‚иктор ђобсман. –арство тьмы

Ћцените этот текст:
‚иктор ђобсман. –арство тьмы

---------------------------------------------------------------
Џодготовка текста длЯ некоммерческого распространениЯ -- ‘. ‚иницкий.
{Ќомера} после текста страниц, разрЯдка.
--------

* * *

‚иктор ђобсман

–арство тьмы

ђассказы и очерки бывшего корреспондента "€звестий"
‘ предисловием ‚ладимира ѓзовского

1957
{1}

All rights reserved
‚се права сохранены за автором
‘клад изданиЯ: Љнижный магазин Victor Kamkin, Inc. 2906 14th street N.
W. Washington 9, D. C.
Buchdruckerei EINHEIT, Inn. I. Baskirzew, München 8, Hofangerstr. 73.
{2}

--------
Џредисловие

ђассказы ‚иктора ђобсмана -- выполнение миссии, ответственной и
суровой: не рассказывать, а показать всю жестокость, бездушность и
бесчеловечность советской жизни. Џишет он не длЯ развлечениЯ читателЯ. Ћн
выполнЯет высокий завет -- передать, что глаза видели, а видели они много. ‘
15 летнего возраста, он сначала сотрудничает, а потом становитсЯ
кореспондентом газет в •арькове ("‚ечернее ђадио", •арьковский Џролетарий"),
а позже в Њоскве ("‡а Џищевую €ндустрию", "€звестиЯ") и, наконец, перед
самым уходом из ‘оветского ‘оюза, он автор двух книг "‘оветский ’аджикистан"
и "‘оветский Џамир", сотрудник научного журнала "‚осточный Њир". ‚ качестве
кореспондента "€звестий", он видел коллективизацию на “краине. ‚ середине
тридцатых годов он становитсЯ постоЯнным корреспондентом "€звестий" в
’уркменистане. …го тЯнет к единственной доступной границе на ‚остоке, и он с
молодой женой уходит в €ран в полную неизвестность, рискуЯ и своей и ее
жизнью.
Џочему? …му лично большевики ничего не сделали, его они не обидели, ему
ничего не угрожало. Џеред ним была карьера журналиста, {3} писателЯ. ‘тарой
жизни он не знает, -- во времЯ революции ђобсману было всего 9 лет. ‚сЈ его
воспитание проходит при советах: семилетка, профшкола, один год •арьковского
’ехнологического €нститута и, наконец, €нститут ‚осточных џзыков, где он
становитсЯ аспирантом. —то же толкает его на уход в полную риска
неизвестность? ‘тарый уклад семьи затеплил в его душе светоч веры в Ѓога,
правды и человечности. …го большевики не обидели, но они обидели человека и
оскорбили Ѓога.
‚ одном из его рассказов "„очь ђеволюции", мать, оторваннаЯ ссылкой от
дочери и потерЯвшаЯ ее, обращаетсЯ к автору: "Ѓегите, -- шептала она
воспаленными губами. -- ЉакаЯ счастливаЯ мысль! ‚едь это подвиг! Џомните,
что честному человеку здесь делать больше нечего. Њы разлагаемсЯ..." -- и
кажетсЯ, что этот призыв уйти и рассказать правду, руководил потом всем
творчеством ‚иктора ђобсмана. ‚ этом движущаЯ сила его рассказов.
‘о страниц книги глЯдЯт на нас своими невидЯщими глазами и опустошенной
душой люди, на которых опираетсЯ коммунистический режим. €х глаза не видЯт
истинной правды, их душа не знает Ѓога. †утко!
Ќо в этом мраке есть живой проблеск. ЏоЯвление рассказов ‚иктора
ђобсмана, само по себе, показывает, что русскаЯ душа жива под спудом
советской действительности. Ћна жива, если в человеке, воспитанном, как
‚иктор ђобсман, в советских условиЯх, не смогли заглушить {4} любовь к
человеку, страдание за него и голос правды.
ђассказано все на фоне живого, образного описаниЯ природы.
"Љругом нас собирались сумерки, землЯ чернела, и запоздавшие птицы
торопливо искали свою потерЯнную ветку". ("‚есеннЯЯ ЏосевнаЯ").
€ли:
"Џока мы шли в облаках, еще можно было увидеть землю и не сбитьсЯ с
пути. Ќо облака сгущались, темнели и, встретившись, начинали сварливо
грохотать, раздраженные друг против друга, как недобрые соседи. Џотом пришла
большаЯ, тЯжелаЯ, чернаЯ туча, и зацепилась за хребет. Њелкие облака
заволновались, и не успев загрохотать пропадали бесследно. „ругие собирались
вместе, и тогда удар грома был сильней и продолжительней. Ќо большаЯ туча
поглощала всех их без труда, убиваЯ каждую молнией на месте. Ћна всЈ росла,
тучнела, отовсюду поджигаЯ небо, грохоча всем своим черным нутром, и угрожаЯ
всем. ЏресыщеннаЯ, она уже была не страшна, она больше не могла удержатьсЯ
на небе, и скоро повалилась на землю проливным дождем." ("Џобег").
џзык ‚иктора ђобсмана прост и выразителен. Ћн звучит и льетсЯ. ќто Язык
старой русской литературной традиции художественной прозы, Язык истинного, а
не "социалистического" художественного реализма.

‚ладимир ѓзовский

{5} {6}

--------
* * *

"Ѓоже, дай полюбить еще больше людей! „ай собрать в памЯти своей все
лучшее в них, припомнить ближе всех ближних и, вдохновившись силой любви,
быть в силах изобразить! Ћ, пусть же сама любовь будет мне вдохновением!"

Ќ. ‚. ѓоголь

{7} {8}

--------
„ругаЯ жизнь

Љонечно, жизнь здесь другаЯ и люди тоже другие. Ћни даже разговаривают
по другому, -- не так как мы, -- хладнокровно, не повышаЯ и не понижаЯ
голоса, и никого не задевают за живое. ‚ споры вступают они редко, не спешат
противоречить один другому, во всем соглашаЯсь, а делают по своему. —ужому
счастью они не завидуют, и несчастью тоже не бывают рады. Ћни живут
медленно, не торопЯсь, и всЈ успевают сделать во времЯ. ќти громадные дома,
вытеснЯющие из города воздух и свет, и фабрики со всемирной славой строЯтсЯ
здесь сразу, бесшумно, как будто не людьми, а сами собой. Ќикто не знает
когда здесь пашут, сеют, когда убирают урожай. € никто не знает здесь, что
бывает нужда в хлебе -- нужда в черном и черством его куске. ‡абота о хлебе
насущном здесь устранена. ’олько дурно воспитанные люди едЯт без нужды много
хлеба и напрасно расходуют много душевных сил. Љ людЯм с повышенными
эмоциЯми относЯтсЯ здесь подозрительно, как к душевно-больным. ‚се твердо
знают, что нельзЯ принимать близко к сердцу обиду, огорчение, даже
несчастье. ќто не только вредно, но и бесполезно. ‚сЯкое беспокойство {9} --
напрасно, а волнение -- не разумно. ‚ жизни должен быть порЯдок, удобства и
покой. Њолитва -- тоже длЯ покоЯ. Ќадо только выучить наизусть псалмы и
уметь читать их нараспев, удобно сидЯ, отдыхаЯ, но никак не волнуЯсь.
Њолитва должна успокаивать, а не волновать. ‚ работе, как и в молитве, нужны
удобства. ЌельзЯ уподоблЯтьсЯ неразумным животным и весь труд нести на самом
себе. ’руд человека должен быть разумным, радостным, легким. Ќадо как можно
меньше работать руками. —ернаЯ работа не длЯ человека, еЈ должен выполнЯть
механизм, валики, поршни, колеса, двигатели. „аже лошадь освобождена здесь
от черной работы, а человек -- тем более. —еловек создан длЯ разумного,
творческого, плодотворного труда. ‚ жизни всЈ Ясно. ЌельзЯ, не нужно и
вредно жить мечтой, когда всЈ Ясно и сама жизнь прекраснее, чем мечта.
Љ такому душевному покою среднего американца не может привыкнуть
недавний советский житель, у которого душа возмущена. Љ тому же, личные
обиды и неудачи мешают нам видеть правду. †изнь наша не удалась по вине
преступников, которые воспитали нас дикарЯми и лишили нас всего, что дал нам
Ѓог. € потому, на каждом шагу, при каждой новой встрече в этой стране,
возвращающей нам потерю, нас волнуют разные чувства: очарованиЯ и
разочарованиЯ одновременно. Њы всем поражены и ничем не бываем
удовлетворены.
’акие больные мысли и сопоставлениЯ особенно остро волновали менЯ в то
времЯ, {10} когда Я впервые подымалсЯ по движущейсЯ лестнице на вокзале
ЏенсильваниЯ в Ќью ‰орке. ‡десь Я не встретил несчастных мужичков с
котомками и чайниками в очереди за билетом, как это было у нас, когда мы
строили "фундамент социализма". Ќе было здесь голодной толпы труженников
земли, одетых в лохмотьЯ, униженных страхом и нищетой, бегущих, Ѓог знает
куда, от родной земли, как это было у нас, когда "фундамент социализма" уже
был построен. џ не нашел здесь зала ожиданиЯ третьего класса, длЯ черни, со
смердЯщим запахом разложениЯ, со спЯщими вповалку на холодном каменном полу
едва одетыми людьми, как это было у нас, когда мы вступили в "бесклассовое
общество".
‘транно и неловко было мне подойти к билетной кассе, где не надо
выстраиватьсЯ в затылок, и чисто одетаЯ девица, приветливо улыбаЯсь,
поблагодарила менЯ за купленный билет. џ даже подумал тогда, что она надо
мной смеетсЯ.
Ќикем не обруганный, без угрызениЯ совести, Я не протиснулсЯ в вагон,
как карманный вор, а свободно и с почетом был пропущен к мЯгкому креслу. ‚
вагоне никто не ругалсЯ за лучшее место и никто не готовилсЯ с чайником в
руках к битве за кипЯток.
‚от поезд прошел туннель, показал нам пригороды и предместьЯ, и
вырвалсЯ наконец из Ќью ‰орка в провинцию, где меньше огней, ниже дома, тише
жизнь, но во всЈм разумный порЯдок и разумный покой. €з окна вагона Я ещЈ не
мог увидеть тогда жизни людей, {11} населЯющих эти, во всЈм схожие между
собой, дома с безукоризненными постелЯми наверху и дремлющими гостинными
внизу, с кухнЯми, напоминающими лабораторию ученого, с подвалами
заставленными аппаратами и машинами, которые охлаждают, нагревают, освещают
каждый дом, как бы ни был он беден, и где за водой никто не бегает к
колодцу. Ќо Я увидел тогда лишь только светЯщиесЯ города, прилегающие близко
и тесно один к другому, от чего казалось, что повсюду горит землЯ, и
благодарЯ этому свету сама землЯ становилась веселей, радостней; она
говорила, что все живет!
€ща сходство и подвергаЯ сравнению жизнь американской и советской
провинции, Я вспоминал наши глухие дома, где уже с вечера плотно закрывают
на засов наружные ставни, а ворота одевают на цепь. ‚се здесь притаились,
замерли и как будто ждут несчастьЯ. Ќа безлюдной и всегда темной улице
поЯвлЯетсЯ, как на экране, ночной сторож и гонит от себЯ сон музыкой
деревЯнной колотушки.
-- —ем живешь, старик? -- бывало спросишь такого старика.
-- ЏодаЯнием...
-- Ђ разве тебе жалованьЯ не платЯт?
-- џ не ударник, чтобы жалованьем прожить... -- и, выпросив цыгарку,
пойдет своей дорогой.
’ем временем, новые пассажиры отвлекают мое внимание. Ћни спокойно и по
деловому входЯт в вагон и, учтиво осматриваЯсь по сторонам, не торопЯсь
занимают место. €м всюду {12} хорошо -- ничто не может заставить их изменить
свои привычки, свои понЯтиЯ, свое поведение и раз навсегда установленный
порЯдок жизни. ќти черты сближают здесь людей, делают всех американцев
равными и потому трудно бывает отличить горожан от жителей провинции,
деревни. Њожет быть поэтому Я долго не мог понЯть, кто сидит со мною рЯдом:
ученый или фермер? Ќа нем не было лаптей, он не сморкалсЯ на пол и своими
манерами он ничем не отличалсЯ от остальных.
"Ќаверно ученый, или фабрикант" -- наивно рассуждал Я, как ребенок. Ђ
когда разговорились мы с ним, то оказалсЯ он фермером, т. е. по нашему
"мужиком от сохи". Ћн обрадовалсЯ случаю рассказать о себе и о своем
хозЯйстве, не ожидаЯ похвалы и не жалуЯсь на то, что его рабочий день
начинаетсЯ ночью, но теперь он сам себе хозЯин, уже выплатил последнюю
закладную, приобрел скотины полный двор, которую любит, как свою семью.
‚сю дорогу фермер развлекал менЯ фотографиЯми своих телок, овец,
свиней, коров, объЯснЯЯ породу и характер каждой, как будто речь шла о
человеке.
-- ’риста два паунда (фунта)! -- произнес он с восхищением, указываЯ на
фотографию ожиревшего кабана из породы ‚айт —ест. Ћн любовалсЯ этой
бесформенной жирной массой и с увлечением рассказывал историю детства,
отрочества и юности этого воспитанного и выкормленного им кабана.
‘лушаЯ его, мне было радостно сознавать, что машины, техника,
цивилизациЯ не уничтожили {13} пафоса первобытного земледельца, не разрушили
биологической любви землепашца к своей земле.
‚ это времЯ мимо окон пробегают одна за другой деревни, вернее,
отдельные усадьбы со службами на открытом месте, которые называютсЯ здесь
фермами. Ќа всех дорогах лежит вымытый дождем асфальт и по нем, то и дело,
скользит легковаЯ машина с американским мужиком у рулЯ. Џри виде их, в
памЯти моей снова оживают картины одна печальнее другой, которые возвращают
менЯ домой, в разрушенную колхозами деревню. ‚от снова еду Я по сЈлам
принуждать мужиков сеЯть хлеб, и вижу бегущего через дорогу тощего
крестьЯнского мальчугана, без шапки, в дырЯвых отцовских валенках.
ЏоровнЯвшись с подводой он недоверчиво смотрит на менЯ и чего то боитсЯ.
"Ќе за хлебом ли опЯть приехали?" -- думает он, и бежит напуганный этой
мыслью и кричит:
-- Њамка-а-а!.. ЋпЯть из города приехали хлеб увозить!
Ђ там, уже пошла расти по дворам тревога.
„альше, из-за поворота вижу идущую навстречу подводе усталую женщину,
босую, повЯзанную платком, из под которого выпростались наружу русые волосы.
‘поднЯЯ юбка еЈ подобрана выше колен, и видно как она с трудом переступает
ногами лужи, погружаЯсь по щиколотки в густую и вЯзкую слЯкоть. Ќа лице еЈ
не видно ни радости, ни печали -- она равнодушна ко всему. “видев менЯ, лицо
женщины быстро менЯет выражение и дурные {14} предчувствиЯ вызывают в ней
всЈ ту же страшную мысль:
"Ќе за хлебом ли?"
…два отъехав, слышу позади себЯ, как шлепает по грЯзи, разбрасываЯ во
все стороны мокрые комьЯ, заезженнаЯ лошаденка. Ћна без седла, и на ней не
твердо сидит усатый мужик. „линные его ноги неприЯтно болтаютсЯ по
лошадиному брюху, сам он некрасиво трЯсетсЯ от неровной езды, но, в тоже
времЯ, где то под усами сохранЯет достойный вид кавалериста. Ќо и он оробел,
встретившись со мной, и на его лице можно прочитать все тот-же мучительный
вопрос:
"Ќе за хлебом ли?"

___

”ермер привЯзалсЯ ко мне. …му непременно нужно показать мне живым
своего кабана, свою семью, свой дом, который сам строил. Ћн хочет угостить
менЯ джином, виски, вином, пивом и даже водкой. Ћн хочет накормить менЯ
всем, что производит землЯ, поиграть со мной в кегли, поудить рыбу,
поскучать со мной у телевизора и не утомлЯть менЯ чтением никаких книг. Ћн
хочет, чтобы Я испытал наконец покой, полный покой, абсолютный покой,
который нужен по его мнению каждому человеку, и который пугает менЯ, как
преждевременнаЯ смерть.
Ђ дождь всЈ идет, заливаЯ землю. Ќо нет от него на дорогах распутицы,
не слышно призывных криков застрЯвших в грЯзи пешеходов, не гаснут от него
светЯщиесЯ города. {15}

--------
‚ойна с Ѓогом

‚ то времЯ Я был опасно болен. Љашель, мучивший менЯ по ночам, не был
легкой простудой -- начиналсЯ тот разрушительный процесс в легких, который
казалось ничем нельзЯ уже остановить. џ догадывалсЯ об этом по мокрым глазам
моей матери, по страданиЯм моего отца, изменившим его лицо, и по той
чрезмерной и всегда заметной заботе, которую не умеют скрыть любЯщие сердца.
Ќа дворе стоЯла суроваЯ зима. „ороги были занесены снегом, и люди, как
птицы в гнездах, сидели притаившись в ожидании перемены погоды. Њетель
никого не выпускала из города и нельзЯ было теперь обменЯть у крестьЯн
рванные штаны на крынку молока.
-- ‘ынок, -- утешала менЯ мать, сама не верЯ своим словам, -- нам
только зиму пережить, а весной всЈ-же легче...

‚есной решено было поместить менЯ к матушке Њарии в •орошевский
монастырь, недалеко от •арькова. Љоммунисты не покушались ещЈ тогда на
свЯтые места и монастыри, хотЯ в городах уже разрушали древние храмы.
Њатушка ЊариЯ дружила с моей матерью ещЈ до монашества, и Я много
слышал об еЈ "доброй красоте", котораЯ была ей в тЯгость, потому что вводит
в соблазн людей. „олго мучилась она этим чувством и ушла наконец в {16}
монастырь, где нашла своЈ настоЯщее призвание.
Ћдни называли еЈ "тихой, как трава в степи", другие сравнивали еЈ с
полевыми цветами. ѓоворили ещЈ, что в глазах еЈ родники текут и что еЈ
доброе лицо запоминаетсЯ навсегда, как живопись бессмертного художника. Ќо в
своем сердце она носила неизлечимую печаль, о которой знали немногие. …й всЈ
ещЈ было страшно вспомнить о смерти молодого студента, не сумевшего
преодолеть своей любви к ней; его нашли мертвым в городском саду, с петлей
на шее. Џосле того, ей стала в тЯгость всЯкаЯ земнаЯ радость и не могла она
утешитьсЯ среди людей.
Њысль, что Я увижу наконец матушку Њарию, о которой так много и часто
говорили в нашей семье, взволновала менЯ. џ торопил с отъездом, и все
показалось мне тогда лучше, чем было на самом деле.

III

Њонастырь стоЯл на возвышенности, поросшей кустарником и мелким
орешником. Ћтовсюду далеко были видны всегда радостные и светлые купола
монастырской церкви, охваченные сейчас пламенем заходившего солнца. Њы шли с
мамой со станции †ихарь полем, минуЯ проселочную дорогу, чтобы поспеть к
месту до темноты. Ќедалеко лежало село •о'рошево, а внизу, у самого краЯ
его, протекала спокойнаЯ речка “ды, за которой сразу начиналсЯ и, казалось,
нигде не кончалсЯ густой и частый сосновый бор, стоЯвший на {17} золотом
песке. Љругом лежала раскрытаЯ землЯ, как перед севом, и нутро ее было
горЯчее. € птицы, которые возвратились в апреле и те что зимовали на плетне,
на вишне и под осиновыми ветками, все они пели и радовались всему.
’ем временем, темнота обступала нас. Њы точно слепли. Ќа гору идти
становилось труднее, и мы не скоро пришли к монастырским воротам,
придавленным темнотой.
-- —его надо? Ќочь ведь... -- ответил сторож на наш стук.
Њы назвали себЯ и просили пропустить нас к матушке Њарии.
-- ‡наю... -- ответил сторож добреЯ, и снЯл засов.
-- Ћхальников теперь много развелось, -- говорил старик, заправлЯЯ
ручной фонарь, который осветил его восковое лицо, обложенное воздушной
бородой, точно белым облаком.
-- Ќе мудрено теперь и доброго человека за злодеЯ принЯть, -- продолжал
он, как бы оправдываЯсь перед нами. -- „ержитесь забора, Я вас к келии
проведу, -- и выступил вперед деревЯнной ногой, слегка припрыгиваЯ, точно
птица; он был калека.
Ќе смело переступил Я порог келии. ‡апах ладана сразу отделил нас от
земли. ‚се было здесь, как в тумане, и вздрагивающий свет лампадки напоминал
вечернюю звезду. ЊаленькаЯ женщина в черном вышла к нам навстречу,
перекрестила нас худыми пальцами, а потом сказала смутившись:
-- Џришли? {18}
-- Њатушка, не потревожили мы тебЯ в такой поздний час? -- спросила
мама.
-- ѓосподь с тобой! Њы здесь без времени живем. ‘адись, где тебе
лучше...
„олго смотрел Я на матушку не сходЯ с места, и не мог понЯть: стара она
или молода, точно не было у нее возраста, точно на самом деле жила она без
времени, как всЯкаЯ доброта, котораЯ никогда не умирает.
-- Џоди сюда, дитЯ моЈ, -- позвала менЯ матушка. -- Ќе в гости ведь
пришел. ’ы у менЯ свой...
Ђ Я всЈ не двигалсЯ, всЈ любовалсЯ ею, всЈ ещЈ робел перед
превосходством ее, которому не находил названиЯ, потому что было оно не от
мира сего.
-- Ѓедное дитЯ мое, -- сказала погодЯ матушка, склонЯЯсь молитвенно
передо мной. -- “знала Я болезнь твою: у тебЯ душа неспокойна.

Џо утрам менЯ будил колокольный звон, и Я спешил к церковной ограде
посмотреть, как работает на колокольне карлик-звонарь, по прозвищу урод.
Њимо менЯ проходили черной толпой монашенки с поникшими лицами, среди
которых Я легко узнавал матушку Њарию, совсем не похожую на других. †ивые ее
черты не застыли ещЈ, мЯгкаЯ улыбка проступала сквозь плотно закрытые губы,
а на дне ее глаз, цвета морской воды, была видна душа, прозрачнаЯ и чистаЯ,
как слеза ребенка.
Џотом, двое послушниц приводили слепую мать игумению, высокую и тЯжелую
{19} старуху, неподвижные глаза которой напоминали мне глаза покойника.
џ не долго слушал церковное пение, умилЯЯсь каждым словом, обращенным к
Ѓогу, пока мой добрый друг карлик не спускалсЯ на землю с колокольни и не
уводил менЯ в лес дышать сосной. Њы уходили с ним в глухие места, где жили
одни лишь птицы. Ћн был с ними в особой дружбе и узнавал по голосу, чего они
хотЯт.
-- Џочему ты позволЯешь называть себЯ уродом? -- спрашивал Я,
огорченный за него.
-- џ к своему уродству привык, -- отвечал равнодушно карлик. -- Љогда
бы менЯ прозвали красавцем, то было бы длЯ менЯ обидно. Ђ зачем человеку
красота? ќто все люди придумали, а перед Ѓогом все равны.
џ всегда удивлЯлсЯ спокойствию и смирению этого незаметного человека,
который ни к кому не питал обиды, никогда не жаловалсЯ и носил в своем
маленьком сердце большую любовь ко всем.
"‹егко ему..." -- думал Я про себЯ, и старалсЯ подражать ему в своих
отношениЯх к людЯм.
„ома заставал Я матушку за молитвой, а на столе всЈ было длЯ менЯ
готово. ѓде доставала она в то времЯ Яйца, сливки, мед, сало со ржаным
хлебом, оставалось длЯ менЯ тайной. Ћна незаметно садилась подле менЯ со
своими четками, стараЯсь угадать мои желаниЯ, и спрашивала:
-- •орошо тебе? …сли что мучает тебЯ -- скажи, не утаивай, и станет
тебе легче...
џ отвечал, волнуЯсь: {20}
-- Њатушка, мне так хорошо у тебЯ, что хочу плакать. ’воЯ доброта лечит
менЯ.
€ это было правдой. Љ концу лета Я настолько поздоровел и повеселел,
что жизнь моЯ была уже в не опасности. —то делалось тогда с матушкой Њарией!
Љак хорошела она от радости, что вылечила менЯ молитвой.
-- „итЯ мое, -- говорила она, -- вот видишь теперь, что когда мы
здоровы духом, тогда здорово и наше тело. Ќе лекарства лечат душевные боли,
которые происходЯт от наших собственных ошибок и заблуждений.
-- Ќе верь большевистской лжи, -- продолжала она, увлекаЯсь и волнуЯсь,
-- будто только в здоровом теле пребывает здоровый дух. ‡нала Я одного
сильного человека, который руками мог вырвать из земли дерево с корнем, а
ведь на том самом дереве удавилсЯ от душевной боли... -- и, на этом месте
своего рассказа, она заплакала, и поспешила с молитвой к образам.

Ќо, вдруг, тихаЯ жизнь монастырЯ была нарушена внезапным событием,
произошедшим на моих глазах в одно раннее утро. Љ деревЯнным воротам
подъехал вооруженный отрЯд.
-- ЋтворЯй ворота! -- кричал не слезаЯ с конЯ человек с огромной
звездой на картузе.
-- ‡десь тебе не заезжий двор, -- отвечал степенно сторож.
-- ќй ты, старый колдун! ‚еди сюда игумению, у нас к ней дело есть!..
{21}
Ќо сторож продолжал стоЯть на своем.
-- Ќе велено, -- говорил он, -- тревожить мать игумению в час молитвы.
Џроезжай мимо...
-- ’ебе, старик, видно жизнь надоела. Џоторопись, пока твоЯ нога еще
носит тебЯ! -- и погрозил сторожу ручной гранатой.
Ћробевший старик не стал больше возражать ему. …два управлЯЯсь
деревЯнной ногой, он поскакал по дороге к церкви, где шла служба, и борода
его уносилась за ним, все больше напоминаЯ белое облако. ‘ трудом переводЯ
дыхание, он вбежал за клирос не перекрестив лба, и стал упрашивать игумению
усмирить разбойников.
-- €згони дьЯвола крестным знамением, и не мешай молитве, -- ответила
строго игумениЯ, и продолжала призывать монахинь к усердию.
’ем временем, человек со звездой не унималсЯ.
-- ‚еди сюда подлую старуху, -- кричал он на старика. -- “ нас нет
времени ждать пока кончит она свое бормотание...
Ќо игумениЯ не Явилась к нему и после службы; те же послушницы увели еЈ
в келию, где она бросилась на колени перед ђаспЯтием.
Ќапрасно сторож слезно просил за неЈ, говорЯ:
-- Ћставьте еЈ, она слепаЯ, и ноги у неЈ не ходЯт. Џожалейте старуху...
Ќо его никто не слушал. ‚орота уже были раскрыты настежь, и
монастырский двор, по {22} котором так безшумно ступали всегда монашки, где
слышен был только шелест листьев и слабые голоса залетных птиц, наполнилсЯ
теперь грЯзной бранью и топотом копыт. Џритаившись у окна Я видел, как двое
молодцов, похожих на цыган, одетых грЯзно и бедно, вели к воротам слепую
игумению. Ћна не сопротивлЯлась насилию, и с каким то больным состраданием
смотрела на этих оборвышей своими невидЯщими глазами, точно видела она их.
‚се присмирели при ней, и сам старшина снЯл перед ней шапку со звездой, и
сказал смущенно:
-- Њатушка! Њы привезли тебе приказ правительства сдать монастырь, и в
двадцать четыре часа выселить отсюда монашек, которым ничего не разрешено
брать с собой, кроме икон и свЯщенных книг.
-- Љто ты? -- ответила спокойно игумениЯ. -- џ не знаю тебЯ, сын мой.
…сли ты послан дьЯволом, то как могу Я подчинитьсЯ тебе, служа Ѓогу. Ќашей
вере не чинили препЯтствий даже татары, когда держали в неволе православный
народ...
-- Њатушка, -- прервал еЈ старшина, становЯсь смелым и дерзким.
Џрекрати свою старческую болтовню и не терЯй времени. ЋбъЯви монашкам
выселитьсЯ, да попроворней, а не то, Я пошлю к ним своих людей.
‚ это времЯ, незаметно длЯ всех, карлик-звонарь взбежал на колокольню и
стал звонить в большие колокола, как при пожаре, сзываЯ народ. Њужики и бабы
бросали работу, и кто с чем был, с тем и бежал к монастырю. {23}
-- ќй ты, урод! -- закричал старшина решительно, и выхватил маузер из
за поЯса. -- Џрекрати трезвон, а не то, быть тебе мертвым через минуту...
Ќо тот не слышал угроз. „уша карлика ликовала, потому что никогда еще
не был он так близко к Ѓогу. џ бросилсЯ из комнаты спасать своего друга, не
думаЯ в это времЯ о своих слабых силах, но было поздно: раздалсЯ выстрел, и
маленькое тело карлика свалилось с колокольни на землю. ’ихий стон пронессЯ
по двору и замер. Ќикто не тронулсЯ с места, когда карлик, похожий на
ребенка, лежал с открытыми, но уже не живыми глазами, обращЈнными к небу,
истекаЯ кровью. Ђ где была его добраЯ душа? ђазве могла убить еЈ пулЯ
преступника!
‘лезы отчаЯниЯ мешали мне видеть, как пала на колени мать игумениЯ, как
громко молилась она за убийцу, смутившегосЯ вдруг, как из всех келий
выходили монахини, присоединЯЯсь к молитве, котораЯ казалось открывала всем
вечную тайну.

‚ это времЯ, сторож-калека, с необычайной длЯ него живостью бегал на
одной ноге от келии к келии, упрашиваЯ монахинь тащить своЈ добро к забору,
у задней кладбищенской стены, где добрые мужики из соседних сЈл подбирали
всЈ и прЯтали у себЯ в избах. Ѓелые узлы, тЯжелые сундуки, кованные железом,
какие-то древние шкатулки и Ящики то и дело летели через забор. ‚сЈ
зашевелилось, {24} как пламЯ большого пожара, как будто на самом деле шла
война, и мирные жители бегут от наступающего отовсюду врага. Ђ по дороге к
монастырю шел уже пеший отрЯд красноармейцев, чтобы усмирить мужиков и баб,
собиравшихсЯ большими толпами, готовых с лопатами и вилами защищать
монастырь.
Љогда к вечеру собрались мы с матушкой Њарией на станцию, солдаты буйно
веселились. Ћни вырывали из могил кресты и ходили с ними по монастырскому
двору процессией, распеваЯ похабные песни. Ћни удерживали молодых монашек,
приглашаЯ их выйти замуж и строить социализм. „ругие, без слов, тащили
монахинь в темноту, и жалобные крики несчастных доносились из-за каждого
куста.
’рудно было и нам вырватьсЯ из этой толпы разгулЯвшейсЯ черни; они
хватали матушку за полы и лезли целоватьсЯ.
-- Љрасавица, куда бежишь? „овольно пожила с Ѓогом, а теперь с нами
поживи...
-- ‡вери!...-- кричал Я, царапаЯ и кусаЯ чьи-то потные волосатые руки.
-- ‡а что вы мучаете этих слабых, беззащитных женщин!..
Џока Я призывал преступников к милосердию, вызываЯ в них веселый смех,
незаметно длЯ менЯ исчезла из виду матушка ЊариЯ.
"ѓде она?", -- подумал Я с ужасом, и бросилсЯ искать еЈ. Ќо в это
времЯ, из темноты послышалсЯ еЈ призывающий голос, полный детского
страданиЯ, и Я бросилсЯ к кустам. Ќо она уже шла ко мне навстречу, шатаЯсь и
всЯ потрепаннаЯ. {25}
-- Ѓежим!.. -- говорила она, а сама стоЯла неподвижно, как мать перед
могилой своего ребенка.
-- Ѓежим!.. -- повторила она, не двигаЯсь с места. -- ђазве ты не
видишь, что за нами гонЯтсЯ?..
‘ усилием Я вывел ее за ворота, и мы пустились бежать, спотыкаЯсь на
кочках и падаЯ в ложбины.
-- €х тысЯчи, а нас только двое... -- повторЯла она с такой
заразительной тревогой, что Я начинал уже этому верить. Љак, вдруг, она
остановилась среди дороги, повернулась к пустому полю, и залилась
неудержимым смехом, напоминавшим рыдание.
-- Ћпомнись, матушка... -- просил Я. -- “же скоро станциЯ...
Ќо вместо ответа, она подобрала рЯсу и пустилась в веселый плЯс. ђуки
еЈ носились по сторонам, они что-то просили, кого-то звали, хотели сказать
что-то самое главное.
"Ѓоже мой!" -- вскрикнул Я, не владеЯ собой, -- "Ћна сошла с ума!".

VII

Ќе помню, как доехали, мы до •арькова, как встретили нас дома и что
было после того со мной. Ќе скоро узнал Я, что матушку Њарию поместили в дом
длЯ душевно-больных, который стоит на •олодной горе и зоветсЯ "‘абуровой
дачей". {26}

--------
‚есеннЯЯ посевнаЯ

‚се незаметно преобразилось. …ще недавно деревьЯ дрожали раздетые и
нигде не было видно черной земли. ‹юди прЯтались во всЯкую трЯпку, надевали
на себЯ все, что есть, и по этой странной одежде нельзЯ было отличить мужика
от бабы, старых от молодых. ‚се в равной мере страдали от морозов и трудно
сказать, в чем больше терпели люди нужду: в дровах или в хлебе. Ђ теперь --
всЯ землЯ открылась вдруг, голые ветки зашевелились и отовсюду побежала
живаЯ вода. Њежду избами, и дальше к колодцу уже протоптали веселые дорожки,
но их скоро размывало дождем, и девки ходили по слЯкоти босыми. Ќа проезжих
дорогах еще стоЯла распутица, но в колхозах уже спешно составлЯли списки
полевых бригад, разлучаЯ мужиков с бабами, матерей с грудными детьми, и
гнали их в поле перевыполнЯть нормы. “же из города приезжали бригады
бездельников на охоту за людьми, которые всегда в чЈм-нибудь виноваты перед
советской властью. ‘ело пустеет, и только тЯжело больные и старики, у
которых дни сочтены, крЯхтЯт и стонут в заброшенных избах. Њногие больные
просЯтсЯ в {27} поле, чтобы заработать трудодень и быть равноправными
едоками в своем колхозе.
‚ такое времЯ отправилсЯ Я с агрономом земотдела в ‘мелу, богатую когда
то сахарной свеклой. Џо дороге мы часто встречали сахарные заводы с
торчащими вытЯжными трубами, давно бездействующими без свеклы. „ругие, слабо
дымились, указываЯ на угасающую в них жизнь. ‚се теперь занЯты были здесь
севом свеклы, и уже многие пострадали из-за нее напрасно.
“тро было влажное и мы зЯбли. Ђгроном бережно и не торопЯсь скручивал
на холоде папиросу, внимательно заправлЯл ее в мундштук и, подбираЯ с кожуха
крошки, вкусно затЯгивалсЯ дымом. Ќе поднимаЯ глаз, он сказал ни к кому не
обращаЯсь:
-- Џочему он везет нас по этой дороге? ‚ такую распутицу и на грунтовой
дороге легко потонуть, а здесь тем более...
Џовозившись с папиросой, он заговорил снова:
-- Ќе езда, а мучение. ’ак, пожалуй, и к вечеру не доедем до села.
‘колько ни едем, а всЈ ещЈ кроме хвоста кобылы ничего не видно...
‘лабаЯ лошадь, всЯ в болЯчках, с трудом вытаскивала нас всех из густой
грЯзи, и часто подолгу останавливалась передохнуть.
-- Ћна у тебЯ спит, -- дразнил агроном возницу.
-- Ќе кормленнаЯ, -- отвечал тот, не поворачиваЯ лица.
‹ошадь тЯжело дышала и слышно было, как что-то ворочалось у нее в
груди. ЏоношеннаЯ {28} сбруЯ с поблекшими украшениЯми сползла на брюхо, бока
безобразно выдавались из худого тела, шеЯ вытЯнулась и все ребра были видны.
-- —то же нам делать! -- продолжал агроном не унимаЯсь. -- †дать здесь
засухи, или самим впрЯгатьсЯ в телегу? ѓде ты подобрал такую калеку?
-- Ћна не кормленнаЯ, -- повторил мужик, и длЯ виду стал пугать лошадь
кнутом. ‹ошадь напрЯглась, вытащила нас из лужи, и опЯть стала.
’огда мужик рассерчал -- он рванул вожжи и заиграл кнутом. “дары кнута
ложились рубцами на больном теле и животное нервно вздрагивало.
-- ’ы еЈ не кнутом, а лаской... -- посоветовал агроном, добреЯ при виде
страданий животного.
Ќо возницей уже овладел азарт, и страстно прикрикиваЯ и присвистываЯ,
он хлестал кобылу по тем местам, где было ей всего больнее. Ћна рвалась из
оглобель, некрасиво взбрасываЯ задние ноги. Ќаконец, после больших усилий ей
удалось сдвинуть телегу с места, и она неловко побежала, задыхаЯсь. Ќо очень
скоро ноги еЈ снова подкосились, и разрываЯ на себе сбрую она тЯжело упала в
жидкую дорожную грЯзь. Ђгроном бросилсЯ тЯнуть еЈ за хвост с такой силой,
точно намеревалсЯ вырвать его из живого тела, а в это времЯ мужик бил кобылу
кнутом по морде и под брюхо, и рвал удилами посиневшую губу. ‹ошадь стонала.
Ћна смотрела на нас смущенно и виновато, как смотрит провинившийсЯ {29}
работник на своего хозЯина. ‚ еЈ умных и покорных глазах не было ни упрека,
ни жалобы, ни просьбы, а только смущение, какое испытывают всегда слабые
перед сильными. Ћна хотела поднЯтьсЯ и побежать, чтобы выполнить свою
последнюю службу, и опЯть упала.
-- ‘дыхает, беднЯга... -- произнес агроном, и отпустил хвост.
‹ошадь металась. Ћна силилась поднЯть морду с мокрой земли, но, в это
времЯ, бледные десны ее открылись и из ноздрей вырвалась белаЯ пена
окрашеннаЯ кровью.
‚озница вдруг заволновалсЯ; он бросил кнут и стал освобождать лошадь от
оглобель и упрЯжи. Џо его неловким движениЯм было видно, что он чего-то
боитсЯ. Ћн суетилсЯ напрасно, потому что забота его уже не была нужна
издыхающей кобыле. € чем больше начинал понимать он свое бессилие, тем
больше росла его тревога, и ему стало страшно.
-- Њне за неЈ отвечать! -- закричал он странным, точно не своим
голосом, и оторопел. Ќапуганный этой мыслью он всЈ ещЈ боЯлсЯ потерЯть
надежду спасти лошадь, и снова взЯлсЯ за кнут.
-- —то ты делаешь! -- закричал на него агроном. -- ‚едь она мертваЯ!
Ќо он не хотел поверить этому, не хотел привыкнуть к этой опасной
мысли, не хотел признать, что всЈ кончено, и ещЈ с большей силой принЯлсЯ
стегать кнутом уже мертвую кобылу.
Љругом нас собирались сумерки, землЯ чернела, и запоздавшие птицы
торопливо искали {30} свою потерЯнную ветку. Ђ нам некуда было детьсЯ на
ночь. ‘иротливо и неподвижно стоЯла среди дороги телега с опущенными
оглоблЯми, никому ненужнаЯ. Ќас выручила тогда встречнаЯ подвода, котораЯ
доставила нас в ближайшее село.

‚ысадившись у сельсовета мы увидели на голом дворе молодую девку,
котораЯ скакнула через весь двор босыми ногами, и мигом воротилась к нам.
-- Љого вам надо? -- сказала девка, утираЯ пальцами нос. --
ЏредседателЯ? Ћн наверно с картошкой занЯт, у нас посевнаЯ картошка погорела
в Яме. џ схожу за ним... -- и исчезла.
‘коро пришел сторож в тулупе, поставил на скамью чадЯщую лампу и ничего
не сказав, скрылсЯ. Џотом несмело вошел в избу мужик с длинной шеей,
длинными руками и в длинной, не по росту, рубахе.
-- Њы к вам по пути, у нас на дороге лошадь пала, -- сказал агроном,
принЯв мужика за председателЯ.
-- ќто ничего, -- ответил мужик сдержано, -- теперь много коней
подыхает...
---- ’ы нас накорми чем есть, мы со вчерашнего днЯ голодные, -- сказал
агроном.
-- ќто ничего, -- снова повторил мужик сдержанно, видимо ничем не
интересуЯсь, -- теперь много голодных повсюду, а сытых мало...
-- —его ты притворЯешьсЯ! -- возмутилсЯ агроном, и стал упрекать мужика
за плохое {31} обращение. ‚ это времЯ дверь шумно отворилась и в комнату
ворвалсЯ энергичный человек в кепке, похожий на рабочего от станка. Ћн
накричал на мужика и стал гнать его из избы плохими словами.
-- џ к вам за картошкой... -- робко произнес мужик.
-- ‡а какой картошкой?
-- ‡а гнилой картошкой, котораЯ в Яме погорела...
Џредседатель посмотрел на нас и смутилсЯ.
-- Ћна ведь все равно погорела, -- продолжал тем временем мужик, -- ее
все равно сажать нельзЯ, а длЯ мужика она корм. ђаспорЯдись, чтоб картошку
ту не давали скотине, а мужикам. Ѓабы за нее дерутсЯ...
-- ‚от видите, -- обратилсЯ к нам председатель, -- здесь у нас такое
несчастье приключилось с посевной картошкой, задохлась в Яме, а этот дурак
радуетсЯ.
Ћн с трудом прогнал мужика, и стараЯсь быть никем не услышанным,
упрашивал нас не задерживатьсЯ долго в селе, потому что если нас убьют, то
ему придетсЯ отвечать.

III

“тром нас увезли в ‘мелу на сахарный завод. Њужики нам завидовали,
точно мы ехали на курорт. ’ам люди жили сытнее и удобнее, получали хорошие
пайки, в выходные дни мылись мылом в общественной бане, стариков и детей
брили на голо, чтобы не вшивели, и клопов там тоже было меньше. {32}
Ќас встретил помощник директора, беспартийный специалист по
сахароварению. Џрежде работал он на заводе мастером, потом стал хозЯином,
приобрел семью и сбережениЯ. Ѓольшевики сбережениЯ забрали, семью оставили и
велели ему работать на заводе за жалование. Ѓыл он человеком полезным и
нужным, и его терпели, хотЯ к социализму он не высказывал пристрастиЯ. ‘удЯ
по его привычкам к сытной еде и семейной жизни, он не был сторонником
социализма в одной стране, тем более во многих странах.
-- „а, это очень печально, очень печально... -- повторЯл он без всЯкого
чувства, выслушиваЯ наш рассказ про сдохшую кобылу.
-- —то лошадь! -- продолжал он, провожаЯ нас к себе домой. -- Ќа селе
теперь и живых мужиков мало осталось. Љ нам пригонЯют теперь на времЯ сева
из города счетоводов и машинисток... †алко смотреть, как они обращаютсЯ с
землей.
Ћн привел нас в столовую, где на видном месте стоЯл под скатертью
большой стол и много лишних стульев, тЯжелый буфет подпирал стену,
грамофонный столик с раскрытыми крыльЯми длЯ пластинок теснилсЯ в темном
углу, а длЯ человека не было здесь места.
-- ‚ы садитесь к столу, Я вас хорошо накормлю, -- сказал он весело, и
пошел звать жену и дочь. Ќо очень скоро он вернулсЯ сконфуженный.
-- Ќапрасно Я им сказал о вас. ’еперь наверно все зеркала перебьют пока
оденутсЯ. Ћни ведь тоже несчастные -- всегда со скотиной, а человека не
видЯт. {33} -- Ќо не успел он сказать всего, что хотел, как в комнату вошла
женщина, не стараЯ еще, но уже померкшаЯ, принуждавшаЯ себЯ смеЯтьсЯ. € эта
гримаса делала некрасивым ее красивое лицо. Ћна видимо горела нетерпением
скорее рассказать нам о самой себе как можно больше, выставлЯЯ себЯ с
выгодной стороны.
-- Љак приЯтно встретить интеллигентных людей, -- говорила она упавшим
голосом.-- џ раньше тоже была интеллигентнаЯ и все принимали менЯ за
дворЯнку, а теперь менЯ все принимают за доЯрку... -- и она с усилием
засмеЯлась.
-- ‚ы не подумайте, что Я отсталый человек с предрассудками; у менЯ
дочь комсомолка. Ќо Я все же не могу понЯть, почему теперь нигде нельзЯ
услышать хорошего слова. Џоверьте мне, Я скучаю не по людЯм, а по хорошим
словам. Ћткуда беретсЯ у людей столько сквернословиЯ и ругательства, и как
это носЯт они такую грЯзную тЯжесть у себЯ на сердце! ’очно плохие слова
лучше, чем хорошие...
Ћна, повидимому, находилась под свежим впечатлением и мучилась обидой.
-- ‚от моЯ дочь не похожа на менЯ -- ей все равно. …е, например,
обижает нежность и ласка. "Љакие вы мещане!", возмущаетсЯ она, когда Я хочу
ее приласкать.
-- —то ты на менЯ доносишь! -- запротестовала девица входЯ в столовую.
ђыжие волосы на ней горели, высоко приподнЯтаЯ грудь тЯжело перемещалась при
каждом движении. ќто была здороваЯ девица, полнаЯ неизрасходованных {34} еще
сил и желаний. Ћна имела привычку прищуривать свои светлые глаза, как будто
присматриваЯсь к чему-то и, в тоже времЯ, не прекращала говорить:
-- Ћдни родители относЯтсЯ к своим маленьким детЯм, как к большим, а
другие -- к большим, как к маленьким. Њои родители всЈ ещЈ относЯтсЯ ко мне,
как к маленькой, а мне это противно. џ всегда на активной работе среди
рабочих и мужиков, и привыкла ко всему. џ давно заметила, что чем
обходительней человек и осторожней в выборе слов, тем он хитрей и подлей...
‚се примолкли, никто не решалсЯ возражать. Ќаконец принесли тарелки,
хлеб и кипЯщий борщ в большом котле. •озЯин дома осторожно протЯгивает к
каждому горло бутылки и сам быстро пьЯнеет.
-- ‚от видите, -- говорит он едва слышно, боЯзливо оглЯдываЯсь, чтобы
не услышала дочь. -- ЉормЯт нас хорошо, а душа неспокойна. †ивем мы здесь,
как под арестом и никто менЯ за человека не считает. „аже моЯ собственнаЯ
дочь! Ќо, все же, хорошо, что она в комсомоле и, к тому же, не дурна
собой...
Ћн нерешительно посмотрел на нее с любовью, и продолжал:
-- ‘ам директор проходу ей не дает. џ не против, пускай женитсЯ, может
быть тогда и мне будет спокойнее. џ его страшно боюсь. Ѓоже, как Я его
боюсь! ќто не человек, а злодей, он похож на дьЯвола. Ќо... пускай женитсЯ!
{35}

Ќа другой день мы отправились смотреть свекловичные плантации, где уже
прошел трактор. Џо нетронутой плугом меже далеко бежала зеленаЯ полоса
только-что родившейсЯ травы; она была хорошо видна на черном поле. ‚ разных
местах возились у грЯдок группы живописных женщин с лопатами в руках. €х
было много; одетые по разному, но все босые, они ловко разгребали лопатами
грЯдки, а другие шли следом и бросали в раскрытую землю семена. Љто-то худой
в солдатском картузе и в низких сапогах ходил за ними и считал грЯдки. Љ
полудню он уже знал, кого привлечь за невыполненную норму. Ћн лениво ходил
между бабами, подгонЯЯ каждую бранным словом. “видев нас, человек в картузе
заволновалсЯ и стал показывать усердие: он перегонЯл задние колонны наперед,
производЯ беспорЯдок, и за это ругал женщин.
-- „ружнее!.. -- кричал он во все горло, чтобы мы его слышали, и
принуждал их петь песни. †енщины уныло затЯнули знакомый мотив с новыми
словами, но все по разному.
-- „ружнее! -- кричал человек в картузе, и сам хрипло запел длЯ
примера, выставлЯЯ на вид свой подвижной кадык. „евки засмеЯлись, но скоро
вошли в строй и голоса всех разом слились в одну тонкую и быструю струю,
котораЯ исчезала и опЯть возникала, и падала где то близко, разбиваЯсь
брызгами о землю. € тогда слышнее становились отдельные слова, чужие всем и
неправдоподобные. {36} Ќо они пели не слушаЯ эти выдуманные слова, увлекаЯсь
музыкой своих голосов, прозрачных и чистых, как вода в колодце.
-- •орошо поют! -- сказал подоспевший к нам помощник директора.
-- ‚ городе таких концертов не услышите... -- и хотел рассказать
больше, но в это времЯ что то случилось: женщины бросали лопаты и спешили к
кому то на помощь.
-- —его они? -- спросил Я с недоумением.
-- Ќе донесла, несчастнаЯ... -- произнес с огорчением помощник
директора. -- ќто часто у нас с бабами в рабочее времЯ. Љак только сев или
уборка, все они с брюхом ходЯт.
Њежду тем, собравшиесЯ возле роженицы женщины волновались и упрашивали
бригадира свести больную в больницу на тракторе. „ругие советовали привезти
доктора в поле, и просили бригадира выписать из колхозного амбара солому,
чтобы не рожать ей на голой земле.
-- —то вы мелете, дуры! -- закричал на женщин человек в картузе, и
обозлилсЯ. -- ’рактор ведь не колхозный, а Њ’‘, и он за свою выработку тоже
отвечает. Ђ солома теперь не наша, и она есть фуражный корм, -- без ордера
не отпустЯт.
Џока здесь спорили и ругались, роженица валЯлась на земле раскрытаЯ.
ЉакаЯ то старуха на кривых ногах и с вывернутыми руками подкладывала под
больную свою споднюю юбку и велела ей кричать сильней, чтобы выгнать плод, а
сама села ждать. {37}
-- ’ак нельзЯ, -- сказал помошник директора, отзываЯ в сторону
бригадира. -- ќто просто срам смотреть, как женщина рожает на виду у всех.
—еловек не скотина, надо ее свезти в помещение.
-- ‚ы не беспокойтесь, бабы у нас крепкие, они все стерпЯт... --
возражал бригадир, и стал жаловатьсЯ на плохую работу и частые простои, и
что нельзЯ в рабочее времЯ позволЯть бабам рожать детей.
-- ‚сему свое времЯ, -- рассуждал он спокойно, не притворЯЯсь. -- џ не
против того, чтобы бабы рожали -- пускай рожают, только не в рабочее времЯ.
Ђ то ведь они этим посевной план срывают. Ћни бездельничать всегда рады.
‘мотрите, сколько теперь пропало времени даром. Ћдна рожает, а всЯ работа
стоит, -- и вспохватившись, он бросил нас, и быстро шагаЯ через грЯдки,
пошел разгонЯть женщин по местам.
-- ‘тановитесь в колонну! -- командовал он на другом конце полЯ. -- џ
вас, сукины дети, быстро!..
’олпа поредела, и теперь роженица была отовсюду видна. Ћна не кричала.
ЏрикрытаЯ трЯпками со следами свежей крови, женщина все так же неподвижно
лежала на голой земле и из глаз ее, как из раны, сочились слезы; она плакала
тихо, совсем беззвучно, мелкими выстраданными слезами, прижимаЯ к груди
мертвого ребенка. {38}

--------
ѓолоднаЯ смерть

†изнь менЯ баловала впечатлениЯми. Њногие годы Я не разлучалсЯ с
крестьЯнской телегой, возившей менЯ по проселочным дорогам нашей большой
страны, смущаЯ народ. Ќапуганные, с дурными предчувствиЯми встречали менЯ
повсюду крестьЯне. Ћни знали, что корреспонденты советских газет никому не
привозЯт счастьЯ.
‘колько не старались тогда власти примирить деревню с городом,
поворачивали нас "лицом к селу", принуждали к "смычке" -- ничто не могло
смЯгчить сердца крестьЯн, пострадавших от социализма. ’рудно было полюбить
им жителей города, приезжавших бригадами обирать деревню до последнего
зерна. Ќеловко и стыдно было мне ходить среди колхозников под охраной
сельского милиционера и слушать, как с наступлением темноты, в сельсовете
начинали обсуждать, куда безопаснее поместить корреспондента на ночь. ’очно
жил Я в чужой стране или завоеванной иностранцами. Џри каждой новой встрече
с крестьЯнами чувство горькой обиды не давало мне покоЯ, и Я искал случаЯ
вызвать к себе больше довериЯ у этих, всегда несчастных людей.
Њаленький бритый мужичек, весь в заплатах, вез менЯ по плохой дороге в
село ‘келетово {39} (на Њелитопольщине), превращенное большевиками в колхоз
имени ЋктЯбрЯ. ‚сю дорогу Я объЯснЯл упрЯмому мужику, что еду Я по делам
службы, а не по своей доброй воле, что Я журналист и никого не приговариваю
к расстрелу, но он во всем сомневалсЯ и ничему не верил.
-- Џойми же ты, наконец, упрЯмаЯ голова, -- говорил Я с досадой, --
ведь Я на службе у государства, как и ты, как и твоЯ лошадь, как эта
подвода, на которой мы сейчас сидим. —то мне прикажет партиЯ и
правительство, то Я и делаю. ђазве Я длЯ себЯ требую от вас сдавать по плану
хлеб, мЯсо, молоко, Яйца?.. ђазве ко мне в амбар вывозЯт из вашего села
зерно, или Я на твоих трудоднЯх богатею? Њолока твоего Я не пью, Яиц даже в
большие праздники не ем, а хлеб кушаю по норме. —его же ты на менЯ косо
смотришь, точно Я кровопийца, или жену у тебЯ украл?
Ћн молчал, а сам чутко прислушивалсЯ к моим словам; он все еще не знал,
верить мне или не верить. ‚о всем ему мерещилсЯ обман, а живаЯ душа искала
сочувственного слова и отзывалась на него при всЯком случае.
-- ‚от ты молчишь, -- продолжал Я, -- а сам наверно, думаешь, что в
городе всЈ же жить легче. ‚се теперь бегут из села в город, как будто в
другую страну.
-- Ѓегут!.. -- подтвердил он не сразу и задумалсЯ. Њысль его была
где-то далеко -- не то на скотном дворе среди чужой худобы, отощавшей за
зиму настолько, что добрый хозЯин давно бы перевел ее на мЯсо и кожу; не то
вспомнил он самого себЯ, свою батрацкую {40} жизнь, непосильные нормы и
голодный паек, каким кормЯт одних лишь арестантов, сравнил себЯ со скотиной
и стало ему себЯ жалко. Ѓог знает, о чем думал мужик, никогда еще сытно не
евший хлеба, не сменЯвший штанов уже много лет, и всегда носивший одну и ту
же рубаху на голом теле.
-- ‘ами видите, -- произнес он погодЯ не смело, -- нужда на селе
большаЯ, потому и бегут... -- и стал осторожно рассказывать про непорЯдки и
голод, от которого одинаково страдает скотина и человек; что никто теперь
деньгам не рад, потому что нельзЯ теперь за деньги купить хлеба, и только в
казенной водке нигде нет недостатка.
-- Њужик голую водку жрет, а потом шалит ночью на больших дорогах... --
и стал смущать менЯ рассказами об убийствах в ночное времЯ.
-- Џлохое времЯ выбрали мы длЯ езды в этих местах... -- повторЯл он с
тревогой, и вдруг захихикал, забалагурил непонЯтное, точно леший.
…го тревога быстро передалась мне, и Я перестал уже доверЯть
придорожным деревьЯм, походившим на разбойников, и от каждого куста,
притаившегосЯ в темноте, ждал несчастьЯ.
Џодвода шла, как пьЯнаЯ, спотыкаЯсь на кочках, и шумела не смазаннаЯ.
„о селениЯ все еще было далеко.
-- Људа сворачиваешь, дохлЯтина! -- обратилсЯ мужик к лошади. Ћн не
спеша переложил вожжи в правую руку и мЯгко ударил ими лошадь по всей спине.
Ќо лошадь не слушалась {41} его и на самом деле сворачивала с прЯмой дороги.
‚ это времЯ послышалсЯ жалобный детский крик, не то впереди, не то позади
нашей подводы -- в темноте не всегда поймешь. Ќо чем дальше отъезжали мы,
тем ближе слышалсЯ этот призывной голос ребенка, и очень скоро из темноты
показалась девочка лет восьми, с распущенными волосами. Ћна не шла, а бежала
босыми ногами, прЯмо на лошадь, как слепаЯ.
-- —его тебе? -- отозвалсЯ мужик на ее крик.
-- „Яденька накорми... -- простонала девочка, и Я не заметил, как она
уже валЯлась у моих ног.
-- —ьЯ ты? -- спросил Я смутившись, и стал осторожно подымать ее с
земли. Ќо она вырывалась из рук и ползала у моих ног, унижаЯсь, чтобы
вызвать сострадание.
-- —ьЯ ты? -- повторил Я снова.
-- Ќаших всех вывезли, а Я осталась, -- отвечала девочка, с трудом
сдерживаЯ слезы; она боЯлась плакать.
-- ЊенЯ теперь отовсюду гонЯт, а Я голоднаЯ и у менЯ все нутро болит...
-- и вдруг, как зверек, вскочила на ноги и повлекла менЯ в почерневшую от
темноты траву. ‡десь она быстро сбросила свое рваное платье и легла голаЯ,
привлекаЯ менЯ к себе руками.
-- ‹ожись дЯденька... -- просила она, -- ложись... ’огда накормишь.
‚сех вас, дЯденек, знаю...
-- —то ты делаешь! -- закричал Я строго. -- ‚стань! -- и стал звать
мужика, мирно разговаривавшего с кобылой. Џока он шел, смешно {42} и неловко
переступаЯ большими шагами через низкие кусты и едва видные канавки, Я уже
держал ее в руках, трепетавшую и совсем холодную. ‚ременами девочка
вскрикивала и скоро затихла, но не надолго.
-- Џомрет, несчастнаЯ... -- сказал с уверенностью мужик, и пошел
доставать со дна подводы рогожу, чтобы укрыть ее. Џри этих словах девочка
вздрогнула и насторожилась -- мысль о смерти поразила ее. €спуганными
глазами она долго смотрела на менЯ, как-будто спрашиваЯ: "правда ли это?", и
просила защитить еЈ от этого страшного рокового слова.
-- Ќичего, -- говорил Я как можно спокойнее, утешаЯ умиравшего ребенка.
-- “же скоро приедем мы на колхозный двор и накормим тебЯ досыта. ’ы не
беспокойсЯ -- не все люди злые. Њного теперь голодных людей, но есть и
сытые. “ председателЯ обЯзательно хлеб есть. Њы у него попросим, он даст...
Ђ потом Я отвезу тебЯ в город, там есть школы и детские дома, там много
таких бездомных детей, как ты... -- и долго еще Я рассказывал ей сказку о
городской жизни, о людЯх, которые живут под крышей, спЯт на постелЯх и пьют
чай со сладкими леденцами.
-- „Яденька, -- спросила она робко, -- а какие бывают леденцы -- они
холодные?
‘овсем счастливаЯ, она скоро заснула, прикрытаЯ рогожей. Ќеожиданно
подул холодный степной ветер. Ћн шел низом, крадучись; он забиралсЯ под
кожу, срывал рогожу со спЯщего ребенка, и вырывал из штанов мужика
заплатанную рубаху. Њолчавшие до того деревьЯ -- заговорили, черные кусты
зашевелились, {43} и по траве пронессЯ приЯтный шопот живых голосов.
"ќто к дождю", подумал Я и просил мужика гнать быстрее. Ћн хотел что-то
ответить и вдруг странно затих, обернувшись и пристально всматриваЯсь в
спЯщего ребенка.
-- ’ормоши ее... -- сказал он, наконец, опомнившись. -- Ќе пускай ее
спать... ѓолодные всегда во сне мрут.
„евочка неохотно пробуждалась, когда Я громко будил ее, звал разными
нежными именами. Ћна отстранЯла менЯ своими слабыми руками и говорила
жалобно:
-- Ћставьте менЯ... у менЯ все кишки болЯт...
Ѓыстро соскочив с подводы, мужик снЯл с себЯ веревку, засаленную и всю
в узлах, на которой держались его штаны, и туго затЯнул ею больную под самые
ребра. Џо его ловким движениЯм было видно, что он умеет обращатьсЯ с
умирающими от голода; он уверЯл менЯ, что этим способом многих удалось ему
спасти от верной смерти.
Ѓоль стала быстро утихать и в глазах ребенка зажглась надежда. Ћна
заговорила оживленно, как перед смертью, не отпускаЯ от себЯ моей руки:
-- ’ы менЯ, дЯденька, не прогонЯй. ’ы, дЯденька, делай со мной все, что
хочешь... ’ы менЯ, дЯденька, держи при себе заместо собаки... -- и совсем
слабаЯ, опЯть погружалась в опасный сон.

___

Љогда наша подвода загремела по твердой мостовой, пробираЯсь между
редкими избами {44} без заборов с потухшими огнЯми, село уже спало.
Ѓлизкое присутствие людей, мирно спавших в душных и тесных избах за
крепко закрытыми ставнЯми и дверЯми, внушало спокойное чувство.
‘трашнее всего казалось мне в эту ночь одиночество. •отелось скорее
услышать человеческие голоса, дышать даже этим тЯжелым запахом никогда не
проветренных изб, и вместе со всеми спать вповалку на голом землЯном полу.
Ќо никто не впускал нас внутрь, никто не отзывалсЯ на наш стук, и еще
тЯжелее испытывал Я одиночество среди живых людей.
Њы остановились среди дороги.
-- Људа везти? -- спрашивает мужик, и сойдЯ с подводы, тайком
сворачивает из газетного лоскутка цыгарку. Џовернувшись спиною к ветру, он
долго выбивает из кремнЯ огонь, ловит самокруткой искру и обо всем забывает.
-- ‚ези в контору колхоза, -- говорю Я, -- надо скорее девченку
накормить, она уже пухнет.
-- ’ам теперь пусто... -- отвечает он равнодушно, и глубоко
затЯгиваетсЯ вонючим дымом.
-- ’огда вези к председателю домой.
-- Љ нему тоже нельзЯ, рассерчает. Ћн молодую к себе взЯл и никого
теперь не пускает...
-- ‚ези! -- говорю Я решительно, и мужик неохотно влезает на старое
место.
ЋпЯть загремела наша подвода по неровной дороге, опЯть побежали от нас
закрытые на засов избы, и нигде ни души, даже собак не {45} слышно. ‚от
проезжаем мы старые заброшенные коровники без скотины; дальше видны
новоотстроенные колхозные конюшни без лошадей; при конюшне пустой инкубатор,
который ждет из города Яиц на вывод. Ђ вот и кооператив, в котором торгуют
водкой, и где перед весенней посевной происходЯт между бабами кулачные бои
за мануфактуру.
Ђ девочка мучаетсЯ. Ћна уже не просит хлеба, и обманчивые рассказы о
городе больше не соблазнЯют ее. Ћна хочет жить, даже с этой болью в теле,
всегда голодной, бродЯчей нищенкой -- но только быть живой. € так же, как
взрослые, она не умеет объЯснить себе этого, ничем непреодолимого желаниЯ.
-- Њне страшно... -- повторЯет она все чаще, когда подвода остановилась
у чисто выбеленной избы с железной крышей. ђыжий пес, похожий на теленка,
показал зубы и зашелсЯ. ‚ избе зашевелились, и мужской голос отозвалсЯ из
глубины:
-- Љого ночью черт носит!
-- ‚пустите, -- ответил за менЯ мужик, и оробел. -- џ к вам
корреспондента из центра привез.
‘мирившись, председатель зажег ручной фонарь, отбросил с двери засов и
позвал в избу.
Ќас встретили молодые в нижнем белье из грубой домотканной материи.
„еревЯннаЯ некрашеннаЯ койка с раскрытой постелью стоЯла близко к столу и
еще дышала человеком. Ќа всех стенах висели длЯ украшениЯ плакаты с
изображением веселых шахтеров под землей {46} и улыбающейсЯ старухи у
раскаленной мартеновской печи.
€звинившись, Я просил председателЯ накормить, чем есть, голодного
ребенка, и как можно скорее, а сам засмотрелсЯ на счастливые лица этих, не
схожих между собой, молодых людей. Ћн был рыжий, слабый на вид и нескладный,
а она -- черноволосаЯ, крепкаЯ телом и полнаЯ сил. “ него были не добрые
глаза, зеленые и глубокие, а у нее -- совсем черные, живые и привлекающие к
себе.
†енщина встрепенулась, глЯдЯ на ребенка, лицо которого вздулось уже,
как у утопленника, и пошла скорее кипЯтить воду.
џ сказал председателю в сердцах:
-- •орошие у вас здесь порЯдки -- дети валЯютсЯ на дороге, как щенки!
Њы ее на дороге подобрали.
-- ‡а этим нехай сельсовет смотрит... -- сказал он и отвернулсЯ.
‘коро женщина принесла чайник с кипЯтком, потом вынула из сундука кусок
несвежего хлеба с обгоревшей коркой и позвала к столу. Џри виде хлеба
девочка замычала, как животное, и полезла на стол ногами.
-- ’ебе нельзЯ... -- сказал председатель строго, -- ты сперва кипЯтку
попей, а не то помрешь... -- и заслонил от нее хлеб рукой.
„евочка странно преобразилась. ‘овсем хищнаЯ, не знаЯ страха, она стала
отнимать у него хлеб, царапаЯ и кусаЯ его руку, на которой проступала кровь.
Ћна могла загрызть его, задушить своими слабыми пальцами, вырвать ногтЯми
его глаза, как птица клювом. {47}
-- „ура!..-- произнес он, озлоблЯЯсь, и махнул рукой.
Ќикто не решалсЯ подойти к ребенку, когда она, протЯнув ноги, сидела на
полу, пугливо оглЯдываЯсь. Ћна крепко держит обеими руками этот черствый
ломоть и жадно откусывает его большими кусками. €збыток радости делает ее
веселой, и она трогательно смеетсЯ со слезами, как дурочка. †изнь кажетсЯ ей
прекрасной, заманчивой, радостной. Ћна уже больше не думает о смерти, не
знаЯ о том, что с каждым проглоченным куском она приближаетсЯ к ней.
“мирала она тЯжело, в страшных муках, катаЯсь по полу, призываЯ на
помощь Ѓога. {48}

--------
ЋткровеннаЯ беседа

Љогда вздрогнул поезд и мимо окон закачались пьЯные стрелки, пассажиры
притихли и подобрели. ЌельзЯ было поверить, что совсем недавно эти люди были
готовы на самые отчаЯнные поступки, чтобы отвоевать лучшее место в вагоне,
ругались непристойными словами, ненавидели друг друга и лезли в драку.
’еперь же, каждое купэ напоминало счастливую семью; незнакомые люди угощали
друг друга чаем и мирно беседовали, радуЯсь чужою радостью и огорчаЯсь чужим
горем.
Њы ехали тогда прЯмым сообщением из Њосквы в советский ’уркестан, -- из
…вропы в Ђзию, -- а дальние путешествиЯ, как известно, сближают людей. џ
находилсЯ среди аспирантов восточного института, впервые отправлЯвшихсЯ на
‚осток длЯ практических занЯтий. Ђспиранты кичились своею партийностью,
своими заслугами и орденами, старались показать свое превосходство передо
мной, отчего Я часто чувствовал себЯ среди них чужим и незначительным
человеком. Ќо хуже было еще, когда они просто не замечали менЯ, как вещь,
котораЯ давно вышла из употреблениЯ.
Ќо теперь всЈ переменилось -- здесь все мы стали равными, как на
чужбине. ‚ то времЯ мы проезжали уральские горы с последними {49}
поселениЯми оренбургских казаков, и стали приближатьсЯ к киргизским степЯм.
‚сЈ здесь было мне знакомо: и люди, не умеющие прощать и сносить обиды; и
небо, рождающее мечту; и солнце, которое можно ненавидеть. Њои спутники не
скрывали своего враждебного чувства к этому азиатскому солнцу. ђаздраженные
жарой, они были особенно грубы, невоздержаны, принебрежительны к туземцам,
которые толпами набивались в вагоны на каждой маленькой остановке. Ђспиранты
уже больше не следЯт за собой, смотрЯт на киргизов свысока, и при всЯком
случае открыто оскорблЯют их больное самолюбие, каким всегда страдают
невежественные и отсталые люди.
‚от уже вторые сутки, как поезд ползет по киргизским степЯм, где не
видно даже саксаула. „нем мы задыхаемсЯ и умираем -- кажетсЯ, что солнце
проникает под кожу, и все мы точно жаримсЯ на костре. ѓорЯчий песок бьет в
стекла, стучит по крыше, и уже у каждого он на зубах. Џартийные и
беспартийные, орденами и без орденов, -- все одинаково страдают от этого
пылающего солнца на открытом, ничем не защищенном месте, от этого
раскаленного песка, проникающего в вагон. ‹юди валЯютсЯ на вагонных полках,
как мертвые рыбы на песке, и затихают. ‚сегда крепкий здоровьем аспирант
‹опатухин, хвалившийсЯ своей крестьЯнской кровью, задиравший каждого грЯзным
словом, жалобно вздыхает сейчас растЯнувшись на верхней полке, предсказываЯ
себе скорую смерть.
-- Џочему нас погнали в ‘реднюю Ђзию в такое времЯ? -- обращалсЯ он к
парторгу, который {50} лежал по соседству, не проЯвлЯЯ ни к кому былого
интереса. -- ђазве мы раскулаченные мужики, или гулЯщие девки?
Џарторг молчал как утопленник; его сейчас ничто не огорчало, ничто не
радовало.
‚ то времЯ, на каждой остановке мы встречали бородатых землЯков,
завернутых в пестрые трЯпки и просивших милостыню. Ћдни называли себЯ
пензенскими, другие -- саратовскими, многие были из украинских деревень,
подлежавшие истреблению. Џри каждой встрече с ними у всех нас возникало
родственное к ним чувство, -- свои ведь, не чужие нам! -- и это чувство
кровного родства возвращало нас домой, в поле, к родным коровам, в избу, где
бывает грЯзно, душно, темно, но всегда почему-то хорошо на сердце. ќто они
давали нам жизнь, кормили нас, оживлЯли землю, которую мы топчем, и с
которой свЯзывает нас общаЯ судьба до последних дней. ќто они сочинЯли
молитву Ѓогу и с нею покорно жили и покорно умирали. Ћни научили нас любить
всЯкую тварь земную, в каждом дереве искать жизнь вечную, и все любить...
-- Џочему мы здесь? -- снова произнес ‹опатухин, но другим голосом, как
будто говорЯ не о себе, пристально всматриваЯсь в эти знакомые и близкие ему
лица мужиков.
’ем временем кончалсЯ день. ‘ наступлением темноты землЯ здесь быстро
остывает, и холодное небо с зЯбкими звездами накрывает степь. —ернаЯ ночь
поглощает все живое, и уже нельзЯ отличить землю от неба, сухой саксаул {51}
от мЯгкой травы, ссыльных мужиков от их вооруженного конвоЯ. ‚ такое времЯ
оживают и пассажиры, и всем хочетсЯ поговорить. Љаждый спешит рассказать
что-то важное о самом себе, чтобы непременно оправдать себЯ и осудить
другого, приписываЯ ему свои собственные ошибки, заблуждениЯ, пороки. € как
часто в нашем осуждении других мы слышим свой собственный приговор над самим
собой.
Њы пили горЯчий чай из жестЯных кружек, и всем было весело. Ђспиранты
придумывали что-нибудь смешное, вспоминаЯ жалких мужиков с протЯнутыми
руками, стараЯсь отвлечьсЯ от страшной правды, от своей ответственности
перед ними. —тобы посмеЯтьсЯ, парторг сказал насмешливо, обращаЯсь к
‹опатухину:
-- ЏризнайсЯ, крестьЯнский сын, плакала душа твоЯ, глЯдЯ на мужицкие
бороды? •а-ха-ха!.. Љаждый из них похож на патриарха, не правда ли? ‘ такими
бородами, их можно принЯть за наших праотцов, Ђвраама, скажем, или џкова...
-- Ќе смейсЯ! -- строго сказал ‹опатухин, даваЯ понЯть, что не потерпит
шуток, и как-то по-новому посмотрев на парторга, задумалсЯ. —то-то мешало
ему говорить так, как он хотел бы сказать, и он медлил, не решаЯсь
приступить к той откровенной беседе, в которой, повидимому, нуждалась его
душа.
-- џ тебе прЯмо скажу: плакать Я не стану, но и смеЯтьсЯ тоже нечего.
„а, нечего! -- настойчиво повторил он, как будто требуЯ не возражать. {52}
-- Њужиков надо знать, разные бывают мужики... Ђ Я всЯкого знаю: дурака и
умного, пьЯного и трезвого, труженика и лентЯЯ... џ их всех знаю, потому что
с мужиками вырос и всему научилсЯ у них. Ќо, представьте себе, когда послали
менЯ на село раскулачивать и ставить на каждом мужике клеймо, -- одного от
другого Я не мог отличить, как в стаде овец. џ тогда честно сказал в
партийном комитете: за ошибки не ручаюсь...
Ћн шумно потЯнул из кружки давно остывший чай, и опЯть задумалсЯ. Ќищие
мужики смутили его. Ћни напомнили ему отвратительные сцены, жестокие случаи,
бессмысленные убийства и неоправданные страданиЯ этих мирных жителей села,
когда он грузил их в вагоны дальнего следованиЯ, направлЯвшиесЯ в ’уркестан,
и ему стало стыдно. ќто было длЯ него новым чувством, оскорблЯвшим, по его
понЯтиЯм достоинство коммуниста, и он старалсЯ скрыть его за грубыми
словами, рассказываЯ о страшном, как о смешном.
-- Њужику доказываешь, -- говорил он, терЯЯ хладнокровие, -- что партиЯ
и правительство решили ликвидировать кулаков, как класс, и что после этого
всем будет лучше, а он не верит и требует суда. "Љак же можно без суда
ликвидировать!", -- кричат дураки и бунтуют. ’огда Я устраивал им суд на
месте, не жалеЯ патронов. Ќо был один случай, когда мужик совсем напрасно
поплатилсЯ жизнью, из трусости, а может быть по глупости своей -- не знаю.
Љогда Я сгонЯл кулаков к станции, этот один уперсЯ. ЉраснаЯ борода его
разметалась, {53} волосы всклокочены и машет руками, как помешанный.
"Ќе пойду, говорит, из своего дома, хоть убей! ‚ сельсовете все знают,
что отец мой батрак, и дед батрак, и сам Я своим трудом в люди выбилсЯ..."
џ подумал тогда, что наверно в сельсовете проЯвили к нему снисхождение,
потому он такой смелый и не страшно ему за самого себЯ заступитьсЯ.
-- Џослушай, говорю Я, краснаЯ борода: ты разговоры разговаривай, а
манатки свои скорее тащи на двор.
Џри этих словах мужик осунулсЯ, оробел и некрасиво заплакал.
"Џозволь, говорит, умереть мне в своем доме", -- и повалилсЯ мне в
ноги, как батрак перед помещиком.
-- ‚ставай! -- кричу Я. -- Ќичего тебе не поможет!..
Ђ он не слушает, и рассказывает про себЯ, про свою нужду в старости, и
что теперь у него ничего нет. €, стыдно сказать, бросилсЯ старик целовать
мои сапоги, как чужую девку. џ от этого еще больше озлилсЯ и без всЯкого
дурного намерениЯ приставил к самому его лицу дуло нагана. Ћн как-то странно
выпучил глаза, посмотрел на менЯ снизу вверх, и без выстрела повалилсЯ
навзничь. џ кричу ему:
-- ќх ты, дурнаЯ голова! ‚ставай пока не поздно, и не притворЯйсЯ. ‚се
равно, ничего тебе не поможет!... {54}
Ђ мужик не двигаетсЯ и лежит спокойно. џ подумал: "Ћтчего он такой
спокойный, вдруг? Њожет смирилсЯ?"
Ђ ведь был он уже мертвым.
‚се на минуту примолкли. Ќо в это времЯ в разговор вмешалсЯ парторг.
-- —его же вы все скисли? -- произнес он без всЯкого чувства. -- ђазве
и после этого случаЯ вы все еще не понимаете, что кулака можно пронЯть
только смертью. ‚едь партии без них лучше, -- заключил он, и сразу перешел к
грЯзному рассказу из своей личной жизни, который называл любовью. Ћн,
возможно, хотел развлечь нас этим несвоевременным рассказом, чтобы отвлечь
разговор от мертвого мужика, плохо повлиЯвшего на веселье. Ќо слова любви,
которые произносил он насмешливо и грубо, придаваЯ понЯтиЯм красоты и
душевной чистоты безобразные и грЯзные свойства, никого не могли развлечь.
Ћн долго и путанно объЯснЯл нам, как детЯм, что такое правда вообще, и что
такое партийнаЯ правда, и что коммунисту следует пользоватьсЯ только
партийной правдой, отличной от общепринЯтой правды, котораЯ не есть правда,
и что с точки зрениЯ диалектического материализма, общепринЯтой правды
вообще не существует...
-- ’о же самое надо сказать и в отношении любви, -- уверЯл он, развЯзно
рассказываЯ, что любить глупо и стыдно, и что всЯкие, как он выражалсЯ,
"любовные штучки" происходЯт от бездельЯ.
-- ‚се это Я узнал на самом себе, когда сам Я, по легкомыслию,
пользовалсЯ этими {55} устаревшими мещанскими словами и понЯтиЯми, выдумываЯ
"тайну любви", в то времЯ как между мужчиной и женщиной не может быть
никакой тайны. ‚се Ясно: жизнь людей, как и жизнь вещей одинаково подчинена
диамату. џ теперь смеюсь над самим собой, когда вспоминаю о любви, котораЯ
завела менЯ в болото...
€ он, на самом деле засмеЯлсЯ тем мелким, удушливым, похотливым смехом,
который вызывает брезгливое чувство у неиспорченных людей.
-- ѓлЯдЯ на ее задумчивые глаза и небесную печаль, можно было сразу
сказать, что она чужой породы. Ќо, должен признатьсЯ, это нисколько не
повредило красоте ее плеч, груди и прочих частей ее женского тела.
€ опЯть он нехорошо засмеЯлсЯ.
-- џ старалсЯ быть к ней ближе, а она от менЯ -- дальше. џ говорил ей
сладкие слова, а она мне -- горькие. џ признавалсЯ ей в любви, а она мне в
ненависти. €, страннаЯ вещь, Я привЯзалсЯ к ней от этого еще больше, и уже
не владел собой. џ стал худеть и глупеть. џ подслушивал ее разговоры, как
будто они содержали длЯ менЯ жизненный интерес. џ засматривал в ее письма,
как будто в них заключалось тоже что-то чрезвычайно важное длЯ менЯ. џ
тайком ходил за нею следом по улицам и тратил непроизводительно всЈ своЈ
времЯ только на неЈ. € не достигнув цели, Я тогда твердо решил, что так
дальше продолжатьсЯ не может. ‘коро случай помог мне говорить с ней наедине.
Ѓез лишних слов Я сказал ей прЯмо: {56}
-- Џочему ты избегаешь менЯ? ђазве Я не мужчина, а ты не женщина?
Ћна посмотрела на менЯ с отвращением и внезапно вскрикнула, точно от
боли.
-- Љак ты противен мне! -- закричала она, и хотела бежать. Ќо Я не
пустил еЈ. Ќе считаЯсь с обидой, Я продолжал настаивать на своЈм и потЯнулсЯ
к ней губами, как пестик тЯнетсЯ к тычинке.
-- ’ы сатана!.. „ьЯвол!.. —орт!.. -- закричала она с такой силой, что
на улице стал собиратьсЯ народ.
-- —орт, чорт, чорт!., -- кричала она со страхом в голосе, содрогаЯсь и
вырываЯсь из моих рук, как будто Я на самом деле был чортом. € вырвавшись,
она всЈ ещЈ продолжала кричать:
-- Љак ты мне противен, гадок, тошен, вместе с твоим диаматом!
Ћн так живо передавал отчаЯние этой незнакомой мне женщины, что Я
увидел еЈ перед собой, услышал еЈ голос, в котором было страшное по своей
глубине разочарование, боль оскорбленной мечты и крик опустошенного сердца.
‚се насторожились. Ќо в это времЯ парторг заговорил о другом -- его
пугал рассвет, напомнивший о жарком солнце и знойном дне. Ћн как будто
боЯлсЯ не солнца, а солнечного света; это был тот, кто "возлюбил тьму". Ќа
его, всегда равнодушном, лице можно было увидеть выражение страха, когда он
молча показывал рукой на восток, где уже занималсЯ костер. {57}
Ќебо пылало. Ќо Я не видел неба. Џередо мной всЈ еще дрожали губы
женщины, и где-то рЯдом жила еЈ больнаЯ оскорбленнаЯ душа. ‘тараЯсь не
показать волнениЯ, Я осторожно спросил нахала:
-- —ем же всЈ это кончилось?
-- Ќичем... -- ответил он небрежно, а потом прибавил:
-- џ поместил красавицу в камеру предварительного заключениЯ особого
отдела ЌЉ‚„. {58}

--------
‹етуны

ѓород стоЯл на реке, мелководной и совсем ничтожной, но небольшие
баржи, давно состарившиесЯ, с полинЯвшей краской, с худыми окривевшими
мачтами ходили вдоль и поперек реки, перевозЯ пассажиров за двадцать копеек.
‡адолго до рассвета у пароходной кассы собиралась большаЯ толпа рабочих,
большей частью женщин и подростков, заменивших теперь на всех работах
мужчин. Ћни были одеты в мужские рабочие блузы и штаны, ругались и
сквернословили по-мужскому, ходили развЯзной походкой, сплевывали сквозь
зубы и сморкались в кулак, так что трудно было признать в них девушек,
женщин, матерей.
‚сех клонило еще ко сну и чтобы развлечьсЯ женщины перебрасывались от
скуки плохими словами. €ногда слышалсЯ в ответ невеселый смех и грЯзнаЯ
шутка, котораЯ никого не смущала. ‘тарухи были невоздержанней молодых,
задевали друг друга сплетней, порочили молодых правдой и неправдой, и
насладившись чужим срамом, унимались. Ќо не надолго. ‚ разных местах
пристани загорались, как костры, горЯчие, непримиримые {59} споры, которые
не всегда удавалось затушить мирным путем. Ќо вот к берегу подходит баржа, и
мелкие споры затихают сами собой. ‘мешавшись в одну черную, крикливую и
безобразную толпу, в которой не видно уже отдельного человека, все бросаютсЯ
к деревЯнному помосту, теснЯ и не узнаваЯ друг друга. ‚се спешат, всеми
руководит одна лишь мысль -- не отстать от смены, не опоздать, точно в этом
заключаетсЯ всЯ судьба человека.
’ем временем, тЯжелаЯ от лишнего груза баржа с трудом отходит от
опустевшего и безлюдного берега. Ќа воде пассажиры успокаиваютсЯ и затихают.
ђека казалась черной от ночного неба, и звезд в ней не было видно. Ќа палубе
стоЯл тот смутный полумрак, когда люди кажутсЯ тенЯми, бестелесными душами
усопших. ѓолосов не слышно, и вода безшумно и мЯгко облизывает бока баржи,
сворачиваЯсь и замираЯ у рулЯ.
‘коро баржа подошла к берегу, вдоль которого лежал заводской поселок, и
прозЯбшие пассажиры покорно и не торопЯсь стали сходить на землю,
направлЯЯсь к заводским воротам, как к неизбежному злу.

Ќикем незамеченные мы быстро отделились¹ ЯвшаЯ из трех человек, быстро
отделилась от от толпы, сойдЯ на берег. ђедакциЯ направила нас на завод
произвести облаву длЯ поимки и разоблачениЯ "злостных летунов", срывающих
производственные планы. ‚ то времЯ еще не прикреплЯли рабочих к предприЯтиЯм
и по разному оплачивали труд в разных республиках и городах. ‹юди искали
счастье и {60} находили его там, где были лучшие ставки и пайки. Ќужда и
голод гнали людей в киргизские степи, в туркестанские пески, в таджикские
горы, как будто там, в этих степЯх, песках и горах не было советской власти.
Ћни хотели верить обманчивым иллюзиЯм, как дети сказкам, что советский
восток все еще отличаетсЯ от советского запада, севера и юга.

¹ ’ипографскаЯ ошибка, пропуск текста. -- ‘. ‚.

ЋставлЯли родные места без сожалениЯ -- жалеть было нечего. “ каждого
на душе лежало много обид, горечи и тЯжелых разочарований. ђадость была
редкой гостьей в рабочей семье. ‚ поисках лучшей оплаты, рабочие
"перелетали" с места на место, из города в город, с одного завода на другой,
как залетные птицы с ветки на ветку, от чего заводы и фабрики жаловались на
"прорыв". Љаждому новому рабочему, залетевшему по неведению в наши места,
радовалась администрациЯ завода как большой удаче. ’акого прилетевшего
"летуна" скрывали до поры до времени, пока был он нужен.
Њы шли поникшими, как новобранцы. Џустые улицы заводского поселка не
везде освещались, и местами приходилось пробиратьсЯ на ощупь. ’ощие
волкодавы выходили из подворотен и далеко сопровождали нас, выпрашиваЯ
больными глазами подачку. Ѓыло мучительно тоскливо и от того пусто на душе.
Ќас было трое. ‘воей нетерпеливостью и раздражительностью заметно
выделЯлсЯ в нашей группе студент из Љ€†'а, присланный в редакцию длЯ
практических занЯтий. Ћн был {61} немолодым, но ростом и тщедушным телом
напоминал подростка, и производил впечатление усталого, вЯлого и
непригодного ни к чему. Њелкие черты его лица не запоминались. Џо-видимому
раздражительность мешала ему понимать людей, а партийнаЯ служба делала его
высокомерным и равнодушным ко всем, и трудно было поверить, что у этого
человека есть душа. Ќо совсем другим характером отличалсЯ сопровождавший нас
фоторепортер местной газеты -- подвижной, легкомысленный и жадный ко всему.
Ћн имел особое пристрастие к каламбуру, к шутке, котораЯ не смешила, но в то
же времЯ располагала к себе людей. ‘ ним было легко и временами весело...
“ заводских ворот привратник остановил нас.
-- Људа вам? -- спросил привратник. Њы просили пропустить нас сперва в
завком, на что привратник таинственно улыбнулсЯ в ответ, и ничего не сказал.
-- —то же ты молчишь? -- возмутилсЯ студент, и обозвал его чурбаном.
-- —урбан ты, а не человек...
-- ‚ы напрасно ругаетесь, -- произнес привратник, и неохотно продолжал.
-- ‚ такое времЯ в завкоме никого нет, а если вам самого председателЯ надо,
так его вообще нет. Ћн не то что ночью, но и днем теперь не бывает. Џропал
человек...
-- ѓде же он? -- живо заинтересовалсЯ репортер, искавший случаЯ
пошутить и чем-нибудь развлечьсЯ. -- Ќадеюсь, он не помер... {62}
-- Љто его знает, -- ответил равнодушно привратник, -- когда кого с
нами нет, так длЯ нас он все равно, что помер. “же больше недели, как его
ищут, а найти не могут. Џропал человек, -- повторил он, и махнул рукой.
"Ћн непременно в летунах", -- нашептывал мне по дороге студент, радуЯсь
удаче.

III

ЏроходЯ по тусклому заводскому двору, заваленному скелетами сеЯлок и
косилок, Я думал об этом царстве тьмы, поглотившем человека, где недобрые
чувства радуют, а не огорчают, где нет любви, нет состраданиЯ и жалости, и
где, поистине, человек человеку -- волк. € как бы в подтверждение этой
сокрушавшей менЯ мысли, Я услышал подле себЯ шипЯщий голос студента.
-- —итай!.. —итай!.. -- выкрикивал студент, забегаЯ наперед и делаЯ
лицом нехорошие гримасы.
-- —итай! -- продолжал он, подводЯ менЯ к огромной черной доске,
висевшей на видном месте, как надгробье; она была всЯ исписана именами
заклейменных людей.
-- ђазве это люди! -- кричал он, как помешанный; студент находилсЯ в
том состоЯнии экстаза, при котором совершаютсЯ светлые подвиги, или темные
преступлениЯ.
-- ђазве это люди! -- не унималсЯ он.
-- €х надо судить на площади, на открытом месте, чтобы всем было
страшно. ќто враги!.. {63}
’ем временем, приводные ремни шумели надо мной, как падающаЯ с гор
вода. Џовсюду вздрагивали станки и стонало железо, когда острые резцы
впивались в твердое тело болванок, оставлЯЯ на нем незажитые рубцы. ѓрЯзно
одетые в поношенные спецовки, рабочие стоЯли точно прикованные к станкам,
поминутно ругаЯсь. ‚ их лицах не было живых красок, и при желтом свете лампы
они напоминали мертвецов. ’олько грЯзнаЯ ругань, раздававшаЯсЯ у каждого
станка, как проклЯтие, возвращала к мысли, что они еще живы. ‘квернословили
здесь все, даже малые дети, и без всЯкой видимой нужды. —то-то грозное и
страшное, похожее на мЯтеж, слышалось в этих бранных словах.
"Љак все здесь несчастны!" -- подумал Я, когда мы шли вдоль стеклЯнной
стены, тЯнувшейсЯ во всю длину этого большого корпуса. Ќочь делала ее черной
и плотной, и казалось, что там, за нею уже ничего нет.
Њы проходили мимо груды железного хлама, напоминавшей свалочное место,
в которой копошилась женщина. Ќа ней была спецовка не по росту, в которой
тонуло ее маленькое тело, а голова была повЯзана платком. ‚ытащив из под
спуда тЯжелый брус, покрытый ржавчиной, как болЯчкой, она обхватила его
тонкими руками, наваливаЯ главную тЯжесть на грудь, и понесла к станку.
ЏоровнЯвшись с нами, она отворачиваетсЯ, но Я успел увидеть ее лицо. ќто не
женщина, а девочка, ей может быть не больше тринадцати--четырнадцати лет.
{64}
"Џочему она здесь?" -- думаю Я. -- "—ьЯ она и ради чего увЯдает среди
этого ржавого железа, не успев созреть!".
Ќо Я знаю, что жалеть здесь стыдно, менЯ высмеют здесь за такие
чувства, и, чтобы скрыть их от людей, Я вместе со всеми смеюсь, как дьЯвол
над несчастным ребенком. Ћна, видимо, ко всему привыкла, но этот
недоброжелательный смех поразил ее; она остановилась на минуту, посмотрела
на нас открытым взглЯдом ребенка, как будто спрашиваЯ: "что вам от менЯ
надо?", и вдруг с ее детских губ сорвалась непристойнаЯ брань.
€ опЯть всем весело, опЯть слышитсЯ отовсюду этот отвратительный
похотливый смех, оскорблЯющий совесть. Ќа шум подоспел дежурный по цеху
парторг.
-- Ћставьте ее, -- говорил он уводЯ нас от скандала, -- оставьте ее, а
не то будет драка...
Ћн рассказывал о странном характере этой девченки, котораЯ с малых лет
ненавидит мужчин.
Ќедалеко стоЯл на дизеле высохший старик, совсем слабый, но видно с
крепкой еще жилой, смотревший за мотором всю жизнь, изо днЯ в день. …го
руки, лежавшие неподвижно на рычаге, точно приросли к железу, и времЯ от
времени он производил ими одинаковое движение, от чего казалось, что они
ЯвлЯютсЯ составной частью этой большой машины. Ћднако, обернувшись на нас,
старик показал много живости в лице; глаза его беспокойно бегали по всем
предметам с преувеличенным интересом ко всему, и вдруг, его внимание
остановилось {65} на подмастерье, стоЯвшем без дела с напильником в руках.
-- ќй, глупый человек! -- закричал он скрипучим голосом, какой
производит напильник по железу. -- —его стоишь без дела? ђазве не знаешь,
что тебЯ за простой повесЯт!
Њолодой подмастерье, не привыкший еще к заводским порЯдкам, отбываЯ
практику по нарЯду, стал прислушиватьсЯ к словам старика, который все знал и
на всех покрикивал.
-- ’ы мастеру никогда не перечь, -- говорил он торопЯсь и заметно
волнуЯсь. -- Њастер здесь всЈ, а ты -- ничего. Ћн всЈ может... Ћн партийный,
а ты что? Ѓлоха, да и блоха тебЯ больше. ’ы -- прах, тлЯ, ничто!... ‚от кто
ты!
‡аметив наш интерес к его словам, он вошел в азарт и стал поучать
подростка не щадЯ чести.
-- Џотому и запомни: ты один будешь всегда, во всем и перед всеми
виноват. Љ этому надо привыкнуть с первых дней. Љогда мастер обругает тебЯ,
накричит, прибьет напильником -- соглашайсЯ, не вздумай самолюбиЯ показать.
Ѓоже тебЯ упаси! ‘амолюбие здесь всему помеха. Ќапротив, если когда
обругает, скажи покорно: спасибо, мол, вам товарищ начальник, что обругали.
Њне каждое ваше матерное слово на пользу. ‚ы со мной построже, покруче...
ѓолос старика срывалсЯ, и удушливый кашель мешал ему говорить. ’еперь
он уже и не скрывал своего намерениЯ раскрыть перед нами произвол заводского
партийного начальства, {66} свое унижение и обиду, ища защиту, или простого
сочувствиЯ в нашем лице. ‡адыхаЯсь и поминутно откашливаЯсь, он продолжал:
-- …сли когда мастер разгорЯчитсЯ и по балде ударит -- стерпи, хотЯ
правила такого нет, чтоб рукам волю давать. Ќо после того, как прибьет, он
всегда добреет. ЃоитсЯ, значит! „ругой раз так допечет, что сам Я со слезами
прошу его: "Џобейте менЯ, товарищ начальник! Ѓейте! —то вы на менЯ, дурака
смотрите? €ли смелости у вас мало? Ѓейте, прошу вас!" Ђ уж ежели ударит, то
непременно смЯгчитсЯ...
ђастроганный своим смирением, старик обмЯк вдруг, привлек к себе
напуганного подмастерью, посмотрел на него с любовью и сказал, как отец
сыну:
-- џ тебЯ парень за то пожалел, что ты глупый, что ты все еще себЯ
человеком считаешь...

-- ‚ы его не слушайте, -- говорил парторг, ходивший за нами, как нЯнька
за малыми детьми. -- ‘тарик не в своем уме, от него всегда смута и
беспорЯдки в цеху.
Ћн привел нас в заводской клуб, где не было людей, смущавших нас на
каждом шагу. ‚се стены этой длинной и узкой комнаты с рыжими подтеками на
потолке, были покрыты свеже-выкрашенными лозунгами и плакатами, точно
обоЯми, и остро пахло малЯрной краской и скипидаром. Џо земле ползал чумазый
мальчуган с малЯрной кистью в руках. {67} Ћн скакал от одной буквы к другой,
на манер лЯгушки, и плотнаЯ бумага шевелилась под ним, как живаЯ.
-- —то ты делаешь здесь в такое раннее времЯ? -- поинтересовалсЯ Я.
Њальчуган оторвалсЯ на минуту от работы, приподнЯл обезьЯньи руки и
пропищал, как мышь:
-- “ нас лозунгов нехватает длЯ борьбы с летунами, а Я по культурной
части, так менЯ за это срочно мобилизовали и велели работать по ночам... --
сказавши это, он снова поскакал по буквам.
-- Ђ много летунов принЯто у вас против закона? -- обратилсЯ студент к
парторгу.
Џарторг не мог как следует понЯть чего нам надо. ќтот бездельник Явно
тЯготилсЯ нашим присутствием. Ћн был готов объЯвить "летуном" каждого
рабочего, только бы скорее выпровадить нас за ворота, снЯть намЯвшие его
ноги сапоги, растЯнутьсЯ на койке и задать храпу.
-- •орошо, хорошо...-- говорил он устало, с полным безразличием ко
всему. -- ‚от вам список ново-принЯтых. Љто из них "летун" -- сам чорт не
знает. Ќазывайте их "летунами", если вам так надо, а мне все равно. Њы
всЯкого принимаем, если только он с каторги не бежал. Ќам рабочие по зарез
нужны...
Џока он говорил, фоторепортер, не терЯЯ времени, оперировал в цеху,
снимаЯ какого-то рабочего.
-- Џрошу вас, не шевелитесь, -- любезно говорил фоторепортер, наводЯ
аппарат на выбранную жертву. €, щелкнув собачкой, он вежливо {68} благодарил
пострадавшего рабочего. „авно небритый, одетый в засаленный шевиотовый
пиджачек, которому сто лет, в очках овальной формы с жестЯной оправой, этот
рабочий, на самом деле, производил впечатление новичка -- он всего боЯлсЯ.
-- “ менЯ семьЯ, -- говорил он, весьма встревоженный. -- џ ради семьи,
ради детишек лучшего места искал. “ менЯ их трое. Ћни менЯ всегда у окошка
выглЯдывают. Ћни малые, несмышленные, всегда кушать просЯт. Ќе губите
напрасно...
Ќо его никто не слушал. џ видел, что радость, похожаЯ на безумие,
опьЯнЯла сопровождавших менЯ людей. —ему радовались они?
—ерез стеклЯные стены завода уже было видно мутное небо с гаснущими на
нем звездами. ‚идней становилась и безлюднаЯ улица, поЯвлЯлись злые дворники
с метлой, и поднЯтаЯ ими пыль неслась на нас. Љое-где выбегали из калиток
едва одетые полусонные женщины, снимаЯ с наружных ставень засов. „лЯ всех
начиналсЯ трудовой день. {69}

--------
„очь революции

ЂнЯ не отличалась красотой. Ќебольшого роста с птичьим лицом, которое
прикрывала она несоразмерно большими очками, небрежно одетаЯ и подстриженнаЯ
мужичком, она ступала широкими шагами матроса, никого вокруг себЯ не
замечаЯ. Њожет быть чувство ревности и обиды мешало ей сближатьсЯ с людьми и
вызывало в ней несправедливую вражду к красивым женщинам, которых называла
она "дурнушками", считаЯ, что они неспособны к умственному труду. Ќо в то же
времЯ, она была необычайно добра к людЯм, страдавшим какими-нибудь пороками,
умела приласкать неизлечимого пропойцу, больных, убогих, калек, находила и
навещала гулЯщих девок, прЯтала их у себЯ, когда им угрожала опасность
высылки, и горько жаловалась, что ее жалованиЯ не хватает чтобы хоть
сколько-нибудь облегчить участь этих несчастных людей. Њожно было подумать,
что она принадлежала к Ђрмии ‘пасениЯ, а не к партии большевиков.
ЂнЯ жила порывами, и ее увлечениЯ быстро менЯлись холодным чувством, а
любовь -- ненавистью. ‚ременами казалось, что характер этой тридцатилетней
женщины еще не определилсЯ. {70} Ћ замужестве она отзывалась с презрением,
называЯ брак крепостным правом, и уверЯла своих друзей, что замуж вышла из
любопытства. Ќо очень скоро, она оставила мужа не узнавши радости и не дав
ее ему. ЂнЯ не любила вспоминать свое детство, проведенное в
железно-дорожной будке стрелочника-отца, когда босаЯ бегала длЯ него по
снегу в кабак за водкой. ќто всЈ, что знали люди о ее прошлом. Љаждому, кто
хотел узнать больше о ее родителЯх, она отвечала с гордостью:
-- ЊенЯ родила советскаЯ власть. џ дочь революции...
Њежду тем, это была мЯтущаЯсЯ душа, живаЯ и неудовлетвореннаЯ,
отравленнаЯ партийной средой с ее ограниченными интересами, извращенными
понЯтиЯми и испорченными вкусами. € когда разгорелась внутрипартийнаЯ борьба
-- ЂнЯ оживилась. ќто было времЯ ее надежд.

‚ те тревожные дни, когда в каждом доме недосчитывали кого-нибудь из
близких или друзей, когда люди бесследно исчезали на улицах, и по ночам
врывались в жилые дома вооруженные люди с обысками и облавами; когда дурные
предчувствиЯ волновали каждого обывателЯ, и повсюду, где только живет
человек, можно было слышать об арестах, ссылках и расстрелах -- в эти
опасные длЯ жизни каждого советского гражданина дни, ЂнЯ торжествовала.
Ќикогда еще она не была {71} так весела, так снисходительна к людЯм, так
расточительна в своей любви ко всем. ’очно все лучшие свойства ее души,
разом вышли наружу, как весеннЯЯ вода из берегов. Ќо очень скоро ЂнЯ
внезапно исчезла, не стало ее, как будто никогда ее и не было среди нас, и
тогда не находилось достаточно смелого человека, который решилсЯ бы навести
о ней справку. Џрошло много времени, но никто в точности не знал, жива ли
она еще или уже мертва. …е начинали забывать, и только оставшаЯсЯ сиротой у
чужих людей ее трехлетнЯЯ дочь ‹ЯлЯ, времЯ от времени напоминала о ней.
„евочка всем жаловалась на злых людей, укравших у нее маму, и тогда ничем
нельзЯ было ее утешить; Я все еще вижу, как дрожат слезы в ее круглых
глазах.
‘ тех пор прошло более двух лет. Ќикому не приходило в голову, что ЂнЯ
еще жива, и говорили о ней всегда, как о покойнице. Љрошка ‹ЯлЯ тоже
привыкла уже к этой внушенной ей мысли и стала забывать свою "украденную
большевиками" мать. ЋкруженнаЯ заботой и любовью, она навсегда привЯзалась к
чужой женщине, не замечаЯ больше потери, что было печальным свидетельством
непрочности любви детей. Џовидимому бурные чувства, как и дурные болезни
передаютсЯ по наследству.

III

ќто было в ту пору весны, когда остатки почерневшего на дорогах снега
смывает дождь, и землЯ покрываетсЯ паром, как живым дыханием. Ѓыло приЯтно
сидеть впервые {72} при открытых окнах в тесной комнате моей сестры, котораЯ
угощала менЯ чаем с леденцами, оживлЯЯ в памЯти трогательные привычки нашей
разрушенной семьи. Ѓыло как-то особенно тихо и хорошо нам вместе, и мы не
заметили, как отворилась дверь и в комнату неслышно вошла ЂнЯ, напоминаЯ
привидение. ЏостаревшаЯ и почерневшаЯ от солнца, с грЯзным узелком в руках,
она была похожа на нищенку. …е лицо выражало мучительное страдание человека,
потерЯвшего последнюю надежду. Ћна бросила узелок у двери, присела к столу,
не отвечаЯ на приветствиЯ, и тихо заплакала, раздавленнаЯ горем.
-- Ћставьте менЯ, -- говорила она, когда мы спешили прийти ей на
помощь.
-- Ћставьте, -- повторила она, -- все равно Я этого не переживу...
џ понЯл, что Ђню ничем нельзЯ теперь утешить. Ћна потерЯла что-то самое
длЯ неЈ главное, ради чего вернулась из ссылки ценою непосильного унижениЯ,
может быть предательства, пожертвовав всем, что составлЯло цель ее жизни,
чтобы только снова соединитьсЯ со своим разлученным ребенком. Ќо девочка не
признала в ней своей матери. Њожет быть новые чувства вытеснили из сердца
ребенка воспоминаниЯ о прежней жизни, может быть и вовсе не помнила она
своего прошлого, или не могла поверить, что мертвые оживают. Ќо мать стала
ей чужой, каким-то препЯтствием в ее радостной, веселой жизни, и она жалобно
просила заступитьсЯ за нее, когда ЂнЯ пыталась приласкать ребенка, прижать
его к своей груди. {73}
‘ этого бремени ЂнЯ искала случаЯ умереть. ‡а ней следили, но она
ускользнула от наблюдениЯ, и притаившись в кладовой, набросила на себЯ
петлю. Љогда на шум, послышавшийсЯ из кладовой, мы подоспели к самоубийце,
ее маленькое тело вырывалось из петли, билось и вздрагивало в предсмертных
судорогах, как подрезаннаЯ у горла птица.
Ђню удалось спасти, но это не принесло ей счастьЯ. ЃольнаЯ, с
опустошенным сердцем, в котором больше не было желаний, она жаловалась на
людей:
-- ‚ы ошибаетесь, если допускаете мысль, что Я благодарна вам за свое
спасение. ‡ачем вы вмешиваетесь в мою жизнь? џ не верю больше, что люди
способны к состраданию. Љогда Я жадно хотела жить, мне каждый день угрожали
смертью. Ђ теперь, когда Я хочу умереть -- менЯ заставлЯют жить.
Ќе находЯ слов длЯ утешениЯ, Я повторЯл давно известные и ненужные
слова, уверЯЯ ее, что умереть никогда не поздно, что самоубийство ни у кого
не вызывает сочувствиЯ и не имеет никакого оправданиЯ, тем более длЯ нее,
никогда не жившей длЯ себЯ, а только длЯ других, и прочее.
-- ќто все пустые слова, -- прервала менЯ ЂнЯ, приходЯ в волнение. --
Њожно ли говорить об общественных интересах, о любви к человечеству,
находЯсь за решеткой! …сли бы вы знали, каким страданиЯм подвергают нас
следователи на допросах! -- и она закрыла лицо руками.
-- ќтим тупым людЯм не так нужна наша жизнь, как им нужна наша честь...
{74}
-- ђазве весь мир принадлежит этим тупым людЯм? -- возразил ей Я. --
Џоверьте мне, ещЈ можно найти на земле такие места, где есть закон и право.
Џри этих словах, ЂнЯ необычайно оживилась; она привстала на постели и
глаза ее загорелись вдруг.
-- џ хочу вас лучше понЯть, не скрывайте от менЯ...
-- ‡ачем вы допрашиваете менЯ, когда всЈ отлично понЯли?
-- „оверьтесь мне, -- говорила она все более возбужденно, как в бреду,
-- Я все равно скоро умру, но Я хочу, чтобы вы спаслись. ‘кажите откровенно,
не бойтесь, успокойте менЯ в мой предсмертный час. џ знаю, вы искали длЯ
менЯ слова утешениЯ, но таких слов нет. Ђ вот сейчас, само утешение пришло
ко мне. “тешьте менЯ, подтвердите словами, что вы решили бежать из этого
кромешного ада, из этого царства тьмы...
-- Њолчите! -- вскрикнул Я, испугавшись этих опасных слов, которых
никогда не решалсЯ произнести вслух. -- џ вам ничего не говорил об этом.
Ќо она не слушала менЯ, увлекаЯсь и пьЯнеЯ этой новой мыслью.
-- Ѓегите! -- шептала она воспаленными губами. -- ЉакаЯ счастливаЯ
мысль! ‚едь это подвиг! Џоймите, что честному человеку здесь делать больше
нечего. Њы разлагаемсЯ!

Ќочью, когда в общежитии утихала жизнь, Я уединЯлсЯ за работой в своей
квадратной {75} комнате, напоминавшей шкатулку. ‚ открытое окно проникало
черное неподвижное небо, в воздухе было душно, не шевелились листьЯ
деревьев, как будто вокруг менЯ остановилась жизнь. ‘онливое чувство
неслышно подкрадывалось ко мне, и Я повидимому легко поддалсЯ этому трудно
преодолимому соблазну; Я спал тревожно, с поникшей головой, как пассажир в
вагоне. ‚друг, чьЯ-то "заботливаЯ" рука встрЯхнула менЯ за плечо. џ не
испытал удовольствиЯ от этого прикосновениЯ, тем более, когда проснувшись
увидел перед собой хорошо вооруженного человека в "прославленной" форме
ЌЉ‚„. Њне казалось, что Я все еще сплю и хотелось скорее проснутьсЯ от этого
страшного сновидениЯ. Ќо все оказалось наоборот.
-- ‘ледуйте за мной, -- сказала форма, заикаЯсь и давЯсь словами, точно
костью.
џ увидел себЯ на Яву, и покорно поплелсЯ за ним, как овца, припоминаЯ в
это времЯ все, "в чем был и не был виноват" перед советской властью. ’ем
временем, человек в форме привел менЯ в комнату сестры, где было много
других в такой же форме, удивительно похожих друг на друга людей. “ двери
стоЯл неподвижно часовой, а среди комнаты, точно на плЯже Я увидел в ночном
белье Ђню и мою сестру. Њебель была сдвинута, шкафы раскрыты, постель
сброшена с кроватей на пол, и мне представилось, что нас грабЯт, и следует
звать на помощь.
-- ‚ам полагаетсЯ сидеть и молчать, -- сказал обращаЯсь ко мне заика, и
указал на стул. џ обратил внимание на его мЯсистое, откормленное лицо, на
котором не было видно {76} ни ресниц, ни бровей, никакой растительности.
Ќеподвижные синие глаза казались нарисованными и имели поразительное
сходство с плакатом.
Џока другие производили обыск, заика призывал Ђню к благоразумию. Ћн
советовал ей отказатьсЯ от безумных мыслей свергнуть советскую власть, и
убеждал ее помочь работе следственных органов, ничего не скрываЯ от них, как
от самой себЯ, и что сейчас она сама может решить свою судьбу.
-- —то же вы молчите? -- спросил он, не сводЯ с нее своих нарисованных
глаз.
ЂнЯ стоЯла неподвижно с плотно закрытыми губами, как оловЯннаЯ фигурка
на столе: ее можно было передвинуть или опрокинуть, но нельзЯ было заставить
ее заговорить.
-- ‚ы напрасно упираетесь, -- сказал заика, давЯсь словами. -- Ќам все
известно. Ќам известны не только нелегальные бумаги, которые храните вы в
своем портфеле, но и все ваши нелегальные мысли, которые вы храните в своей
голове.
ЂнЯ молчала.
’огда он обернулсЯ к двери и внезапно преобразилсЯ.
-- ‘трелок! -- закричал он другим голосом. -- ‡аставь заговорить эту
дрЯнь!
џ не успел заметить, как ЂнЯ рванулась к открытому окну, пытаЯсь
броситьсЯ вниз, но сильным ударом приклада стрелок отбросил ее от окна в мою
сторону; она повалилась на пол, и застонала. Њне стало страшно от мысли, что
Я не могу защитить ее, что Я должен "сидеть и молчать", когда на моих глазах
совершаетсЯ {77} преступление. џ должен смотреть безучастно, как сильные
бьют слабого, и как замкнутые гордостью губы женщины обливаютсЯ кровью.
џ старалсЯ не видеть, как солдаты одевали ее в поношенное синее платье,
точно покойника перед погребением; как натЯгивали ей на ноги чулки и,
взвалив ее на плечи, на манер убитого зверЯ, унесли навсегда из дому. {78}

--------
‚стреча с пустыней

‹ето было в самом разгаре, когда Я приехал в Ђшхабад. ‘ походной сумкой
за плечами, Я шел по этому воспаленному городу, построенному на песке и
окруженному песками Љара-Љума. Ќа юге подымались до небес отроги Љопет-„ага,
заслонЯвшие собой персидскую границу. Љак каждому советскому жителю, мне
было приЯтно и тревожно находитьсЯ в такой непосредственной близости с чужой
страной, о которой Я знал тогда не больше, чем о загробной жизни.
џ поселилсЯ в доме длЯ приезжих, где на большой веранде, ничем не
защищенной от солнца, комаров и ночных воров, были расставлены рЯдами голые
железные койки, нагревавшиесЯ за день настолько, что за ночь не успевали
остыть. Џосреди двора стоЯла водокачка, от которой не отходили голые люди,
страдавшие от жары; соблюдаЯ очередь, они осторожно подходили под кран,
вскрикивали от холодной струи и на минуту оживали.
-- ђаздевайтесь! -- закричал на менЯ человек в трусиках с красивым
лицом южанина. -- “ нас здесь одетым ходить стыдно, -- продолжал человек в
трусиках, приветливо улыбаЯсь, точно знал менЯ с детства. Ќедавно
демобилизованный из армии, он получил назначение заведывать этим пустым
домом, и был {79} вероЯтно вполне доволен своей службой. ќто было заметно по
его шутливой манере говорить с прибаутками, по его расположению к людЯм. Ћн
смотрел на свою работу, как на праздное занЯтие, и не скрывал этого ни от
кого.
џ охотно разделсЯ и стал под кран. ЏодземнаЯ вода обожгла менЯ холодом,
и Я стал зЯбнуть на солнцепеке.
-- Ќе пугайтесь, -- смеЯлсЯ заведующий домом, -- против холода у нас
есть верное средство, -- намекаЯ, должно быть, на спиртные напитки; он любил
выпить.
-- Ђ вот от жары никаких средств нет...
‚еселый и задорный его нрав казалось оживлЯл даже эту сожженную
ашхабадскую траву и хмурые деревьЯ, покрытые здесь вечной пылью.
Ћстынув под краном, в мокрых трусиках, с необсохшими телами, покрытыми
точно росой, мы пошли с ним договариватьсЯ о помещении.
-- ‚ыбирайте себе койку, котораЯ погорЯчей, -- смеЯлсЯ он, -- вот тебе
и все помещение... „орого не берем, за ночь полтиник, за день три рублЯ.
Ѓарахло свое неси ко мне на квартиру, чтобы не сперли. †инка у менЯ, баба
добраЯ, сердечнаЯ, она и тебЯ накормит борщем. Џо банке водки тоже найдетсЯ,
а потом разберемсЯ что к чему. Љстати, кто ты?
џ засмеЯлсЯ.
-- ‘ этого надо было начать.
-- ѓлупости, -- возразил он, -- не по паспорту узнаю Я человека, а по
его морде. ‚есь твой паспорт у тебЯ на лице... {80}
Џили мы с ним и закусывали, а жена его, на самом деле, очень
внимательнаЯ и любезнаЯ, все добавлЯла нам в тарелки, и от каждого его слова
смеЯлась, даже тогда, когда он ничего смешного не говорил.
ђазговорились мы о беглецах, которых, по его словам, много развелось в
последнее времЯ вдоль всей границы.
ЏьЯненький и добренький, он говорил с грустью:
-- ѓлупый наш народ! Ќу, скажи мне по совести, чего это они бегут
целыми толпами к персюкам? —его они там не видели? “ нас щи лаптем хлебают,
а там, говорЯт, суп руками пьют. Ќекультурный народ...
Ђ жена его смеетсЯ без причины, видимо, довольнаЯ им, и потому
радостнаЯ.
џ заинтересовалсЯ разговором, из которого легко можно было понЯть, что
охота за беглецами стала здесь своего рода промыслом, профессией, доходным
занЯтием. ’олько исключительнаЯ удача помогала настрадавшимсЯ людЯм
перемахнуть через горы, служившие большим соблазном длЯ взрослых и детей.
Џосмотрев на карту, покрытую ожогами большой пустыни, где бродило
теперь бесчисленное множество отрЯдов басмачей, совершавших набеги на
партийные и советские учреждениЯ, мне понравилась мысль пойти по следам
верблюдов и, обойдЯ горы, выйти на караванный путь.
’ак Я и сделал.
Ќа другой день Я уже сидел в вагоне, уносившем менЯ из Ђшхабада в
занесенный песками город ’еджен, служащий оазисом длЯ {81} караванов,
которые ходЯт по движущимсЯ пескам Љара-Љума. ‚ вагоне было тесно и душно.
‘о всех сторон менЯ теснили туркмены в ватных халатах, похожих на стеганные
одеЯла, в высоких бараньих шапках, придававших каждому вид разбойника. Ћдни
не выпускали изо рта длинные дымЯщиесЯ чубуки, мешавшие дышать, другие
поминутно сплевывали на пол зеленый табак, который держали под Языком до тех
пор, пока он не начинал разъедать кожу. Њолчаливые и равнодушные на вид, они
были опасны своей затаенной ненавистью, не знающей пощады. ќто были
скотоводы, у которых государство отобрало скотину, хлопкоробы, у которых
отобрали хлопок, шелководы, у которых отобрали шелк, хлеборобы, у которых
отобрали хлеб.

___

Ѓыл ранний утренний час, когда поезд остановилсЯ у платформы станции
’еджен. ‘разу за станционным зданием начиналсЯ поселок, построенный из глины
и сырого кирпича. Ќа базарной площади, среди заброшенных и развалившихсЯ
лавченок, похожих на конуры животных, сидели равнодушные туркмены и жевали,
как овцы, зеленый табак. ‚озле каждого из них дремал верблюд, нагруженный
двумЯ квадратными тюками пресованного хлопка. „ругие уже тЯнули веревкой за
ноздрю своих нагруженных верблюдов на заготовительный пункт.
ЊирнаЯ обстановка этого дремавшего городка внушала спокойное чувство,
сообщала {82} уверенность и окрылЯла менЯ надеждой. ЌельзЯ было поверить,
что гражданскаЯ война здесь в полном разгаре, что каждую минуту можно
ожидать набега басмачей, которых называли здесь "калтаманами", что эти мирно
жующие табак туркмены вдруг выхватЯт из под халатов ножи и начнут резать
прохожих, как баранов.
Ќо чем дальше Я шел по этим безлюдным кривым улочкам без тротуаров,
притаившаЯсЯ тишина начинала пугать менЯ. џ даже обрадовалсЯ, когда передо
мной вырос из под земли человек, перевЯзанный, как чемодан, ремнЯми, с лицом
точно замкнутым на ключ. Ћн попросил предъЯвить документы.
ЊенЯ повсюду выручал корреспондентский билет, производивший сильное
действие на служилый люд, особенно на всЯкого рода официальных лиц. Ћн
принЯл во мне горЯчее участие, проводил менЯ к закомуфлированному в
фруктовом саду зданию райсовета, и прощаЯсь посоветовал быть осторожным, не
поЯвлЯтьсЯ одному на улице днем, а тем более ночью.
“ входа менЯ окликнул невидимый часовой, как будто Я приближалсЯ к
пороховому складу. ‚нутри зданиЯ, как и снаружи чувствовалась тревога; Я
обратил внимание, что служащие вооружены, и сидЯт за письменными столами
насторожившись, как если бы они сидели в окопах, в ожидании вылазки. Њногие
из них были постоЯнными жителЯми этих мест, родились и выросли в ’уркестане,
и о ђоссии знали по наслышке; они живо интересовались каждым новым
человеком, приехавшим {83} из центра. „ругие были присланы сюда на работу по
партийной линии, или же из числа двадцатипЯти-тысЯчников. ќти держали себЯ
передо мной заносчиво, чтобы сколько-нибудь не унизитьсЯ, считали повидимому
оскорблением длЯ себЯ ответить на приветствие. "’оже, мол, орел нашелсЯ!",
-- должно-быть думали они про себЯ. €ли же: "мы сами с усами". ‚ глухих
местах люди особенно самолюбивы, не хотЯт чувствовать себЯ заброшенными.
Ѓолее всех смущались и, в то же времЯ, стремились говорить со мной сосланные
из центра областные, а не редко и республиканские партийные работники,
заподозренные в уклонах. €х зачислЯли в категорию неблагонадежных,
третировали, как арестантов, гонЯли на наиболее опасные позиции и, вообще,
не считали за людей. џ видел, как они горели желанием поговорить со мной и
не решались, не знаЯ, прислан ли Я, или выслан, и можно ли мне доверитьсЯ.
‚о всЯком случае, мой приезд всколыхнул болото, никто не мог скрыть интереса
ко мне.
‚скоре вернулсЯ с дежурства (все районные ответработники дежурили тогда
при штабе) председатель райсовета, в присутствии которого все затихали, не
смели иметь своего мнениЯ и желаниЯ. ќто был смуглый, с бархатными глазами,
весьма озабоченный человек. Џоздоровавшись со мной небрежно, он завел менЯ в
собачью конуру, которую называл кабинетом, и стал жаловатьсЯ на трудные
условиЯ работы, и что, фактически, приходитсЯ им вести здесь военные
действиЯ с очень коварным и изворотливым врагом и, в то же времЯ, нельзЯ
доверить ни своим, ни чужим. {84}
-- ‚едь мы живем на линии огнЯ, -- говорил он с доверчивой интимностью,
как равный с равным, как бы желаЯ этим дать мне понЯть, что "вы один только
менЯ понимаете..."
-- € в это опасное времЯ, -- продолжал он, -- ко мне присылают врагов
народа на перевоспитание. ѓоворЯ откровенно, разбойники-туркмены, и те
лучше. Ђ эти ведь ищут только случаЯ, чтобы смытьсЯ за границу, предать
интересы рабочего класса. Ќу, дайте нам только урожай собрать, тогда Я их!..
€ опЯть, он стал жаловатьсЯ на острую нужду в полевых рабочих, из-за
чего на колхозных полЯх гибнет не собранный хлопок, и просил менЯ прислать,
как можно скорее, на времЯ уборки, украинских кулаков, как будто Я был
рабовладельцем.

___

Џолучив особый пропуск на право посещениЯ пограничных колхозов, на
следующий день Я выступил чуть свет в поход. ‘перва Я решил побывать в
хлопковых колхозах, но боЯсь потерЯть напрасно времЯ, Я незаметно длЯ самого
себЯ стал уклонЯтьсЯ все больше и дальше на юг, пошел мимо огородов, где
зрели прославленные туркменские дыни, блестевшие, как медь на солнце.
Ћгороды постепенно стали переходить в голую пустыню, с мЯгким, остывшим за
ночь песком. Џоселок все уменьшалсЯ и, наконец, совершенно исчез из {85}
виду. Њеньше, чем через час Я уже встретилсЯ непосредственно с сугробами
больших барханов. Ћни двигались на менЯ, но движениЯ их не было видно. ‚сЯ
необозримаЯ пустынЯ была теперь открыта передо мной; она была покрыта этими
огромными вблизи, и весьма мелкими вдали валунами зыбучих песков,
напоминавших колышущуюсЯ воду океана. Ѓыло красиво и страшно, и страшное,
как всегда, влекло. ‘олнце, тем временем, разгоралось с поразительной
быстротой, и очень скоро Я обнаружил, что от этого всепожирающего огнЯ
никуда нельзЯ укрытьсЯ. “топаЯ в песке, Я все чаще останавливалсЯ, с трудом
вынимаЯ из сугробов ноги, и думаЯ в это времЯ не о песках, в которых можно
потонуть, а только о солнце, в котором вдруг увидел Я источник смерти, а не
жизни.
‚ воздухе было тихо, и только временами вылетали на разведку хищники,
высматриваЯ добычу; где-то недалеко смердела падаль. Џритаившись, Я
остановилсЯ, наблюдаЯ за полетом птиц. Ѓыстрый вертун-Ястреб, притворившись
мертвым, вдруг стремительно падал на добычу, и ухватив кусок, также
стремительно уносил его, преследуемый коршуном. …го движениЯ были ловки и
легки, расчитанные на удачу. џстреб показалсЯ мне легкомысленной птицей. Ќо
коршун действовал осмотрительно, с расчетом, работаЯ навернЯка; он,
например, долго держалсЯ на воздухе без движениЯ, очень внимательно
присматриваЯсь к падали с большой высоты, и убедившись, что опасности нет и
ошибитьсЯ нельзЯ, он только тогда набрасывалсЯ на жертву всем корпусом, не
складываЯ крыльев. џ обратил внимание, {86} что при всей своей силе, коршун
труслив, жаден, завистлив и быстро отступает перед опасностью. џ бы назвал
коршуна малодушной птицей. Ќо как только над коршуном поЯвлЯлсЯ
красавец-стервЯтник со своим смертоносным клювом, презирающий опасность, --
даже ищущий ее, -- коршун не сопротивлЯЯсь, почтительно отбегал в сторону,
уступаЯ место более сильному противнику, и с криком подымалсЯ на воздух.
ќтим криком он как бы говорил: "сдаюсь, не преследуй менЯ!.."
џ пошел по следам хищников посмотреть на жертву, заметив издали, как
стервЯтник потрошил ее. ‘о свойственным ему пренебрежением, он посмотрел на
менЯ умным и смелым глазом, и не спеша докончив свой кусок, быстро снЯлсЯ и
улетел. џ любовалсЯ им. ќта уверенность в своей силе, это презрение к
опасности делает стервЯтника сильнее, красивей и смелей.
‚скоре трупный запах остановил менЯ. ‚ нескольких шагах лежало большое
тело человека, уже частью сгнившее на солнце, частью съеденное и
растасканное хищниками. ЏреодолеваЯ отвращение к отравлЯвшему воздух
трупному запаху, Я все-же приблизилсЯ к нему насколько мог, чтобы лучше
рассмотреть сохранившиесЯ останки. Ќо по этим останкам нельзЯ было узнать
человека когда-то сильного, кому-то нужного, кого-то любившего и искавшего
счастьЯ на земле.
Џодавленный дурными предчувствиЯми, Я поспешил уйти от этого страшного
свидетельства нашей тленной жизни, оставлЯЯ хищникам доканчивать свою
работу. †ажда стала {87} мучить менЯ. џ хотел напитьсЯ из обжигавшей мне
руки флЯжки, но остатки выкипевшей в ней воды, оказались горЯчими, как
кипЯток. ЏламЯ охватывало менЯ теперь со всех сторон, как на костре, и
только обманчивые миражи, внезапно возникавшие и исчезавшие, помогали мне
идти, как мечта помогает жить. џ видел где-то близко тихие селениЯ, укрытые
тенистыми садами, и бежал навстречу этому обману. ‚се мучительней и труднее
было мне переносить жажду, котораЯ вызывала к жизни призрачные реки, и,
всегда обманутый, Я все-же бежал к ним, преодолеваЯ усталость. Ќо скоро силы
мои стали убывать. ‘лабый и всеми забытый, Я повалилсЯ в горЯчий песок и
стал тихо засыпать, как засыпают замерзающие в снегу. € тогда, отовсюду
потекла ко мне вода. џ увидел прозрачные источники и бьющие ключи со
студенной водой. Џередо мной открывались мечтательные озера, заросшие
камышем, и дикаЯ утка уносила трепещущую рыбу. џ заглЯдывал в колодцы,
наполненные до верху водой, и куда только ни обращалсЯ мой взглЯд -- повсюду
бежали веселые ручьи, превращаЯсь в реки, и уводили менЯ к морЯм и океанам.
’еперь уже всЯ землЯ была покрыта водой, и Я уже не шел, а плыл по этой
широкой воде, котораЯ накрывала менЯ с головой, как утопленника; Я шел ко
дну, и в то же времЯ начинал понимать, что умираю от жажды...

___

Ћт этого опасного сновидениЯ менЯ разбудили верблюды звоном своих
тЯжелых медных {88} колоколов. Џогонщики-туркмены, одетые тепло, как при
морозе, принуждали верблюдов садитьсЯ на горЯчий песок. Љаким сладостным,
успокаивающим и обновлЯющим показалсЯ мне тогда этот звон, напомнивший о
последней заутрене в Њироносецкой церкви перед тем, как ее снесли
большевики. ‚идение все еще продолжалось: "Ќе волхвы ли это на верблюдах
несут дары рожденному ‘пасителю?" -- с замирающим от восторга сердцем думал
Я, не умеЯ еще отличить мираж от правды.
’ем временем, туркмены заботливо хлопотали возле менЯ, обливали всего
менЯ из боченка водой, поили какими-то настоЯми трав, -- одни против
горЯчки, другие от столбнЯка, -- смазывали ожоги на лице и руках
простоквашей, и понесли менЯ на руках к верблюду. Љогда они привЯзывали менЯ
веревками к верблюжьему горбу, точно хлопковый тюк, Я не мог поверить, что
имею дело с разбойниками пустыни, рожденными с ножом в зубах, известными под
страшным названием "басмачи".
Ќе объЯснЯЯ направлениЯ, они медленно повезли менЯ к заходившему
солнцу.
-- Љарашо? -- спрашивает менЯ косоглазый старик с голым бабьим лицом,
раскрываЯ улыбкой голые десна.
-- ‘пасибо! -- отвечаю Я, и в то же времЯ хочу понЯть, куда это они
везут менЯ? ‚от пески переходЯт в огороды. Џотом потЯнулись заборы из глины,
за которыми стоЯт в пыли абрикосовые деревьЯ и шелковица. ‡десь "басмач"
останавливает верблюда, отвЯзывает с {89} его шеи звенЯщий колокол и
тревожно прислушиваетсЯ: далеко слышно, как кричит паровоз. Ћн осторожно
снимает менЯ с верблюда и указывает рукой на пыльную дорогу, котораЯ ведет к
станции ’еджен. € уже без будущего, с разрушенной надеждой Я возвращаюсь
домой "строить социализм". {90}

--------
‚ гостЯх у ’амерлана

Ќа вокзальной площади ‘амарканда полно людей. ‚се неподвижно и покорно
ожидают своей очереди на билет, как будто такой порЯдок заведен навсегда, и
иначе быть не может. Ћни привыкли, обжились на этой привокзальной площади, и
уже никто не спешит к поезду. “ всех развЯзаны узлы, раскрыты чемоданы,
разобраны и выставлены наружу домашние вещи со всЯким неприглЯдным хламом,
как на толкучке. ‡десь же на площади варЯт чай в жестЯных чайниках, пекут
лепешки на древесных углЯх, играют в карты или нарды, и несмотрЯ на пылающую
жару пьют водку стаканами. Ѓыстро пьЯнеЯ, они сразу засыпают мертвым сном.
ѓорЯчее солнце сжигает мысли и желаниЯ. Ќигде не видно бодрых,
жизнерадостных людей. Ќе слышно птиц, притаившихсЯ на голых ветках. ‚сех
клонит ко сну. ‚ ожидании извозчика, Я с трудом преодолеваю дремоту, стоЯ на
открытом месте.
-- ‹ошадь здесь дороже паровоза... -- произносит раздраженный пассажир,
приглашаЯ менЯ присесть среди дороги на его деревЯнный сундучек. {91}
-- „а, -- продолжает он, -- лошадь можно съесть, а машину нельзЯ .. .
Ќе знаю, шутит ли он или говорит правду, но извозчика все еще нет, как
будто, на самом деле, съели по дороге его лошадь. Ќе скоро показываетсЯ
из-за поворота разбитый экипаж, бегущий вприпрыжку, и на нем дремлет узбек,
завернутый в теплый стеганный халат. ’олпа шумно бросаетсЯ к нему, но не
многим удаетсЯ взЯть с боЯ место.
-- ‡ачем скандал? -- равнодушно говорит узбек, и обещает к вечеру всех
нас доставить в город.
Ќаконец, клЯча везет менЯ в красную чайхану, напоминающую снаружи
средневековую развалину. Ќесмело вхожу Я внутрь и сразу слепну. Ћт лежащих
на нарах одеЯл и верблюжьего войлока под ногами слышитсЯ удушливый запах
разложениЯ. Џривыкнув к темноте начинаю различать среди наваленных одеЯл и
подушек угрюмых узбеков со сверкающими глазами. Ћни сидЯт свернувшись и
видимо скучают.
‚ертлЯвый мальчуган, весь в струпьЯх, с красными больными глазами,
несет мне на подносе костер с дымом, из которого выглЯдывает обуглившийсЯ
глинЯный чайник с отбитым носом. Ѓедность делает людей подозрительными и
робкими. ѓлЯдЯ на них, Я тайком достаю из своего вещевого мешка кусочек
сахара и крадучись подношу его ко рту. Ќо добрые люди советуют мне быть
осторожней.
-- ‚ы здесь человек новый, -- говорит придвигаЯсь ко мне незнакомый
узбек в нарЯдном халате, одетом на голое тело. -- ђазве {92} можно
показывать сахар на людЯх, когда все здесь носЯт при себе острые ножи?
‘прЯчьте! -- настаивает он, проЯвлЯЯ какое-то странное волнение, точно Я
держал в руке не сахар, а слиток золота. € хитро усмехнувшись, он шепчет мне
на ухо, чтобы никто не услышал:
-- ‡а такой кусок сахара, и если прибавить к нему еще осьмушку чаЯ, вы
сможете здесь купить красивую жену...

“тром Я не нашел своего вещевого мешка и доброго узбека. ђадуЯсь, что
осталсЯ жив, Я незаметно выбралсЯ из красной чай-ханы и направилсЯ в более
оживленную часть города, где помещалсЯ узбекский университет и другие
культурные учреждениЯ столицы. ‡десь Я почувствовал себЯ в большей
безопасности, хотЯ в ‘амарканде нигде нельзЯ уберечьсЯ от воров.
‚ университете Я нашел одного только сторожа, -- было времЯ летних
каникул, -- который предложил мне поместитьсЯ в любой аудитории, если мне не
твердо будет спать на скамье.
-- Љ нам, другой раз, заходит переночевать один очень большой ученый,
профессор Џоливанов, без руки; этот и скамейки не спрашивает, спит у порога
на голом полу, точно бездомный пес...
-- ‚ы менЯ этой новостью очень обрадовали, -- воскликнул Я, оживлЯЯсь
и, тем самым, смущаЯ сторожа, не понимавшего причин моего восторга.
-- Ќе то менЯ обрадовало, конечно, -- разъЯснЯл Я сторожу, -- не то,
что профессор на голом полу спит, а то, что он объЯвилсЯ, что он, значит,
жив еще, что Я его увидеть смогу... {93}
-- Ћни живы, это верно, -- подтвердил сторож, -- только такой жизни не
всЯкий будет рад.
‘ тех пор, как профессора Џоливанова внезапно вывезли из ‹енинграда,
точно краденную вещь, все его забыли. Џо слухам, дошедшим до менЯ, он
находилсЯ в ссылке в ‘амарканде, без права передвижениЯ за пределы города,
но другие говорили, что его давно уже нет в живых. ‚ то времЯ Я не мог
привыкнуть к потере, опустошавшей область моих знаний культуры и Языков
‚остока -- точно засыпали колодец, и больше не откуда было мне напитьсЯ
живой воды.
-- ‚осток, -- говорил мне профессор, -- это колыбель культуры человека,
а ‡апад -- его могила.
Џрофессор Џоливанов был китайцем среди китайцев, индусом среди индусов,
арабом среди арабов, персом среди персов, и все одинаково считали его своим.
Ћн переносил менЯ далеко на ‚осток, где мы соприкасались с вечностью, как
будто жили мы прежде, как и теперь; прошлое длЯ нас никогда не умирало.
-- Њы живем прошлым, -- часто повторЯл профессор. -- Њы обкрадываем
предков, проедаем их наследство, и все, что мы творим, сотворено до нас.
‘тарую, забытую всеми мысль, мы выдаем за новую, мы приписываем себе то, что
нам не принадлежит...
€ он, как-то особенно живо представилсЯ мне.
-- ѓде Я могу найти профессора? {94}
‘торож не мог мне помочь, советуЯ, однако, искать его в старом городе.
-- ‚ старом городе, -- повторЯл он, -- только в старом городе, и там,
где больше нищих и калек.

III

ЏриближаЯсь к гробнице ’амерлана, мысли о прошлом, внушенные мне
профессором Џоливановым, возвращались снова ко мне. ѓробница помещалась
среди развалин потускневшей площади ђегистан, по соседству с древним
университетом-медрессе “луг-бека, с его обсерваторией, с мечетью беснующихсЯ
дервишей, носЯщей название ах-и-‡инде, -- со всею этой тысЯчелетней
культурой прошлого. ‚се было, как прежде, и даже те же нищие с медными
тарелками у ног выпрашивали милостыню, прославлЯЯ Ѓога.
ѓур-ќмир, -- так величали ’амерлана подданные его империи, -- давно уже
сгнил, гробница его пуста, и только надпись на могильной плите, высеченнаЯ
красивой арабской вЯзью, и гласЯщаЯ: "‚се государства мира не могут
удовлетворить менЯ, великого повелителЯ земли", -- эта надпись вызывает
сомнение в его смерти. „а, думаю Я, тиран все еще жив, все еще здесь, среди
нас, и своим ненасытным властолюбием угрожает жизни каждого.
Ќедалеко от гробницы стоит одетаЯ в мозаику башнЯ университета
Ѓиби-ханум. ќтой башни не было бы здесь, если бы не не было любви. ‚еликий
повелитель земли строил ее в подарок своей невольнице -- маленькой, кроткой,
покорной китаЯнке, котораЯ всЯ принадлежала {95} ему одному, и этого было
слишком мало; душой невольницы он овладеть не смог.
џ смотрел на эту красавицу-башню снизу вверх и сверху вниз, чтобы
узнать ее прошлое таким, каким оно было на самом деле. џ старалсЯ оживить
эти мертвые камни, которые могли бы рассказать мне о жизни рабов, носивших
на себе тЯжелые неотесанные камни, мрамор, кирпичи и глину, -- носили днем и
ночью, изо днЯ в день, из года в год, и прийдЯ в отчаЯние, дети проклинали
своих матерей за то, что они родили их. ‡авоеватель сгонЯл на постройку
башни самых сильных и самых умных, из ‘ирии, …гипта, ЉитаЯ, ’урции, и среди
них были русские пленные, взЯтые ’амерланом под Љазанью, забытые теперь
всеми и навсегда.
‘ тех пор ничего не изменилось. ‚се так же сгонЯют сюда ссыльных из
покоренных современными варварами стран …вропы и Ђзии.
"Џрофессор был прав", -- думал Я, сходЯ по обвалившимсЯ кирпичам
внутреннего хода башни. "Њы жили прежде, как и теперь. Џрошлое никогда не
умирает..."
Ђ снаружи, также, как в старину пели нищие, прославлЯЯ Ѓога. Ћни
выставлЯли напоказ свои Язвы, пороки, уродства, чтобы вызвать сострадание и
заработать на них свое дневное пропитание. € также, как в старину, голубаЯ
башнЯ Ѓиби-ханум, покрытаЯ всегда молодой мозаикой, отражала все краски
небес, изменчивые в этот предзакатный час. Ћна была хороша собой, ее можно
было любить, как живую. {96}

‚ыбравшись на свободу из толпы нищих, Я спрашивал каждого встречного о
профессоре Џоливанове. Ћн непременно должен быть где-то здесь, среди этих
развалин и мертвых кирпичей, но никак ни в новом городе. ‚стречные отсылали
менЯ в разные глухие улицы и переулки, заводившие менЯ в тупики, откуда
трудно бывает найти дорогу.
-- Њожет быть он жил при ’амерлане? -- замечают шутники. -- ’амерлан
тоже очень любил ученых, пока они были ему нужны, а потом их убивал...
ЋтдыхаЯ в чай-хане, Я спросил у оборвыша со струпьЯми на голове и с
бельмом на глазу, который вышел из темноты точно разбойник и поставил передо
мной чайник:
-- Џослушай, сюда не приходит ли к вам пить чай русский ученый, без
руки?
-- Ѓез руки? -- оживилсЯ "разбойник". -- ќтого бродЯгу вы можете легко
найти по запаху опиума. Ћн всюду, где только слышитсЯ эта вонь...
-- ђазве он курит опиум? -- возразил Я, сомневаЯсь.
-- Ћн не только курит, он его жрет. ‚аш ученый говорит, что у него
большое горе, и что от такой болезни лучше всего помогает опиум.
’огда Я пошел искать профессора "по запаху". {97}
‘разу за чай-ханой лежало свалочное место, куда слетались вороны
большими стаЯми. „альше, тЯнулсЯ низкий забор из глины, за которым прЯтались
абрикосовые деревьЯ, совсем голые, без фруктов и без листьев. „альше, видны
были жилые дома, похожие на могилы мусульман, с плоскими крышами, поросшими
травой. ’ам всегда темно, тесно и грЯзно, как в сырой земле, и живые гниют в
этих домах, как мертвые.
"Њожет быть здесь Я найду профессора? -- ободрЯл Я себЯ, знаЯ, что он
бедствует.
’ем временем, какие-то босые люди, одетые в лохмотьЯ, с лицами
мучеников, обгонЯли менЯ. ѓде-то близко плакали, как дети, привЯзанные к
деревьЯм ослы. ‘реди деревьев и ослов копошились люди; они сидели вокруг
небольшого огнЯ, как заговорщики. ‘олнце еще стоЯло высоко и огонь костра
слабо светилсЯ.
‘ дурными предчувствиЯми Я приближалсЯ к притаившимсЯ у костра людЯм,
которые курили опиум из одной трубки, ходившей из рук в руки. Ѓережно и
любовно, они накладывали в трубку жаркие огоньки из костра, и жадно
припадали к ней губами.
ЊенЯ пригласили к костру и стали выпытывать: откуда Я, как попал в эти
места и что мне надо? џ им во всем призналсЯ, и мне поверили. ’огда старый
узбек, похожий на обгоревшее дерево, открыл пустой рот, посмотрел потухшими
глазами на солнце и сказал с усилием:
-- ‚ы подождите, он скоро будет... --- и потЯнулсЯ к трубке. {98}
-- ’олько не обижайте нас, -- прибавил он погодЯ, все еще сомневаЯсь в
чем-то. -- ЌельзЯ говорить человеку плохо о том, что любит он больше
жизни...
Ќедалеко лежал мертвый баран со снЯтой шкурой, и девочка лет девЯти
стоЯла над ним с ножом. Ћна легко справлЯлась с животным, вырезываЯ из его
теплого еще тела куски окровавленного мЯса, и тут же клала их на огонь. ‚се
с жадностью набрасывались на мЯсо, в котором запеклась кровь, и разрывали
его черными зубами.
„алеко в горах умирало солнце, и очень скоро всех нас поглотила
темнота. € тогда слышнее становилсЯ всЯкий шорох и звук, пропадавшие при
свете.
-- Њардум (люди)!... -- послышалсЯ из темноты голос, как будто
призывавший на помощь. ‚се зашевелились, уступаЯ место гостю.
’еперь Я узнал его, хотЯ был он выбрит, как каторжник, стал меньше
ростом, одет в рубашку с чужого плеча, и босой. Џустой рукав не был
заправлен в штаны за поЯс, и его относило ветром, когда профессор, услышав
сладковатый запах опиума, некрасиво побежал ему навстречу.
-- „айте место учителю, дайте место... -- повторЯли один за другим
сонные люди.
Ћн застенчиво сел к огню, приласкал каждого добрым словом, и жадно
припал губами к дымЯщейсЯ трубке. ѓлаза его блуждали в это времЯ, не то
просЯ, не то боЯсь чего-то, как будто был он перед всеми виноват. Њне {99}
было стыдно и неловко быть свидетелем чужой тайны, и Я хотел незамеченным
уйти от этого костра, исчезнуть, забыть все увиденное, не знать его. Ќо было
поздно. Ѓлуждающий взглЯд профессора остановилсЯ на мне, он узнал менЯ. џ
был пойман им с поличным, как вор, и мне показалось, что теперь не он, а Я
навсегда пригвожден к позорному столбу. Ћн не отпускал менЯ своим укорЯющим
взглЯдом, уничтожавшим менЯ, и, медленно отнимаЯ от губ трубку, сказал
строго, как бывало на экзамене:
-- Џочему вы здесь? -- и горько усмехнувшись, добавил: -- џ знаю,
почему вы здесь. ‚ы пришли посмотреть на менЯ, как смотрЯт молодые люди на
падшую женщину.
џ молчал пристыженный.
-- —то-же вы не смотрите! -- закричал он, выронив из рук трубку. --
‘мотрите на менЯ, любуйтесь! ‚едь Я сейчас голый перед вами, почему не
смеетесь надо мной? Ќо мне теперь все равно. џ ссыльный. ‘лышите,
ссыльный!.. —его же вам еще от менЯ надо? -- и дрожащей рукой, он снова
потЯнулсЯ к трубке.
‚се старались ему угодить, подкладывали коричневые лепешки опиума в
гаснущую трубку, раздували ее огнем, и предлагали ему горЯчие куски
запекшегосЯ мЯса.
ЋтстранЯЯ рукой мЯсо, профессор снова обратилсЯ ко мне: {100}
-- Џомните, Я учил вас вечному, но его уже больше нет. Љ чорту прошлое!
Љ чорту будущее! Ќичего не было и ничего не будет. …сть только настоЯщее.
…сть только то, что есть. џ курю эту отраву потому, что она дает мне
иллюзию. Џонимаете? €ллюзию! ‹учшее, что Я нашел на земле, это -- иллюзиЯ.
Њне больше ничего не надо. Ћставьте менЯ!.. -- со стоном прокричал
профессор, и в его потускневших глазах были видны слезы. {101}

--------
‚олки

ќтот приднепровский городок еще не лишилсЯ своего былого очарованиЯ.
’акже, как и прежде продолжали жить здесь запущенные сады, переименованные
большевиками в "парки культуры и отдыха". ’акже, как и прежде светило над
ними солнце, и птицы пели в них, как в старину. ‡а каждым деревом, в
примЯтой траве на мостовой, за ставнЯми постаревших домов прЯталась тихаЯ
провинциальнаЯ жизнь. Ќо теперь, она стала еще тише -- она притихла,
притаилась и замерла. “тром еще шумЯт люди, бегущие на пристань, к
пригородным поездам, к троллейбусам, легко вступаЯ в ссору и даже драку у
каждой остановки.
Љ восьми утра на улицах уже нельзЯ встретить людей. Џусто в это времЯ и
в жилых домах, почти всегда закрытых на замок; в городском саду не играют
дети, у кооперативных лавок не видно очередей, которые выстраиваютсЯ вдоль
улиц только после четырех часов днЯ, когда рабочие и служащие возвращаютсЯ с
работы. Ќо днем, даже в пивных не слышно пьЯных голосов. ‚ такое времЯ Я
возвращалсЯ на станцию —еркассы, оставлЯЯ навсегда этот милый, запущенный и
заброшенный городок, напоминавший что-то из далекого прошлого. Ќо после
нездоровой тишины вымершего {102} на день города, приЯтно было снова
встретитьсЯ на вокзале с живой толпой. …е бестолковаЯ суета, неумолкающий ни
на минуту говор и шум, напрасные споры -- все это вызывало теперь у менЯ
радостное чувство. џ жадно прислушивалсЯ ко всЯким разговорам этих простых
деревенских людей, от которых часто узнаешь правду.
‚ то времЯ, всех волновали странные событиЯ, о чем громко не принЯто
было говорить: в селах, на улицах рабочих поселков и даже в городах бродили
на свободе и в большом количестве волки; они наносили такой большой ущерб
хозЯйству, не редко угрожаЯ жизни людей, что власти организовали борьбу со
зверем, обещали награду от пЯтидесЯти до ста рублей за каждого убитого
волка. ‚се горЯчо обсуждали, как лучше травить волка, рассказывали правду, а
чаще неправду о своих личных встречах со зверем среди бела днЯ, и о том, как
зверь, встретившись со смелостью, постыдно бежит.
“ буфета третьего класса Я встретил группу мужиков, сидевших за голым
столом и пивших чай из жестЯного чайника на общие деньги. Ћни внимательно и
тревожно слушали разговор очевидцев, мирно беседовавших у краЯ стола,
возбуждаЯ всеобщий интерес. Ћдин из них был с усталым лицом потрепанного
жизнью человека, давно не бритый, давно не чесанный, с деревЯнной ногой,
подвЯзанной ремнЯми. „ругой -- с открытым рЯбым лицом отличалсЯ от своего
собеседника не одними только годами, но и характером. …му было, может быть,
не многим больше двадцати лет, и он смотрел еще весело и беспечно на {103}
всЯкую заботу. Џри каждом слове, он подмигивал почему-то одним глазом, как
бы стараЯсь дать понЯть, что он знает о чем-то больше других, и при этом
скалил без причины зубы.
џ прислушалсЯ к их разговору и заинтересовалсЯ.
-- ‘ам видел, -- говорил калека, осторожно прихлебываЯ горЯчий чай из
глубокого блюдца. -- Џоверишь ли, целаЯ свора с малышами в зубах, точно не
зверь-бродЯга, а наш мужик-переселенец. ли это они через огороды, потом
свернули на проселочную дорогу, и прЯмо на село...
Џомолчав немного, он повторил снова:
-- ‘ам видел, -- и опЯть задумалсЯ.
-- Ќе ты первый их видел, -- подтвердил рЯбой. -- ’еперь всюду тут
только и разговоров, что о звере. „нем, черти, по дворам ходЯт, людей
пугают. •орошо, что на селе теперь скотины мало осталось, жрать ему на селе,
все равно, нечего...
-- Ћн не за скотиной ходит, -- возразил калека, значительно посмотрев
на рЯбого, как будто открываЯ тайну. -- Ћн теперь на человека идет! Џрошлой
ночью, по соседству с нашим двором было, зверь бабу зарезал, а корову в
хлеву живой оставил. Ѓаба была с брюхом, так он ей брюхо распорол, дите
вынул и унес...
-- ‚от разбойник! -- закричал рЯбой, и возмутилсЯ. -- ‚ласти чего за
порЯдком не смотрЯт?
-- ‚ласти? -- осторожно произнес калека, и осмотрелсЯ. -- Ќаш
председатель на собрании объЯвил, что волков кулаки выдумали, и {104} сами
они приманывают зверЯ к селу дохлЯтиной, чтоб колхозам вредить.
-- ќто все политика... -- отвечал рЯбой показываЯ зубы и подмигиваЯ
глазом. -- ‚сЈ они теперь политикой закрывают... Ќа зверЯ надо с ружьем
идти, надо на него облавой, загонЯть его надо, а еще лучше -- с пулеметом:
поставить пулемет на дороге, да по зверю. Ћн пули всего больше боитсЯ...
-- —то пулемет! -- возразил снова калека, и отвернулсЯ. -- ’ы о другом
подумай: чего это зверь на человека открыто идет? ѓоворЯт, с голоду зверь
осмелел, жрать ему нечего. Ђ Я тебе прЯмо скажу: зверь беду нашу почуЯл --
он, подлец, чутьем живет. Ћн теперь в силу человека не верит, теперь зверю
все можно...
€ задумавшись, прибавил:
-- ќто, брат, к плохому примета...

___

€, на самом деле, все переменилось теперь на нашей земле, и зверь
одолевал человека. Ћн был повсюду и везде -- в городах и в селах, в домах и
в избах, на проезжих дорогах и на всЯкой тропе. ‘трах делал людей робкими и
слабыми, и зверь смелел. †адный и раздраженный против людей, он всюду искал
своими воспаленными глазами человека, чтобы погубить его.
‚олк не укрывалсЯ теперь в лесу, не собиралсЯ длЯ разбоЯ в свору, а
выходил в одиночку на открытое место, и прислушивалсЯ -- где еще дышит
человек? Ћжесточенное сердце {105} зверЯ легко угадывает слабых. Ќо матЈрые
не сразу приступают к делу; они подолгу ждут верного случаЯ и нападают на
жертву, никогда не сомневаЯсь в успехе. Ѓыстро, не даваЯ опомнитьсЯ, они
сильными лапами опрокидывали человека навзничь, брали его за глотку, и
припав к жиле черными зубами, напивались горЯчей человеческой кровью. Ќо
никогда не могли они утолить своей жажды.
Џрибылые и переЯрки не имели терпениЯ и выдержки матЈрых, они по
собачьи лезли в драку, озлоблЯЯсь и ослабеваЯ раньше времени. ‚олнуЯсь от
нетерпениЯ, они не умели сразу найти жилу, прокусываЯ горло, и искалечив
напрасно человека, уходили посрамленные, с лапами в крови.
Ќа селе происходила в то времЯ большаЯ паника и смЯтение. ‡верь
отовсюду теснил мужика, брал его за глотку, напиваЯсь до пьЯна кровью
человека. ‘пасаЯсь от зверЯ, живые бросали мертвых, и уходили из родных мест
не знаЯ куда. Ћдни лишь бабы-кликуши оставались на селе. Ћни собирались в
толпы и выли, со слезами выпрашиваЯ у зверЯ милосердиЯ. ‚олк уходил тогда из
села, чтобы ночью вернутьсЯ снова и дорезать бабью глотку.
ЏьЯный кровью, зверь никого не щадил, и никому не давал ответа. {106}

--------
Џобег

Џока мы шли в облаках, еще можно было увидеть землю и не сбитьсЯ с
пути. Ќо облака сгущались, темнели и, встретившись, начинали сварливо
грохотать, раздраженные друг против друга, как недобрые соседи. Џотом пришла
большаЯ, тЯжелаЯ, чернаЯ туча, и зацепилась за хребет. Њелкие облака
заволновались, и не успев загрохотать, пропадали бесследно. „ругие
собирались вместе, и тогда удар грома был сильней и продолжительней. Ќо
большаЯ туча поглощала всех их без труда, убиваЯ каждую молнией на месте.
Ћна все росла, тучнела, отовсюду поджигаЯ небо, грохоча всем своим черным
нутром, и угрожаЯ всем. ЏресыщеннаЯ, она уже была не страшна, она больше не
могла удержатьсЯ на небе, и скоро повалилась на землю проливным дождем.
Ќеподвижные горы, казалось, зашевелились вдруг, и всЯ окрестность пошла на
дно. ‘пасаЯсь от воды, мы взбирались на самую последнюю высоту, чтобы
удержатьсЯ на поверхности, не быть снесенными еЈ стремительными потоками.
‡астигнутые врасплох разбушевавшейсЯ стихией, мы вдруг понЯли, что
надеЯтьсЯ нам не на кого, что мы предоставлены самим себе, {107} располагаЯ
только скудным опытом, слабыми силами, крошками знаний и понЯтиЯми, данными
нам Ѓогом. Џрисутствие самого Ѓога мы еще не замечали тогда возле себЯ, и
потому чувствовали себЯ осиротевшими, одинокими. Ќо, как всегда при
опасности, откуда-то поЯвлЯютсЯ дремавшие силы, и необычайнаЯ энергиЯ,
которой не было раньше и не будет уже потом, помогает преодолевать любые
препЯтствиЯ.
Ћбливаемые дождем, мы все-же удержались на скале, где уже можно было
утвердитьсЯ ногами. Ќа минуту приходит успокоение, и то, что казалось
страшным, как будто никогда не существовало. Њне хорошо, даже весело, и
радуЯсь неизвестно чему, Я думаю в тоже времЯ о замечательном свойстве
человеческой памЯти быстро забывать опасность, когда проходит она бесследно.
’олько страданиЯ и горе, повидимому, остаютсЯ с человеком навсегда. Ђ жена
думала о своем: —то-то сейчас происходит дома? ‘естра наверно еще спит, а
может-быть только нежитсЯ в постели -- утром еЈ всегда разбирает лень...
Њать хлопочет с примусом, она торопитсЯ на "Љанатку", эту проклЯтую Ѓогом
канатную фабрику, чтобы вить веревки ради пайка. ‚сю ночь она страдала от
мигрени: теперь боль утихла, но осталсЯ какой-то ноющий след в висках и в
затылке, и слабость во всем... ЃеднаЯ мама!" -- и ей хочетсЯ плакать.
Љ рассвету, скалы снова обнажились, снова небо примирилось с землей, и
на всем заиграло солнце. Ѓосые, продрогшие и промокшие насквозь, мы были
похожи на водЯных, которыми {108} пугают детей. Ћтовсюду бежала на нас вода.
‘ осторожностью отыскиваЯ выступавшие из воды камни, мы медленно переступали
бурные потоки, пробираЯсь по склонам гор к видневшейсЯ вдали долине. ‘очные
луга, напоенные водой, дышали здоровьем и молодой свежестью. ‘коро мы
встретились с коровами, жадно щипавшими изумрудную траву. Џотом показалось
большое стадо тонкорунных овец, сбившихсЯ в кучу и теснившихсЯ друг к другу;
они пугливо бежали от нас, точно так же, как и мы бежали от человека.
Ћжиревшие и обленившиесЯ собаки вдруг бросились на нас, оберегаЯ стадо. Ђ в
небольшой тени сидел притаившись пастух в длинной персидской поддевке и в
шапке, натЯнутой на голову, как чулок. Ћн беззаботно перебирал четки, и
жевал со скуки жареный горох. Ћн был спокоен, ленив, и ни о чем не думал,
точно все в жизни было устроено именно так, как он того хотел. “видев нас,
он смутилсЯ и оробел -- мы помешали его спокойствию. ќтот наивный малый,
склонный к суевериЯм и предрассудкам, мог принЯть нас за привидение, за
какую-то нечистую силу, котораЯ мешает правоверным мусульманам жить
праведной жизнью. Ћн боЯлсЯ русских, у которых нет теперь Ѓога, -- как
говорили все соседи в его деревне, -- и которые поклонЯютсЯ теперь сатане.
-- Ќе всЈ правда в твоих словах, -- возражал Я, стараЯсь убедить его в
том, что мы тоже люди и происходим от людей. Ћбщий Язык незаметно сблизил
нас, и пастуху видимо стало нас жалко. Ћн отогнал собак, жаждавших
растерзать нас, чтобы доказать ревностную службу своему хозЯину, и
устыдившись {109} должно-быть своего равнодушиЯ к несчастью людей, стал
угощать нас жареным горохом.
-- Љушайте... -- говорил он добреЯ и посоветовал нам пойти вдоль левого
берега небольшой реки, спадавшей с гор, котораЯ приведет нас к черной
палатке ђамазана, сына его дЯди, женатого на племЯнице брата его отца.
Џовидимому, он очень гордилсЯ своим родством с ђамазаном, и давал знать об
этом при каждом удобном случае.
Њы пошли по его совету искать заветную палатку ђамазана, но не пройдЯ и
ста шагов, вдруг услышали позади себЯ взволнованный голос пастуха,
догонЯвшего нас.
-- ‘тойте! -- кричал он таким голосом, точно мы перед ним в чем-то
провинились.
-- ‡ачем не сказали, что у вас нет хлеба?
Ћн присел на камень, развернул пестрый платок из домотканного шелка, на
котором были изображены наложницы, танцующие в раю, и подал нам пресную
лепешку в мелких ожогах, напоминавшую шкуру зверЯ.
-- ќто вам на дорогу, а Я обойдусь... -- сказал он смущаЯсь, и вернулсЯ
к своим овцам.

“же издали мы заметили посланную нам Ѓогом палатку пастухов. Ћна всЯ
дымилась, как будто внутри ее разгоралсЯ большой пожар. „ым валил из всех
отверстий и низко стелилсЯ по земле, подбираЯсь к нам. Њы бросились на
помощь, когда навстречу нам вылетели изнутри полуголые дети, как цыплЯта,
{110} ослепшие от дыма. Ћни были настолько веселы и так хорошо резвились на
солнце, что мысль о несчастьи рассеЯлась быстрее дыма.
-- —то там у вас?
-- ’ам? -- недоумевали дети.
-- ’ам женщины готовЯт чай мужчинам, -- ответили они равнодушно,
протираЯ пальцами продымленные глаза.
‚ это времЯ, из палатки вышел большого роста курд с подстриженными
усами и в модной шапке "пехлеви", с козырьком. Ћн накричал на мелюзгу, и
обратилсЯ к нам.
-- ‚ы откуда? -- спросил курд, внимательно посмотрев на нас большими
черными глазами со вспутанными ресницами.
ќто был спокойный и степенный хозЯин небольшого стада овец, которые
паслись в горах.
Ћсмотрев нас с головы до ног, он как-то разом все понЯл, и не ожидаЯ
ответа, с несвойственной его натуре живостью, завел нас внутрь палатки,
наполненной до верху едким дымом. ‚ этом дыму мы едва различали одни лишь
силуэты женщин в Ярких шароварах, с блестЯщим и звенЯщим украшением на груди
и на руках. Ћни готовили чай, разжигаЯ большой костер из промокших за ночь
на дворе дров, подвешиваЯ к огню каменный котелок с водой. Љурд разогнал
детвору и приказал женщинам согреть длЯ нас чай на углЯх, в виде исключениЯ.
Ћдна из женщин, прикрываЯсь ситцевым покрывалом, побежала к речке, и очень
скоро вернулась с жестЯным бидоном из-под керосина, наполненным до верху
водой.
‚ода быстро вскипала на горЯчих углЯх, и мы жадно пили, не даваЯ
настоЯтьсЯ чаю, развлекаЯ {111} должно-быть всех присутствующих своей
жадностью. —ай и сахар составлЯют источник утонченного наслаждениЯ длЯ этих
людей. Ћни пьют медленно, из маленьких стаканчиков, напоминающих рюмки,
настаиваЯ его до черна, с плавающей сухой чаинкой на поверхности, сладким,
как сироп по утрам, и в прикуску вечером. Ћни обставлЯют обрЯд чаепитиЯ
такой трогательной заботой, любовью и вниманием, как это делают только
наркоманы-опиенисты, приступаЯ к курению опиума. ђюмка чаЯ длЯ перса
означает много больше, чем рюмка водки длЯ нас, или стакан вина длЯ
итальЯнца. ‹егко понЯть, какими невежественными дикарЯми показались мы
гостеприимным курдам, когда мы просили наливать нам чай в жестЯные кружки,
из которых поЯт овец.
Џовидимому, жадность, как и обжорство, уродует человека, делает его
некрасивым и смешным. ѓлЯдЯ на нашу жадность, женщины и ребЯтишки
разразились веселым, заразительным смехом; они, видно, долго боролись с
собой, но прорвавшийсЯ смех уже ни чем нельзЯ было остановить. ђамазан
запретил им смеЯтьсЯ -- все подчинились ему беспрекословно.
-- ‘тыдно смеЯтьсЯ над несчастьем людей, -- сказал ђамазан строго.
-- ђусские живут теперь в проголодь, у них ничего нет... ‚се, что у них
есть, принадлежит не им, а государству. Ћвцы, например. ‚се овцы принадлежат
государству, коровы тоже... Њалым детЯм, и тем молока не дают вволю, а если
дитЯ плачет, просит еще молока -- ему уже не дают. ’акой закон! Ђ {112} если
на праздник Ѓайрам кто-нибудь зарежет барана, такого могут заточить в
тюрьму...
†енщины совсем примолкли, слушаЯ его притаив дыхание, и слепо верЯ
каждому его слову. Ќа их лицах поЯвилось сострадание и, вздыхаЯ, они снова
наливали нам чай, развЯзывали узелки с последними запасами хлеба на неделю,
и упрашивали нас есть.
Ћднако, пора было нам отправлЯтьсЯ в дальнейший путь, подальше от
опасной границы, вглубь страны. ђамазан не сводил с нас своих умных,
озабоченных глаз, должно-быть думаЯ: "‚от двое молодых, может быть только
что поженившихсЯ людей; они хотЯт жить и радоватьсЯ, а за ними гонЯтсЯ по
пЯтам, чтобы отнЯть у них жизнь и радость". € он, видимо, хотел помочь нам.
ќто желание было так сильно в нем, что он не пожалел бы всего своего стада,
только бы спасти нас.
-- Ѓрат мой, -- сказал он по-персидски, отзываЯ менЯ в сторону. --
Љурды злы, они разбойники, и они не любЯт "неверных". Ќо если курд полюбит
человека, то он будет ему братом. ‚от Я полюбил вас. Ћтныне мой дом будет
вашим домом. €дите по-над речкой, пока не встретите первое село -- там
каждый младенец знает ђамазана. ‚ы легко найдете мой дом, и скажите, что Я
прислал вас, и вас примут, как брата. €дите, не терЯйте времени. Љ вечеру вы
наверно доберетесь до села, если захочет Ѓог...
‘олнце стоЯло уже высоко и было жарко. Њы шли по-над речкой, обгонЯвшей
нас, встречаЯ на пути одних лишь прожорливых коров и овец, пожиравших траву,
и нищие птицы {113} опускались на землю за подаЯнием. Ћни были веселы,
радостны и беспечны.

III

Џерсидское село бывает трудно отличить от персидского города. Њожет
быть в селе больше фруктовых деревьев, и из каждого двора несетсЯ запах
навоза и жалобный вопль осла. Ѓазары в селе тоже меньше, беднее и грЯзнее.
Ќа улицах села реже можно встретить прохожего, а тем более женщин, которые
ходЯт в гости к соседкам не по улицам, а по крышам -- переступаЯ с крыши на
крышу. ‡а длинными и унылыми глинЯными заборами прЯчутсЯ такие же глинЯные
дома с плоскими крышами, с глубокими погребами и с антресолЯми, с бассейнами
посреди двора, в которых часто тонут малые дети. „ом перса наглухо закрыт
длЯ посторонних. ‚нутрь дома могут проникнуть только близкие родственники,
дети и воры.
„ом ђамазана мы нашли по резьбе на деревЯнных воротах -- она была
похожа на тонкую вЯзь с рисунком ковра. Њы постучали медным молоточком,
подвешенным к раскрытой пасти медного льва. Џослышались женские голоса,
очень оживленные, точно обрадовавшиесЯ чему-то.
-- —ужой или свой? -- спросил, наконец, очень приЯтный грудной женский
голос, все еще не открываЯ ворот.
џ сказал по-персидски, как выучил менЯ ђамазан:
-- Њой брат ђамазан велел мне с женой остановитьсЯ на ночь в его доме.
-- Ћчень хорошо, очень хорошо... -- поспешно ответила женщина, снимаЯ с
ворот деревЯнную {114} перекладину. ‚нутри было много людей, все больше
женщины и дети. "Љак много здесь во всех домах женщин, -- подумал Я, -- а на
улицах их совсем не видно".
Љогда ворота открылись, все разбежались, оставив нас одних. ЏогодЯ
вышел к нам мальчик лет девЯти, одетый, как взрослые, в пиджачную пару.
‚ежливо поклонившись, он увел мою жену к женщинам, а менЯ оставил в пустой
комнате, покрытой дорогими коврами, и с глубокими нишами во всех стенах.
Џринесли стеганное одеЯло и несколько пестрых подушек, и пригласили менЯ
сесть на них, снЯвши предварительно обувь. ‘коро комната стала наполнЯтьсЯ
родственниками ђамазана в том числе пожилыми женщинами с плотно закрытыми
покрывалом лицами. ‚ернулась с ними и моЯ жена, весьма смущеннаЯ; ее
рассматривали курдЯнки со всех сторон, как на примерке, и задавали ей
всевозможные нескромные вопросы, от которых могла бы покраснеть даже
Љлеопатра.
‚ этот вечер в доме ђамазана зажгли все лампы, стоЯвшие много лет в
нишах без употреблениЯ, длЯ красоты. Ќа полу раскладывали скатерть с
узорами, приготавливаЯсь к ужину. Ѓыло слышно, как за стеной плакал, как
ребенок, молодой барашек, у которого отнимали жизнь, чтобы угостить нас
жирным пилавом с жареным кебабом.
Ѓыло совсем темно, когда вернулсЯ домой сам ђамазан. †енщины встречали
его с почетом, называли господином, предупреждали все его желаниЯ, и не
смели ослушатьсЯ. ќто были большей частью родственницы его жены, его мать,
сестры, может быть дочери. ‚се обступили {115} его, забрасывали вопросами,
перебиваЯ друг друга, так что он не успевал отвечать всем. ќто было похоже
на праздник; с нашим приходом, повидимому, всколыхнулась их замершаЯ жизнь.
Џо их лицам можно было легко угадать, что они благодарны нам за то, что
своим побегом развлекли их. Њежду тем, ђамазан строго предупреждал женщин,
чтобы держали Языки за зубами, и никого из соседей не впускали в дом, пока
мы здесь.
Ќо все село, даже в соседних деревнЯх, уже знали о нас. “ дома ђамазана
росла толпа любопытных, и просто зевак, желавших хотЯ бы только посмотреть
на русских беженцев. Џосредством слухов, Я превращалсЯ в министра, в
депутата парламента, в близкого друга самого шаха, даже в давно умершего
полководца времен русско-персидской войны.
’акаЯ известность не могла содействовать нашей безопасности, и ђамазан
спешно послал мальчика за старостой, говорЯ:
-- Џусть кедхода (староста) решит, как длЯ вас лучше. Ќикто не посмеет
причинить вам вред, если того не захочет Ѓог...
"Љедхода" не заставил себЯ долго ждать. ќто был довольно старый, но
хорошо выбритый перс, с породистым носом, большими черными глазами на
выкате, и мЯсистыми ушами, обросшими волосами, как шерстью. Ќа нем была
жилетка с шестью карманами, полосатые сподние штаны, и стоптанные веревочные
туфли "гиве" с курносым носком, которые прикрывали только пальцы ног, отчего
он всегда сверкал своими голыми пЯтками. Џоговорив с нами о здоровьи, на что
хорошо воспитанный {116} перс тратит по меньшей мере пол часа, "кедхода"
поинтересовалсЯ нашим имущественным положением и деньгами, что видно не
доставило ему удовольствиЯ: пожитьсЯ было ему нечем. Ћн подозвал грамотного
мальчика, сидевшего без дела у двери, и сказал:
-- Џиши!
Ћбмакнув камышевое перо в черные и липкие чернила, мальчуган стал
рисовать на бумаге слова персидской скорописи, напоминавшей живопись. ‚ этом
тонком и легком рисунке заключалсЯ рассказ о пойманных на границе русских, у
которых не обнаружено ни денег, ни хлеба, ни носильных вещей, а только
личные документы на русском Языке, и фотографии близких родственников.
‚ынув неспеша из жилетного кармана печатку, размером с арбузное зерно,
староста послюнил бумагу и приложил печатку к мокрому месту. ‘ этим
донесением он отправил мальчугана на ближайший пограничный пост.

ќтот пограничный городок, вылепленный из глины, с улицами без мостовой,
с водосточными канавами без воды, с худыми деревьЯми без листьев, был
защищен с севера хребтами Ѓелой и —ерной горы, которые в дальнейшем
принимают название ѓиндукуша. Ќе многие знают о существовании этого городка,
едва заметного на земле, но, тем не менее, он населен людьми, как везде
пристрастными к своим привычкам, понЯтиЯм и заблуждениЯм. ‘реди
немногочисленного населениЯ города заметно выделЯютсЯ солдаты пограничной
{117} стражи, полицейские и жандармы, всегда враждующие между собой, когда
дело касаетсЯ захваченной контрабанды. ђеже встречаютсЯ на улицах люди в
гражданском платье, одетые почти всегда не по росту, в чрезмерно длинные,
или в чрезмерно короткие пиджаки, и в смЯтые от сна сподние штаны. Ќа видном
месте, в небольшой тени, сидЯт уличные брадобреи; они при помощи куска
стали, которым легче убить, чем зарезать, превращают отсталых персов в
цивилизованных людей. ‘о времени воцарениЯ династии Џехлеви, когда небритых
стали таскать в полицейский участок, значение уличных брадобреев здесь
сильно возросло.
Џод вечер, из глубины дворов, точно из глубины души, доноситсЯ
старинное заунывное пение, под аккомпанимент двухструнной балалайки. Ќо с
наступлением темноты, все вокруг незаметно умирает. Љое-где еще слышатсЯ
отдельные голоса; прерывисто и жалобно, как дыхание больного, вскрикивает и
обрываетсЯ песнЯ курда. Ћбнаженные горы покрываютсЯ последним румЯнцем, и
тогда все камни бывают хорошо видны.
’ем временем, набожные персы неспеша раскладывают на дороге коврики,
приготавливаЯсь к вечерней молитве. ‘ голыми ногами, они подходЯт с молитвой
к воде, и читают по-арабски:
"Ћ верующие! Љогда становитесь на молитву, омывайте лице ваше, и обе
руки ваши, и обтирайте ваши головы, а ноги до ладыжек. ‚сЯкий, кто тщательно
совершает омовение, очищает свое тело от всЯких грехов, хотЯ бы грехи
скрывались под ногтЯми пальцев..." {118}
‚ такое времЯ нас доставили в казарму, у закрытых ворот которой, сидЯ
на корточках, дремал часовой. Џо его ленивым движениЯм было видно, что он
скучает, и в то же времЯ, очень дорожит своим бездельем. …му было хорошо,
покойно, и он с удовольствием думал о том, что ему хорошо, и не хотел ни чем
нарушать свое спокойствие. "‡ачем пришли эти русские, чего им надо? --
подумал он с раздражением в сердце, подымаЯсь с корточек. -- ќти русские
всегда желают того, чего никогда не бывает..."
Ћн с сожалением посмотрел на нас, пропускаЯ в ворота.
Ћтведенное длЯ нас помещение закрывалось снаружи висЯчим замком.
Љаменный пол был покрыт цыновками, а в нише стоЯл ручной фонарь. ”онарь
коптел, попыхивал, как перед смертью, бумажные заплаты на стекле начинали
гореть, и воздух радостно врывалсЯ во внутрь, раздуваЯ пламЯ. Џри свете
фонарЯ были видны белые стены, исписанные в разных местах короткими
надписЯми, именами, фамилиЯми побывавших здесь до нас людей, бежавших из
ђоссии. Ќекоторые надписи смешили, вроде: "Љурица не птица, а ЏерсиЯ не
заграница!". „ругие, были бодрые, наполненные надеждой, а в некоторых
слышалсЯ стон наболевшей души.
џ ходил от надписи к надписи, точно от человека к человеку,
разговариваЯ с ними, как с живыми людьми.
-- —то вы делаете? -- окликнул менЯ в это времЯ часовой, просовываЯ в
щель двери зажженную папиросу. -- ‚едь уже утро! {119}

Ќачальник пограничного поста, несмотрЯ на свой преклонный возраст (ему
было уже под шестьдесЯт лет), был все еще в чине капитана, что его, впрочем,
нисколько не огорчало. Ќапротив, в этом маленьком городке, где даже капралу
оказывают чрезмерные почести, начальник поста чувствовал себЯ, по меньшей
мере, губернатором. …го здесь боЯлись, слушались с первого слова, старались
ему угодить, заискивали перед ним, и всЯчески одаривали его, хотЯ по своему
характеру, был он человеком вполне смирным, даже, Я сказал бы, добрым и
отзывчивым; он плакал, когда кого-нибудь жалел.
Џроснувшись в это утро от сладкого и безмЯтежного сна, начальник поста
вынул теплые ноги из стеганного одеЯла, отыскал ими стоптанные, но все еще
мЯгкие ночные туфли, закурил длинную трубку, и надев военный китель с
позументами, пошел без штанов на базарную площадь узнавать новости и
посмотреть, как идет торговлЯ. ‚ ковровом рЯду у него были близкие друзьЯ, с
которыми он откровенно делилсЯ, советовалсЯ обо всем и брал у них взаймы
деньги.
-- Њного нового, дорогой мой, много нового... -- говорил он усаживаЯсь
с ногами на ковре, куда сам хозЯин-трактирщик уже нес ему поднос со
стаканчиком золотистого чаЯ, куском овечьего сыра, и ломким, еще не
остывшим, хлебом-лавашем.
-- ‘коро, наверно, всЯ ђоссиЯ перебежит в €ран; уже бегут знатные люди,
очень важные, а выглЯдЯт они, как хаммалы (грузчики), {120} хуже нищих.
‘олдаты говорЯт, что на них жалко смотреть...
Џри этих словах, начальник поста готов уже был расплакатьсЯ, но его
прервал трактирщик, говорЯ:
-- ‚аше превосходительство (так величали его здесь все), позвольте мне
угостить чаем новых беглецов. Ћни, несчастные, наверно сильно проголодались.
‚едь в ђоссии теперь люди всегда хотЯт кушать...
-- „а, да... -- обрадовалсЯ капитан, -- ты уж их накорми, пока Я
распорЯжусь насчет питаниЯ. Ћни все равно на казенном довольствии, ты не
беспокойсЯ, за все получишь сполна...
‘коро с нашей двери был снЯт замок, и в сопровождении караульного,
трактирщик внес живительный чай с куском овечьего сыра и ломким, хрустЯщим
хлебом-лавашем. ‘ этого времени, к нам допускали только брадобреЯ, смирного
и на редкость молчаливого старика, и трактирщика, жгучего брюнета, с
бархатными глазами и шелковой бородкой, длЯ ношениЯ которой он имел
специальное разрешение. ќто был недавно освобожденный из тюрьмы армЯнин,
состоЯвший в свое времЯ на военной службе в русской императорской армии, и
осужденный за прелюбодеЯние (говорили, что он проник в гарем знатного перса)
на пЯтнадцать лет тюремного заключениЯ.
-- Џочему так жестоко поступили с вами? -- спрашивал его Я.
-- †естоко? -- удивлЯлсЯ армЯнин. -- Ђ все здесь считают, что менЯ
помиловали. ‚ то времЯ в Џерсии не было законов. …сли кто убил, его тоже
убивали, без суда. …сли кто украл {121} -- ему на месте преступлениЯ
отрубали топором кисть руки, а за повторное воровство -- всю руку. ’аких
безруких можно встретить не мало по всей Џерсии. € хотЯ многие из них стали
честными людьми, но им все равно никто не доверЯет. ’еперь ђеза-шах завел
законы, учредил суды, выстроил хорошие тюрьмы... -- продолжал он, отзываЯсь
с похвалой о новых временах. -- Ђ прежде...
€ он стал рассказывать, как судили его семеро мулл в зеленых чалмах,
при помощи корана и четок. Џо четкам они определЯли преступление, а по
корану устанавливали наказание. Ќо он уверЯл нас, что его погубили не муллы,
не четки и не коран, а чернаЯ кошка, перебежавшаЯ дорогу, когда жандармы
вели его на суд.
-- ‚ хорошее времЯ пришли вы в €ран, -- уверЯл нас трактирщик-армЯнин.
-- ’еперь даже в тюрьме сидеть здесь не страшно. Ђ прежде...
Џрежде, рассказывал он, персидские тюрьмы не отличались удобствами.
Ђрестантов держали в темных землЯнках на цепи, и при них глинЯный кувшин с
водою. Љормили их, времЯ от времени, одним лишь хлебом, и случайным
подаЯнием сердобольных людей. Ќе редко часовые забывали о заключенных, тем
более если во времЯ своего дежурства они занимались мелочной торговлей, или
курили опиум. ‹етом стены тюрьмы пересыхали от зноЯ, и тогда к арестантам
проникали через щели сострадательные женщины, которые приносили несчастным
милостыню и свою непродолжительную любовь. Ќа зиму стены снова заделывались
землей, но дожди размывали крыши, {122} и тогда заключенные могли видеть над
собой грЯзное небо, наполненное тЯжелыми тучами и легкими душами усопших.
-- ’еперь лучше, -- повторЯл он не унимаЯсь, -- может быть и строже, но
все по закону, по справедливости...
џ смотрел на него и поражалсЯ:
"ќтот человек много лет сидел на цепи, был забыт людьми, жил случайными
подачками сердобольных женщин, и не погиб. Ћн все еще весел, жизнерадостно
улыбаетсЯ, смотрит на всех плотоЯдными глазами, и полон сил. Ђ нынче, из
наших советских тюрем выходЯт калеки, дрЯхлые неузнаваемые старики,
преждевременно состарившиесЯ, малоумные и идиоты... Ђ он хочет заставить нас
поверить, что теперь лучше..."

Њежду тем, беженцев из ђоссии прибывало в €ран несчетное количество. €
это были лишь те немногие, которым удалось обмануть пограничную стражу, не
быть захваченными советскими пограничниками, усилившими свой дозор вдоль
всей персидской границы. Ѓыли среди бежавших совсем молоденькие девушки,
бросившие родительский дом ради личного счастьЯ. Ќо были и пожившие уже
люди, усталые и угрюмые, видно испившие до дна горькую чашу советской жизни;
эти не искали счастьЯ, они хотели только спастись. Њного было среди бегущих
простого люда, из крестьЯн, которые уносили с собой все, что могли, волочили
на себе малых ребЯт, идЯ к неизвестной цели; всех их персы называли
"малаканами", и охотно помогали им заново оседать на землю. {123} €х не
долго томили в заключении, и на третий день отпускали на свободу заниматьсЯ
честным трудом.
’ак рассказывал нам по секрету, приставленный к нам караульный,
который, времЯ от времени, предлагал папиросу и свою вечную дружбу. ‚ это
времЯ послышалась команда и показалсЯ начальник поста, направлЯвшийсЯ к нам.
‚се солнце казалось смотрело сейчас на это детское лицо старика, густо
обросшее волосами.
-- Ѓедные! -- сказал он, войдЯ в помещение, и велел сопровождавшему его
солдату принести ковер и приготовить чай.
-- ‚ы не одни, -- продолжал он, указываЯ рукой на притаившиесЯ вдали
горы. -- ’ам, под каждым камнем прЯчетсЯ сейчас какой-нибудь русский
беженец. Њногих неосторожных пристреливают пограничные патрули. Ќаши солдаты
часто слышат, как стонут подстреленные люди. Џрошлой ночью наши солдаты
привели троих русских. Љак они напуганы! Ћни не похожи на людей... -- и
обернувшись к часовому, старик велел привести их.
-- ‚от вы сами увидите, -- говорил он, приглашаЯ нас быть его гостЯми,
когда внесли самовар и чайную посуду. ‘тарик любил посидеть над чаем ни о
чем не думаЯ, потом не спеша обмакнуть в нем сахар вместе с пальцами, и
обсосав пальцы, бережно отпивать чай небольшими глотками. Џока он проделывал
магические заклинаниЯ над чаем, дверь незаметно отворилась; осторожно, почти
крадучись, одетые в одинаковые сношенные шинели персидских солдат, все трое
остановились у порога, не решаЯсь войти. {124}
-- —его вы боитесь? -- обратилсЯ к ним старик. -- ‚ы так несчастны, что
только мертвые могут позавидовать вам...
Ћни не знали персидского Языка, и не понимаЯ, что он говорит, пугались
каждого слова. ЏрикрываЯсь плотнее шинелЯми, одетыми на голое тело, им было
совестно смотреть людЯм в глаза. Ћни были похожи на ослепших в шахтах
рабочих лошадей, все еще сильных, но которые умели ходить только в потемках,
и только по заранее проложенной колее, а при свете и на открытом месте не
знали дороги. Ћни выглЯдели потерЯнными, как дети заблудившиесЯ в лесу, как
брошенные на дороге раненные, нуждавшиесЯ в скорой помощи.
"Љто они? -- думал Я, рассматриваЯ эти простые лица с притаившейсЯ в
глазах скорбью, по которой мы сразу узнаем своих. -- Љто-же они? Ќе царские
ведь министры, не дворЯне, не промышленники какие-нибудь или купцы, не
мещане даже, дразнЯщие коммунистическую власть жаждой своего маленького
личного благополучиЯ. Џочему-же они бегут? .."
-- Ќаши!.. -- вскрикнула в это времЯ осмелевшаЯ женщина, и громко
заплакала, всхлипываЯ и вытираЯ рукавом шинели слезы.
-- Њы здесь чужие, но все здесь жалеют вас. ‚от он добрый, сразу видно,
-- сказала она показываЯ на старика. -- “ нас даже добрый человек, и тот
злой. Ќичего не поделаешь, такаЯ у нас у всех служба, что нельзЯ быть
добрым. ‚ы это сами знаете...
Џри каждом слове, лицо женщины открывалось, становилось светлее и
сообщительное, и уже всЯ она была видна, как на ладони. ’аких {125} много у
нас, во всех деревнЯх и селах, на скотных дворах, и в поле на каждой
борозде. ќто она, с подоткнутой юбкой, всегда босаЯ, с песней сгребает
из-под скотины навоз на скотном дворе, а утром, при темноте, уже спешит с
подойником к коровам. Ћна телку приласкает, непутевому бычку погрозит,
свинью обругает и пожалеет, и каждой твари даст имЯ человеческое. Ћна всЯкую
нужду стерпит, от работы никуда не убежит, и во всЯкое времЯ, -- зимой и
летом, -- лопата всегда при ней. Ћна все умеет, она -- кроткаЯ...
-- Њы между собой чужие, -- продолжала тем временем женщина, не
умолкаЯ.
-- Њы когда ночью встретились за камнЯми, до того напугались, до того
напугались, что хотелось сразу без мучений помереть. Ђ потом, стали
присматриватьсЯ друг к дружке -- похоже на то, что мы друг друга одинаково
боимсЯ. ’огда страх прошел, и даже весело стало -- не одни теперь. Ђ вы
откуда? -- спросила девка, раскрасневшись, точно от сильного бега.
-- €з Њосквы? Ѓоже!.. -- вскрикнула она, и притихла. -- Њы московских
боимсЯ. ‚сЯкое ведь несчастье теперь из Њосквы... Љак же это вы, на самолете
заблудились?
Џока она говорила, скучавший старик стал сладко дремать, точно сытый
кот, пригретый солнцем; он даже мурлыкал по-кошачьи, предаваЯсь,
должно-быть, сладким сновидениЯм. ‘коро неЯсное его мурлыкание перешло в
откровенный храп, застревавший у него в глотке, даваЯ полную волю своему
наслаждению. Ћн заражал своим сном стоЯвшего у двери часового, и писарЯ,
сидевшего в канцелЯрии за {126} стеной. Ѓоже, какой это был беззаботный и
всех заражающий сон! Џовидимому, эта счастливаЯ способность засыпать во
всЯкое времЯ и на всЯком месте, сильно облегчала ему военную службу. Џока
человек спит, он впадает в прекрасное заблуждение, и кажетсЯ ему, что все
вокруг него тоже медленно и сладко засыпает. ’огда спЯт с ним не только все
его предки, но и все потомки, -- от Љаспийского морЯ до Џерсидского залива,
-- во всех десЯти провинциЯх империи царЯ царей. {127}

--------
Љрасные тучи (Ћчерк)

Џерсы любЯт тишину и покой, €х неторопливость и умеренность происходЯт
не от праздности и лени, а от духовной зрелости. €м некуда торопитьсЯ, они
все уже узнали, все понЯли, и точно отделили хорошее от плохого. ”анатически
исповедуЯ религию Њагомета, они в тоже времЯ все еще остаютсЯ в душе
последователЯми ‡ороастра, какими были их предки. ’айной ЯвлЯетсЯ длЯ них
земнаЯ жизнь, но не небеснаЯ.
Џерсы находЯт радость под каждым деревом, возле которого протекает
небольшой ручей. Ћни могут сидеть здесь неподвижно, от восхода до захода
солнца, как будто жизнь вокруг остановилась.
„лЯ персов, жизнь европейцев, все равно, что длЯ нас жизнь индейцев.
-- ‡ачем они так мучаютсЯ? -- спрашивал у менЯ один молодой перс,
недавно вернувшийсЯ из …вропы. Ћн рассказывал мне о своей поездке в Џариж,
как о несчастном случае.
-- Ќа улице было много лишнего света, -- говорил он, все еще сильно
переживаЯ. -- Њне все мешали, и Я всем тоже мешал. ‚се куда-то {128}
торопились, и Я, глЯдЯ на них, тоже стал торопитьсЯ, хотЯ спешить мне было
некуда. ‚округ менЯ было так много людей, что Я не мог понЯть, длЯ чего все
они собрались здесь? ‘мотрЯ на менЯ, все улыбались, как тихо помешанные, и Я
тоже старалсЯ улыбатьсЯ, подражаЯ им, хотЯ мне было совсем не весело.
Ќаконец, Я с трудом выбралсЯ на дорогу, стал среди гудевших на менЯ машин, и
заплакал...
’ишина и покой -- в этом всЯ земнаЯ радость перса.
Ќо с тех пор, как персидский солдат из русской казачьей бригады
провозгласил себЯ шахом -- персы потерЯли покой. ‘тарого ђеза-шаха Џехлеви
называли здесь добрым деспотом, потому что персы, в одно и то же времЯ,
питали к нему любовь и ненависть. Ћн был неограниченным монархом и большим
патриотом своей страны. ђеза-шаху удалось поставить на ноги €ран, и повлиЯть
на психологию уснувшего перса, работаЯ часто палкой, кнутом и шомполами.
‘ этого времени, персов стали обучать современной жизни, как учат малых
детей ходить. ЏолициЯ строго следила, чтобы население городов и деревень
ничем не отличалось от европейцев. ‡а небритую бороду судили, как за
государственную измену. ’Яжело было персам отказатьсЯ также от войлочной
шапки, которую не принЯто было снимать даже во времЯ сна. Ќовый закон
предписывал всем мужчинам носить верхнее белье поверх нижнего. †енщинам
разрешалось вступать в брак не раньше, чем в тринадцать лет. —адра, с
которой свЯзано у персиЯнок понЯтие о женской чести, была объЯвлена вне
закона. {129}
Ћтвыкшие от труда персы зашевелились -- у всех поЯвилась мечта стать
инженером. Џерестала быть почетной мелочнаЯ торговлЯ, которую персы
предпочитают оптовой. ‚место жареного гороха, в лавках поЯвилсЯ асфальт,
железо, цемент. Ќезаметно длЯ всех ’егеран преобразилсЯ. Људа девались
смрадные улицы старого ’егерана с дохлыми крысами и удушенной ими кошкой.
‚ылепленный из глины город был известен теперь только по преданию. Љак-то
очень скоро стали ходить поезда в местах, откуда прежде убегали люди и
улетали птицы.
Ќа грузовиках развозили серебрЯные деньги длЯ расплаты со строительными
рабочими. Љаждый землекоп, после сезона своей работы, уносил домой мешочек
серебра. „лЯ выплаты жалованиЯ десЯтникам и постарше, приходилось нанимать
подводу. ‹юди бунтовали, они требовали бумажных ассигнаций.
“ ђеза-шаха завелось не мало завистников и врагов. Ќе трудно
догадатьсЯ, кого больше всего раздражали такие успехи. ‚се здесь только и
говорили теперь о невидимых большевиках, которые всюду и нигде, и живут
среди людей, как злые духи. ’о неожиданно обнаруживали провокатора в
захудалой лавченке, где богобоЯзливый перс, с головой перевЯзанной чалмой и
с четками в руках, скромно торговал лечебными травами, изюмом и арбузными
семечками. ђассказывали, что в тюрьме умер министр двора ’имурташ, который
втихомолку получал взЯтки от советской разведки. Њного говорили о шоферах,
живущим по двум паспортам -- персидскому и советскому, а транспортные
конторы называли {130} притонами коммунистов. „урной славой пользовалась
советскаЯ больница в ’егеране, где даже больных привлекали большевики длЯ
секретной службы.
Љ тому же, ђеза-шах имел опасных врагов в лице духовенства, потерЯвшего
свои былые права и привилегии. Ќедовольство росло и среди зажиточного
населениЯ, у которого ђеза-шах отбирал поместьЯ, принуждал продавать ему
подешевле землю. ‚сЯ богатаЯ область Њазендеран перешла в его личную
собственность. ’ак, многие близкие друзьЯ шаха превращались в его врагов. €
когда, в 1941 году, ђеза-шах отрексЯ от престола, это не вызвало большой
печали в стране. Ћдни считали, что он сделал длЯ €рана все, что мог, и времЯ
его кончилось. „ругие персы находили себЯ зрелыми длЯ самостоЯтельной жизни,
без палки, кнута и шомполов. Ќо многие плакали, когда старик увозил с собой
в …гипет глинЯный горшок с горстью черной родной земли.

Њолодой шах Њагомет-ђеза Џехлеви во всем отличаетсЯ от своего отца.
„етство провел он во ”ранции, юность -- в вейцарии, где развивал свои
спортивные чувства и обучалсЯ Языкам. аха часто можно видеть за рулем
машины. Ћн умеет также хорошо управлЯть самолетом и кораблем, но больше
всего он любит строевую службу.
ђеза-шах женил своего сына, тогда еще наследника, на красавице,
принцессе египетской ”авзие, но этот брак не принес счастьЯ ни ему, ни ей.
€х счастью не помогли ни свадебные {131} карнавалы, ни уличные шествиЯ толпы
с факелами, зеркалами и газовыми лампами, ни выстроенный длЯ них дворец из
редкого розового мрамора. ђодившийсЯ ребенок не сблизил их, а послужил
поводом длЯ развода: это была прекраснаЯ девочка, а шах требовал от жены
мальчика. ’ак говорит молва. ‚о всЯком случае, шах снова женат, а бывшаЯ
шахинЯ снова замужем.
ђассказывают, что молодой шах любит поЯвлЯтьсЯ среди простых людей
незамеченным, чтобы узнать у них о себе правду. …сли отца его обвинЯли в
жадности, то сына следует обвинить в расточительности. ѓоворЯт, что шах
скоро пойдет с сумой -- все свои личные средства и наследство отца он тратит
на постройку больниц, школ, приютов. Ћн отказалсЯ от многих своих поместий в
провинции Њазендеран. Ќо более всего, его доброй репутации содействовал
демократический образ правлениЯ, введенный им впервые в истории €рана. ќтим
немедленно воспользовались коммунисты, которых персы называют "ференги", что
значит, иностранец. Ќадо сказать, что с понЯтием об иностранцах свЯзаны у
персов самые худшие воспоминаниЯ; иностранцами были длЯ персов и древние
мидЯне, и парфЯне, а затем арабы и монголы, одним словом все, так называемые
"захватчики", или "агрессоры".
‘ этого времени, в €ране стала легально существовать и промышлЯть
советскаЯ пЯтаЯ колонна под названием народной партии "’удех". ‚о времЯ
войны, вместе с оккупационными войсками большевики привезли в €ран и
персидских коммунистов. ’егеран наполнилсЯ подозрительными людьми в кепках,
по лицам {132} которых не трудно было узнать их происхождение. ќто были
политработники и переодетые в штатское советские военнослужащие,
переходившие открыто северную границу длЯ поддержаниЯ беспорЯдков в €ране.
Ќа улицах поЯвились торговцы апельсинами, внушавшие не малый страх мирному
населению. ‚се знали, кто скрываетсЯ за этими душистыми апельсинами.
-- Љароший сладкый апэлсын!.. -- раздавалсЯ этот тревожный сигнал
заговорщиков на всех углах.
Ѓольшевики готовились захватить власть в €ране.
-- ‚аши русские совсем потерЯли совесть, -- говорил мне плешивый
чистильщик сапог, Ѓарат-Ђли, который называл себЯ министром старой династии
Ђхмед-шаха. џ знал его, как поклонника русских, и он очень гордилсЯ своим
плохим русским Языком.
-- ќто несправедливо, Ѓарат-Ђли, -- возражал Я, -- русские больше всех
страдают от большевиков.
-- Ќе серчайте, -- отвечал он смущенно, -- Я плохо запоминаю
иностранные слова, но все равно, это не люди; они приходЯт в дом своего
друга, который отдает им все, что у него есть, а они за это делают пакости.
Љак можно быть в одно и то же времЯ другом и врагом?

III

Ќигде нельзЯ встретить столько нищих и попрошаек, как в €ране.
Њилостыню любЯт просить здесь все, не редко и довольно богатые люди,
переодевшись в нищих. ‚ообще, {133} трудно бывает отличить бедного перса от
богатого по его одежде, вкусам, понЯтиЯм и желаниЯм, если он держитсЯ старых
устоев мусульманского быта. Ќо всЈ-же, бедных здесь много больше, чем
богатых, и больных больше, чем здоровых.
-- …сли бы у нас было столько воды, сколько нефти, мы накормили бы
хлебом всех живущих на земле, -- уверЯют персы. -- ‡емлЯ без воды, все
равно, что женщина без мужчины...
‡десь посевную площадь мерЯют метрами и сантиметрами, а воду --
литрами. Џо размерам бассейна в персидских дворах, узнают о благосостоЯнии
хозЯина. Љаждую струю воды персы называют рекой. € хотЯ €ран славитсЯ
садами, но эти сады ЯвлЯютсЯ привилегией не многих, и обнесены такими
плотными стенами, как будто за ними содержитсЯ золотой запас страны. Џерс
приходит в необычайное волнение, когда дети лазЯт по деревьЯм или мнут
траву. ђедко кто из персов знает название длЯ зеленой площадки или широкого
полЯ. ‚сЯкое открытое место они называют биЯбан, или по нашему -- пустынЯ.
…ще более печальное чувство вызывают мертвые иранские горы, которым
знают цену одни лишь каменотесы. Њногие персы не знают -- что там? …сть ли
за этими горами другаЯ землЯ, или может быть "там" конец всего земного?
Љо всей этой бедности персидской природы, следует прибавить бедность
персидских крестьЯн, все еще живущих в средневековьи; так же, как и в
старину, людей здесь кормЯт верблюды, ослы, овцы и козы. {134}
Љоммунисты возлагали большие надежды на то, что нищета и бедность
помогут им овладеть страной. Ћни открыто признавались, что €ран могут взЯть
голыми руками. „лЯ них не было никаких сомнений, что все нищие, бродЯги,
паралитики, калеки и слепцы побегут навстречу портретам ‹енина и ‘талина. Ќо
все произошло наоборот. —увство страха, свЯзанное у всех с понЯтием о
коммунистах, охватило персов, когда стало известно, что советские войска
перешли персидскую границу. ЌельзЯ было понЯть, чего больше боЯлись персы:
бомб, падавших на их тихую, уснувшую землю, или людей, бросавших эти бомбы.
Ѓыло жалко смотреть на кричавших среди улицы персов: "мордем!", что значит:
"Я уже умер!". Џо всем дорогам, по тропинкам хоженным и нехоженным, можно
было встретить толпы беднЯков, уносивших от коммунистов свои кастрюльки,
самовары и ковры. Џастухи угонЯли стада в горы, потому что никто не хотел
променЯть своих баранов на социализм.
‚месте с персами, во второй раз, бежал тогда и Я от большевиков из
северного €рана в южный, оккупированный союзными войсками. Џо пути Я зашел
проститьсЯ с моим персидским другом, каменотесом-философом, •аджи-Ђга,
который всегда помогал мне добрым советом.
‘тарый, как черепаха, он сидел свернувшись на коврике перед бассейном
и, перебираЯ четки, пил чай и курил трубку.
-- •аджи-Ђга! -- сказал Я с тревогой. -- Џочему вы так спокойны, когда
всЈ охвачено паникой, как пожаром? {135}
Ћн усмехнулсЯ, потом не спеша допил свой чай, докурил трубку, и
медленно произносЯ слова, сказал:
-- „орогой друг мой. ђазве Ѓог не везде с нами? Ќикогда не надо терЯть
спокойствие. Џоверьте мне, Ѓог сильнее большевиков!

___

-- —его хотЯт от нас эти люди в кепках? Џочему они мешают нам жить? --
жаловались повсюду персы, когда большевики устраивали беспорЯдки, вооружали
одну провинцию против другой, призывали рабочих не работать, крестьЯн не
сеЯть, пастухов не пасти овец. ‚ это же времЯ, советский посол дал знать
иранскому премьеру, что в ’егеран едет договариватьсЯ о нефтЯной концессии
заместитель министра иностранных дел, Љафтарадзе. Ќи у кого это событие не
вызвало радости. Ќо иранский премьер обещал содействовать его миссии. ќту
форму вежливости большевики принЯли за согласие. Љафтарадзе прилетел
отбирать у персов нефть. ’еперь, каждый произносил здесь имЯ этого
советского сановника, как ругательное слово. Ќикто не сомневалсЯ, что речь
идет не о нефтЯной концессии, а о широком плане советского завоеваниЯ €рана.
Џерсы справедливо негодовали, потому что считали себЯ союзниками
победителей, а не побежденными, и не могли понЯть, за что требуют у них
большевики такую непосильную контрибуцию? €ранский премьер объЯснил
зарвавшемусЯ послу, что преждевременно говорить о концессии, пока в €ране
стоЯт советские оккупационные войска. {136}
’огда все торговцы апельсинами и подозрительные люди в кепках,
проникшие в €ран без паспортов и виз, устроили демонстрацию протеста. Ћни
открыто обещали зарезать премьер-министра, как барана, если он не отдаст
большевикам нефть.
“же никто не надеЯлсЯ, что когда-нибудь можно будет снЯть военное
положение, и персы примирились с этой хронической опасностью, грозившей им с
севера, как примирЯютсЯ с затЯжной болезнью.
Њежду тем, ’егеран продолжал жить своей беспокойной жизнью большого
азиатского города. “лицы, как всегда, были полны праздными людьми. ‡апах
съестного попрежнему кружил голову прохожим, и трактирщики ловили голодных
на "палочку" кебаба. ‘о всех сторон наступали на прохожих продавцы фруктами,
несЯ на своих головах фруктовые сады. ѓолубые автобусы с дребезжащими
кузовами гонЯлись за пассажирами, и часто можно было видеть среди улицы
умирающего ребенка, раздавленного колесами, или сбитых с ног раненых
лошадей.
‚ эти дни особенно бойко шла торговлЯ на базаре. —ерный склеп, закрытый
навсегда от солнца, казалось шевелилсЯ от людей и ослов. ‡десь можно было
встретить хлам, который давно уже вышел из употреблениЯ, и рЯдом с ним
дорогие ковры, над которыми трудились персидские дети, пока не состарились.
‡а такой ковер можно купить дом, или стадо овец, или целое селение. Ќигде
еще Я не видел такого изобилиЯ серебра, выставленного рЯдом с битой посудой
и глинЯными черепками. ‡олотые монеты разных времен и разных стран {137}
лежали грудами на простых тарелках, в глубоких нишах. ’рудно было поверить,
что в этих гниющих трущобах, с острым запахом разложениЯ, лежат неисчислимые
земные богатства.
Ќо, как только советские войска приближались к стенам ’егерана, все эти
земные богатства терЯли длЯ персов всЯкую цену, как и сама их жизнь.
‘евер €рана был теперь длЯ персов "заграницей" -- туда ездили с
разрешениЯ советских властей, которые подвергали пассажиров в пути обыскам и
допросам. Ќа юго-востоке €рана, вооруженные коммунистами курды, длЯ которых
грабежи и разбойничьи набеги ЯвлЯютсЯ ремеслом, объЯвили себЯ прогрессистами
и обещали построить социализм. Ќа нефтЯных промыслах юга €рана начались
беспорЯдки. Љоммунисты призывали рабочих бросать работу и занЯтьсЯ классовой
борьбой. Ћтовсюду приходили длинные списки убитых и раненых. Џерсы не на
шутку заволновались. ‘ набожным чувством, они обращали теперь свои лица к
Ћбъединенным ЌациЯм, как будто могила пророка была перенесена из Њекки в
Ќью-‰орк.

‚о всех харчевнЯх, на проезжих дорогах, в караван-сараЯх и в глинЯных
землЯнках -- повсюду, где только живет человек, говорили теперь о
коммунистах. ‘ этого времени, коммунистом называли не всЯкого иностранца, а
только русских. Њне было трудно переубедить персов в этом заблуждении,
сколько не старалсЯ Я объЯснить им, что коммунистом может {138} быть только
тот, длЯ кого не существует понЯтиЯ о родине и национальности.
-- ђазве это не русские? -- спрашивали менЯ персы, указываЯ на
советских солдат и офицеров.
-- €х скорее можно назвать советскими пленными, чем русскими солдатами,
-- возражал Я. -- ќти люди больше смерти боЯтсЯ большевиков. Ќа их лицах вы
никогда не увидите улыбки. Ћни на много несчастнее вас...
Ќо это были напрасные усилиЯ. Џерсы приписывали теперь русским даже
преступлениЯ персидских коммунистов в Ђзербайджане.
-- ‘кажите, -- спрашивали менЯ персы со злой усмешкой, -- какие часы
больше любЯт советские солдаты: стенные или карманные? -- имеЯ ввиду
выкупить за них у дикарей свою жизнь. Ќекоторые срочно принЯлись изучать те
русские слова, которые больше всего любит советский диктатор. ‚скоре все уже
знали, что если кому дорога жизнь, то следует тирана называть добрым отцом и
Ясным солнышком.
Ќикто не сомневалсЯ в эти дни, что персидской независимости пришел
конец. € как-то вдруг, неожиданно длЯ всех стало известно, что советские
войска оставлЯют €ран. ‚ те дни, все персы научились произносить трудные длЯ
них слова -- "Ћбъединенные Ќации". ‹юди выносили на улицу свои лучшие ковры,
устилали ими пыльную дорогу, выставлЯли наружу предметы роскоши, укреплЯли
зеркала на стенах домов, и у каждого дома зажигали керосиновые и газовые
лампы. †енщины {139} поливали из окошек водой дорогу, по которой уходили
советские солдаты. ‘меющиесЯ старики резвились на улицах, как малые дети.
‡а несколько дней до моего отъезда из ’егерана произошло событие,
которое возвратило всех к воспоминаниЯм о недавнем прошлом. „ень был
солнечный, но холодный. ѓоворили, что в горах выпал снег. ‚ такие дни персы
любЯт сидеть у огнЯ, накрывшись ватным одеЯлом. Њежду тем, улицы были полны
народу -- все шли встречать шаха, возвращавшегосЯ из университета, где он
выступал перед студентами с приветственной речью. Џерсы любЯт своего
молодого шаха. ‚ то времЯ, когда толпа, прорываЯ охрану, с криками: "да
здравствует царь царей!" лезла под колеса машины, -- кто-то, прикрываЯсь
фотоаппаратом, приблизилсЯ к дверЯм. ѓлаза его горели, как у опиениста,
которые накурившись, отличаютсЯ особенной ловкостью, энергией и
решительностью. ‘ быстротой, никем незамеченной, он выстрелил в лицо шаха,
но пулЯ задела только фуражку; вторым выстрелом он прострелил щеку, но
третьего не последовало -- преступник был смЯт и растоптан толпой на месте,
так что в нем уже нельзЯ было узнать человека.
-- ‘мерть "’удех"!.. -- кричала толпа, полнаЯ решительности и злобы.
Ќикто не сомневалсЯ, что это покушение -- дело рук все тех же черных сил,
которые покушаютсЯ на жизнь €рана.
ѓород снова был объЯвлен на военном положении.
‚ то холодное раннее утро, когда мы уезжали на аэродром, улицы ’егерана
были полны {140} вооруженными солдатами. Ћни стоЯли группами у небольшого
костра из хвороста, опускаЯ в огонь прозЯбшие руки. ‘олнце покрывало белые
от снега горы утренним румЯнцем. ‚дали от всех одиноко стоЯл, как памЯтник
вечности, мохнатый от снега „емовенд. Ђ на небе разгоралсЯ пожар. ’Яжелые
красные тучи не обещали хорошей погоды. {141}

--------
‹юди с уцелевшей душой

Џрокладывали тогда железную дорогу от станции ‘амсоново, лежащей в
песках у самой афганской границы, к городу „юшамбе, и дальше -- вглубь
горной страны Џамир, в эту былую провинцию Ѓухарского ханства, известной
нынче под названием ѓорного Ѓадахшана. Ќа Џамирах летом стоЯт лютые морозы,
и, в то же времЯ, в долинах -- мучительнаЯ жара, котораЯ иногда достигает
температуры кипениЯ воды. Ћгромные ледники заливают долины бурными
золотоносными реками, и повсюду здесь бьют целебные ключи минеральных вод. ‚
этой каменной стране, отделенной от всего мира суровыми горами, долго жили в
неизвестности таджики, бежавшие сюда в свое времЯ от завоевателей-монголов.
‚сегда грЯзные, живущие впроголодь, копошащиесЯ, как землЯные черви в своих
сложенных из камней саклЯх, они были всем довольны, и во всем находили
радость. €х радовала кружка холодной воды и кусок пресного хлеба, потому что
эта вода и этот хлеб не легко доставались им; сахар и чай с куском овечьего
сыра делали их вполне счастливыми.
‚от гонит таджик своего осла по шаткой подвесной горной дороге,
настланной хворостом, и поет песню; он не боитсЯ упасть, он только боитсЯ за
осла, который несет в мешке {142} из бараньей кожи землю, чтобы
оплодотворить скалу. ’ак, изо днЯ в день, может быть месЯц или год он свозит
к себе землю, и ему будет довольно собранного с нее урожаЯ. Ћн трудолюбив и
благочестив, он все делает сам, ни перед кем он не в долгу, и твердо верит,
что глава секты €смаилитов, Ђга-хан, есть истинный наместник Ѓога на земле.
„лЯ него, а не длЯ себЯ промывают таджики золото в реке ЏЯндж. „лЯ себЯ им
не нужно золото, которое не родит хлеба, не кормит овец, не дает молока и
сыра, и из которого нельзЯ построить себе сакли.
‘троительство дороги напугало жителей гор, как пугает рубка леса птиц,
настроивших на деревьЯх свои гнезда. ‘тарого города „юшамбе, что означает
"понедельник", куда съезжались таджики по понедельникам на большой базар, --
этого города как будто никогда не существовало. ‚се было снесено, все
сравнЯли с землей, и настроили кирпичные дома с дверьми и окнами, а землю,
на которой росла трава, залили асфальтом. Ќе стало больше города „юшамбе,
даже название его исчезло, и на его месте поЯвилсЯ чужой всем, ненужный
таджикам ‘талинабад.
’уземные жители приходили в отчаЯние, когда приближалсЯ к ним
современный человек, разрушавший весь уклад их жизни, вносивший беспорЯдок и
много беспокойства в патриархальный быт этих неиспорченных людей, искавших
на земле душевного покоЯ.
Џриехав в ‘амсоново, Я пересел на высокую арбу с двумЯ огромными
деревЯнными колесами, которые лениво перекачивались, бросаЯ менЯ от одного
колеса к другому, точно {143} на море при сильной качке. ќту тЯжелую арбу
тащила низкорослаЯ арабскаЯ лошадь, верхом на которой сидел возница-таджик с
русой бородой, голубоглазый, напоминавший рЯзанского мужика. Џовидимому,
памирские горы защитили таджиков от монголов, тюрков и арабов -- они
остались индо-европейцами, сохранили в чистоте свою иранскую кровь.
-- Њного теперь у вас строЯт, -- заговорил Я с возницей по-таджикски,
вызываЯ в нем расположение к себе знанием Языка. -- ‚от, говорил Я, дорогу
строЯт, каналы роют, и скоро всЯ ваша землЯ зацветет хлопком...
Ќа лице таджика не поЯвилось радости. Ћн только снисходительно
улыбнулсЯ, показываЯ своей улыбкой, что он понимает больше менЯ и знает
какую-то, ему одному известную, правду. Џомедлив немного, он сказал:
-- Ђ зачем мне все это? ђаньше у менЯ в „юшамбе был свой дом, а теперь
у менЯ нет дома. ђаньше у менЯ была в ѓарме своЯ землЯ, а теперь у менЯ нет
земли. џ стал беднее, чем был когда-нибудь прежде...

___

—ерез десЯть дней Я уже был на самой окраине нашей большой страны, и
крепкий, ко всему привыкший осел нес менЯ на своей спине по опасной
подвесной дороге, где жизнь и смерть ходЯт рЯдом. џ приближалсЯ к городу
•орогу, этому главному и единственному городу ѓорного Ѓадахшана, по улицам
которого плавают облака. ‡аваленный безобразными камнЯми, этот город
напоминал о первых днЯх сотворенной Ѓогом земли. ‡десь небо казалось ближе,
чем землЯ, и с каждым {144} новым подъемом дышать становилось труднее. џ
остановилсЯ на ночлег в придорожной чай-хане, на перевале, и не успел
заметить, как толпа босоногих таджиков, одетых в пестрые ватные халаты,
требовала допустить их к "писарю" из Њосквы. џ спросил у несчастных, чего им
от менЯ надо?
-- „обрый господин, -- говорил за всех один наиболее смелый старик,
пригибаЯсь при этом, как будто его ужалила змеЯ. -- Ќас теперь здесь все
притеснЯют и за нас некому заступитьсЯ...
Ћн стал просить менЯ передать в Њоскве жалобу русскому царю на
советскую власть.
-- ђусские нас никогда не притеснЯли, -- продолжал старик, смотрЯ на
менЯ слезЯщимисЯ глазами. -- Њы знаем русских, они и теперь живут среди нас.
‚ •ороге, например, много русских со своими женами и детьми...
Ћт них Я узнал тогда о большой группе русского населениЯ, живущей в
•ороге может быть сто лет. ’ам стоЯл бессменно русский пограничный отрЯд,
пополнЯвшийсЯ новыми силами только тогда, когда старые солдаты умирали или
гибли в суровых условиЯх высокогорной службы. ‘ приходом к власти
большевиков, они навсегда поселились в этой глуши, надеЯсь, что горы и камни
защитЯт их от большевиков, как в свое времЯ они защитили таджиков от
—ингис-хана. ќтих русских уже нельзЯ было отличить от таджиков -- они
подражали им во всем, приспосабливаЯсь к условиЯм местной жизни. Њужчины
носили пестрые ватные халаты, расписанные цветами не растущих на Џамире роз,
подстригали по таджикски усы и бороды, и научились часами {145} сидеть на
скрещенных ногах, греЯсь у мангала с тлеющими углЯми. ђусские женщины носили
здесь шаровары, завЯзанные узлом у самых щиколоток, украшали себЯ тЯжелыми
браслетами и мелким серебром, вышедших из употреблениЯ монет. ‚олосы
зачесывали они в крутые мелкие косички, точно намеренно стараЯсь повредить
красоте своего русского лица. Ќо это наружное превращение не повредило их
душе -- они сохранили в чистоте свою православную веру, котораЯ давала им
все, в чем испытывает нужду верующий человек. Љаждый русский дом напоминал
здесь часовню с расписанными стенами, с увезенными из своих родных сЈл
старинными иконами в позолоченных окладах. ’емные, совсем почерневшие лики
выступали из них, как живые, и всегда зажженные лампадки горели тем вечным,
негаснущим светом, который примирЯет и утешает всех. Ќикто не мешал здесь их
усердной молитве, и потому они всегда чувствовали близость Ѓога. ‡десь еще
жила среди людей любовь, верующие не скрывали своей веры, добрые не
стыдились своей доброты, и чувство состраданиЯ ни у кого не вызывало
удивлениЯ.
џ присматривалсЯ к этим людЯм с уцелевшей душой, как присматриваетсЯ
археолог к уцелевшим старинным черепкам, пережившим многих гордых и сильных
людей, любуЯсь ими; они обучали менЯ жить.
Њногих напугал мой приезд -- они говорили, что уже больше не ждут
добрых вестей со своей родины, -- точно жили заграницей.
ЊенЯ поместили в семье бывшего штабс-капитана русской императорской
армии, отличного садовода, которого таджики называли {146} колдуном; он
поразил здесь всех своим цветущим садом, потому что никто не мог поверить,
что камни и гранит могут родить душистые Яблоки, нежные груши и персики с
тонкой кожицей.
“тром, днем и вечером они кормили менЯ фруктами из своего сада, поили
зеленым чаем без сахара, иногда отваривали картошку, и ко всему приправой
был свежий лук. "Џочему все они постное едЯт?" -- недоумевал Я, видЯ их
достаток во всем, не знаЯ, что была тогда последнЯЯ неделЯ ‚еликого Џоста.
Ћни мне все прощали, только дочь садовода, „аша, поражалась и пугалась моего
невежества.
-- “ нас теперь старые календари отменены, -- торопилсЯ Я оправдать
себЯ, -- а в новых календарЯх свЯтцев не печатают, все от нас скрывают...
-- ‘ейчас каждаЯ душа скорбит, -- возражала „аша, и голос еЈ прерывалсЯ
от волнениЯ. -- ‘ейчас нашего Ѓога люди судЯт! -- и точно прислушиваЯсь к
страданиЯм •риста, она затихла, и в глазах ее набегали крупные слезы.
„ашу нельзЯ было признать за таджичку, хотЯ и ходила она, как все, в
шароварах со звенЯщим серебром на груди, с бесчисленным множеством косичек
на голове. ЃелокураЯ, со свежим и открытым лицом северЯнки, она казалась
много моложе своих лет. Ћна была доброго нрава, и с нею было хорошо, как в
теплом жилом доме в непогоду и дожде.
-- Ћ чем вы здесь? -- сказал входЯ садовод, и посмотрел с особенным
интересом на „ашу, потом на менЯ, и что-то понЯв по своему, аккуратно сел у
стены на сбитый войлочный {147} ковер. ‹ицо его выглЯдело усталым, серым,
каким бывает гаснущий день, когда уже скрылось солнце и еще не настала ночь.
Ћн снова посмотрел внимательно и с тревогой на „ашу и стал говорить о
другом, не о том, о чем сейчас думал. Ћн рассказывал о плодах, пожаловалсЯ
на Яблоню, котораЯ худеет (он так и сказал "худеет", а не сохнет), и одной
стороной совсем уже мертва.
-- …е ветер студит, -- рассуждал он сам с собой. -- Ќадо ее теплее
укрыть, а не то помрет...
„аша слушала его рассеЯнно, думаЯ о чем то своем, чрезвычайно длЯ нее
важном, и, в то же времЯ, всматриваЯсь в постаревшее и осунувшеесЯ лицо
отца. "Љак он стар и слаб", -- открылось внезапно ей, -- и не знаЯ вполне
почему, она заплакала.
-- —его ты, „арьЯ? -- спросил отец, но сам угадывал ее мысли, стараЯсь
всЯчески утешить. Ќо она, видимо, не хотела утешитьсЯ, и просила его
позволить ей плакать.
‘коро наступила ночь. ‚се разошлись по своим углам и как то внезапно
всЈ вокруг умолкло, затихло, замерло. ‹ежа на худых рЯднах, Я прислушивалсЯ
к тишине, стараЯсь запомнить и понЯть эту маленькую жизнь незаметных на
земле людей, показавшейсЯ мне вдруг весьма значительной.
‡а дверью послышались всхлипываниЯ „аши, клавшей поЯсные поклоны перед
образом распЯтого ‘пасителЯ; была ‚еликаЯ ЏЯтница, и „аша хоронила •риста. џ
понЯл тогда, что „аша плакала не напрасно. {148}

___

‡десь не было ни церкви, ни свЯщенника, ни дьЯкона, ни певчих, и
Џасхальную всенощную службу каждый справлЯл, как умел, у себЯ на дому.
Ћтовсюду доносились песнопениЯ, и таджики собирались толпами у каждого огнЯ,
чтобы принЯть участие в радости русских.
‚ это утро Я не узнал „аши. Ћна стоЯла передо мной с гладко зачесанными
волосами, одетаЯ в светлое праздничное платье. Ћна всЯ светилась, радостнаЯ
и вполне счастливаЯ. Џомню, как протЯнула она мне пасхальное Яйцо, точно
самое жизнь, и на ее просветленном лице Я увидел всЈ, что совершилось на
земле и на небесах. € радость, полнаЯ глубокого смысла и сообщавшаЯ надежду,
овладела мною. ‚оскресший Ѓог, всегда живой, был здесь, среди нас. Ћн вывел
менЯ из царства тьмы и повел в жизнь вечную. {149}

--------
Ћглавление

Џредисловие....... 3
„ругаЯ жизнь...... 9
‚ойна с Ѓогом...... 16
‚есеннЯЯ посевнаЯ..... 27
ЋткровеннаЯ беседа...... 49
‹етуны........ 59
„очь революции...... 70
‚стреча с пустыней..... 79
‚ гостЯх у ’амерлана..... 91
‚олки........ 102
Џобег......... 107
Љрасные тучи...... 128
‹юди с уцелевшей душой.... 142
Last-modified: Sun, 05 Nov 2000 09:36:02 GMT
Ћцените этот текст: