нешность: лицо, фигуру, цвет волос, - оно менЯет и
манеру поведениЯ, и характер, и даже душу, в молодости разносторонне
одаренную, смелую, а в старости... Људа что деваетсЯ? € мне не веритсЯ
теперь, что это Я лихо отплЯсывала когда-то на эстраде
"Љарамболину-Љарамболетту" что это Я пела под собственный аккомпанемент
гитары старинные романсы, что Я же играла Љручинину в "Ѓез вины виноватые"
под руководством великолепного Ђ.ѓ.Ђлексеева! € мне всегда всего было мало.
ЌенасытнаЯ творческаЯ душа моЯ требовала воплощениЯ во всем, что искала и
подсказывала фантазиЯ.

‚сЯ моЯ творческаЯ деЯтельность пала на полный рассвет моей молодости, на
многолетнее пребывание в заключении - в лагерЯх. €, странное дело, Я не
только не проклинаю эти годы, но теперь Ясно вижу, что там Я жила полноценной
творческой жизнью: там Я стала постигать тайну творчества на сценических
подмостках. ’ам Я встретила настоЯщих людей, талантливых и щедрых на отдачу,
не только своих учителей по сцене, но и по самой жизни. Ќу, а систематический
голод, изуверские условиЯ быта - не в счет! Љак большинству, так и мне. џ не
получала помощи с воли и менЯ спасала только моЯ плебейскаЯ живучесть.

Ѓольшую часть срока Я находилась в Њариинских лагерЯх ‘иблага; работала Я
больше при Љ‚— (культурнаЯ часть) режиссером и актрисой. €сполнителей в свою
культбригаду Я имела право набирать сама из контингента заключенных, и Я
набирала их, конечно, из 58-й статьи, хотЯ мое начальство обЯзательно
подсовывало мне 2-3 человек из уголовников, и это было длЯ всех нас сущей
бедой!
ђепертуар был произвольный, на гастроли бралсЯ репертуар вообще эстрадный, но
Я не могла писать сама сценки, диалоги, частушки, конферанс на местные темы,
а это было очень нужно и высоко ценилось.

‹агпункты были раздельные - мужские и женские, но были и смешанные,
разделенные только колючей проволокой.

€ вот однажды мою культбригаду командировали в особо режимный мужской лагерь
- дать там два-три концерта. ЋтказыватьсЯ было не положено и мы поехали.

ќто была зона, как зона: были в ней и обычные бараки длЯ работЯг, и
производственные постройки, и, главное - Ѓ“ђ - барак усиленного режима. ‚
этот барак, полуземлЯнку, обнесенную колючей проволокой, стекались со всего
отделениЯ уголовники: бандиты, воры, убийцы; они попадали сюда, успев в
лагерЯх общего режима натворить всЯких безобразий, сильно досаждающих
лагерному начальству. Ќам, "контрикам", они еще больше досаждали:
обкрадывали, убивали нас, проигрывали в карты; держали в страхе, грозЯ
поджечь барак, в котором мы жили.

‚ этот режимный ‹Џ женщины собирались с большой осторожностью (вольнонаемнаЯ
обслуга, медички, бухгалтеры, воспитательницы) ибо там могли совершатьсЯ
чудовищные насилиЯ.

‚от в этот-то лагерь и послали мою культбригаду из 12 человек: 7 мужчин и 5
женщин. ‡а зоной нас поместить было нельзЯ, как опасных политических
преступников, так нас направили в рабочую зону, в маленький домик, возле
двери которого поставили "вертухаЯ" с оружием - охранЯть женщин от возможного
нападениЯ обитателей Ѓ“ђа. ’акаЯ предосторожность не была излишней. Њужчины,
по много лет не видевшие женщин, да тем более - блатные. ‚прочем, мы могли об
этом только догадыватьсЯ, но многоопытное лагерное начальство знало, что
может случитьсЯ, и поэтому разумно страховало себЯ. Ќо нас почему-то не пугал
этот Ѓ“ђ, который мы называли "€ндией" за то, что из него зимой и летом можно
было видеть выбегающих совершенно голых мужчин, проигравших в карты буквально
все, даже трусы.

€ вот однажды, когда мы готовились к концерту, пришла записка - лагернаЯ
"ксива" - из этого самого Ѓ“ђа, адресованнаЯ мне лично. Џрочла Я эту записку
и обомлела от неожиданности: менЯ приглашали в Ѓ“ђ, дать там сольный концерт.
Ћдну приглашали.

Ќадо сказать, что моЯ исполнительскаЯ слава проникла в то времЯ во все
пределы большого лагерного отделениЯ, а мои зрители - поклонники - дали мне
довольно лестное прозвище "Ќаша" (или "Ќаша ЉатЯ"). “ менЯ всегда, когда Я
поЯвлЯлась у рампы, возникал тесный контакт со зрителЯми. ќто было потому,
что Я любила их в это времЯ всей душою, а они чувствовали это и кричали мне
из зала:"Ќаша ЉатЯ, бис, бис!"

џ прочитала записку женщинам и спросила их, что мне делать? € женщины в один
голос закричали мне в ответ: "Ќе ходи, не ходи, ты с ума сошла! Њы не пустим!
Ћни изуродуют тебЯ, ведь это же - бандиты, а не люди!" Њужчины тоже все были
против. ’огда Я совершенно резонно заЯвила:

- Ќе пойду - менЯ убьют за недоверие, за презрение к ним. Ћни найдут менЯ в
любом л/п, мы же знаем, какаЯ у них существует свЯзь, и не только внутри
нашего отделениЯ, но и по всему ‘иблагу. Ћни сумеют отомстить за оскорбление,
которое Я нанесу им своим отказом. Ѓудь, что будет, но Я пойду к ним!

—то тут поднЯлось! †енщины стали кричать, мужчины хватали менЯ за руки,
стараЯсь удержать. џ вырвалась от них, схватила гитару и выскочила за дверь.

 - ‘той! ’ы куда? - закричал наш конвоир.

 - ’уда! - ответила Я и показала на Ѓ“ђ.

 - ‘той! Ќе положено... џ предупреждаю!..

- ‹адно! ’ы предупреждай за зоной или на вышке. Ѓудешь в менЯ стрелЯть - в
себЯ попадешь, ибо в зоне не положено! џ пойду. Ќе бойсЯ, Я знаю, что делаю.

€ Я пошла стремительной походкой, хотЯ внутри у менЯ все холодело от страха.
Ќе доходЯ метров 50 до Ѓ“ђа, Я увидела, как из темной дыры полуземлЯнки
выскакивают ее обитатели и строЯтсЯ в два рЯда по 150 человек, образуЯ нечто
вроде живого туннелЯ. ‚се стоЯли по стойке "смирно". Џотом кто-то крикнул:

 - ‘пасибо, Ќаша, Ѓ“ђ приветствует тебЯ! Њилости просим!

џ сделала приветственный жест гитарой, шутливо раскланЯлась на обе стороны и
- вошла.

Џосреди барака стоЯл длинный стол из неотесанных досок; по бокам -
двухЯрусные нары.

Џосле, размышлЯЯ обо всем этом, Я понЯла: нары здесь как бы воплощали собой
идеал государства. ќто было сущее микрогосударство в нашем лагерном
отечестве. Ќа этих, до блеска отшлифованных телами людей досках, протекала
жизнь со своим правопорЯдком, очень строгим местничеством, со своей
субординацией взаимоподчиненности: наконец, со своим судопроизводством, где
суд выносил нередко смертельный приговор и тут же приводил его в исполнение
через повешение на нарах. ‡аконы воровского мира были жестоки и неумолимы.

—его-чего только не было здесь придумано здоровыми мужчинами, вынужденными
жить на нарах и только на нарах, как обезьЯны в клетке! ЉартежнаЯ игра -
вершина их страстей. …й предавались с азартом, часто доходившем до
кровопролитиЯ. ‡десь проигрывалось буквально все, и человек жил голым, отчего
и барак был прозван "€ндией".

џ с гитарой вскочила на стол, и пока Я ее настраивала, кто-то из глубины
барака громко выматерилсЯ. € сейчас же послышалсЯ сильный окрик:

- Џрекратить! “ нас - женщина! - ќтот окрик снЯл с моего лица напрЯженную
улыбку страха, и Я стала приходить в свое привычное творческое состоЯние
актрисы на сцене, и в бараке зазвучали гитарные переборы, мЯгкие, добрые.

- Ќу, что спеть? џ вижу, здесь многие знают "Ќашу", значит, знают и мои
песни.

‚ ответ послышалось:

 - Џой все, что хочешь. ’ы пой, а мы слушать будем...

ќх, лиха беда - начало! € Я стала петь... „а, Я знала свою исполнительскую
силу. Ћна заключалась в артистизме исполнениЯ. € с этим "арто", по-видимому,
надо было родитьсЯ. ‚едь Я почти не пела, а говорила, прЯмо глЯдЯ на своих
зрителей, персонально каждому внушаЯ свою песенку доверительно и интимно.
—тобы каждому казалось, что Я пою только длЯ него одного.

Џомню, пела Я тогда "Ќе слышно шума городского". Љак менЯлись лица и глаза
этих людей!.. Џроисходило какое-то чудо: мое волнение и душевный подъем
передавалсЯ им; Я забыла, где Я, забыла обо всем на свете, а они смотрели на
менЯ глазами, полными доброты и грусти, и слезы часто набегали мне на глаза.

џ где-то слыхала одну песенку из эмиграции. ‡апомнились мне только первые две
строки:

 - ‡амело тебЯ снегом, ђоссиЯ,
Ћт Ќевы до ‘ибирской тайги...

„альше Я не знала и присочинила к этим двум строчкам свой текст. Ќикогда и
нигде Я не исполнЯла эту песенку, а тут вдруг вспомнила ее и запела:

 - ... ‘пЯт просторы твои снеговые
Џод разбойничий посвист пурги.
Ќипочем тебе страх и тревога.
’олько ветер бушует вдали
„а бредут по сибирским дорогам
‚ековые твои кандалы.
Ќи любви, ни тепла, ни просвета -
Ќичего не видать впереди.
•оть бы луч показалсЯ рассвета,
•оть бы сердце застыло в груди!..

‡десь Я не опасалась петь свои слова. ‚ другом месте мне какой-нибудь
смышленый "третьЯк"* показал бы "вековые твои кандалы". Џомню, на прощание Я
исполнила свою любимую "Љарамболину". “ж и хлопали мне мои дорогие зрители!

‘о стола менЯ снЯли бережно, как хрустальную статуэтку, накрыли чем-то белым
кусок стола и стали угощать. Ћткуда-то поЯвились молоко, хлеб, сахар и кусок
сала, роскошь не слыханнаЯ. € пока Я допивала молоко, все триста человек
выстроились снова в туннель и проводили менЯ возгласами:

 - ‘пасибо тебе, наша! Џриезжай еще! Ѓудь здорова!..

џ уходила и думала: - ‚от тебе и Ѓ“ђ, вот тебе и рецидивисты! €нтуициЯ не
обманула менЯ: за хорошее отношение даже отъЯвленные головорезы платЯт только
благодарностью.
                                    1947-1948 гг.