венгура и следует приписать, на мой взглЯд, модальность сна.
     Љак   утверждает   про  —евенгур  встреченный   „вановым   его  главный
учредитель,  <i>предревкома</i>  —епурный, там у него "<i>коммунизм уже стихией прет</i>".
Ќо  вот приезжает на  место  ‘тепан Љопенкин, а потом и ‘аша „ванов со своим
другом ”едором  ѓопнером  оказываютсЯ в —евенгуре -  они переносЯтсЯ в некий
странный  мир, где землю давно не пашут, надеЯсь на скорое светопреставление
("<i>оно же  коммунизм</i>")  -  словно  осуществлЯют  на  деле  по-своему  понЯтую
евангельскую заповедь "не  хлебом единым жив  человек"; и где не накапливают
имущество,  а  лишь   уничтожают  его,   живЯ  старыми  запасами  продуктов,
оставшимисЯ от расстрелЯнной  и выгнанной из города "буржуазии", или собираЯ
в полЯх <i>самосеЯнную</i>  пшеницу, простую  лебеду или бурьЯн. ‘ одной стороны, в
романе Явно есть приметы реальной действительности, но с другой стороны, как
можно догадатьсЯ, главной задачей автора становитсЯ обращение героев из этой
действительности сначала  в странничество, а затем кое-куда еще и подальше -
в мечту, в сон, и в  бред.  Љак говорит €горь ‘ухих, здесь "на смену  роману
воспитаниЯ и гротескному  репортажу-путешествию приходит утопиЯ" (указ. соч.
с.231).
     ’ут и возникает вопрос: какаЯ из этих двух или даже  трех реальностей -
подлиннаЯ,  а  какаЯ  мнимаЯ,   второстепеннаЯ,   не  заслуживающаЯ  особого
вниманиЯ?  …сли  судить по  объему  романа,  то  внимание  автора  вроде  бы
разделено между самим —евенгуром  и  подготовкой к  нему, поровну. ‚  романе
около  360-и  страниц,  и  ровно  половина из  них  (то  есть  180) отведена
собственно повествованию о —евенгуре. „ругаЯ же  половина представлЯет собой
плавный  переход -  из Яви  в  сон и обратно:  почти  все составлЯющие  этот
переход  событиЯ  описывают  странствиЯ   „ванова  по  пространствам  ђоссии
(собственно,  в  форме  странствий написаны  и  многие  другие  произведениЯ
писателЯ: "“сомнившийсЯ  Њакар",  "‚прок" и другие). ‚о всЯком случае  самый
первый, наиболее  внешний план повествованиЯ, или государственнаЯ, советскаЯ
действительность не заслуживает особого вниманиЯ автора, а выступает  как бы
только отправной точкой  длЯ его (и нашей, читательской) фантазии. ‚  романе
эта  реальность  прочерчена  пунктирно,  как  бывает  едва  прописана  рамка
основной картины,  ей  отведено  очень мало  места  (так  же всего  лишь  15
страниц, как  и "московскому эпизоду"  встречи ‘ербинова  и  ‘офьи).  ќто, с
одной  стороны,  дает зачин  длЯ всего  остального,  происходЯщего  в романе
(собственно   длЯ  погружениЯ  в  —евенгур):  тут  мы  ЯвлЯемсЯ  свидетелЯми
присутствиЯ  Ђлександра  „ванова  на  партсобрании в  безымЯнном  губернском
городе, которому чевенгурский уезд оказываетсЯ подчинен административно; ну,
а с другой  стороны,  это  же может  считатьсЯ  и финалом, концом странствий
героЯ,  так как дает  впечатление  „ванова, вернувшегосЯ из своих поездок по
революционной ђоссии обратно в тот же город, где теперь уже воцарилсЯ нэп, и
где „ванов хочет остатьсЯ, чтобы окончить техникум.
     Љстати, именно так  структурно - хоть, может быть, это неверно с  точки
зрениЯ текстологии - построен роман по крайней мере в одной его публикации в
печати.  ’ам  странствие  героев  в  —евенгур  с  обеих сторон  обрамлено их
присутствием  в  губернском городе. ‚ конце  концов, согласно  этой  логике,
можно понЯть,  что ‘аша  „ванов, как будто стрЯхнув  с себЯ бред  —евенгура,
вновь оказываетсЯ  в городе, а  не погибает, вслед за отцом, <i>на дне озера</i>. џ
не  знаю,  на  чем основывались  и  чем  руководствовались  в данном  случае
публикаторы, в частности, у них вместо  27-и отрывков,  на которые  членитсЯ
текст романа  в  принЯтом (и  наиболее  авторитетном  на  сегоднЯшний  день)
издании  -  в  издании "‘оветской  ђоссией"  оставлено  только  20 отрывков,
некоторые  эпизоды объединены вместе, а отдельные  страницы вообще  опущены,
хотЯ  при  этом  некоторые целостные  куски, наоборот, разбиты на части! ќто
звучит странно, но данный "апокриф" "—евенгура", как мне кажетсЯ, и помогает
понЯть его внутреннюю структуру. ‚есь "сон  о —евенгуре" оказываетсЯ спрЯтан
в  середину - между островками реальности. ‚от цитата из  концовки  романа в
этом издании:
     <i>"‘начала  он  подумал,  что  в  городе  белые. Ќа вокзале  был буфет, в
котором без очереди и без карточек продавали серые булки".</i>
     ‡аметим,  что  длЯ  „ванова  и  его друзей  тот город,  в котором может
свободно  продаватьсЯ хлеб,  представлЯет  собой нечто  ненормальное, эдакую
вавилонскую блудницу - длЯ них теперь будто советскаЯ власть вновь сменилась
властью капитала. Ѓлизкой аналогией таким умонастроениЯм платоновских героев
могут  служить  <i>обормоты</i>  из  повести  "Љрасное дерево" Ѓориса  ЏильнЯка  (с
ЏильнЯком Џлатонов в течение некоторого времени тесно общалсЯ и сотрудничал,
но  его  влиЯние на себЯ - некоторые  считали,  что  весьма  существенное, -
довольно быстро преодолел).
     ”ормальной привЯзкой друг к другу  двух планов  - плана  мечты и  плана
реальности  -  ЯвлЯетсЯ  то,  что „ванова по заданию  "партЯчейки"  посылают
сначала <i>на фронт гражданской войны</i> в город Ќовохоперск, а потом - по <i>степным
местам</i> губернии, чтобы <i>оглЯдеть, как  люди живут</i> (т.е. он должен был искать,
нет  ли  еще где, по выражению одного из героев, <i>самозарождениЯ коммунизма</i>).
‡десь-то и  вступает в  свои права  реальность фантастическаЯ,  утопическаЯ,
прожективнаЯ. Ќо она не сразу приводит в город утопии —евенгур, а лишь через
какое-то промежуточное  времЯ и посредующее  в данном случае  пространство -
пространство странствиЯ. ‚ литературоведении  это  принЯто  называть  словом
<i>хронотоп</i>,  которое заимствовано  первоначально из  физики.  (Ћ  том,  что  в
—евенгуре  присутствуют  одновременно сразу  три  слоЯ реальности,  или  три
разных хронотопа, писал в своей книге еще Њихаил ѓеллер.)
     ‚  самом начале  романа есть, конечно, еще и отдельнаЯ, самостоЯтельнаЯ
реальность, так называемый,  пролог "—евенгура": <i>…сть ветхие опушки у старых
провинциальных  городов.</i>  ќто  та  часть романа, которую при жизни Џлатонову
все-таки  довелось  увидеть опубликованной как самостоЯтельное произведение,
повесть  "Џроисхождение мастера". Ћна занимает 50 страниц  от начала романа.
„алее  идут  странствиЯ „ванова  по  губернии,  <i>по  заданию  партЯчейки</i>  (95
страниц); потом уже следует присутствие „ванова на партсобрании и знакомство
его  там с —епурным (20 страниц),  затем -  самаЯ большаЯ  часть романа (110
страниц),  котораЯ  описывает  пребывание в —евенгуре  ‘тепана Љопенкина,  а
вслед за этим  и  присутствие  там  же ‘аши „ванова  (70 страниц) с вставным
эпизодом о ‘ербинове и ‘офье в Њоскве. Ќо то,  что происходит в первой части
(будем называть ее условно, по заглавию  повести, "Џроисхождением мастера"),
ЯвлЯетсЯ  по  отношению к  остальному как  бы  реальностью  воспоминаниЯ: ее
восстанавливает  по  памЯти  -  или  сам  мальчик  ‘аша (становЯщийсЯ  позже
подростком Ђлександром „вановым), или его приемный отец ‡ахар  Џавлович, или
же   повествователь   -   какой-нибудь   анонимный   наблюдающий   за   всем
односельчанин.  (Џлатонов  сам  родилсЯ  в  пригороде  ‚оронежа,  где  и был
приблизительно   такой   же,   что  и  описанный   в   начале   "—евенгура",
полукрестьЯнско-полугородской быт и уклад.  Џовесть  "џмскаЯ слобода" (1926)
может служить как бы вариантом,  или  дополнительным аналогом "ЏроисхождениЯ
мастера".)
     ‚  середине   между   действительностью   внешней,  государственной   и
действительностью  мечты (или сна  о —евенгуре), то  есть между  этими двумЯ
слоЯми  реальности,  в  романе  возникает,  вклиниваЯсь  в  него,  еще  одно
пространство, действительность  провинциальнаЯ, вроде бы, с  одной  стороны,
почти реальнаЯ,  приближеннаЯ  к  обычной  жизни обычных российских мещан  и
крестьЯн (такаЯ, как в бунинской "„еревне", замЯтинском "“ездном" или "„иких
людЯх"   ‚севолода   €ванова),  но  с  другой  стороны,   все-таки   -  Явно
фантастическаЯ,  гиперболизированнаЯ  и  собственно  ЏлатоновскаЯ  - та,  по
которой  мы  всегда  можем  однозначно распознать <b>его</b>  прозу. €менно в  этом
промежуточном  пространстве,  где-то  на постоЯнной  грани  между  мечтой  и
реальной жизнью, герои  оказываютсЯ, как только пускаютсЯ в свои  странствиЯ
(Њакар  в  "“сомнившемсЯ  Њакаре",  ‚ощев  в "Љотловане",  Ќазар —агатаев  в
"„жане"  и другие).  ЉажетсЯ,  что Џлатонову просто  нужно как можно  больше
внеположенных друг  другу  пространств длЯ простора в выражении разных точек
зрениЯ. ’о,  что происходит в провинции, в удалении от "руководЯщих указаний
центра",  уже  давало и будет давать богатую пищу длЯ него  (можно вспомнить
такие  произведениЯ,  как  "ѓород  ѓрадов",  очерк  "—е-—е-Ћ",  "‘окровенный
человек"  и беднЯцкую хронику "‚прок").  Ќо в самом большом  произведении, в
романе,  даже  такой  - полувыдуманной,  но  наполовину  все  же  реальной -
действительности Џлатонову оказываетсЯ мало.  Џоэтому и вводитсЯ  уже третье
(по  удаленности  от  реального)  пространство  -  пространство   реальности
насквозь   воображаемой,   гиперболической,   символически-неправдоподобной,
пространство снов.
     €так,  помимо  разделениЯ  формального  -  на  внешнюю,  рамочную  и  -
внутреннюю, содержательную части, уже сам содержательный план романа, в свою
очередь, членитсЯ надвое:  с одной стороны,  на  мир сознаниЯ (сюда  следует
отнести  то,  что  происходит  в  провинциальной  действительности, во времЯ
многочисленных странствий героев, их приключений и встреч с разными людьми и
обстоЯтельствами,  причем все  это естественно  приписать сознанию  главного
героЯ, пускающегосЯ в эти странствиЯ, ‘аши „ванова), а с другой стороны - на
мир подсознаниЯ,  к  которому надо  отнести сны героев (тут еще оказываетсЯ,
что  способностью  видеть  сны наделены далеко  не  все  герои: периферийные
персонажи  совсем не видЯт  снов,  вернее,  их сны не  описываютсЯ).  ‘усуму
Ќонака заметил, что при  определении  того,  кому в повествовании  Џлатонова
должна принадлежать точка зрениЯ,  можно полагатьсЯ  на глаголы  (предикаты)
внутреннего  состоЯниЯ <i>скучно</i>  или  <i>печально,  тоскливо</i>:  <b>чье</b> состоЯние  они
описывают,  с точки  зрениЯ того  персонажа  и ведетсЯ повествование. Ќа мой
взглЯд, точно то  же можно  сказать  и в отношении снов:  <b>чьим</b> снам Џлатонов
отдает  предпочтение,   тому  сознанию  (сознанию  того  героЯ)  и   суждено
представлЯть в наибольшей мере авторскую точку зрениЯ.
     ’ретьЯ по счету реальность - реальность сна - очень трудно  отделима от
второй, от  реальности  сознаниЯ,  но в некотором  смысле она  и оказываетсЯ
ведущей,  или  главенствующей,  как  Я  попытаюсь  показать.  ‚  ней-то,  по
Џлатонову, и происходит настоЯщаЯ жизнь - лежащаЯ, как он сам выражаетсЯ, <i>по
ту сторону плотины сознаниЯ.</i> ‡десь и разыгрываютсЯ основные - хоть на первый
взглЯд просто абсурдные - "событиЯ" этого романа-хроники-хождениЯ. Ќо в снах
абсурдное прекрасно уживаетсЯ с реальным!
     ‚ жизни, конечно, всего того,  что наблюдают  и в  чем  участвуют герои
—евенгура, не было и быть не  могло. Њогло быть, да и то лишь  с оговорками,
только то,  что описано  в первой и во второй,  т.е. в "государственной" и в
"провинциальной"  действительности  - продразверстка, продналог,  переход  к
нэпу;  посылаемый с  инспекцией  из губернии в  уезд  чиновник  длЯ проверки
фактов  о  сокращении посевной площади; сам город  Ќовохоперск,  захваченный
неизвестно откуда  взЯвшимисЯ "<i>казаками на лошадЯх</i>"; железнодорожный разъезд
‡авалишный, на котором „ванов еле втискиваетсЯ в поезд,  чтобы  уехать (куда
глаза  глЯдЯт); станциЯ ђазгулЯй, возле которой  сталкиваютсЯ два поезда,  и
„ванов,   едущий  на   одном  из  них   помощником  машиниста,  перед  самим
столкновением выпрыгивает из кабины паровоза, каким-то  чудом  остаетсЯ жив;
слобода Љаверино, где анархисты чуть-чуть  не убивают  „ванова; село ‘редние
Ѓолтаи,  где тот отлеживаетсЯ на  печи у солдатской вдовы, пребываЯ как бы в
спЯчке (что характерно - это состоЯние как бы "вне времени" - длЯ богатырЯ в
русской  сказке).  Џоследние из перечисленных событиЯ помещены  в реальность
странствиЯ (или,  что то же самое, реальность провинциальную),  и каждый  из
них  по  отдельности еще как-то,  более или менее, правдоподобен. Ќо то, что
происходит   в   самом    —евенгуре,   выходит    за   рамки    представимой
действительности. Џоэтому,  собственно,  смысл романа и  приходитсЯ искать в
иносказании и восстанавливать его надо уже не из Яви, а из снов.
     ‚о времЯ  странствий  ‘аша  будет  ранен  анархистами, больной тифом  в
течение девЯти  месЯцев  провалЯетсЯ  дома,  чудом  оставшись жить,  чуть не
погибнет во времЯ крушениЯ поезда,  -  то есть он  постоЯнно между  жизнью и
смертью. Ђ то, что при  этом проноситсЯ в его сознании, тесно переплетено  с
воспоминаниЯми детства  и  грезами  о неком  возможном в будущем  устройстве
мира, но можно считать, что это граничит и с бредом.
     Џереходы из  состоЯниЯ  Яви в состоЯние сна обычно (в плане  фабульного
правдоподобиЯ)  должны  быть  мотивированы,  они   бывают  объЯснимы  -  или
болезнью,  или  ранением,  то  есть  теми  или иными  повреждениЯми  тела  и
сознаниЯ.   Ќо  именно  этих-то  объЯснений  и  взаимоувЯзок  между  разными
отрывками и  частЯми текста мы почти не находим у Џлатонова:  практически ни
одна из  27-и частей,  из которых  физически состоит роман  (они разделЯютсЯ
звездочками или  просто пропуском строки - в  разных  изданиЯх  по-разному),
специально не  свЯзаны  автором  с остальным  повествованием.  €  поэтому их
довольно  свободно можно  поменЯть местами. Ћб их  временных  и тематических
переходах,  то  есть  о  взаимосвЯзЯх  друг  с  другом  (с  соответствующими
"переключениЯми"  - от  реальности  Яви  к реальности  "полуЯви"  или  вовсе
выдуманной реальности сна) приходитсЯ, по большей части, догадыватьсЯ самому
читателю. Ѓолее того, при внимательном чтении оказываетсЯ, что  отрывков, на
которые  роман членитсЯ содержательно,  существенно  больше,  чем  формально
выделенных: уже не 27, а по крайней мере - 40! ќти отрывки и различные планы
повествованиЯ  в них  объединЯют лишь только одни и те же герои:  —епурный у
себЯ  в родном —евенгуре  и он же  - на  постоЯлом дворе в губернском городе
(где  с него требуют <i>миллион</i> в уплату за постой); Љопенкин у себЯ в  вольной
степи,  <i>вооруженной рукой</i>  помогающий  „ванову освободитьсЯ  от бандитов и -
странствующий с  ним по родной  длЯ них провинции (в  уездах ‘таромотнинской
волости Ќовоселовского  района)  и он  же, недоумевающий и  почти  физически
начинающий страдать от отсутствиЯ  каких-либо  видимых  признаков или примет
наступающего  счастьЯ  в  —евенгуре;  ‡ахар  Џавлович €рошников,  мастеровой
человек (кстати: ирошник - это скорнЯк, занЯтый обработкой изделий из замши,
<i>ирхи</i>), чувствующий себЯ у себЯ дома и в деревне, и на городской окраине,  то
есть  "<i>глубоко  притерпевшийсЯ  к  горю  и лишениЯм</i>"  - и  он же,  пришедший
разыскивать ‘ашу „ванова в —евенгур, уже после разгрома в нем коммуны; ‘имон
‘ербинов в  Њоскве  и он  же -  в  —евенгуре;  наконец, девочка  ‘онЯ,  ‘онЯ
Њандрова, в родной деревне „ванова и она же - детскаЯ учительница  в деревне
‚олошино  (во  времЯ странствий „ванова  по  провинции), а также она  же - в
городе Њоскве, уже работающаЯ на фабрике и известнаЯ как ‘офьЯ Ђлександровна
(показывающаЯ портрет „ванова пришедшему к ней домой ‘ербинову).
     €ногда  читателю  бывает  трудно даже уследить за  тем, что два героЯ в
разных частЯх романа представлЯют одно и то же лицо  (так происходит с ‘оней
Њандровой и ‘офьей Ђлександровной).

        Њодальность воспоминаниЯ и модальность сна

     ‚от  отрывок  из начала романа,  из  детства главного  героЯ,  где ‘аша
„ванов присутствует на  похоронах  отца, безымЯнного  <i>рыбака с озера Њутево,
„митриЯ €вановича</i>  (имЯ и отчество его  мы услышим, но вот  фамилии в романе
так и не будет названо: „ванов - это фамилиЯ лишь будущих приемных родителей
мальчика):
     <i>"Љогда  гроб  поставили  у могильной Ямы, никто не  хотел  прощатьсЯ  с
покойным. ‡ахар Џавлович  стал на колени и притронулсЯ  к щетинистой  свежей
щеке рыбака, обмытой на озерном дне. Џотом ‡ахар Џавлович сказал мальчику:</i>
     <i>- ЏопрощайсЯ с отцом - он  мертвый  на веки веков. ЏоглЯди  на  него  -
будешь вспоминать.</i>
     <i>Њальчик прилег к телу  отца,  к  старой его рубашке, от  которой  пахло
родным  живым потом,  потому что рубашку надели длЯ  гроба  - отец  утонул в
другой. Њальчик пощупал руки,  от них несло рыбной сыростью, на одном пальце
было надето  оловЯнное обручальное кольцо, в честь  забытой  матери. ђебенок
повернул голову к людЯм, испугалсЯ чужих и жалобно заплакал, ухватив рубашку
отца в складки, как свою защиту; его горе было безмолвным, лишенным сознаниЯ
остальной жизни и поэтому неутешимым, он  так грустил по мертвому отцу,  что
мертвый мог бы быть счастливым. € все люди у гроба тоже заплакали от жалости
к  мальчику и от того преждевременного  сочувствиЯ самим  себе,  что каждому
придетсЯ умереть и так же быть оплаканным.</i>
     <i>‡ахар Џавлович при всей своей скорби помнил о дальнейшем:</i>
     <i>- Ѓудет  тебе,  Ќикифоровна, выть-то! - сказал он одной бабе, плакавшей
навзрыд  и  с поспешным причитанием. - Ќе от  горЯ воешь, а  чтобы  по  тебе
поплакали, когда  сама помрешь.  ’ы возьми-ка мальчишку к себе  - у тебЯ все
равно их шестеро, один фальшью какой-нибудь между ними всеми пропитаетсЯ.</i>
     <i>Ќикифоровна  сразу пришла  в  свой бабий разум и осохла свирепым лицом:
она плакала без слез, одними морщинами:</i>
     <i>-  €  то  будто! ‘казал тоже - фальшью какой-нибудь пропитаетсЯ! ќто он
сейчас  такой, а  дай  возмужает  - как  почнет жрать  да штаны трепать - не
наготовишьсЯ!</i>
     <i>‚зЯла мальчика  другаЯ баба,  Њавра  ”етисовна  „ванова, у которой было
семеро детей. ђебенок дал ей руку, женщина утерла ему лицо юбкой, высморкала
его нос и повела сироту в свою хату.</i>
     <i>Њальчик вспомнил про удочку, которую сделал ему отец, а он закинул ее в
озеро и там  позабыл. ’еперь, должно быть,  уже  поймалась  рыба и ее  можно
съесть, чтобы чужие люди не ругали за ихнюю еду.</i>
     <i>-  ’етЯ, у  менЯ рыба  поймалась в  воде, - сказал ‘аша. - „ай Я  пойду
достану ее и буду есть, чтоб тебе менЯ не кормить.</i>
     <i>Њавра  ”етисовна  нечаЯнно  сморщила  лицо,  высморкала  нос  в  кончик
головного платка и не пустила руку мальчика".</i>

     ‡аметим, как  точка зрениЯ повествователЯ по ходу  действиЯ  менЯетсЯ -
вначале  она как будто всецело еще в рамках сознаниЯ ‡ахара  Џавловича (ведь
это он, встав на колени  перед гробом, притрагиваетсЯ  к  <i>щетинистой  свежей
щеке рыбака</i>). Ќо  затем, когда к телу отца подходит сам мальчик, мы начинаем
видеть и чувствовать сцену как бы через его восприЯтие -  обонЯЯ <i>родной  пот</i>
от старой  отцовой рубашки и запах <i>рыбной  сырости</i> от  его рук, различаЯ  на
руке тусклый блеск <i>оловЯнного обручального кольца</i>. Ђ  потом описываютсЯ даже
такие детали,  которые  врЯд ли  доступны  и  сознанию ‡ахара  Џавловича,  и
мальчика, так что повествование переходит к некому "всезнающему наблюдателю"
(в рассуждениЯх о том, что ребенок так  сильно  грустил по  своему отцу, что
сам <i>мертвый  мог  бы  быть  счастливым</i>). ’акой прием  вообще характерен  длЯ
Џлатонова.  …го  взглЯд  как  бы  "стереоскопичен",  точка  зрениЯ постоЯнно
смещаетсЯ,  "панорамирует", или  даже "сканирует"  открывающуюсЯ  перед  ним
действительность, она может быть сразу, одновременно - везде.
     Џочему  выделенный  отрывок следует отнести к снам? Ќа мой взглЯд, там,
где  в  воспоминаниЯх  ‡ахара Џавловича точка зрениЯ (то, что создает "точку
отсчета" длЯ читателЯ), переходит в  руки  мальчика, вот  тут  и  происходит
погружение  в  нечто,   напоминающее  сон,   поскольку  событиЯ  оказываютсЯ
"обернуты" сразу в три различные "упаковки", или три разные точки зрениЯ - а
именно,  как  здесь,  во-первых, в  точку зрениЯ ‡ахара Џавловича  (это  его
воспоминаниЯ), во-вторых,  в  точку  зрениЯ  мальчика (это реконструкциЯ его
переживаний  на  похоронах отца)  и  еще, в-третьих,  в  точку зрениЯ некого
"всеведущего рассказчика" (это его комментарии вплетаютсЯ  и  в воспоминаниЯ
‡ахара Џавловича, и в переживаниЯ ‘аши). ’акаЯ реальность как  бы утрачивает
своего  полновластного хозЯина, автора-интерпретатора, чье-то  определенное,
воспринимающее  ее  от  начала до конца  сознание  или лицо.  Ћно, это лицо,
только   что    пересказавшее   содержание   своего   прошлого   восприЯтиЯ,
расплываетсЯ, дробитсЯ, исчезает, и все действительно делаетсЯ сном и как бы
<i>заволакиваетсЯ</i> некой <i>грезой</i>, или даже отдаетсЯ на откуп некоему <i>евнуху души</i>.
     ’еперь еще один отрывок, уже из  времен жизни мальчика ‘аши у  приемных
родителей, когда из деревни, где наступает голод, его  посылают побиратьсЯ в
город, а практически - выгонЯют из дому:
     <i> "...Њальчик оставил руку и,  не  взглЯнув на Џрохора  Ђбрамовича, тихо
тронулсЯ  один  -  с сумкой и  палкой,  разглЯдываЯ дорогу на гору, чтобы не
потерЯть  своего направлениЯ. Њальчик скрылсЯ за церковью и кладбищем, и его
долго  не было видно. Џрохор Ђбрамович стоЯл на  одном месте и  ждал,  когда
мальчик  покажетсЯ  на  той  стороне  лощины.  Ћдинокие  воробьи  спозаранку
копались на дороге и,  видимо, зЯбли. "’оже сироты, -  думал  про них Џрохор
Ђбрамович, - кто им кинет чего?"</i>
     <i>‘аша вошел на кладбище, не сознаваЯ, чего  ему хочетсЯ. ‚ первый раз он
подумал сейчас про себЯ и тронул свою грудь: вот тут Я, а всюду было чужое и
непохожее  на него. „ом, в котором  он  жил, где  любил  Џрохора Ђбрамовича,
Њавру ”етисовну и Џрошку, оказалсЯ не его домом - его вывели оттуда утром на
прохладную   дорогу.   ‚   полудетской   грустной   душе,   не  разбавленной
успокаивающей водой сознаниЯ, сжалась полнаЯ давЯщаЯ обида, он чувствовал ее
до горла.</i>
     <i>Љладбище было укрыто умершими листьЯми, по их покою  всЯкие ноги  сразу
затихали и ступали мирно. ‚сюду стоЯли крестьЯнские кресты, многие без имени
и без памЯти о  покойном. ‘ашу заинтересовали те кресты,  которые были самые
ветхие и тоже собирались  упасть и  умереть в земле. Њогилы без крестов были
еще лучше -  в  их  глубине лежали люди, ставшие навеки сиротами; у них тоже
умерли матери, а отцы у некоторых утонули в реках и озерах. Њогильный  бугор
отца  ‘аши растопталсЯ - через него лежала тропинка, по которой носили новые
гробы в глушь кладбища.</i>
     <i>Ѓлизко и терпеливо лежал отец, не жалуЯсь, что ему  так худо и жутко на
зиму оставатьсЯ одному. —то там есть? ’ам плохо, там тихо и тесно, оттуда не
видно мальчика с палкой и нищей сумой.</i>
     <i>- Џапа, менЯ прогнали побиратьсЯ, Я теперь скоро умру и  приду  к тебе,
тебе там ведь скучно одному, и мне скучно.</i>
     <i>Њальчик положил свой посошок на могилу и заложил его листьЯми, чтобы он
хранилсЯ и ждал его.</i>
     <i>‘аша  решил скоро  прийти  из  города, как только наберет  полную сумку
хлебных  корок; тогда  он выроет себе землЯнку рЯдом с могилой отца и  будет
там жить, раз у него нету дома...</i>
     <i>Џрохор  Ђбрамович уже заждалсЯ приемыша и хотел уходить. Ќо ‘аша прошел
через протоки балочных  ручьев и  стал подниматьсЯ по глинистому взгорью. Ћн
шел медленно и уже устало, зато радовалсЯ, что у него скоро будет свой дом и
свой  отец; пусть он лежит мертвый и ничего  не говорит, но он всегда  будет
лежать близко, на нем рубашка в теплом поту,  у него руки, обнимавшие ‘ашу в
их сне вдвоем на берегу озера; пусть отец мертвый, но он целый, одинаковый и
такой же.</i>
     <i>"Људа ж у него палка делась?" - гадал Џрохор Ђбрамович.</i>
     <i>“тро  отсырело,  мальчик  одолевал скользкий  подъем,  припадаЯ к  нему
руками. ‘умка болталась широко и просторно, как чужаЯ одежда.</i>
     <i>- €шь ты, сшил Я  ее как: не по нищему, а по жадности, - поздно упрекал
себЯ Џрохор Ђбрамович. - ‘ хлебом он и не донесет ее... „а теперь все равно:
пускай - как-нибудь...</i>
     <i>Ќа  высоте  перелома дороги  на  ту,  невидимую  сторону  полЯ  мальчик
остановилсЯ. ‚ рассвете будущего днЯ, на черте сельского горизонта, он стоЯл
над кажущимсЯ глубоким провалом,</i>  <b><i>на берегу небесного озера</i></b><i>.  ‘аша испуганно
глЯдел  в  пустоту  степи:  высота,  даль, мертваЯ  землЯ  были  влажными  и
большими, поэтому все казалось чужим и страшным. Ќо ‘аше дорого было уцелеть
и  вернутьсЯ в  низину села, на  кладбище, -  там отец,  там  тесно и  все -
маленькое,  грустное  и укрытое  землею и  деревьЯми  от  ветра. Џоэтому  он
поскорее пошел в город за хлебными корками.</i>
     <i>Џрохору  Ђбрамовичу жалко  стало  сироту, который  скрывалсЯ  сейчас за
спуск с дороги: "Ћслабнет мальчик от ветра, лЯжет в межевую Яму и скончаетсЯ
- белый свет не семейнаЯ изба".</i>
     <i>Џрохор Ђбрамович захотел догнать и вернуть сироту, чтобы умереть всем в
куче и в покое, если придетсЯ умирать, - но дома были собственные дети, баба
и последние остатки Яровых хлебов.</i>
     <i>"‚се мы хамы и негодЯи!" - правильно определил себЯ Џрохор Ђбрамович, и
от этой правильности ему полегчало.</i> "

     Џочему детской  душе ‘аши представлЯетсЯ, что <i>могилы без  крестов  даже
лучше</i>, чем могилы с крестами? - „а потому что его собственный отец похоронен
вовсе без креста (у  ограды кладбища, как самоубийца), а сознание ребенка во
что бы  то ни  стало хочет  оправданиЯ своей  любви,  хочет создать  предмет
поклонениЯ, свой "€деал-џ".  Њальчику  необходимо чувствовать себЯ <i>таким же,
как все</i>. €менно поэтому он и придумывает  длЯ себЯ некое утешение: все люди,
лежащие  в могилах  без крестов, - точно такие же, как  и он, сироты. € даже
то, что  холм могилы отца почти  растопталсЯ под чужими сапогами, может быть
осмыслено, как мы видим, как что-то нужное и необходимое - ведь через могилу
пролегает  тропинка, по  которой носЯт  гробы  на кладбище.  ’аким  образом,
подсознание в  форме пусть  фантастической,  но правдоподобной  длЯ мальчика
конструкции подсказывает  выход из сложнейшей ситуации. ќто дает ребенку то,
за  что можно  держатьсЯ,  или "во что можно будет  уперетьсЯ"  в жизни, что
представлЯет собой  тоже очень важный,  многократно  повторЯющийсЯ  мотив  у
Џлатонова.
     Ќо зачем  мальчик  оставлЯет посошок,  сделанный Џрохором  Ђбрамовичем,
зарываЯ  его в могилу  отца? -  „а  просто, с одной стороны, в  залог своего
возвращениЯ к нему,  а с другой,  и как  замещение  -  Явно недостающего  на
могиле креста.  …му,  наверное,  представлЯетсЯ,  что  из  посошка  когда-то
вырастет новый крест. Џодобное  и происходит в дальнейшем,  как мы увидим, в
одном из следующих снов! Џри этом палка-посошок, выструганнаЯ приемным отцом
на дальнюю дорогу, отвергаетсЯ  в той роли,  котораЯ уготована первоначально
(ведь мальчик против своей  воли  должен идти побиратьсЯ), и используетсЯ по
собственному разумению - как  символическое  замещение. (Ќа таких постоЯнных
замещениЯх и строитсЯ платоновскаЯ система образов.) •арактерно также, что в
бреду, уже во времЯ болезни, после возвращениЯ с  "<i>хлебными корками</i>"  домой,
‘аша  бормочет  о палке, которую, Якобы,  должен  беречь длЯ него теперь уже
отец - вплоть до его, ‘ашиного, возвращениЯ (или, может быть, до его прихода
к отцу, до соединениЯ с ним?):
     <i>"Ћн так много принес хлебных корок  и сухих булок,  будто сам ничего не
ел.  €з того, что он принес, ему тоже ничего не пришлось попробовать, потому
что к вечеру ‘аша лег на печку и не  мог согретьсЯ - всю его теплоту из него
выдули  дорожные ветры. ‚ своем забытьи он бормотал о палке в  листьЯх и  об
отце: чтоб отец берег палку и  ждал  его на  озере  в землЯнке, где растут и
падают кресты."</i>
     €так, бывший  посошок выступает как залог,  сохранЯемый  у  отца  - длЯ
будущей встречи с  сыном, и в самом деле он  принесет  мальчику долгожданную
встречу  с  отцом, но тоже во сне, когда он будет нуждатьсЯ  в  его  совете,
перед самой отправкой в —евенгур).
     €рина  ‘пиридонова  в своей  интересной  статье  о  мотиве  сиротства у
Џлатонова  считает, что  "<i>ветхие  кресты</i> [готовые,  в глазах  ‘аши, <i>упасть и
умереть в земле</i>] <i>растут и падают</i>, подчиненные природному  закону рождениЯ  и
смерти  [что  в конце концов] свидетельствует  о  дехристианизации народного
сознаниЯ, [поскольку ЯвлЯющиесЯ вслед за ‘ашей  на кладбище мужики] <i>негромко
обламыва</i>[ют]  <i>кресты на топливо</i>". ‚се это так.  Ќо  только  на  мой  взглЯд,
существенно еще и то,  что длЯ  ‘аши <i>могилы  без  крестов</i>  могут  выглЯдеть,
словами Џлатонова, <i>еще лучше</i> именно потому, во-первых, что его самого родной
отец  лежит  в  могиле без креста,  во-вторых,  (Я это назвал  ранее приемом
возместительного замещениЯ) кресты на всех остальных могилах рано или поздно
все равно должны  упасть: с одной стороны, в силу физической утраты памЯти о
покойных, а с другой, - залогом некоего  будущего воскрешениЯ тех, кто в них
во  всех  покоитсЯ  (не  даром посох, данный  Џрохором Ђбрамовичем  ‘аше  на
дальнюю дорогу, в город, ‘аша своевольно оставлЯет на могиле отца, зарываЯ в
листьЯ, - длЯ его прорастаниЯ в дальнейшем  новым побегом-крестом.  Љресты в
сашином сознании поразительным  образом еще и "<i>растут новые</i>". Ђ палка-посох,
вырезанный "<i>хлебным</i> (тупым) <i>ножом</i>" Џрохора Ђбрамовича из "<i>жерди</i> [выломанной]
<i>из риги</i>", скорее всего изготовлена из <i>шелюги</i> (самого дешевого дерева - ветки
ивы, того же самого, из которого плетет лапти, по бедности, всЯ деревнЯ: это
и есть пресловутаЯ  <i>чева</i> или <i>чова</i>), с чем в свою очередь свЯзан  отрывок про
"<i>лапоть, проросший побегом шелюги</i>". ’аким образом, <i>могилы без крестов</i>  - это
длЯ  мальчика-сироты  и есть могилы тех,  кто  как  бы  уже  приуготовилсЯ к
будущему возрождению... ‡десь зачатки собственной религии, если угодно.

     ‚  отрывке,  процитированном  раньше,  ‘аша  осознает себЯ  <i>на переломе
дороги</i>,  как  <i>на берегу  небесного  озера</i>,  или  же  на пороге неведомого  и
чуждого,  влекущего,  чудесного,  загадочного мира.  ‚ этом тоже уподобление
отцу,  поскольку оба как бы стоЯт перед  решающим выбором - один перед  тем,
как  утонуть (в своем <i>любопытстве смерти</i>),  другой -  перед  отправлением  в
незнакомый и враждебный большой мир.
     ‚  завершение странствий по  провинциальной  ђоссии „ванов  попадает  в
—евенгур, где становитсЯ участником  невероЯтных событий, которые могут быть
объЯснены только тем,  что все это просто  инаЯ реальность, видениЯ сна. ‚от
отрывок, в  котором  представлен  последний  сон,  как  бы  подводЯщий  итог
странствию  в  —евенгур  и - вместе с тем -  выводЯщий из  него: после этого
„ванов  исчезает  из —евенгура,  чтобы снова  поЯвитьсЯ в  романе  (согласно
версии "апокрифического" изданиЯ "‘оветской ђоссии")  - в губернском городе,
где признаки начинающегосЯ нэпа принЯты им за возвращение в город белых. …му
предстоит жить теперь уже наЯву, но здесь его автор оставлЯет уже одного.
     €так, когда чевенгурскаЯ коммуна разгромлена  <i>"кадетами на  лошадЯх"</i>, а
„ванов,  на лошади  погибшего  Љопенкина  оказываетсЯ в родных  местах и  по
собственной воле, как бы  идЯ по следу  отца, погружаетсЯ в  озеро, основной
сон  - чаЯние или  наваждение всего романа - на этом заканчиваетсЯ. —евенгур
действительно оказываетсЯ (причем совершенно  буквально) <i>утопией</i> и „ванов по
своей  воле погружаетсЯ на  самое его  дно, на  дно  так и не осуществленной
мечты, таинственно совпадающей в его сознании с мечтами отца.
     <i>"„ванов  не  пожалел  родину  и  оставил  ее.  ‘мирное  поле потЯнулось
безлюдной  жатвой, с  нижней  земли  пахло  грустью ветхих  трав,  и  оттуда
начиналось безвыходное небо, делавшее весь мир порожним местом.</i>
     <i>‚ода  в  озере  Њутево  слегка  волновалась,  обеспокоеннаЯ  полуденным
ветром,  теперь уже  стихшим вдалеке. „ванов подъехал к урезу воды. Ћн в ней
купалсЯ и из нее кормилсЯ  в ранней жизни, она некогда успокоила его  отца в
своей глубине, и  теперь последний и кровный  товарищ „ванова томитсЯ по нем
одинокие десЯтилетиЯ в  тесноте  земли. ЏролетарскаЯ ‘ила наклонила голову и
топнула ногой, ей  что-то мешало  внизу.  „ванов  посмотрел и увидел удочку,
которую  приволокла  лошадинаЯ нога с  берегового  нагорьЯ. Ќа крючке удочки
лежал  прицепленным  иссохший,  сломанный  скелет  маленькой рыбы,  и „ванов
узнал, что это была его удочка, забытаЯ здесь  в  детстве.  Ћн  оглЯдел  все
неизменное,  смолкшее  озеро  и  насторожилсЯ, ведь отец еще  осталсЯ -  его
кости,  его жившее  вещество тела, тлен его  взмокавшей птом рубашки,  - всЯ
родина жизни и дружелюбиЯ. € там есть тесное, неразлучное место  Ђлександру,
где  ожидают возвращениЯ  вечной  дружбой  той  крови, котораЯ  однажды была
разделена в  теле  отца длЯ  сына. „ванов понудил Џролетарскую  ‘илу войти в
воду по грудь  и, не прощаЯсь с ней, продолжаЯ свою жизнь, сам сошел с седла
в воду - в поисках той дороги, по которой когда-то прошел отец</i> <b><i>в любопытстве
смерти</i></b><i>, а  „ванов шел в  чувстве стыда жизни перед  слабым,  забытым  телом,
остатки которого истомились в могиле, потому  что Ђлександр был одно и то же
с тем еще не уничтоженным,</i> <b><i>теплЯщимсЯ следом существованиЯ отца</i></b><i>.</i>
     <i>ЏролетарскаЯ ‘ила слышала,  как зашуршала подводнаЯ трава и к ее голове
подошла доннаЯ муть,  но лошадь разогнала  ртом  ту  нечистую воду и  попила
немного  из среднего  светлого  места, а потом вышла  на  сушь и отправилась
бережливым шагом домой, на —евенгур".</i>

     €так, череда  снов  „ванова подошла к концу, его мечты  пришли к своему
исчерпанию.  €  даже  попавшаЯсЯ  на   крючок  удочки  рыба  тоже  оказалась
востребованной. Ћна может символизировать, с  одной стороны, то,  что истина
была Явлена (ведь на  подаренную отцом сыну удочку  все-таки <i>попалась рыба</i>),
но  с  другой  стороны,  то,   что  „ванов  этой  истиной  так  и  не  сумел
воспользоватьсЯ  (ведь  от   рыбы  осталсЯ  только  обглоданный,  высушенный
скелетик). Џредсказание его приемного отца, ‡ахара Џавловича,  что  <i>и этот в
воде  утонет</i>,  оправдываетсЯ:  ‘аша,  как  он  того  и  хотел,  отправлЯетсЯ
навстречу  отцу.  Џлоть  и  кровь,  "разделенные  в  теле  отца  длЯ  сына",
оказываютсЯ,  таким  образом,   воссоединенными.  Ќо  у  нас,  недоумевающих
читателей,  поЯвлЯетсЯ  все  же  возможность  понЯть,  что  странствие,  или
хождение  героев  в  —евенгур  следует   считать  измышлением  фантазии.  Њы
понимаем,  что  —евенгур  как  предвечнаЯ   русскаЯ  сказка  с  ее  деланной
наивностью и жестокостью абсурда,  сидит глубоко  в каждом из нас.  - Џросто
Џлатонов в своем художественном озарении это гениально выразил, так же, как,
скажем, Џушкин в "‘казке  о разбитом  корыте" или ѓоголь в "Њертвых  душах",
‹есков в образах "очарованных странников" и людей "древнего благочестиЯ"...

        ‡начащие имена в "—евенгуре"

     €мена  героев у Џлатонова, то есть  их имена собственные,  - это обычно
что-то  вроде кличек или значащих имен -  <i>Ђлександр „ванов</i> (раздваивающийсЯ,
двойной, двужильный, живущий как бы сразу в двух мирах, смотрЯщий на себЯ со
стороны?),  <i>‘тепан  Љопенкин</i>  (степной,  неуправлЯемый,  разбрасывающийсЯ  в
стороны; всклокоченный  и  перепутанный, как копна сена; неказистый на  вид,
как  опенок?);  председатель чевенгурского  ревкома  <i>—епурный</i>  (о  том,  что
"причепуритьсЯ"  -  это  'вырЯдитьсЯ,   нарЯдитьсЯ',  сказано  выше);  <i>‘имон
‘ербинов</i> (‘имон  - ставший вслед  за  •ристом <i>ловцом человеков</i>;  или Џетр  -
(лежачий)  камень; но  также и:  сердЯщийсЯ;  тот, у  кого  постоЯнно словно
что-то   свербит   внутри);   <i>ѓопнер</i>   (погонЯющий   и   вечно   недовольный
действительностью:  <i>гоп-гоп</i>  -  то же,  что  <i>—иклин</i>  из "Љотлована"  - <i>чик и
готово!</i>;  или  <i>"ЉрЯк и готово</i>",  -  как  говорит <i>„остоевский</i>, он же  <i>€гнатий
Њошонков</i> в  коммуне "„ружба беднЯка" о  принЯтом им  способе раздела скота);
‘онЯ Њандрова (спЯщаЯ до  времени; точно корень мандрагоры); Џрокофий „ванов
(двойственный; прожорливый; прожженый; вкрадчивый  и въедливый, как Џорфирий
ѓоловлев);  его  подруга  - ЉлавдиЯ Џрокофьевна  Љлобзд, или  <i>Љлобздюша</i> (она
любит класть  к  себе чужое  - но и себЯ под чужое; как клоп присасываетсЯ к
любой  власти;  от  всех  ее  поступков  как-то  невыносимо  смердит);  <i>Џетр
”едорович  Љондаев</i>  (имЯ  и  отчество  как у  убитого  …катериной  II-ой  ее
царственного мужа-импотента; стремЯщийсЯ  всех доконать; но  и самого-то его
готов вот-вот  хватить  кондратий)...  “ менее значимых в  романе  героев  и
фамилии  менее говорЯщие:  <i>умилин</i> - секретарь райкома  партии (все шумит на
собраниЯх); <i>Њрачинский</i>  - атаман анархистов, занимающийсЯ еще и литературным
сочинительством  (сочинение его,  которое  когда-то  раньше читал „ванов,  -
мрачное); бандит,  искавший,  но  так  и  не  нашедший Љопенкина -  <i>ѓрошиков</i>
(видно, длЯ него чужаЯ жизнь гроша ломаного не стоит; но и ему самому - грош
цена?);  уже  названный  выше ”едор  Њихайлович  „остоевский -  председатель
коммуны,  где  все  выбирают себе  новые имена  по желанию,  его прежнее имЯ
<i>€гнатий  Њошонков</i> можно истолковать как  сжигающий свою  плоть  и  похоть?);
очень  аккуратный,  любЯщий во  всем  порЯдок (и любезный со  всеми) старик,
пришедший  в  —евенгур  узнать,  не  будет  ли  теперь  разрешена  в  городе
кооперациЯ  - Ђлексей Ђлексеевич <i>Џолюбезьев</i>; заведующий городским  утилем  -
<i>”уфаев</i>  (собирающий  к  себе  в утиль  все: и  старые  <i>"буржуазные"</i> кофты, и
тюфЯки, и фуфайки); Њишка <i>‹уй</i>  - пешеход, которого  куда ни пошлют, он  туда
сразу же и с готовностью  отправлЯетсЯ (возможное толкование  с привлечением
"сокровенной" лексики и так понЯтно).  …сть также некоторые, повествование о
которых  ограничиваетсЯ  лишь  одним  именем:   церковный  певчий  ‹обочихин
(кстати,  это фамилиЯ родственников Џлатонова по  матери -  ее отца, ‚асилиЯ
Џрохоровича, мещанина из ‡адонска,  часовых и золотых дел  мастера); один из
<i>"буржуев"</i> - Џихлер (пихает все к себе в мешок, несет к себе в дом в безумной
жажде обогащениЯ?); еще один из расстреливаемых буржуев -  ‡авын-„увайло (он
действительно завоет-закричит  своей жене: <i>"Њашенька, бьют!";</i>  а  также Џетр
‚арфоломеевич ‚ековой -  <i>"наиболее  пожилой"</i>  из большевиков,  оставшихсЯ  в
—евенгуре.

        …внух души, или мертвый брат человека

     ‘обственный  отчетливый  авторский голос  -  такой,  как,  например,  в
лирических  отступлениЯх  ѓоголЯ  или  в иронических замечаниЯх,  то  и дело
обращаемых  к  читателю  или  же   (иронично,  искусственно,  полушутливо  и
полуободрительно к персонажам) как у  Џушкина,  у Џлатонова совсем неощутим,
он  как бы напрочь отсутствует. Џлатонов не говорит с нами ни от себЯ лично,
ни  даже  голосом кого-то  из своих героев  - например,  каких-то подставных
повествователей,  или  "хроникеров",  как  у  „остоевского.  ‚  платоновском
авторском Языке как бы нет никакой разницы между  "Я" и "не-Я" - его поэтика
стирает дистанцию между  сознанием  героев и  читателЯ. ‚  "—евенгуре" - это
либо Язык  кого-то  из  односельчан  ‡ахара  Џавловича, семьи  „вановых  или
деревенского  страшного  горбуна  Љондаева,  либо  же   -  какого-то  просто
совершенно "стороннего наблюдателЯ",  <i>сторожа ума</i>,  того самого равнодушного
<i>маленького   зрителЯ</i>   (<i>надзирателЯ   души</i>),   которого  автор   выдумывает,
вдохновлЯЯсь  - но и одновременно противореча  ”рейду,  которого он вводит в
роман как  самостоЯтельную  инстанцию человеческой психики. €менно  от  лица
этого  стороннего безучастного  "зрителЯ", как будто, и  ведетсЯ  во  многих
местах платоновское  повествование. ќто повествование  обращено к нам словно
ниоткуда,  из воздуха,  или из  того безличного  <i>радиорупора</i> (как в  повести
"Љотлован"),  который  призывает,  например: "<i>мобилизовать  крапиву на фронт
социалистического   строительства"</i>.   €   вот   на   нас   льютсЯ   подобные
замысловато-простоватые,      или      даже     глубокомысленно-придурочные,
намеренно-идиотические речи, в которых ирониЯ,  сатира,  шарж, гротеск, но и
ужасающаЯ серьезность оказываютсЯ слиты нераздельно.
     ‚се это  совсем  не стилизациЯ и не  сказ,  как  в  случае платоновских
современников -  ЃабелЯ,  Ћлеши,  ‚севолода €ванова,  Ѓулгакова или ‡ощенко,
когда   позициЯ   автора   все-таки  должна   <b>просвечивать</b>   через   позицию
повествователЯ или должна так или иначе вычитыватьсЯ нами,  между  строк.  ‚
случае  Џлатонова перед нами как  бы максимально самоустранившийсЯ, закрытый
от нас автор.
     Ќа  мой  взглЯд,  <i>евнух  души</i>  -  это  наиболее  разработанный  вариант
платоновской речи. ’ут мы имеем голос субстанции, максимально лишенной всего
человеческого,   лишенной  какой   бы   то   ни   было   собственно   личной
("заинтересованной"  -  и  потому  как  бы  односторонней)  позиции,  голос,
лишенный  как  будто  всЯких  собственных  вз