        Љарл ‹ебрехт €ммерман. Њюнхгаузен. €сториЯ в арабесках

   -----------------------------------------------------------------------
   Џер. с немецкого. Њинск, "Ѓеларусь", 1993. Џо изд.: Љ.€ммерман.
   Њюнхгаузен. €сториЯ в арабесках. Њ.; ‹., 1931.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 2 October 2002
   -----------------------------------------------------------------------


        —Ђ‘’њ Џ…ђ‚Ђџ. ЊћЌ•ѓЂ“‡…Ќ ЏЋџ‚‹џ…’‘џ ЌЂ ‘–…Ќ…


        Ћ„€ЌЌЂ„–Ђ’Ђџ ѓ‹Ђ‚Ђ,
   <b>в которой барон фон Њюнхгаузен не только выражает свое отвраще-</b>
   <b>ние к пороку лжи, но и доказывает это (*1)</b>

   - —то за гнусный порок - ложь!  ‚о-первых,  кто  заливает  через  меру,
нередко попадаетсЯ, а, во-вторых, если  человек,  усвоив  такую  привычку,
иной раз и скажет правду, то никто ему не поверит.
   Љогда мой дед, барон фон  Њюнхгаузен-ауф-Ѓоденвердер  однажды  в  жизни
обмолвилсЯ истиной и никто не хотел ему  верить,  то  за  это  поплатилось
жизнью около трехсот человек.
   - Љаким образом? - воскликнули в один голос старый барон и его дочь.
   - “важаемые друзьЯ и милые хозЯева, умерьте ваше удивление, -  возразил
гость, поводЯ, как кролик, вздрагивающими  ноздрЯми  и  прищуриваЯ  глаза,
которые были у него разного цвета. -  ‚се  это  проще  простого!  ‘лушайте
внимательно! Љак вы знаете,  упомЯнутый  мною  дед  был,  прости  господи,
сверхъестественный и ужасающий  враль.  Љто  не  помнит  двенадцати  уток,
пойманных  им  на  кусок  сала,  его  раздвоенного  конЯ,  которому   даже
половинчатое состоЯние не помешало произвести потомство, его  взбесившейсЯ
шубы, почтовой трубы с замороженными в ней звуками и... ох! ох! ох!..
   ѓолубой глаз внука источал слезы, в то времЯ как карий  сверкал  гневом
возмущенной добродетели. Ћн  долго  не  мог  продолжать.  Ќаконец  старому
барону с дочерью все же  удалось  его  успокоить.  Ѓлагородный  рассказчик
всхлипнул еще несколько раз, а затем продолжал:
   - Џо чести сказать, нехорошо с моей стороны, что Я  дурно  отзываюсь  о
своем в бозе почившем предке, но правда  выше  всего.  ќтот  заЯдлый  лгун
отравил историческую истину на многие столетиЯ и,  до  известной  степени,
сделал  последующие  поколениЯ  рабами   того   безумьЯ,   которое   затем
распространилось по всему миру. „а, пользуЯсь сравнением с  одной  из  его
безвкуснейших басен, скажу: после него в отношении каждого нового  пророка
с человечеством случалось то же, что с медведем, которого мой дед  заманил
на обмазанное медом дышло и который влизал его в себЯ  целиком.  Љакую  бы
невероЯтную  нелепость  ни  преподносили  людЯм,  они  только  восклицали:
"‚есьма  возможно:  с  Њюнхгаузеном  случались  и  не  такие  вещи!"   ‹ет
пЯтьдесЯт-шестьдесЯт  тому  назад  они  пролизали  себЯ  насквозь  ледЯной
сосулькой просвещенчества, а когда  их  затем  с  трудом  с  нее  снЯли  и
страшнаЯ простуда еще корчила им внутренности, пришли французы и протЯнули
им дерево свободы, помазанное смесью сиропа с коньЯком, и  безумцы  охотно
принЯлись его влизывать в себЯ, да так, что вскоре все, терзаЯсь от  боли,
сидели на колючем стволе, и Ќаполеон мог их тащить  за  собою  без  труда.
Ќу-с, эти вдохновенные порывы кончились всЯкими  ужасами,  и  в  настоЯщее
времЯ...
   - ‚ настоЯщее времЯ? - спросил барон с надеждой в голосе.
   - ‚ настоЯщее  времЯ,  -  спокойно  продолжал  г-н  фон  Њюнхгаузен,  -
вымазывают медом столько всЯких дышел, деревьев и сосулек, в том  числе  и
железнодорожных рельсов, что пока еще нельзЯ  с  уверенностью  установить,
какаЯ из этих приманок притЯнет больше людей.
   - Ђ слово правды, которым ваш дед убил триста человек? - мЯгко спросила
фрейлейн ќмеренциЯ.
   - ’очно так, сударынЯ, - ответил г-н фон Њюнхгаузен. - €гра аллегориЯми
и фантазиЯми вышла из моды  и  относитсЯ  к  рамлеровским  (*2)  временам.
"ЊатериЯ! материЯ! материЯ!" - кричит жадный до реальностей мир.  Ќу,  что
же, вот вам и моЯ материЯ. Њой дед,  Њюнхгаузен,  был,  несмотрЯ  на  свой
ужасный порок, на редкость одаренной натурой. Ћн  состоЯл  в  сношениЯх  с
Љалиостро, и в свое времЯ выделывал золото того  сорта,  который  называют
гремучим. Џро него говорили, что он в прЯмом, а  не  в  переносном  смысле
слышит, как трава растет; словом, этот человек глубоко заглЯнул во  многие
тайны природы. ‚ особенности, в нем была развита способность  предчувствий
по отношению к своему телу, и все, что после этого рассказывали о  нервных
людЯх и сомнамбулах, пустЯки по сравнению с тем, что передавали мне о  нем
достойные довериЯ свидетели. Ћн умел предугадывать все свои  болезни  или,
как выражаютсЯ гомеопаты, все перемены в состоЯнии своего здоровьЯ, и, так
сказать, носил в себе, чуЯ носом, все свое соматическое будущее.  Ќетрудно
заметить начинающийсЯ насморк;  но  вот  угадать  сквозь  насморк  еще  те
печальные последствиЯ, которыми он вам грозит,  -  это  дано  не  всЯкому.
"”еофил, - однажды сказал дед  тому,  кого  свет  считает  моим  отцом,  -
”еофил, завтра Я схвачу здоровенный насморк;  когда  он  пройдет,  у  менЯ
начнетсЯ перемежающаЯсЯ лихорадка, а после этого остаток простуды перейдет
в виде подагры в правую  ногу".  €  действительно,  так  оно  и  было.  Ћн
предугадал сквозь насморк перемежающуюсЯ  лихорадку,  а  сквозь  лихорадку
приступ подагры.
   ‚ы, наверное, слышали про племЯ южноамериканских  индейцев,  живущих  в
области Ђпапуринказиквиничхиквизаква?
   - Ђ...па...пу...рин... - повторил по слогам  старый  барон.  -  Ќу  да,
разумеетсЯ, мы слышали про  это  племЯ,  -  добавил  он  после  некоторого
раздумьЯ. - Љто же о нем не слышал?
   - Ђпапуринказиквиничхиквизаква, - мечтательно прошептала барышнЯ.
   - ќто племЯ, - сказал г-н фон Њюнхгаузен, обитает на шестьдесЯт  три  и
три четверти мили южнее экватора  на  горном  плато,  находЯщемсЯ  на  две
тысЯчи пЯтьсот футов выше уровнЯ морЯ. ‡ащищенные со всех сторон  снежными
пиками Љордильер, эти люди живут первобытной природной жизнью. Ќикогда еще
алчность  и  жестокость  конквистадоров  не  проникала  к  ним  за  ограду
скалистой      цепи.      ЃлагодарЯ      высокому      расположению      в
Ђпапуринказиквиничхиквизакве совсем нет деревьев, но  зато  тЯнутсЯ  вдоль
залитых солнцем отвесных пиков бесконечные долины, покрытые  особым  видом
изумрудной травы, в  широких,  веероподобных  листьЯх  которой  не  устает
мелодически шелестеть беспрестанно веющий там западный ветер. Ѓесчисленные
стада персиковых коров и быков  (так  мило  шутит  там  красками  природа)
пасутсЯ на зеленых пастбищах. ћркие  телЯта  окрашены  в  золотисто-желтый
цвет; только постепенно принимают они более холодную  персиковую  окраску.
ќтот   рогатый   скот   составлЯет   единственное    богатство    невинных
апапуринказиквиничхиквизакванцев.  Ћни   питаютсЯ   исключительно   кислым
молоком, или так называемой простоквашей; их прекрасные  татуированные  от
щек до щиколоток девушки выдаивают  эту  простоквашу  из  упругого  вымени
коров своими тонкими пальчиками, окрашенными в желтый и красный цвет.
   - ‘илы небесные,  какаЯ  прелесть!  -  воскликнула  барышнЯ  в  упоении
чувств.
   - ‚ероЯтно, - заметил старый барон, потираЯ лоб,  -  они  сначала  доЯт
сладкое молоко, а потом делают из него простоквашу.
   - Ќет, - ответил г-н фон Њюнхгаузен, - на этом счастливом горном  плато
они получают простоквашу прЯмо от коровы, и только когда  эта  простокваша
застоитсЯ и начнет портитьсЯ, кислота ее переходит в сладость.
   - ѓм... гм... однако... - пробормотал старый барон и покачал головой.
   - Ќе удивлЯйтесь, а лучше выслушайте менЯ спокойно. ђазве все  незрелое
не кисло? Љаков, например, на вкус  дикий  несозревший  каштан?  Њожно  ли
надкусить юношески  зеленое  Яблоко  или  младенчески  упругую  сливу,  не
скорчив гримасы? Ђ что такое сок винограда,  которого  сладострастный  луч
солнца  еще  не  лишил  невинности?  -  чистейший  уксус!  Џиндар  сказал:
"Џервоначало - это вода!", а Я скажу: "Џервоначало - это кислЯтина!"
   - Ђх, первоначало! - вздохнула ќмеренциЯ.
   - Љисло  поэтому  молоко  натуральных  коров!  Љак  известно,  домашние
животные терЯют многие природные свойства от общениЯ с  человеком.  ‘обака
или кошка, которые в чаще лесов имеют  вид  лохматых,  энергичных  зверей,
превращаютсЯ в наших комнатах в маленьких, гладеньких подлипал. ’очно  так
же и рогатый скот: пройдЯ  сквозь  все  противоречиЯ  нашей  расслаблЯющей
культуры, он  дает  соки,  которые,  правда,  считаютсЯ  у  нас  продуктом
здоровых   сил,   но   которые   своей   дрЯблой   сладковатостью   выдают
дегенерирующую природу ручной, или искусственной коровы. ’олько когда  это
так  называемое  сладкое,  или,  в  сущности,  истощенное  молоко  постоит
некоторое  времЯ,  оно  вспоминает  о  своем  легкомысленно   растраченном
естестве и со стыдом и  раскаЯнием  сгущаетсЯ  в  прозрачную  сыворотку  и
питательную  простоквашу;  эту  последнюю  в  Ќижней   ‘аксонии   называют
"вадцике" и все чистые духом с  наслаждением  поглощают  ее  в  сладостной
тишине  скотного  двора.  Ќо  раскаЯние  не  равно  невинности,   и   наша
простокваша - не та теплаЯ простокваша,  которую  выдаивают  из  коров  на
высотах Ђпапуринказиквиничхиквизаквы. Ћ, если б  каждый  истый  немец  пил
опЯть кислое молоко!..
   - € при этом покуривал бы свою  трубку!..  -  с  жаром  вставил  старый
барон.
   - ...€ гулЯл бы взад и вперед между овощными грЯдами! - воскликнул  г-н
фон Њюнхгаузен.
   - € слушал бы только,  как  из  соседнего  кегельбана  раздаетсЯ:  "‚се
девЯть!" или "Џромазал!" - вздохнул старый барон.
   - ќто была бы настоЯщаЯ реставрациЯ ѓермании! - с энтузиазмом  заключил
гость.
   - ‚о имЯ всех свЯтых! - воскликнул худощавый человек, вошедший во времЯ
этих разговоров, - ведь мы все еще не узнали того  слова  правды,  которым
ваш дед лишил жизни триста человек!
   ѓ-н фон Њюнхгаузен посмотрел на карманные часы и сказал со свойственным
ему тоном превосходства:
   -  ‘егоднЯ,  пожалуй,  будет  уже  поздно.  ‡начит,  завтра,  с  вашего
разрешениЯ...
   Ћн встал, взЯл свечу и вышел из комнаты, пожелав всем доброй ночи.
   - ‡ачем вы его прервали, учитель! - с досадой обратилсЯ старый барон  к
худощавому. - ’акого человека, с  таким  всеобъемлющим  кругозором  нельзЯ
прерывать посреди речи: ведь он мог  сказать  что-нибудь  занимательное  и
поучительное; без  вас  мы,  может  быть,  в  конце  концов  дошли  бы  до
правдивого слова его дедушки.
   -  Ќе  браните  менЯ,  благодетель,  из-за  этого  барона  Њюнхгаузена,
которого невзначай закинуло в ваш  замок,  -  ответил  худощавый.  -  ќтот
неутомимый говорун и рассказчик может вывести  из  терпениЯ  всЯкого,  кто
привык к краткости и  лаконичности:  ведь  он  постоЯнно  перескакивает  с
пЯтого на десЯтое. Љраткость же, выразительнаЯ краткость спартанцев -  это
колчан с большим запасом стрел, в котором, во-первых...
   - „овольно, довольно, учитель, - прервал его  старик,  бросив  на  него
двусмысленный взглЯд. - Џочему вы пришли сегоднЯ так поздно?  Њы  уже  все
съели.
   “читель Ђгезилай посмотрел в угол комнаты, где стоЯл  небольшой,  бедно
накрытый стол. Ќа тарелках лежали косточки съеденной курицы.
   - џ впопыхах никак не  мог  нарезать  достаточно  тростника  длЯ  своей
постели, - ответил он. - Џоэтому Я ЯвилсЯ  сюда  уже  после  ужина  и  мне
придетсЯ удовольствоватьсЯ дома своим черным супом.
   Ћн зажег ручной фонарь, поплотнее натЯнул на плечи грубую,  разодранную
пелерину, которую носил взамен кафтана, и удалилсЯ, отдав вежливый  поклон
барону и барышне.
   ‘тарик оглЯнулсЯ по сторонам и пробурчал:
   - „ругого подсвечника нет?
   ‡атем он вынул из стенного шкапа огарок, всунул его в горлышко  бутылки
и с этим приспособлением в руках тотчас же вышел из комнаты, погруженный в
глубокие мысли по поводу рассказов гостЯ и не  обращаЯ  на  дочь  никакого
вниманиЯ.
   Ќо она совсем не заметила  его  манипулЯций,  так  как  после  описаниЯ
блаженного горного  плато  ею  овладела  романтическаЯ  мечтательность,  в
которую она нередко погружалась. Ћчнувшись от экстатических блужданий, она
воскликнула:
   - ‚еликаЯ, грандиознаЯ картина природы! €зумрудные пастбища на  откосах
пиков вперемежку с персиковыми коровами и  золотисто-желтыми  телЯтами  на
фоне белоснежных пиков Љордильер! Ћ, почему Я не в Ђпапур... в Ђпапур... в
горной долине с таким непроизносимым названием?
   Џорыв ветра распахнул окно, одна  из  трухлЯвых  ставен  которого,  еле
державшаЯсЯ на петлЯх, полетела на пол  и  разбилась  со  звоном.  ЃарышнЯ
нисколько не удивилась этому происшествию, а снЯв  одну  из  досок  стола,
заслонила ею образовавшеесЯ  отверстие  и,  подобно  остальным  обитателЯм
замка, отправилась на покой, чтобы увидать во сне горную  долину,  длинным
именем которой Я уже так часто докучал своим читателЯм.


        „‚…ЌЂ„–Ђ’Ђџ ѓ‹Ђ‚Ђ
   <b>Ѓарон Њюнхгаузен хотЯ и не доводит до конца начатый рассказ,</b>
   <b>но зато повествует о многих других из рЯда вон выходЯщих вещах</b>

   Ќа  следующий  вечер  барон  Њюнхгаузен   начал   так,   безо   всЯкого
предисловиЯ:
   - ћжноамериканские  индейцы,  которые  вчера  занимали  наше  внимание,
доживают при таком кисломолочном  питании,  большей  частью,  до  глубокой
старости. “ них не редкость, что люди (мужчины и  женщины)  отмахивают  по
сотне лет. ’ак как чувства их и соки находЯтсЯ в непосредственном  общении
с  естеством,  то  безошибочное   предчувствие   подсказывает   им   срок,
предопределенный  длЯ  них  природой.  Џоэтому  такой  старик  заранее   и
совершенно точно указывает час, минуту и мгновение своей смерти,  а  затем
плетет  себе   соломенную   бутыль,   в   которой   он   собираетсЯ   быть
похороненным...
   - ‘оломенную бутыль? - переспросил учитель Ђгезилай.
   - ‘оломенную бутыль, - хладнокровно подтвердил г-н  фон  Њюнхгаузен.  -
…сли бы вы слушали менЯ с самого начала, то сэкономили  бы  себе  не  один
вопрос. „еревьев у них нет, это Я сказал еще вчера. ‘ледовательно, они  не
могут сколотить  себе  гроб  и  должны  пользоватьсЯ  сухими  травами  или
соломой, чтобы изготовлЯть футлЯры  длЯ  своих  покойников.  ’акой  футлЯр
напоминает  по  форме  удлиненные  четырехугольные  плетенки  с  коротким,
несколько суженным горлышком, в которые  упаковывают  бутылки  триестского
мараскина. ’уда и залезает умирающий старец,  попрощавшись  предварительно
со своими родичами, и испускает дух пунктуально  в  предсказанный  момент.
Љак только он отходит, над верхним отверстием натЯгивают пузырь,  а  затем
всЯ семьЯ рассаживаетсЯ вокруг похоронного футлЯра и вкушает кислое молоко
в памЯть о почившем. Џосле этого соломенную бутыль относЯт на горное плато
Џипирилипи, общественное  кладбище  этого  народа.  ’ам  ее  ставЯт  среди
прочих. џ видел это кладбище собственными глазами. ‚осхитительное зрелище!
’очно на полках хорошо снабженного погреба стоЯт рЯдышком  на  этом  плато
многие  тысЯчи  бутылок,  прошлое  целого  народа,  абстрагированное,  так
сказать, в соломе.
   - ‚ы были и на изумрудном плато?  -  с  некоторым  изумлением  спросила
барышнЯ.
   - ѓосподи €исусе, где Я только  не  был!  -  ответил,  улыбаЯсь,  барон
Њюнхгаузен. - Ќесколько лет тому назад Я устал от …вропы. Џочему? џ и  сам
не знаю, ибо никто менЯ не обижал. ’ем не менее, Я устал  от  …вропы,  как
устают,  например,  часам  к   одиннадцати   вечера,   поэтому   Я   решил
попутешествовать, и попутешествовать как можно дольше. Ќо так как  в  наше
времЯ всЯкий человек, желающий, чтобы с ним считались, и в  особенности  в
дороге, должен быть интересным и  страдать  сплином,  то  Я  отправилсЯ  в
столицу  Џруссии  и  научилсЯ  там  интересничать.  ќто  стоило  мне   два
фридрихсдора. ‡атем Я поехал в ‹ондон и взЯл  учителЯ  сплина;  этот  плут
брал дорого, и вы можете мне верить или нет, но  Я  отсыпал  ему  двадцать
гиней и к тому же должен был поклЯстьсЯ никому не выдавать секрета.
   Џосле того как Я овладел искусством интересничаньЯ  и  сплина,  счастье
мне везде улыбалось. ’о Я разыгрывал из себЯ англичанина, то новогрека, то
лежал, как дама, на софе и страдал мигренью; при этом  Я  говорил  на  том
франко-немецком жаргоне, который был в моде в  начале  XVIII  столетиЯ,  в
эпоху великой порчи  нашего  Языка.  €нтересничанье  заключалось  в  смене
костюмов и в сизокрапчатом немецком Языке. —то касаетсЯ сплина, то Я возил
с собой повсюду камфору, чтобы постоЯнно его освежать.  „ело  в  том,  что
камфора придает бледность, и  скоро  Я  выглЯдел  так,  точно  лет  десЯть
пролежал в гробу. Љогда Я однажды увидел себЯ в ручном зеркале, которых  у
менЯ в то  времЯ,  когда  Я  отдавал  дань  тщеславию,  бывало  всегда  по
нескольку штук, мне пришла в голову блестЯщаЯ мысль. "ђазве Я не похож  на
труп?" - сказал Я самому себе. "Ѓуду выдавать себЯ за покойника".  ‘казано
- сделано! Џокойника немцы еще не видали. „а к тому же покойника, умеющего
так интимно болтать и рассказывать тысЯчи разных историй,  которые  всЯкий
живой человек может подобрать в любом сплетничающем светском салоне.  ‘тар
и млад, мужчины и женщины, ученые и  идиоты  теснились  вокруг  покойника;
вновь  ожила  стараЯ  сказка,  в  которой  народ,   ликуЯ,   следовал   за
разукрашенным мертвецом. —ернаЯ магиЯ извлекла  этот  вымысел  из  могилы,
чтоб обольщать толпу. ћноши с  вожделением  протискиваютсЯ  вперед,  чтобы
плЯсать  с  пестро  размалеванной  богиней  ‚енус;  все  дальше  и  дальше
завлекает сластолюбцев зачумленнаЯ красавица, котораЯ благоухает  длЯ  них
запахом цибета и амбры; наконец, на кладбище спадают  одежды  со  стучащих
друг о дружку костей, и страшный скелет  рычит  им  в  лицо:  Sic  transit
gloria mundi! (*3) Ќо со мною  дело  не  зашло  так  далеко;  напротив,  Я
продолжал пребывать в качестве надушенного покойника  посреди  этой  самой
gloria mundi.  ‘делавшись  такой  знаменитостью,  Я  стал  объезжать  мир,
посетил мимоходом и Ђфрику. ‚ Ђлжире Я превратилсЯ в араба по всем статьЯм
и после этого был гостеприимно  принЯт  в  семье  вице-королЯ  …гипта.  Ћн
перешел со мною на ты, и Я  должен  был  рассказывать  ему  тысЯчи  всЯких
историй, которые он все, без исключениЯ, принимал на веру. ‡атем в  Ќубии,
недалеко  от  большого  водопада,  Я  пережил  прелестное  приключение   с
бегемотом.
   ‘ижу Я на берегу реки в камышах In naturalibus, т.е. как мать родила  -
иначе Я в Ђфрике и не ходил - и мирно поедаю свой завтрак. ‚друг  вылетает
на менЯ какаЯ-то бестиЯ-гиппопотам, и не успел Я крикнуть: "Ћстановитесь!"
- как уже сидел у него в пасти. џ, однако же, сконцентрировал, несмотрЯ на
быстроту, все свое присутствие духа и крикнул зверю в  пасть  в  ту  самую
минуту, когда он  собиралсЯ  менЯ  проглотить:  "Њесье!  Њесье!  ‘  вашего
позволениЯ Я литератор и к тому же дворЯнин!" —то же произошло? Њожете мне
верить или нет, но эта добраЯ душа гиппопотам выплюнул  менЯ  на  месте  и
стал утирать слезы...
   - —ем? —ем? - крикнул барон.
   - Џальмовым листом, который этот честный скот держал в  передней  лапе,
после чего он покраснел и в смущении бросилсЯ бежать.  ‚от  чего  достигли
вице-короли …гипта! „аже гиппопотамусы питают там решпект  к  литературным
светилам...
   - Њне кажетсЯ, что гиппопотам питаетсЯ растительной пищей, а не  мЯсом,
- скромно вставила барышнЯ.
   - Џо-видимому, он был близорук и принЯл менЯ за растение, - ответил г-н
фон Њюнхгаузен. - џ знаю, что знаю: Я сидел в пасти. €стина есть истина, и
правда не выдаст. „а, на  чем  Я  остановилсЯ?  Ќа  Ђфрике.  Ќо  стоит  ли
задерживать ваше внимание на таких пустЯках? џ скоро устал от Ђфрики,  как
устал и от …вропы, и решил  поехать  в  Ђмерику,  но  прежде  завернуть  в
ѓерманию и Ђнглию, куда менЯ призывали разные причины.
   ‚о-первых, Я начал слегка забывать интересничанье и сплин и хотел снова
пройти курс в Ѓерлине и ‹ондоне. ‚ Ђфрике люди не интересничают. Љоран  не
покровительствует этому направлению, и одна  африканскаЯ  рожа  похожа  на
другую. —то же до сплина, то вице-король …гипта выколачивает его батогами;
нет  лучшего  средства  против  ипохондрии.  Ћднажды  мы  с   ним   слегка
повздорили, как это иногда случаетсЯ  между  друзьЯми;  тут  Я  подумал  о
последствиЯх, которые это может иметь длЯ моих пЯток, и самое воспоминание
о сплине прошло у менЯ от одной только мысли об этом. Љ счастью,  дело  не
дошло до последствий, мы  помирились  и  в  тот  же  день  ели  за  обедом
поросЯчьи уши с квашеной капустой, ибо вице-король - просвещенный турок  и
собираетсЯ в ближайшее времЯ доказать в специальном сочинении, что  Џророк
есть выдумка правоверных (*4). Ќа чем Я остановилсЯ? Ђх, да -  на  сплине.
Ќу-с, интересничать Я тоже разучилсЯ за отсутствием подходЯщей  аудитории.
’аким образом, уже из-за одного этого Я должен был съездить в  ѓерманию  и
Ђнглию.
   Ќа этот раз длЯ уроков интересничаньЯ Я принужден был взЯть  в  Ѓерлине
гувернантку,  mere  I'Oie   (*5).   •отЯ   эта   Њать-ѓусынЯ   и   бросала
ретроспективные взглЯды на людей и событиЯ, с ней,  однако,  не  стрЯслось
того, что с женою ‹ота  в  подобном  же  случае,  ибо  она  не  только  не
превратилась в солЯной столб, а сделалась  еще  болтливее  и  неугомоннее.
Њногих подмывало слегка пощипать эту кумушку; они утверждали, что  все  ее
остроумничанье и интересничанье - чистейшее очковтирательство, но Я должен
заступитьсЯ за mere I'Oie. ‚ысокими целЯми она вообще не  задавалась;  она
думала  только  о  своих  прабабках,  которые  некогда  гоготаньем  спасли
Љапитолий. Џоэтому она, пока что, упражнЯла горло, чтобы быть в голосе, на
случай,  если  Љапитолий  накладного  германского   либерализма   окажетсЯ
когда-нибудь в опасности.
   - Џочему же вы не пошли к вашему прежнему  учителю?  -  спросил  старый
барон.
   - Ћн сидел в то времЯ в Џариже и читал старофранцузские манускрипты.  џ
проехал из Ђлжира через ’улон  в  упомЯнутую  столицу  и  встретил  его  в
библиотеке. ’ут Я увидел истинное чудо ретивого писаниЯ книг, или  писаниЯ
ретивых книг. ‚ы можете мне  верить  или  нет,  но  фактически  он  шуйцей
перелистывал  лежавший  перед  ним  пергаментный   фолиант,   а   десницей
изготовлЯл книгу о нем или из него. ‚ то же времЯ он  диктовал  остроумную
записку к какой-нибудь артистке и  вел  обстоЯтельную  беседу  с  окружным
комиссаром  о  быте   парижских   гризеток.   ‘ловом,   он   отставал   от
многосторонности –езарЯ на каких-нибудь три очка.
   ‚торой же причиной, побудившей менЯ завернуть в ѓерманию, было  желание
нанЯть хорошего лакеЯ. ‘ прежним мне пришлось расстатьсЯ:  он  тоже  хотел
быть интересным и все времЯ ловил ворон. ‚ качестве светского  интересника
Я считал себЯ вправе возражать против этого, но так  как  свобода  ремесел
царит повсюду,  то  делать  было  нечего:  всЯкий  прощелыга  имеет  право
интересничать.
   ‹акеЯ Я хотел нанЯть только в  ѓермании,  ибо  всЯкаЯ  страна  славитсЯ
каким-нибудь продуктом, который там лучше, чем в других местах. ’аковы:  в
€спании - вина, в €талии - пенье, в Ђнглии - конституциЯ, в ђоссии - юфть,
во ”ранции - революциЯ. ‚ ѓермании же особенно удаетсЯ прислуга.


        ’ђ€ЌЂ„–Ђ’Ђџ ѓ‹Ђ‚Ђ
   <b>Ѓарон Њюнхгаузен рассказывает историческую новеллу</b>
   <b>о шести свЯзанных кургессенских косах, но взрыв отчаЯньЯ</b>
   <b>со стороны учителЯ ЂгезилаЯ прерывает это повествование,</b>
   <b>и барон обещает довести его до конца в другой раз (*6)</b>

   ’ам, где на запад - поросшие кустарником возвышенности ѓабихтвальда, на
полночь  -  цепи  ђейнгартвальда,  на  полдень   -   скалистый   ‡еревальд
расступаютсЯ в широкую равнину, где всевозможными изгибами с юга на  север
струит свои потоки ”ульда, а на восход раскрываетсЯ смеющаЯсЯ долина,  над
которой совсем вдалеке возносит свою синюю  главу  величественный  Њейсен,
там лежит Љассель...
   - Ћ, свЯтые и праведные боги, куда это нас опЯть заведет!  -  простонал
учитель Ђгезилай, приведенный рассказом г-на фон Њюнхгаузена в  состоЯние,
которое не так легко описать.
   -  ...‹ежит  Љассель,  столица  курфюршества  ѓессенского.  —истенькие,
широкие улицы пересекают ‚ерхний, или Ќовый, город,  где  почти  все  дома
имеют  отличный  вид,  в  то  времЯ  как  в  Ќижнем,  или  ‘таром,  городе
преобладают  грЯзь  и  покосившиесЯ  постройки.  Њногие  красивые  площади
украшают более красивую часть города, но  самаЯ  красиваЯ  из  них  -  это
”ридрихсплац,  где  возвышаетсЯ  великолепный  дворец  с  длинными  рЯдами
красивых окон.
   ќто было в то времЯ,  когда,  после  счастливой  ђеставрации,  курфюрст
‚ильгельм (*7) снова вернулсЯ в хоромы своих предков и ввел  среди  прочих
испытанных порЯдков то удлинение прически, которое принЯто называть косой.
ќто времЯ уже давно прошло, и вести о нем звучат, как  сказ  о  потонувшем
острове Ђтлантиде, но историческому повествованию не пристало упускать  из
виду какого бы то ни было ЯвлениЯ прошлого, даже такого, как добраЯ стараЯ
кургессенскаЯ коса.
   ќто было поздно вечером, и жители ЉасселЯ  уже  спали  или  ложились  в
постели. Ќо во дворце, в кабинете курфюрста еще горел свет. ЂссамблеЯ  уже
кончилась, и старый  достойный  властитель  удержал  при  себе  нескольких
приближенных. Џо обыкновению поговорили о междуцарствии и об  удивительном
перевороте. Љурфюрст в  форме  своей  гвардии  -  камзол  с  отворотами  и
ботфорты  -  стоЯл,  крепко  опираЯсь  на  камышовую  трость   с   золотым
набалдашником. Ћн сказал:
   - ’ак и будет: Я игнорирую все распорЯжениЯ,  сделанные  за  это  времЯ
моим управителем †еромом... Џострадавшие пусть ищут  с  моего  управителЯ,
которому мы не  давали  власти  самовольно  вводить  новшества  и  который
подобными  деЯниЯми  экспедировал  свой  мандат.  Њы   знаем,   что   этим
постановлением мы подвергаем себЯ критике некоторых беспокойных голов,  но
это не может смутить Ќашу совесть и Њы в этом отношении всецело полагаемсЯ
на божественное провидение, которое после короткого испытаниЯ вернуло  Ќас
в Ќаши родовые владениЯ  и  ретаблировало  на  Ќашей  территории  немецкую
верность  и  честность.   €зготовили   ли   вы   эдикт,   который   лишает
приобретателей доменов  каких  бы  то  ни  было  эсперансов  на  удержание
иллегально захваченного ими имущества?
   - ќто было моей  первой  заботой,  -  ответил  тайный  советник  ‚еллей
Џатеркул (*8), к которому относилсЯ этот вопрос.  -  „ействительно,  давно
пора ретаблировать у нас немецкую верность и честность.
   - ЊенЯ еще не узнали, как следует, - продолжал, повышаЯ голос,  старый,
но бодрый курфюрст. - џ уже заставил однажды подметальщиков чистить  улицы
в новомодных французских костюмах в поучение неженкам и петиметрам, и  нет
ничего невозможного в том, что такой или подобный  пассаж  повторитсЯ  еще
раз, если Ќас будут слишком раздражать. Ќаш Љассель превратилсЯ  при  моем
управителе в распущенный вертеп, из которого исчезли всЯкаЯ  дисциплина  и
благонравие.
   Љ курфюрсту подошла молодаЯ дама и сказала ему ласковым голосом:
   - Ќе горЯчись, папочка, ведь ты же восстановил  здесь  и  дисциплину  и
благонравие.
   Џосле этого она  и  тайный  советник  ‚еллей  Џатеркул  были  милостиво
отпущены. ‘ курфюрстом осталсЯ один только барон  фон  ђотшильд  (*9).  Ћн
прибыл в Љассель, чтоб  подвести  счета  со  своим  августейшим  клиентом,
который заЯвил, что не может оставить барону депонированные у  него  суммы
из семи процентов, а вынужден настаивать на восьми.
   ќтим признанием и сообщением барон фон ђотшильд был потрЯсен до глубины
души. Ћн клЯлсЯ именем Ђвраама, €саака и  €акова,  что  это  разорЯет  его
вконец, но так как его высокий кредитор продолжал настаивать и  пригрозил,
в случае отказа, взЯть вклад обратно, то барон, скрепЯ сердце,  согласилсЯ
и в  утешение  прикинул  про  себЯ,  что  его  банк  взимает  по  двадцати
процентов, так что ему все же остаетсЯ чистых двенадцать.
   ‚о времЯ этих  переговоров  курфюрст  продолжал  невозмутимо  сохранЯть
прежнюю позу. ’еперь же он распахнул окно, заглЯнул в Ясную, звездную ночь
и сказал:
   - Љогда Я консидерирую, что Я опЯть в этом дворце, и  сколь  интересную
прибыль принесли мне тогда английские деньги за  мой  американский  корпус
(*10), Я говорю: "ђотшильд! †ив еще старый бог и не допустит до погибели".
   Ѓарон ответил несколько раздраженно:
   - Џочему бы не жить старому богу, если еще  живет  ваше  высочество?  €
какаЯ может быть погибель при восьми процентах годовых?
   Џока внутри дворца происходили все эти событиЯ, шесть братьев  Џипмейер
рассказывали товарищам в кордегардии истории с привидениЯми.
   есть братьев Џипмейер были шестью  сыновьЯми  кастелЯна  Џипмейера  из
замка ‹евенбург. ќтот человек, как обычно  бывает  с  такими  управителЯми
сеньориальных замков, держалсЯ самых лоЯльных взглЯдов и воспитал в том же
духе своих сыновей. Ћб этой семье можно было с уверенностью сказать, что в
семи индивидуумах билось единое гессенское сердце. Џапаша Џипмейер был тем
самым  человеком,  который  при  въезде  курфюрста  вскочил  на  тумбу  и,
помахиваЯ  своей  уцелевшей  от  всех  искушений  междуцарствиЯ  косичкой,
кричал: "‚аша светлость! ‚аша светлость! Ђ моЯ висит! Ђ моЯ висит!" - что,
говорЯт,  было  первой  монаршей  радостью  престарелого   властителЯ   по
возвращении в страну. Љак только эти  шесть  сыновей  Џипмейеров,  которых
мамаша Џипмейер на протЯжении  двух  лет  подарила  своему  супругу  двумЯ
тройнЯми,  достигли  призывного  возраста,  папаша  Џипмейер  отдал   всех
шестерых в один и тот же день в герцогскую косично-гамашную  гвардию.  ‚се
шестеро были одного роста, а именно в шесть  футов  и  три  дюйма,  носили
совершенно одинаковые гамаши и косы и вообще настолько были похожи друг на
друга, что командир приказал полоснуть каждому из них нос другой  краской,
чтоб отличать их во времЯ службы. Љарл  Џипмейер  получил  желтую  полосу,
ѓенрих  Џипмейер  синюю,  ”ердинанд  Џипмейер  красную,   ѓвидо   Џипмейер
оранжевую, •ристиан Џипмейер зеленую, ђомео  Џипмейер  серебристо-серую  и
Џетер Џипмейер черную. Ќо вне службы, когда они чувствовали  себЯ  людьми,
братьЯ Џипмейер стирали эти полосы.
   ќти шесть братьев из ‹евенбурга рассказали другим гессенским караульным
следующую историю:
   - ‚ы можете верить или нет, но в те годы, когда  наш  курфюрст  жил  на
чужбине, он ежегодно в день своего рождениЯ поЯвлЯлсЯ наверху в  замке.  ‚
этот день уже с утра в верхних апартаментах бывало  неспокойно:  шелестели
шелковые портьеры, потрескивала кровать с балдахином,  брЯцали  доспехи  в
оружейной палате, неутомимо махал крыльЯми на башне  флюгерный  петух.  Њы
заметили это и еще многое другое, когда были мальчиками,  но  не  обращали
никакого вниманиЯ; когда же нам минуло пЯтнадцать лет и мы конфирмовались,
отец отвел нас в сторону и открыл нам тайну замка. Ћна заключалась в  том,
что курфюрст, хотЯ и пребывал далеко в  чешской  земле,  все  же  ежегодно
справлЯл день своего рождениЯ в родовом замке.  Ђ  именно  в  шесть  часов
вечера, в то самое времЯ, когда встарь за столом сословных  представителей
провозглашали здравицу и палили из пушек перед лугом, он Якобы поЯвлЯлсЯ в
желтой диванной, где висит портрет старого ”рица (*11) в  младенчестве,  и
проводил там с полчаса длЯ своего плезира.
   Ќа следующий год отец разрешил нам посмотреть. Њы спрЯтались за зеленой
портьерой в желтой диванной...  —то  же  произошло?  Љак  только  часы  на
замковой башне пробили шесть, слышим мы, как по длинной галерее, ведущей в
эту комнату, хлопают двери одна за другой. Ќаконец распахиваетсЯ  дверь  в
желтую диванную и входит курфюрст собственной персоной: ботфорты,  лосины,
мундир, треуголка, букли, словом - тютелька в тютельку.  ‘адитсЯ  к  окну,
что выходит в сад, набивает трубку,  курит  так,  что  дым  столбом  идет,
изредка поглЯдывает в сад, покуривши, вытрЯхивает пепел - который мы потом
нашли на паркете - затем встает, тихо выходит из  желтой  диванной,  и  мы
слышим, как одна за другой захлопываютсЯ двери вдоль длинной галереи.  ‚сЯ
желтаЯ диваннаЯ была полна дыма - "‚аринас,  1-й  сорт":  все  мы  семеро,
шесть братьев и отец, сразу узнали эту марку.
   Љогда  братьЯ  Џипмейер  рассказали  своим  товарищам  эту  историю,  в
кордегардии возник жаркий спор, потому что...
   Ќо г-н фон Њюнхгаузен не смог продолжать свой рассказ, так как и в  той
комнате, где собралось наше общество, поднЯлсЯ страшный шум.  Ђ  именно  в
эту минуту окончательно прорвалось отчаЯнье,  в  которое  привели  учителЯ
ЂгезилаЯ рассказы барона.  Ћн  скинул  с  себЯ  свою  грубую,  разорванную
пелерину и забегал в короткой шерстЯной куртке взад и вперед  по  комнате,
жестикулируЯ, как сумасшедший.
   - Ќет, что слишком, то слишком, и всЯкому человеческому  терпению  есть
границы! - воскликнул он, рыдаЯ. - ѓлубокочтимый благодетель, прошу тысЯчу
раз прощениЯ за мое невежество, но Я не могу больше сдерживатьсЯ, Я должен
высказатьсЯ, иначе Я погиб с  внуками  и  правнуками!  ‚раки  Њюнхгаузена,
гомеопатиЯ, кургессенские косы, простокваша, Ђпапуринказиквиничхиквизаква,
Њать-ѓусынЯ, гиппопотамы, покойники, вице-короли …гипта,  старофранцузские
манускрипты, гризетки, юфть, ђотшильд, ‚аринас 1-й сорт... кто не сойдет с
ума от всего этого, у того должны быть менее упорЯдоченные мозги, чем  те,
которыми,  к  сожалению,  Я  обладаю.  ѓ-н  фон   Њюнхгаузен   принимаютсЯ
рассказывать, затем в этих рассказах начинают рассказывать другие лица,  и
если сейчас не остановитьсЯ, то мы попадем в такую гущу рассказов, что наш
бедный мозг безусловно потерпит крушение.  †енщины,  торгующие  коробками,
иногда вкладывают их одну в другую  по  двадцать  четыре  штуки;  с  этими
рассказами может быть то же самое: кто нам поручитсЯ, что каждому из шести
братьев Џипмейер их товарищи по караулу не расскажут по  шести  историй  и
что таким образом историческаЯ перспектива не уйдет в  бесконечность.  ѓ-н
фон Њюнхгаузен хотели поведать нам то  слово  правды,  которым  ихний  дед
умертвил триста человек; вместо этого нас переносЯт на Љордильеры,  оттуда
в Ђфрику, а теперь мы опЯть в ѓессен-Љасселе и не знаем,  почему  мы  туда
попали. ѓ-н фон Њюнхгаузен, Я считаю вас  великим,  удивительно  одаренным
человеком, но Я  прошу  вас  об  одной  милости:  рассказывайте  несколько
свЯзнее и проще. ‚ы намереваетесь, как Я слышал, оказать честь г-ну барону
продолжительным пребыванием в его замке; поэтому вы и сами  заинтересованы
в том, чтобы с первых же дней не  сбить  нас  с  панталыку  и  духовно  не
угробить.
   Џосле сей речи последовала длительнаЯ пауза. •озЯин имел смущенный вид,
гость высокомерно глЯдел прЯмо перед собой, барышнЯ бросила гневный взглЯд
на учителЯ и взглЯд, полный восторженного поклонениЯ, на г-на Њюнхгаузена.
“читель стоЯл в углу, тЯжело дышал и казалсЯ глубоко потрЯсенным.
   Џервым снова заговорил барон Њюнхгаузен:
   - Њне жаль, что менЯ так резко прервали. џ могу  заверить,  что  вполне
владею своим материалом и что мои рассказы так же свЯзаны между собой, как
и то, что делаетсЯ у менЯ в мозгу. џ перенес бы вас  снова  из  гессенской
кордегардии к индейцам в изумрудные долины...
   - Ђх, изумрудные долины! - с упоением воскликнула барышнЯ.
   - ...„а, в изумрудные долины, и вы бы вскоре узнали, какую свЯзь  имеют
шесть кургессенских кос с тем словом правды, которым мой дед  лишил  жизни
триста человек.  ‚прочем,  длЯ  некоторых  некоторые  комбинации  ЯвлЯютсЯ
недосЯгаемыми.
   - „а, да! - ђезко и с горечью воскликнула барышнЯ.  -  €кра  -  не  длЯ
черни. €наче, чем в головах человеческих, отражаетсЯ в этой голове мир.
   ’ак как после этого приЯтнаЯ беседа  как-то  все  не  налаживалась,  то
старый барон, втайне сочувствовавший учителю, сказал:
   - ‘амое грустное длЯ нас, дорогой Њюнхгаузен, было  бы  лишитьсЯ  ваших
интересных сообщений.
   - Њой дух так устроен, - возразил барон, -  что  он,  подобно  часовому
механизму, тотчас же останавливаетсЯ, как только  сломан  малейший  зубец,
малейшаЯ пружинка. ‚се, что последовало за  происшествиЯми  в  кассельской
кордегардии, всЯ идейнаЯ свЯзь между этими событиЯми и словом правды моего
деда, из которого Я исходил, все это потерЯно теперь навсегда  и  на  веки
останетсЯ длЯ вас тайной; единственное, на что Я еще могу согласитьсЯ, это
досказать до конца историю о шести свЯзанных кургессенских  косах.  ‡атем,
если вы хотите менЯ слушать, Я должен буду перейти к другим материЯм.
   ‘тарый барон дружески придвинулсЯ к Њюнхгаузену и ласково зашептал  ему
на ухо:
   - € в отношении  этих  материй  вы  постараетесь  держатьсЯ  поближе  к
стержню, не правда ли, любезнейший Њюнхгаузен? џ прошу  вас  об  этом,  не
ради самого рассказа, который лучше всего будет передан так,  как  вы  это
делаете, но ради наших слабых способностей, к  коим  вы  должны  снизойти,
если хотите нас просветить.
   - ‚ дальнейшем Я буду отбарабанивать все подрЯд, как газета, -  ответил
Њюнхгаузен. - ‚о всЯком случае, могу вас  заверить,  что  Я  придерживалсЯ
самых лучших современных образцов и строил  свое  повествование  так,  как
менЯ учили авторы, которые в наше времЯ зажигают и увлекают эпоху и нацию.


        —…’›ђЌЂ„–Ђ’Ђџ ѓ‹Ђ‚Ђ
   <b>ЌачатаЯ историческаЯ новелла благополучно приходит</b>
   <b>к концу, хотЯ и самым неожиданным образом</b>

   Џосле  рассказа  шести  братьев   Џипмейеров   возник   в   кассельской
кордегардии, как Я уже говорил, большой спор. Ќесколько гессенцев пытались
усомнитьсЯ в достоверности этой истории и утверждали, что  ни  один  живой
человек не может ходить, как привидение. Љакой-то скептик из ‚итценгаузена
сказал, что ни один дух не курит трубки, а тем более  не  оставлЯет  после
себЯ табачного пепла, а потому весь рассказ есть, как он  выразилсЯ,  одно
только "выражение воображениЯ" братьев Џипмейеров.
   есть гвардейцев  из  аумбурга  возразили,  что  с  венценосцами  дело
обстоит несколько иначе,  чем  с  партикулЯрными;  им  отпущены  некоторые
преимущества: они могут быть везде и нигде. „ва цигенцейнца воскликнули:
   - …сли он там был длЯ своего плезира, то мог и курить, а  если  он  мог
курить, то могли поЯвитьсЯ и дым, и  пепел.  Ћдин  солдат  из  ѓофгейсмара
переставил эти  предложениЯ,  и  у  него  получилось:  "ђаз,  стало  быть,
Џипмейеры нашли пепел, то, стало быть, он курил, а  раз,  стало  быть,  он
курил, то, стало быть, он был в ‹евенбурге".
   Љоличество спорЯщих все прибавлЯлось, и шум рос с минуты на минуту. ’ут
караульный начальник, молодой фендрик фон –инцерлинг,  отпрыск  одного  из
лучших местных родов, крикнул своим высоким дискантом:
   - ‘укины дети! —тоб вас разорвало! Џерестаньте резонировать!
   ‘пор моментально кончилсЯ, и весь караул  воздержалсЯ  из  субординации
даже от тайных мыслей об этом предмете.
   Ќочь между тем уступила место первым лучам рассвета,  которые  ложились
красно-желтыми полосами на печь и скамьи кордегардии. Ќи с чем  несравнимо
было действие одного прЯмого луча, падавшего на  верхний  цинковый  ободок
пивной кружки и  отражавшегосЯ  на  набалдашнике  фельдфебельской  трости,
висевшей над нею на  третьем  крючке.  ‚езде  глубокие,  насыщенные  тона,
Ясные, прозрачные тени. ЉордегардиЯ не походила на реальную кордегардию  -
она казалась чем-то большим, она казалась нарисованной.
   —то касаетсЯ Џипмейеров, то они отстоЯли свой караул и могли, хоть и не
надолго, усладить себЯ сном. ‘покойно лежали они на нарах друг возле друга
и похрапывали. ‚се шесть косичек рЯдышком свисали с нар  длЯ  того,  чтобы
полковой цирюльник мог их заплести, не будЯ солдат.
   ‚ этот  момент  случилось  следующее  достойное  изумлениЯ  событие.  Ђ
именно, в кордегардию вошел полковой цирюльник €зидор ѓирзевенцель (*12).
   - џ не вижу тут никакого чуда, - невольно заметил старый барон.
   - ‚се в природе и в истории свЯзано  между  собой,  -  сказал  г-н  фон
Њюнхгаузен с достоинством. - Џрошу внимать мне, не перебиваЯ; чудо следует
по пЯтам за кургессенским цирюльником €зидором ѓирзевенцелем.
   - Ќо ведь этот €зидор не тот же самый?.. - робко спросила барышнЯ.
   - €менно тот самый €зидор  ѓирзевенцель,  который  с  тех  пор  затопил
немецкую сцену невероЯтным количеством пьес, - ответил г-н фон Њюнхгаузен.
- †изнь  этого  героического  человека,  происходившего  из  хорошего,  но
захудалого рода в Ћльгендорфе, небольшом местечке  в  ‹юнебургской  степи,
сложилась весьма странно. „раматургом он сделалсЯ  лишь  впоследствии,  от
природы же он безусловно был предназначен торговать кожами  (*13).  Џервый
звук, который издал его младенческий ротик, походил  на  слово:  кожа!  Ќи
деревЯнные, ни оловЯнные  игрушки  не  забавлЯли  подрастающего  мальчика.
‚еселое желто-коричневое ружьецо, стрелЯвшее горохом, вызывало в нем ужас,
с отвращением  отталкивал  он  от  себЯ  изЯщно  сработанную  нюрнбергскую
колЯсочку,  невинного  рождественского  барашка  с  красными   задумчивыми
лакированными глазами; зато взглЯд его загоралсЯ, когда он, бывало, увидит
плетку,  скрученную  из  пЯти  ремней,  или  ему  позволЯт  взобратьсЯ  на
обтЯнутую кожей лошадку или наденут на него игрушечный патронташ.  Џозднее
он иногда исчезал на полднЯ из родительского дома. € где же его  находили!
Ќа одном из кожевенных заводов, которые были главными кормильцами  города.
Ћднажды полный юной  отваги  он  даже  спрыгнул  в  дубильную  Яму,  чтобы
попробовать, не сможет ли он еще при жизни  привести  свою  кожу  в  столь
любезное его сердцу состоЯние; к сожалению, его  вытащили  оттуда  слишком
рано, так что дубление было проделано только наполовину. ’