вание. Ќа мораль не нападают, её просто не принимают в расчёт... ќта
книга  заканчиваетсЯ   словом  "или?"  -  это  единственнаЯ  книга,  котораЯ
заканчиваетсЯ словом "или?"...
     2
     ЊоЯ  задача  -  подготовить  человечеству  момент высшего самосознаниЯ,
великий  полдень, когда  оно оглЯнетсЯ  назад и  взглЯнет  вперёд, когда оно
выйдет из-под владычества случаЯ и  свЯщенников и поставит себе впервые, как
целое, вопросы:  почему? к  чему? - эта задача с необходимостью  вытекает из
воззрениЯ, что человечество  само по себе  не находитсЯ на верном пути,  что
оно  управлЯетсЯ  вовсе  не  божественно,  что,  напротив, среди  его  самых
свЯщенных понЯтий о ценности соблазнительно господствует инстинкт отрицаниЯ,
порчи, инстинкт decadence. ‚опрос о происхождении моральных ценностей оттого
и ЯвлЯетсЯ длЯ менЯ вопросом  первостепенной важности, что  он обусловливает
будущее человечества. ’ребование, чтобы верили, что всё в сущности находитсЯ
в наилучших руках, что одна книга, ЃиблиЯ, даст окончательную  уверенность в
божественном  руководительстве   и  мудрости  в  судьбах  человечества,  это
требование, перенесённое обратно в реальность, есть волЯ к подавлению истины
о жалкой противоположности сказанного,  именно, что  человечество до сих пор
пребывало  в  наисквернейших  руках,  что  оно  управлЯлось  неудачниками  и
коварными  мстителЯми,  так  называемыми  свЯтыми,  этими  мирохулителЯми  и
человекоосквернителЯми.  ђешающий  признак, устанавливающий,  что  свЯщенник
(включаЯ  и  затаившихсЯ  свЯщенников  -  философов) сделалсЯ господином  не
только в пределах  определённой религиозной общины,  но и всюду вообще, есть
мораль  decadence, волЯ к концу, котораЯ  ценитсЯ как  мораль сама по себе и
заключаетсЯ в безусловной ценности,  приписываемой началу неэгоистическому и
враждебному всЯкому эгоизму. Љто  в этом  пункте  не  заодно со  мною,  того
считаю Я  инфицированным... Ќо  весь мир не заодно со  мною... „лЯ физиолога
такое  противопоставление  ценностей не оставлЯет никакого сомнениЯ. …сли  в
организме  самый  незначительный  орган  хотЯ бы  в малой степени  ослаблЯет
совершенно точное проЯвление своего  самоподдержаниЯ, возмещениЯ своей силы,
своего "эгоизма", то вырождаетсЯ и весь организм. ”изиолог требует ампутации
выродившейсЯ  части, он отрицает всЯкую солидарность с нею,  он стоит  всего
дальше  от состраданиЯ к  ней. Ќо свЯщенник хочет именно  вырождениЯ целого,
вырождениЯ человечества: оттого и консервирует он вырождающеесЯ - этой ценой
господствует он над ним... Љакой смысл имеют ложные, вспомогательные понЯтиЯ
морали  -  "душа", "дух",  "свободнаЯ  волЯ",  "Ѓог"  -  как  не тот,  чтобы
физиологически  руинировать  человечество?..  Љогда   отклонЯют  серьёзность
самосохранениЯ и увеличениЯ силы тела, т.  е. жизни, когда из бледной немочи
конструируют идеал, из презрениЯ  к телу - "спасение души",  то что же  это,
как  не рецепт decadence?  -  “трата равновесиЯ, сопротивление  естественным
инстинктам,  "самоотречение"  -  одним  словом, это  называлось до  сих  пор
моралью...  ‘  "“тренней  зарёй" предпринЯл Я  впервые борьбу против  морали
самоотречениЯ. -


     ‚…‘Ё‹Ђџ ЌЂ“ЉЂ
     ("la gaya scienza")
     "“треннЯЯ  зарЯ"  есть  утверждающаЯ  книга,  глубокаЯ,  но  светлаЯ  и
доброжелательнаЯ.  ’о  же, но ещё в  большей степени, применимо и  к la gaya
scienza: почти в  каждой строке её нежно держатсЯ  за руки  глубокомыслие  и
резвость. ‘тихи,  выражающие благодарность самому чудесному  месЯцу, Январю,
который  Я  пережил - всЯ  книга есть его подарок,  - в  достаточной степени
объЯснЯют, из какой глубины "наука" стала здесь весёлой:
     ’ы, что огненною пикой
     ‹ёд души моей разбил,
     € к морЯм надежд великих
     Ѓурный путь ей проложил:
     € душа светла и в здравье,
     € вольна среди обуз
     —удеса твои прославит,
     „ивный џнуариус! -
     Њожет ли  тот, кто видит, как заблистала, в заключение четвёртой книги,
алмазнаЯ красота  первых слов ‡аратустры, может ли он сомневатьсЯ в том, что
называетсЯ здесь  "великой надеждой"? - €ли тот, кто читает гранитные строки
в конце третьей книги, с помощью которых впервые отливаетсЯ в формулы судьба
всех  времён?  Џесни принца  ”огельфрай, в лучшей  своей части  написанные в
‘ицилии, весьма выразительно  напоминают о том провансальском  понЯтии "gaya
scienza",  о том  единстве певца,  рыцарЯ и  вольнодумца,  которым  чудеснаЯ
раннЯЯ  культура провансальцев  отличалась  от всех  двусмысленных  культур;
самое последнее  стихотворение "к Њистралю", бурнаЯ танцевальнаЯ песнь, где,
с позволениЯ! плЯшут над моралью, есть совершенный провансализм. -


        ’ЂЉ ѓЋ‚Ћђ€‹ ‡ЂђЂ’“‘’ђЂ
     Љнига длЯ всех и ни длЯ кого
     ’еперь   Я  расскажу   историю  ‡аратустры.  ЋсновнаЯ  концепциЯ  этого
произведениЯ,  мысль  о вечном  возвращении, эта  высшаЯ  форма утверждениЯ,
котораЯ  вообще может быть достигнута, - относитсЯ к августу 1881  года: она
набросана  на  листе бумаги с надписью: "6000 футов по ту сторону человека и
времени". џ шел в этот  день вдоль озера ‘ильваплана через леса; у могучего,
пирамидально   нагроможденного   блока  камней,  недалеко   от   ‘урлеЯ,   Я
остановилсЯ.  ’ам пришла  мне  эта мысль. - Љогда  Я отсчитываю от этого днЯ
несколько месЯцев назад, Я нахожу, как предзнаменование, внезапную и глубоко
решительную перемену моего вкуса,  прежде всего в  музыке. Њожет быть, всего
‡аратустру  позволительно причислить  к  музыке  -  несомненно,  возрождение
искусства слышать было его  предварительным условием.  ‚ ђекоаро,  маленьком
горном курорте, близ ‚инченцы, где Я провел весну 1881 года, Я открыл вместе
с моим maёstro  и  другом  Џетером ѓастом,  тоже  "возрожденным", что феникс
Њузыка  пролетел мимо нас в перьЯх более легких и светоносных,  чем когда бы
то ни было. …сли, напротив, Я считаю от этого днЯ вперед до внезапного и при
самых невероЯтных условиЯх протекавшего  разрешениЯ  в феврале  1883 года от
бремени - заключительнаЯ часть, та самаЯ,  из которой Я цитировал  несколько
изречений  в Џредисловии, была дописана как  раз в тот свЯщенный  час, когда
умер  в  ‚енеции  ђихард  ‚агнер,  -  то  оказываетсЯ  восемнадцать  месЯцев
беременности. ќто число, именно восемнадцать месЯцев,  могло бы  навести  на
мысль,  по крайней мере  среди буддистов, что  Я  в  сущности слон-самка.  -
Џромежуточному  времени  принадлежит  "gaya  scienza",   котораЯ  несет  сто
предзнаменований близости  чего-то несравнимого; наконец она дает даже самое
начало ‡аратустры, она дает в предпоследнем отрывке четвертой книги основную
мысль ‡аратустры. - ќтому же промежуточному времени принадлежит и тот ѓимн к
жизни (длЯ смешанного хора и оркестра), партитура которого  вышла  два  года
тому назад у ќ. ‚. ”рицша в ‹ейпциге: может быть, это -  не малозначительный
симптом длЯ  состоЯниЯ этого  года, когда утверждающий пафос par  exellence,
названный мною  трагическим  пафосом, был мне  присущ в  наивысшей  степени.
Џозднее его некогда будут петь в памЯть обо  мне. - ’екст, отмечаю Ясно, ибо
по этому  поводу распространено недоразумение, принадлежит не мне:  он  есть
изумительное  вдохновение  молодой  русской  девушки, с которой Я тогда  был
дружен,  -  фрейлейн ‹у  фон ‘аломе.  Љто  сумеет  извлечь  вообще смысл  из
последних слов  этого стихотворениЯ,  тот  угадает, почему Я предпочел его и
восхищалсЯ им: в  них есть величие.  ‘традание не служит возражением  против
жизни: "…сли у тебЯ нет больше счастьЯ, чтобы дать мне его, ну что ж! у тебЯ
есть еще  твоЯ  мука..."  Ѓыть может, и  в  моей музыке  в  этом месте  есть
величие.  (ЏоследнЯЯ нота кларнета в  строе  лЯ cis, а  не с.  Ћпечатка.)  -
‘ледующую  затем  зиму Я  жил в той уютно  тихой бухте ђапалло,  недалеко от
ѓенуи, котораЯ врезаетсЯ между ЉьЯвари и мысом  Џортофино. Њое здоровье было
не  из  лучших;  зима  выдалась  холоднаЯ и чрезмерно  дождливаЯ;  маленькаЯ
гостиница, расположеннаЯ у  самого морЯ,  так что ночью прилив просто  лишал
сна, представлЯла почти во всем противоположность желательного.  ЌесмотрЯ на
это и почти в доказательство моего утверждениЯ, что все выдающеесЯ возникает
"несмотрЯ",  в  эту  зиму  и  в  этих  неблагоприЯтных  условиЯх  возник мой
‡аратустра.  -  ‚  дообеденное времЯ Я  поднималсЯ в  южном  направлении  по
чудесной  улице вверх  к ‡оальи,  мимо сосен  и  глЯдЯ далеко в море;  после
обеда, так часто, как только  позволЯло мое здоровье, Я обходил всю бухту от
‘анта-Њаргериты до  местности, расположенной  за Џортофино. ќта местность  и
этот ландшафт сделались еще ближе моему сердцу  благодарЯ той любви, которую
чувствовал к  ним  император ”ридрих III;  случайно осенью  1886  года Я был
опЯть у этих берегов,  когда он уже  в последний раз посетил этот  маленький
забытый мир счастьЯ. - Ќа обеих этих дорогах пришел мне в голову весь первый
‡аратустра, и прежде всего  сам ‡аратустра, как тип: точнее, он  снизошел на
менЯ...
     2
     —тобы понЯть этот  тип,  надо  сперва уЯснить  себе его физиологическую
предпосылку;  она  есть  то,  что Я называю  великим  здоровьем. џ  не  могу
разъЯснить это  понЯтие  лучше, более лично, чем Я уже сделал это в одном из
заключительных разделов пЯтой  книги "gaya scienza". "Њы, новые, безымЯнные,
труднодоступные,  -  говоритсЯ  там,  -  мы, недоноски  еще  не  доказанного
будущего, -  нам  длЯ новой  цели потребно  и  новое средство, именно, новое
здоровье,  более  крепкое,  более умудренное, более  цепкое, более отважное,
более веселое,  чем  все бывшие до сих пор  здоровьЯ. ’от,  чьЯ  душа жаждет
пережить во всем объеме прежние ценности и устремлениЯ и обогнуть все берега
этого идеального "‘редиземноморьЯ", кто ищет  из приключений сокровеннейшего
опыта  узнать, каково на душе у завоевателЯ  и  первопроходца идеала, равным
образом  у художника, у свЯтого, у  законодателЯ,  у мудреца,  у ученого,  у
благочестивого,  у  предсказателЯ,  у пустынножителЯ  старого  стилЯ,  - тот
прежде всего нуждаетсЯ длЯ этого  в великом  здоровье  - в таком, которое не
только имеют, но и постоЯнно приобретают и  должны приобретать, ибо им вечно
поступаютсЯ, должны поступатьсЯ!..  € вот же,  после  того как  мы так долго
были  в пути,  мы, аргонавты идеала, более  храбрые, должно быть,  чем этого
требует благоразумие, подвергшиесЯ стольким кораблекрушениЯм и напастЯм, но,
как сказано, более здоровые, чем хотели  бы нам позволить, опасно  здоровые,
все  вновь  и  вновь   здоровые,  -  нам  начинает  казатьсЯ,  будто  мы,  в
вознаграждение за это, видим какую-то еще не открытую страну, границ которой
никто  еще  не  обозрел, некое по  ту  сторону всех прежних земель и уголков
идеала,  мир до того  богатый  прекрасным,  чуждым, сомнительным, страшным и
божественным, что наше любопытство,  как и наша  жажда обладаниЯ, выходит из
себЯ - ах! и мы уже ничем не можем насытитьсЯ! Љак смогли бы мы, после таких
перспектив и с таким ненасытным голодом на совесть и весть, довольствоватьсЯ
еще  современным человеком?  „овольно  скверно:  но и  невозможно,  чтобы мы
только с деланной  серьезностью взирали и, пожалуй, даже вовсе не взирали на
его почтеннейшие  цели и надежды. Ќам предноситсЯ другой идеал, причудливый,
соблазнительный, рискованный  идеал,  к которому  мы  никого  не  хотели  бы
склонить, ибо ни за кем не признаем столь легкого права на него: идеал духа,
который  наивно,  стало быть,  сам того не желаЯ  и из  бьющего  через  край
избытка полноты и мощи играет со  всем, что до сих пор называлось свЯщенным,
добрым, неприкосновенным,  божественным;  длЯ  которого то наивысшее,  в чем
народ по справедливости обладает своим ценностным мерилом, означало  бы  уже
опасность, упадок, унижение или, по меньшей мере, отдых, слепоту,  временное
самозабвение;    идеал    человечески-сверхчеловеческого    благополучиЯ   и
благоволениЯ,  который довольно часто выглЯдит нечеловеческим, скажем, когда
он  рЯдом  со  всей  бывшей на  земле серьезностью,  рЯдом со  всЯкого  рода
торжественностью  в  жесте,  слове,  звучании,   взглЯде,  морали  и  задаче
изображает как  бы их живейшую  непроизвольную  пародию, - и  со  всем  тем,
несмотрЯ на все то, быть может, только  теперь и поЯвлЯетсЯ  впервые великаЯ
серьезность,  впервые  ставитсЯ вопросительный знак,  поворачиваетсЯ  судьба
души, сдвигаетсЯ стрелка, начинаетсЯ трагедиЯ..."
     3
     …сть ли у  кого-нибудь в конце девЯтнадцатого столетиЯ Ясное понЯтие  о
том, что поэты  сильных эпох называли инспирацией? ‚ противном случае Я хочу
это  описать.  -  Џри  самом  малом  остатке  суевериЯ действительно  трудно
защититьсЯ от представлениЯ, что ты только  инкарнациЯ, только рупор, только
медиум сверхмощных сил. ЏонЯтие откровениЯ в том смысле, что  нечто внезапно
с  несказанной уверенностью  и  точностью становитсЯ видимым, слышимым  и до
самой  глубины  потрЯсает  и  опрокидывает человека,  есть  просто  описание
фактического состоЯниЯ. ‘лышишь без поисков; берешь, не спрашиваЯ, кто здесь
дает;   как  молниЯ,  вспыхивает  мысль,  с   необходимостью,  в  форме,  не
допускающей колебаний, - у менЯ никогда не  было  выбора. ‚осторг,  огромное
напрЯжение  которого  разрешаетсЯ порою  в  потоках  слез, при котором  шаги
невольно  становЯтсЯ  то бурными,  то медленными;  частичнаЯ невменЯемость с
предельно Ясным сознанием бесчисленного множества  тонких дрожаний  до самых
пальцев  ног; глубина  счастьЯ,  где  самое  болезненное  и  самое  жестокое
действуют  не  как  противоречие, но  как  нечто вытекающее из  поставленных
условий, как  необходимаЯ  окраска  внутри такого  избытка  света;  инстинкт
ритмических    отношений,   охватывающий   далекие   пространства   форм   -
продолжительность,  потребность в далеко напрЯженном  ритме, есть почти мера
длЯ силы вдохновениЯ, своего рода возмещение за его давление и напрЯжение...
‚се  происходит в высшей степени  непроизвольно, но как бы  в потоке чувства
свободы,  безусловности,  силы, божественности...  Ќепроизвольность  образа,
символа есть самое замечательное; не имеешь больше понЯтиЯ о том, что образ,
что сравнение;  все  приходит  как самое  близкое,  самое правильное,  самое
простое выражение. „ействительно, кажетсЯ, вспоминаЯ слова ‡аратустры, будто
вещи  сами приходЯт и предлагают себЯ  в символы.  ("‘юда приходЯт все вещи,
ластЯсь  к твоей речи и льстЯ тебе: ибо они хотЯт  скакать  верхом  на твоей
спине. ‚ерхом  на всех  символах скачешь ты  здесь  ко всем  истинам.  ‡десь
раскрываютсЯ тебе слова и ларчики слов  всЯкого  бытиЯ:  здесь  всЯкое бытие
хочет стать словом, всЯкое становление хочет здесь научитьсЯ у тебЯ говорить
- ".)  ќто  мой опыт  инспирации; Я  не сомневаюсь,  что  надо вернутьсЯ  на
тысЯчелетиЯ назад,  чтобы  найти кого-нибудь, кто вправе мне сказать: "это и
мой опыт". -
     4
     Џотом  Я  лежал  несколько  недель  больной  в  ѓенуе.  ‚след  за  этим
последовала  тоскливаЯ весна  в ђиме,  куда Я  переехал  жить,  -  это  было
нелегко. ‚ сущности  менЯ сверх меры  раздражало это  самое неприличное  длЯ
поэта  ‡аратустры место на земле, которое Я выбрал не добровольно; Я пыталсЯ
освободитьсЯ  - Я  хотел в Ђквилу, понЯтие, противоположное ђиму, основанное
из вражды  к ђиму, как и Я когда-нибудь осную место, воспоминание об атеисте
и  враге   церкви  comme  il  faut,  моем  ближайшем  родственнике,  великом
императоре ѓогенштауфене, ”ридрихе II. Ќо во всем этом был рок: Я должен был
вернутьсЯ. ‚  конце концов Я удовлетворилсЯ piazza Barberini, после того как
менЯ утомили заботы  об антихристианской местности.  Ѓоюсь, что однажды,  во
избежание по возможности дурных  запахов, Я справлЯлсЯ  даже  на palazzo del
Quirinale,  нет ли  там  тихой комнаты длЯ философа. ‚  loggia,  высоко  над
вышеназванной piazza, откуда виден ђим и слышно внизу журчание fontana, была
создана самаЯ одинокаЯ песнь, какаЯ когда-либо была создана, ЌочнаЯ песнь; в
это  времЯ носилась вокруг менЯ мелодиЯ несказанной  тоски, напев которой  Я
снова  нашел в словах: "мертвый от бессмертиЯ"... ‹етом, вернувшись домой, к
свЯщенному месту, где  мне  сверкнула перваЯ  молниЯ мысли  о ‡аратустре,  Я
нашел вторую  его  часть.  „есЯти дней было достаточно; ни  на первую, ни на
третью и последнюю часть Я ни в  коем случае не употребил  больше времени. ‚
следующую  затем  зиму,  под   халкионическим  небом  Ќиццы,  которое  тогда
заблистало впервые в моей  жизни, нашел Я третью часть ‡аратустры  -  и  был
готов. Њеньше года хватило на  все.  Њного  заброшенных уголков  и высот  из
ландшафта  Ќиццы освЯщены  длЯ менЯ  незабвенными  мгновениЯми; та  решающаЯ
часть, котораЯ носит название "Ћ старых и новых скрижалЯх", была создана при
труднейшем восхождении от станции  к чудесному мавританскому  горному гнезду
ќца - ловкость мускулов была  у менЯ всегда наибольшей,  когда  и творческаЯ
сила  текла  в изобилии. ’ело одухотворено: оставим "душу" в  покое...  ЊенЯ
часто  видели  танцующим;  Я  мог  тогда,  без  понЯтиЯ  об  утомлении, быть
пЯть-шесть  часов в пути в горах.  џ хорошо спал, Я много смеЯлсЯ  -  у менЯ
была совершеннаЯ выносливость и терпение.
     5
     ‡а вычетом этих десЯтидневных творений, годы во времЯ и главным образом
после  ‡аратустры  были  несравнимым  бедствием. „орого  искупаетсЯ  -  быть
бессмертным:  за это умираешь не  раз  живьем. - …сть нечто,  что  называю Я
rancune  великого:  все  великое,  всЯкое  творение,  всЯкое  дело,  однажды
содеЯнное, немедленно обращаетсЯ против того, кто его содеЯл. €менно потому,
что он его  содеЯл, он слаб теперь, он не выдерживает больше своего дела, он
не смотрит больше ему  в лицо. €меть за собой  нечто, чего никогда  не  смел
хотеть,  нечто, в  чем  завЯзан узел  в  судьбе  человечества, - и иметь это
теперь на себе!.. ќто почти придавливает... Rancune великого! - ‚торое,  это
ужаснаЯ тишина, которую  слышишь вокруг себЯ. “ одиночества семь шкур; ничто
не проникает  сквозь  них.  Џриходишь к  людЯм, приветствуешь друзей:  новаЯ
пустынЯ, ни одного приветного взора. ‚ лучшем случае нечто вроде возмущениЯ.
’акое  возмущение, но в очень  различной  степени испытывал и Я,  и почти от
каждого, кто был мне близок; кажетсЯ,  ничто не оскорблЯет  глубже, чем если
вдруг дать почувствовать дистанцию, -  благородные натуры,  которые не могут
жить  без  глубокого почитаниЯ,  бывают  редки. -  ’ретье  -  это  абсурднаЯ
раздражительность  кожи к  маленьким уколам, своего рода беспомощность перед
всем маленьким.  Ћна  кажетсЯ  мне  обусловленной той огромной  тратой  всех
оборонительных  сил,   котораЯ  ЯвлЯетсЯ  предпосылкой  всЯкого  творческого
действиЯ, всЯкого  действиЯ,  проистекающего  из наиболее  личного, наиболее
интимного,  наиболее  сокровенного.  Њаленькие оборонительные  силы  как  бы
уничтожены; они не имеют никакого притока сил. - џ решаюсь  еще указать, что
ухудшаетсЯ  пищеварение, начинаешь неохотно двигатьсЯ,  часто  подвергаешьсЯ
ознобу, также  и  чувству  недовериЯ  -  того  недовериЯ, которое  во многих
случаЯх есть простаЯ этиологическаЯ ошибка. ‚ таком состоЯнии почувствовал Я
однажды приближение  стада  коров,  прежде чем  Я  увидел его,  -  благодарЯ
возвращению   более  нежных,  более  человеколюбивых  мыслей:  в  этом  есть
теплота...
     6
     Џроизведение это стоит совершенно  особнЯком. Ћставим в стороне поэтов;
быть может, вообще  никогда  и ничто  не было сотворено  от  равного избытка
силы. Њоё понЯтие "дионисическое"  претворилось здесь  в наивысшее действие;
применительно к нему всЯ остальнаЯ человеческаЯ деЯтельность выглЯдит бедной
и условной. Љакой-нибудь ѓёте, какой-нибудь  експир ни  минуты не  могли бы
дышать в  этой атмосфере чудовищной страсти  и высоты, „анте  в  сравнении с
‡аратустрой есть  только  верующий, а не тот,  кто  создаёт впервые  истину,
управлЯющий  миром  дух, рок, -  поэты ‚еды суть  только  свЯщенники,  и  не
достойны  даже  развЯзать  ремни башмаков  ‡аратустры; но всё это  есть  ещё
минимум  и  не  даёт  никакого  понЯтиЯ  о  той дистанции,  о  том  лазурном
одиночестве,  в  котором  живёт это произведение.  “ ‡аратустры есть  вечное
право сказать: "Я замыкаю  круги вокруг себЯ и свЯщенные границы; всё меньше
поднимающихсЯ со мною на всё более высокие горы; Я строю хребет из всё более
свЯщенных гор".  Џусть  соединЯт воедино  дух  и доброту всех великих душ: и
совокупно  не  были  бы  они  в  состоЯнии  произнести  хотЯ  бы  одну  речь
‡аратустры. ‚елика та лестница, по которой  он поднимаетсЯ и спускаетсЯ;  он
дальше  видел, дальше  хотел,  дальше мог, чем какой бы  то  ни было  другой
человек.  Ћн  противоречит каждым  словом,  этот самый утверждающий  из всех
умов; в  нём все противоположности свЯзаны в новое единство. ‘амые высшие  и
самые низшие силы человеческой натуры, самое сладкое, самое легкомысленное и
самое  страшное  с  бессмертной  уверенностью  струЯтсЯ у  него  из  единого
источника. „о него не знали, что такое глубина, что такое высота, ещё меньше
знали, что такое истина. Ќет  ни одного мгновениЯ в этом откровении  истины,
которое было бы  уже предвосхищено, угадано кем-либо из величайших.  Ќе было
мудрости,  не  было  исследованиЯ   души,  не  было  искусства  говорить  до
‡аратустры;  самое близкое, самое  повседневное говорит  здесь о неслыханных
вещах.  ‘ентенциЯ дрожит  от  страсти;  красноречие  стало  музыкой;  молнии
сверкают  в не разгаданное доселе будущее. ‘амаЯ могучаЯ сила образов, какаЯ
когда-либо существовала, ЯвлЯетсЯ убожеством и игрушкой по сравнению с  этим
возвращением Языка к природе образности. - Ђ как ‡аратустра спускаетсЯ с гор
и говорит  каждому  самое  доброжелательное! Љак он  даже своих противников,
свЯщенников,  касаетсЯ нежной  рукой и вместе с  ними  страдает из-за них! -
‡десь  в каждом  мгновении преодолеваетсЯ  человек, понЯтие  "сверхчеловека"
становитсЯ здесь высшей реальностью, -  в бесконечной дали  лежит здесь всё,
что   до  сих   пор  называлось  великим  в  человеке,  лежит  ниже  его.  Ћ
халкионическом начале, о  лёгких ногах, о совмещении  злобы  и легкомыслиЯ и
обо  всём,  что вообще  типично длЯ  типа  ‡аратустры, никогда  ещё никто не
мечтал  как о существенном  элементе величиЯ. ‡аратустра  именно в этой шири
пространства,  в этой  доступности противоречиЯм  чувствует  себЯ  наивысшим
проЯвлением всего сущего;  и когда услышат, как он это определЯет, откажутсЯ
от поисков ему равного.
     -  душа,  имеющаЯ  очень  длинную лестницу  и  могущаЯ опуститьсЯ очень
низко, -
     - душа самаЯ обширнаЯ, котораЯ далеко может бегать, блуждать и метатьсЯ
в себе  самой;  самаЯ  необходимаЯ, котораЯ  ради удовольствиЯ  бросаетсЯ  в
случайность, -
     - душа сущаЯ, котораЯ погружаетсЯ в становление; имущаЯ,  котораЯ хочет
войти в волю и в желание, -
     -  убегающаЯ от себЯ  самой и  широкими  кругами себЯ  догонЯющаЯ; душа
самаЯ мудраЯ, которую тихонько приглашает к себе безумие, -
     - наиболее себЯ любЯщаЯ, в которой все вещи находЯт своё течение и своё
противотечение, свой прилив и отлив -
     Ќо это и есть понЯтие самого „иониса. -  €менно к  нему приводит ещё  и
другое размышление. ЏсихологическаЯ проблема в типе ‡аратустры заключаетсЯ в
вопросе,  каким образом тот,  кто в  неслыханной степени говорит Ќет, делает
Ќет всему,  чему  до  сих пор  говорили „а, может,  несмотрЯ  на  это,  быть
противоположностью отрицающего духа; каким образом дух, несущий самое тЯжкое
бремЯ судьбы, роковую задачу, может,  несмотрЯ на это,  быть  самым лёгким и
самым  потусторонним  - ‡аратустра  есть танцор,  -  каким образом тот,  кто
обладает  самым  жестоким,  самым страшным познанием  действительности,  кто
продумал  "самую  бездонную мысль", не  нашёл, несмотрЯ  на это,  возражениЯ
против существованиЯ, даже против его вечного возвращениЯ, - напротив, нашёл
ещё одно  основание,  чтобы  самому  быть  вечным утверждением  всех  вещей,
"говорить огромное  безграничное „а и Ђминь"... "‚о все бездны  несу  Я своё
благословлЯющее утверждение"... Ќо это и есть ещё раз понЯтие „иониса.
     7
     Љаким Языком будет говорить подобный дух, когда ему придётсЯ говорить с
самим  собою? џзыком дифирамба.  џ изобретатель  дифирамба. Џусть послушают,
как говорит ‡аратустра с самим собою перед восходом солнца: таким изумрудным
счастьем, такой  божественной нежностью не обладал ещё ни один Язык до менЯ.
„аже глубочайшаЯ  тоска такого „иониса всё ещё обращаетсЯ в дифирамб; Я беру
в  доказательство  Ќочную   песнь  -  бессмертную  жалобу  того,  кто  из-за
преизбытка света и власти, из-за своей солнечной натуры обречён не любить.
     Ќочь: теперь говорЯт громче все  бьющие ключи. €  моЯ душа  тоже бьющий
ключ.
     Ќочь:  теперь только пробуждаютсЯ все песни влюблённых. € моЯ душа тоже
песнь влюблённого.
     —то-то неутолённое,  неутолимое есть  во мне; оно хочет говорить. †ажда
любви есть во мне; она сама говорит Языком любви.
     џ - свет; ах, если бы быть  мне ночью! Ќо в том и одиночество  моё, что
опоЯсан Я светом.
     Ђх, если бы быть мне тёмным и ночным! Љак упивалсЯ бы Я сосцами света!
     € даже вас благословлЯл бы Я, вы, звёздочки,  мерцающие, как светЯщиесЯ
червЯки, на небе! - и был бы счастлив от ваших даров света.
     Ќо  Я  живу в своём  собственном свете,  Я  вновь  поглощаю пламЯ,  что
исходит из менЯ.
     џ не знаю счастьЯ берущего; и часто  мечтал Я о том, что  красть должно
быть ещё блаженнее, чем брать.
     ‚  том моЯ бедность, что моЯ рука никогда не отдыхает от дарениЯ; в том
моЯ зависть, что Я вижу глаза, полные ожиданиЯ, и просветлённые ночи тоски.
     Ћ горе всех, кто дарит!  Ћ  затмение моего солнца! Ћ алкание желаний! Ћ
Ярый голод среди пресыщениЯ!
     Ћни  берут у  менЯ; но  затрагиваю ли  Я их  душу? –елаЯ пропасть лежит
между дарить и брать;  но и через малейшую пропасть очень  трудно перекинуть
мост.
     ѓолод вырастает из моей красоты;  причинить страдание  хотел  бы Я тем,
кому Я свечу, ограбить хотел бы одарённых мною - так алчу Я злобы.
     Ћтдёрнуть руку, когда другаЯ рука уже протЯгиваетсЯ к ней; медлить, как
водопад, который медлит в своём падении, - так алчу Я злобы.
     ’акое мщение измышлЯет  мой избыток; такое коварство рождаетсЯ из моего
одиночества.
     Њоё счастье дарить  замерло в дарении, моЯ добродетель  устала от  себЯ
самой и от своего избытка!
     Љто постоЯнно дарит, тому грозит опасность потерЯть стыд; кто постоЯнно
раздаёт,  у   того  рука  и  сердце  натирают  себе  мозоли  от  постоЯнного
раздаваниЯ.
     Њои  глаза  не  делаютсЯ уже влажными  перед стыдом  просЯщих; моЯ рука
слишком огрубела длЯ дрожаниЯ рук наполненных.
     Људа  же  девались  слёзы  из моих  глаз  и пушок  из  моего сердца?  Ћ
одиночество всех дарЯщих! Ћ молчаливость всех светЯщих!
     Њного солнц вращаетсЯ в пустом пространстве; всему, что  темно, говорЯт
они своим светом - длЯ менЯ молчат они.
     Ћ,  в  этом  и  есть  вражда света  ко  всему  светЯщемусЯ: безжалостно
проходит он своими путЯми.
     Ќесправедливое в  глубине сердца ко  всему  светЯщемусЯ, равнодушное  к
другим солнцам - так движетсЯ всЯкое солнце.
     Љак  бурЯ, несутсЯ солнца своими путЯми, в этом -  движение  их.  ‘воей
неумолимой воле следуют они, в этом - холод их.
     Ћ,  это  вы,  тёмные  ночи, создаёте  теплоту из всего светЯщегосЯ!  Ћ,
только вы пьёте молоко и усладу из сосцов света!
     Ђх,  лёд вокруг  менЯ,  моЯ  рука обжигаетсЯ об лёд! Ђх,  жажда во мне,
котораЯ томитсЯ по вашей жажде!
     Ќочь: ах, зачем Я должен быть светом! € жаждою тьмы! € одиночеством!
     Ќочь: теперь рвётсЯ, как родник, моё желание - желание говорить.
     Ќочь: теперь говорЯт громче все бьющие ключи.  €  моЯ душа  тоже бьющий
ключ.
     Ќочь: теперь пробуждаютсЯ все песни влюблённых. € моЯ душа  тоже  песнь
влюблённого. -
     8
     ’ак никогда не писали, никогда не чувствовали, никогда не страдали: так
страдает бог, „ионис. Ћтветом на такой дифирамб солнечного уединениЯ в свете
была бы Ђриадна... Љто, кроме менЯ, знает, что такое Ђриадна!.. Ќи у кого до
сих пор  не  было  разрешениЯ всех  подобных  загадок, Я  сомневаюсь,  чтобы
кто-нибудь  даже видел здесь загадки. - ‡аратустра определил однажды со всей
строгостью свою задачу - это также и моЯ задача,  - так что нельзЯ ошибитьсЯ
в смысле:  он есть  утверждающий  вплоть до оправданиЯ, вплоть до искуплениЯ
всего прошедшего.
     џ хожу среди людей, как  среди обломков будущего, - того  будущего, что
вижу Я.
     € в том моё творчество и стремление,  чтобы собрать и соединить воедино
всё, что ЯвлЯетсЯ обломком, загадкой и ужасной случайностью.
     €  как мог бы Я быть человеком, если бы человек  не был  также  поэтом,
отгадчиком и избавителем от случаЯ!
     ‘пасти тех, кто миновали, и преобразить всЯкое "было" в "так хотел Я" -
лишь это Я назвал бы избавлением.
     ‚ другом  месте он со  всей возможной  строгостью определЯет, чем может
быть длЯ него "человек" - ни предметом любви, ни даже предметом состраданиЯ,
- и над великим отвращением к человеку стал  ‡аратустра господином:  человек
длЯ него  есть бесформеннаЯ  масса, материал, безобразный  камень, требующий
ещё ваЯтелЯ.
     Ќе хотеть больше, не ценить больше  и не созидать больше: ах, пусть эта
великаЯ усталость навсегда останетсЯ от менЯ далёкой!
     „аже  в  познании   чувствую  Я  только  радость   рождениЯ  и  радость
становлениЯ  моей  воли; и если есть невинность в моём познании,  то потому,
что есть в нём волЯ к рождению.
     Џрочь от Ѓога и богов тЯнула менЯ эта волЯ: и что осталось бы созидать,
если бы боги - существовали!
     Ќо  всегда  к  человеку  влечёт  менЯ  сызнова  пламеннаЯ  волЯ  моЯ  к
созиданию; так устремлЯетсЯ молот на камень.
     Ђх, люди,  в камне дремлет длЯ  менЯ образ, образ моих  образов! Ђх, он
должен дремать в самом твёрдом, самом безобразном камне!
     ’еперь  дико устремлЯетсЯ мой  молот на  свою  тюрьму.  Ћт  камнЯ летЯт
куски; какое мне дело до этого?
     ‡авершить  хочу  Я  этот  образ:  ибо  тень  подошла  ко  мне  -  самаЯ
молчаливаЯ, самаЯ лёгкаЯ приблизилась ко мне!
     Љрасота сверхчеловека  приблизилась ко мне, как  тень. —то мне теперь -
до богов!..
     џ  отмечаю  последнюю точку зрениЯ: подчёркнутаЯ  строфа  даёт доступ к
ней.   „лЯ   дионисической  задачи  твёрдость  молота,   радость  даже   при
уничтожении,  принадлежит решительным  образом  к предварительным  условиЯм.
€мператив:  "станьте  тверды!", самаЯ  глубокаЯ  уверенность в  том, что все
созидающие тверды, есть истинный отличительный признак дионисической натуры.


        ЏЋ ’“ ‘’ЋђЋЌ“ „ЋЃђЂ € ‡‹Ђ
     ЏрелюдиЯ к философии будущего
     ‡адача  длЯ воспоследовавших  затем  лет  была  предначертана  со  всей
возможной строгостью. Џосле того  как  утверждающаЯ часть  моей  задачи была
разрешена, настала очередь  негативной,  негактивной  (neintuende) половины:
переоценка бывших  до  сего  времени  ценностей,  великаЯ война - заклинание
решающего днЯ. ‘юда относитсЯ и  осторожный  взглЯд, ищущий близких,  таких,
которые из  силы протЯнули бы мне руку длЯ разрушениЯ. - ‘ этих  пор все мои
сочинениЯ суть  рыболовные  крючки; возможно, Я лучше кого-либо знаю  толк в
рыбной ловле?.. …сли ничего не ловилось, то это не моЯ вина. Ќе было рыбы...
     2
     ќта  книга (1886) во всём существенном  есть  критика современности, не
исключаЯ  и   современных  наук,  современных   искусств,  даже  современной
политики, нарЯду с указаниЯми, отсылающими к противоположному типу,  который
отмечен  решительным минимумом современности, к  благородному, утверждающему
типу.  ‚ этом  последнем смысле книга представлЯет собою школу  gentilhomme,
берЯ названное понЯтие  более духовно  и более  радикально,  чем  его  брали
когда-либо.  Ќужно иметь мужество во  плоти, чтобы выдержать  его,  нужно не
знать страха... ‚се вещи, которыми так гордитсЯ наш век, пережиты здесь  как
противоречие  этому  типу,  почти как  дурные  манеры,  например  знаменитаЯ
"объективность", "сочувствие ко всему страждущему", "историческое чувство" с
его раболепством перед чужим вкусом, с его ползанием  на животе перед petits
faits, "научность". - …сли вспомнить, что эта книга следует  за ‡аратустрой,
то  легко угадать  тот  диететический  regime, которому  она  обЯзана  своим
возникновением.   ѓлаз,  избалованный  чудовищной   принудительностью   быть
дальнозорким  -  ‡аратустра дальновиднее самого царЯ, - вынужден здесь остро
схватывать ближайшее, времЯ, обстание. ‚о всех отношениЯх, и прежде всего  в
форме, легко найти как бы добровольный разрыв с теми инстинктами, из которых
стал  возможным ‡аратустра. ђафинированность в форме, в замысле, в искусстве
молчать стоит здесь на  переднем  плане, психологиЯ трактуетсЯ  с намеренной
твёрдостью  и жестокостью  - книга отклонЯет всЯкое добродушное  слово... Ќа
всём этом можно отдохнуть:  впрочем, кто  угадает,  какого рода отдых  нужен
после  такой  траты  доброты, как ‡аратустра?.. ѓоворЯ  теологически - пусть
прислушиваютсЯ,  ибо Я  редко говорю  как теолог, - сам Ѓог  улёгсЯ в  конце
своего  трудового днЯ, подобно змее, под древо  познаниЯ: так отдыхал  он от
обЯзанности быть Ѓогом... Ћн сотворил всё слишком  прекрасным... „ьЯвол есть
только праздность Ѓога в каждый седьмой день...


        ѓ…Ќ…Ђ‹Ћѓ€џ ЊЋђЂ‹€
     Џолемическое сочинение
     ’ри рассмотрениЯ,  из которых состоит  эта  генеалогиЯ, быть  может,  с
точки зрениЯ  выражениЯ, цели и  искусства изумлЯть есть самое зловещее, что
до сих пор было  написано. „ионис,  как  известно, есть также  бог мрака.  -
Љаждый  раз  начало,  которое должно  вводить  в  заблуждение,  -  холодное,
научное, даже ироническое, нарочито выпирающее,  нарочито останавливающее на
себе.  Џостепенно  больше беспокойства;  местами  молнии;  очень  неприЯтные
истины, слышные издали с глухим рокотом, - пока наконец не достигаетсЯ tempo
feroce, где всё мчитсЯ вперёд с чудовищным напрЯжением. ‚ конце, каждый раз,
среди  поистине  ужасных  раскатов,  новаЯ истина  становитсЯ  видимой среди
густых туч. -  €стина  первого рассмотрениЯ  есть  психологиЯ  христианства:
рождение христианства  из  духа  ressentiment,  а не  из "духа",  как  часто
думают,  - по существу движение  назад, великое восстание  против господства
аристократических  ценностей. ‚торое рассмотрение  даёт психологию  совести:
она не есть "голос Ѓога  в человеке", как  часто думают, - она есть инстинкт
жестокости, обращённый  назад,  внутрь,  после  того  как  он уже  не  может
разрЯдитьсЯ вовне. †естокость  впервые  освещаетсЯ  здесь как  одно из самых
старых  и самых неустранимых оснований  культуры.  ’ретье  рассмотрение даёт
ответ  на вопрос, откуда происходит чудовищнаЯ власть аскетического  идеала,
идеала свЯщенника, несмотрЯ  на то что он есть идеал вредный par excellence,
волЯ  к  гибели,  идеал  decadence. Ћтвет: не потому, что  Ѓог действует  за
спиною свЯщенников, как обыкновенно думают,  a faute  de mieux - потому, что
это  был до сих  пор единственный идеал, ибо он  не  имел  конкурентов. "€бо
человек предпочитает  хотеть  Ќичто, чем ничего не  хотеть"... Џрежде  всего
недоставало противоидеала - вплоть до ‡аратустры. - ЊенЯ понЯли.  ‡десь  три
решающие предварительные  работы психолога длЯ переоценки всех ценностей.  -
ќта книга содержит первую психологию свЯщенника.


        ‘“Њ…ђЉ€ €„Ћ‹Ћ‚
     Љак философствуют молотом
     ќто сочинение  менее  чем  в 150 страниц, весёлое и  зловещее по  тону,
демон, который смеётсЯ, - произведение  столь немногих дней, что Я стеснЯюсь
назвать их число, - ЯвлЯетсЯ вообще исключением среди книг: нет ничего более
богатого  содержанием, более  независимого,  более опрокидывающего  -  более
злого. …сли  хотЯт  вкратце  составить  себе понЯтие  о том, как до менЯ всё
стоЯло вверх ногами, пусть  начинают с  этого  сочинениЯ. ’о, что называетсЯ
идолом  на титульном листе,  есть  попросту  то, что  называли  до  сих  пор
истиной. ‘умерки идолов - по-немецки: стараЯ истина приходит к концу...
     2
     Ќет  ни  одной  реальности,  ни  одной  "идеальности",  котораЯ  в этом
сочинении не была бы затронута ( - затронута: какой осторожный евфемизм!..).
Ќе  только  вечные идолы, но и  самые  молодые, следовательно, самые  хилые.
"‘овременные идеи", например.  ‚еликий ветер  проноситсЯ между  деревьЯми, и
всюду  падают плоды - истины. ‚ этом расточительность слишком богатой осени:
спотыкаешьсЯ об истины, некоторые из них даже придавлены  насмерть - до того
их много... Ќо то, что остаётсЯ  в руках, это уже не проблематичное, это уже
решениЯ. “ менЯ впервые в руках масштаб длЯ "истин",  Я впервые могу решать.
Љак если бы во мне выросло второе сознание, как если бы "волЯ" зажгла во мне
свет  длЯ себЯ  над  кривою  тропой, по  которой она  до сих  пор спускалась
вниз... ЉриваЯ  тропа -  её называли  путём  к  "истине"... Љончилось всЯкое
"тёмное стремление", именно добрый человек  меньше всего смыслил в настоЯщем
пути...  €, говорЯ вполне серьёзно, никто до  менЯ не  знал настоЯщего пути,
пути вверх: только с менЯ начинаютсЯ снова  надежды,  задачи, предписывающие
пути культуры, - Я их благостный вестник. €менно поэтому ЯвлЯюсь Я роком...
     3
     Ќепосредственно за  окончанием только что названного произведениЯ  и не
терЯЯ ни одного днЯ приступил Я к  чудовищной задаче Џереоценки,  с чувством
царской  гордости,  с  которым  ничто  не может  сравнитьсЯ,  каждую  минуту
сознаваЯ своё бессмертие  и высекаЯ  с уверенностью рока знак за  знаком  на
медных  скрижалЯх. Џредисловие поЯвилось 3 сентЯбрЯ 1888 года: когда  утром,
после  написаниЯ  его, Я вышел на  воздух, предо мною  был  самый прекрасный
день,  какой  когда-либо  показывал  мне  ‚ерхний  ќнгадин,  -   прозрачный,
сверкающий красками, вмещающий в себЯ все контрасты  и нюансы между  льдом и
ћгом. - ‹ишь 20 сентЯбрЯ покинул Я ‘ильс-Њарию, задержанный наводнениЯми и в
конце концов оставшийсЯ единственным гостем этого  чудесного места, которому
благодарность моЯ приносит в дар бессмертное имЯ. Џосле путешествиЯ, полного
случайностей и даже  опасности длЯ  жизни в залитом  водою  Љомо, которого Я
достиг  лишь  глубокой  ночью, Я прибыл 21-го  днём в ’урин, моё  доказанное
место,  мою резиденцию  отныне.  џ снЯл ту самую  квартиру,  которую занимал
весною, на  via Carlo Alberto 6, III против колоссального palazzo Carignano,
где родилсЯ  Vittorio Emanuele, с видом на  piazza  Carlo Alberto  и  за ним
далее на страну холмов. Ќе колеблЯсь и не  даваЯ  ни на минуту отвлечь себЯ,
вернулсЯ  Я   к  работе:   оставалось   ещё   написать  последнюю   четверть
произведениЯ.  30 сентЯбрЯ день великой победы; седьмой день; отдых Ѓога  на
берегах Џо. ‚  тот же  день написал Я ещё  предисловие  к "‘умеркам идолов",
корректура их печатных листов была моим отдыхом  в сентЯбре. -  џ никогда не
переживал такой осени, даже  никогда не считал что-нибудь подобное возможным
на  земле  -  Љлод ‹оррен, продуманный  в бесконечное,  каждый  день -  день
равного беспредельного совершенства. -


        ЉЂ‡“‘ ‚ЂѓЌ…ђ
     Џроблема музыканта
     —тобы отнестись справедливо к этому  сочинению, надо страдать от судьбы
музыки как от открытой раны. Ћтчего страдаю Я, страдаЯ от  судьбы музыки?  -
Ћттого,   что   музыка  лишена   своего  миропрославлЯющего,   утверждающего
характера, - оттого,  что она сделалась  музыкой decadence и  уже  перестала
быть свирелью „иониса... Ќо  если кто-нибудь, подобно мне,  чувствует в деле
музыки  собственное  дело,  историю собственных страданий, то он найдёт  это
сочинение всё  ещё  слишком снисходительным, слишком мЯгким.  Ѓыть весёлым в
таких  случаЯх и добродушно высмеивать попутно  самого себЯ - ridendo dicere
severum, -  где  verum  dicere  оправдало бы  всЯкую суровость,  -  это сама
гуманность. Љто собственно сомневаетсЯ в том, что Я, как старый артиллерист,
могу выкатить против ‚агнера  моё тЯжёлое  орудие? - ‚сё  решительное в этом
деле Я оставил при себе  - Я  любил ‚агнера. -  ‚прочем, в смысле и на  пути
моей задачи лежит нападение на  более  тонкого "незнакомца", которого другой
не легко разгадает - о, мне предстоит открыть ещё совсем иных "незнакомцев",
чем  какого-то Љалиостро музыки, - и  конечно же более сильное  нападение на
становЯщуюсЯ  в духовном  отношении всё  более  и более  трусливой и  бедной
инстинктами, всё более и более делающуюсЯ почтенной немецкую  нацию, котораЯ
с  завидным  аппетитом   продолжает  питатьсЯ  противоположностЯми   и   без
расстройства желудка проглатывает "веру" вместе с научностью,  "христианскую
любовь" вместе  с  антисемитизмом,  волю к  власти  (к  "€мперии") вместе  с
evangile   des  humbles...  ќто  безучастие  среди  противоположностей!  ќта
пищеварительнаЯ  нейтральность  и  это  "бескорыстие"!  ќтот  здравый  смысл
немецкого  нёба, которое всему  даёт  равные права, -  которое  всё  находит
вкусным... Ѓез всЯкого сомнениЯ,  немцы -  идеалисты... Љогда  Я в последний
раз посетил ѓерманию,  Я нашёл  немецкий  вкус  озабоченным  предоставлением
равных прав ‚агнеру и трубачу из ‡экингена; Я сам был свидетелем того, как в
‹ейпциге, в  честь самого настоЯщего и  самого немецкого  музыканта в старом
смысле слова, а не только в смысле имперского немца, мейстера ѓенриха ютца,
был  основан  ферейн ‹иста  с  целью  развитиЯ и  распространениЯ извилистой
церковной музыки... Ѓез всЯкого сомнениЯ, немцы - идеалисты...
     2
     Ќо здесь  ничто  не должно помешать  мне стать грубым  и сказать немцам
несколько  жёстких  истин:  кто  сделает это кроме менЯ?  -