на наших крыльях? Одним словом, Владимир Георгиевич, я прошу для
пользы дела не только понять, но и поддержать меня.
-- И не по-ду-ма-ю, дорогой Юрий Михайлович! -- хлопнул по столу рукой
Ачкасов. И уже примирительно добавил: -- Во всяком случае до окончания
работы над "Фотоном". И не обижайтесь. Вы меня своими доводами не убедили.
Но я постараюсь вас убедить. Откровенно скажу, Кулешову не стал бы их
приводить, а вам открою все. Я тоже считаю Руденко способным человеком. Но
выдвигать его именно на эту, исключительно творческую, группу было бы
ошибкою. Почему? Да потому, что Руденко, даже в самых лучших своих
проявлениях, это всего лишь повторение Александра Петровича. Подчеркиваю:
по-вто-ре-ни-е! И не больше! А вы убедительно говорили, что идти надо, даже
чуточку опережая время. Так, как, скажем, Кольцов. Вот, говоря
конфиденциально, кого я вижу в недалеком будущем руководителем этой группы,
работающей на этом новом для вашего КБ направлении. Спросите: почему
Кольцова, а не Окунева? И на это отвечу. У Окунева нет опыта работы с
людьми. Десятилетка, академия, КБ. Вся его жизненная школа. А Кольцов
многому научился в полку. И совершенно не случайно его рота была одной из
лучших. Так почему же мы не можем выдвинуть на группу его?
-- Не рано ли, Владимир Георгиевич? -- в раздумье высказал сомнение
Бочкарев. -- Опыта работы в КБ у него еще маловато:
-- Рано? А когда возглавили конструкторские бюро Яковлев, Лавочкин,
Котин, Калашников? В двадцать пять лет Сергей Павлович Королев руководил
группой изучения реактивного движения. А в двадцать шесть уже был
заместителем директора Реактивного института по научной чсти. А опыт придет.
Дело наживное.
-- Так это Королев, Яковлев. Вершины советской конструкторской мысли!
-- Правильно. Но если мы хотим держать эту самую конструкторскую мысль
так же высоко и впредь, талантливых людей надо выдвигать на !.+lhcn дорогу
скорее, а не ставить их в очередь на выдвижение за кем-то и не дожидаться,
когда их наградят за выслугу лет медалью первой степени. И тут вы снова сто
раз правы, когда говорите, что такие, как Кольцов, -- наша смена и она уже
пришла. Да, как ни прискорбно, но и вы, и Александр Петрович, и я, и многие
повыше меня чином, в общем-то, свое дело уже сделали. А факел надо нести
дальше. Эстафету надо передавать. Но в надежные руки. И потому я прошу вас,
Юрий Михайлович, не спешить с уходом. Закончите работу. Она послужит
Кольцову хорошим трамплином. Он у вас многому еще научится. А потом, потом
другое уж дело. Кстати, о кафедре своей не беспокойтесь. Она вас дождется.
Это я вам обещаю:
Они перевели разговор на другую тему. Но еще не раз возвращались к
тому, о чем только что говорили. Скоро в комнату вернулся Руденко. Но с ним,
к удивлению Бочкарева, Ачкасов почему-то больше говорил о Речинске и о
"Сове". Не очень понятна была Бочкареву и манера, в которой вел этот
разговор Ачкасов. Он довольно подробно объяснил им обоим, что нового внес
Кольцов в конструкцию четвертого узла, а потом, когда Руденко попытался
отстаивать свою точку зрения, уже совсем другим тоном, не терпящим никакого
возражения, сказал, что поправки Кольцова будут приняты окончательно,
утверждены и отступать от них ни он, ни Александр Петрович не позволят
никому. Идти на аэродром, где в одном из ангаров Окунев и Заруба монтировали
на самолете рабочий макет "Фотона", Ачкасов, взглянув на часы, отказался и
попросил Бочкарева доложить ему график выполнения работ. График выполнялся
четко, даже с некоторым опережением сроков. Но начиная со второй половины
марта темп работы несколько снизился. А в конце апреля и вовсе наметилось
отставание. Ачкасов обратил на это внимание и спросил Бочкарева о причинах.
-- Без Кольцова группе трудно. Первое время жили, если так можно
выразиться, его заготовками. А сейчас многое не получается, -- откровенно
признался Бочкарев. -- Я объяснялся по этому поводу с Александром Петровичем
дважды.
-- Кулешова понять тоже можно, -- принял вдруг сторону Главного
конструктора Ачкасов. -- Хотя в чем-то, допускаю, он и не прав.
-- Отставания больше не будет. И в график мы войдем, -- заверил
Ачкасова Руденко.
-- Не сомневаюсь, -- согласился Ачкасов и, пожелав всем успехов, уехал.
В Москве на следующий день он вызвал к себе Кулешова, и, когда тот
зашел в кабинет и уселся за стол напротив хозяина, положил перед ним
представление. Александр Петрович невозмутимо посмотрел на дело рук своих, а
потом вопросительно, почти так же как накануне Ачкасов смотрел на офицера
отдела кадров, взглянул на Ачкасова.
-- Я не буду визировать этот документ, -- коротко объявил в ответ
Ачкасов.
-- Почему, если не секрет? -- весьма смиренным тоном спросил Кулешов.
-- А почему ты, прежде чем писать его, не посоветовался со мной? Не
позвонил? -- справедливо заподозрив в этом смирении очередной тактический
ход Кулешова и решив обезоружить его, сразу же перешел на "ты" Ачкасов.
-- Да потому, что я советуюсь только тогда, когда мне что-нибудь
неясно. А в данном случае мне ясно все.
-- Многое, так будет точнее, -- поправил Ачкасов.
-- Пусть многое. Так чем же вас не устраивает кандидатура Руденко?
-- Назначать его сейчас нецелесообразно, -- после некоторого раздумья
ответил Ачкасов.
-- Кого же тогда назначать? Подскажите, Владимир Георгиевич!
-- Никого. Там старшим Бочкарев, пусть он и остается. Я с ним вчера
беседовал.
-- Знаю о вашей беседе. Он вчера звонил мне. И вы должны знать, что в
августе он из КБ уйдет. Я обещал его отпустить.
-- Ну и напрасно.
-- Не считаю. Он проработал в КБ больше двадцати лет. Он столько для КБ
сделал, что отказать ему я просто не могу. Я права на это, как руководитель,
не имею. Мне совесть не позволяет ему отказать! В конце концов, ему кафедры
тоже не каждый день предлагают! Это тоже надо учитывать!
Кулешов говорил горячо, искренне. По-человечески Ачкасов его понимал.
Но интересы дела требовали другого подхода к решению проблемы в целом, и
Ачкасов остался глух и к просьбе Бочкарева, и к голосу Кулешова, и к зову
собственного сердца.
-- Не пойму я что-то тебя, Александр Петрович. Вольского ты жалел. А
Бочкарева сам, выходит, отдаешь. А разве он менее ценный работник? -- в
раздумье спросил он.
-- Не менее, а более ценный! И если бы вы у меня его, как Вольского,
брали, поверьте моему генеральскому слову, через вашу голову министру бы
жалобу написал. В ЦК бы пошел. А тут он сам попросился. И если он в августе
уйдет, на очень ответственном участке в Есино у меня вообще никакого
руководителя не останется. Вот о чем я думал, когда писал представление на
Руденко.
-- И все же сделать надо не так, Александр Петрович, -- давая понять,
что разговор на этом заканчивается, сказал Ачкасов. -- Юрия Михайловича,
пока "Фотон" не будет сдан, никуда не отпустим и подменять никем не будем.
Нельзя не учитывать тот исключительно благоприятный для работы микроклимат,
который он создал в группе и который, бесспорно, изменится к худшему, если
вместо него группу возглавит кто-то другой. Поэтому с назначением Руденко
подождем. Это во-первых. Во-вторых, я настоятельно рекомендую вам вернуть
Кольцова в Есино, как только все сделанные им поправки будут утверждены. И
в- третьих, мы совсем ослабили внимание к подготовке ученых кадров. Или я
ошибаюсь?
-- У меня не НИИ, Владимир Георгиевич. Я не успеваю выполнять заказы,
-- почему-то сразу помрачнел Кулешов.
-- Стыдись об этом говорить, Александр Петрович. Ты -- бывший
преподаватель, профессор, вырастил столько замечательных специалистов -- и
вдруг совсем отмежевался от этого дела. Слушать не хочу. Иссушаешь колодцы,
из которых пьешь. Рубишь сук, на котором сидишь!
-- Хорошо. Я подумаю, -- буркнул Кулешов и встал. -- Мне ясно все.
-- Ну и великолепно, -- пожал ему руку Ачкасов.
Глава 7
В середине июня Кулешов вызвал Сергея в Москву. Зачем, с какой целью --
Сергей, естественно, не знал. Но быстро собрался, прихватил на всякий случай
некоторые документы, связанные с поправками к проекту, и отбыл из Речинска.
Поезд в столицу приходил рано утром, и Сергей с вокзала направился домой. Он
не выспался. В вагоне было жарко и душно. У него болела голова. Поэтому дома
он первым делом напустил полную ванну воды и лег в нее, наслаждаясь
прохладой. Вывел его неожиданно из этого блаженного состояния телефонный
звонок. Вытираясь на ходу, Сергей выбежал из ванной и снял трубку. Звонил
Владимир.
-- Приехал? -- обрадовался он.
-- Только что. А ты откуда узнал?
-- Ирина просигналила.
-- Понятно. А ты я вижу, тут у меня потрудился! -- похвалил брата
Сергей.
-- Это мы с Ириной.
-- Заставил ее работать?
-- Никого не заставлял. Привлек на абсолютно добровольных началах
исключительно для оперативности. К тебе же мать в гости собирается. Как
только узнала, что у тебя квартира, тут же собралась. Насилу отговорил,
чтобы повременила до тебя. А теперь, значит, приготовься.
-- Так они, наверно, с отцом на пару?
-- У бати сейчас подготовка к уборке, ему не до тебя. А мать жди:
-- Все равно, не вовремя сейчас все это. Может, завтра- послезавтра я
опять уеду.
-- Без тебя посмотрит, как устроился. Она тебе какие-то полотенца
вышила. Говорит, обязательно привезу.
-- Какие еще полотенца?
-- А я почем знаю?
-- Ладно. Разберемся. Сам когда появишься?
-- Позвоню. Сейчас работы много. И вся, как правило, по ночам. А днем
ты будешь занят. Созвонимся.
-- Давай:
В трубке запищало. Сергей досуха вытер голову, взял массажную щетку и
начал расчесывать волосы. На кухне вскипел чайник, он шумно фыркнул, а потом
звонко задребезжала его крышка. Сергей выключил газ и принялся заваривать
чай. Голода он не чувствовал, хотелось лишь пить. И еще больше хотелось
позвонить Юле. Но она сейчас была где-то в пути на работу, и звонить ей было
некуда. Сергей посмотрел на часы и подумал о том, что, в общем-то, ему все
время приходится ее ждать. И так началось с того самого дня, когда его
бывший командир полка подполковник Фомин объявил ему, что инженер Руденко
вновь приезжает в полк, и приказал встретить Юлю на станции. Именно в тот
день ощутил Сергей впервые столь для него тогда непривычное, а теперь уже
ставшее постоянным чувство ожидания. С той поры он ждал ее все время. Ждал
возможности случайно увидеть Юлю, поговорить с ней, остаться с ней наедине,
куда-нибудь вместе с ней поехать, пообедать, выпить чашку кофе, в конце
концов, покурить: Иногда это ожидание казалось ему пыткой, а сам себе он
казался размазней, тряпкой, ничтожеством. Казался -- и тем не менее ждал.
Ждал по утрам в раздевалке, чтобы вместе потом подняться по лестнице в
комнату, на остановке троллейбуса вечером, когда она приезжала на работу без
машины, дабы проводить до дома или хотя бы до ближайшей станции метро. Знала
ли она об этом? Знала. И наверно, меньше бы удивилась исчезновению однажды в
солнечный день собственной тени, нежели его отсутствия рядом с собой.
Спасала его от этого постоянного ожидания только работа. В работу он, как и
прежде, уходил с головой, и уж если что-нибудь делал или тем более
обдумывал, то забывал не только о Юле, но и о самом себе. Там, в Речинске,
таких моментов, когда он подолгу оставался один на один только с ватманом и
деталями монтажа, было достаточно много, чтобы отвыкнуть от постоянной мысли
о Юле. Но стоило ему лишь вернуться в Москву, как ее высокая, красиво
сложенная, спортивная фигура снова встала у него перед глазами, и он снова
готов был ждать Юлю сколько угодно и где угодно.
В половину десятого он позвонил в КБ. Трубку взял Заруба. Сергей сразу
же узнал его. Но разговаривать не стал. Ему хотелось поздороваться сначала с
Юлей. Пришлось через некоторое время перезвонить. Теперь он услыхал ее
голос.
-- Здравствуй, Юленька, дорогая, -- сказал Сергей.
-- А!.. -- обрадовалась она. -- Наш ответственный исполнитель! Откуда
ты говоришь?
-- На сей раз с Вернадского. Зачем меня вызвали?
-- Понятия не имею. Когда появишься?
-- Конечно сегодня. Надо все это выяснить. И потом, я столько не видел
тебя, так соскучился, что теперь больше уже нет сил!
-- Это хорошо! -- сразу решила Юля. -- Но ведь сегодня пятница, стоит
ли спешить? Тут ничего не горит.
-- У меня горит.
-- Подожди минуточку, -- сказала она и ответила кому-то другому: -- С
Кольцовым: Он уже дома: Приглашай его сам. -- И снова вернулась к
прерванному разговору: -- У Остапа сегодня день рождения, всех приглашает
после работы в кафе.
-- А он разве здесь?
-- Ради такого события все приехали.
-- Ты пойдешь? -- спросил Сергей и весь слился с телефонной трубкой.
-- Ненадолго можно, -- подумав, согласилась Юля. -- Передаю ему b`c!*c.
-- Здорово! Здорово! Слушай, подгребай к концу дня. Сам понимаешь, Юля
же все сказала, -- забасил Заруба.
-- Спасибо, Остап. От души поздравляю, -- поблагодарил Сергей. --
Обязательно буду. Приведу себя малость в порядок и скоро приеду.
-- О, это разговор! -- довольно ответил Заруба и повесил трубку.
Сергею даже показалось, что у него перестала болеть голова. В том, что
в кафе не будет Игоря, Сергей не сомневался ни на минуту. Руденко никогда не
бывал в компаниях с людьми, по положению ниже его. И значит, вечер, или
сколько там времени рассчитывала пробыть Юля, они проведут вместе. Теперь
ему хотелось только одного -- чтобы этот вечер наступил скорее.
В КБ он приехал перед самым обедом. Новое здание поразило его своей
чистотой, продуманностью планировки, обилием всяческих удобств. Друзья
встретили его приветливо и даже радостно. Он и сам был доволен встречей с
ними. Но, кажется, никого не успел хорошо из них разглядеть, кроме Юли. Он
нашел, что выглядела она прекрасно. Ее очень шел загар, хотя при этом
немного и огрублял. Но на его фоне еще отчетливее стали видны ее большие
малахитовые глаза, и от этого в целом Юля только выигрывала. Она немного
похудела, слегка выгорели ее волосы. Но та же была у нее на губах неяркая
помада, и тот же нежный и чуть горьковатый запах миндаля с ландышем
испускали духи, которыми она душилась.
-- Рад. Очень рад всех видеть, -- оторвав наконец от Юли взгляд, сказал
Сергей.
-- А ты почему такой синий? -- спросил Окунев.
-- Сейчас порозовею. Поговорю с шефом, и гемоглобин появится сам собой,
-- пошутил Сергей.
-- Давай, давай. Он уже давно тебя ждет, -- предупредил Окунев.
И словно в подтверждение этих слов, в дверях появилась Ирина.
-- Наконец-то вы уже прибыли! Быстренько, быстренько к Александру
Петровичу. Я уже дважды за вами приходила.
-- Во-первых, здравствуйте, Ирочка, -- поздоровался Сергей.
-- Здравствуйте, Сережа, -- взяла его под руку Ирина и повела за собой.
-- А я была в вашей новой квартире. И вообще я очень рада, что вы вернулись.
-- Я тоже, Ирочка. И уже знаю о вашем визите и очень благодарен. Это,
конечно, охламон Володька оторвал вас от ваших дел. Но все равно в долгу
перед вами я. Требуйте что хотите.
-- Пригласите на новоселье.
-- Считайте, что вы будете первой дамой. А как ваш диплом?
-- Уже в кармане. И уже обмыт.
-- Я вас поздравляю. Такой хомут сняли! Помните, вы собирались учить
моих детей?
-- Я и сейчас не отказываюсь. А они у вас появились?
-- Как сказал один молодой актер, когда у него попросили автограф: "Вот
уж чего нет, того нет". Ну а курсы свои вы тоже прикончили?
-- Через две недели. Я бы ноги протянула, если бы мне сразу пришлось
сдавать и тут и там.
Они зашли в приемную.
-- А вы знаете, Ирочка, теперь шеф и вовсе вас от себя не отпустит.
Секретарь с тремя языками, с дипломом и справкой -- такого, я вам скажу,
наверняка даже у Ачкасова нет.
-- Почему с тремя? -- не поняла Ирина.
-- По-русски-то вы тоже неплохо говорите:
-- Нет уж! Дудки! Пусть на семьдесят пять рэ платит больше, тогда --
пожалуйста.
-- Почему на семьдесят пять?
-- У нас в отделе информации есть должность как раз на мой оклад плюс
надбавочка, в том числе и за знание второго языка. Сколько получилось?
-- Выйду от шефа -- подсчитаю, -- открывая верь кабинета Кулешова,
пообещал Сергей.
Александр Петрович был один. Он жевал сигару и посмотрел на Сергея, как
ему показалось, не очень приветливым взглядом. А когда Сергей доложил о
прибытии, пожал ему руку, жестом указал на стул и коротко сказал, словно
подвел итог:
-- Ну что ж, вы там потрудились неплохо. Я вами доволен.
-- Но я не закончил работу, -- сразу же заметил Сергей.
-- К сожалению, да. Закончит кто-то другой. А вы с понедельника снова
включайтесь в группу в Есино. Бросаю я вас с места на место, да что
поделаешь. Расчеты с собой привезли?
-- Привез.
-- Давайте посмотрим.
Они углубились в чертежи и проработали не менее часа. Кулешов
внимательно слушал объяснения Сергея, и голос его и взгляд постепенно
теплели.
-- Владимиру Георгиевичу это тоже понравилось? -- спросил он в конце
беседы.
-- он не все видел. Но то, что видел, одобрил, -- доложил Сергей.
-- Еще бы месяц -- и работа была бы закончена -- сказал Кулешов,
обращаясь не к Сергею, а как будто к кому-то другому, и снова посмотрел на
Сергея: -- А о диссертации он с вами говорил?
-- Говорил, -- ответил Сергей и почему-то почувствовал, как по щекам у
него разлился румянец. Кулешов заметил это и перевел взгляд на записи
Сергея.
-- Я поддерживаю мнение Владимира Георгиевича, защититься вам надо. И
подумаю, как лучше решить вопрос с подготовкой, -- закончил он разговор.
Сергей вышел из кабинета. "Спутал Ачкасов и ему и мне все карты, --
подумал он. -- Вот уж верно: мягко стелет, да жестко спать:"
К нему неожиданно подошел Окунев.
-- Ну что, обратно или к нам? -- спросил он.
-- К себе, -- коротко ответил Сергей.
-- Тоже неплохо.
-- С чем вы там сейчас возитесь? -- спросил Сергей.
-- Установили рабочий макет на двадцать первом. На той неделе начнем
испытания. Работать будем с Владимиром. И уже работаем.
-- С монтажом как, справились?
-- Справились. Из графика, правда, вылетели. Но справились.
-- А почему вылетели?
-- Не получалось. Да что об этом говорить, в понедельник приедешь, сам
все увидишь. Остапу досталось на монтаже, аж похудел бедный.
-- Ладно, увижу, -- согласился Сергей. -- Кстати, что вы ему решили
подарить?
-- Транзистор.
-- Возьмите меня в пай.
-- Давай десятку.
Сергей тотчас же отдал деньги и снова попытался найти Юлю. Она
оказалась на месте. Увидела Сергея и сразу направилась к нему. Вполголоса
спросила:
-- Куда же ты пропал? Не так уж, видно, соскучился, как говоришь.
-- Я же был у шефа.
-- Так долго? Зачем тебя вызвали?
-- Поеду в Есино.
-- Очень хорошо! -- обрадовалась Юля.
-- У тебя есть сегодня время?
-- Я же сказала, я буду у Остапа.
-- А потом зайдем ко мне:
Юля задумалась.
-- Сегодня нет.
-- Но мне очень надо с тобой поговорить. Нужен твой совет. Деловой
совет. А где поговорить, если не дома?
-- Не могу, Сергей. Это было бы слишком заметно, -- призналась Юля. --
Да и ты только приехал: Наверняка устал.
-- Я устал тебя ждать.
-- О, это приятное ожидание, -- усмехнулась Юля.
-- Но сколько можно?
-- Всю жизнь, -- не то в шутку, не то серьезно сказала Юля и ушла на
свое рабочее место.
"Всю жизнь. Только почему же именно так? Разве она у меня должна быть
короче, чем у тебя, или длиннее, чем у других? -- проводив ее взглядом,
подумал Сергей. -- И почему я должен ждать, а другие берут сразу и все?"
Нет, он не сетовал на судьбу. И по-своему был даже счастлив. Но легкость, с
которой Юля обрекала его каждый раз на это постоянное ожидание, невольно
оставила у него на сердце заметно ощутимый холодок. И еще было обидно: не
должна была она, не имела права так спокойно устраняться от его дел. Он
считал ее самым близким человеком. И естественно, все самые сложные вопросы
в первую очередь стремился решать, обговорив их предварительно с Юлей. В ней
он видел разумного советчика, коллегу, отлично знающего и понимающего то,
что делалось у них в КБ. И сейчас ее совет был ему нужен, как никогда. А она
так бесцеремонно отказала ему:
За этими, не очень веселыми, раздумьями и застал его конец рабочего
дня. В помещении сразу стало шумно и людно. К Сергею подошел Остап.
-- Ну что, голуба?
-- Я готов.
-- Будем двигать. Тут ходу минут десять. Нашел точку будь здоров:
чисто, быстро обслуживают и кормят вполне прилично. Чего еще?
-- Вполне всего достаточно.
-- Там у меня уже жена хозяйничает. Для скорости. Ну и опять же мы с
ней друг без друга никуда. Я думаю, что это правильно.
-- Очень, -- согласился Сергей и неожиданно, даже для самого себя,
спросил: -- Слушай, Остап, а ты долго за своей женой ухаживал? Я имею в
виду, когда вы только познакомились.
-- Не: Можно сказать, совсем даже не ухаживал.
-- А как же?
-- Да так. В кино с ней сходил. Еще в академии учился. Решили с дружком
посмотреть в "России" "Анну Каренину". Билеты у меня были. Я пришел на
место, стою жду, время истекает, а того -- ни слуху ни духу. Вдруг подходит
такая симпатичная: "Простите, у вас нет лишнего билетика?" Я не растерялся
-- и оба ей: "Пожалуйста. Какой на вас больше смотрит? Выбирайте любой". Так
вот: и все.
-- И все?
-- Конечно. Дальше-то уже не до ухаживания было. Там всякие
хозяйственные заботы начались: коляски, игрушки:
Сергей рассмеялся.
-- Выдумал, наверно?
-- Да ты у нее спроси. Охота было.
Выдумывать Заруба не любил. Был прям и незатейлив. Это Сергей знал и
потому поверил. Теперь ему почему-то больше всего хотелось увидеть жену
Зарубы. Он живо представил себе сцену у входа в кинотеатр, попытался
представить и симпатичную девушку, выбирающую из рук Остапа билет. Но с ней
дело получилось почему-то хуже. Перед глазами, как в тумане, то выплывало,
то снова тонуло нечто громоздкое, неказистое, с волосами неопределенного
цвета. Зато голос ее Сергей услышал совершенно четко -- он был, как и у
Зарубы, низкий и мягкий. Это было смешно. И Сергей снова улыбнулся своим
мыслям.
Кафе оказалось в самом деле уютным. Оно размещалось на втором этаже
большого многоэтажного дома. В зале его мягко лили свет, словно из
переполненных камер, вмонтированные в стену светильники. Времени было еще не
много, рабочий день только что закончился. Но столики почти все уже были
заняты. Люди, очевидно, заходили сюда прямо с работы. Ужинали и уже отсюда
шли по домам -- к телевизорам, книгам, газетам. Это выглядело необычно и в
то же время вполне органично для новых, не похожих на старые, с их давно уже
сложившимися укладами жизни, районов Москвы. Сергею это понравилось. В новое
время, в новых кварталах рождались новые приметы.
-- Туда, дальше, -- показывая в глубь зала, приглашал Заруба.
Гости последовали за ним. А он зашел куда-то за угол и пропал. Потом
оказалось, что там, за углом, была небольшая, похожая на нишу комната с
окном. В ней стоял сервированный на полтора десятка человек стол, за которым
сидела маленькая, изящная, с несколько детским выражением очень приятного
лица женщина. Это и была жена Зарубы. Увидев мужа и гостей, она поспешно
встала и, зажав в одной ладони кисть руки другой, нетерпеливо проговорила:
-- Вот наконец-то, я просто заждалась:
-- Да мы нигде вроде на задерживались, -- забасил в ответ Заруба. -- И
есть все хотят. Принимай, мать, пожалуйста.
Сергей смотрел на жену Остапа, не скрывая своего удивления. Никак не
верилось, что это хрупкое существо было матерью трех рослых, прямым
наследием в отца, девочек, фотография которых никогда не убиралась со стола
Остапа. Но еще удивительнее казалось то, что первый шаг, сделанный этими
совершенно не похожими друг на друга людей по направлению к входу в
кинотеатр, стал их первым шагом в большую совместную жизнь. Сергею
несвойственна была зависть, он не умел завидовать. Но сейчас, видя, как
заботливо суетятся вокруг гостей супруги, в нем шевельнулось что-то вроде
зависти и ущемленного самолюбия.
Сергей сел за угол стола возле окна. Юля пришла вместе с Бочкаревым
чуть позднее. Они сели в другом конце -- напротив него. Обе женщины
оказались почти что рядом. Сергей невольно сравнил их. Они наверняка были
ровесницами. Но Юля почему-то выглядела старше жены Остапа. Во всяком
случае, держалась с большим достоинством. И уж, конечно, казалась ему
несравненно красивее.
Вечер проходил весело. Много было сказано всего смешного. Однако часам
к девяти кое-кто из гостей уже распрощался с хозяевами. За столом стало
свободнее. Ушел Бочкарев. Юля пересела к Сергею.
-- О чем ты хотел поговорить? -- спросила она.
-- Я уже объяснял, совет мне твой нужен. О своих делах хотел
поговорить. Да и не только о делах, -- ответил Сергей.
-- Я слушаю.
-- Не место здесь:
-- Хорошо, расскажешь по дороге, -- решила Юля.
-- Тоже не очень удобно:
-- Ничего. Я пойму. Надеюсь, ты меня проводишь?
-- Конечно.
-- Вот и хорошо. И пойдем танцевать.
Они не пропустили ни одного танца. Но хорошее настроение так к Сергею и
не вернулось. Юля скоро заметила это.
-- Ты как вареный, -- сказала она.
Сергей молча кивнул.
-- Тогда пойдем. Нам не обязательно быть тут до конца.
-- Я давно намекал тебе на это.
-- Но и я тебе говорила, уйти раньше всех я тоже не могла.
Они от души поблагодарили хозяев за хороший прием и вышли из кафе на
улицу. Уже стемнело, и повсюду зажглись огни. Ночь принесла прохладу. Сергей
сразу же почувствовал облегчение, словно освободился от чего-то
непосильного, тяжело давившего на плечи, мешавшего спокойно дышать. И даже
удивился этому, так как усталости физической до этого не замечал. Но потом
понял, что облегчение наступило душевное, хотя и это тоже казалось странным,
ибо утром он даже обрадовался, получив на званый семейный ужин к Зарубе
приглашение. Что же, в таком случае, произошло? Ведь весь день он провел
исключительно в кругу друзей и своих коллег. За столом тоже было весело. А
он с трудом дотянул до той минуты, когда в конце концов распрощался с
гостеприимными супругами:
Они шагали с Юлей совсем близко друг от друга. Он держал ее за руку
чуть выше локтя, жадно впитывая исходящее от нее тепло и думал о том, что
как это ни странно, но именно друзья, эти очень славные и милые люди,
тяготили его все это время. Он слушал их, говорил с ними, смотрел на них, а
хотел и ждал только одного -- остаться скорее наедине с Юлей. И когда
остался, всякое оцепенение сразу /`.h+.. Но не прошла обида, десять,
двадцать, сто постепенно накопившихся за эти годы цепких и колючих, как усы
овсюка, маленьких обид за постоянные отказы на все или почти на все его
предложения и просьбы. И хотя ему было очень приятно вот так неторопливо
идти сейчас вместе с Юлей по освещенному ночному проспекту, говорить с ней о
своих делах ему вдруг в первый раз решительно расхотелось.
Юля со свойственной ей проникновенностью, очевидно, тоже почувствовала
это, потому что, так же как и он, шла молча, ни о чем больше его не
расспрашивала, ничего ему не говорила, но, поравнявшись с небольшим,
заросшим кустами сирени сквериком, все же не выдержала и сказала:
-- И все же ты обиделся:
Сергей неопределенно пожал плечами.
-- Тогда чем же ты недоволен? -- продолжала допытываться Юля.
-- Собой, -- ответил Сергей первое, что пришло на ум.
-- Собой? Что же у нас не так?
-- А что так?
-- Ну, хотя бы у нас прекрасный характер. Мы многое умеем, -- начала
перечислять Юля.
-- Например? -- прервал ее Сергей.
-- Умеем добиваться своего.
-- Чего же, в таком случае, я добился?
-- Ты?
-- Да, я. Майор Кольцов Сергей Дмитриевич. Тридцати трех лет от роду.
Холостой. Ни офицер, ни ученый. Ни теоретик, ни практик. Ни богу свечка ни
черту кочерга, -- словно прорвало Сергея.
Юля снисходительно улыбнулась, словно разговаривала с ребенком.
-- Спроси лучше, чего ты не добился. И то пока:
-- Этого мне спрашивать не надо. Это я знаю лучше всех сам. Я начинал
сто дел и ни одного не закончил так, как хотел. Ни одного! А Ландау, кстати
сказать, в мои годы уже разработал теорию сверхтекучести гелия. А Резерфорд
создал целую отрасль науки о радиоактивном распаде. А Ферми! Да он свою
количественную теорию бета-распада обосновал уже в тридцать два года. А
Бутлеров! А Жолио Кюри! А Юрий Овчинников, нынешний вице-президент Академии
наук! Ведь мы занимались в университете в одно время. Правда, я начинал, а
он уже заканчивал химфак. Но в свои тридцать-то три года он уже имел такие
научные открытия, которые мне и не снились.
-- В тридцать три! -- усмехнулась Юля. -- Да Эварист Галуа в двадцать
один год вообще уже ушел в мир иной. А свою теорию топологии разработал еще
в девятнадцать. И стал известен на весь мир!
-- Не об известности я. Не слава их не дает мне покоя. Не зависть меня
гложет. Далек я от этого. Дела их, свершения заставляют задумываться над
результатами собственной работы.
Но Юля почему-то не хотела принимать этот разговор всерьез.
-- Уверяю тебя, если бы они работали в нашем КБ, они не сделали бы и
половины того, что сделал ты, -- успокаивающе проговорила она.
-- А по-моему, сделали бы гораздо больше! Несравнимо больше!
Теперь уже Юля неопределенно пожала в ответ плечами.
-- И знаешь почему? Знаешь, что всех их объединяет? Через что
непременно прошел каждый из них? Хоть и разные они все, и условия работы
были у каждого свои, а я уверен -- каждый из них в свое время не побоялся
переступить через то, что казалось непереступаемым. Не побоялись пойти
против привычного, устоявшегося. Не испугались поколебать незыблемое. А
мы-то как раз этого и боимся.
-- Это ты-то боишься? -- с любопытством взглянула Юля на Сергея.
-- Наверно.
-- В таком случае тебе еще нет тридцати трех. И ты, как мальчишка, сам
не знаешь, чего хочешь.
-- Да есть, Юленька! Есть! И это очень обидно.
-- Тогда, тогда тебе остается лишь сказать, что во всем виновата я, --
уже серьезно сказала Юля.
Сергей сразу осекся. Начинать разговор в этом направлении или, "%`-%%,
продолжать тот, который они только что вели, ему уже не хотелось. Это было
ни к чему и глупо. И он снова вернулся к их взаимоотношениям.
-- Почему ты все же не поехала ко мне?
-- Приеду в следующий раз, -- спокойно сказала она.
-- Когда это будет?
-- Ты же никуда больше не уезжаешь, выберем время.
-- Я уже не верю тебе.
-- Напрасно.
-- Иногда мне кажется, что ты просто играешь со мной, как кошка с
мышкой.
-- Глупости. Просто ты многого не понимаешь. Или не хочешь понять:
-- Чего именно? Того, что ты замужем?
-- Ты видишь в этом лишь формальную сторону и не желаешь понять
главного. Мы, женщины, намного инертнее мужчин. Привычки у нас укореняются
глубже. А что ты сделал для того, чтобы заставить меня свернуть с уже
выбранного мною пути? Заладил одно: "Идем ко мне! Идем ко мне!"
-- Юленька, я насовсем тебя зову. Ты мне на всю жизнь нужна. Больше
света нужна.
-- Для этого любить надо. Очень любить.
-- Я люблю. Разве ты этого не знаешь?
-- А я?
-- Ты тоже.
-- Не решай за меня. Я уже не девочка. Мне от многого отказаться надо,
прежде чем я скажу "да". И в первую очередь уйти с работы. А это совсем не
входит в мои планы. Поверь, я не хочу терять свою полноценность и
превращаться в заурядную домашнюю хозяйку. А в нашей ситуации именно только
так это и может быть. Зазорного, конечно, ничего в этом нет. Но мне не по
нутру заниматься кухней. И не прельщает перспектива стирать пеленки. Я не
хочу детей. А между прочим, хотела. И знаешь когда? До замужества. А вышла
замуж -- и расхотела. А сейчас и вовсе думаю об этом как о наказании. Разве
ты не знал всего этого?
-- Нет, -- мрачно ответил Сергей.
-- Зря. Надо было знать, мы знакомы уже давно.
-- Что же влечет тебя в этой жизни?
-- Многое. Я, например, очень люблю умных людей. Люблю хорошо
одеваться, люблю свою работу. Я люблю, наконец, удовольствия, которые может
мне предоставить эта жизнь. И почему, во имя чего должна я от них
отказываться? И хватит говорить об этом. Поедем домой. Поздно уже. Пора, --
сказала Юля и указала на зеленый огонек такси.
Сергею ничего не оставалось, как поднять руку. Разговор принял
совершенно неожиданный для него оборот. Но не это обескуражило его. В
твердости, с которой говорила Юля, слышалось и чувствовалось уже что-то
решенное, и, может быть, даже решенное окончательно. И это в первую очередь
новой обидой отозвалось у него в душе.
На их счастье, попалась машина, возвращающаяся в парк. Она и захватила
попутных пассажиров. Ехали быстро, водитель спешил закончить смену. Сергей
смотрел в окно. С высоты ленинских гор Москва полукругом виднелась до самого
горизонта. Почему-то вспомнились стихи Маяковского: "Париж, как сковородку
желтком, заливал электрический ток". За окном был не Париж, а Москва. Но и о
ней можно было сказать те же слова. Города, как такового, его домов и улиц,
вовсе не было видно. И лишь огни, огни, желтое безбрежное море огня. Этот
огонь почему-то всегда казался Сергею живым и теплым. Но сейчас огоньки
мерцали, как звезды, и выглядели холодными и колючими, как острия
направленных прямо на него булавок. И ему, глядя на них, захотелось сжаться
в комок, стать маленьким, уйти в себя и думать только о том, что сегодня,
всего каких-нибудь десять-- пятнадцать минут назад, не только в их
отношениях, но и в душе у него наступил какой-то, пока еще не вполне для
него ясный перелом. И a."a%, не было никакого желания ни о чем говорить. Но
Юля, очевидно, была настроена иначе.
-- Ты хотел о чем-то со мной посоветоваться? -- напомнила она.
Голос ее прозвучал где-то далеко-далеко, словно она была не рядом, на
одном с ним сиденье "Волги", а там, среди этих огоньков- булавок, и был он
не родным и мягким, а чужим и чеканным.
-- Ты слышишь? -- снова спросила она.
Он опять ответил не сразу.
-- Да говори же ты в конце концов! -- затормошила она его.
-- И да, и нет.
-- Что -- да? Что -- нет?
-- Я думал, ты меня больше любишь.
-- Достаточно люблю, но голову при этом не теряю, -- сухо ответила Юля
и тоже отвернулась к окну.
Глава 8
Домой Сергей вернулся в совершенно подавленном настроении. Теперь ему
уже казалось, что во всем была права Юля и абсолютно не прав он. Он ходил по
комнате, курил и ругал себя и думал: за что, собственно, ему было на нее
обижаться? За то, что она не играла с ним в прятки? За то, что она не
привыкла ни в чем себе отказывать и сейчас честно и откровенно об этом ему
сказала? Да разве он не должен был сам обо всем этом догадаться? За то, что
она не поехала к нему? Ну а если она на самом деле не могла? Но ведь обещала
-- и, значит, приедет. Ведь она же не обманывала никогда! И когда все же
бывала с ним близка, разве не открывалась всякий раз беспредельно и искренне
любящей и нежной? От одной мысли и воспоминаний об этом у него захватывало
дыхание. И он решительно был готов проклинать себя за свой животный эгоизм,
за мелочность оценки их отношений, за неумение по достоинству оценить эту
женщину. И хотя злонамеренный бес обиды, час-другой назад боднувший его в
душу за ее отчужденность к его делам, еще не унялся и продолжал будоражить в
нем сомнения, ему хотелось теперь только одного -- как можно быстрее вернуть
их обычные отношения и заставить Юлю забыть обо всей этой истории. Но как
это было сделать? Характер Юли был как две капли воды похож на характер
Александра Петровича, и что-то заставить ее делать помимо воли или наперекор
собственным желаниям практически было очень трудно.
Выручил Сергея телефонный звонок. Звонил Владимир.
-- Названиваю тебе весь вечер, а тебя нет и нет. Думал, уж не махнул ли
ты обратно туда, в свою командировку! -- бодро прокричал он в трубку.
-- День рождения у Остапа отмечали, -- объяснил Сергей.
-- А, тоже дело. А завтра чем намерен заниматься?
-- Наверняка дома буду.
-- А венесуэльцев не хочешь посмотреть?
-- Каких еще венесуэльцев?
-- Национальный ансамбль. Впервые в Союзе. И всего один день. Сомбреро.
Пончо. Гитары:
-- А почему их надо смотреть?
-- Да потому, что они танцоры, а не певцы. Неужели афиш не видел? А еще
в столичном гарнизоне служит!
-- Делать мне больше нечего, как по заборам афиши разглядывать, - -
фыркнул Сергей. -- Короче. Что ты предлагаешь?
-- Это самое, смотреть. Понимаешь, есть у меня четыре билета. С трудом,
но достал. Вот и предлагаю: берем Ирину, Юлю -- и вперед.
-- Юля? А она пойдет?
-- Как пить дать. Она же не такая зануда, как ты. К тому же любит
танцы.
-- Балет она любит, -- поправил Сергей.
-- Какая разница? Пляшут, и ладно.
Сергей задумался. Юля любила ходить на концерты. Она не пропускала ни
одной выставки, не оставляла без внимания ни одной приезжей знаменитости.
Конечно, на балет она пошла бы с большим c$.".+lab"(%,. Это Сергей знал. Но
она охотно смотрела и танцы. И если бы согласилась побывать и на этом
концерте, это уже был бы добрый шаг к примирению. В предложении брата Сергей
увидел что-то вроде спасательной соломинки.
-- А как же я ее приглашу? Я ее до понедельника не увижу, --
забеспокоился он вдруг.
-- Позвони.
-- Домой я ей не звоню.
-- Ну я позвоню. Подумаешь, проблема. Ты-то "за"?
-- Конечно. Только не звони сейчас. Сегодня уже поздно.
-- Ладно. Жди сообщения утром.
Ночь Сергей спал плохо: ворочался и, что с ним бывало крайне редко,
просыпался. И окончательно очнулся ото сна гораздо раньше обычного. Он с
нетерпением ждал, что скажет Владимир. Но тот почему- то не звонил. Часам к
одиннадцати терпение у Сергея лопнуло, и он сам попытался вызвать Владимира.
Но квартира Кольцова-младшего в Есино тоже не отвечала. "Взбудоражил, балда,
а теперь жди его как у моря погоды", -- недовольно ворчал Сергей. Однако
ждать долго не пришлось. Часов в двенадцать неожиданно позвонила Ирина.
-- Сережа, это я, -- сказала она. -- Так мы сегодня идем?
-- Да, Ирочка! -- обрадовался он ее приветливому, ласковому голосу.
-- А Юля, кажется, уехала на дачу. Я звонила ей, звонила шефу -- ни
там, ни тут никто не отвечает.
-- Жаль, -- сразу сник Сергей.
-- Но билет не пропадет. Я уже пригласила брата. Послушаем гитары, а
потом пойдем к нему в мастерскую. Он только что вернулся из
Переславля-Залесского. Работал там в Горицком монастыре. Вы, конечно, бывали
там?
-- Нет, Ирочка, не довелось.
-- И Плещеева озера не видели?
-- Естественно.
-- И ботик Петра Первого? И Спасо-Преображенский собор, котором
крестился Александр Невский?
-- Ирочка, клянусь вам, я все это увижу.
-- А я ездила туда с Женькой сто раз. Интересней Переслявля, по- моему,
только Суздаль. Мне там так нравится, что одно время я совершенно серьезно
хотела стать историком. И даже подавала документы на исторический в МГУ. А
потом вдруг почему-то передумала.
"Наверно, Володька потому и молчит, что не мог дозвониться до Юли, --
подумал Сергей. -- Надо же как не везет:"
-- Попросите брата. Пусть он вас свозит в Переславль. И меня возьмите.
Я буду очень рада. И все-все вам там покажу и обо всем расскажу.
-- Хорошо, Ирочка, -- пообещал Сергей.
А примерно через еще час раздался звонок в дверях. И на пороге появился
Владимир собственной персоной. Сергей взглянул на него и сразу понял, что
тот чем-то расстроен.
-- Вот так, -- многозначительно проговорил он и выложил на стол четыре
розовых билета. -- Чтоб служба не казалась медом, сегодня улетаю.
-- Да ты что? -- опешил Сергей.