекой и, не имеЯ возможности опустить от
боли ногу, возвращаюсь в ’ашичао, поддерживаЯ ногу руками.
Ѓоль, обида, неудача... ‘колько раз приходилось в жизни летать с лошади на
больших препЯтствиЯх, но ни разу Я не сломал даже ключицы. [186]
Ќе помню хорошо, как в конце концов Я очутилсЯ на парусиновой койке, подвЯзанной
между стойками сиденьев вагона третьего класса, что теперь называют жестким. ќто
был санитарный поезд No 14. ‚ вагоне, кроме менЯ, никого не было. Џодошла сестра
милосердиЯ, высокаЯ красиваЯ женщина с большими, грустными, темными глазами, в
белой косынке.
     -- Ќеудобно вам лежать, капитан? -- обратилась она ко мне.-- Љойка длЯ вас коротка,
да и холст совсем провис. •отите, мы вас перенесем на другую койку.
‡а день вагон накалилсЯ от жгучего солнца, и ночь не принесла прохлады, несмотрЯ
на поднЯтые рамы окон. Љогда совсем стемнело и зажглась стеариноваЯ свеча в
фонаре, сестра вернулась и предложила пить.
     -- ‚ы уж простите,-- с горечью сказала она,-- наш поезд военный, а не Љрасного
креста. “ них там подают холодный крюшон из шампанского, а вот у нас, кроме
клюквенного морса, нечего предложить. ‚о всем экономиЯ, раскладки казенные, в
обрез.
     € вспомнились мне те роскошные поезда "имени императрицы", которые Я видел
проходЯщими через ‹ЯоЯн. €х все осматривали, восторгаЯсь и прекрасной
хирургической, и койками, оборудованными по последнему слову науки, и даже
вагонами длЯ докторов и сестер, и особыми купе, и уютной столовой. ’аких поездов
было всего три, и никому не приходило в голову подсчитать, сколько раненых могли
они принЯть. ‚последствии к ним попросту прицеплЯли теплушки, куда после больших
сражений раненых сваливали наспех без всЯкого разбора. "Џоезда императрицы" были
созданы длЯ популЯрности царской семьи и только вызывали чувство зависти к тем
счастливцам, которые могли пользоватьсЯ этой роскошью.
     Џитье, принесенное сестрой, оказалось, однако, превкусным. ‚идно было, что о нем
позаботились. ‘такан был прикрыт от мух блюдечком, но пить пришлось все-таки
осторожно, так как мухи, того и глЯди, могли попасть и в стакан, и в рот. Њухи,
маньчжурские мухи! ‚ историю они не вошли, но сколько же они причинили нам
мучений!
     Џоезд останавливалсЯ на всех станциЯх в ожидании раненых. €х было много. ‹ишь на
второй день поздно вечером добрались мы до ‹ЯоЯна. ‡десь менЯ передали в
госпиталь.
     Ќадолго сохранил Я благодарную памЯть о сестре, котораЯ за мной ходила в поезде.
ќто была настоЯщаЯ русскаЯ женщина, из тех, которые вкладывают всю свою честную
душу в служение страдающей армии.
     ‘ одной из них мне пришлось встретитьсЯ через много лет.
‡имой 1939 года, вернувшись как-то со службы домой, Я нашел у себЯ ценный
подарок. Џриходила неизвестнаЯ особа и оставила длЯ передачи мне туго набитый
бумажник красного сафьЯна с тисненными золотом китайскими иероглифами. Љ
бумажнику было приложено письмо: бывшаЯ сестра милосердиЯ Ћльга Ѓрониславовна
€венсен посылала мне большую коллекцию фотографий, сделанных ею в свое времЯ в
Њаньчжурии. [187]
     ‚ письме сестра вспоминала о том, как умирали русские солдаты в Њаньчжурии в
1904 году: "…сть в жизни случаи, которые никогда не забываютсЯ, и времЯ не может
их стереть из памЯти...

     ...џ не помню его фамилии: то ли „иких, то ли ЊЯгких, это был сибирЯк, но
     прекрасно помню, что звала Я его дЯдей ‚аней. Ќа эвакуационном пункте, отмечаЯ
     своих больных, Я нашла его на носилках, с надвинутой на нос папахой, из-под
     которой торчала борода, а на нем лежала винтовка, которую он прижимал к себе
     обеими руками.
     ‚интовка -- Я ее ненавидела, потому что у нас был приказ -- прежде всего
     записать винтовку, а потом уже заниматьсЯ человеком!
     ђЯдом с ним стоЯли носилки с худеньким солдатом, на котором лежала огромнаЯ
     меднаЯ труба, котораЯ его всего закрывала, и он так же крепко цеплЯлсЯ за нее
     руками.
     Ћба они попали ко мне.
     Љогда мы их раздели и уложили, оказалось, что "труба" был после перенесенного
     сыпного тифа, уже с надеждой на выздоровление, а дЯдЯ ‚анЯ -- совсем в другом
     положении: у него была ампутирована нога выше колена, швы разошлись, зиЯла
     огромнаЯ гнойнаЯ рана, и, несомненно, назревал септический процесс...
     ќто был тЯжелый больной, который не подлежал эвакуации, и госпиталь подсунул
     его, чтобы не портить свой процент смертности.
     ‚се мысли и тревоги дЯди ‚ани сосредоточены были на своей семье, на своих пЯти
     ребЯтах.
     "‚от,-- говорил он,-- сестрица, за чужу землю, должно, помру, а своЯ-то
     осиротеет! Љто ребЯт будет кормить, кто им помогнет?"
     Ђ когда его спрашивали о болЯх, о самочувствии, он без надежды махал рукой и
     говорил: "Њне больше внутре болит, за семью болит, все думаю: кто им
     помогнет?"
     € все это говорилось без ропота на свою судьбу, а с какой-то обреченностью и с
     полной безнадежностью за будущее семьи.
     —ужда была ему эта война: "‡ачем нам китайскаЯ землЯ, она ничего не родит..."
     € много, как-то возбужденно он рассказывал о своей земле, хозЯйстве, семье, о
     ребЯтишках, и даже его ранение отходило на второй план. Ќа другой день он
     как-то притих, стал молчалив; чтобы отвлечь его, Я предложила писать письмо
     жене; он радостно принЯлсЯ диктовать мне бесконечные поклоны, которые
     заполнили три четверти письма, и на мое возражение, что довольно поклонов,
     напиши побольше о себе, он строго посмотрел на менЯ и сказал: "’ы менЯ не
     торопи: потому, может, это будет последнее мое письмо, и Я всех должен
     вспомнить и никого не обидеть". ‘воему годовалому сыну, назвав его по имени и
     отчеству, он посылал низкий поклон до сырой земли. ‡атем следовали всЯкие
     советы жене и особенное завещание -- беречь лошадь и не продавать ее.
     Џостепенно он замыкалсЯ в себе, как-то уходил от нас, и лицо становилось все
     суровее. ‘вои мучительные перевЯзки -- два раза в день -- он переносил с большой
     выдержкой и всегда трогательно благодарил за работу и за "трудное ваше дело".
     Ќо если врач шутил с ним, желаЯ отвлечь его, он замыкалсЯ еще больше и потом
     говорил [188] мне: "‘кажи ему, что Я приготовилсЯ. Ћн не понимает и спугнул
     менЯ".
     ‚ •арбине не принЯли больных и направили в Ќикольск-“ссурийск. ‚ пути у него
     все повышалась температура. Ћн часто впадал в забытье, бредил о семье, о
     деревне, а когда приходил в себЯ, он был далек от всего, углубленный и
     молчаливый.
     ќто его настроение передалось всем, его берегли, молкли разговоры, шутки,
     какое-то чувствовалось большое и глубокое уважение перед этой сознательной
     смертью.
     “мер он, когда поезд подходил к Ќикольск-“ссурийску..."

     ќто письмо вызвало целый поток собственных воспоминаний; цеплЯЯсь один за
другой, всплывали в памЯти эпизоды, которые казались давно забытыми.
‚ ‹ЯоЯне менЯ внесли на носилках в совершенно темную палату ѓеоргиевской общины
Љрасного креста. Њой сосед слева шепотом сказал мне:
     -- ќто Я: ќнгельгардт. џ ранен. Ќас предупредили, что тебЯ положат к нам, и Я
просил поместить нас рЯдом.
     ќто был мой товарищ по Џажескому корпусу Ѓорис Ђлександрович ќнгельгардт, только
что окончивший академию генерального штаба и принЯвший командование одной из
сотен забайкальских казаков. Њне пришлось сталкиватьсЯ с ним на протЯжении
долгих лет. ‚ Џажеском корпусе он был моим соперником за первенство в классе, и
мы провели не один день, лежа на съемках у треноги нашего общего планшета.
ЃудничнаЯ, строеваЯ служба его не удовлетворЯла. Ћн искал лавров на скаковом
кругу и частенько наезжал из ‚аршавы в Џетербург, рисуЯсь передо мной своим
превосходством в кавалерийском спорте.
     Ќо и спорт скоро ему надоел, и, увидев менЯ слушателем академии, ќнгельгардт
решил на следующий год последовать моему примеру. Џосле маньчжурской войны и
революции 1905 года он вышел в отставку и решил было занЯтьсЯ сельским
хозЯйством в своем имении где-то в Ѓелоруссии. Ќо и хозЯйство приелось
ќнгельгардту. Ћн бросилсЯ с головой в политику и выступал по военным вопросам от
партии октЯбристов в ѓосударственной думе.
     Џотом началась мироваЯ война. џ занимал пост военного агента в Џариже. ‹етом
1916 года в Џариж приезжают члены ѓосударственной думы, и среди них Ѓорис
ќнгельгардт. „епутаты говорЯт красивые речи, а Ѓорис берет менЯ однажды под руку
и говорит:
     -- ђеволюциЯ неизбежна. Ѓоюсь только, как бы нас не захлестнуло слева.
Љоротка была слава ќнгельгардта на посту коменданта ’аврического дворца в
”евральскую революцию.
     џ встретил его вторично в Џариже уже в конце 1918 года. Ћн избегал объЯснЯть
мне, каким образом его партию "захлестнуло слева", но, как всегда, проЯвлЯл
бешеную энергию, рассуждаЯ о различных интригах в Џолитическом совещании,
которое было инициатором и вдохновителем интервенционной политики Ђнтанты.
Ћбо всем этом мы, конечно, не могли и думать, лежа в лЯоЯнском [189] госпитале и
читаЯ разорванную на части "‚ойну и мир". ќто была единственнаЯ книга в
госпитале, завезеннаЯ кем-то из врачей. Њы не могли тогда предполагать, что
будем свидетелЯми поражений и отступлений, превосходЯщих по своим размерам
Ђустерлиц, но на страницах ’олстого находили уже некоторые отзвуки волновавших
нас чувств.
     Ќаш первый ночной разговор шепотом пришлось скоро прервать, так как справа рЯдом
со мной тЯжело стонал какой-то раненый. Ћн лежал на спине, и видно было только,
как простынЯ поднималась горой и опускалась над его вздувшимсЯ животом. Ќедолго
прожил мой сосед, оказавшийсЯ почтенным капитаном одного из резервных ‘ибирских
полков. Џроснувшись как-то на рассвете, Я заметил, что простынЯ уже больше не
движетсЯ и желтое, одутловатое лицо соседа прикрыто косынкой. ’ихо вошли
санитары, перевалили его на носилки и неслышно вынесли мертвеца, пока палата еще
спала. “тром на его место положили генерала ђенненкампфа.
џ не был раньше знаком с ђенненкампфом, но он оказалсЯ таким, каким Я его себе
представлЯл,-- обрусевшим немцем, блондином богатырского сложениЯ, с громадными
усищами и подусниками. •олодный, стальной взглЯд, как и всЯ его внешность,
придавал ему вид сильного, волевого человека. ѓоворил он без всЯкого акцента, и
только скандированнаЯ речь, состоЯщаЯ из коротких обрывистых фраз, напоминала,
пожалуй, о его немецком происхождении. ‘реди дрЯхлеющих стариков и изнеженных
сибаритов, составлЯвших большинство высшего командного состава, ђенненкампф,
несомненно, выделЯлсЯ своим здоровым, бодрым видом. Ќевольно вспоминалось
латинское изречение: "‚ здоровом теле -- здоровый дух". ‡а телом своим он
действительно следил. ђаздеваЯсь ежедневно по утрам догола, при любой боевой
обстановке, он обливалсЯ ведрами холодной воды. Ђ вот духа он на войне проЯвил
гораздо меньше, чем после нее. Ќа войне ему ни разу ни пришлось быть в больших
сражениЯх, так как, заслужив еще со времен кровавого подавлениЯ боксерского
восстаниЯ репутацию смелого кавалерийского начальника, он неизменно только
охранЯл фланги и отступал, равнЯЯсь по остальным армиЯм. ‚прочем, он имел свои
боевые сноровки: при наступлении он выезжал всегда к передовой заставе, выбирал
удобное место, чтобы пропустить мимо себЯ последовательно всю колонну,
здороваЯсь отдельно с каждой частью. ‹юди получали впечатление, что начальник
всегда не позади, а впереди них.
     Ќе один, а целых два ѓеоргиевских креста украшали грудь ђенненкампфа в ту пору,
когда ђоссиЯ содрогнулась от тЯжелых оскорблений, нанесенных ее национальному
чувству под Њукденом, Џорт-Ђртуром и –усимой. ‚от тогда-то ђенненкампф и показал
свое подлинное лицо, зверски подавив революцию на сибирской магистрали.
Њного версий пришлось слышать о причинах предательства ђенненкампфа в мировую
войну. Ћна, как известно, началась со вторжениЯ русской армии под начальством
ђенненкампфа в ‚осточную Џруссию. Џосле первых блестЯщих успехов ђенненкампф был
остановлен подвезенными на этот фронт германскими подкреплениЯми. ‚ то же времЯ
с юга от ‚аршавы двинулись в восточную Џруссию армиЯ ‘амсонова. [190] ЏочуЯв
опасность, германское командование перебросило против ‘амсонова все наличные
силы, окружило его и разбило под ’анненбергом. Ђ между тем ђенненкампф продолжал
спокойно стоЯть на месте, как бы выжидаЯ поражениЯ своего соседа. Ћдни говорЯт,
что он был подкуплен, другие объЯснЯли его бездействие личной антипатией и
завистью к ‘амсонову. Ќо длЯ менЯ остановка ђенненкампфа объЯснЯетсЯ скорее
опытом той "боевой школы", которую он прошел в Њаньчжурии: там каждый начальник
ждал и бездействовал, пока не разобьют соседа, с тем чтобы в этом найти себе
оправдание длЯ отступлениЯ под предлогом выравниваниЯ линии фронта. Џри
подавлении революции выравнивать линии таким генералам не было нужды.
Ќедолго пролежал рЯдом со мной ђенненкампф; рана в ногу у него не была
серьезной, и главным его и нашим мучением продолжали оставатьсЯ все те же
ужасные мухи и нестерпимаЯ духота, сопровождавшаЯ тропические июльские дожди.
“ менЯ врачи определили разрыв наружного сухожилиЯ с раздроблением кости,
наложили неподвижную повЯзку и надолго, таким образом, ограничили мой мир.
Џалата на десЯть человек, помещавшаЯсЯ в доме богатого китайского "купезы", была
чисто выбелена, а одна из ее стен представлЯла собой, как во всех китайских
домах, сплошное окно, затворЯвшеесЯ в случае непогоды двумЯ легкими рамами,
заклеенными пергаментной бумагой. “ нас эти рамы всегда были открыты, и мы могли
следить за жизнью большого внутреннего двора.
     ‚от прошел из хирургической санитар с ведром, и лежащий у окна раненый, с ужасом
отворачиваЯсь, восклицает:
     -- ‘мотрите! ‘мотрите! –елаЯ нога...
‘ утра идут перевЯзки, и двор оглашаетсЯ стонами; к ним первое времЯ трудно
привыкнуть... Џотом все стихает, и те же санитары приходЯт с подносами, разносЯ
обед, каждый день кончающийсЯ жиденьким розоватым киселем из клюквенного
экстракта.
     Ќа санитарах лежала всЯ чернаЯ работа, так как сестры в этом госпитале
причислЯли себЯ к врачебному персоналу. ќто уже была другаЯ категориЯ сестер: в
большинстве -- светские барыньки, которые надели косынки сестер милосердиЯ либо
длЯ того, чтобы быть поближе к мужьЯм, либо в поисках приключений и сильных
ощущений.
     “ них было времЯ кокетничать с офицерами, хотЯ большинство предпочитало нести
службу не в офицерских, а в солдатских палатах, ибо иные офицеры действительно
могли возмутить своими бесконечными претензиЯми и придирками.
     -- “ менЯ никто не капризничает, никто не грубит, все и за все благодарны,--
объЯснЯла маленькаЯ тщедушнаЯ сестра “русова, не желавшаЯ покидать солдатской
палаты.
     ‘мерть перестала быть событием, которым она представлЯлась в мирное времЯ. Џосле
лЯоЯнского госпиталЯ мне навсегда стали казатьсЯ странными и ненужными все те
церемонии, которыми окружают смерть. ’ам, в Њаньчжурии, никто не приносил цветов
на гроб. Ћ сотнЯх тысЯч могил русских воинов, сложивших свои головы на чужой
земле, почти все тогда скоро позабыли. [191]
     Ќедели через три мне позволили выйти на костылЯх, и дело, казалось, шло на
поправку. џ лежал на шезлонге. Џомню, как студент-доброволец в серой куртке,
сидЯ ко мне спиной, начал массировать мне ногу. ЏриЯтно было освободитьсЯ,
наконец, от повЯзки. Ќо больше Я ничего не помню, так как очнулсЯ уже на койке,
ночью, со страшной температурой. ‚сЯ внутреннЯЯ слизистаЯ оболочка, начинаЯ с
губ, покрылась каким-то желтым налетом. ќто была "маньчжурка" -- разновидность
брюшного тифа, котораЯ унесла на тот свет немало наших людей. џ заразилсЯ ею в
самом госпитале, вероЯтно через тех же мух.
     Ќаша большаЯ фанза была разделена проходом на две половины: леваЯ --
хирургическаЯ, а праваЯ -- терапевтическаЯ, или, как ее прозвали в шутку, палата
презренных. ‚ нее-то Я теперь и попал. ‘естры ее избегали: больно много было с
нами хлопот, да и смертные случаи доставлЯли неприЯтности. Ќас и начальство
редко посещало.
     …два Я стал оправлЯтьсЯ от третьего по счету приступа "маньчжурки", как весь наш
госпиталь пришел в необычайное волнение: было получено известие о приезде
Љуропаткина. Љак когда-то в академической аудитории, Љуропаткин спокойно,
неторопливо задавал вопросы офицерам, а следовавший за ним адъютант передавал
каждому очередную боевую награду -- то красный темлЯк на шашку, то маленькую
красную коробочку с орденом ‘танислава или Ђнны; ќнгельгардт тоже получил такую
коробочку и сиЯл.
     ‘о мной как с офицером своего штаба Љуропаткин поделилсЯ даже новостЯми с
фронта, рассказав про героическое поведение барнаульцев из 4-го ‘ибирского
корпуса, отбивших рЯд повторных Японских атак под ’ашичао. Џодобными отдельными
геройскими подвигами Љуропаткин неизменно, до самого конца войны, как бы утешал
и себЯ и других за крупные неудачи. “знав, что Я томлюсь от бездельЯ и
невозможности выписатьсЯ из госпиталЯ, Љуропаткин спросил старшего врача, не
смог ли бы Я занЯтьсЯ цензурой телеграмм иностранных военных корреспондентов.
     -- Ћчень они уж на нас в претензии за то, что мы подолгу задерживаем переписку в
цензуре. Џусть они ЯвЯтсЯ завтра к вам,-- закончил Љуропаткин.-- Ђ вы уж
как-нибудь их успокойте!
     ѓоспиталь отстоЯл от вокзала версты за три, грЯзь была невылазнаЯ, и Я
предвидел, что путешествие ко мне в гости на рикшах не представит длЯ
иностранцев особого удовольствиЯ. Ќо ничто, как оказалось, не может остановить
газетного репортера, как ничто не может погасить его пылкого воображениЯ. џ рано
перестал верить газетным сведениЯм вообще, а новостЯм с театра военных действий,
помещаемых в прессе, в особенности.
     Ќе надо было ездить в Ќью-‰орк, чтобы понЯть сущность газетной школы. ђади
сенсации американцы готовы были составлЯть самые нелепые телеграммы.
Ќе надо было ехать в Џариж, чтобы убедитьсЯ, с каким апломбом не только
французские депутаты, но даже газетные репортеры могут рассуждать о военных
вопросах. Њои тогдашние "друзьЯ" ђекули [192] и Ќодо считали себЯ такими
военными специалистами, что спорить с ними мне, русскому генштабисту, не
приходилось.
     Њного пришлось вычеркнуть красным карандашом из повествований об объЯтых
пламенем вокзалах, об удручающей деморализации наших войск, о стратегических
замыслах Љуропаткина. ‚се это сопровождалось у французских корреспондентов даже
мудрыми советами и добрыми пожеланиЯми. ‚едь они были тогда нашими союзниками!
Џравильно освещал событиЯ только представитель газеты "‹окаль Ђнцейгер".
’олковые, сдержанные телеграммы этого отставного офицера Я пропускал всегда
почти без помарок.


        x x x

     ‘кучно лежать в госпитале, и люди хватаютсЯ за всЯкие мелочи, чтобы внести
какое-нибудь разнообразие в повседневный, строго установленный распорЯдок жизни.
Љакова же была сенсациЯ в нашей палате, когда рано утром ко мне пропустили
маленького китайца боЯ, вручившего записочку от лЯоЯнского почтмейстера:
"‘егоднЯ ночью через наш аппарат была передана командующему армией телеграмма о
рождении наследника престола цесаревича ЂлексеЯ".
     ‚се давно привыкли узнавать только о рождении в царской семье дочерей --
последовательно их было четыре -- и, естественно, давно отказались от мысли о
возможности рождениЯ у царицы сына. Ћднако записка не могла быть шуткой, так как
почтмейстер, старый подчиненный моего отца в €ркутске, послал мне ее,
по-видимому, исключительно из особого ко мне довериЯ и вниманиЯ. џ сообщил
сестре о новости.
     -- —то вы, что вы! утите! -- ответила она.-- Ќу, если уж вы уверЯете менЯ, то
скажите, как его назвали?
     -- Ђлексей.
     -- Љак вам не совестно! –ари иначе как Ђлександрами и ЌиколаЯми называтьсЯ не
могут.
     ‘делав вид, что она не верит мне, сестра все же побежала разносить эту новость
по всему госпиталю.
     Љ вечеру, ловко маневрируЯ на костылЯх, мы все отправились на молебен в походную
церковь, где благообразный батюшка, вполне соответствовавший благообразному
характеру всей ѓеоргиевской общины Љрасного креста, провозгласил "благоденствие
и мирное житие, на враги же победы и одолениЯ, государю наследнику и великому
кнЯзю Ђлексею Ќиколаевичу...". ‘ообщение почтмейстера оказалось верным.
—ерез несколько дней мне удалось, наконец, бросить костыли, скинуть больничный
халат и выехать с первым отходЯщим поездом в штаб армии, расположенный в вагонах
на станции Ђй-сан-дзЯн.
     Љак бы фантастичны ни были телеграммы корреспондентов, все же становилось Ясным,
что мы непрерывно отступаем и что так называемые "решительные" сражениЯ то у
’ашичао, то у •айчена, то у Ђй-сан-дзЯна ЯвлЯлись по существу только
арьергардными боЯми, в которых мы, по выражению Љуропаткина, "учились воевать".
—увствовалось [193] общее напрЯженное ожидание решительного боЯ под ‹ЯоЯном, Я
боЯлсЯ опоздать.
     Ќетерпение мое, однако, охладил начальник штаба генерал ‘ахаров. Ћн заметил менЯ
из окна вагона в ту минуту, когда Я шел ЯвлЯтьсЯ •аркевичу, подозвал менЯ и
сказал, что пользоватьсЯ услугами привидений он не собираетсЯ и приказывает мне
немедленно вернутьсЯ в ‹ЯоЯн и поправитьсЯ. ’ри приступа "маньчжурки" сделали
свое дело, и действительно знакомые стали плохо менЯ узнавать. Џришлось
подчинитьсЯ и, вернувшись в ‹ЯоЯн, терпеливо ждать долгожданного генерального
сражениЯ.
     ‚ начале августа в ‹ЯоЯне текла еще мирнаЯ тыловаЯ жизнь. Ћфицеры управлениЯ
дежурного генерала продолжали составлЯть списки убитых и награжденных, а
интенданты любовались великолепными складами заготовленного продовольствиЯ. Џо
указанию нашего доморощенного ‚обана -- полковника ‚еличко, гурты монгольского
скота мЯли гаолЯн перед свежевырытыми, но наполовину уже залитыми дождевой водой
лЯоЯнскими укреплениЯми.


        ѓлава шестаЯ. ‹ЯоЯн


     Ќочь с 16 на 17 августа Я провел в ‹ЯоЯне, в давно опустевшем доме иностранных
военных агентов. ‚ пЯть часов утра менЯ разбудил грохот артиллерийской канонады,
подобной которой Я еще никогда не слыхал.
     "Ќачалось!" -- подумал Я, вскочил и побежал помогать Џавлюку седлать наших коней.

     Ќачалось то, чего все, от генерала до солдата, ждали долгие месЯцы с болью в
сердце и с глухим сознанием какой-то несправедливости отступали по приказанию
начальства даже там, где противник был успешно отбит стройными залпами и могучим
штыком наших сибирЯков.
     “ сереньких домиков, где располагались бесчисленные управлениЯ, отделы и
отделениЯ штаба армии, с озабоченным и деловым видом хлопотали вооруженные
шашками и револьверами почтовые чиновники с желтыми кантами, казначейские с
голубыми кантами, интендантские с красными кантами. Ћни грузили на китайские
арбы запыленные и пожелтевшие "дела". ‘ражение едва началось, а тылы уже начали
собирать пожитки. Ќастроение мое еще более омрачилось, когда Я ознакомилсЯ с
диспозицией, разосланной войскам, и заметил, что документ этот был уже заменен
вторым изданием. Ќа втором издании было приписано: "Ќа перемену". ‚спомнилась
французскаЯ поговорка: " Orde et contre-ordre -- d&#233;sordre" ("Џриказ и перемена
ведут к беспорЯдку").
     Ћба варианта диспозиции ставили, впрочем, одну и ту же основную и не совсем
понЯтную задачу, а именно: не разбить, не отбросить [194] Японцев и даже не
оборонЯтьсЯ, а только "дать отпор". ’аких выражений нам в академии употреблЯть в
приказах не полагалось.
     Џравда, в дальнейшем передовым корпусам приказывалось оборонЯть назначенные длЯ
них позиции, но промежутки между последними предписывалось только охранЯть.
Љак будто приказ сам намечал длЯ Японцев направление длЯ их удара между 1-м и
3-м ‘ибирскими корпусами, который они действительно и произвели.
Њне как кавалеристу особенно бросилсЯ в глаза пункт диспозиции, касавшийсЯ
конницы: генералу ‘амсонову было приказано только "стать" у одной из деревень на
правом фланге такельберга, а генералу Њищенко -- с началом боЯ даже "отойти" --
неизвестно почему. Љазалось утешительным, что длЯ парированиЯ случайностей в
резерве было сосредоточено целых три корпуса.
     Љуропаткин считал это накопление резервов в своих руках величайшим достижением,
да и мы все, впрочем, были насквозь проникнуты устаревшей наполеоновской
доктриной и намеревались разыгрывать сражение по запечатлевшимсЯ в наших мозгах
схемам побед, одержанных этим великим полководцем.
     ‚сЯ равнина к западу от железной дороги представлЯла собой сплошной
светло-зеленый гаолЯновый океан, скрывавший не только Џеших, но и всадников.
Ќайти в этом океане потонувшие в нем деревни, разобратьсЯ, какаЯ из них
‘ибали-чжуан, какаЯ ‘или-чжуан, а какаЯ ‘аньма-чжуан, а тем более разыскать
многочисленные наши полки, батареи и сотни -- было нелегко.
ђезко выделЯлась высокаЯ гора Њаетунь, расположеннаЯ в пЯти-шести верстах к югу
от города и виднаЯ как на ладони. ‘колько раз Я ею любовалсЯ еще зимой из окна
моего домика. ’акие горы, напоминавшие сахарную голову светло-коричневого тона,
Я в детстве видел на китайских вазах, украшавших гостиную моей матери в
€ркутске. ‚ этот памЯтный день гора была одета в белое облако шрапнельных
разрывов. ‚се уже знали, что она в надежных руках 1-го ‘ибирского корпуса.
‚лево от ЊаетунЯ тЯнулась более низкаЯ цепь гор, прерывавшаЯсЯ к востоку долиной
’айдзыхе. ’ам и далее влево располагались испытанные в боЯх полки 3-го
‘ибирского корпуса и недавно прибывший из Љиева 10-й армейский корпус.
Ћдни уже названиЯ входивших в него старинных полков -- Ћрловский, ЃрЯнский,
Џензенский, Љозловский, ’амбовский и …лецкий -- воскрешали памЯть о славных
традициЯх русской пехоты.
     Ќаши лЯоЯнские укреплениЯ были расположены на равнине между городом и горой
Њаетунь, с которой Японцы могли, впрочем, не только их разглЯдывать, но и
громить артиллерией. ‘ами же горы, на которых пришлось дратьсЯ, укреплены не
были.
     …ще весной, когда только собирались строить лЯоЯнские укреплениЯ, Я завел о них
спор с составителем проекта полков