о? Ѓлоха, да и блоха тебЯ  больше. ’ы -- прах, тлЯ, ничто!... ‚от кто
ты!
     ‡аметив наш  интерес к его словам,  он вошел в  азарт  и  стал  поучать
подростка не щадЯ чести.
     --  Џотому  и запомни:  ты один будешь  всегда, во всем и  перед  всеми
виноват. Љ этому надо привыкнуть с первых дней. Љогда мастер  обругает тебЯ,
накричит, прибьет  напильником -- соглашайсЯ, не вздумай самолюбиЯ показать.
Ѓоже  тебЯ  упаси!  ‘амолюбие  здесь  всему  помеха.  Ќапротив,  если  когда
обругает, скажи покорно: спасибо,  мол, вам товарищ начальник, что обругали.
Њне каждое ваше матерное слово на пользу. ‚ы со мной построже, покруче...
     ѓолос старика срывалсЯ, и  удушливый кашель мешал ему говорить.  ’еперь
он уже и не скрывал своего намерениЯ раскрыть перед нами произвол заводского
партийного начальства, {66} свое унижение и обиду, ища защиту, или  простого
сочувствиЯ в нашем лице. ‡адыхаЯсь и поминутно откашливаЯсь, он продолжал:
     -- …сли когда мастер разгорЯчитсЯ и  по балде  ударит  --  стерпи, хотЯ
правила такого нет, чтоб рукам волю давать.  Ќо после того, как прибьет,  он
всегда добреет. ЃоитсЯ, значит! „ругой раз так допечет, что сам Я со слезами
прошу его: "Џобейте менЯ, товарищ начальник! Ѓейте!  —то вы  на менЯ, дурака
смотрите? €ли смелости  у вас мало? Ѓейте, прошу вас!" Ђ уж ежели ударит, то
непременно смЯгчитсЯ...
     ђастроганный  своим  смирением,  старик  обмЯк  вдруг,  привлек  к себе
напуганного подмастерью, посмотрел на  него  с любовью и  сказал,  как  отец
сыну:
     -- џ  тебЯ парень  за то пожалел,  что  ты глупый, что ты  все еще себЯ
человеком считаешь...

        IV

     -- ‚ы его не слушайте, -- говорил парторг, ходивший за нами, как нЯнька
за  малыми  детьми.  --  ‘тарик  не  в своем уме,  от  него  всегда смута  и
беспорЯдки в цеху.
     Ћн  привел нас в заводской клуб, где  не было людей,  смущавших нас  на
каждом шагу. ‚се стены этой  длинной и узкой комнаты с  рыжими подтеками  на
потолке,  были  покрыты  свеже-выкрашенными  лозунгами  и  плакатами,  точно
обоЯми, и остро пахло малЯрной краской и скипидаром. Џо земле ползал чумазый
мальчуган с малЯрной кистью в руках. {67} Ћн скакал от одной буквы к другой,
на манер лЯгушки, и плотнаЯ бумага шевелилась под ним, как живаЯ.
     -- —то ты делаешь здесь в такое раннее времЯ? -- поинтересовалсЯ Я.
     Њальчуган оторвалсЯ на  минуту от работы, приподнЯл  обезьЯньи  руки  и
пропищал, как мышь:
     --  “  нас лозунгов нехватает длЯ борьбы с летунами, а Я по  культурной
части, так менЯ за это срочно мобилизовали и велели работать по ночам...  --
сказавши это, он снова поскакал по буквам.
     -- Ђ много летунов принЯто у  вас против закона? -- обратилсЯ студент к
парторгу.
     Џарторг не мог как следует понЯть  чего нам надо. ќтот бездельник  Явно
тЯготилсЯ  нашим  присутствием.  Ћн был  готов  объЯвить  "летуном"  каждого
рабочего,  только бы скорее выпровадить  нас за ворота,  снЯть  намЯвшие его
ноги сапоги, растЯнутьсЯ на койке и задать храпу.
     --  •орошо, хорошо...-- говорил  он устало,  с  полным  безразличием ко
всему.  -- ‚от вам список ново-принЯтых. Љто  из  них "летун" -- сам чорт не
знает. Ќазывайте их  "летунами", если вам  так надо, а  мне  все  равно.  Њы
всЯкого принимаем, если  только он с каторги  не бежал. Ќам рабочие по зарез
нужны...
     Џока он говорил,  фоторепортер, не терЯЯ  времени,  оперировал  в цеху,
снимаЯ какого-то рабочего.
     -- Џрошу  вас, не  шевелитесь,  -- любезно говорил фоторепортер, наводЯ
аппарат на выбранную жертву. €, щелкнув собачкой, он вежливо {68} благодарил
пострадавшего  рабочего. „авно  небритый,  одетый  в  засаленный  шевиотовый
пиджачек, которому сто лет, в очках овальной формы с жестЯной  оправой, этот
рабочий, на самом деле, производил впечатление новичка -- он всего боЯлсЯ.
     -- “ менЯ семьЯ, --  говорил он, весьма встревоженный. -- џ ради семьи,
ради детишек лучшего места искал. “ менЯ их трое. Ћни  менЯ всегда  у окошка
выглЯдывают.  Ћни  малые,  несмышленные,  всегда  кушать просЯт.  Ќе  губите
напрасно...
     Ќо его  никто не  слушал. џ  видел, что радость,  похожаЯ  на  безумие,
опьЯнЯла сопровождавших менЯ людей. —ему радовались они?
     —ерез стеклЯные стены завода уже было видно мутное небо с  гаснущими на
нем звездами. ‚идней становилась и безлюднаЯ улица, поЯвлЯлись злые дворники
с метлой, и поднЯтаЯ ими  пыль  неслась на  нас. Љое-где выбегали из калиток
едва одетые  полусонные женщины, снимаЯ с наружных ставень  засов.  „лЯ всех
начиналсЯ трудовой день. {69}

--------
        „очь революции

        I

     ЂнЯ не отличалась  красотой. Ќебольшого роста с птичьим лицом,  которое
прикрывала она несоразмерно большими очками, небрежно одетаЯ и подстриженнаЯ
мужичком,  она  ступала  широкими шагами  матроса,  никого  вокруг  себЯ  не
замечаЯ. Њожет быть чувство ревности и обиды мешало ей сближатьсЯ с людьми и
вызывало в ней  несправедливую  вражду к красивым женщинам, которых называла
она "дурнушками", считаЯ, что они неспособны к умственному труду. Ќо в то же
времЯ, она была необычайно добра к людЯм, страдавшим какими-нибудь пороками,
умела  приласкать неизлечимого пропойцу, больных, убогих, калек,  находила и
навещала  гулЯщих  девок, прЯтала  их  у  себЯ, когда  им угрожала опасность
высылки,  и  горько  жаловалась, что  ее  жалованиЯ не  хватает  чтобы  хоть
сколько-нибудь облегчить участь этих несчастных  людей. Њожно было подумать,
что она принадлежала к Ђрмии ‘пасениЯ, а не к партии большевиков.
     ЂнЯ жила порывами, и ее увлечениЯ быстро менЯлись холодным чувством,  а
любовь  -- ненавистью. ‚ременами казалось, что характер этой  тридцатилетней
женщины еще не определилсЯ. {70} Ћ замужестве  она отзывалась с  презрением,
называЯ брак крепостным  правом, и уверЯла своих друзей, что замуж  вышла из
любопытства. Ќо  очень скоро, она оставила мужа  не узнавши радости и не дав
ее   ему.   ЂнЯ  не   любила   вспоминать   свое  детство,   проведенное   в
железно-дорожной  будке стрелочника-отца,  когда босаЯ  бегала длЯ  него  по
снегу в кабак  за водкой. ќто всЈ, что знали люди о ее прошлом. Љаждому, кто
хотел узнать больше о ее родителЯх, она отвечала с гордостью:
     -- ЊенЯ родила советскаЯ власть. џ дочь революции...
     Њежду  тем,  это  была  мЯтущаЯсЯ  душа,  живаЯ  и   неудовлетвореннаЯ,
отравленнаЯ партийной  средой  с ее  ограниченными  интересами, извращенными
понЯтиЯми и испорченными вкусами. € когда разгорелась внутрипартийнаЯ борьба
-- ЂнЯ оживилась. ќто было времЯ ее надежд.

        II

     ‚ те тревожные дни, когда  в  каждом доме недосчитывали  кого-нибудь из
близких  или друзей, когда  люди бесследно  исчезали на  улицах, и по  ночам
врывались в жилые дома  вооруженные люди с обысками и облавами; когда дурные
предчувствиЯ  волновали  каждого  обывателЯ,  и  повсюду,  где только  живет
человек,  можно было слышать  об  арестах,  ссылках и  расстрелах  --  в эти
опасные длЯ жизни  каждого  советского гражданина  дни,  ЂнЯ  торжествовала.
Ќикогда еще она  не была {71} так  весела, так  снисходительна к  людЯм, так
расточительна в своей любви  ко  всем.  ’очно  все  лучшие свойства ее души,
разом вышли  наружу,  как  весеннЯЯ  вода  из  берегов. Ќо  очень  скоро ЂнЯ
внезапно исчезла, не стало ее, как будто никогда ее и  не было среди нас,  и
тогда не находилось достаточно  смелого человека, который решилсЯ бы навести
о ней справку.  Џрошло  много времени, но  никто в точности не знал, жива ли
она еще или уже мертва. …е начинали забывать, и  только оставшаЯсЯ сиротой у
чужих  людей  ее трехлетнЯЯ  дочь ‹ЯлЯ, времЯ от времени  напоминала о  ней.
„евочка  всем жаловалась на  злых людей, укравших у нее маму, и  тогда ничем
нельзЯ было ее  утешить;  Я все  еще  вижу, как дрожат  слезы  в  ее круглых
глазах.
     ‘ тех пор прошло более двух лет. Ќикому не приходило в голову,  что ЂнЯ
еще  жива,  и говорили  о ней  всегда,  как о  покойнице.  Љрошка  ‹ЯлЯ тоже
привыкла уже  к  этой внушенной  ей мысли и стала забывать свою  "украденную
большевиками" мать. ЋкруженнаЯ заботой и любовью, она навсегда привЯзалась к
чужой женщине,  не замечаЯ больше потери, что было печальным  свидетельством
непрочности любви  детей.  Џовидимому бурные  чувства, как  и дурные болезни
передаютсЯ по наследству.

        III

     ќто  было в  ту пору весны, когда остатки почерневшего на дорогах снега
смывает дождь,  и землЯ покрываетсЯ  паром, как живым дыханием. Ѓыло приЯтно
сидеть впервые {72} при открытых окнах в тесной комнате моей сестры, котораЯ
угощала менЯ чаем с леденцами,  оживлЯЯ в памЯти трогательные привычки нашей
разрушенной семьи. Ѓыло как-то особенно тихо и хорошо  нам вместе,  и мы  не
заметили,  как  отворилась  дверь и в комнату неслышно вошла ЂнЯ,  напоминаЯ
привидение. ЏостаревшаЯ и почерневшаЯ от солнца, с грЯзным узелком  в руках,
она была похожа на нищенку. …е лицо выражало мучительное страдание человека,
потерЯвшего последнюю надежду.  Ћна бросила узелок у двери, присела к столу,
не отвечаЯ на приветствиЯ, и тихо заплакала, раздавленнаЯ горем.
     -- Ћставьте  менЯ,  -- говорила она,  когда  мы спешили  прийти  ей  на
помощь.
     -- Ћставьте, -- повторила она, -- все равно Я этого не переживу...
     џ понЯл, что Ђню ничем нельзЯ теперь утешить. Ћна потерЯла что-то самое
длЯ неЈ главное, ради чего вернулась из ссылки ценою  непосильного унижениЯ,
может быть  предательства, пожертвовав всем, что составлЯло  цель  ее жизни,
чтобы  только снова соединитьсЯ со своим разлученным ребенком. Ќо девочка не
признала  в  ней своей  матери. Њожет быть новые чувства вытеснили из сердца
ребенка  воспоминаниЯ  о прежней жизни, может  быть и вовсе  не  помнила она
своего прошлого, или  не могла поверить, что мертвые оживают. Ќо мать  стала
ей чужой, каким-то препЯтствием в ее радостной, веселой жизни, и она жалобно
просила  заступитьсЯ за нее, когда ЂнЯ  пыталась приласкать ребенка, прижать
его к своей груди. {73}
     ‘ этого бремени  ЂнЯ  искала  случаЯ умереть.  ‡а ней  следили,  но она
ускользнула  от наблюдениЯ,  и  притаившись в  кладовой,  набросила  на себЯ
петлю. Љогда  на шум, послышавшийсЯ из кладовой, мы подоспели к  самоубийце,
ее маленькое  тело  вырывалось из петли, билось и вздрагивало в предсмертных
судорогах, как подрезаннаЯ у горла птица.
     Ђню  удалось  спасти,  но  это  не  принесло  ей  счастьЯ.  ЃольнаЯ,  с
опустошенным сердцем, в котором больше не  было желаний,  она жаловалась  на
людей:
     -- ‚ы  ошибаетесь, если допускаете мысль, что  Я благодарна вам за свое
спасение. ‡ачем вы вмешиваетесь  в  мою  жизнь? џ  не  верю больше, что люди
способны к состраданию. Љогда Я жадно  хотела жить, мне каждый день угрожали
смертью. Ђ теперь, когда Я хочу умереть -- менЯ заставлЯют жить.
     Ќе находЯ  слов длЯ  утешениЯ,  Я  повторЯл  давно известные и ненужные
слова, уверЯЯ  ее, что умереть никогда не поздно, что самоубийство ни у кого
не вызывает сочувствиЯ  и  не имеет никакого оправданиЯ, тем более длЯ  нее,
никогда не жившей длЯ себЯ, а только длЯ других, и прочее.
     -- ќто все пустые слова,  -- прервала менЯ ЂнЯ, приходЯ  в волнение. --
Њожно  ли говорить  об  общественных  интересах,  о  любви  к  человечеству,
находЯсь  за решеткой! …сли бы  вы  знали, каким страданиЯм  подвергают  нас
следователи на допросах! -- и она закрыла лицо руками.
     -- ќтим тупым людЯм не так нужна наша жизнь, как им нужна наша честь...
{74}
     -- ђазве  весь мир принадлежит этим тупым людЯм?  -- возразил ей Я.  --
Џоверьте мне, ещЈ можно найти на земле такие места, где есть закон и право.
     Џри  этих словах, ЂнЯ  необычайно оживилась; она привстала на постели и
глаза ее загорелись вдруг.
     -- џ хочу вас лучше понЯть, не скрывайте от менЯ...
     -- ‡ачем вы допрашиваете менЯ, когда всЈ отлично понЯли?
     -- „оверьтесь мне, -- говорила  она все более возбужденно, как в бреду,
-- Я все равно скоро умру, но Я хочу, чтобы вы спаслись. ‘кажите откровенно,
не бойтесь, успокойте менЯ в мой  предсмертный час.  џ  знаю,  вы искали длЯ
менЯ  слова утешениЯ, но таких слов нет. Ђ вот сейчас,  само утешение пришло
ко  мне. “тешьте  менЯ, подтвердите словами, что вы  решили бежать из  этого
кромешного ада, из этого царства тьмы...
     --  Њолчите! --  вскрикнул  Я,  испугавшись этих опасных  слов, которых
никогда не решалсЯ произнести вслух. -- џ вам ничего не говорил об этом.
     Ќо она не слушала менЯ, увлекаЯсь и пьЯнеЯ этой новой мыслью.
     --  Ѓегите! -- шептала  она  воспаленными губами.  -- ЉакаЯ  счастливаЯ
мысль! ‚едь это подвиг! Џоймите, что честному  человеку здесь  делать больше
нечего. Њы разлагаемсЯ!

        IV

     Ќочью, когда в  общежитии утихала жизнь, Я уединЯлсЯ за работой в своей
квадратной {75}  комнате, напоминавшей  шкатулку. ‚  открытое окно проникало
черное  неподвижное  небо,  в  воздухе  было  душно,  не  шевелились  листьЯ
деревьев,  как  будто  вокруг  менЯ  остановилась  жизнь.  ‘онливое  чувство
неслышно подкрадывалось ко мне, и  Я  повидимому легко поддалсЯ этому трудно
преодолимому соблазну; Я спал тревожно,  с поникшей головой, как  пассажир в
вагоне.  ‚друг,  чьЯ-то  "заботливаЯ"  рука встрЯхнула менЯ  за плечо. џ  не
испытал удовольствиЯ  от этого прикосновениЯ, тем более,  когда  проснувшись
увидел  перед собой  хорошо  вооруженного человека в  "прославленной"  форме
ЌЉ‚„. Њне казалось, что Я все еще сплю и хотелось скорее проснутьсЯ от этого
страшного сновидениЯ. Ќо все оказалось наоборот.
     -- ‘ледуйте за мной, -- сказала форма, заикаЯсь и давЯсь словами, точно
костью.
     џ увидел себЯ на Яву, и покорно поплелсЯ за ним, как овца, припоминаЯ в
это времЯ  все, "в  чем был и  не был виноват" перед советской властью.  ’ем
временем, человек в форме  привел менЯ  в  комнату сестры,  где  было  много
других в такой же форме,  удивительно  похожих друг  на друга людей. “ двери
стоЯл неподвижно часовой, а среди  комнаты, точно на плЯже Я увидел в ночном
белье Ђню и  мою  сестру.  Њебель  была  сдвинута,  шкафы раскрыты,  постель
сброшена с кроватей на пол,  и мне представилось, что нас грабЯт, и  следует
звать на помощь.
     -- ‚ам полагаетсЯ сидеть и молчать, -- сказал обращаЯсь ко мне заика, и
указал на стул. џ  обратил  внимание  на его мЯсистое, откормленное лицо, на
котором  не было видно  {76} ни  ресниц, ни бровей,  никакой растительности.
Ќеподвижные  синие  глаза  казались  нарисованными  и   имели  поразительное
сходство с плакатом.
     Џока  другие производили обыск, заика призывал  Ђню  к благоразумию. Ћн
советовал ей  отказатьсЯ от безумных  мыслей  свергнуть  советскую власть, и
убеждал ее помочь работе следственных органов, ничего не скрываЯ от них, как
от самой себЯ, и что сейчас она сама может решить свою судьбу.
     -- —то  же вы молчите? -- спросил он, не сводЯ с нее своих нарисованных
глаз.
     ЂнЯ стоЯла неподвижно с плотно закрытыми губами, как оловЯннаЯ  фигурка
на столе: ее можно было передвинуть или опрокинуть, но нельзЯ было заставить
ее заговорить.
     -- ‚ы напрасно упираетесь, -- сказал заика, давЯсь словами.  -- Ќам все
известно. Ќам  известны не  только  нелегальные бумаги, которые храните вы в
своем  портфеле, но и все ваши нелегальные мысли, которые вы храните в своей
голове.
     ЂнЯ молчала.
     ’огда он обернулсЯ к двери и внезапно преобразилсЯ.
     -- ‘трелок! --  закричал он другим  голосом. -- ‡аставь заговорить  эту
дрЯнь!
     џ  не  успел  заметить, как ЂнЯ  рванулась  к открытому  окну,  пытаЯсь
броситьсЯ вниз, но сильным ударом приклада стрелок отбросил ее от окна в мою
сторону; она повалилась на пол, и застонала. Њне стало страшно от мысли, что
Я не могу защитить ее, что Я должен "сидеть и молчать", когда на моих глазах
совершаетсЯ {77}  преступление. џ  должен смотреть  безучастно, как  сильные
бьют слабого, и как замкнутые гордостью губы женщины обливаютсЯ кровью.
     џ старалсЯ не видеть, как солдаты одевали ее в поношенное синее платье,
точно  покойника  перед погребением;  как  натЯгивали ей  на  ноги чулки  и,
взвалив ее на плечи, на манер убитого зверЯ, унесли навсегда из дому. {78}

--------
        ‚стреча с пустыней

     ‹ето было в самом разгаре, когда Я приехал в Ђшхабад. ‘ походной сумкой
за плечами,  Я  шел по этому воспаленному  городу, построенному  на  песке и
окруженному песками Љара-Љума. Ќа юге подымались до небес отроги Љопет-„ага,
заслонЯвшие  собой персидскую  границу. Љак  каждому советскому  жителю, мне
было приЯтно и тревожно находитьсЯ в такой непосредственной близости с чужой
страной, о которой Я знал тогда не больше, чем о загробной жизни.
     џ  поселилсЯ  в доме  длЯ приезжих,  где на  большой веранде,  ничем не
защищенной от солнца, комаров и ночных воров, были расставлены рЯдами  голые
железные койки, нагревавшиесЯ за день  настолько, что  за ночь  не  успевали
остыть.  Џосреди  двора стоЯла водокачка, от которой не отходили голые люди,
страдавшие от  жары; соблюдаЯ  очередь,  они  осторожно подходили под  кран,
вскрикивали от холодной струи и на минуту оживали.
     --  ђаздевайтесь!  --  закричал на менЯ  человек в трусиках  с красивым
лицом южанина. -- “ нас  здесь  одетым ходить стыдно, -- продолжал человек в
трусиках,   приветливо  улыбаЯсь,  точно  знал   менЯ   с  детства.  Ќедавно
демобилизованный  из армии,  он  получил  назначение заведывать этим  пустым
домом, и был {79} вероЯтно вполне доволен своей службой. ќто было заметно по
его шутливой манере говорить с  прибаутками, по его расположению к людЯм. Ћн
смотрел на свою работу,  как на праздное занЯтие,  и  не скрывал этого ни от
кого.
     џ охотно разделсЯ и стал под кран. ЏодземнаЯ вода обожгла менЯ холодом,
и Я стал зЯбнуть на солнцепеке.
     -- Ќе пугайтесь, --  смеЯлсЯ заведующий домом, --  против  холода у нас
есть верное средство, -- намекаЯ, должно быть, на спиртные напитки; он любил
выпить.
     -- Ђ вот от жары никаких средств нет...
     ‚еселый  и  задорный  его нрав  казалось  оживлЯл  даже  эту  сожженную
ашхабадскую траву и хмурые деревьЯ, покрытые здесь вечной пылью.
     Ћстынув под краном, в мокрых  трусиках, с необсохшими телами, покрытыми
точно росой, мы пошли с ним договариватьсЯ о помещении.
     -- ‚ыбирайте себе койку, котораЯ погорЯчей, -- смеЯлсЯ он,  -- вот тебе
и  все помещение...  „орого не берем,  за ночь полтиник, за  день три рублЯ.
Ѓарахло свое неси  ко мне на квартиру,  чтобы не сперли. †инка у  менЯ, баба
добраЯ, сердечнаЯ, она и тебЯ накормит борщем. Џо банке водки тоже найдетсЯ,
а потом разберемсЯ что к чему. Љстати, кто ты?
     џ засмеЯлсЯ.
     -- ‘ этого надо было начать.
     -- ѓлупости, -- возразил  он, --  не по паспорту узнаю Я человека, а по
его морде. ‚есь твой паспорт у тебЯ на лице... {80}
     Џили  мы  с  ним  и  закусывали,  а  жена  его,  на  самом  деле, очень
внимательнаЯ и любезнаЯ, все добавлЯла нам в тарелки, и от каждого его слова
смеЯлась, даже тогда, когда он ничего смешного не говорил.
     ђазговорились мы о беглецах, которых, по его словам,  много развелось в
последнее времЯ вдоль всей границы.
     ЏьЯненький и добренький, он говорил с грустью:
     --  ѓлупый  наш  народ! Ќу, скажи мне  по  совести, чего это  они бегут
целыми толпами к персюкам?  —его они там не видели? “ нас щи лаптем хлебают,
а там, говорЯт, суп руками пьют. Ќекультурный народ...
     Ђ  жена  его  смеетсЯ  без  причины,  видимо,  довольнаЯ  им,  и потому
радостнаЯ.
     џ заинтересовалсЯ разговором, из которого легко можно было  понЯть, что
охота за беглецами  стала здесь  своего рода промыслом, профессией, доходным
занЯтием.   ’олько  исключительнаЯ   удача  помогала  настрадавшимсЯ   людЯм
перемахнуть через горы, служившие большим соблазном длЯ взрослых и детей.
     Џосмотрев  на  карту,  покрытую ожогами  большой  пустыни, где  бродило
теперь  бесчисленное  множество  отрЯдов  басмачей,  совершавших  набеги  на
партийные и советские учреждениЯ,  мне понравилась  мысль  пойти  по  следам
верблюдов и, обойдЯ горы, выйти на караванный путь.
     ’ак Я и сделал.
     Ќа  другой  день Я  уже сидел в вагоне, уносившем менЯ  из  Ђшхабада  в
занесенный  песками  город ’еджен,  служащий  оазисом  длЯ  {81}  караванов,
которые  ходЯт по движущимсЯ  пескам Љара-Љума. ‚ вагоне было тесно и душно.
‘о всех  сторон менЯ теснили туркмены в ватных халатах, похожих на стеганные
одеЯла, в высоких  бараньих шапках, придававших каждому вид разбойника. Ћдни
не выпускали  изо  рта длинные дымЯщиесЯ  чубуки,  мешавшие  дышать,  другие
поминутно сплевывали на пол зеленый табак, который держали под Языком до тех
пор, пока он не начинал разъедать кожу. Њолчаливые и равнодушные на вид, они
были  опасны  своей  затаенной  ненавистью,  не  знающей  пощады.  ќто  были
скотоводы, у  которых государство отобрало скотину,  хлопкоробы,  у  которых
отобрали хлопок,  шелководы, у  которых отобрали шелк, хлеборобы,  у которых
отобрали хлеб.

        ___

     Ѓыл ранний  утренний час, когда поезд остановилсЯ у  платформы  станции
’еджен. ‘разу за станционным зданием начиналсЯ поселок, построенный из глины
и  сырого кирпича. Ќа  базарной  площади,  среди заброшенных и развалившихсЯ
лавченок, похожих на  конуры животных, сидели равнодушные туркмены и жевали,
как овцы,  зеленый табак.  ‚озле каждого из них дремал  верблюд, нагруженный
двумЯ квадратными тюками  пресованного хлопка. „ругие уже тЯнули веревкой за
ноздрю своих нагруженных верблюдов на заготовительный пункт.
     ЊирнаЯ  обстановка этого дремавшего городка внушала спокойное  чувство,
сообщала  {82}  уверенность  и окрылЯла менЯ надеждой. ЌельзЯ было поверить,
что  гражданскаЯ война  здесь  в  полном  разгаре,  что каждую  минуту можно
ожидать набега басмачей, которых называли здесь "калтаманами", что эти мирно
жующие табак  туркмены вдруг выхватЯт из  под  халатов ножи  и начнут резать
прохожих, как баранов.
     Ќо  чем  дальше Я шел  по этим безлюдным кривым улочкам  без тротуаров,
притаившаЯсЯ тишина начинала пугать менЯ. џ даже  обрадовалсЯ,  когда передо
мной вырос из под земли человек, перевЯзанный, как чемодан, ремнЯми, с лицом
точно замкнутым на ключ. Ћн попросил предъЯвить документы.
     ЊенЯ  повсюду выручал  корреспондентский  билет,  производивший сильное
действие  на служилый  люд,  особенно  на  всЯкого рода официальных  лиц. Ћн
принЯл  во  мне  горЯчее  участие,  проводил  менЯ  к  закомуфлированному  в
фруктовом саду зданию райсовета,  и прощаЯсь посоветовал быть осторожным, не
поЯвлЯтьсЯ одному на улице днем, а тем более ночью.
     “ входа менЯ  окликнул невидимый  часовой,  как  будто Я приближалсЯ  к
пороховому складу. ‚нутри  зданиЯ,  как и  снаружи чувствовалась тревога;  Я
обратил  внимание,  что  служащие вооружены, и сидЯт за письменными  столами
насторожившись, как если бы они сидели в окопах,  в ожидании вылазки. Њногие
из них были постоЯнными жителЯми этих мест, родились и выросли в ’уркестане,
и  о  ђоссии  знали  по  наслышке;  они  живо  интересовались  каждым  новым
человеком, приехавшим {83} из центра. „ругие были присланы сюда на работу по
партийной линии, или же  из числа двадцатипЯти-тысЯчников. ќти держали  себЯ
передо мной заносчиво, чтобы сколько-нибудь не унизитьсЯ, считали повидимому
оскорблением  длЯ себЯ ответить на  приветствие. "’оже, мол, орел нашелсЯ!",
-- должно-быть думали они  про себЯ.  €ли  же:  "мы сами с усами". ‚  глухих
местах люди особенно самолюбивы,  не  хотЯт чувствовать  себЯ  заброшенными.
Ѓолее всех смущались и, в то же времЯ, стремились говорить со мной сосланные
из центра областные,  а  не редко  и  республиканские  партийные  работники,
заподозренные  в   уклонах.  €х   зачислЯли  в   категорию  неблагонадежных,
третировали, как арестантов, гонЯли на  наиболее опасные  позиции и, вообще,
не  считали за  людей. џ видел, как они горели желанием поговорить со мной и
не решались, не знаЯ, прислан ли  Я, или выслан, и  можно ли мне доверитьсЯ.
‚о всЯком случае, мой приезд всколыхнул болото, никто не мог скрыть интереса
ко мне.
     ‚скоре вернулсЯ с дежурства (все районные ответработники дежурили тогда
при штабе) председатель райсовета, в присутствии которого  все затихали,  не
смели иметь своего мнениЯ и желаниЯ.  ќто был смуглый, с бархатными глазами,
весьма озабоченный человек. Џоздоровавшись со мной небрежно, он завел менЯ в
собачью конуру,  которую  называл кабинетом, и  стал жаловатьсЯ  на  трудные
условиЯ  работы,  и  что,  фактически,  приходитсЯ  им вести  здесь  военные
действиЯ с очень коварным и  изворотливым врагом  и, в  то же  времЯ, нельзЯ
доверить ни своим, ни чужим. {84}
     -- ‚едь мы живем на линии огнЯ, -- говорил он с доверчивой интимностью,
как равный с равным, как бы желаЯ этим дать мне понЯть,  что "вы один только
менЯ понимаете..."
     --  € в это опасное времЯ, -- продолжал он, --  ко мне присылают врагов
народа  на  перевоспитание.  ѓоворЯ откровенно,  разбойники-туркмены,  и  те
лучше.  Ђ эти  ведь ищут только  случаЯ,  чтобы смытьсЯ за  границу, предать
интересы рабочего класса. Ќу, дайте нам только урожай собрать, тогда Я их!..
     € опЯть, он стал  жаловатьсЯ на острую  нужду  в полевых рабочих, из-за
чего на колхозных полЯх гибнет не  собранный хлопок, и просил менЯ прислать,
как  можно  скорее,  на времЯ уборки, украинских кулаков,  как  будто Я  был
рабовладельцем.

        ___

     Џолучив особый пропуск  на  право  посещениЯ пограничных  колхозов,  на
следующий день  Я выступил чуть свет  в поход.  ‘перва  Я  решил  побывать в
хлопковых колхозах, но боЯсь потерЯть напрасно времЯ, Я незаметно длЯ самого
себЯ стал  уклонЯтьсЯ все  больше и дальше  на  юг, пошел мимо огородов, где
зрели  прославленные  туркменские  дыни,  блестевшие,  как  медь  на солнце.
Ћгороды постепенно  стали переходить в голую пустыню, с мЯгким, остывшим  за
ночь песком.  Џоселок все  уменьшалсЯ и,  наконец, совершенно исчез  из {85}
виду. Њеньше, чем  через час Я  уже  встретилсЯ  непосредственно с сугробами
больших  барханов. Ћни двигались на менЯ, но движениЯ  их не было видно. ‚сЯ
необозримаЯ  пустынЯ была теперь открыта передо мной; она была покрыта этими
огромными  вблизи,  и  весьма   мелкими  вдали  валунами   зыбучих   песков,
напоминавших колышущуюсЯ воду  океана.  Ѓыло красиво и страшно, и  страшное,
как  всегда,  влекло.  ‘олнце,  тем  временем,  разгоралось с  поразительной
быстротой, и  очень  скоро Я  обнаружил,  что от этого  всепожирающего  огнЯ
никуда нельзЯ укрытьсЯ. “топаЯ в песке, Я все чаще останавливалсЯ, с  трудом
вынимаЯ из сугробов  ноги, и думаЯ в  это времЯ не о песках, в которых можно
потонуть, а только о солнце, в котором вдруг увидел Я источник смерти,  а не
жизни.
     ‚ воздухе было  тихо, и только временами вылетали на разведку  хищники,
высматриваЯ  добычу;   где-то  недалеко   смердела  падаль.  Џритаившись,  Я
остановилсЯ, наблюдаЯ за  полетом птиц. Ѓыстрый вертун-Ястреб, притворившись
мертвым,  вдруг  стремительно  падал  на  добычу,  и  ухватив  кусок,  также
стремительно  уносил его,  преследуемый коршуном.  …го движениЯ были ловки и
легки, расчитанные на удачу. џстреб показалсЯ мне легкомысленной  птицей. Ќо
коршун  действовал   осмотрительно,  с   расчетом,  работаЯ  навернЯка;  он,
например,  долго  держалсЯ  на  воздухе   без  движениЯ,  очень  внимательно
присматриваЯсь к падали с большой высоты, и убедившись, что опасности нет  и
ошибитьсЯ нельзЯ, он только  тогда  набрасывалсЯ на жертву всем корпусом, не
складываЯ крыльев. џ обратил внимание,  {86} что при всей своей силе, коршун
труслив, жаден,  завистлив и быстро отступает перед опасностью.  џ бы назвал
коршуна   малодушной  птицей.   Ќо   как  только  над   коршуном   поЯвлЯлсЯ
красавец-стервЯтник со своим смертоносным клювом,  презирающий опасность, --
даже ищущий ее,  -- коршун не сопротивлЯЯсь, почтительно  отбегал в сторону,
уступаЯ место  более сильному противнику, и  с криком  подымалсЯ на  воздух.
ќтим криком он как бы говорил: "сдаюсь, не преследуй менЯ!.."
     џ  пошел по  следам  хищников посмотреть на жертву, заметив издали, как
стервЯтник потрошил ее. ‘о свойственным  ему пренебрежением, он посмотрел на
менЯ умным и смелым  глазом, и не спеша докончив свой кусок, быстро снЯлсЯ и
улетел.  џ  любовалсЯ  им. ќта уверенность в  своей силе,  это  презрение  к
опасности делает стервЯтника сильнее, красивей и смелей.
     ‚скоре трупный  запах остановил менЯ. ‚ нескольких шагах лежало большое
тело  человека,  уже  частью   сгнившее  на   солнце,  частью   съеденное  и
растасканное  хищниками.  ЏреодолеваЯ   отвращение  к  отравлЯвшему   воздух
трупному  запаху, Я все-же  приблизилсЯ к  нему насколько  мог, чтобы  лучше
рассмотреть  сохранившиесЯ останки. Ќо  по этим останкам нельзЯ было  узнать
человека когда-то сильного, кому-то нужного,  кого-то любившего  и искавшего
счастьЯ на земле.
     Џодавленный дурными предчувствиЯми, Я поспешил уйти от этого  страшного
свидетельства  нашей  тленной  жизни,  оставлЯЯ  хищникам  доканчивать  свою
работу.  †ажда стала  {87} мучить  менЯ. џ хотел  напитьсЯ из обжигавшей мне
руки  флЯжки, но  остатки выкипевшей в  ней  воды,  оказались  горЯчими, как
кипЯток.  ЏламЯ охватывало  менЯ  теперь со всех  сторон,  как на  костре, и
только  обманчивые миражи, внезапно  возникавшие и исчезавшие, помогали  мне
идти, как мечта помогает жить. џ  видел где-то близко тихие селениЯ, укрытые
тенистыми садами, и бежал навстречу  этому обману. ‚се мучительней и труднее
было мне  переносить  жажду, котораЯ вызывала к жизни  призрачные  реки,  и,
всегда обманутый, Я все-же бежал к ним, преодолеваЯ усталость. Ќо скоро силы
мои  стали убывать. ‘лабый и всеми забытый,  Я  повалилсЯ в горЯчий песок  и
стал тихо  засыпать,  как  засыпают  замерзающие в снегу. € тогда,  отовсюду
потекла  ко мне  вода. џ  увидел  прозрачные  источники и  бьющие  ключи  со
студенной  водой.  Џередо  мной  открывались  мечтательные  озера,  заросшие
камышем,  и дикаЯ утка  уносила  трепещущую  рыбу. џ  заглЯдывал в  колодцы,
наполненные до верху водой, и куда только ни обращалсЯ мой взглЯд -- повсюду
бежали веселые ручьи, превращаЯсь в реки, и уводили менЯ к морЯм и  океанам.
’еперь уже всЯ землЯ была  покрыта  водой, и  Я уже не  шел,  а плыл по этой
широкой  воде, котораЯ накрывала менЯ с головой, как утопленника;  Я  шел ко
дну, и в то же времЯ начинал понимать, что умираю от жажды...

        ___

     Ћт этого опасного  сновидениЯ  менЯ  разбудили  верблюды  звоном  своих
тЯжелых  медных {88}  колоколов. Џогонщики-туркмены, одетые  тепло,  как при
морозе,  принуждали  верблюдов садитьсЯ на горЯчий песок.  Љаким сладостным,
успокаивающим  и обновлЯющим показалсЯ мне  тогда этот звон,  напомнивший  о
последней  заутрене  в   Њироносецкой  церкви  перед   тем,  как  ее  снесли
большевики. ‚идение  все  еще продолжалось:  "Ќе волхвы ли это на  верблюдах
несут дары рожденному ‘пасителю?" --  с замирающим от восторга сердцем думал
Я, не умеЯ еще отличить мираж от правды.
     ’ем временем, туркмены заботливо  хлопотали возле менЯ,  обливали всего
менЯ  из  боченка  водой,  поили  какими-то  настоЯми  трав, -- одни  против
горЯчки,  другие  от  столбнЯка,  --  смазывали   ожоги  на  лице   и  руках
простоквашей, и понесли менЯ на руках к верблюду. Љогда они привЯзывали менЯ
веревками к верблюжьему горбу, точно хлопковый  тюк, Я не  мог поверить, что
имею дело с разбойниками пустыни, рожденными с ножом в зубах, известными под
страшным названием "басмачи".
     Ќе  объЯснЯЯ  направлениЯ, они  медленно  повезли  менЯ  к  заходившему
солнцу.
     -- <i>Љарашо?</i> -- спрашивает менЯ косоглазый старик  с голым бабьим  лицом,
раскрываЯ улыбкой голые десна.
     --  ‘пасибо! --  отвечаю  Я, и в то  же времЯ хочу понЯть, куда это они
везут менЯ? ‚от пески переходЯт в огороды. Џотом потЯнулись заборы из глины,
за которыми стоЯт в  пыли абрикосовые  деревьЯ  и  шелковица. ‡десь "басмач"
останавливает  верблюда, отвЯзывает  с  {89}  его  шеи  звенЯщий  колокол  и
тревожно прислушиваетсЯ:  далеко  слышно, как  кричит  паровоз. Ћн осторожно
снимает менЯ с верблюда и указывает рукой на пыльную дорогу, котораЯ ведет к
станции ’еджен. € уже без будущего,  с разрушенной  надеждой  Я  возвращаюсь
домой "строить социализм". {90}

--------
        ‚ гостЯх у ’амерлана

        I

     Ќа вокзальной площади ‘амарканда полно людей. ‚се неподвижно и  покорно
ожидают своей очереди на  билет, как будто такой порЯдок заведен навсегда, и
иначе быть не может. Ћни привыкли, обжились на этой привокзальной площади, и
уже никто не  спешит  к  поезду.  “ всех  развЯзаны узлы, раскрыты чемоданы,
разобраны и выставлены наружу домашние вещи со всЯким  неприглЯдным  хламом,
как на толкучке. ‡десь же  на площади варЯт чай в  жестЯных  чайниках, пекут
лепешки на древесных углЯх, играют в карты или нарды, и несмотрЯ на пылающую
жару пьют водку стаканами. Ѓыстро пьЯнеЯ, они сразу засыпают мертвым сном.
     ѓорЯчее  солнце  сжигает  мысли  и  желаниЯ.  Ќигде  не  видно  бодрых,
жизнерадостных  людей.  Ќе слышно птиц,  притаившихсЯ  на голых ветках. ‚сех
клонит ко сну. ‚ ожидании извозчика, Я с трудом преодолеваю дремоту, стоЯ на
открытом месте.
     -- ‹ошадь здесь дороже паровоза... -- произносит раздраженный пассажир,
приглашаЯ менЯ присесть среди дороги на его деревЯнный сундучек. {91}
     -- „а, -- продолжает он, -- лошадь можно съесть, а машину нельзЯ .. .
     Ќе знаю, шутит ли он или говорит правду, но извозчика все еще  нет, как
будто, на  самом деле, съели  по  дороге  его лошадь. Ќе скоро  показываетсЯ
из-за поворота разбитый экипаж, бегущий вприпрыжку, и на нем дремлет  узбек,
завернутый в теплый  стеганный  халат. ’олпа шумно  бросаетсЯ к нему, но  не
многим удаетсЯ взЯть с боЯ место.
     -- <i>‡ачем</i> скандал? -- равнодушно говорит узбек, и обещает к  вечеру всех
нас доставить в город.
     Ќаконец, клЯча  везет  менЯ  в  красную  чайхану,  напоминающую снаружи
средневековую развалину. Ќесмело вхожу Я внутрь  и сразу  слепну. Ћт лежащих
на нарах одеЯл  и верблюжьего  войлока под ногами слышитсЯ  удушливый  запах
разложениЯ. Џривыкнув  к темноте начинаю различать  среди наваленных одеЯл и
подушек  угрюмых узбеков  со сверкающими  глазами.  Ћни сидЯт свернувшись  и
видимо скучают.
     ‚ертлЯвый  мальчуган,  весь в  струпьЯх, с красными  больными  глазами,
несет мне на подносе костер  с дымом, из  которого  выглЯдывает обуглившийсЯ
глинЯный чайник  с  отбитым носом.  Ѓедность  делает людей подозрительными и
робкими. ѓлЯдЯ на них, Я  тайком  достаю  из  своего вещевого  мешка кусочек
сахара  и  крадучись подношу его  ко рту. Ќо добрые люди советуют  мне  быть
осторожней.
     --  ‚ы здесь  человек новый, -- говорит придвигаЯсь  ко  мне незнакомый
узбек  в  нарЯдном  халате,  одетом на  голое  тело.  --  ђазве  {92}  можно
показывать сахар  на людЯх,  когда все здесь  носЯт  при себе  острые  ножи?
‘прЯчьте!  --  настаивает  он,  проЯвлЯЯ какое-то странное волнение, точно Я
держал в руке не сахар, а слиток золота. € хитро усмехнувшись, он шепчет мне
на ухо, чтобы никто не услышал:
     -- ‡а такой кусок сахара, и если прибавить к нему еще осьмушку чаЯ,  вы
сможете здесь купить красивую жену...

        II

     “тром Я не  нашел своего вещевого мешка и доброго узбека.  ђадуЯсь, что
осталсЯ жив, Я незаметно  выбралсЯ из красной чай-ханы и направилсЯ в  более
оживленную  часть  города,  где  помещалсЯ узбекский  университет  и  другие
культурные  учреждениЯ   столицы.  ‡десь  Я  почувствовал  себЯ  в   большей
безопасности, хотЯ в ‘амарканде нигде нельзЯ уберечьсЯ от воров.
     ‚ университете  Я  нашел  одного  только сторожа, --  было времЯ летних
каникул, -- который предложил мне поместитьсЯ в любой аудитории, если мне не
твердо будет спать на скамье.
     -- Љ нам,  другой раз, заходит переночевать  один очень большой ученый,
профессор Џоливанов,  без руки; этот и скамейки не спрашивает, спит у порога
на голом полу, точно бездомный пес...
     --  ‚ы менЯ этой новостью очень обрадовали,  -- воскликнул Я, оживлЯЯсь
и, тем самым, смущаЯ сторожа, не понимавшего причин моего восторга.
     -- Ќе то менЯ  обрадовало, конечно,  -- разъЯснЯл Я сторожу, --  не то,
что профессор на  голом полу спит, а  то, что он  объЯвилсЯ, что он, значит,
жив еще, что Я его увидеть смогу... {93}
     -- Ћни живы, это верно, -- подтвердил сторож,  -- только такой жизни не
всЯкий будет рад.
     ‘ тех пор, как  профессора Џоливанова  внезапно вывезли  из ‹енинграда,
точно  краденную  вещь, все его  забыли.  Џо слухам,  дошедшим  до  менЯ, он
находилсЯ в ссылке в  ‘амарканде, без  права передвижениЯ за пределы города,
но другие говорили, что  его  давно уже нет в  живых. ‚  то времЯ Я  не  мог
привыкнуть  к  потере, опустошавшей  область  моих знаний  культуры и Языков
‚остока  --  точно засыпали колодец, и  больше не откуда было  мне  напитьсЯ
живой воды.
     -- ‚осток, -- говорил мне профессор, -- это колыбель культуры человека,
а ‡апад -- его могила.
     Џрофессор Џоливанов был китайцем среди китайцев, индусом среди индусов,
арабом среди арабов, персом среди персов, и все одинаково считали его своим.
Ћн переносил  менЯ далеко на  ‚осток,  где мы соприкасались с вечностью, как
будто жили мы прежде, как и теперь; прошлое длЯ нас никогда не умирало.
     -- Њы живем  прошлым, -- часто  повторЯл профессор. --  Њы  обкрадываем
предков,  проедаем их  наследство, и все, что  мы  творим, сотворено до нас.
‘тарую, забытую всеми мысль, мы выдаем за новую, мы приписываем себе то, что
нам не принадлежит...
     € он, как-то особенно живо представилсЯ мне.
     -- ѓде Я могу найти профессора? {94}
     ‘торож не мог мне помочь, советуЯ, однако, искать его в старом городе.
     -- ‚  старом городе, -- повторЯл он, -- только в старом  городе, и там,
где больше нищих и калек.

        III

     ЏриближаЯсь  к  гробнице  ’амерлана,  мысли о  прошлом,  внушенные  мне
профессором  Џоливановым, возвращались  снова  ко мне.  ѓробница  помещалась
среди  развалин  потускневшей  площади  ђегистан,  по  соседству  с  древним
университетом-медрессе “луг-бека, с его обсерваторией, с мечетью беснующихсЯ
дервишей,  носЯщей  название  ах-и-‡инде,  --  со  всею  этой  тысЯчелетней
культурой  прошлого. ‚се  было,  как  прежде,  и даже те  же нищие с медными
тарелками у ног выпрашивали милостыню, прославлЯЯ Ѓога.
     ѓур-ќмир, -- так величали ’амерлана подданные его империи, -- давно уже
сгнил, гробница его пуста,  и только надпись на могильной плите,  высеченнаЯ
красивой  арабской  вЯзью,  и  гласЯщаЯ:  "‚се  государства  мира  не  могут
удовлетворить  менЯ,  великого повелителЯ земли",  --  эта надпись  вызывает
сомнение  в его смерти. „а, думаю Я, тиран все еще жив, все еще здесь, среди
нас, и своим ненасытным властолюбием угрожает жизни каждого.
     Ќедалеко  от  гробницы  стоит  одетаЯ  в   мозаику  башнЯ  университета
Ѓиби-ханум.  ќтой башни не было бы здесь, если бы  не не было любви. ‚еликий
повелитель земли строил ее в подарок своей невольнице -- маленькой, кроткой,
покорной китаЯнке,  котораЯ всЯ принадлежала {95} ему одному,  и этого  было
слишком мало; душой невольницы он овладеть не смог.
     џ смотрел  на  эту красавицу-башню  снизу  вверх и сверху  вниз,  чтобы
узнать  ее прошлое таким, каким оно было на  самом деле. џ старалсЯ  оживить
эти  мертвые камни, которые могли бы рассказать  мне о жизни рабов, носивших
на себе тЯжелые неотесанные камни, мрамор, кирпичи и глину, -- носили днем и
ночью, изо днЯ в день,  из года в год, и прийдЯ в отчаЯние,  дети проклинали
своих матерей за  то, что  они родили  их. ‡авоеватель сгонЯл  на  постройку
башни  самых сильных и самых умных, из ‘ирии, …гипта, ЉитаЯ, ’урции, и среди
них  были  русские пленные,  взЯтые ’амерланом  под Љазанью, забытые  теперь
всеми и навсегда.
     ‘  тех  пор ничего не  изменилось. ‚се так  же сгонЯют сюда ссыльных из
покоренных современными варварами стран …вропы и Ђзии.
     "Џрофессор был  прав",  --  думал  Я, сходЯ  по  обвалившимсЯ  кирпичам
внутреннего  хода  башни. "Њы жили прежде, как и теперь.  Џрошлое никогда не
умирает..."
     Ђ  снаружи,  также, как  в  старину пели  нищие,  прославлЯЯ Ѓога.  Ћни
выставлЯли напоказ свои Язвы, пороки, уродства,  чтобы вызвать сострадание и
заработать на них свое дневное пропитание. €  также,  как в старину, голубаЯ
башнЯ Ѓиби-ханум,  покрытаЯ всегда  молодой мозаикой,  отражала  все  краски
небес, изменчивые  в  этот предзакатный час. Ћна была хороша собой, ее можно
было любить, как живую. {96}

        IV

     ‚ыбравшись  на свободу из толпы нищих, Я спрашивал каждого встречного о
профессоре  Џоливанове. Ћн  непременно должен быть где-то здесь, среди  этих
развалин и мертвых кирпичей, но никак ни  в новом городе. ‚стречные отсылали
менЯ  в разные  глухие  улицы и  переулки,  заводившие менЯ в тупики, откуда
трудно бывает найти дорогу.
     --  Њожет быть он жил при ’амерлане? -- замечают  шутники. --  ’амерлан
тоже очень любил ученых, пока они были ему нужны, а потом их убивал...
     ЋтдыхаЯ  в чай-хане, Я спросил у оборвыша  со  струпьЯми на голове и  с
бельмом на глазу, который вышел из темноты точно разбойник и поставил передо
мной чайник:
     -- Џослушай, сюда  не приходит ли к  вам  пить чай русский ученый,  без
руки?
     -- Ѓез руки? -- оживилсЯ "разбойник".  -- ќтого бродЯгу вы можете легко
найти по запаху опиума.