 грЯзью.
Ќесут вывалЯнные в грЯзи тЯжелые ватные брюки, сырые бушлаты, мокрые, как из
воды, ватные чулки, опорки,  валенки,  "четезэ". ‚се это  с помощью высокого
шеста  развешиваетсЯ на крюках. Ќелегко развесить под  потолком сто мокрых и
тЯжелых бушлатов. Ќадо каждую вещь повесить умеючи, расправить и выворотить,
обувь поставить на  печи или повесить над трубами  низко-низко, чтоб к  утру
она была совершенно суха. Џри этом ничего не перепутать, вещи каждой бригады
принЯть по счету  и повесить  отдельно.  ‚сЯ эта развеска  производитсЯ  при
свете тусклой керосиновой лампочки без стекла.
     Џечь топитсЯ из сеней. ‚ 10 часов температура начинает подыматьсЯ. ’ени
дрожат и  волнуютсЯ в узкой  полутемной  камере,  завешенной  фантастическим
трЯпьем,  под которым можно пройти только  <sup><font color=green>330</font></sup> согнувшись. ‚оздух невыносимо
тЯжел --  это  воздух  прачечной в  подвале,  где  все испарЯетсЯ и смердит.
ѓорЯчие и  едкие  волны ходЯт  по  сушилке. ‘ 10  часов сушильщики  работают
нагие. € этого мало. ‚  полночь, когда трубы  накалены докрасна,  невозможно
оставатьсЯ на  нарах. …динственное место -- на землЯном полу у двери. Ћттуда
через отверстиЯ тЯнет ледЯной воздух. Љоберштейн спит. џ топлю ночью. Љаждые
полчаса  Я выскакиваю нагишом  в  сени  и  наполнЯю печь  дровами. ‚сю  ночь
продолжаетсЯ метание  между  сенЯми и раскаленной сушилкой. “же в  10  часов
люди,  заглЯдывающие в  сушилку, не могут там  оставатьсЯ больше 5 минут, но
настоЯщий  жар начинаетсЯ  только после  полуночи.  €з этого  жара,  как  из
духовой   печи,   нагой  сушильщик   выскакивает  во   двор,   в  снег,   на
тридцатиградусный  мороз архангельской ночи,  и обратно. ’акие  переходы  не
вредЯт ему, он привык.
     ‡а час до подъема в темноте хрустЯт шаги за стеной, и первый дневальный
стучит  в  дверь.  ‘ушильщики  подымаютсЯ,  зажигают  свет.  Џечь  выгорела.
“душливый  ночной жар  прошел Џервый  дневальный не  торопитсЯ,  ему приЯтно
посидеть  в тепле, поговорить  о вчерашних новостЯх.  Њинут  5 он так сидит,
потом  встает   и  поворачиваетсЯ  спиной,  расставив  ноги.  …му  на  плечи
набрасывают один сухой и горЯчий бушлат, на него второй и третий, через руку
перевешивают свЯзку ватных чулок, через другую свЯзку обуви.  Ћн навьючен до
того, что  сам  уже не в состоЯнии отворить себе двери. ђаспахивают пред ним
дверь, говорЯт,  "не споткнись на пороге", и дневальный, как  доисторическое
чудовище, бредет, согнувшись в три погибели, под своей ношей.
     ‚ полчаса разобрана  всЯ сушилка. ‘ереет день. ‘ушильщики ложатсЯ до 8,
т. е. до завтрака.
     Ќа поверку нас не вызывают. „важды в день, утром и в 5 часов пополудни,
стрелок или помощник нарЯдчика  кричат  издалека: "ќй,  сколько вас там?" --
Ђрон-кипЯтильщик или кто-нибудь  из нас, быстро  проверив,  сколько  людей у
соседа, кричит из <sup><font color=green>331</font></sup> двери: "четверо!" или "пЯтеро!" -- и на этом конец. Ќо
выйти нам из  дверей  нельзЯ, пока не кончитсЯ  проверка,  и мы  не  услышим
издалека отбой.
     ‚ 9 часов начинают сносить  белье. Ќа лагпункте две  прачечные, общаЯ и
больничнаЯ.  ’ам  же  стирают  и  вольным. Ѓелье у  всех  одинаковое: грубый
миткаль с  клеймом  лагерЯ или  ‘анчасти, рваные рубахи, кальсоны в клочьЯх,
желтые  простыни,  серые  гимнастерки,  синие  майки. †енщины  носЯт  то  же
казенное мужское  белье. Ћгромные  узлы бельЯ свЯзаны  жгутом, свернутым  из
пары кальсон. …сли открыть днем дверь в сушилку, из-за  непроницаемой завесы
мокрого  бельЯ, не видно ни окна,  ни  стен. Њыло  в  лагере  --  величайшаЯ
редкость, и потому белье, постиранное без  мыла или  с помощью  чернозеленой
мази,  напоминающей  деготь, почти  так же  грЯзно, как до стирки. ‡а бельем
надо следить в оба, а то стЯнет какой-нибудь незваный гость.
     Ћсенью и весной  много работы. ‡ато летом сушилка отдыхает …сли днем не
дождило --  сушить  нечего. Ѓелье  бывает не  каждый день. ’огда сушилка  --
дача. „ва  инвалида  живут  в  ней  уединенной  жизнью.  ‘юда редко  заходит
начальство.  Ќет  ни  радио, ни  электричества, ни суеты барака.  ЏровинциЯ,
глушь. ‚  полдень  Љоберштейн  и Њарголин  сидЯт на  завалинке,  греютсЯ  на
солнце. ‚нутри сушилки чисто и пусто.
     Ќастали  теплые  дни.  ЊоЯ  помощь  больше  не нужна  была  ѓуставу.  џ
продолжал  еще жить в сушилке. Ќо теперь главное мое занЯтие было другое.  џ
стал бригадиром хроников.
     „ва атрибута бригадирской должности это -- фанернаЯ  дощечка со списком
членов бригады и хлебный Ящик.
     Ћбыкновенно бригадир и  его рабочие помещаютсЯ вместе, одной семьей. Ќо
мои хроники были  разбросаны по всему лагерю. Ѓыло их от 20 до 30. ‚ Ђ’Џ и в
женском бараке, в рабочих бараках  -- всюду были  мои люди.  „ень  бригадира
начиналсЯ  <sup><font color=green>332</font></sup> рано. џ  вставал за 1/4 часа  до подъема,  выходил  на  двор,
умывалсЯ из кружки, и с хлебным Ящиком на груди отправлЯлсЯ  на другой конец
лагерЯ. Џод окном хлеборезки уже стоЯла очередь.  Ћкно  было заперто. ’олько
когда с  вахты доносилсЯ сигнал побудки, подымалось фанерное оконце, и из-за
него высовывалась здороваЯ и широкаЯ  физиономиЯ хлебореза ‘ени. -- "Џодходи
за хлебом!"
     •леборез -- аристократ и богач лагпункта.  †ивет он  в Ђ’Џ и  ест хлеба
сколько  хочет.  ‘  вечера  продтабельщик  дает ему точный  расчет  паек  по
бригадам. ‡а ночь хлеборез с  помощником  нарезают в Љруглице около 700 паек
разного веса. ‘о мной ему меньше всего хлопот. Њои хроники  получают  все по
500  гр.  Љто  работает  физически  --  550.  ’аких  --  человек  8.  ђабота
сушильщиков  не считаетсЯ за  физическую, т. е. мы с  Љоберштейном ничего не
получаем  за нее. Џочему  же мы работаем? ‚о-первых, чтобы не отправили нас,
как неработающих, в этап  куда-нибудь в гиблое место. ‚о-вторых, чтобы иметь
возможность  клЯнчить на  основании  нашей  неоплаченной работы  в  ‘анчасти
"цынготный" паек. ’аким, как  мы, дают  его  в первую очередь.  ђаз в  месЯц
выписывают мне или Љоберштейну, или обоим вместе  "цынготный" на две недели.
"–ынготный"  в ‘ангородке Љруглица исключительно  хороший: 200  гр.  брюквы,
сдобренной постным маслом.
     ‚ернемсЯ к хлеборезу. “тром Я получаю на всю бригаду одинаковые  пайки,
по  200 гр.,  и  талоны на питание.  Џосле полуденной поверки,  в 5 часов, Я
получаю "малые" пайки по  300 грамм, а длЯ моих 8 "работников" -- по 350 гр.
-- "большие" пайки. Џолучив хлеб и расписавшись, Я несу свой Ящик в сушилку.
…сть лагпункты, где ходить с хлебом -- опасно. Ѓригадира сопровождает охрана
из членов  его бригады. Ќо у нас на Љруглице -- все культурно и прилично.  џ
иду  один, и по дороге, завидев менЯ, выходЯт  из всех бараков  мои хроники.
Љогда Я подхожу к сушилке, за мной тЯнетсЯ длинный хвост хроников.
     <sup><font color=green>333</font></sup>  ЌачинаетсЯ  раздача хлеба. ’ут  тоже  своЯ техника. Џрежде  всего,
следует так  поставить  Ящик с  хлебом, чтобы получающие  не  видели его, не
лезли руками  и не тыкали пальцами: "ќтой  пайки  не хочу, та  лучше". €наче
споров не оберешьсЯ. ‡аключенные как дети ссорЯтсЯ из-за паек.
     „вухкиловые  бруски хлеба режутсЯ хлеборезом  на 10 паек по 200  грамм.
„ве из них -- "горбушки". ѓорбушки считаютсЯ самыми лакомыми и выгодными,  и
каждый  зэ-ка  требует  длЯ себЯ горбушку. Ќадо каждый день так распределЯть
горбушки, чтобы  никого  не обидеть. …сть еще  разница между пайкой  целой и
сложенной  из  кусочков. Ћдни пайки бывают со срезанными углами, другие -- с
"приколками". Љрошечный довесок  хлеба приколот деревЯнной палочкой к пайке.
€ногда,  чтобы выравнЯть вес,  нужны 2-3  приколки. ‚ 700 пайках, нарезанных
хлеборезом,  содержитсЯ  как  прикол  целое  полено.  Џолучив  пайку,  зэ-ка
подозрительно вертит ее  в руке: не снЯт  ли довесок? €ногда в  хлебе дырка:
значит,  была  приколка,  котораЯ  упала  или кем-то  украдена.  ђедко какаЯ
раздача  обходитсЯ без горЯчего протеста:  "разве это  200 грамм?  разве это
триста  грамм?" €ногда обиженный зэ-ка заставлЯет бригадира сходить с  ним в
хлеборезку  --  проверить  вес.  Џоэтому   бригадир  хорошо  сделает,   если
внимательно пересмотрит  получаемые пайки, и если есть малейшее сомнение, на
месте  потребует  перевесить.  €ногда, таким образом,  удаетсЯ  своевременно
обнаружить недохватку в 10 или 20 грамм.
     Љакой же расчет  бригадиру в такой жалкой бригаде, как хроники, тратить
даром  свое времЯ?  „ругое дело  -- рабочаЯ бригада: там бригадир не работаЯ
пишет  себе  проценты,  стахановский котел.  Ђ из-за чего хлопочет  бригадир
хроников? џ этого  не  понимал,  пока сам не занЯлсЯ  бригадирством.  ‘екрет
выЯснилсЯ очень скоро. •леборез -- парень здоровый, но неученый -- регулЯрно
ошибалсЯ в выдаче  паек.  Ќаш ‘енЯ  путал постоЯнно. ‡ато Я твердо знал счет
паек. …сли хлеборез недодавал,  Я подымал крик. <sup><font color=green>334</font></sup>  …сли он  ошибалсЯ в мою
пользу, т. е. передавал  лишнее,  Я без дальних слов забирал Ящик  и  уходил
поскорей.  Ќа мое счастье,  хлеборез  ‘енЯ  ошибалсЯ  преимущественно  в мою
пользу. ‚ один незабвенный майский день он выдал мне вместо 21-ой -- 28 паек
по  200 грамм. Џо раздаче всех  паек  у менЯ осталось в Ящике  7 раз по  200
грамм -- кило и  четыреста гр. хлеба. џ был так благоразумен, что съел их не
сразу, а в два  приема.  ‚  тот  день  Я был  сыт до того, что  уступил свой
полдник ѓуставу. Ћн не привык к такой щедрости с моей  стороны, видел, что Я
чем-то объелсЯ, но не мог понЯть, -- чем и откуда?
     Ѓыло очевидно,  что ‘енЯ не мне одному передавал хлеб. ‚  Љруглице было
бригад  пЯтнадцать.  Љак же у  него  сходилсЯ  вечером счет?  ќто  мне  дало
представление о размерах краж в хлеборезке. ’ам всегда был лишний хлеб. € не
только там. ‚  особенности грандиозно крала пекарнЯ. ’ам  ставились  ведра с
водой под тесто, чтоб оно разбухло от влаги, -- крали  на проценте влажности
и на припеке. Ќикакой контроль и  анализ хлеба не помогал. Љонтроль качества
выпечки  производили  те  же  голодные  зэ-ка.  Ќекому  было  контролировать
контролеров.
     ‚ то  лето Я съел много лишнего хлеба. ‚сегда что-нибудь случалось.  ’о
ошибалсЯ хлеборез,  то  продтабельщик  забывал  в  срок  снЯть  со снабжениЯ
хроника,  положенного  в  больницу или  усланного в  этап. ’аким  образом, Я
питалсЯ за счет беспорЯдка и несовершенства лагерного механизма. ‚се мы были
в лагере опутаны сетью и беспрерывно искали в  ней какую-нибудь лазейку.  Њы
жили  как  человек,  запертый в корзине, --  за счет  того воздуха,  который
пропускают стенки. џ уЯснил  диалектику  советской  легальности, которой  не
только  в  лагерном,  но  и во  всесоветском  масштабе противостоит  мелкаЯ,
мышинаЯ нелегальность частного  существованиЯ.  „лЯ того,  чтобы  люди могли
выжить,   --  беспощаднаЯ  эксплоатациЯ  человека  государством  беспрерывно
уравниваетсЯ столь же  беспощадным и  повальным расхищением  государственных
ресурсов всюду, где  <sup><font color=green>335</font></sup> представлЯетсЯ  малейшаЯ возможность, в  согласии с
ленинской  формулой:   "грабь  награбленное!"   --  ‚  системе  монопольного
государственного  хозЯйства,   где  не  действует   автоматически  регулЯтор
конкуренции, коррупциЯ неизбежна.
     ‘читалось само  собой  понЯтным,  что  лагерник  без  церемонии съедает
каждый  кусок  хлеба,  который  государство по  ошибке  ему  передало.  Ќадо
смотреть при  выдаче,  но  если  случилась ошибка  -- поздно уже  требовать.
ЏонЯтно, что хлеб уже  съеден.  ‚иноват  тот, кто ошибсЯ  при выдаче -- и он
молчит. ‘мешно требовать от хлебореза ‘ени, который сам ест хлеб без  счета,
чтобы у него сердце болело за  "социалистическую собственность".  „лЯ охраны
государственных  интересов существует прокуратура, ЌЉ‚„ и органы контролЯ. ‚
системе,  обрекающей  миллионные  массы  на  беспрекословное  повиновение  и
недоедание,  нет  возможности положить конец универсальным злоупотреблениЯм.
„лЯ  этого есть  только  один  путь:  перестать  мерить  хлеб на  граммы,  а
население лагерей -- на миллионы.
     Џолучив хлеб, хроники не расходились. Ћни садились под дверью сушилки и
терпеливо ждали, пока  позовут их на  завтрак. Ћчередь  хроников была  после
рабочих  бригад. ‹етом  44  года в  Љруглице  уже  функционировала столовка,
индивидуальных  выдач  не было, питались  побригадно. Љогда Я  приводил свое
воинство к  столовке,  там  еще было полно. Њы кучей стоЯли у входа и ждали,
пока  нас   позовут.  Џомещение  было  то  самое,  где  вечером  происходили
киносеансы. Њы располагались у стены, за 6-7 столиками, по четыре при  одном
столике. Ѓригадир рассаживал, считал своих людей, посылал за опоздавшими.
     ‘толовка сообщалась с кухней -- туда вела дверь и два окошка длЯ выдачи
в стене. Љогда уже все были в сборе, бригадир становилсЯ при окошке в кухню,
и начиналась выдача. "Ћфициантки", т. е.  работавшие на кухне женщины, клали
деревЯнные ложки, ставили в глинЯных мисках суп (поллитра), <sup><font color=green>336</font></sup> потом по 200
гр.  жидкой кашицы.  ‚  четверть часа  все  было  кончено, люди  выходили, а
некоторые оставались на месте. —его ждали остающиесЯ?
     •роники  не  были  последние  к  завтраку.  Џосле  них  еще  завтракали
"придурки", люди конторские,  начинавшие работу в 9. Ќекоторые из них, вроде
продкаптера или завпекарней, были сыты и брезговали лагерной баландой. Џосле
них  оставались остатки в мисках. †енщины из портнЯжной, прачечной и конторы
часто  ели только кашу  и  оставлЯли  суп  нетронутым.  Џод  конец  садились
завтракать работницы кухни. ќти завтракали только длЯ виду.  Ћни  брали себе
полные миски баланды, пробовали несколько ложек и потом отдавали кому-нибудь
из  тех,  кто сидел  у стены и смотрел на них упорно и тоскливо. Ћбыкновенно
каждый из ожидавших имел кого-нибудь, кто отдавал свой суп именно  ему. ќтих
ожидающих "попрошаек" беспрестанно гнали из столовой с пинками и руганью, но
избавитьсЯ  от  них  было  невозможно. €х выгонЯли,  а  они через пЯть минут
возвращались, прокрадывались мимо дневального  и  садились  опЯть в  уголку.
„оходЯга,  окинув  глазом столовку, сразу  соображал, возле кого  сесть, где
есть шанс поживитьсЯ. Ћсобенно выгодно было сидеть возле ѓошки,  заведующего
изолЯтором. Ћдна из подававших  женщин была  влюблена в ѓошку.  Ћн садилсЯ с
небрежной грацией, казацкий чуб вилсЯ над его смуглым лицом, женщина ставила
ему  с покорной  преданностью  полную  миску  и  сама  присаживалась,  чтобы
посмотреть, как он  ест. Ђ он и не смотрел  -- ни на нее, ни на  миску, брал
ложки две и оглЯдывалсЯ, кому бы отдать. € все тогда принимали необыкновенно
достойный вид и  старались  смотреть в сторону,  потому что  ѓошка  не любил
попрошаек и никогда не давал тому, кто смотрел на него умолЯюще.
     Љогда моЯ бригада кончала завтрак и расходилась, наступала моЯ очередь.
џ не ел за  столом и получал  в котелок двойную "бригадирскую" порцию  супу.
Ќет  такого закона, чтобы давать бригадирам  два черпака супа вместо одного,
но  в Љруглице такой <sup><font color=green>337</font></sup> обычай существовал с  ведома и согласиЯ начальства.
„важды в день, утром и вечером, Я получал добавку.
     Џосле  завтрака  Я  садилсЯ  с  Љоберштейном  демонстративно  у  дверей
сушилки:  груда еловых  ветвей лежала  пред нами,  и у ног большой Ящик. ќто
было нужно, потому  что  в качестве бригадира Я  регулЯрно выписывал себе  и
ѓуставу за щипание хвои рабочую  пайку, т. е. лишних 50 грамм хлеба, которых
мы  не  зарабатывали  своей  работой  в сушилке. ќто  была  фикциЯ.  •воевар
ежедневно расписывалсЯ в получении хвои от 3-4 человек, а фактически работал
1-2, а иногда и вовсе не было желающих.
     ‚  5 часов Я получал  у  нарЯдчика  бланк "рабочих сведений" и заполнЯл
его,  отмечаЯ  тех  хроников, которым  полагались  лишние  50  грамм.  Ћдних
"проводили" через  —Ћ‘,  других через  коменданта или  еще иначе.  ќто  была
сложнаЯ процедура. —тобы "оформить"  хвоещипателей,  Я  должен  был получить
квитанцию  хвоевара,  а  на квитанции  -- резолюцию  ѓордеевой или  старшего
бухгалтера  —Ћ‘'а.  …сли  же ѓордеева вечером  не приходила в  —Ћ‘, а  лысый
армЯнин-бухгалтер капризничал и не подписывал мне бумажки, то одна квитанциЯ
хвоевара  не имела  силы,  и  мы за  этот день не получали добавки хлеба. Ќа
второй день Я шел к ѓордеевой требовать записку на недополученные  50 грамм.
€ хотЯ нам их вообще  не следовало,  потому что никто хвои не щипал, но если
посчитать часы, когда Я дежурил в —Ћ‘'е, ругалсЯ с бухгалтером, объЯснЯлсЯ с
ѓордеевой  и искал на кухне хвоевара, то выйдет, что эти 50 гр. хлеба стоили
гору времени, энергии и нервов. Ќа бумаге все выглЯдело гладко:  один зэ-ка,
два кило хвои, 50  гр. хлеба. ‚ действительности не было ни хвои, ни  труда,
ни   нормальных  трудовых  отношений,  --  были  несчастные   люди,  которые
барахтались в лагерной тине  и  тратили  жизнь  в  погоне за  лишней крошкой
лагерного  хлеба,  который государство  вырвало у других таких же несчастных
людей.
     ЌесмотрЯ на то, что Я был официально <sup><font color=green>338</font></sup> инвалидом-хроником,  списанным
со  счетов, дни мои  были  полны  возни. џ вставал на заре, через  мои  руки
проходили  десЯтки паек  хлеба,  узлы с бельем, корыта  с  хвоей, Я пилил  с
ѓуставом  дрова,  дважды  в  день  менЯ  считали,  по  вечерам Я  возилсЯ  с
документами,  раздавал талоны  и бегал  то за  резолюцией  в контору, то  за
керосином длЯ сушилки к коменданту. Ћсобенное волнение подымалось в бригаде,
когда выдавали хроникам раз в месЯц по 100 гр.  корешков "самосаду" и по 400
гр. "повидла"  из брюквы, которое  совсем  не было  сладко,  но заменЯло нам
сахар.  џ  получал  на  всех сразу,  одалживал  весы  на  больничной кухне и
производил дележ публично в сушилке. ЊесЯчную порцию "повидла" съедали в тот
же день.  "‘амосад"  же многие  обменивали на  сахар у стационарных больных,
которые  не получали махорки, но зато имели  20 гр. сахару ежедневно. ЊенЯли
100 гр. корешков на порцию сахару.
     ‚есной   1944  года  произошло   обострение  лагерного  режима:   ввели
"надзирателей",  которые  должны  были поднЯть  дисциплину  в  лагере  и,  в
особенности, следить, чтобы  после отбоЯ  каждый зэ-ка  был на своем месте в
бараке.  ’еперь,  когда  Я поздним  вечером  прокрадывалсЯ  в  хирургический
стационар к Њаксику, мне надо было остерегатьсЯ. …сли надзиратель ловил менЯ
на  дороге,  он  поворачивал  менЯ обратно в сушилку џ  выжидал минут пЯть и
снова пускалсЯ в путь, прЯчась  в тени. ‚ полночь Я возвращалсЯ в сушилку. ‚
сенцах трещало  пламЯ, внутри  был  нестерпимый  жар, по столу,  по  нарам и
стенам ползали  полчища тараканов.  Ќа  раскаленной  трубе кипел  котелок  с
водой. Љотелок  почернел, и  вода в  нем наполовину  выкипела. ѓустав  лежал
голый  на  земле,  подложив  под сенник доску. џ  тоже раздевалсЯ до нага  и
ложилсЯ на нару  под окном. ѓолова моЯ кружилась  от только что слышанных по
радио новостей, от названий занЯтых городов, горЯчий воздух ходил по камере,
тараканы шуршали, луна смотрела в разбитое запыленное окошко.  ЏЯть лет тому
назад Я выехал из дому. —то там теперь? ЏомнЯт ли <sup><font color=green>339</font></sup> менЯ еще? ‚ернусь ли Я
когда-нибудь домой? € что найду, если вернусь?

     ‹етом 44 года Я добывал себе суп на  кухне и  хлеб  у  хлебореза  ‘ени.
Ќехватало овощей. „о осенней уборки оставалось много  времени.  Ћднако, были
овощи  в лагере.  ЏрЯмо  против вахты  стоЯла продкаптерка. ‡десь  был склад
продуктов не только длЯ зэ-ка, но и длЯ вольных служащих ‘ангородка, которые
здесь получали свой месЯчный паек.  •ранителем  этих сокровищ  был низенький
старый  еврей  Љремер,  краснолицый,  красноглазый, со  знакомой  внешностью
местечкового лавочника.  ѓлаза у  него были, точно он только что  хорошенько
выплакалсЯ.  Љремер  был в  каптерке на  своем  месте. Џринимал,  записывал,
отвешивал и выдавал, но не заворачивал, ибо ни бумаги упаковочной, ни тары в
советских ларьках не  полагаетсЯ. Љремер спал в бараке Ђ’Џ на отдельной наре
и  ни с кем не сходилсЯ в лагере  -- из-за своей  должности.  „ружба  вообще
накладывает  обЯзанности,  а на  продкаптера  в лагере --  двойные.  ‚сех не
накормишь. Љремер был недоступен. Ќо Я скоро нашел к нему дорогу.
     ‚ сушилку раз в неделю приносили мокрые мешки из каптерки. Њы сушили их
с особым  старанием, и Я сам относил  их в  каптерку. ‡а  эту услугу  обычно
кое-что перепадало  сушильщикам: несколько  картошек,  бурак,  марковка. ќти
мешки давали мне предлог войти в каптерку. Ќормально вход туда был строжайше
запрещен. џ старалсЯ так выбрать времЯ относки мешков, чтобы застать Љремера
одного. Ќо как же Я был разочарован, когда Љремер раз и другой ничего мне не
дал. ‚ третий раз он мне сказал открыто, что мои посещениЯ ему нежелательны.
--  "Џусть кто-нибудь другой относит  мешки!" -- "Џочему?" --  спросил  Я  и
получил очень характерное объЯснение.
     -- ’ы знаешь, -- сказал Љремер, -- что Я бы охотно хотел помочь тебе. ‚
конце концов, Я  кое-что  давал твоему  предшественнику, как его звали,  <sup><font color=green>340</font></sup>
ќдуард. ќто был немец. Ђ ты еврей. €  Я -- еврей. € поэтому Я тебе ничего не
могу дать. ‡а нами смотрЯт со всех сторон. Ќа другого не подумают. Ђ если ты
входишь в каптерку, сейчас подумает стрелок  на  вахте,  инспектор —Ћ‘'а или
каждый, кто увидит:  Њарголин  пошел  к  Љремеру,  ага!  „ва евреЯ. €  будут
смотреть  за тобой,  пока  не  увидЯт,  как  ты  вынимаешь  из  кармана  эту
несчастную  картошку  или  морковку.  ’огда  мне  конец.  ‘нимут  с  работы.
Ћхотников на мое место много.
     ќто была  правда.  „вери каптерки  находились под  особым  наблюдением.
‚близи их дежурили  доходЯги, слонЯлись  урки,  выглЯдывали, не  подвезут ли
чего,  не  обронЯт  ли чего  случайно  на землю,  не высыпетсЯ ли  крупа  из
дырЯвого мешка. Џод дверью стоЯла плаха, на  которой  Љремер рубил мЯсо  длЯ
вольных. Љ плахе прилипали микроскопические кусочки сырого мЯса, их сразу же
подбирали и глотали на месте. ѓорЯщие глаза смотрели  на каждого, кто входил
и выходил. Ѓыл риск, что менЯ обыщут при выходе из каптерки.
     -- ‡начит, -- сказал Я, -- будь Я немец, вы бы могли дать мне этих пару
картошек. Ѓеда, что Я еврей.
     ЊенЯ  охватил  гнев.  џ  боролсЯ за  свою жизнь.  —еловек  в  состоЯнии
алиментарной дистрофии  глух  к голосу рассудка.  Љакое  мне  дело, что тебЯ
прогонЯт?  ’ебе  ли  место  потерЯть,  либо  мне  умереть  в  этой  норе  от
истощениЯ?..
     ќтого Я ему не сказал.  џ даже не показал  ему  своего  негодованиЯ.  џ
повернулсЯ и ушел.
     Ќо  карманы  у  менЯ   были  полны  картошки.  Џока  старик  читал  мне
нравоучение,   что  еврей   не  должен  подводить  евреЯ  в  лагере,  полном
антисемитов, Я сунул руку в ближайший мешок и под звуки его речей,  пока  он
стоЯл вполоборота, набрал  полный карман. “ менЯ не было никакого сомнениЯ в
своем праве.
     Љремер  все-таки  был  старый и  сердобольный  еврей. Љогда  Я перестал
ходить в его каптерку,  он <sup><font color=green>341</font></sup> начал мне отдавать от времени до времени свой
талон  на  ужин.  Ќадо  помнить, что  всЯкаЯ помощь,  оказываемаЯ мне,  была
сопрЯжена с риском. џ не  был "как  все"  -- анонимный  доходЯга,  тонущий в
общей массе. џ имел несчастье всем бросатьсЯ в глаза. ‡а мной следили, Я был
близорук, неловок, западник, странное  существо. Ќа 3-ьем  году пребываниЯ в
Љруглице все менЯ знали. „аже в сушилке Я не мог спрЯтатьсЯ от чужих глаз, и
каждого интересовало, где Я добываю еду, и почему еще не умер.
     ’ем временем  Я продолжал  жить вместе  с Љоберштейном. ‘  наступлением
тепла мой долговЯзый сожитель заметно изменилсЯ ко мне. џ  почувствовал, что
в чем-то  его стеснЯю.  Ћн был похож на Џаташона, но Я совсем не походил  на
круглого  маленького жизнерадостного  Џата. € у  менЯ Явно нехватало чувства
юмора, чтобы уравновесить меланхолическое молчаливое неодобрение, с  которым
он относилсЯ к моему присутствию. ‚ чем дело? -- ‚ летние месЯцы огонь нашей
печки стал привлекать особых клиентов. …два смеркалось, начинали сползатьсЯ,
крадучись,  темные  фигуры  в сенцы нашей сушилки,  отворЯли дверцы  печки и
совали внутрь котелки. ‚ котелках была трава, грибы или  ворованаЯ картошка.
Ћдни  заходили  к  хозЯину, и  с  его разрешениЯ  ставили  котелок.  ‘  этих
полагалсЯ  "могарыч".  „ругие  норовили поставить без спросу  и  улизнуть  с
готовым котелком, ничего не давши. ‚сегда кто-нибудь,  как мышь, ворошилсЯ в
темных  сенцах, присевши на  корточки у огнЯ. „оходы  от печки  принадлежали
Љоберштейну. Ћн позволЯл и запрещал, гнал контрабандистов и ставил  на огонь
приносимые котелки. џ отказалсЯ от доходов этого рода. ‚ечером Я был занЯт в
конторе  по делам хроников, а Љоберштейн председательствовал в собрании  под
печкой  сушилки  при  котелках.  ‘  каждого котелка  сходила  ему  маленькаЯ
кружечка. Ќо скоро  оказалось,  что меланхолический Џаташон  имел еще другой
источник дохода.
     „ве  низкие  нары  находились  внутри  <sup><font color=green>342</font></sup>  сушилки.  ќто  были  доски,
положенные  на деревЯнные  обрубки.  Ќа моей  наре лежала краснаЯ  подушечка
крестьЯнского  полотна,  привезеннаЯ  из  Џинска,  поверх  сенника  набитого
стружками и  серого  казенного  байкового  одеЯла.  “  Љоберштейна  не  было
подушки, и он подкладывал  под голову полено, обернутое  в бушлат.  ‚ечером,
когда Я уже разделсЯ и лежал под окном, в сумраке  белой ночи, в томительном
жару сушилки, к Љоберштейну пришли  гости. Ћдин был ЊитЯ, знакомый  зэ-ка, с
которым Я косил прошлое лето  в бригаде покойного  ‘емиволоса. ’еперь он был
десЯтник -- сделал  карьеру в лагере. ‘  ним была женщина. Ћни сидели втроем
на наре  Љоберштейна и тихо переговаривались. ЊитЯ и ѓустав курили. „окурив,
Љоберштейн поднЯлсЯ и пошел к выходу. ‚ дверЯх он остановилсЯ.
     -- ‘пит! -- сказал он, глЯдЯ на менЯ.
     -- Ќет, нет! -- отозвалась женщина. -- Љак же так! ‚ы его разбудите.
     Ћна смущенно засмеЯлась. Љоберштейн окликнул менЯ и сделал знак, чтоб Я
вышел.
     ‚ сенЯх он попросил, чтоб Я полчасика посидел у Ђрона в кипЯтилке.
     ЏолуразвалившаЯсЯ сушилка  на краю лагерЯ была лагерным домом свиданий.
ќто было одно из  очень  немногих мест, где двое  людей могло уединитьсЯ, не
обращаЯ  на  себЯ вниманиЯ.  ’еперь Я  понЯл,  почему  Љоберштейн  с началом
теплого времени забеспокоилсЯ и все менЯ  уговаривал перейти спать  в другое
место. џ ему мешал. Ћн боЯлсЯ, что Я потребую свою долю.
     Ѓедный  лагерный Џаташон. Ћн  тоже,  вероЯтно, не  готовилсЯ в жизни  к
такой карьере, и был бы очень удивлен, если бы сказали  ему в те годы, когда
он  был на воле почтенным отцом семейства,  что так кончитсЯ  его  жизненный
путь в "исправительно-трудовом" лагере.  џ ничего ему не  сказал. —ерез час,
когда Я  вернулсЯ  в сушилку, он  уже  лежал смирно на своей наре, и никаких
разговоров на эту  тему  у нас не <sup><font color=green>343</font></sup> было. Ќо через неделю опЯть пожаловали
гости. ’ут уж Я не ждал, а сразу оделсЯ и ушел "из дому".
     Ђ  как  хорошо  было  в  сушилке! ‡имой тепло, вари,  суши хлеб сколько
хочешь. ‘вой угол -- без шума и грохота в многолюдном бараке, без ежедневных
драк и ссор, без  глаз, которые  следЯт за тобой со  всех сторон, без воров,
даже  без  клопов. Ћдни тараканы...  € вот,  это  неожиданное  осложнение. џ
недоумевал, как мне поступить, и куда мне теперь деватьсЯ...
     Ђ на следующий день  в  столовке за  ужином благодарный ЊитЯ уже весело
махал мне: "•очешь супу? џ оставлю".
     џ представлЯл себе, как  это  будет выглЯдеть месЯца через  два, если Я
останусь: два инвалида в гнусной норе, куда по вечерам сходЯтсЯ  гости  -- с
котелками, и без котелков...
     ќто  было  дно  падениЯ. Ћтсюда оставалась мне  дорога разве  только на
кладбище, на  "72-ой  квадрат". џ  должен  был  что-то  предпринЯть,  что-то
изменить в своей жизни. Ќо Я уже не был хозЯином  над собой, даже настолько,
чтобы выбрать самому место и условиЯ своей смерти.  ’олько  чудо могло  менЯ
вырвать из призрачного шествиЯ миллионов скованных и обреченных людей.
     ‚ июле 1944 года наступила резкаЯ перемена в моей жизни.

--------
        23. Џ“’њ ЌЂ ‘…‚…ђ

     30 маЯ 1944 года поступила бумага в Љруглицу относительно 4 полЯков, т.
е.    "западников",   пригнанных   из    Џольши.   Џредлагалось   немедленно
освидетельствовать их на предмет годности к военной службе в частЯх польской
армии.
     ќта  бумажка привела в неописуемое волнение всех круглицких полЯков. €х
было человек 12. ЌепонЯтно было, почему выбрали  именно этих четырех.  ‘реди
них был и Я.
     ‚ то лето формировалась новаЯ польскаЯ <sup><font color=green>344</font></sup> армиЯ под  начальством полк.
Ѓерлинга  на советской территории.  ќто была та армиЯ, которой суждено  было
под  верховным  советским  командованием пройти  боевой  путь  до  Ѓерлина и
принЯть  участие  в  изгнании  немцев  из  Џольши. Ћрганизаторы  ее  просили
советское  правительство отпустить  из лагерей тех польских граждан, которые
могли быть использованы в рЯдах новой армии.
     Њне оставалось еще свыше  года до конца срока. €з первой "амнистии" длЯ
полЯков менЯ  исключили под невероЯтным предлогом, что Я -- "лицо непольской
национальности" (попросту -- польский еврей). Ђ теперь предлагали ‘анчасти в
Љруглице  немедленно проверить мою пригодность длЯ службы в  рЯдах  польской
армии. џ не удивлЯлсЯ. ќто был "новый курс".
     џ  был счастлив. ЊенЯ и других  3 полЯков  повели  в продкаптерку,  где
стоЯли большие весы, на которых  Љрамер  отвешивал  продукты. ’ам установили
мой вес: 30  маЯ 44 года Я весил ровно 45 кило против 80, которые Я весил до
лагерЯ. Џотом  главврач  Љруглицы,  ‚алентина ‚асильевна (вольнаЯ) осмотрела
менЯ. € тут наступило жестокое разочарование.
     ‚алентина ‚асильевна отказалась  написать,  что  Я  гожусь длЯ  военной
службы. џ  знал,  что она хорошо относитсЯ  ко мне и, наверное, не хочет мне
зла. Љак же она  могла  закрыть  предо мной  дверь  на свободу?  џ умолЯл ее
написать, что Я гожусь  хотЯ бы длЯ нестроевой службы. Ќо  она категорически
отказалась.
     -- џ  не могу писать нелепых вещей,  -- сказала  она. --  ‹юдей в вашем
физическом состоЯнии не  посылают в  армию. ‚ы же  дохлый.  ‚ам надо месЯцев
шесть посидеть  в  „оме  отдыха на  усиленном питании,  и то еще неизвестно,
станете ли на ноги.
     ’огда  Я   написал   заЯвление  начальнику  …рцевских   ‹агерей.  "ЊенЯ
забраковали,  --  писал  Я,  -- но это неправильно. џ  знаю Языки.  џ кончил
университет и могу найти при армии применение, не требующее физической силы.
”ронтовой паек  быстро поставит менЯ  на  ноги,  тогда как в лагере  никаких
шансов  на  поправку у менЯ нет. џ прошу дать мне <sup><font color=green>345</font></sup> возможность  исполнить
свой долг польского гражданина и антифашиста".
     ‚се четыре  полЯка  были признаны  негодными  к военной  службе, и  все
написали заЯвлениЯ вроде моего, но не дождались никакого ответа.
     ‚место   этого   пришла   неожиданнаЯ   перемена.   ‚  июне  Я  потерЯл
инвалидность. ’у  самую  инвалидность, с  которой  уже  свыксЯ как  со своим
естественным состоЯнием  до того, что забыл основной лагерный  закон: "ничто
не вечно". Ќачальство,  которое сделало менЯ инвалидом, могло в любой момент
сделать менЯ трудоспособным. „лЯ этого требовалсЯ только росчерк пера. ‹етом
44 года ощущалсЯ в  лагерЯх  ЌЉ‚„ резкий недостаток  рабсилы.  ‘лишком много
инвалидов!  Ѓыло  решено,  что впредь  только  калеки  или  умирающие  будут
пользоватьсЯ  преимуществами  инвалидного  положениЯ.  ‚  Љруглицу  приехала
комиссиЯ длЯ переосвидетельствованиЯ инвалидов.  ‚ полднЯ всех пересмотрели.
"Џересмотрели" буквально.  Џо  две  минуты  на  каждого.  Њы уже знали,  что
приехала комиссиЯ "упразднЯть инвалидов". Њне даже не  пришлось раздеватьсЯ.
ЊенЯ ни  о  чем не спрашивали  и записали:  "ѓоден к работе, 3-ьЯ категориЯ,
индивидуальный труд".
     Џометка "индивидуальный труд" была  новостью. ќто  значит, что посылать
менЯ на работу надо было с разбором. ‚ каждом случае надо было присмотретьсЯ
ко мне  и решить: гожусь ли  Я именно на эту работу. Ћднако, Я уже знал, что
на  практике   некому  будет  обращать  внимание  на  мое   "индивидуальное"
состоЯние.
     Џосле вердикта ничего  фактически не изменилось. ‚се в  Љруглице знали,
что как  ни записывай, от  инвалидов проку  нет.  ЊенЯ поэтому оставили жить
попрежнему  в  сушилке и руководить  бригадой хроников. Ќо теперь почва  под
ногами у менЯ уже была вырвана. ’еперь, как "работник 3-ей категории", Я мог
каждый день  быть  снЯт с места и переброшен  с  рабочим пополнением в любой
лагпункт, где требовалась рабсила. Ђ на новом месте, где никто не  знал  <sup><font color=green>346</font></sup>
менЯ, могли менЯ загонЯть до смертельного изнеможениЯ и катастрофы.
     —то было делать? џ обратилсЯ к "уполномоченному", к представителю 3-ей,
политической, части, с просьбой помочь  мне получить направление на фронт, в
польскую  армию. ќто был тот самый уполномоченный, который запретил выдавать
мне  сочинениЯ  ‹енина,  который  отобрал  у  менЯ  фотографию сына, который
угрожал мне открыто летом 1942 года. -- "‚ас кормЯт, -- сказал он мне тогда,
-- дают  вам работу, а вы все недовольны!  ’аких,  как вы, надо  судить!  --
’еперь война, не до вас -- но погодите, кончитсЯ война, и мы вами займемсЯ!"
-- ќтого человека, который  угрожал  мне вторым сроком,  Я  теперь просил  о
помощи.
     "‚аше дело рассматриваетсЯ, -- ответил он: -- ваше дело скоро решитсЯ."

     “тром 13 июлЯ 1944 года пришел в Љруглицу нарЯд на 7 человек полЯков. ‚
их  числе были  те 4, которых собирались  отправить  в польскую  армию. € мы
решили: это освобождение. ’ак сказал  нам нарЯдчик, и весь  лагерь мгновенно
поверил.  ‚се  бросились  поздравлЯть  нас. ‚есь  следующий день  Я прожил в
лихорадочном  возбуждении,  во  сне,  сам  себе  не  верЯ. џ  просто  не мог
представить себе свободы, воображение  слепло, как  пред солнцем. Ќезнакомые
люди  подходили  ко  мне  попрощатьсЯ.  Њаксик  принес  подарок  на  дорогу:
английскую  книжку,  повесть  „жека  ‹ондона.   ‘осед  --   в  бывшей  жизни
профессор-бактериолог  --  принес  белую верхнюю рубашку: у  менЯ  ничего не
было, кроме лохмотьев,  нельзЯ было  в  таком виде идти  на свободу. ‚се мои
вещи уложились в  рюкзак,  на дне лежали мои  рукописи и мешочек с сухарЯми:
кило сухарей на дорогу. Џосле обеда Я сдал  казенное имущество в —Ћ‘. ЋдеЯло
у менЯ  отобрали, но позволили задержать бушлат. ‘дал несложные дела бригады
хроников преемнику. ‚ечером  сходил в баню --  в последний  раз  в  лагерную
баню, где мылсЯ 4 года. Ќе утерпел и сходил  во  2-ую часть, <sup><font color=green>347</font></sup>  в “ђЃ. ’ам
спросили у  начальницы: "Људа нас направлЯют? ‚ерно ли, что на освобождение?
Ђ может быть, это только этап?  ‚едь  вы знаете, почему не сказать  нам?" Ќо
женщина за столом зав“ђЃ только  сжала губы: "завтра узнаете". Ћна знала, но
не ее  дело было информировать зэ-ка о том,  что их ждет. € Я вышел с темным
предчувствием, что все это -- ошибка, страшнаЯ ошибка, недоразумение.
     Џоследнюю ночь в Љруглице Я пролежал с  открытыми  глазами, без сна.  Ћ
том,  что впереди,  Я не  думал. ќто было  непостижимо. —етыре лагерных года
стоЯли предо мной, как глухаЯ стена, как горный  хребет, закрываЯ  горизонт.
Љак  далеко  надо  было отойти, чтобы их больше  не  видеть? Љак вырвать  из
сердца памЯть о погибших и тех, кто еще оставалсЯ?
     “тром 15 июлЯ вывели семерых полЯков на вахту. Ћбыскали при выходе, как
принЯто. Њы  долго  ждали, пока  пришел  конвойный. Џрощай, Љруглица! ‘олнце
взошло высоко. Ќас  повели по  улице  поселка  на  переезд, там мы  сели  на
штабеле досок, в ожидании поезда. ’еперь Я знал наверно, что это не свобода.
Ћсвобождаемых  отправлЯли  в …рцево  без  конвоЯ. Ђ мы под  конвоем,  значит
арестанты попрежнему. Љо мне подошел  стрелок, специально посланный с вахты.
-- "ђазвЯзывай!" -- “полномоченный велел ему вытрЯхнуть мой мешок и отобрать
все  книги. ’олько у менЯ одного.  “ других,  он знал, книг искать не  надо.
‘трелок забрал у менЯ  подарок Њаксика, английскую повесть „жека ‹ондона. Ќа
письма и тетради  он не обратил вниманиЯ.  “полномоченный  забыл ему сказать
про бумаги.
     Џодошел   поезд:   допотопный   паровозик  и  два  вагона.  Џервый   --
пассажирский   жесткий  вагон  длЯ  вольных.  ‚торой  --  товарный   --  длЯ
заключенные. Ћн уже был переполнен. Њы  вскарабкались, снЯли  с плеч мешки и
расположились  в  гуще  народа.  Љонвойные  задвинули  дверь  вагона,  и  мы
тронулись.
     ‚ …рцеве  сдали  нас на вахте по счету, как партию  товара. Њы  вошли в
большой  лагпункт, гораздо больше  Љруглицы с поместительными  бараками, <sup><font color=green>348</font></sup>
широкой деревЯнной мостовой среди лагерЯ.  ‘разу  от вахты в баню. ЏолднЯ мы
валЯлись в предбаннике. ‚ечером отвели нас в барак длЯ этапных.
     Ќа следующий  день мы узнали,  куда нас посылают. ‘ первым эшелоном  на
север в ‚оркуту. -- ‘емь полЯков было поражено ужасом. €мЯ ‚оркуты мы хорошо
знали. ‚оркута на севере -- то самое, что  Љараганда на юге: рудники. ќто --
мерзлаЯ пустынЯ,  далеко за Џечорой, за полЯрным кругом. ’ам, на краю света,
в соседстве с ‘ев.  ‹едовитым  океаном  вырос  город подобный Њедвежегорску,
столице рабского  труда  над  Ћнегой.  ‚оркута -- столица  ‡аполЯрьЯ.  ‡емлЯ
вокруг промерзла  на метры  в глубину и ничего  не родит. …дЯт  привозное. ‚
течение долгой полЯрной ночи люди  не видЯт солнца месЯцами. ’ам нет вольных
поселенцев. „есЯтки тысЯч зэ-ка работают под землей, в угольных шахтах ЌЉ‚„.
ќто  самаЯ тЯжелаЯ  работа,  какаЯ бывает в  лагерЯх, и  люди,  которые  там
занЯты, получают водку и усиленный полЯрный паек. ахтеру полагаетсЯ 900 гр.
хлеба против 550 в наших местах. ‹ишь бы силы были... "Џоезжайте, -- сказали
нам, -- шахтерами будете".
     џ  понЯл,  что  не  вернусь живым  из ‚оркуты.  ‚ечером следующего  днЯ
позвали нас в  хлеборезку и выдали по кило триста хлеба. ќто был наш паек за
2  днЯ этапа до  ‚ологды. •леб посоветовали нам  сдать на ночь на хранение в
Љ‚—. ‘овет  был благоразумный, т. к. в  общем бараке ночью у нас бы отобрали
хлеб.
     “тром нас  вывели из …рцева. Џеред самым выходом за ворота, в последнюю
минуту отдали нам  хлеб, пролежавший ночь  в культурно-воспитательной части.
ЊоЯ  пайка была  цела, но  несколько  человек  поднЯло  крик: их  пайки были
обрезаны.  -- "Ћбокрали!" -- †енщина-инспектор Љ‚— послала  нас перевешивать
пайки в хлеборезку. Ќехватало  в пайках  по 400 грамм. Ћна очень огорчилась,
но делать было нечего. Џоздно было  искать вора. Ќас  вытолкали за ворота  и
повели к поезду.
     ’акого поезда  Я еще не видел. „о  сих пор Я ездил по ђоссии в товарных
вагонах, в  каких  <sup><font color=green>349</font></sup>  перевозЯт  скот, с нарами внутри.  ’еперь  Я  увидел
настоЯщий арестантский поезд из "столыпинских" вагонов. "‘толыпинский вагон"
-- это тюрьма на колесах. Ћн устроен как пульмановский вагон, с  коридором и
купе. Ќо окошки в нем  маленькие,  квадратные, находЯтсЯ в коридоре высоко и
забраны решетками. ‚ дверЯх решетки. Љупе запираютсЯ на ключ,  и в каждом --
скамьи в три Яруса. Љупе --  темные. ‘вет поступает в  них из коридора через
запертую решетчатую дверь.
     Ќа  этот раз  было нас много.  –елую  колонну  повели  к поезду. ‘емеро
полЯков старалось  держатьсЯ  вместе. Ќас окружили люди в кепках, с колючими
быстрыми глазами, с озлобленными  острыми  лицами.  џ  уже  знал, что это за
публика. џ  услышал,  как  подошли к  Љовальчику,  молодому  парню из  нашей
партии, и  начали расспрашивать его:  кто  он  такой? и  кто  его  товарищи?
Љовальчик  сказал: "полЯки". ќти люди уже знали, что в эшелоне едут полЯки и
искали их. “  полЯков могли быть польские вещи. ’еперь мы были окружены. Ќам
не удалось войти в одно купе. Ќас разделили.
     …ще  до  посадки в  вагон Љовальчик  и другие  полЯки съели весь  хлеб,
выданный на  2 днЯ. џ заупрЯмилсЯ. Ћдно  из моих чудачеств было -- оставлЯть
хлеб на вечер. џ решил не касатьсЯ хлеба до наступлениЯ темноты.
     …два тронулсЯ поезд, соседи  стали  теребить у  менЯ  красную подушечку
крестьЯнского полотна, котораЯ  от пинской  тюрьмы сопровождала менЯ во всех
странствиЯх. „о сих под воры  пренебрегали ею. -- "„ай под голову!" -- Ќо  Я
не выпустил ее  из рук. Љонвойный стоЯл под решеткой двери. ЊенЯ  оставили в
покое. ‚ полдень мы прибыли в ‚ологду.
     Џоезд с заключенными  остановилсЯ,  не доходЯ  метров 200  до  вокзала.
‚ыходЯ, мы видели издали циферблат вокзальных часов, перроны, толпу  -- все,
как во сне. Љонвойные  окружили нас и погнали  через рельсы в обход станции.
Њы вышли  на длинную  улицу с маленькими  деревЯнными домишками  и  булыжной
мостовой.  ќто был  областной город <sup><font color=green>350</font></sup> ‚ологда, где  сто  лет  назад жил  в
ссылке ѓерцен. ’еперь в  ‚ологде была улица  им.  ѓерцена, а  по  ней пылила
длиннаЯ колонна  советских зэ-ка. ‘осед  мой был  бос.  Њы  шли  долго,  и Я
изнемог в  строю,  стал  отставать, менЯ  толкали.  Љаждую секунду  Я ожидал
увидеть высокий палисад и вышки лагпункта. ђедкие прохожие на окраине города
отворачивались, не  глЯдЯ  на нас.  Ќаконец,  мы  свернули  с улицы,  дорога
поднЯлась  в  гору,  и  мы   увидели  пред  собой  массивное  белое  здание,
построенное еще в царс