        Ђнри „е ђенье. —ерный трилистник


                     Џеревод Ћ. Ѓич и Ћ. Ѓрошниовской 

----------------------------------------------------------------------------
   €сточник: Ђнри де ђенье. ‘обрание сочинений в 17 томах. ’.1. ‹енинград:
   Academia, 1925. Џод общей редакцией Њ. Љузмина, Ђ. ‘мирнова и ”. ‘ологуба,
   OCR: ‚. …саулов, апрель 2004.
----------------------------------------------------------------------------


Ћѓ‹Ђ‚‹…Ќ€…:

1. ѓ…ђ’“‹€џ, €‹€ ‚…‘’€
2. €‘’Ћђ€џ ѓ…ђЊЂѓЋђЂ
3. ѓ…ђЊЋЉђЂ’, €‹€ —’Ћ ЊЌ… ђЂ‘‘ЉЂ‡›‚Ђ‹€ Ћ …ѓЋ ЏЋ•ЋђЋЌЂ•


                                                            ѓ-же де Ѓоньер 
     
        ѓ…ђ’“‹€џ, €‹€ ‚…‘’€ 
     
     
       ѓермотим к ѓермасу 
     
     Љогда  тебе  передадут  это  письмо, Я уже буду далеко; всю ночь Я буду
итти  под звездами, всю ночь Я буду итти к моей судьбе. џ думал, однако, что
Я  никогда не покину наших прекрасных садов, ѓермас. Њы гулЯли вместе; там Я
встретил ѓертулию; там ты скажешь ей о моем уходе. Ћна увидит причину в моей
любви, и только из за любви Я покидаю ее! 
     ‹юбовь  одна  делает нас самими собою; она делает нас такими, какими мы
могли  бы  быть,  потому  что  она  становитсЯ  тем, что мы есть. Џоэтому ее
проЯвлениЯ  сообразуютсЯ  с нашею природою, и она свидетельствует о взаимном
несовершенстве  того  и  другого.  ђост  любви  соразмерен  нашей тени. “вы,
заражаЯ ее, наша немощь ее ронЯет! …й приписывают начало ее следствий; оно в
другом  месте,  оно  в  нас.  ‹юбовь  прекрасна.  ‹ишь  безобразие наших душ
гримасничает  на ее маске, котораЯ их отражает. …е вид формируетсЯ по нашему
образу,  и  мы видим в нем наше внутреннее подобие. •отЯ мы жалки и хотЯ она
разделЯет  наше  ничтожество,  она  желанна даже в своей недостаточности и в
своем  уродстве.  ‹юбовь  остаетсЯ любовью. Њы любим ее, какой бы искаженной
она ни была. 
     Џредставь   же,   о  ѓермас,  ее  красоту,  когда  вместо  того,  чтобы
гримировать  свое лицо в мрачных сердцах, она обнажаетсЯ в лучезарных душах.
‹юбовь  должна быть гостьей мудрости, по ее факел должен освещать, в глубине
наших  снов,  их  чудесные  своды,  осыпать  алмазами их гроты в мучительных
сталактитах  молчаниЯ;  тогда все будет пламенеть чистым праздником света, и
навстречу  подземным  зорЯм,  среди  камней,  распустЯтсЯ  неникнущие лилии.
Ћбыкновенно  ее  ненадежнаЯ  лампа  освещает  только  могилы  и пещеры. ‘овы
окупают  свои  когти  в  погребальное масло; непристойные сатиры мимируют на
стенах своими скотскими тенЯми подмен бога. 
     ‹юбовь  - гостьЯ мудрости, и вот Я иду в путь, чтобы приготовить жилище
мудрости.  џ испросил совета у прошлого и у настоЯщего; ты упрекаешь менЯ за
то, что Я недостаточно советовалсЯ с самим собою, слишком много читал книг и
торопливо  стучалсЯ в двери мудрецов. Њудрость, мне говорил ты, не блуждает;
она  пребывает на одном месте и кажетсЯ спЯщей; она не спит в каменном замке
посреди  леса.  ‘  терпеливым вниманием она выслушивает нас в нас самих; она
отвечает па наше внутреннее прислушивание. 
     “вы,  друг мой, Я осталсЯ глух к своему собственному уху; чтобы слышать
мое  молчание,  Я  нуждалсЯ  в  том, чтобы говорили, и чтобы пойти навстречу
самому  себе,  Я  должен  был стать прохожим. …сть пути, есть ключи, которые
прЯчутсЯ  таинственными  руками.  Ђх,  Я  уверен,  есть  двери,  которые они
открывают,  и  чуждые  и  случайные  жатвы порождают освЯщающий колос нашего
собственного  плодородиЯ. Џожалей менЯ, ѓермас, за то, что Я прибег к помощи
мудрых,  чтобы самому стать мудрым; это нужно длЯ того, чтобы любить, потому
что одна мудрость может заклЯсть любовь от колдовства, в котором она гибнет.
џ  люблю  ѓертулию,  но  Я  отказываю  нашей  любви  в  участи стать на себЯ
пародией.  џ ухожу; в небе есть звезды, и Я плачу. ѓертулиЯ будет плакать. џ
вернусь.  Џусть  она навещает тебЯ иногда в твоем молчаливом доме. ‚ы будете
там  говорить обо мне, как мы говорили о прелести ѓертулии. Ћ, если бы Я мог
снова  увидеть  ее  в  этом  саду! ’ам Я встретил ее, там ты прочтешь ей мое
письмо. Џрощай. ‚от, ѓермотим прощаетсЯ с вами. 


            ‹естница Ќарцисса 
     
     Ќа  другой  день  ѓермас  один  пришел  в  те  прекрасные места, где он
беседовал  так  часто  с  ѓермотимом.  €м было сладко проводить времЯ в этом
широком   пространстве  деревьев  и  цветов.  ќто  был  красиво  убранный  и
уединенный  сад.  Ћт  замка, бывшего там когда-то, ничего не осталось, кроме
очарованиЯ представлЯть его себе по пережившей его декорации. 
     ’ри водные аллеи ответвлЯлись от центрального восьмиугольного водоема и
в  конце  каждой  из  них,  довольно далеко, среди различных архитектурных и
гидравлических  сооружений,  били  фонтаны,  оживленные различными фигурами.
Ћдна  изображала  человека,  который  смеЯлсЯ, опрокидываЯ бронзовую амфору,
другаЯ  -  женщину, котораЯ, плача, наполнЯла золотой кратер. ‘редний фонтан
был самый прекрасный. ‘катерть волн изливалась через край из водоема, откуда
рождалась,  стоЯ,  статуЯ  гермафродита.  Ќа  порфировых полках чередовались
маски  тритонов  и  сирен,  выплевывающих  из  припухлости  своего судорожно
напрЯгшегосЯ  рта удушливый глоток кристалла. €ногда, когда фонтан умолкал и
тройнаЯ нагота загадочных мраморов наполнЯла благоуханием боскеты молчаливых
деревьев,  можно было видеть, как на край иссЯкшего водоема, чтобы напитьсЯ,
пускалась   горлица.   ‚округ   восьмиугольного  бассейна  бронзовые  статуи
чередовались  с.  тисами,  подрезанными  в  вид"  пирамид  и  с  кипарисами,
подстриженными в виде обелисков. 
     €х  отражениЯ  делались  металлическими в спокойной воде, где отражениЯ
статуй,  казалось,  таЯли,  расправлЯлись  в  каком то подобии иной жизни, -
менее образы, чем тени, потому что всЯкаЯ вода немного волшебна, и если даже
она совершенно спокойна, неизвестно, что может дремать в ней. 
     ЋстальнаЯ  часть  сада состоЯла из квадратов леска; ограда из жесткою и
гладкого  букса  окружала  сад.  ‚нутри  его, под высокими деревьЯми, всегда
приходилось ходить по мертвым листьЯм. ‚ каждом из квадратов, из которых два
приходилось  по сторонам бассейна, таилась какаЯ-нибудь неожиданность. ‡десь
каплЯ  за  каплей  сочилсЯ ручеек; часы, созданные природой, отмечали времЯ;
там  слышно  было  эхо.  ѓолос  доносилсЯ очень издалека, и благодарЯ потере
слогов  возникала  забавнаЯ  путаница.  ‚ двух других находились две круглые
скамейки  из  мрамора  или  камнЯ,  со  сфинксами  или дельфинами в качестве
локотников.  Ќад садом возвышалась терраса с балюстрадой. …е дорожки, убитые
желтым   песком,  окаймлЯли  тканые  цветники  и  плоские  лужайки.  Ќа  нее
поднимались  по  покатым  исходам, а также спускались в средней части ее, по
лестнице,  откуда  можно было видеть себЯ в бассейне внизу, так что с каждой
ступенькой,  казалось  приближаешьсЯ к .самому себе. ќта лестница называлась
‹естницей Ќарцисса. 
     Ѓассейн  продолжалсЯ  тремЯ  водными  аллеЯми, которые протЯгивались от
него  в  разные  стороны.  ќто  были  как бы дороги памЯти, где воспоминание
словно шло тихими шагами но их длинным дрожащим зеркалам. ‘олнце исчезнувшее
за  деревьЯми,  еще согревало камень ступеней, где ѓермас в этот день, сидЯ,
вкушал  удовольствие полного погружениЯ в свои сны. ‚оспоминание о ѓермотиме
примешивало к ним немного грусти и некоторую иронию. Ћн видел перед собой на
песке причудливые и неправильные фигуры, несвЯзную геометрию которых ушедший
начертил  вчера  но  времЯ  разговора  концом  своей  эбеновой трости; линии
перекрещивали  свои  разорванные  круги  и  спирали,  подобные  тем, которые
изгибала серебрЯнаЯ змейка на рукоЯти тонкого черного шипа трости. 
     ќта  трость была чем-то в роде светского полу-кадуцеЯ, подобие которого
ѓермотим  обыкновенно  носил,  но  одной из памЯтных ‡меи еще не доставало в
эмблеме,   и  молодой  мудрец,  казалось,  ждал  случаЯ,  когда  восполнитсЯ
сходство.  Џоэтому  он  был  осмотрителен  с самим собой, и эта осторожность
поднимала  его несколько суровую прелесть до тихой важности, котораЯ, при ее
совершенном изЯществе, не лишена была некоторой изысканности. 
     ѓермас  думал  о  мудрости ѓермотима и вспоминал речи его. Џочти каждый
день  два  друга  приходили  наслаждатьсЯ  этим  прекрасным  садом. ѓермотим
сожалел  немного о том, что замка более не было. …го библиотека, его кабинет
медалей,  его  галереи античных бюстов были бы пристанищем от летних дождей,
которые  иногда  умащали своим ливнем бронзу статуй или металлическою зелень
тисов  и  скатывались  жидкими  алмазами  с  отЯжелевших  листьев.  ѓермотим
оплакивал все это, угадываЯ красоту жилища по красоте садов. 
     Ћни  были  украшены с большим декоративным вкусом, хотЯ и своевольный и
силлогистический  порЯдок  указывал  на  то,  что  они были созданы тонким и
властным  разумом  и задуманы, судЯ по созерцательному собранию бронз и вод,
мечтателем,   быть  может,  слегка  склонным  к  ипохондрии,  который  любил
сообразовать  с  ними  свои  постоЯнные  грезы  и  углублЯть  среди них свою
надменную, презрительную и угрюмую усладу. 
     ѓермас  и  ѓермотим  отдыхали  там часто, обыкновенно на этой последней
ступени,   внизу  ‹естницы  Ќарцисса.  Џрекрасный  сад  простиралсЯ  на  дне
молчаниЯ.  ‚зор следил за течением воды между деревьЯми. Џорою, лишь в самые
жаркие  часы,  случалось  искать  убежища  в листве, в ее свежих и сумрачных
недрах.   ѓермотим   любил  останавливатьсЯ  у  маленького  ручейка,  ѓермас
предпочитал  небрежно  облокачиватьсЯ  на  мраморных  сфинксов  или  ласкать
изогнутую чешую порфировых дельфинов. ќхо никогда не повторЯло, искажаЯ, то,
что  два  друга  говорили  между  собой  шепотом.  €х  согласие равнЯлось их
несходству.  Ћднажды  они пришли вдоль одной из водных аллей к тому фонтану,
где улыбалась страннаЯ статуЯ. ѓермас увидел в ней сон, ѓермотим предполагал
здесь символ; они вернулись, не беседуЯ, потому что сумерки уже наступили, и
воды, умолкнув, приглашали к молчанию. 
     Ћбыкновенно  ѓермотим  охотно  сообщал  ѓермасу кроме мыслей своих и те
обстоЯтельства,  которые ему их внушили. Ћн излагал их искусно, со школьными
расчленениЯми.  ‚  молодости он обучалсЯ. —аще всего он носил под мышкой, из
причуды  или  как намек, ‡акрытую книгу. Ћн рассуждал, когда импровизировал,
лучше,  чем  сам думал, и его красноречие доставлЯло более удовольствиЯ, чем
удивлениЯ. 
     Ћн побывал среди своих странствий в местах необычайных, или, по крайней
мере,  в  казавшихсЯ  ѓермасу  такими,  благодарЯ  их звучным или сладостным
именам.  Ћн  общалсЯ там со знаменитыми и мудрыми людьми. ѓермас не побуждал
его особенно к пересказыванию бесед с ними, потому что его более интересовал
образ  жизни  этих учителем, чем их знание мудрости, а ѓермотим, подвластный
правилам,  проЯвлЯл  себЯ  скупым  на  анекдоты. …сли он забыл голоса, то он
помнил  все  доктрины,  чтобы  почерпать из них ткань длЯ своей собственной.
Њудрость  находитсЯ  всюду,  говорил он; из тысЯчи ее рассеЯнных и спутанных
кусков  надо  воссоздать образ, в который они входЯт. …е форма, определЯемаЯ
совпадением частей, приобретает смысл только от их целокупности. 
     ѓермотим искал по свету эти разрозненные части. Ћб этом он мог говорить
бесконечно,  и  ѓермас  предоставлЯл  ему  говорить; благодарЯ его несколько
молчаливой  мечтательности,  слова  текли в рассеЯнной и благодушной тишине,
которую  он  оживлЯл  тем,  что  срывал  цветок  или  бросал немного песку в
спокойную воду бассейна, возле которого они сидели. 
     ’ам  печально  блуждали  большие рыбы, медленные, почти растениЯ, такие
старые, что чешую их оксидировал мох; они сделались бархатными от ветхости и
теперь маслЯнисто скользили в тЯжелой воде. 
     ѓермас и ѓермотим иногда смотрели, как они цепенеют к вечеру и врастают
в  воду, становЯсь тусклыми замершими туманностЯми. ‚ этот убывающий час сад
делалсЯ  еще  прекраснее  в  своем  сосредоточенном  уединении.  Џо временам
какаЯ-нибудь молодаЯ женщина проходила по краю водной аллеи. ѓермас, не знаЯ
всех  обитательниц  города,  уважал некоторых из них за то, что они приходЯт
побродить  немного  в тишине этого благородного места. ќти, по крайней мере,
не  были  чужды  меланхолии,  и  они  заимствовали у нее ту нежную прелесть,
которою  завершаетсЯ  красота.  Ѓыли, без сомнениЯ, такие, которые приходили
туда отчасти длЯ того, чтобы он их заметил. Ѓогатство и любовь к одиночеству
выделЯли  его среди окружающих. Ќикто не входил в его пышный дом. Ћн покидал
его  стены  только затем, чтобы гулЯть в этом саду, или в своем собственном,
также  обширном  и запутанном. Ћн пожелал узнать имена этих посетительниц, и
когда  ѓермотим  спросил у него имЯ одной из них, он мог ему сказать, что ее
зовут ѓертулией. 
     ѓермотим  полюбил  ее.  Ћн  встретил  ее  в  самое утро своего прихода,
прогуливаЯсь по террасе, где он поджидал ѓермаса. •отЯ был едва полдень, уже
грозовые тучи ползли по всему небу. ‘олнце сиЯло минутами, и молодаЯ женщина
то  раскрывала,  то  закрывала  свой  зонтик. Ћни встретились несколько раз,
потом  разговорились,  и  ѓермотим  поведал своему другу о великой любви. Ќа
него  также  он возложил заботу известить ѓертулию об его отъезде и изложить
ей  его отчетливые причины. ѓермас думал обо всем этом, когда увидел в конце
водной аллеи идущую навстречу ѓертулию. 
     Ћна медленно шла к нему улыбаЯсь, может быть, потому, что она держала в
руке  прекрасный  лиловый  ирис  на длинном стебле. –веток и она таинственно
походили  друг на друга благодарЯ одинаково расцветшей стройности, благодарЯ
двойному  созвучию  тонкой  прелести.  …е  розово-белое платье, в эту минуту
желто-зеленое   из-за  отсвета  деревьев  и  воды,  украшало  ее  наивным  и
драгоценным  убором.  Џодробности  его  были  чудесны, ибо листьЯ, вытканные
узором  в  глЯнце  материи,  переливались  шелковым  инеем.  ЊолодаЯ женщина
остановилась  перед  ѓермасом,  немного  удивленнаЯ  тем,  что  он один и не
отвечает на ее привет; и после некоторого колебаниЯ, как бы длЯ того, чтобы,
из   пристойности,   не   высказать  слишком  большую  поспешность  или,  из
вежливости, чтобы не показатьсЯ обманутой в ожиданиЯх, она сказала, глЯдЯ на
цветок:  "Ќо  где  же  сегоднЯ наш ѓермотим? ‚се еще мечтает за какой-нибудь
книгой?"  ѓермас  взирал  на  нее  серьезно,  с  тихим  сожалением.  Ћна ему
представлЯлась  такой легкой и хрупкой, что он боЯлсЯ сказать ей неожиданную
новость;  она  казалась  ему вполне подобной нежному ирису, стебель которого
склонЯлсЯ  под тЯжестью цветка, - настолько сходною с ним, что он должен был
сломать   его   гибкость  воображаемым  ударом  длинной  трости  из  черного
терновника.  ‘еребрЯнаЯ  змеЯ, обвитаЯ вокруг полу-кадуцеЯ, отравлЯла любовь
своим  мучительным  зубом.  Ќе  говорЯ  пи  слова,  ѓермас протЯнул ѓертулии
письмо. 
     Ћн  смотрел,  как  она сидит, читаЯ, на последней ступени лестницы. Ћна
читала  со всей прилежностью, положив локти на колени, поверх смЯтого стеблЯ
ириса,  цветок  которого  печально  свешивалсЯ.  ’онкаЯ бумага, не колышимаЯ
ветром, дрожала в ее руке. Џальцем она поправила локон своей прически. 
     ‚еликое  молчание  наступило во всем саду, потому что закрыли фонтаны в
конце водных аллей. ‘молкший ропот сбегал каплЯ за каплей почти незаметно, и
его  неиссЯкаемаЯ длительность была слышна целую ночь. Џоверхность бассейна,
тусклаЯ  от  налета сумерек, застыла. ѓромады деревьев окаменели. Џрежде чем
отдатьсЯ  мраку,  все  принЯло  вид  величайшего  отвердениЯ; было последнее
сопротивление  вещей, желающих удержатьсЯ в своем дневном обличьи. Љак бы не
доверЯЯ разрушительной вкрадчивости тени, они сжались и противодействии. 
     ѓермас  печально  размышлЯл,  не  смел взглЯнуть на ѓертулию. Ћни долго
оставались  так.  ‘умерки  стали  мЯгкими  и  влажными,  когда  в безмолвном
согласии  они  оба  поднЯлись.  ѓермас видел, как она отражаете" в сумрачной
воде  бассейна,  высока"  и  гонка" в своем длинном платье, складки которого
доходили  струйками  до земли, с бледным лицом, преображенным чем-то лежащим
за  пределами грез и сна, как всЯкое лицо, видимое в воде. ‚се это, вместе с
молчанием,  было так похоже на смерть, что ѓермас почувствовал необходимость
прервать  какими-нибудь  словами надежды, хотЯ бы бесполезными, тЯжесть этой
тоски, и он произнес медленно, одно за другим, такие слова: 
     -  ѓертулиЯ,  -  сказал он, - нежнаЯ ѓертулиЯ, вы так прекрасны, что не
могли  не смотреть иногда людЯм в лицо. —еловеческие лица почти все печальны
от  образа  их  прошлого, и пепел остаетсЯ на дне всего, что старалось быть;
все  бывает  только  сквозь  сон.  џ  не  буду говорить вам о моих снах; они
возникали  лишь среди желаний слишком необычайных; во мне и через менЯ погас
их  одинокий  огонь;  они  были сумерками моих собственных потемок. Џростота
ваших  желаний сохранЯет им, по крайней мере, надежду. Ћднако, уже наступила
ночь;  нужно  уходить;  закрыли  фонтаны.  ‘  тех пор, как умер их смех, они
неощутимо  источают,  каплЯ  за  каплей, свою тайную жизнь. ’ак, в некоторые
мгновениЯ,  внутри  нас  бывает  нечто,  что кажетсЯ умолкшим и что длитсЯ с
таинственным  упорством.  ‚  вашем  уединении  есть  эхо, эхо шагов, которые
удалЯютсЯ  и  затем  возвратЯтсЯ;  ибо  возвращаютсЯ  от  всЯкой мудрости, и
замершие цветы расцветают снова. 
     ѓермас  церемонно поклонилсЯ ѓертулии. Ћна осталась одна у краЯ воды со
сломанным  ирисом  к  руке,  по  волокна  излома ослабели, и слишком тЯжелый
цветок  упал  на песок. ’ишина возросла от этого шороха, потому что более не
было  слышно  шагов ѓермаса, и над большими деревьЯми, на светлом месте неба
тихо восходила звезда. 
  

              ќмблематические предвестиЯ 
     
     ‚ это утро ѓертулиЯ пробудилась всЯ в слезах. ќто случалось с ней часто
со  времени  отъезда  ѓермотима;  так сны ее переходили в скорбную и влажную
печаль.  Џосле  того, как она обессилевала, удерживаЯ рыданиЯ в течение днЯ,
ночь   расточала   ей  без  ее  ведома  благодетельные  дары  слез.  Џотемки
таинственны  и  бережны, они заботЯтсЯ о раненых душах, и тоскующаЯ ѓертулиЯ
после  своих  тайных  умилений  пробуждалась обыкновенно нежно опечаленнаЯ и
почти улыбающаЯсЯ. 
     ‚  это  утро,  наоборот, она почувствовала себЯ более взволнованной. ‚о
сне они долго слышала, как прерываЯсь и возобновлЯЯсь, долго, позади ночи, к
каких-то  засадах  тени, пели возле ее уха далекие тонкие флейты. €х мелодиЯ
примешивалась  к  однородному  шуму  фонтанов  и заимствовала у него сходную
текучесть,  так  что,  казалось,  вода модулируетсЯ и роднитсЯ с гидрофонией
инструментов.  Њолчание,  в  каком  мнишь  себЯ, когда спишь, встрепенулось,
оживленное  неизъЯснимым ропотом; к спЯщей проник топот всей печали прошлого
и  всего  страха  будущего, и хотЯ не было слышно голоса, который выразил бы
мысль,  все  говорило  намеками  об уходе ѓермотима и об опасности путей, по
которым скользили судьбы. 
     ‚незапно  пробудившаЯсЯ,  ѓертулиЯ  осматривала, еще лежа, комнату, где
она уснула. ‘олнце, словно дивЯсь неподвижной легкости тюлЯ окна и "занавеси
кровати,  затЯнутой  тонкой  тканью,  окрашивало  их в розовый цвет. Љровать
имела  форму  лодки,  и  медные  лебеди,  украшавшие ее по углам, казались в
утреннем  свете  поистине золотыми. €х мЯгко раскрытые крыльЯ уносили ночной
корабль  по  воображаемой  реке  ковра, где узоры вытЯгивались, как томные и
запутанные  водоросли.  Ѓольшие  орнаментальные розы там и сЯм распластывали
свои струи. 
     ‘наружи  доносились  звонкие  и  свежие  голоса:  это  был  шум  рынка,
находившегосЯ  перед  домом.  ’ам  продавали  цветы,  травы, огромные плоды,
редкие овощи или диковинную дичь. ѓертулиЯ из окна забавлЯлась зрелищем этой
горсточки  людей.  ’уда,  беседующими  группами  или  по одиночке, приходили
прекрасные  дамы,  осторожно  пробующие  своими  полными руками без перчаток
зрелость  какого-нибудь  плода  или  выбирающие из благоуханного снопа самые
прекрасные  цисты.  Џроходили ослики, трЯсЯ потертым и теплым бархатом своих
длинных  серых  ушей,  равнодушные  к  усилиЯм, какие делали своими крыльЯми
розовые  фламинго, соединенные попарно гибкими тростинками, парализующими их
высокие   ноги,   похожие   на   сочленениЯ   камыша.   Ђстролог  в  высокой
кабалистической  шапке,  в кружке слушателей, предсказывал будущее. ѓертулиЯ
охотно  спросила  бы  его,  но  она  подумала о ѓермотиме. Ќе понимаЯ хорошо
смысла  великого  начинаниЯ, им предпринЯтого, она восхищалась его попыткой!
…е  чтЯщаЯ,  внимательнаЯ  и нежнаЯ душа страдала от его удалениЯ, и оттенок
наивной  гордости,  которую  она  ощущала,  думаЯ  об  этом  отсутствии,  не
вознаграждал  ее  за  страданиЯ,  им  причиненные.  ЌесмотрЯ  на  это,  она,
представлЯЯ  себе  молодого  мудреца  во  всей  его  ученой и бродЯжнической
прелести, стыдилась своего суетного нетерпениЯ. 
     Ћбыкновенно вид маленькой площади ее менее рассеивал. ’ри одиноких вЯза
обменивались  там  доверчивым  шепотом  своей  листвы,  как  раз перед окном
ѓертулии, котораЯ, лежа в кресле, смотрела, как они покачиваютсЯ. Џо вечерам
слышно было, как они тихо вздрагивают один за другим, а иногда все вместе. 
     Ќочи,  когда она не спала, казались ей бесконечными. —тобы занЯть себЯ,
она перечитывала письмо ѓермотима и старалась проникнуть в его смысл, потому
что  она с трудом представлЯла себе эту мудрость, о которой он рассуждал как
о  необходимом  и  тЯжелом  благе.  —то бы ни говорил он о скорби любви, она
чувствовала  в  себе  ее  живой инстинкт, не понимаЯ зачем надо подчинЯть ее
радость  таким таинственным предосторожностЯм. …е простота любЯщей хотела бы
видеть  его  более естественным и менее посвЯщенным. Ђх, ѓермотим, ѓермотим,
думала  она,  когда  ты  вернешьсЯ, станут ли твои глаза красивей? ‘танет ли
милее изгиб твоих гладких, длинноватых волос? ‚ этом была всЯ ее мудрость, и
хотЯ  она  знала,  что  он вернетсЯ, беспокойство об этом возвращении против
воли приводило ее н отчаЯние. 
     „ни  проходили;  она  отмечала  их  бег  на  своем календаре; маленькие
красные крестики следовали друг за другом, составлЯЯ недели, и близилась уже
грань  лета и осени. ‚оздух свежел. Џредметы становились грузнее от какой то
тЯжести,  неуловимо леденеЯ в задумчивой дремоте. ѓертулиЯ жила одна в своем
доме в усталом оцепенении, отвечавшем неподвижности ее мысли. 
     Ћднажды,  мечтаЯ  так  перед  открытым окном и один из последних теплых
дней,  она  с удивлением увидела, как стрела, пущеннаЯ снаружи, вцепилась на
мгновение  в кружево занавес и задрожала там, потом упала и вонзилась стоймЯ
в ковер. 
     ‚  пустынной  улице  не  было  слышно  ничьих удалЯющихсЯ шагов. Ћткуда
Явилась  эта стрела? …е стальное трехгранное острие насмешливо блестело. —то
хотела  передать  эта  весть?  €бо ѓертулии понЯла, что это была весть, и не
сомневалась,  что  она  шла  от  ѓермотима, так же как обнаженный кинжал, от
которого  рука  ее вздрогнула однажды вечером, когда она нашла его на столе.
ќтот  необычайный  подарок  испугал ее, так как он предсказывал, быть может,
какое-нибудь  трагическое  происшествие,  но  беднаЯ подруга мало разумела в
аллегориЯх  и  со  днЯ  на день все более опечаливалась, измученнаЯ тревогой
своего  ожидании.  Ќочью теперь она более не плакала, потому что не спала, и
бессонница лишала ее сладкой слабости слез. ‘наружи свистел ветер, производЯ
шум, подобный расстроенным флейтам; осень склонилась к зиме; зима пришла. 

     
     ‚  течение  рЯда  месЯцев  она  не  имела  известий  о ѓермотиме. ‘нова
наступила  весна. ’учи потЯнулись к северу. ‘нова маленький рынок на площади
оживил молчание города. ѓертулиЯ вышла, чтобы купить цветов. ќто были первые
весенние  цветы,  наивные  и  как бы нечаЯнные. €х лепестки казались снегом,
облитым  солнцем  и  тающим.  Џеред  полупустыми полочками длЯ товаров никто
почти  не  прохаживалсЯ. ЏредсказателЯ не было, и ослы топтались, с шерстью,
еще  всклоченной с зимы. ѓертулиЯ выбрала поспешно несколько подснежников и,
войдЯ  к  себе,  была  сильно  удивлена, потому что на мраморный консоль, на
котором  она  хотела  поставить  их  в  вазу, в ее отсутствии кто-то положил
оловЯнную  флЯжку  и  маленькое  зеркальце.  „олго  она  грезила перед этими
атрибутами.  ”лЯга  была  весьма  помЯтою,  как  если  бы  ее принесли очень
издалека. 
     „ни удлинились, и прилетели ласточки; ѓертулиЯ любила смотреть, как они
летают;  их живость забавлЯла ее; они кружились в вольном полете возле дома,
от  зари  до  той  минуты,  когда в сумеречном небе сменЯли их летучие мыши,
старавшиесЯ торопливо подражать им, ощупью, на своих неверных крыльЯх. ’огда
она  отворачивалась  почти  в  страхе;  их магический полет чертил в воздухе
причудливые  буквы.  Ћднажды  вечером,  когда  ѓертулиЯ немного замешкалась,
глЯдЯ,  как  они  зигзагами выписывают в небе иероглифические росчерки своих
апокрифических  надписей,  и  когда,  закрыв  наконец окно, она пошла зажечь
свечу, ее нога запнулась на ковре о какой то звонкий предмет: это был ключ. 
     Ќа  другой  день  мелодии  женщина  проснулась  всЯ в слезах, как будто
потемки  снова  сжались  над  ней.  …е  беднаЯ душа была ранена нескончаемым
отсутствием  и  обезумела  от  таинственных  знаков, загадочнаЯ непонЯтность
которых  увеличивала  ее  тоску;  найдЯ  облегчение  в  слезах, она, однако,
чувствовала  себЯ  слабой и опечаленной. ‹етний рассвет осыпал мукой белизну
ее  простынь, подобных савану, и на самой груди ее оказалсЯ положенный среди
ее сна спелый колос. 
     ’огда  она  решила  пойти  к ѓермасу, чтобы попросить у него объЯснениЯ
этих странных аллегорий, и так как она была слабою и очень усталою, а дорога
была  длинною  и  пополуденные  часы жгучими, то она пришла к нему только во
второй половине днЯ. 


             „ом спЯщего замкнувшегосЯ в себЯ красавца 
     
     ѓермас  жил  один в уединенном доме, и конце старого сада, невдалеке от
огромных  прудов,  где  парк  становитсЯ  лесом.  ЌескончаемаЯ аллеЯ древних
деревьев  приходила, мимо мертвых болотных вод и высоких зарослей, к круглой
площадке,  откуда  видно  было  пышное  жилище,  в  глубине обширного двора,
лежащего  перед  ним.  Љ  плитам  серого  песчаника  примешивалось несколько
розоватых.  ‘олнце  заставлЯло  сверкать  их  слюду,  и  после  дождЯ от них
исходила  свежесть.  ’огда  золоченное железо высокой решетки сиЯло Яснее, и
два  фонарЯ,  подвешенные  по  обе  стороны  двери,  колыхались при малейшем
ветерке.  €х  кованаЯ  позолота окаймлЯла косые грани их стекол; их более не
зажигали по ночам, потому что ѓермас не был гостеприимен. 
     Ћ  нем не знали ничего, и так как надменнаЯ и молчаливаЯ жизнь в глазах
человеческой  низости ЯвлЯетсЯ нарушением обычаев и своего рода волшебством,
помогающим  отделитьсЯ  от  ее  рабства,  -  на  эту  замкнутость смотрели с
недоброжелательством,  едва  сдерживаемым  репутацией  крайнего богатства. ‚
этом двойном колдовстве золота и молчаниЯ был весь ѓермас. 
     ‚  самом  деле,  перед  тем,  как  он  поселилсЯ в этом доме, туда была
привезена на повозках великолепнаЯ мебель. Ћдна из этих повозок, нагруженнаЯ
редким  хрусталем  и  бесценным стеклом, которое при проезде сталкивалось от
трЯски,   под   тЯжелый  шаг  лошадей,  оставила  в  городе  воспоминание  о
таинственном  звоне.  Ќа другой день проехали серебрЯные изделиЯ, потому что
ѓермасу нравилась уединеннаЯ роскошь. 
     Ћн  имел  на  это  право,  потому  что  умел  воспрепЯтствовать всЯкому
смешению  между  собой  и  вещами,  ибо  длЯ того, чтобы сделать наслаждение
невинным,  достаточно  сохранить за пределом его досЯганий неуловимую точку,
котораЯ  остаетсЯ навсегда им незатронутою. ѓермас был из тех, которые имеют
право на все, так как, благодарЯ своему превосходству, они могут обезопасить
себЯ  от  какого  бы  то  ни  было  ига;  поэтому  он окружил свое уединение
молчаливым  великолепием,  сроднившимсЯ  с его грезами; затем двери за этими
чудесами  закрылись,  но  проезд  их  по  улицам  маленького  городка не мог
забытьсЯ. 
     Њного  толковали  об  этой  замкнутости,  куда никто не мог проникнуть.
Џоэтому  приход  ѓермотима  вызвал  удивление  к этому избраннику, настолько
приблизившемусЯ  к  надменному молодому человеку, который в бокале чудесного
хрусталЯ,  из  которого  он пил, как говорили, сидЯ один за своим сверкающим
столом,  казалось,  выпил вместе с молчанием один из тех волшебных напитков,
которые  отделЯют  навсегда  человека от подобных ему и делают его пригодным
только длЯ своего собственного общества. 
     ’о,  что  он один пользовалсЯ вещами, обыкновенно ЯвлЯющимисЯ показными
длЯ  других,  согласовалось с этой замкнутостью человека, одиноко живущего в
месте,  расположению  и  архитектуре  которого, казалось бы, приличествовало
присутствие избранного окружениЯ из слуг или друзей. 
     ‹юбопытные  обманывались  в своих ожиданиЯх, когда узнавали о привычках
причудника-хозЯина,  столь  несогласных  не только с их любопытством, но и с
тем, что, по-видимому, предписывал ему почти кнЯжеский вид замка, где он жил
в стороне от всех. 
     Ћднако  местность казалась прекраснее от этого намеренного контраста. ‚
несогласии мест с их настоЯщим назначением есть своего рода вещаЯ суровость,
какаЯ  то  избыточнаЯ  грациЯ.  €х  бесполезность  и несоразмерность кажутсЯ
приноровленными  к  одной  духовной  мании  живущего в них хозЯина. ‚ нем их
нескладность  получает  согласие;  он  есть  та  точка, где уравновешиваетсЯ
свЯзка их тайн, и не имеЯ иного назначениЯ кроме удовлетворениЯ какой-нибудь
меланхолической странности, эмблемой которой они ЯвлЯютсЯ, не совпадаЯ более
с жизнью, они приспосабливаютсЯ к снам и принимают от этого какой то оттенок
мнимости   и   вымышленности,   чрез  который  они  делаютсЯ  возвышеннее  и
неподвижнее. 
     †илище  ѓермаса, в целом весьма просторное, состоЯло из нижнего этажа и
еще  одного,  расположенного  над  ним.  ‚ысокие  и  широкие окна с большими
стеклами  или  с  маленькими квадратами их чередовались в фасаде, отделенные
одно  от  другого плоскими колоннами разных сортов мрамора. Ќад каждым окном
улыбались  или казали гримасы изваЯнные из камнЯ маски сатиров и геликонские
облики. 
     ”асад этот раскрывалсЯ в глубине обширного, слегка закругленного двора.
ѓертулиЯ  медленно  ступала  по  его неровным плитам. ЏридЯ посоветоватьсЯ с
ѓермасом,  она теперь не решалась войти. Ћднако, в прошлом году она свыклась
с  ним, встречаЯ его в старом саду, где они сидели втроем с ѓермотимом перед
водной  аллеей.  ѓермас был с молодой женщиной всегда утонченно вежлив, но в
тот  вечер,  когда он передал ей письмо и говорил с ней больше обычного, она
почувствовала  в  его  голосе  нечто  столь  отдаленное, что меланхолический
собеседник  ее  отчаЯниЯ  удалилсЯ  в  ее  мысли  в  предел снов, в область,
находЯщуюсЯ  по  ту  сторону  жизни,  пред  которой  она трепетала, как пред
сивиллиной тайной, словно оттуда должен был изойти ответ самой судьбы. 
     Ћна  колебалась,  в  какую  дверь ей постучать. ‚се три были заперты, и
бронзовые  молотки  на  них сжимали спою украшенную выпуклость. Ќаконец, она
остановилась  на  средней двери. “дар прогудел внутри. Њожно было угадать по
долготе  отголосков,  что  дом  обширен  и  пронизан  длинными коридорами. ‚
гладком   мраморе   плит   пола   четко   отражались   лепные  стены  сеней.
‚осхитительнаЯ  свежесть  еще увеличивала их прекрасные гармоничные размеры.
€з  них  расходились галереи, в конце которых видны были сквозь ‡астекленные
двери  перепекший  трельЯжей  в  виде  портиков  и аркад, увитые розами тисы
возвышали свои обелиски на перекрестках аллей. ќто было в одно и то же времЯ
величественно, кокетливо и печально. 
     ‹естница,  по  которой  поднЯлась  ѓертулиЯ, привела ее к длинному рЯду
комнат,  необычайно  обставленных  в пышном и угрюмом вкусе. Џредметы были в
них  застывшими  в  тоскливом  и  безразличном  уединении.  ‚ этих комнатах,
созданных  длЯ  каких то молчаливых посетителей, деревЯнный мозаичный паркет
не  скрипел  под  ногою.  ’ишина  их,  хотЯ она была полною, казалась скорее
временно нависшею, нежели окончательною; в ней не было той неуловимой жизни,
от  которой  растрескиваетсЯ  ледЯнаЯ  кора  ее летаргии, и наоборот, что то
внешнее и поверхностное дробило ее устойчивость. 
     ‘реди  этих  комнат  одна  выделЯлась своей прелестной обивкой. ЊатериЯ
хранила  в  себе  как  бы  отпечаток  влажной  тени от прикосновениЯ цветов,
которые были когда то на нее наложены, и благодарЯ этой ткани очень бледного
зеленого  цвета,  смЯгчалась  форма  мебели  светло-желтого дерена и старого
золота, и сгибались но углам консоли, где застыли стоЯ нефритовые вазы. 
     ‚ другой комнате ѓертулиЯ с изумлением увидела много зеркал, висЯщих по
стенам. ‡аключенные в золотые, черепаховые, эбеновые или перламутровые рамы,
они  стоЯли друг против друга, взаимно обмениваЯсь отражениЯми и скрещениЯми
лучей; некоторые, в каменном окаймлении, были похожи на водоемы, и ѓертулиЯ,
проходЯ мимо, увидела себЯ в них очень бледной. 
     Ћна  продолжала  искать ѓермаса, переходЯ из комнаты в комнату. „вери с
тщательно   сделанными   замками   отделЯли   эти   комнаты,  которые  порой
вытЯгивались  в анфилады. ’Яжелые портьеры, шелковые, атласные или муаровые,
задевали ее своей бахромой, долго дрожавшей позади нее. ‚се было пусто. 
     Џустота  этих  обширных  покоев  казалась  еще  более  пустынной  из за
отсутствиЯ  на  стенах портретов; ни одно человеческое лицо, приветливое или
печальное,  не  присутствовало, из памЯтного прошлого, при этом великолепии,
не имевшем никого свидетелем своей тонкой и пышной вещественности. 
     ‘ложные  и  сверкающие  люстры  старого  хрусталЯ свешивались с высоких
потолков  на  шелковых шнурах или на серебрЯных цепЯх. €х алмазные, студеные
венцы освЯщали собою отсутствие какого-то невидимого величества и их сиЯющаЯ
застылость замораживала тишину и леденила уединение, где удлинЯлись подвески
искусственных  сталактитов.  Ќекоторые из них фосфорически отливали радугой,
как  бы  шипи  намек  ни  закат,  красивший  небо  снаружи.  Ћни  уподоблЯли
воображаемым   краскам  закатной  осени  свои  кристаллические  плоды.  „ень
     ‚  поисках  ѓермаса,  она  зашла,  наконец, в обширную залу, где сквозь
широко открытые окна легкий ветер разбрасывал на столе еще влажные неписаные
листки; возле этих тетрадей лежали стрела, обнаженный кинжал, флЯжка и ключ,
которые ѓертулиЯ признала подобными своим. ‘пелый колос ласкал своей длинной
бородкой лиловатую шелковую скатерть, котораЯ затЯгивала стол своей тканью и
наполовину  закрывала  своими  складками  его  эбеновые  ножки  с  изгибами,
взбухшими от резных химер. 
     €з  окон  был  виден  сад  ѓермаса.  ќто была обширнаЯ ровнаЯ площадка,
выложеннаЯ  зеленоватым  мрамором; несмотрЯ на твердость материала, цвет его
создавал  иллюзию  поверхности  влажной,  заплесневевшей  и губчатой. Љругом
бордюр  из  колючего  остролистника,  усеЯнного маленькими красными плодами,
кизиле"  вырезанным  из  кровавой  Яшмы.  Ѓассейн  с  зазеленевшей водой был
украшен  розовым  ибисом,  который, стоЯ на одной ноге, похож был на большой
цветок.  ђовный  рЯд  конических  кипарисов  заканчивал  вид этого странного
искусственного  болота  из  камнЯ  и  листвы.  ‚верху  гнили остатки заката,
оксидированного медью и остеклевшего от кровЯнистой и теплой слюны. 
     ‚незапно  из  за  каждого  кипариса запела нестройнаЯ флейта; затем они
поочередно  испустили  одинокую  ноту,  далее  они  сочетались между собою и
наконец  слились;  далекие  и  хрупкие,  они  пели на пороге ночи в какой то
засаде  сумрака.  €х мелодиЯ прерывалась паузами и усиливалась повторениЯми.
ѓертулиЯ  узнала в них флейты своего сна, но на этот раз более смертельные и
более  чуждые  надежде.  ‚се,  что  они  говорили,  намекало  на  отсутствие
ѓермотима,  они  освЯщали его непреложность, и ѓертулии понимала смысл этого
печального  концерта.  ѓермотим  не  вернетсЯ.  Ћна знала это очень давно по
сломанному  ирису  и  иероглифам  летучих  мышей; она прочла это в волшебных
начертаниЯх  их  полета; флейты прошептали ей это, и ей казалось, что ѓермас
еще  раз  ей  это повторил. ’ак и в тот раз, возле ‹естницы Ќарцисса, он еле
слышно  говорил  ей:  ѓертулиЯ,  нежнаЯ ѓертулиЯ, уже закрыли фонтаны; они с
каждой  ночью плакали все печальнее, они плакали в вашей жизни, они плачут в
вашей судьбе. Ћ, ѓермотиЯ, ты не вернешьсЯ! ‘видетельство тому странствующаЯ
стрела,  жестокий  кинжал, флЯжка, обозначающаЯ дальний путь, все это, и еще
ключ, которым ты закрыл прошедшее за твоими шагами. ѓермотим не вернетсЯ, он
     ”лейты  замолкали  по  мере  того,  как,  казалось,  говорил  ѓермас, и
ѓертулиЯ приложила в молчании палец к губам; сад из зеленого мрамора чернел;
тучи  заката  погасли;  медленно, пЯтЯсь, ѓертулиЯ отступила вглубь комнаты,
потом повернулась и удалилась. Џозади нее чернаЯ длиннаЯ занавесь с золотыми
полосами  опустилась,  покачала  одно  мгновение  свои  морщины  и  осталась
неподвижной в своих суровых и пышных погребальных складках. 
     ‡алы,  которыми  проходила беглЯнка, казались ей еще более просторными;
замерзшие  люстры  свешивали  над  ее  головой  подвески своего остеклевшего
молчаниЯ;  переходЯ  из  комнаты  в  комнату,  задыхающаЯсЯ  и  усталаЯ, она
остановилась   в   той,   где  были  зеркала.  …е  образ  умножалсЯ  там  до
бесконечности. ѓертулиЯ, глЯдЯ кругом, видела себЯ на дне сна, в котором она
утрачивала  ощущение, что это она рождает столько призраков, тождественных с
нею  своей  бледностью;  она  чувствовала себЯ разрозненной здесь навсегда и
видЯ  себЯ  всюду  вокруг  себЯ, она до того раздробилась, что, растворЯсь в
своих  собственных  отражениЯх,  отрешеннаЯ  сама  от  себЯ  заклЯтием  этих
удивительных  чар,  среди которых она ощутила себЯ безгранично обезличенной,
она  тихо  опустилась,  с  подкосившимисЯ  коленЯми, на паркет, бездыханнаЯ,
между  тем  как  в  уединенной  комнате, над ее сомкнутыми глазами и бледным
лицом,  зеркала  в  своих  золотых,  черепаховых и эбеновых рамах продолжали
обмениватьсЯ призрачной видимостью своих взаимных пустот. 


               ѓермас к ѓермотиму 
     
     ‡начит  правда,  что  ты пошел навстречу своей судьбе! џ предчувствовал
такой поворот. ‹юди кривЯт перед собою, но кто пилит себЯ, тот начинает себЯ
искать,  и  подарки,  которые  ты  мне прислал, дали мне знать, что ты нашел
самого  себЯ. ‚от они на моем поло, и, глЯдЯ на них, Я думаю о тебе. џ снова
вижу  тебЯ  таким,  как во времЯ наших встреч в старом саду. џ не знаю твоих
путей, о ѓермотим, не знаю, какие камни заставлЯл ты катитьсЯ перед тобой на
дороге  концом твоей трости из черного терновника. Љак пришел ты к мудрости,
повелевшей  тебе сообразоватьсЯ с твоими снами? ‹юди приобщаютсЯ самим себе.
Ќужно  было,  чтобы  через  бесполезные  доктрины  ты  пришел к самому себе.
ѓертулиЯ  преподала  тебе больше, чем книги философов; у нее были прелестные
глаза,  и она умела держать цветок в своих прекрасных руках; она была похожа
на  него.  Њы  должны  вдыхать  только то, что мы украсили цветами, и цветом
наших  глаз  оттенЯетсЯ  красота вещей. ‹юди ищут слишком далеко. ’воЯ душа,
старательнаЯ,  дидактическаЯ  и приверженнаЯ к форме, захотела дойти в своем
заблуждении  до  конца.  ‹юбовь  гостьЯ  мудрости, - так говорил ты, - но ты
искал  ее  в  том месте, где красовалась лишь гримаса ее присутствиЯ. ‘корбь
показала  тебе  ложность  твоих  доктрин;  что  могут они сделать длЯ нашего
исцелениЯ? 
     џ  понЯл  значение твоей вестницы-стрелы; из перьев и стали, она делает
более  легким  то  в нас, что может взлететь, и убивает то, что должно в нас
умереть.  Ћбнаженный  кинжал обозначал твое смертельное желание стать другим
человеком,  а  флЯжка  должна была выразить жажду твою познать самого себЯ в
эмблематическом зеркале, где можно увидеть себЯ за пределами себЯ самого; но
когда  Я  получил  вещий  ключ,  Я угадал, что он открыл тебе доступ к твоей
судьбе,  и  спелый колос, о ѓермотим, изображает в моих глазах тебЯ. ‚се это
прекрасно. ‹юбовь родила в тебе инстинктивное желание сообразовать свою душу
с  красотой  чувства, которое, какую бы печаль ни несло оно, требует особого
приема,  - ты понЯл, какого. ’ы захотел украсить свою душу длЯ ее торжества,
захотел  обезоружить  свою  победу  и, отдаваЯ мудрости любовь, отдать любви
мудрость.  ’ы увидел, что в тебе одном лежит тайное средство стать другим, -
принудительное!  ќто - таинственный спЯщий, которого не пробудЯт ни тонкости
методов,  ни  шум  споров,  ни что-либо другое, не сродное его таинственному
молчанию. 
     ‚се  это прекрасно, ѓермотим, и мне мнитсЯ, что в садах, где мы гулЯли,
заключена  част  на чуда, преобразившего тебЯ. Џомнишь ты ‹естницу Ќарцисса?
Њеста,  сами  того  не  сознаваЯ, действуют на наши грезы; там теперь полнее
всего твои грезы очутЯтсЯ возле самих себЯ. 
     €так, возвращайсЯ, брат мои, потому что в конце водной аллеи ты наймешь
могилу  ѓертулии.  ’ам  она  покоитсЯ. ’ам же и мы когда-нибудь обретем свой
покой.  ‚ том месте, где были три статуи, воздвигнутсЯ три могилы. …е могила
уже  находитсЯ  посредине.  Ќад  ней  выситсЯ  памЯтник из розового с черным
мрамора;  окрестность  всегда  безмолвна, так как Я велел разрушить фонтаны;
взамен  них  там  посажены  цветы,  самые  наивные  и  сам