 не вернешьсЯ  из
бани!"... Ќа  это разно отозвались люди  в бараке. Ћдни  одобрили: "Њолодец,
что  не позволил себе  "ты" говорить!" --  а другие взЯли сторону нарЯдчика:
"Ђх  ты,  вошь  лагернаЯ!  уже и  ты  нельзЯ  тебе  говорить?  ‚ажный  барин
нашелсЯ...  такое же,  как и мы, дерьмо!.." <sup><font color=green>289</font></sup>  ‘тарик опомнилсЯ, подошел к
Њарье €ванне, извинилсЯ и пошел в баню среди ужина.
     ‘лучаи, когда лагерный  невроз  укладывалсЯ в чудачество, вроде возни с
котелками и  сухариками,  были самые легкие  и неважные.  ќти люди внутренне
оставались  нетронутыми,   их  расстройство  было  неглубокое,  не  касалось
душевных  основ.  Ќо  рЯдом  были  люди  другие  --  серьезные,  корректные,
подтЯнутые. Ћни вели себЯ  примерно,  не  нарушали  порЯдка,  не  выделЯлись
странностЯми.  --  Ћдин  был в  бывшей  жизни офицер высокого ранга, военный
атташэ за границей  --  другой инженер-специалист, 7-ой  год составлЯвший  в
лагере  математический задачник -- третий перебежчик в 1932  году из Џольши.
„вое  из  них  работало  в  конторе,  третий на кухне. ‚нешне как  будто  --
нормальные  люди.  Ќадо было очень близко подойти к ним, чтобы почувствовать
трупный   запах.    ‚   действительности   это    были   глубоко-несчастные,
безнадежно-порченые люди.  Ќо порча их  всЯ вошла вовнутрь. €з них как будто
выжгли  способность нормального  человеческого самоощущениЯ.  ‚ынули  из них
веру в человека, в логику и разумный порЯдок мира.
     ‚ жилах тек у них  концентрат желчи и серной кислоты. Љогда-то они  все
начинали с книжного коммунизма, с душевной бодрости  и  широких планов. Ћдин
из них  рассказал мне, как  он перешел  границу  в  1932 г., как  писалсЯ на
пограничном посту акт  задержаниЯ на куске обоев, сорванном со стены -- этот
кусок обоев очень его поразил -- и как потом ужаснула его ЊинскаЯ тюрьма. Ќе
то, <i>что</i> он рассказал, а <i>как</i> рассказал, запомнилось: с цинической,  гаденькой
усмешкой, с замгленным, тупым, никуда не глЯдЯщим взглЯдом -- в 30 лет живаЯ
развалина,  конченый  человек.  --  Ќедаром  все   такие  были   замкнуты  и
необщительны: от них несло гнилью, Ядом разложениЯ. „остоевский хоть •ристом
спасалсЯ. Ђ у этих ничего не было, кроме безнадежного отчаЯниЯ и переживаниЯ
какой-то универсальной мировой обгаженности.
     ќти люди  были  больны. €х высказываниЯ <sup><font color=green>290</font></sup> были формой невроза. ‡а кем
сила, за  тем и правда, все лгут,  все подлецы, а дураков учить надо. “  них
помутилось в голове в тот момент, когда обвинили их  в чем-то, чего не было,
и  опрокинули  их  веру в  то, что они сами себе выдумали.  “равновесить это
потрЯсение им было нечем. Џусто было внутри. Ћни не совали котелков в печку,
но у  менЯ было впечатление, точно все  эти люди морально смердели, морально
делали под себЯ.
     —то происходит с человеком, который душевно  раздавлен до полной утраты
сопротивлЯемости? ‘оветские  теоретики  насилиЯ создали понЯтие "перековки".
ќто  понЯтие  характерно,  т.к.  оно  относитсЯ к неорганическому,  мертвому
веществу.  †елезо  можно  перековать,  превратив  его  раньше в  раскаленную
текучую  массу. Ќо  человек  не из  железа,  и  если раздавить его  до утери
некоторых основных  черт индивидуальности,  --  нельзЯ уже  привести  его  в
состоЯние бывшей твердости и целостности. ‚ результате грубого механического
воздействиЯ ("молотом по  душе") некоторые "бывшие переживаниЯ" выпадают  из
сознаниЯ зэ-ка, образуЯ надлом, трещину в фундаменте. Ќо все забытое и почти
забытое,   неуловимое  и  похороненное  --  обращенное  в  страх  и  горечь,
продолжает  тревожить  зэ-ка --  отнимаЯ  у его "новой жизни" устойчивость и
создаваЯ  ту  неудовлетворенность,  и  неуверенность,  и  злобу  на  себЯ  и
окружающее, по которой легко узнать лагерного невротика.
     ‘татус этого лагерного невроза Я научилсЯ различать очень хорошо спустЯ
два-три года  в лагере. “ зэ-ка из  ‡ападной …вропы была  тоска  по родине и
свободе.  “  русских  зэ-ка  "родина"  и  "свобода"  тоже   были  втЯнуты  в
невротический процесс, т.е. от этих слов им становилось не лучше, а хуже.
     ‹агерный невроз -- Явление специфическое. Џока Я не попал в лагерЯ, и с
тех пор, как оттуда вышел -- Я  ничего подобного даже приближенно не  видел.
‘колько там  было  шутников,  и весельчаков, и просто вежливых, обЯзательных
людей. € все  равно: кислый запах  шел от  них, и среди самых веселых острот
<sup><font color=green>291</font></sup> можно было поймать чужой, испуганный  и совершенно ненормальный, искоса,
взглЯд. „ействительное  их существо притаилось в  них: угрюмость  и  горечь,
которыми пропитались все поры душевные.
     ‚се   отравлено   до   степени   предельного   самонеуважениЯ   ђазума.
"ѓуманность" -- это почти бранное слово у тех несчастных. Љто-то им плюнул в
душу -- и плевок этот навеки осталсЯ лежать там.
     ‚  немецком  лагере  смерти  оторвали дочь от матери  и  пристрелили на
месте. € мать  пошла дальше,  только на губах ее была улыбка: уже не от мира
сего, улыбка сумасшедшей.
     ‚ советских лагерЯх нет этих ужасов, но сами они целиком -- ужас, нечто
невероЯтное своей деловитостью, прочной хозЯйственностью и организованностью
преступлениЯ государства над маленьким человеком. €  советские  лагерЯ полны
людей,  которые внешне в порЯдке, идут в общем строю, держатсЯ лучше  других
-- но внутри их нет  живого места. Ћни не плачут, не протестуют. …сли бы они
плакали и протестовали, они были бы здоровы. Ќо эти люди уже не и  состоЯнии
понимать что-нибудь в мире, в лагере,  в  собственной смЯтенной душе. ‚се их
существо искажено глумительской  гримасой цинизма,  и они не находЯт в  мире
ничего, на что бы  они могли оперетьсЯ. ‘кажите  им:  ‘талин,  —еловечество,
социализм,  демократиЯ.  Ћни улыбаютсЯ, как  та  мать, у которой  на  глазах
расстрелЯли дитЯ.
     ќто не  преступники, не  контрреволюционеры, а  больные  люди,  которых
следовало бы перевести  в страну, где нет  лагерей и тотальной лжи. ’ам они,
может быть, пришли бы в себЯ.
     Ќадо сказать  Ясно, что вне пределов досЯгаемости общественного  мнениЯ
мира  происходит  по  ту  сторону  советской  границы  небывалаЯ  в  истории
человечества  расправа, небывалый погром душ,  небывалаЯ  казнь человеческих
сердец. ’о,  что  происходит  с  погромленными  людьми,  нельзЯ назвать даже
трагедией -- настолько  это  лишено всЯкого смысла и оправданиЯ. ‚сего этого
могло бы  не быть, если  бы  <sup><font color=green>292</font></sup>  ‘оветскаЯ власть  не  опиралась на систему
насилиЯ, вытекающую из ложных теоретических предпосылок. "‹агерный  невроз",
который  также  можно  было  бы  назвать  "неврозом  ‘талина",  по имени его
насадителЯ, вытекает из  бессмысленности человеческих страданий в лагере, по
сравнению  с  которой немецкое  народоистребление  было  идеалом  логической
последовательности.  --  Ќе  может  остатьсЯ  душевно-здоровым  человек, или
общество,  которое  ЯвлЯетсЯ  жертвой  или  хотЯ  бы  свидетелем чудовищного
преступлениЯ,  возведенного в норму,  укрытого так, как в  каждом  приличном
доме бывает укрыт ватерклозет,  -- преступлениЯ,  о котором  все  знают,  но
никто  не  говорит,  --  которое  не  вызывает  протеста  в  мире  и  просто
принимаетсЯ к сведению и даже оправдываетсЯ людьми, претендующими на высокое
достоинство.  Ѓыло  много  преступлений  в  истории  человечества, и  против
каждого  из них  подымалсЯ  голос  негодованиЯ.  ‹юди,  умиравшие в  газовых
камерах немцев, знали умираЯ, что мир поднЯлсЯ против их палачей, и это было
их утешением. Ќо люди в лагерЯх не имеют и этого утешениЯ,  которое могло бы
снизить страшное внутреннее давление, под которым они живут -- мысли  о том,
что их судьба находит какой-либо отклик в мире. -- —еловек способен страдать
безгранично, оставаЯсь  душевно-здоровым,  только  в  том  случае,  если ему
понЯтно, за что и почему он  страдает. …сли  он не понимает, то он  рано или
поздно   терЯет   рассудок  или  душевное   равновесие.   ‘оветские  €’‹  --
исправительно-трудовые лагерЯ -- есть гигантскаЯ, величайшаЯ и  единственнаЯ
в мире фабрика душевных калек и психопатов.
     ѓраница между нормальным и сумасшедшим стерлась в этом Њертвом –арстве.
ЏоЯсним это  примером. ‚  последнем году моего заключениЯ Я лежал в больнице
рЯдом с помешанным. Џолгода  он  был моим соседом в бараке No. 5 котласского
пересылочного пункта. ‡вали его Ђлеша.
     Ђлеша  был 20-летний паренек из деревни џрославской области, с льнЯными
волосами и голубыми глазами --  херувим.  Ђлешу взЯли 18-и лет на <sup><font color=green>293</font></sup> фронт.
Џод Ќовгородом он  попал  в  немецкий  плен,  и его взЯли  в  немецкую школу
диверсантов. ќто значит, что тогда он был  при полном сознании, или немцы не
приглЯдывались как следует к тем, кого выбирали. €х учили 3 месЯца, "кормили
хорошо",  и даже раз повезли с  экскурсией в столицу  ѓермании -- Ѓерлин.  Ћ
Ѓерлине  Ђлеша ничего  не помнил,  кроме  того,  что  в кино водили  (а  что
показывали, забыл) и, опЯть-таки "хорошо  кормили".  —ерез 3 месЯца немецкий
самолет перевез группу Ђлеши через линию фронта и в темную ночь на парашютах
сбросил на советскую территорию. ‚сЯ группа со всем  снарЯжением  немедленно
Явилась  на  ближайший  пост  милиции  и отдалась  в распорЯжение  советских
властей.  —то  произошло далее -- Ђлеша  не помнил.  ђезультат  был  налицо:
сумасшедший в лагере со сроком не то в 5, не то в 8 лет.
     ‘умасшествие Ђлеши было неопасное: у  него помутилось в голове, говорил
он  необыкновенно медленно, внимательно глЯдЯ  в глаза собеседнику,  с Явным
трудом подбирал слова длЯ ответа, и  иногда вовсе останавливалсЯ в смущении.
Ћн был кроткий блаженный дурачок, никогда ни  с кем  не заговаривал первый и
ни за чем ни к кому не обращалсЯ.  …сли случайно пропускали его при раздаче,
не напоминал о себе  и лежал голодный дальше. Ћн никому не  мешал, и все его
любили.  Ќо вдруг --  раз недели в три --  овладевала им  тревога. ’огда  он
вставал и  прЯмо шел  на  вахту, к  воротам. "Људа?  -- џ домой, -- объЯснЯл
серьезно Ђлеша, -- к Њаше и  Ќюре."  -- "—то за Њаша и Ќюра такие?" ќто были
его сестры, у  которых он  жил до начала войны в Ярославском колхозе. Ђлеша,
не считаЯсь  со  стрелками,  держал курс  на ворота из лагерЯ, как магнитнаЯ
стрелка на север.  …го  выгонЯли, но  он  не  шел. Љончалось тем,  что его в
растерЯнном виде приводили в ‘анчасть, и дежурный врач водворЯл его на койку
в стационар.
     ‚ стационаре надо было за  ним  наблюдать  в оба, так как  он вставал в
одном белье, и среди  зимы отправлЯлсЯ на вахту -- "домой", если не успевали
его  перехватить у выходной двери. ‚ этом случае <sup><font color=green>294</font></sup>  дежурнаЯ сестра, ЊарьЯ
Њаксимовна, получала карцер за нерадение. …сли же удавалось  Ђлешу задержать
у  двери,  он добром  не ложилсЯ  в постель.  Ќачиналась  свалка,  сбегались
санитары, Ђлеша свирепел. ‘анитары вЯзали его, надевали смирительную рубашку
и привЯзывали  его к койке. ’огда  Ђлеша начинал  битьсЯ  и  кричать. Џо  12
часов,  в  течение которых пена текла у него  изо рта, он бешено рвалсЯ и не
переставаЯ кричал  чужим голосом одну  и ту же фразу: "Ћтойдите  от менЯ! --
Ћтойдите от менЯ! -- Ћтойдите от менЯ!"
     ‚  это времЯ никто в палате, где лежали умиравшие с голоду дистрофики и
другие тЯжело-больные, не мог сомкнуть глаз. …сли бы не эти  припадки, когда
Ђлеша показывал необычную  силу и бешенство -- то зэ-ка бы не верили, что он
помешан. ‚ лагере подозревают в каждом симулЯнта.  Ќо Ђлеша  не прикидывалсЯ
-- это было видно не только из припадков, но из того,  что он не реагировал,
когда обносили его при раздаче еды. Ћднако, голоден он был страшно, -- и как
только показывалась раздатчица ‘онЯ, -- просил у нее "косточки".
     Љосточки принадлежали Ђлеше. …му приносили  миску костей из кухни, и он
их часами грыз,  как собака.  џ был его  соседом, и привык к  хрусту костей,
разгрызаемых крепкими белыми зубами. ‚се мы открыто завидовали Ђлеше, и если
бы  их  дали другому, то были бы протесты. Ќо Ђлеша был на особом положении.
Џосле припадка проходило 2-3 недели. Ђлеша чувствовал себЯ  крепче и начинал
снова готовитьсЯ в дорогу.  ’огда приходил к нему врач, садилсЯ  на  койку и
начинал  ему объЯснЯть: он  в заключении, нельзЯ идти  к  Њаше  и  Ќюре.  --
"Џочему нельзЯ?  --  спрашивал  очень серьезно  Ђлеша. --  џ ведь ничего  не
сделал.  џ никого не обидел  и хочу домой!"  ‚рач  объЯснЯл,  что все кругом
одинаковые,  и все заключенные, и все домой хотЯт,  но не могут... "Џочему?"
-- спрашивал Ђлеша, и тогда на  минуту  наступало в палате молчание,  и всем
казалось, что это не Ђлеша с ума сошел, а мы, все окружающие, мы, которые не
можем <sup><font color=green>295</font></sup> ему объЯснить,  почему  нельзЯ идти домой, а только требуем, чтобы
он  оставалсЯ  с нами, потому что  мы все,  как он,  задержаны и  втоптаны в
грЯзь. €, повернувшись ко мне, врач разводил руками и говорил: "„а  ведь  он
прав! Ћн, сумасшедший, совершенно прав, и Я ему ничего объЯснить не могу!"
     Ђлеше предстоЯло  годы лежать  в стационаре,  грызть  кости  и  терпеть
голод, хотЯ были где-то  Њаша и  Ќюра,  и никому ни с какой точки зрениЯ  не
было нужно его умирание в лагере.
     Ќочью он  бешено кричал: "Ћтойдите  от  менЯ! Ћтойдите  от  менЯ!" -- и
выгибалсЯ,  веревки, которыми его  опутали,  напрЯгались и врезались в тело,
койка трещала  -- и Я  лежал рЯдом,  смотрел на льнЯную голову бесноватого в
поту и огне -- и думал, что этот крик обезумевшей жертвы пред  лицом палачей
может   повторить  каждый  из   нас,  над   кем  замкнулсЯ  круг  советского
"правосудиЯ",  каждый  опутанный  и  замкнутый в  огромной темнице  народов,
называемой ‘оветским ‘оюзом.

--------
        20. ‚ ЉЋЌ’Ћђ….

     Ћ работе чертежника Я не имел ни малейшего понЯтиЯ. ‚ конторе "–етерэм"
было незанЯто место чертежника, и поэтому записали менЯ, с согласиЯ старшего
бухгалтера   и  начальника  мастерских,  на   эту  работу,  чтобы  дать  мне
передохнуть  несколько   дней   и  посмотреть,  не   найдетсЯ  ли  длЯ  менЯ
какого-нибудь применениЯ в будущем. џ провел в конторе –’ђЊ полных 5 недель.
     ќто времЯ: Январь  1943 года, когда под ‘талинградом совершилсЯ перелом
войны, длЯ менЯ было временем физической катастрофы. ђабота в конторе уже не
могла спасти менЯ. џ знал, что умираю. Ќо людЯм,  среди которых Я находилсЯ,
Я не смел показать этого -- из страха, что  менЯ  выбросЯт.  џ  из  всех сил
держалсЯ за свое место в конторе. ‘коро Я узнал,  как тЯжела чужаЯ милость и
как трудно утопающему держатьсЯ на поверхности воды.
     <sup><font color=green>296</font></sup>  џ был  как  человек упавший  с  парохода  в  море.  Џароход  ушел.
Џоследние огни  его  потонули в  темной  ночи. —еловек  остаетсЯ  один среди
океана. Њускулы немеют, и он знает: это последние минуты его жизни.
     џ завидовал людЯм, которые умирали достойно, спокойно, в домашнем уюте,
в белоснежной постели  -- или героЯм, умиравшим с оружием  в руках за правое
дело, чью памЯть потом благоговейно хранила нациЯ. Ќаконец, Я завидовал псу,
который перед смертью заползал  в  свою конуру. Ќаша смерть была уродливее и
мучительнее во много раз.
     ЂлиментарнаЯ  дистрофиЯ,  или распад  организма в результате  голодного
истощениЯ, в  это времЯ уже становилась массовым Явлением в лагерЯх. Ќо, как
всегда, первые жертвы, авангард миллионного шествиЯ мертвецов, были окружены
недоверием,  досадой и  равнодушием тех, кто еще  имел в себе  запас сил  на
несколько месЯцев.  Њы  были пионерами лагерной  смерти: хилые интеллигенты,
душевно  и  физически  неприспособленные,  которых  втЯнуло  в  самую   гущу
лагерного водоворота, в анонимную груду рабочего лагерного мЯса.
     ’еперь  Я жил в бараке –’ђЊ,  где  менЯ окружали  особые люди: кузнецы,
слесарЯ, токари по металлу, сварщики,  электромонтеры, трактористы, механики
и столЯры -- все мастера, которые находились  в лучшем физическом состоЯнии,
чем другие, благодарЯ  тому, что они торговали  с вольными из-под полы своей
продукцией: ключами, замками, котелками, мисками, металлическими частЯми. €х
лучше кормили. ’о, что Я попал в их среду, было успехом длЯ менЯ -- но  Я не
имел права быть среди них, и это недоразумение должно было скоро выЯснитьсЯ.
ЏЯть недель в –’ђЊ не спасли менЯ, но замедлили темп катастрофы, как будто Я
не круто сорвалсЯ, а скатилсЯ на дно по наклонной плоскости.
     „ва  года  спустЯ,  прикованный  к  постели,  Я  наблюдал  алиментарную
дистрофию в последней стадии. ‘мерть атакует разрушенный и неспособный к <sup><font color=green>297</font></sup>
сопротивлению организм в одной какой-нибудь точке. ‹юди умирают от сердечной
болезни, от горловой чахотки, чаще всего от водЯнки. Љ этому времени они уже
не  в  состоЯнии  двигатьсЯ  и  без  помощи  санитара   не  могут  исполнить
естественной надобности.  €х  как  младенцев  сажают  и переносЯт с места на
место. ‚рачи  указывали в своих сводках алиментарную  дистрофию, как причину
смерти. Ќо в мае 1945 г. было передано распорЯжение из Њосковского  ѓ“‹Ђѓ'а:
не приводить  более  алиментарной  дистрофии  в рубрике &lt;здесь  типографский
дефект:  пропущена  одна строка; возможный текст: "причина смерти, а  вместо
этого указывать  другой"&gt;  повод:  поражение  сердца,  легких  и  т.п. ’аким
образом,  одним  распорЯжением  свыше  была  уничтожена  голоднаЯ  смерть  в
советских лагерЯх.  Ќадо  думать, что статистика смертности  в  бесчисленных
тысЯчах лагерей, с одним монотонным припевом "Ђ„" -- наконец, надоела людЯм,
которые нас убивали, но  считали при этом нужным  соблюдать формы.  ‘ маЯ 45
года ни один человек больше не умер с голоду в местах советского заключениЯ.
’о, что  это распорЯжение было помечено как  {строго секретное,} показывает,
что его авторы сознавали позорный смысл его.
     ‚ начале 43 года Я вступил  на дорогу смерти, но  прошел только  первые
стадии алиментарной дистрофии. Њой вес с довоенных 80 кило сократилсЯ до 45.
џ  начал  испытывать  трудности  при  ходьбе.  ’риста  метров,  которые  мне
приходилось проходить каждое утро  до  конторы  –’ђЊ, Я  одолевал  с крайним
напрЯжением, обливаЯсь потом. џ с усилием передвигал ноги. “  менЯ поЯвилось
ощущение их полости,  но  когда Я  пробовал поднЯть  ногу,  она  оказывалась
чужой, как будто вместо  ног у менЯ были протезы или свинцовые болванки. ќто
было странное ощущение, когда мои старые ноги, которые 42 года служили мне и
составлЯли часть моего тела, вдруг  перестали менЯ слушатьсЯ и исполнЯть мои
приказы. ЏодходЯ к крылечку о трех ступеньках, Я сперва  ставил одну ногу на
нижнюю  ступень, потом  подтЯгивал другую.  Џотом, с сосредоточенным  лицом,
точно решаЯ трудную  задачу, Я принималсЯ за вторую  ступеньку. џ  <sup><font color=green>298</font></sup> ходил
так, как  ходЯт дрЯхлые 80-летние старики.  Џроцесс  ходьбы  стал  длЯ  менЯ
драматическим  переживанием.  Ќо   Я  не  был  исключением;  с  каждым  днем
становилось все больше таких, как Я.
     ‚торым симптомом была сыпь в локтЯх, коленЯх и крестце, Ярко-краснаЯ на
высохшей коже,  лишенной жировой  подкладки. Љости  торчали наружу, ключицы,
ребра  проступали,  --  плоть   таЯла  на  нас,  и  скелет  выходил  наружу.
Њедицинский осмотр  дистрофиков состоЯл в том, что  нам командовали спустить
штаны и  повернутьсЯ.  Ћдин  беглый взглЯд  на  то  место, где  раньше  были
Ягодицы, заменЯл  всю  проверку.  Ќам уже не на чем  было сидеть.  ЏриходЯ в
контору, Я приносил с собой маленькую подушечку  на стул.  Ќо уже  и  сидеть
было трудно. џ нуждалсЯ в том, чтобы лечь.
     Ђ лежать Я не имел права, потому  что менЯ не  освобождали от работы. ‚
том состоЯнии  глубокого  старческого  изнеможениЯ,  когда человека тЯнет  к
покою, когда сами собой опускаютсЯ руки и замирает сердце, когда беспрерывно
ноют ноги, как после долгой дороги, когда  температура понижаетсЯ на  градус
против  нормальной и человек  гаснет, как уголек,  оброненный в  снег -- Я с
утра до вечера вертелсЯ  на  людЯх,  при  исполнении  обЯзанностей.  --  Њне
приказывали, менЯ посылали, подымали с места, подгонЯли, торопили, -- и Я не
просто  умирал, а умирал на  ходу, в  работе, в толчее, в  давке, в страхе и
вечной оглЯдке -- откуда идет беда.
     ‡э-ка обыкновенно говорЯт: "мы  не  живем, а  существуем", понимаЯ  под
этим, что  длЯ  них  жизнь  сводитсЯ  к  поддержанию физиологических функций
организма. ’еперь и это "существование" превращалось длЯ  менЯ в невыносимую
муку,  в непрекращающеесЯ телесное страдание.  ‡асыпаЯ в бараке,  Я искренне
желал себе не проснутьсЯ на следующее утро.
     ‚  конторе Я был переписчиком.  Њне давали  переписывать  акты, отчеты,
расчетные ведомости, мое дело было проверЯть, все ли пришли на работу. Џеред
лагерным разводом Я  брал себе  выписку в  <sup><font color=green>299</font></sup> ‘анчасти -- кто освобожден по
болезни  из  нашей  бригады.  Џотом  Я обходил цехи  и все  рабочие места --
проверЯл, все ли налицо.  € Я же подметал,  носил  уголь длЯ растопки, носил
дрова, а когда темнело -- закрывал ставни. ‚есь день посылали менЯ с разными
поручениЯми.  €  все  это Я  делал  очень плохо,  очень  медленно, с видимым
напрЯжением,  от которого окружающим  становилось  неловко.  Ћчень  скоро  Я
надоел  лагерной аристократии,  котораЯ  позволила  мне укрыватьсЯ  от общих
работ  в  конторе  под условием,  что Я  буду  бодрым, веселым и  услужливым
товарищем. Ќо уже в первый день возник конфликт, когда оказалось, что Я не в
состоЯнии колоть дров. Ќам  не  давали  дров  в контору,  мы их  воровали на
пустыре против электростанции. џ пошел со всеми на  этот пустырь,  принес на
плече бревно -- но пилил Я уже слабо, медленно, а колоть и совсем отказалсЯ.
‚от  этого отказа и не могли мне простить  мои сотоварищи.  џ,  принЯтый  из
милости псевдочертежник, не имел права  отказыватьсЯ от работы,  которую мне
указывали.
     ‚озможно, что все это не  было так  страшно,  как  мне  казалось.  Ќо Я
трагически переживал всеобщую  враждебность ко мне. џ чувствовал себЯ лишним
и ненужным  человеком в конторе. Ћдин из  симптомов  алиментарной  дистрофии
есть ослабление памЯти  и умственных способностей до  степени  слабоумиЯ.  џ
забыл  адреса  своих  самых  близких  друзей.  џ  забыл имена своих  любимых
писателей, названиЯ диалогов Џлатона. —ерез некоторое времЯ оказалось, что Я
не в  состоЯнии написать ни одной бумаги без ошибок, и во всех моих счетах и
подсчетах всегда  что-то не сходитсЯ. ‚се вокруг менЯ  щелкали с  пулеметной
скоростью  на "счетах".  ‘ухой треск  костЯшек стоЯл  в  конторе  с утра  до
вечера, и только Я один не умел достаточно быстро  считать  на "счетах", и у
менЯ скорее получалось на бумаге.
     Њеста  в  конторе  не  было  у  менЯ.  Ѓыл  стол  бухгалтеров,  и  стол
инженерно-конструкторского бюро, и стол завхоза  бригады, а Я сидел на месте
того,  кто  в  данный момент  отсутствовал. Ћднако,  на  место <sup><font color=green>300</font></sup>  старшего
бухгалтера  Я не смел садитьсЯ  даже тогда, когда его не было. Џера и чернил
мне также не  полагалось.  Џисьменных принадлежностей не было, каждый,  кого
"допустили" в контору, добывал их где мог, берег, запирал, и не давал никому
притронутьсЯ.  —ернила сами  делали из химического  карандаша,  а химический
карандаш покупали  тайком за хлеб, потому что  он запрещен  в лагере. “ менЯ
было свое перо. џ оставил его в незапертом Ящике стола -- на другое утро его
уже  не было: украли. џ раздобыл другое перо, сунул его  в чернильницу --  и
получил жестокий нагонЯй: "не лазь в чужую чернильницу, свою принеси"... все
сидели с  безучастными лицами за  своими чернильницами, а  Я не мог написать
акта длЯ  начальника, потому что у менЯ не было чернил.  ќто было больше чем
злорадство --  это  было холодное  бешенство  над отсутствием  у  менЯ  сил,
чернил, памЯти, изворотливости и теплых рукавиц. –’ђЊ имел  свою каптерку, и
они все  получили в конторе на зиму и рукавицы, и обувь. Ќо Я был  временный
гость, чужой,  и  менЯ  в  список  не  включили.  ќто  были советские  люди,
беспощадные к чужой  нужде, которые  зубами держались за  свое  и ненавидели
слабых, обременЯющих "коллектив".
     Џонемногу перестали  мне  давать  работу.  Њне  нечего  было  делать  в
конторе. “ менЯ мерзли ноги. Ћт  времени до времени Я вставал от стола и шел
к печке погретьсЯ. € однако мне не следовало этого делать! џ чувствовал, как
сгущалась в комнате враждебность против менЯ. Ќаконец, кто-то, расположенный
ко мне больше  других, не выдержал  и  сказал мне прЯмо,  что  Я меньше всех
работаю и больше всех греюсь, и это действует  ему на нервы. € однако на нем
были валенки, а на мне худые рваные опорки "четезэ".
     ‚се времЯ Я  должен  был  остерегатьсЯ провокационных вопросов. ‘тарший
бухгалтер  Џетров обратилсЯ ко мне  однажды с вопросом: "—то  такое фашизм?"
Џрежде чем  Я успел собратьсЯ с мыслЯми длЯ ответа, Я увидел, как мне делают
из-за  его спины бешеные знаки, чтобы Я  молчал.  Ќадо было <sup><font color=green>301</font></sup> остерегатьсЯ
таких бесед, которые могли повредить не только мне, но и слушателЯм.
     Ќачальником  бригады  был  инженер  Њоргунов,  человек,  в  котором  по
внешнему виду никто не признал бы евреЯ: высокий, смуглый и крепкий человек.
‡э-ка  Њоргунов провел много лет в Љитае, говорил по-английски. Џотому то он
и сидел в лагере: он принадлежал к той группе служащих „альне-‚осточной жел.
дороги, в Њанчжурии, котораЯ после уступки этой  дороги џпонии,  вернулась в
ђоссию и целиком  была посажена в лагерь, как зараженнаЯ соприкосновением  с
заграницей. Њоргунов  не  унывал:  это был лагерный  "ницшеанец" в советском
варианте, который как-то напрЯмик мне сказал,  что слабым в лагере не место:
"пусть умирают". ќтот принцип "падающего толкни" он ко мне применЯл с полной
последовательностью. Љогда Њоргунов  входил  в контору,  Я  знал,  что  менЯ
сейчас  пошлют  куда-нибудь, подымут с места, выдумают  что-нибудь длЯ менЯ.
Њоргунов посылал  менЯ на  розыски какого-нибудь  человека и  Я  ползал, как
собака  с  перебитой  ногой,  из цеха  в  цех,  из  помещениЯ  в  помещение,
проваливаЯсь  в  сугробах снега как  во сне, и сам  был  удивлен, если вдруг
натыкалсЯ  на этого человека, который, впрочем, не обращал никакого вниманиЯ
на вызов. Њоргунов посылал менЯ в поле принести чурки, которых Я заведомо не
мог  поднЯть. џ до  тех  пор мучилсЯ  над  ними, пока  из конторы не выходил
кто-нибудь помочь мне.
     ‹юдей из конторы часто вызывали на физическую работу, когда требовалось
спешно расчистить  от  снега полотно ж.  дороги или  разгрузить какой-нибудь
вагон.  ел и Я, хотЯ мое участие в работе было совершенно бесполезно. Ќо за
физическую  работу  полагалось 100  или  200  гр.  добавки  хлеба. џ ковырЯл
лопатой или  подставлЯл  где-нибудь  плечо,  --  а потом открыто и бесстыдно
садилсЯ  где-нибудь  в  стороне.  „ругие  еще  пробовали  показать вид,  что
работают, но Я и длЯ этого уже не годилсЯ.
     Њаксимальное  физическое   усилие  наступало  <sup><font color=green>302</font></sup>   вечером,  когда  мы
возвращались в  лагерь. Љаждый брал с собой по толстому полену или  чурке  в
барак. Ќесли его подмышкой или на  плече, прислонив голову к мерзлой ледЯной
коре  полена. ќто полено  давало  право  гретьсЯ  у печки.  Љто не  приносил
ничего, тех гнали от печки.
     ЏоднЯтьсЯ на верхнюю нару мне  уже было трудно.  ђаз взойдЯ на верх,  Я
уже не спускалсЯ без крайней  необходимости. џ также перестал раздеватьсЯ на
ночь. ”изическое  усилие, нужное длЯ того, чтобы освободитьсЯ от ватных брюк
и всего, что на мне было наворочено, уже превышало мои возможности. џ только
скидывал с  ног  "четезэ",  снимал  бушлат,  накрывалсЯ  с  головой лагерным
байковым одеЯлом и засыпал под шум разговоров и жужжание радио.
     Ќаселение  ‘ангородка Љруглица  не уменьшалось. Ѓеспрерывно поступали в
сангородок  больные из окружающих лагпунктов и,  выписываЯсь, оставались  на
месте  в  рабочих  бригадах.  ‡ато  в  обыкновенных  рабочих  лагпунктах  по
соседству с начала 43 года  стал заметен отлив. ‹агерное  население убывало.
Ћтлив шел не столько за счет  освобождениЯ по отбытии срока, сколько за счет
вымираниЯ. Ђ так как новых зэ-ка в первые 2 года войны  не  присылали,  то у
сидевших в заключении была иллюзиЯ, что с концом войны  наступит и конец  --
естественный  -- лагерей.  Љак часто,  глЯдЯ  на грЯзные  стены бараков,  на
ограду с  колючей проволокой, на  лица охранников,  Я говорил себе: "‚се это
скоро исчезнет,  пройдет как дурной сон,  растает как  снег  на  солнце... и
места не  найдут, где  это  было..."  и  радовалсЯ, когда  слышал,  что  два
соседние  лагпункта, где население  сильно поредело, соединЯютсЯ в один.  --
ќта иллюзиЯ о  конце лагерей  держалась у  нас  до второй половины  44 года,
когда  из местностей,  очищенных  от немцев,  хлынула в  лагерЯ новаЯ мощнаЯ
волна заключенных.

        ___

     ‚ начале 43 года, т.е. в третью лагерную зиму, умер џцко.  џ помнил его
молодцеватым, <sup><font color=green>303</font></sup> самоуверенным  лучкистом, потом -- когда  исключили его из
амнистии длЯ полЯков -- озлобленным почитателем ѓитлера, полным  ненависти к
своим палачам. ‚ довоенной  Џольше џцко был  националист, и со мною, евреем,
наверное, не стал бы  разговаривать.  Ќо  в  Љруглице,  где  он  догорал  от
чахотки, Я был одним из  немногих, с  кем он мог говорить  по-польски. ђаз в
месЯц или два  месЯца Я заходил к нему в стационар длЯ туберкулезных --  тот
самый, где Я провел 3  таких хороших днЯ в июле 41 года. ‘тационар был полон
умиравших, и џцко присмирел: он знал, что уже не выйдет живым отсюда. “ него
был план: подать заЯвление уполномоченному просить беседы.  Љакое-то "важное
сообщение"  он  хотел  сделать  уполномоченному  --  открыть  ему  секрет. џ
всЯчески старалсЯ отговорить его  от этой мысли. Ќе стоило открывать никаких
секретов уполномоченным.  џцко  очень  боЯлсЯ  смерти  среди  чужих,  смерти
вдвойне безвестной, т.  к. он был в лагере под чужой фамилией.  џцко не  был
џцко, а  кто-то другой, и было у него что-то важное, что он непременно хотел
спасти от  забвениЯ, передать в верные руки.  Ќаконец, он мне  намекнул, что
должен будет  особо поговорить  со мной, о важном деле. Ќо он не успел этого
сделать. Љак раз в его последние дни Я сам слег в  больницу, и џцко напрасно
просил санитара найти  менЯ и  вызвать к нему. џ узнал о том, что он вызывал
менЯ, уже после его смерти.
     ’ак   и  неизвестно,  кто   скрывалсЯ  под  фамилией  џцко,   и   какие
невыполненные важные дела были у него в мире. —еловек этот, пока был здоров,
казалсЯ мне ничтожным  и  неприЯтным (как вероЯтно  и Я ему) -  его мысли  и
чувства были  мне чужды  и враждебны, и в других  условиЯх он  бы  легко мог
стать  моим палачом. Ќо Ясно  и непреложно  Я видел, что все  это  не  имело
большого  значениЯ. Ќе в этом был корень зла. џцко не был ни лучше, ни  хуже
других. џцко был моим сочеловеком.
     Њне было  Ясно,  что  люди  не  могут  побороть  границ,  естественных,
исторических,  социальных и личных,  которые их делЯт,  и  не в этом  зло. ‚
лагере  <sup><font color=green>304</font></sup> все умирали одинаково: фашисты и демократы, евреи и  антисемиты,
русские и полЯки, добрые и злые. ‹ичности, как  и  целые общества  и народы,
надо уметь  оставить в покое с  их  слабостЯми  и  несовершенством,  и  надо
помнить, что  каждый человек способен на преступление в известных  условиЯх.
‡ло же -- настоЯщее, смертельной ненависти заслуживающее зло -- представлЯет
только то, что  зачеркивает живого человека во имЯ фетишизма,  во имЯ цифры,
плана и расчета, во имЯ  "•еопсовой пирамиды", как бы она ни  называлась  на
Языке  политиков  и завоевателей. Љаждый  понимает  разницу между человеком,
хотЯ  бы  самым враждебным,  и бездушной  машиной,  котораЯ  сеет  смерть  и
умножает в мире страдание. Џреступлением, которого нельзЯ простить, ЯвлЯетсЯ
отказ  человека  от  сочеловечества и  превращение  его в  бездушное  орудие
убийства и порабощениЯ.
     ‚ лагере Я научилсЯ видеть изнанку  вещей, изнанку каждого слова. ’акое
слово, как "фашист", означало  безусловное зло, -- и  это  же  слово служило
поводом длЯ палачей ломать и кромсать живую  жизнь  во имЯ чего-то, что было
не меньшим злом, чем фашизм.
     Џриблизительно в то  же  времЯ умер  ‘емиволос. ќтот крепкий и  сильный
человек  рухнул, как дуб в бурю. ‘лучайнаЯ болезнь  --  воспаление легких --
свалила его. ’огда обнаружилось, как глубоко  годы  в  лагере  подточили его
изнутри.  ќтот  человек  учил  менЯ, новичка,  как надо жить в  лагере,  как
устраиватьсЯ, как раскладывать костер в лесу, как надо и не надо питатьсЯ. €
вот, оказалось, что Я, слабый и ничего не  умеющий --  пережил его,  героЯ и
стахановца.  ЊоЯ  сила сопротивлениЯ была больше, и это  имеет свое  простое
объЯснение.  ‘емиволос был в лагере передовик и знатный  человек, а Я -- вне
лагерЯ человек нормального вида -- в лагере был бесформенным и жалким комком
живой протоплазмы. “ менЯ  не было никаких амбиций в лагере, и Я пользовалсЯ
любой  щелью, любым  углублением в почве, где Я мог  спрЯтатьсЯ. …сли бы все
люди в лагере  были такие,  как  <sup><font color=green>305</font></sup> Я, -- пришлось бы лагерЯ ликвидировать.
‹агерЯ   держались   на   ‘емиволосах,  которые   хотели   быть  "достойными
лагерниками", на исправных рабах, которые тЯнули из себЯ жилы, и из  которых
бессовестный  лагерный  порЯдок  вытЯгивал  последнюю   каплю  силы.  ‘мерть
‘емиволоса в лагере,  конечно,  равнЯетсЯ  убийству. Њы, человеческаЯ  пыль,
погибали миллионами от  болезней и  голода, но иногда мы переживали силачей,
потому что  меньше поддавались  эксплоатации  и легче  находили  нелегальные
лазейки в трудном положении.
     ‚  начале  февралЯ мое  благополучие кончилось.  ЊенЯ  изгнали из  раЯ.
Џоздно вечером разбудила менЯ в бараке женщина-нарЯдчик, тронула за  плечо и
сухо сообщила: "завтра  в другую бригаду".  џ  был оскорблен смертельно тем,
что Њоргунов  и  Џетров не сочли нужным предупредить менЯ и  дать мне  времЯ
приготовитьсЯ. ’еперь  мне  не оставалось  ничего, кроме фатализма: будь что
будет...
     Ќа несколько дней наступает провал  в  моей памЯти,  и Я  не знаю,  как
провел следующие дни. ’олько дата 8 февралЯ 1943 года врезалась прочно в мою
памЯть.
     ‚ этот день принесли менЯ в глубоком обмороке в амбулаторию, и Я слег в
больницу, слег надолго  -- до 20  апрелЯ. € снова -- это  был  хирургический
стационар, неизменный приют мой, где Я находил защиту и спасение всЯкий раз,
когда волны уже смыкались над моей головой. Џервые двое суток Я  пролежал  в
палате Њаксика замертво. ‘адилсЯ  Я  только к еде, а  остальное времЯ  лежал
неподвижно,  отдыхал всем  существом, дремал,  спал,  ни о  чем не  думаЯ  и
переживаЯ счастье человека,  которого волны выбросили  после кораблекрушениЯ
на  мЯгкий песок. Њое воображение  не  шло дальше, как  полежать  здесь  еще
недельку или две.
     “тром  15  февралЯ пронеслась тревога  по  стационару:  начали вызывать
больных на проверку.
     „верь из палаты  отворЯлась в боковой коридор, из  которого еще 4 двери
вели: в  чулан  завхоза,  в <sup><font color=green>306</font></sup> процедурную, в  комнату лекпома,  где  лежал
ђаевский, и  в операционную.  Џеред  входом  в  процедурную  стоЯла  очередь
больных. ‚се были в страхе. Љакой-то незнакомый врач сидел там. Ќам уже были
известны  такие  контрольные налеты,  с  одно-минутным  осмотром  и  кратким
распорЯжением: "выписать немедленно".
     џ пришел  в отчаЯние, когда  Њаксик в  белом халате забежал  в  палату,
скользнул глазами по рЯду коек и показал на менЯ пальцем:
     -- Ќа осмотр!
     ‘лезы выступили у менЯ на глазах. ‡ачем не оставлЯют менЯ в покое?
     --  Њакс  Ђльбертович!  --  Я смотрел  на  него умолЯюще. џ  хотел  ему
сказать,  что одной недели мне мало, что ноги еще  не держат менЯ. Ќо Њаксик
торопливо повернулсЯ, сделал вид, что не слышит и ушел. џ с горечью подумал:
"Џредатели,  трусы". Ѓольные  выходили  по очереди в коридор,  а Я лежал. --
"—ем позже, тем лучше, -- думал Я -- а  вдруг забудет про менЯ". Ќо Љарахан,
наш  туркменский  лекпом,  подошел  ко  мне  и  строго напомнил:  "Њарголин,
вставайте, ведь вам уже было сказано".
     ‚ процедурной незнакомый врач, которого Я до того и в глаза не видел, в
присутствии  начальника ‘анчасти,  человека вольного и  мало  понимавшего  в
медицине, велел мне раздетьсЯ и начал записывать:
     -- –ынга, -- диктовал он, -- крайнее истощение, ороговение кожи, сердце
расширено на 2 пальца, шумы в верхушке правого легкого. Џлеврит был? Џишите,
что  был.  Њокрый,  сухой?  Џишите, мокрый. —то,  Язва желудка? Џревосходно.
‡рение,  близорукость,  11  диоптрий.  —астые  головные  боли?  Џишите,  все
пишите.. „истрофиЯ, поллагра, фурункулез... Њакс Ђльбертович, а чего  бы еще
написать?..
     џ видел, что этому человеку можно жаловатьсЯ, следует жаловатьсЯ, стоит
жаловатьсЯ, и Я раскрыл рот и вылил свою душу. џ описал ему свое состоЯние с
такими подробностЯми, что  и камень бы <sup><font color=green>307</font></sup> расстроилсЯ. џ видел, что сегоднЯ
менЯ еще не выбросЯт из больницы -- сегоднЯ, во всЯком случае, нет.
     џ ушел и прилег на койку. џ  был очень далек от мысли, что в эту минуту
решаетсЯ моЯ судьба. Ќезаметно  Я  впал в сон. ‡аснул Я  рабочим 3 категории
("облегченный труд"), а проснулсЯ инвалидом  2-ой  группы. ЊенЯ  актировали.
ЌевероЯтное,   головокружительное   известие   порхало   по   всей   палате,
передавалось от  койки к  койке. ‚се  с  завистью смотрели  на менЯ.  ‹екпом
Љарахан алахаев первый поздравил менЯ, но Я не поверил, пока  сам Њаксик не
пришел, сел на край койки и сказал, потираЯ руки:
     -- Ќу-с, товарищ Њарголин, мы вас актировали. Љончены трудовые подвиги.
‚ы довольны?
     Ѓыл  ли  Я  доволен? џ  обезумел  от счастьЯ,  Я не знал, что  со  мной
делаетсЯ, это был мой  самый светлый праздник в лагере. Ђктировка -- больше,
чем инвалидность 2-ой группы. Ђктировать заключенного  -- значит  официально
подтвердить, что он не только непригоден к физическому труду,  но и не может
восстановить своего здоровьЯ  в лагерных условиЯх.  ќта формулировка: --  "в
лагерных  условиЯх"  очень  важна.  ‚  нормальных   условиЯх  он  еще  может
восстановить  свою  трудоспособность,  но  в  лагере -- ‘анчасть  складывает
оружие.  ‚  1943 году  на  основании "актировки" освободили много инвалидов.
ќтот  документ  давал  формальное  основание  длЯ  моего  освобождениЯ.  Њое
положение в лагере менЯлось радикально, и эта смена пришла неожиданно. џ был
ошеломлен.
     …ще  несколько  дней  назад  Њоргунов гонЯл  менЯ  как  собаку,  и  моЯ
очевиднаЯ слабость  только  раздражала всех, окружавших менЯ. ’о, что Я  был
доведен до инвалидного состоЯниЯ, само по себе было недостаточно. …сли бы не
интервенциЯ Њаксика, который стационировал  менЯ и  потом подсунул  заезжему
гостю  -- если бы не <i>протекциЯ</i> и личное знакомство, Я продолжал бы ходить на
работу, как другие,  которые не были  в  лучшем состоЯнии, чем Я,  и которых
актировали за 2 недели до смерти.
     <sup><font color=green>308</font></sup>  ‚  стационаре  Я помогал  вести отчетность.  Љарахан повел  менЯ в
процедурную, усадил  за столик,  дал перо  и  чернила,  и  Я  переписал  в 2
экземплЯрах  15  актов, 15  документов  актировки, среди которых  был и  мой
собственный.  ‡абавно было то,  что этот документ, который равнЯлсЯ длЯ менЯ
спасению жизни в  последнюю минуту -- был мистификацией. 24 болезни выписали
мне в этом документе, потому что, если бы просто написали правду, что спустЯ
2 1/2  года пребываниЯ в лагере Я  больше не в состоЯнии стоЯть  на ногах --
этого было бы недостаточно.
     Џоследующие дни Я провел в радостном возбуждении, в праздничном тумане.
Џрежде всего было Ясно, что  на  основании актировки  оставЯт  менЯ лежать в
стационаре  продолжительное  времЯ. „окументы  актировки были  отправлены на
утверждение  в …рцево.  ’ам  половина из них потерЯлась,  в том  числе и мой
собственный.  „о  конца   года   поэтому  менЯ  еще   дважды   вызывали   на
переосвидетельствование.  ‚сЯкий  раз  спасал менЯ мой внешний вид --  седаЯ
голова в 42 года, исключительнаЯ худоба, жалкое бессилие и измождение.
     ‚ласть нарЯдчика кончилась надо мною со днЯ актировки. ‘ того времени Я
работал только добровольно и по своему желанию -- чтобы не  умереть с голоду
на инвалидском  пайке. ‘амочувствие  мое  поднЯлось. ‹агерник,  которого  не
имеют  права  выгнать каждое утро на работу  по усмотрению  администрации --
продолжает быть зэ-ка,  но  на  половину он  уже вне  лагерЯ,  --  он уже не
лагерник  в  специфическом каторжном  смысле этого слова, означающем рабский
труд. Ћн может  выбрать, может бросить работу, котораЯ ему слишком тЯжела, и
не работать совсем, если предпочитает голодную смерть.
     ‚ первые дни после актировки Я,  как счастливый ребенок, лежал улыбаЯсь
всему свету и примиренный  со всеми.  џ не получил религиозного воспитаниЯ и
до лагерЯ никогда  не  беспокоил  Ѓога своими молитвами. ‚  лагере, где  моЯ
судьба превратилась в  <sup><font color=green>309</font></sup> игрушку стихий и  случайности,  Я  впервые ощутил
потребность  выразить словом упрЯмую веру в чудо спасениЯ,  в мировой ђазум,
незримо присутствующий за  мировой бессмыслицей.  ’огда  Я  научилсЯ кончать
сво