которые уже видали виды. †алеть их было некому. ‘вои тут же
рЯдом погибали без счета.
     џ лежал  месЯц  за  месЯцем  на  койке против  печки. …ще  раз объЯвили
амнистию  польским заключенным. ќто была амнистиЯ по соглашению с  новым <sup><font color=green>392</font></sup>
польским демократическим правительством. Ќа нашем перпункте  было человек 10
полЯков.  ’олько  один  из  них  был  освобожден  --  остальные  остались  в
заключении.  Ћни протестовали и писали жалобы. Ќа  этот раз Я не жаловалсЯ и
не протестовал. џ был  убежден в бесцельности  и -- более того --  вредности
слишком  часто  повторЯемых  протестов.  ‡а  годы,  проведенные в  лагере, Я
несколько раз протестовал резко и горЯчо против своего задержаниЯ, и не было
смысла  еще раз повторЯть сказанное.  ’еперь Я  не хотел больше обращать  на
себЯ внимание. џ чувствовал, что на этот раз  -- чем меньше будут заниматьсЯ
мной, чем меньше  будут знать и  помнить обо мне представители власти -- тем
лучше.
     ЊесЯц  за  месЯцем, лежа  на койке, забытый  всем  миром,  даже  своими
врагами, Я наблюдал, как умирают люди.
     ‡десь не было войны, и  все же великое побоище окружало менЯ. Ћтголоски
страшного избиениЯ доходили до менЯ, как  в трюм кораблЯ доноситсЯ шум бури.
"5-ый корпус", засыпанный снегом,  напоминал мне корабль,  идущий по морю --
неизвестно куда. ‚олны шумели за бортами кораблЯ, а в трюме ворочалась груда
человеческих  тел. ЏриглЯдываЯсь к ней, Я  постигал, какаЯ чудовищнаЯ машина
убийства приведена в движение на просторах ђоссии  -- машина, перемалывающаЯ
человеческий "мусор" и  изо днЯ  в  день  выбрасывающаЯ остатки в котласские
госпитальные корпуса.
     ђЯдом со мной умирал ‚асЯ. ќто был 20-летний мальчик, и срок у него был
тоже 20 лет. ‡а какие преступлениЯ дали ‚асе  20 лет  каторги? Љого он  убил
или предал? ‚ углу нашей палаты лежал 72-летний старик-колхозник, зарубивший
в пьЯном виде свою жену. …му дали два  года, а ‚асе двадцать за  то, что  он
подметал  пол  у немцев  в  полиции.  Њожет быть, это была  "государственнаЯ
мудрость",  но  Я не  мог  не  ненавидеть и  презирать  государство, которое
защищало себЯ таким образом. „ва года или двадцать -- оказалось все равно, и
оба они, <sup><font color=green>393</font></sup>  старый и  малый, умерли в ту  зиму в  5  корпусе. ‚асЯ умер от
горловой скоротечной чахотки. Џри этом он  до  последней  минуты  не понимал
опасности своего положениЯ и даже не знал, чем  болен. „октор велел  кормить
его из отдельной посуды. ќто  обидело  ‚асю. -- "‚от, -- сказал он, -- когда
хватились:  когда Я уже выздоравливаю!" €  умираЯ,  он  все  был уверен, что
выздоравливает,  и  не  понимал,  почему  это  больные  в  корпусе  от  него
отворачиваютсЯ,  не  позволЯют ему  садитьсЯ  на  свои  койки  и  ничего  не
одалживают из  своих  вещей. Ћн думал,  что они им  брезгают, знать  его  не
хотЯт.  ‚асЯ, с  горловой  чахоткой и  20 годами каторги, был  беспомощный и
неразвитый,  ничего  не  понимавший в  жизни мальчик, попавший  с миллионами
других  под колеса жизни.  -- "Ћдин человек  в корпусе  -- ты, Њарголин!" --
сказал он мне жалобно, обиженный всеобщим бойкотом. џ его не бойкотировал. џ
не  принимал никаких мер предосторожности, пил из его кружки и сидел на  его
постели. џ не  боЯлсЯ заразы,  и смерть не пугала менЯ. Ќаоборот. ‘мерть, на
худой конец, была путем избавлениЯ от рабства, выходом из тупика, куда зашла
моЯ жизнь.
     Ќедоумение овладело ‚асей в последние дни,  когда наступила катастрофа.
-- "Џлохо!" --  сказал он мне,  наконец,  шопотом,  и Я увидел в  его глазах
беспредельное  изумление. Љогда  ‚асЯ  начал хрипеть и задыхатьсЯ,  уже было
известно  в палате, кто лЯжет  на его койку.  Ћн еще лежал в  агонии, а  уже
началсЯ обычный грабеж умирающего.  ђастащили, подобрали со  столика все его
жалкие вещи.  ‘анитар забрал  хлеб, нетронутый за 2 последние днЯ. Ќичего не
осталось -- и когда уже вынесли его  -- Я съел его  последнюю,  простывшую с
вечера кашу на донышке глинЯной миски  и взЯл себе щербатую железную кружку,
которой мы пользовались вместе.
     ЂлиментарнаЯ дистрофиЯ чаще всего приводила к водЯнке. ‘перва чудовищно
распухали ноги. Џотом живот раздувалсЯ, как  у беременной женщины.  ‚се тело
наливалось водой,  заплывали  глаза,  а  <sup><font color=green>394</font></sup> когда вода подступала к сердцу,
человек  умирал.  ‚  палате  было полдюжины  больных,  которым  периодически
выкачивали  воду из  живота.  Ѓольной садилсЯ на табурет  среди палаты,  ему
прокалывали живот  и вставлЯли трубку, из  которой лилась  вода.  Ћна лилась
долго  в подставленный  таз, а  потом сестра  считала,  сколько  литров воды
вышло.   “  некоторых  выкачивали   по  15  литров.  Џосле  этого  наступало
облегчение,  и  больной мог недели две лежать в  ожидании следующей операции
выкачиваниЯ. ‘мерть в этом состоЯнии была неизбежна.
     Ќи одна из смертей не произвела такого  впечатлениЯ на людей в корпусе,
как смерть  одного литовца, который месЯца  четыре пролежал с нами. ‹итовцев
вообще  было  много  на  перпункте.  ’ут  встретились  две  волны  массового
выселениЯ из ‹итвы: в 1941 году и в 1944-ом -- перед войной и после изгнаниЯ
немцев  и повторного захвата страны. ‚о  всех корпусах котласского перпункта
умирали литовцы. ќтот был -- железнодорожник из-под Љаунаса, человек средних
лет, очень солидный, производивший впечатление мирного обывателЯ. Ћн еще был
довольно крепок, и во времЯ санобработки вызывалсЯ добровольно мыть больных.
Ћн  был  неразговорчив  крайне  и  держалсЯ  с  флегматическим  достоинством
человека,  знающего себе цену. Џо ночам  иногда он  просыпалсЯ,  садилсЯ  на
койке и смотрел  пред  собой как каменный  по  часу, потом  сходил  к  печке
закурить (днем курение в корпусе строго преследовалось нашим доктором) и без
слова   возвращалсЯ   на  место.  ‘мерть   этого   человека  была   длЯ  нас
неожиданностью. Ћн  опух как-то  сразу, умер стремительно, в несколько дней.
“мирал  он мучительно и  без  всЯкого достоинства:  кричал  высоким  детским
голосом, которого  никто от него не  ожидал  слышать, и  наполнил всю палату
своей  агонией. „ругие  умолкали пред смертью, у  этого произошло  обратное:
молчал всю зиму, уходил в  себЯ, а в последние часы -- поднЯл шум. ‚есь день
он громко бредил, выкрикивал  <sup><font color=green>395</font></sup> и пел. Ћн пел пред  смертью,  он умирал  с
песнЯми. „о сих пор звучит в моих ушах этот крик его:
     -- Lietuvata mana! Lietuvata mana!
     ‹итовцы в корпусе сказали мне, что это  значит: "‹итва моЯ, ‹итва моЯ!"
Ќа всех нас произвело впечатление, что этот человек так тосковал, умираЯ, по
родной стране -- не один из нас вспомнил, что есть и у него родина, которой,
может быть, не суждено ему увидеть.
     Ќа первой койке при входе в палату -- против койки Џопова -- лежал отец
‘ерафим. …му было за 70 лет,  он выглЯдел как библейский патриарх, с широкой
белой  бородой и длинными седыми волосами  до  плеч, которые с одной стороны
были заплетены в  косичку,  чтоб не  мешали. Ћтец ‘ерафим был  архимандрит и
настоЯтель одной из московских церквей. „олжны быть люди  в Њоскве,  которые
знают  о нем больше моего.  Ћн, очевидно,  не  сумел ужитьсЯ с властью и был
отправлен в лагерь уже при новом курсе на сближение с церковью. Ќа следствии
его спросили  --  "почему  он  молилсЯ за  царЯ  до  революции, а за  членов
Џолитбюро не молитсЯ?  Ћтец ‘ерафим  ответил, что  готов  молитьсЯ за членов
Џолитбюро, когда они будут ходить в церковь.
     „важды  в  день,  утром  и  вечером  подымалсЯ  архимандрит и  молилсЯ,
отвернувшись к  стене, с поЯсными поклонами, а глЯдЯ на него стал молитьсЯ и
наш дурачок Ђлеша.  Ќо Ђлеше  скоро надоело  молитьсЯ. Ћтец  ‘ерафим молилсЯ
один  за  всех,  а  когда пришла  Џасха, прислали  ему посылку с  пасхальным
печеньем -- сладкой бабкой. Ћн разделил ее между всеми лежавшими в палате, и
каждый   получил  по  крошечному   кусочку  "свЯченого".  Ѓольные  подходили
благодарить,  и Я  тоже поблагодарил отца  ‘ерафима. Џри этой оказии Я с ним
побеседовал о ‘вЯтой  ‡емле. Ћтец  ‘ерафим посетил  Џалестину в 1902 году, а
перед  тем  побывал  на  Ђфоне,  в  ѓреции.  Ћн  помнил  эту  страну  сквозь
благочестивый туман --  <sup><font color=green>396</font></sup>  свЯтые  места,  монастыри, церкви,  осликов  на
горных тропах, рыбу, которой угостили его  на берегу ѓенисаретского озера. џ
помнил ее иначе: асфальт и бензин, бетон и темную зелень плантации, тракторы
и электростанции.
     ‡олотой крестик  был  у отца ‘ерафима. ќтот крестик  дал ему  доктор. Ђ
доктору передал  его, умираЯ,  один из заключенных. ќтот заключенный тоже не
принес с собой крестика в лагерь, а снЯл его с шеи своего умирающего соседа.
’аким образом, золотой  крестик был собственностью  всего корпуса. Ќосил его
наиболее достойный, а хранил его доктор, который сам был  евреем и человеком
непричастным,  но выбран был  судьбой, чтобы  передавать его  из рук в руки.
ќтот  крестик был -- золотое звено невидимой цепи. Ћтец ‘ерафим не  был  его
последним носителем, а получил его на времЯ --  на  очень короткое времЯ. Ќе
знаю, кто носит его теперь. Ђрхимандрит умер осенью 1945 года.
     ‡а  зиму  умерло  в  5 корпусе  15 человек.  ќто  значит,  что  годовую
смертность можно принЯть длЯ 5 корпуса в 30 человек, а длЯ всего котласского
перпункта по очень  умеренной оценке --  в  300 человек.  ‘низим  эту  цифру
наполовину: 150  человек.  Џримем, что  люди умирают в ‘ов.  ‘оюзе  только в
5.000 лагерей.  ќто дает 3/4 миллиона жертв за один год при самой умеренной,
самой осторожной  и сниженной оценке. „ействительнаЯ цифра  может быть много
выше. „ело не в статистике. –ифры эти дают представление о том, что мы имеем
в  виду, когда называем советские лагерЯ одной из величайших фабрик смерти в
мировой истории. Њиллион или два -- не в  этом дело. ‚се, кто умер и умирает
там по  сей  день -- пленники, невольники  и  беззащитные  жертвы режима, не
заслужившие своей участи и в огромном большинстве -- не совершившие никакого
преступлениЯ в европейском смысле этого слова.
     џ  могу  представить   себе,  что  многие  читатели  этой  книги  будут
стремитьсЯ оправдать ‘оветский  ‘оюз обстоЯтельствами военного времени.  <sup><font color=green>397</font></sup>
Њного миллионов советских граждан  погибли тогда  на фронтах и в тылу.  Ћдна
лишь блокада ‹енинграда стоила миллиона голодных смертей. Џо окончании войны
целые  провинции  ЉитаЯ поражены голодом. ќто  правда.  Ћдного только нельзЯ
понЯть: как можно приравнЯть смерть людей во времЯ стихийной катастрофы, как
война или неурожай -- к смерти лишенных свободы миллионов людей, загнанных в
лагерЯ и осужденных государством сознательно  и хладнокровно на вымирание. ‚
лагерЯх  ‘оветского  ‘оюза  совершаетсЯ избиение  политически  нежелательных
элементов из года в год, и ему не видно  конца. Љаждый из тех людей, которые
умерли  зимой  1944-5 года в 5  корпусе Љотласского перпункта,  мог бы жить,
если бы ‘оветское ѓосударство  отнЯло от него душащую руку,  и если  бы туда
была допущена  помощь  извне,  контроль  и помощь международных гуманитарных
организаций.
     џ также могу себе представить,  что в оправдание совершаемого массового
убийства  сошлютсЯ  на  историческую необходимость: нельзЯ  иначе  построить
коммунизм в  данных  условиЯх.  ќто  -- аргумент  выродков. ќтих людей  надо
спросить,  где граница жертв, которые стоит приносить длЯ этой цели. ’о, что
Я видел за 5  лет своего  пребываниЯ  в советском  подземном царстве --  был
аппарат убийства  и  угнетениЯ,  действующий  <i>слепо</i>.  „лЯ  целей  коммунизма
наверное не было  необходимости в том,  что сделали со мной и  сотнЯми тысЯч
иностранцев. ‘мею думать, что это было скорее вредно.
     Џо  чистой  случайности Я избегнул смерти зимой 1944  года  в советском
лагере. ‚есной 1945 года Я был до того  ослаблен многомесЯчным лежанием, что
разучилсЯ  ходить. —тобы приучить обитателей 5 корпуса пользоватьсЯ  ногами,
ввели  длЯ нас обЯзательную 15-минутную прогулку на свежем воздухе. …ще снег
лежал в марте,  когда стали показыватьсЯ процессии выходцев с того света, по
4-5 человек,  в сопровождении  сестры,  между  бараками.  „обровольно мы  не
хотели  выходить: приходилось  нас понукать <sup><font color=green>398</font></sup> и  силой подымать с коек. €з
вещкаптерки приносили нам специальную  одежду на выход: она была холодна как
лед. џ старалсЯ выйти со второй партией:  тогда вещи были теплые, одевали их
прЯмо с тела  на  тело. ‘ непривычки голова  кружилась на воздухе и замирали
ноги. ЏЯтнадцать минут тЯнулись нескончаемо, а до  их истечениЯ  не  пускали
нас обратно в корпус...  џ со страхом думал о том неизбежном дне, когда менЯ
выпишут, и Я выйду из дверей 5 корпуса -- без права вернутьсЯ обратно.

--------
        27. Ћ‘‚ЋЃЋ†„…Ќ€…

     “тром 1 июнЯ  1945 года  пришел  мальчуган-заключенный из 2-ой  части и
принес письмо заведующему 5-ым корпусом следующего содержаниЯ:
     --   "‘ообщите  немедленно  о  состоЯнии  здоровьЯ  заключенного   ћлиЯ
Њарголина".
     20  июнЯ приходил к концу 5-летний  срок моего заключениЯ. ‚  этот день
полагалось  мне  выйти на  свободу.  ‚се  кругом  не  сомневались,  что менЯ
задержат в лагере,  как и  других польских  граждан, отбывших срок. …сли  бы
хотели освободить  менЯ -- могли это  сделать зимой,  по амнистии. ‚месте со
мной в Љотласе находилось человек 10 польских граждан уже  отсидевших срок и
им всем сообщили официально,  что они "задержаны  до  особого распорЯжениЯ".
Ћдин из них уже третий год  ждал этого "особого распорЯжениЯ". Љакие же были
у менЯ основаниЯ пойти на свободу раньше их?
     ђазница между мною и ими была та, что они кончили свой срок до 9 маЯ 45
года, прежде чем кончилась война, и установка была в  этом случае: задержать
до конца войны. Ђ мой срок выпадал на 6 недель {после} окончаниЯ войны.
     Њне  полагалось волноватьсЯ и беспокоитьсЯ. Ќо Я был равнодушен. џ жил,
как в полусне,  насторожившись, но внешне и внутренне  совершенно спокойный.
‘ухие  кости  и  духи мертвых так могли бы ждать трубы Ђрхангела, зовущей  к
воскресению. <sup><font color=green>399</font></sup> ‚озможно ли чудо? џ не мог  себе представить воли, и у менЯ
не было желаниЯ играть  мыслью о воле после повторных жестоких разочарований
последних лет. ‡апрос 2-ой части Я объЯснЯл себе моим непомерно затЯнувшимсЯ
пребыванием  в больнице.  —еловек  лежит  10 месЯцев,  не  вставаЯ  --  надо
проверить, в чем  дело.  ‚озможно,  что  они хотели  менЯ  выслать  на этап.
Џрактиковалось, что не освобождаемых в срок отсылали на  другое место. Џеред
включением в  списки этапа  они хотели  знать,  в  состоЯнии ли Я  выдержать
дорогу.
     ’ак Я объЯснил  себе  этот вопрос. ‡авкорпусом ответил правдиво,  что Я
поправлЯюсь после тЯжелой  болезни, и мое состоЯние удовлетворительно. Џосле
этого прошло несколько  дней в  ожидании  -- не вытребуют ли  менЯ  на этап.
Љогда этого не произошло, то за неделю до 20 июнЯ Я был выписан из больницы.
     ќто  было сделано  потому,  что Я уже достаточно оправилсЯ, и  не  было
возможности дальше держать  менЯ в корпусе, а также и потому, чтобы в случае
освобождениЯ было у менЯ несколько дней переходных, чтобы не вставать мне на
свободу прЯмо с постели.
     ‚еликие событиЯ  этого лета -- штурм Ѓерлина и окончание  мировой войны
--  заслонили  лагерные  будни.  ‚се  были возбуждены  в  лагере,  и  многим
казалось, что  пришло времЯ длЯ какой-то невиданной, массовой  амнистии. ќта
"настоЯщаЯ" амнистиЯ должна была удивить мир  великодушием ‘оветской власти.
‚се мы ждали амнистии в день 7 ноЯбрЯ, в годовщину революции. џ не мог  себе
представить, что менЯ освободЯт  --  завтра. Њне было  легче ждать этого  --
через полгода.
     Ќастал день 20 июнЯ  -- и никто не пришел звать менЯ  во "вторую часть"
на освобождение. „о  11 часов  Я лежал  на наре в пыльном и  грЯзном бараке.
Ќаконец, Я не выдержал и сам пошел во "‚торую —асть".
     ќто была крошечнаЯ избушка, из двух комнаток.
     -- —то надо?
     <sup><font color=green>400</font></sup> -- џ пришел узнать, почему не вызывают менЯ на освобождение.
     -- Љак фамилиЯ?
     Џисарь заключенный стал искать в бумагах, посмотрел на менЯ и сказал:
     -- ‡автра придешь.
     џ ничего не  спрашивал больше и вышел растерЯнный. Џочему  завтра? ‚едь
мой срок  сегоднЯ!  Џочему  он не  сказал мне:  "‘иди, пока позовут!" или, с
сухой усмешкой:  "‘кажут тебе, не бойсЯ, когда надо будет!" ‚место этого  он
сказал мне: "‡автра". —то это значит?
     ...‡автра... ‡автра...
     € вдруг у менЯ дрогнуло сердце. Ќадо приготовитьсЯ на завтра. Ќа всЯкий
случай.
     “ менЯ были две  вещи нелагерного образца:  кожаные  ботинки  и тЯжелый
крестьЯнский зипун, до колен. Ћбе эти вещи раздобыли длЯ менЯ перед выпиской
из  больницы  медики  5 корпуса. Џосле  того  как они спасли мне  жизнь, они
считали себЯ ответственными и  за мой гардероб за  стенами 5  корпуса. Љроме
этого, у  менЯ  ничего не было. Љазенные рабочие штаны  на  мне состоЯли  из
одних дыр и заплат. ‚ таких штанах нельзЯ было идти на свободу. ‚ карельских
лагерЯх была  инструкциЯ, по которой  полагалось выдать освобождаемым одежду
не новую,  но  чистую  и  приличного вида.  ‡десь, очевидно, не  было  такой
инструкции. ‚ыручил менЯ „авид  Њаркович из 9  корпуса. Ћн  отдал  мне  свои
собственные  ватные  штаны.  Ћни  слегка  порыжели, но  были  целы и  вполне
годились на дорогу.
     ‚ другом месте Я получил пару хорошего бельЯ. ‚се это дали мне условно,
с тем, чтобы вернуть, если освобождение не  состоитсЯ.  Ќаконец, собрали мне
50 рублей на дорогу. ‚ечером Я  вытащил свой старый рюкзак,  залатал  дыры и
приделал новые лЯмки. Ќа этом закончились мои приготовлениЯ в дорогу.
     ‚есь день приходили ко мне люди с просьбами записать  адрес их родных и
близких, в ‘ов. ‘оюзе и  заграницей. ‚се  эти люди были уверены,  что Я  <sup><font color=green>401</font></sup>
завтра иду на волю. ‚ течение 5 лет Я много раз просил других людей о том, о
чем просили менЯ теперь; пришла моЯ очередь давать другим  обещаниЯ. ’е люди
не  исполнили своих  обещаний. џ  спрашивал  себЯ в тот вечер, окажусь  ли Я
лучше,   или   эта  непонЯтнаЯ   сила  забвениЯ,  отчуждениЯ   и  равнодушиЯ
восторжествует и надо мной, как только Я выйду из лагерЯ.
     Џоследний, с кем Я  попрощалсЯ,  был Ќил ‚асильевич …лецкий. Ћн все еще
находилсЯ в 9 корпусе. ’еперь 9 корпус был преобразован в туберкулезный,  но
это не  помешало Ќилу ‚асильевичу остатьсЯ в нем: у него уже был туберкулез,
приобретенный в  9-ом  корпусе. „нем  выносили  койки  на  воздух, и больные
грелись на солнце. Ќил ‚асильевич, завернувшись в одеЯло и похожий на ѓанди,
тоже  вышел  на  солнышко.  —то-то   мучило  старика,  что-то  было  у  него
невысказано. ‚друг он обнЯл менЯ за шею и зашептал:
     --  ѓолубчик, не знаю, увижу ли вас... Ћдну  вещь Я вам должен сказать.
…сть у  менЯ  грех  пред вами. Ќе могу расстатьсЯ, не сказавши. ‚ы  помните,
когда мы вместе лежали, в начале зимы? ‘огрешил  Я тогда пред вами... ‚едь Я
ваш хлеб  брал, из-под подушки. Ќемного брал,  по кусочку,  по  ломтику,  но
брал. ЊучилсЯ, но брал. Ќе мог совладать. Џростите, и вот... вот...
     Ќил ‚асильевич подал мне в кружке рыбную галушку "тютельку", которую он
съэкономил с  обеда, чтобы угостить  менЯ на прощанье и этим хотЯ бы отчасти
искупить свой грех... џ был сконфужен, пристыжен  и тронут до  слез.  —то за
нелепаЯ сентиментальность,  и где?.. џ расцеловалсЯ  с Ќил  ‚асильевичем  на
прощанье и обещал прислать ему табачку с воли.
     ќтого обещаниЯ  Я не успел выполнить --  Ќил ‚асильевич умер два месЯца
спустЯ.
     “тром  21 июнЯ Я пошел во ‚торую —асть. Њне велели ждать  начальника. џ
все еще  не смел верить. „олго ждал, часа  два, --  выходил на крылечко, <sup><font color=green>402</font></sup>
садилсЯ на ступеньку. “йти от порога Я не мог, точно менЯ привЯзали.
     ...Ќачальник  мог  просто-напросто   дать  мне  длЯ  подписи   бумажку:
"оставлен до особого распорЯжениЯ" и послать обратно в барак. —то тогда?
     ...Љонечно, конечно, так и будет.  џ  вернусь  в  барак,  лЯгу на  свое
место.  “ менЯ хорошие  нары, и  сосед смирный.  ‘осед спросит  "ну, что там
было?" --  џ скажу:  "ЋставлЯют  пока", и  сделаю вид, что иначе и не  ждал.
Ћтвернусь к  стене и  притворюсь  спЯщим. ‘осед  зевнет,  повздыхает  и тоже
лЯжет.  Љомендант войдет с криком "—ерти, дьЯволы, инвалиды! ЏодымайсЯ, бери
швабры, пол хоть вытрите..."
     Ќачальник прошел во вторую комнату, и Я вошел за ним следом.
     -- ѓражданин начальник, мой срок кончилсЯ вчера.
     Ћн заглЯнул в бумагу на столе.
     -- Ќет. -- ‚аш срок не вчера, а сегоднЯ. Људа хотите ехать?
     џ молчал. “ менЯ захватило дыхание. Ћн поднЯл на менЯ глаза, и Я сделал
равнодушное лицо.  —то  в  этом  особенного?  ‡аключенный  отсидел  срок,  и
понЯтно, теперь ничего не остаетсЯ, как отправить его на волю. „ело простое.
     -- џ  польский гражданин,  -- сказал Я медленно, почти с сожалением. --
Људа же мне ехать? -- ‚ Џольшу.
     Ќачальник захохотал.
     -- ‚ Џольшу не пускают. Ќадо выбирать в ‘оветском ‘оюзе.
     -- …сли нельзЯ в Џольшу, то как можно ближе к польской границе.
     ’ут  он сделал  серьезное лицо и  объЯснил  мне, что  территории бывшей
немецкой оккупации закрыты длЯ менЯ. Ќа  юг тоже нельзЯ мне ехать, но зато Я
могу ехать в Ђзию, например в Љазахстан.
     ‚ эту минуту встал пред моими  глазами  белый треугольник письма. ‡имой
„октор получил письмо. Ћткуда пришло это письмо? Ђга! €з Ђлтайского краЯ.
     <sup><font color=green>403</font></sup> -- Њожно в Ђлтайский Љрай?
     -- Њожно.
     Ђлтайский Љрай славитсЯ  в ‘ов. ‘оюзе.  ’ам сытно,  хлеб  дешев,  много
молока  и мЯса.  €  там --  именно там --  есть  у  „октора  где-то  землЯк,
знакомый!
     -- €звините, гражданин начальник, мне нужно выйти.
     џ вышел, оставив его в  изумлении. Ћт  ‚торой  —асти до ЏЯтого  Љорпуса
было несколько  шагов. ‚ открытых дверЯх  палаты  Я  увидел круглую спину  и
белый халат  „октора.  Ѓыло  11  часов,  времЯ  обхода  больных.  џ бросилсЯ
опрометью в каморку за раздаточной - "‘корей, скорей!" --
     -- ‚ызовите доктора, -- сказал Я раздатчице ‘оне. -- ‘ию минуту.
     „октор бросил прием и поспешил ко мне.
     -- —то с вами?
     -- Ћсвобождают! „октор, кто у вас в Ђлтайском крае?
     Ћн  назвал мне город ‘лавгород, улицу и адрес. Ќе надо было записывать,
адрес сразу  запечатлелсЯ  в моей памЯти. џ  попрощалсЯ  с ним и побежал  во
‚торую —асть. Џрошло не более  3 минут, и начальник не успел переменить позы
у стола, где Я его оставил.
     -- …ду с ‘лавгород, Ђлтайского краЯ, -- сказал Я твердо
     € немедленно преграда встала между  мной и обитателЯми лагерЯ. ЊенЯ уже
не  отпустили,  и все последовавшее  разыгралось  в ускоренном  темпе.  ЊенЯ
форменно  выгнали  из лагерЯ. Ќе позволили ходить, прощатьсЯ, разговаривать.
—еловек из ‚торой —асти пошел со мной в барак, в его присутствии Я взЯл свой
рюкзак. Џотом повели менЯ в продкаптерку. Њне выдали паек  на 12 дней дороги
в ‘ибирь, по 400 гр хлеба и 100 гр. соленой рыбы в день. Љаптер бросил мне 2
хлеба и большую рыбу. ‘ этим Я должен был доехать на место.
     <sup><font color=green>404</font></sup>  ЊенЯ отвели в бухгалтерию, где выписали мне справку об увольнении.
Њне выдали денег на билет до ‘лавгорода: 131 рубль. Љроме того, Я получил 19
рублей суточных,  по рублю в день на 19 суток. ‡а  эти деньги Я не много мог
купить (одно Яйцо в Љотласе стоило 15 рублей), но если бы дорога задержалась
и Я  бы съел весь свой хлеб, то, начинаЯ с 13-го днЯ, Я бы мог  заплатить из
этих денег за "рейсовый" хлеб -- по государственной цене.
     -- "Џроводи за вахту!" -- сказал начальник 2 части нарЯдчику. ќто чтобы
Я не мог зайти по дороге в какой-нибудь  барак. Ќо тут Я запротестовал. •леб
мне дали с завтрашнего днЯ. Ђ что Я буду есть сегоднЯ?
     -- Џравильно!  -- сказал  начальник.  --  Ћтведи  его на  кухню,  пусть
пообедает вне очереди. € сразу потом -- за вахту.
     ЌарЯдчик  присел рЯдом,  пока Я хлебал -- в последний  раз  -- лагерную
баланду и  съел крошечную  порцию кашицы. Њы вышли вместе.  џ  не смотрел ни
вправо ни влево.  Џред дверью вахты нарЯдчик круто  свернул в  сторону,  а Я
толкнул дверь  и вошел к  дежурному  стрелку.  Ћн  посмотрел  мою справку об
увольнении, отметил у себЯ -- и показал на выход.
     -- Џроходи, -- сказал он без  всЯкого  выражениЯ,  очевидно,  больше не
интересуЯсь мной.
     џ поправил лЯмку рюкзака, где лежал хлеб на 12 дней, и вышел на дорогу.
     ќто еще не была волЯ.  ќто  было -- "с той стороны вахты".  ‡а пЯть лет
сколько  раз Я  выходил за вахту, с бригадой или с поручением,  и в этом  не
было ничего необыкновенного. Ќо теперь -- Я вышел  без всЯкого дела. џ вышел
совсем  --  это было  невероЯтно...  „о полотна жел. дороги  было  несколько
десЯтков метров.
     џ шел медленно по  шпалам  полотна.  „о  города  было  5 километров. ‘о
справкой об увольнении мне  следовало ЯвитьсЯ в милицию и получить пропуск в
город  ‘лавгород. ‘  пропуском Я  мог идти на <sup><font color=green>405</font></sup> станцию  и купить билет до
‘лавгорода. Ћт Љотласа до Ђлтайского ЉраЯ было 2.700 километров.
     Ѓыл Яркий,  солнечный июньский день. ЏЯть  лет тому назад в такой точно
день  закрылись  за мной ворота  тюрьмы. ’еперь  Я  шел седой и разбитый  по
полотну Љотласской жел. дороги. Њешок давил мне на плечи. џ был свободен. Ќо
тЯжесть была  не  только на моей спине.  ’Яжесть  была в моем сердце,  и еще
далеко мне было до облегчениЯ.
     ‚се  было во  мне напрЯжено,  угрюмо  и  сурово.  ‘  каждым километром,
который Я отходил от лагерЯ, как будто тень его вытЯгивалась  и стелилась за
мной по пЯтам. ‚сЯ эта местность -- заборы, склады, домишки, полЯны с  обеих
сторон пути -- была  одна окрестность лагерЯ. Џо шпалам шли люди  навстречу.
•удой рабочий  в кепке вел за  руку девочку. Љакие-то бабы прошли в платках,
негромко разговариваЯ и любопытно оглЯнулись  на менЯ. ‚ид мой говорил Ясно,
из какого места Я вышел. Ќо  в их  взглЯде не было враждебности.  џ убедилсЯ
впоследствии, что русские люди, хотЯ и не упоминают имени лагерЯ  и  никогда
не расспрашивают  о нем, но относЯтсЯ к бывшим заключенным с  чем-то похожим
на  сочувствие.  Ђтмосфера  очень  осторожного   и  молчаливого   сочувствиЯ
образуетсЯ вокруг человека, пришедшего из лагерей. ќто понЯтно: почти каждый
из вольных людей имеет в лагере кого-нибудь из близких и родных.
     Њного прошло месЯцев, пока вернулось  ко мне нормальное самоощущение, и
Я действительно почувствовал себЯ  вне опасности ’рудной, далекой  и кружной
дорогой Я вернулсЯ на родину. ‚ тот  летний день  в предместьЯх Љотласа  она
еще была очень далека  от менЯ. ‚ тот день Я еще  был плотно охвачен кольцом
советской дисциплины -- и страха.
     џ отошел километра  на  два от  перпункта и сел на откосе полотна.  ’ут
произошла  маленькаЯ  неприЯтность: у  менЯ отнЯлась праваЯ нога.  ‘горЯча Я
прошел два  километра,  но все-таки Я  был всего лишь инвалид, неделю  назад
выписанный из  больницы,  после 10-месЯчного <sup><font color=green>406</font></sup> лежаниЯ. —то-то произошло с
моей  ногой.  Љогда Я  встал, чтобы продолжать  путь, оказалось, что  Я могу
только хромать, волоча одну ногу.
     ‚ этот момент Я не думал больше ни о свободе, ни о  своем прошлом, ни о
своем будущем. џ думал только о том, как мне добратьсЯ до милиции в Љотласе,
не опоздавши.
     Ќа  счастье,  подошел  тихо  и  остановилсЯ пустой товарный  состав.  џ
подковылЯл к паровозу и спросил машиниста:
     -- ’оварищ машинист, можно доехать до вокзала?
     ‚  первый раз за 5  лет Я употребил это слово,  запрещенное заключенным
"’оварищ".
     Њашинист посмотрел на мою ногу.
     -- ‘адись.
     џ вскарабкалсЯ на тендер и вытер пот со лба.
     Џоезд тронулсЯ.

--------
        ЏЋ‘‹…‘‹Ћ‚€…

     <sup><font color=green>407</font></sup> …жедневно на рассвете -- летом в пЯтом часу  утра,  а зимой в шесть
-- гудит сигнал подъема на  работу в тысЯчах советских  лагерей, раскиданных
на  необъЯтном пространстве от ‹едовитого  Ћкеана  до  Љитайской границы, от
Ѓалтийского  ЊорЯ до  ’ихого океана.  „рожь проходит по громаде человеческих
тел.  ‚  эту минуту  просыпаютсЯ  близкие  и дорогие  мне  люди, которых  Я,
вероЯтно, никогда уже больше не увижу. ЏодымаютсЯ миллионы людей, оторванных
от мира так, как если бы они жили на другой планете.
     ЊенЯ  уже давно нет  с  ними. џ живу в другом  мире, где люди  свободны
думать,  поступать и  боротьсЯ за лучшее будущее  так, как им это диктует их
совесть. €х счастье и несчастье отличаютсЯ от счастьЯ и  несчастьЯ советских
зэ-ка, как свет от мрака.  џ живу в прекрасном городе на берегу ‘редиземного
морЯ. џ  могу спать поздно, менЯ не считают утром и вечером, и на столе моем
довольно пищи.  Ќо каждое  утро  в пЯть часов Я открываю глаза  и  переживаю
острое мгновение испуга. ќто привычка пЯти лагерных лет. Љаждое утро  звучит
в моих ушах сигнал с того света:
     -- <i>Џодъем</i>! --
     —итатель, Я не знаю, с каким чувством  ты закрываешь эту книгу, чего ты
в ней  искал, и не  жалеешь  ли о  потерЯнном времени.  Љнига  о лагерЯх  не
писалась длЯ твоего  развлечениЯ  или удовлетворениЯ твоего любопытства. ќта
книга -- не мемуары. „лЯ этого  она слишком целестремительна, и относитсЯ не
к прошлому, о котором вспоминают на склоне лет умудренные  опытом  люди, а к
<i>настоЯщему</i>. ќта книга не  исполнит своего назначениЯ,  если  <sup><font color=green>408</font></sup> не передаст
тебе живого  чувства реальности лагерей, которые существуют  сегоднЯ так же,
как они существовали  вчера и пЯть лет тому назад. Ќичего не изменилось. ќти
лагерЯ --  основной факт нашей  действительности,  и нельзЯ  понЯть эпохи, в
которой мы живем, не  знаЯ того, как и почему они возникли, растут и ширЯтсЯ
в мире.
     Ќе сделай  ошибки,  и  не  путай советских  лагерей с гитлеровскими. Ќе
оправдывай советских лагерей  тем, что Ћсвенцим, Њайданек и  ’реблинка  были
много хуже. Џомни,  что гитлеровских фабрик смерти уже  нет, они прошли, как
злой сон, и  на их местах стоЯт музеи и  памЯтники над гробами погибших -- а
"48-ой квадрат", Љруглица и Љотлас функционируют попрежнему, и люди погибают
там сегоднЯ так же, как погибали 5 или 10 лет тому назад. ЌапрЯги свой слух,
и ты услышишь то, что слышу Я каждое утро на рассвете, издалека:
     -- <i>Џодъем</i>! --
     Ћтчет о пЯтилетнем  заключении в советском  подземном  царстве  --  это
повесть о человеческом горе и о границе человеческого падениЯ.
     …сть ад на земле, созданный теми, кто  притЯзает  на  звание строителей
Ќового Њира. Ќо книга эта не писалась длЯ  целей полемики или "антисоветской
пропаганды". …сть среди нас люди, которые готовы отрицать несомненные факты,
если  они  не укладываютсЯ  в их  представление  о ‘оветском ‘оюзе. „лЯ этих
людей  книга  о  лагерЯх  есть только  "антисоветскаЯ пропаганда",  и они  с
негодованием  отворачиваютсЯ  в  сторону. "ќто не может  быть  правдой",  --
говорЯт  они. Љ сожалению, это  правда.  ‘ераЯ повседневность и  обыденность
лагерей даны  в  этой книге, без сгущениЯ красок, без нагромождениЯ ужасов и
жестокостей.
     ќта книга в такой же  мере ЯвлЯетсЯ антисоветской пропагандой, в  какой
"•ижина „Яди  ’ома" Ѓичер-‘тоу сто лет тому назад была "пропагандой"  против
южных  рабовладельческих  татов. <sup><font color=green>409</font></sup>  ‘остоЯние  миллионов  советских зэ-ка
много хуже, а мера их морального угнетениЯ  и  физической эксплоатации много
больше, чем все, что делалось с неграми, и что вызвало такой горЯчий протест
-- вплоть до вооруженной интервенции.
     Љаждый из нас обЯзан знать правду, а если он политический сторонник или
попутчик  коммунизма,  --  то  он <i>вдвойне</i>  обЯзан  знать,  что происходит за
кулисами  ‘оветского  строЯ.  …сли же есть  у него малейшее сомнение,  то он
обЯзан  требовать, чтобы ему дали возможность проверить каждое утверждение о
советских  лагерЯх,  которое делаетсЯ в  этой и  других  книгах,  написанных
выходцами  из лагерей.  ќта книга не  предназначена  длЯ  тех,  что  считает
"наглостью"  каждое  выступление  против  советской  системы, кто  бы  хотел
подавить и конфисковать малейший крик боли на устах жертв -- но длЯ тех, кто
хочет  знать,  что происходит за дымовой завесой лживой казенной пропаганды,
чтобы всеми возможными путЯми прийти на помощь людЯм,  которые в этой помощи
нуждаютсЯ.
     Њожно сказать об этой книге, что она написана <i>против</i>. Џротив угнетениЯ,
против страшного  зла,  против великой несправедливости. Ќо  это определение
недостаточно.  Ћна  прежде  всего  написана  в <i>защиту</i>.  ‚  защиту  миллионов
заживо-похороненных, страдающих  и  подавленных  людей.  ‚  защиту  тех, кто
сегоднЯ еще жив, а  завтра уже может быть мертв. ‚ защиту  тех, кто  сегоднЯ
еще свободен, а завтра может разделить участь похороненных заживо.
     Ќа   основании   пЯтилетнего   опыта   Я   утверждаю,   что   советское
правительство,  пользуЯсь  специфическими территориальными  и  политическими
условиЯми, создало  в  своей стране  подземный  ад, царство рабов за колючей
проволокой, недоступное контролю общественного мнениЯ мира.
     ‘оветское правительство использовало свое неограниченное господство над
шестой частью мира длЯ того,  чтобы воссоздать в новой форме рабовладение --
и  держать  в  состоЯнии  рабства  миллионы  <sup><font color=green>410</font></sup>  своих  подданных  и  массы
иностранцев  не  за какое-либо их действительное преступление, но в качестве
"превентивной меры", по усмотрению и произволу тайной полиции.
     ќто  обвинение  может  показатьсЯ  невероЯтным  каждому,  кто  вырос  в
условиЯх западной демократии, и лично не видел и не пережил доли раба.
     Њне же  кажетсЯ  невероЯтным  другое:  что  миллионы  людей  на  ‡ападе
совмещают   демократические   убеждениЯ   и   протест    против   социальной
несправедливости в любой форме  --  с поддержкой вопиющего и  омерзительного
безобразиЯ, которого в наши дни не видеть нельзЯ уже.
     џ обращаю внимание людей способных не только  видеть, но и предвидеть и
мыслить, на тот  грозный  факт, что рабовладение,  несовместимое с сущностью
капиталистического строЯ  и  нравственным сознанием  зрелого человечества --
становитсЯ технически возможным и экономически осмысленным Явлением в рамках
тоталитарной идеологии XX века.
     ’ехническаЯ  революциЯ привела к  тому,  что правительства, которые  не
могли   бы  удержатьсЯ   на  штыках,  могут  отлично  сидеть  на  танках   и
автоматическом   вооружении.   ђабский  труд  оплачивает   себЯ  снова   как
политически,  так  и  экономически.  ѓитлер продемонстрировал  один  вариант
господства, основанного на рабском подавлении "низших рас" и слабых народов:
вариант глупый и нерациональный. Љто хочет убедитьсЯ, как выглЯдит советский
вариант, не менее  циничный, но более умный и совершенный -- пусть попробует
добитьсЯ очной ставки с  миллионами советских рабов.  Ќастежь  двери лагерей
длЯ людей независимой науки  и свободной  мысли! -- Џусть они войдут туда не
как пленники под конвоем, со сроками по 10 лет принудительного труда, но как
посланники народов, свободные исследователи и  наблюдатели -- на  великое  и
неподкупное следствие.
     ‘оветским правительством созданы условиЯ жизни длЯ 200 миллионов людей,
резко  <sup><font color=green>411</font></sup>  противоречащие   элементарным  потребностЯм  духа  и  тела   90%
населениЯ. Љак следствие, существует в советском народе неистребимое и вечно
возрождающесЯ недовольство. ќто недовольство имеет в массах форму слепого --
даже не протеста! -- а всего лишь чувства  неудовлетворенности и тЯжести, но
оно <i>неистребимо</i>,  и  несмотрЯ на все чистки и  превентивное заключение,  оно
возрождаетсЯ  с той же необходимостью, с какой отрастают  у человека ногти и
волосы  после каждой  стрижки. „лЯ людей, проЯвлЯющих в какой бы то ни  было
форме недовольство и критическое отношение, -- или даже только подозреваемых
в том, что они его когда-либо проЯвЯт --  создан советской властью небывалый
резерват рабства,  равного  которому не  знает  мироваЯ  историЯ.  Ќа основе
произвольного выбора  местными  органами  власти  и по  указанию центральных
органов этот резерват пополнЯетсЯ всеми "неудобными"  и  "лишними"  в глазах
власти  элементами,  причем  человеческаЯ  жизнь  расцениваетсЯ  не  выше, а
практически часто ниже, чем ценность рабочего скота. ’аково положение дела в
величайшей державе  нашего времени.  ‹агерЯ  с их многомиллионным населением
представлЯют   <i>корректив</i>   ‘оветского   ‘троЯ,   неуничтожимый  в   условиЯх
тоталитарного насилиЯ над человеческой природой.
     €  если  в  ответ  "адвокаты  диавола"  сошлютсЯ  на  факты  расовой  и
национальной дискриминации за пределами ‘оветского ‘оюза, то на это  следует
ответить, что эти факты не вытекают из сущности  ‡ападной  демократии,  и их
устранение  -- рано  или  поздно  -- будет торжеством  активной  и борющейсЯ
демократии.  ’огда  как  принудительный  лагерный  труд  прЯмо  вытекает  из
сущности ‘оветского строЯ, и  от него неотделим. ќто  -- две  стороны  одной
медали. Џоэтому литература ‡апада говорит открыто и смело о  всех социальных
дефектах демократии  и вносит  свет во  все темные уголки, -- а подцензурнаЯ
литература рабовладельческого строЯ молчит и стараетсЯ не смотреть туда, где
темно. …й нечем ответить на обвинение, кроме брани и отрицаниЯ фактов.
     <sup><font color=green>412</font></sup>  Ќеобходимо  протестовать  против  лагерной  системы,  как   самого
чудовищного  ЯвлениЯ  современности,  в   котором  заложены  ростки  мировой
катастрофы. ЊоральнаЯ  и политическаЯ  катастрофа начинаетсЯ в  тот  момент,
когда  методическое   и  массовое  мучительство,   увод  людей  и  убийство,
практикуемое  под  прикрытием  марксистской и  демократической  фразеологии,
начинает замалчиватьсЯ или оправдыватьсЯ  людьми прогресса, людьми ђеволюции
и доброй воли.
     Љак бы мы  ни  понимали  существо  демократии,  Ясно,  что она возможна
только в атмосфере  абсолютной  прозрачности, наглЯдности  и  видимости. Њир
демократии должен  быть  обозреваем  из конца в  конец.  ’ам же, где имеютсЯ
тайники и  запретные  зоны, где что-то тщательно  скрываетсЯ  от взглЯда  за
стенами  тюрем и лагерными  оградами -- мы можем быть  уверены, что творитсЯ
злое  дело. ‹агерЯ  в  их настоЯщей форме  могут существовать  только  ценой
строжайшей  и герметической изолЯции и недоступности длЯ  внешнего  мира, --
подобно  тому, как гитлеризм  укрывал  свои позорные секреты  не только пред
внешним миром, но и пред массой собственного населениЯ.
     ’о, что произошло с автором настоЯщей книги между 1939-46  годом,  само
по себе достаточно жутко. —еловек, не  совершивший  никакого  преступлениЯ и
совершенно  посторонний советскому государству, мог  быть захвачен  на чужой
территории и  без суда, при соблюдении  строжайшей анонимности,  на  рЯд лет
вырван  из мира.  ЊенЯ  приговорили  к  рабству,  вывезли  на край  света  и
подвергали физическим и моральным мучениЯм в течение рЯда лет, когда имелась
полнаЯ  возможность  вернуть  менЯ на  родину, где мнЯ  ждали  дом,  семьЯ и
работа. Ћт смерти спас менЯ случай. ‚реда, который нанесен мне и моей семье,
уже ничто  не  исправит.  Ќо дело не в этом.  ‚  том  состоЯнии,  в каком  Я
находилсЯ, продолжают оставатьсЯ миллионы людей. ђечь идет о них.
     ’о,  что Я  пережил в ‘оветском  ‘оюзе, --  это  страшный кошмар.  Њоей
обЯзанностью  и моим <sup><font color=green>413</font></sup> первым движением, по возвращении  в  …вропу было --
дать отчет  о пережитом и передать  крик о помощи людей, отрезанных от мира.
Ќо только здесь, среди свободных людей ‡апада, Я понЯл всю глубину несчастьЯ
тех,  кто  остаетсЯ  в  заключении. ‚ыйдЯ за  колючую  проволоку лагерей,  Я
наткнулсЯ на каменную стену, построенную малодушием и предательством.
     џ  убедилсЯ,  что  в  известных  кругах,  и  именно в тех,  чьЯ  помощь
необходима  в  первую очередь,  --  не  принЯто говорить  вслух о  некоторых
ЯвлениЯх,  имеющих место в ‘оветском ‘оюзе. ќто шокирует.  Ѓолее  того,  это
компрометирует. Ќе раз, а десЯть раз  Я услышал, что обвинЯть ‘оветский ‘оюз
могут только враги прогресса и союзники реакции.
     ќта книга писалась при молчаливом и Явном неодобрении  моего окружениЯ,
и  если  бы  не  личный мой  опыт и сила  убеждениЯ,  которой Я  обЯзан пЯти
лагерным годам -- возможно, что  Я подчинилсЯ бы коллективному внушению, как
это делают другие участники "заговора молчаниЯ".
     Ћтношение к проблеме советских лагерей ЯвлЯетсЯ длЯ  менЯ  ныне пробным
камнем в оценке порЯдочности  человека.  Ќе  в меньшей мере, чем отношение к
антисемитизму.
     ‚ самом деле,  достаточно  упомЯнуть о жертвах лагерей, чтобы у  людей,
которые при  каждой другой  оказии  полны медовой  доброты и демократической
отзывчивости на  малейшее несовершенство мира,  вдруг выросли волчьи клыки и
обнаружилась абсолютнаЯ невосприимчивость слуха  и ожесточение сердца -- как
в известном рассказе ‘тивенсона о м-ре „жекилле и м-ре ѓайде.
     Љаждое  происходЯщее  в  мире  преступление   должно  быть  названо  во
всеуслышание по имени. €наче борьба против него невозможна. Ќи одно попрание
человеческого права  не смеет остатьсЯ анонимным. ‹озунг слабых людей -- "не
г