ы.
     --  Но ведь Наливин  сказал, что  не хочет  работать с  детьми.  Я  сам
слышал.
     -- Он пошутил. Кто же не  любит детей? Ты пойми... Виктор Макарович  --
это пройденный этап. Будущее -- за Наливиным!
     -- Потому что он -- заслуженный?...
     --  Заслуженно  заслуженный! Как  сказал  Виктор Макарович,  которого я
уважаю  не  меньше,  чем  ты.  К  тому  же  и  молодой!  Или,  как  говорят,
перспективный. На таком имени наш "костер" взовьется гораздо выше и ярче.
     Очень довольный последней  фразой, Дирдом как бы опять проглотил стакан
сладкого морса и заулыбался.
     -- Но Наливин собирался идти туда, где учат... вокалу. Я сам слышал.
     -- На наше счастье, там не оказалось вакантного места!
     -- А Лукьянов?
     -- Откуда ты знаешь Лукьянова? -- Дирдом внимательно взглянул на меня.
     -- И он согласился?
     -- Он всегда исходит из интересов дела. А откуда ты его знаешь?
     Мне  казалось, что  ждать  нельзя, что дорога каждая минута.  Как будто
речь  шла  о  спасении  тяжелобольного.   "Надо  разыскать   маму  и   папу!
Немедленно!..." -- решил я. И выбежал из кабинета.
     Бухгалтерия  находилась на  втором  этаже управления  строительством, а
отец работал  на третьем.  Но я не только поэтому  решил сперва  побежать  к
маме.  Просто я  знал,  что  она-то  уж  не  растеряется  и найдет  выход из
положения. И потом... в  трудные минуты мама всегда умеет взять себя в руки.
"Собраться", как говорит отец.
     "Этого не может быть!  --  рассуждал я сам  с собой по дороге. --  Мама
придумала  все  это  ради  того, чтобы  Виктор  Макарович...  не  уходил, не
расставался с  нами.  Разве сможет  Наливин?... Но он согласился!  А  Виктор
Макарович обнаружил у него голос... Наливин сам говорил. Называл учителем...
Он, должно быть, не знает, что в ад попадают "предатели своих благодетелей".
Люди, не помнящие добра... Но не в этом  дело! Надо исправить... Пока Виктор
Макарович не узнал!"
     Нужен  был  пропуск.  Я  стал звонить снизу... Но  телефон бухгалтерии,
конечно, был занят.
     И вдруг я увидел  маму.  Она  шла как ни в чем не бывало, держа в руках
пачку бумаг.
     -- Что случилось? -- спросила она, заранее беря себя в руки.
     -- Вывесили приказ! Его Дирдом написал... Художественным  руководителем
будет Наливин!
     -- Что? Что?!
     -- Наливин...  Он согласился!  Дирдом ему  объяснил, что это хорошо для
афиши. А Виктора Макаровича... мы обманули.
     -- Не повторяй моей обычной ошибки. Не паникуй раньше времени!
     На самом  деле  мама никогда не  впадает в панику.  Просто  в последнее
время она все  чаще  стала приписывать  себе  то,  чего я, по  ее мнению, не
должен  был  делать. Маме  кажется, что до меня быстрее  дойдет, если я буду
знать, что она  испытала эти  ошибки на  себе самой и  сама  убедилась  в их
ужасных последствиях.
     --  Надо идти к Лукьянову, -- сказала мама. -- У него совещание. Но это
неважно. Пойдем... Ты скажешь свое мнение от имени хора!
     -- И папу захватим.
     -- Он разволнуется. А впрочем...
     Отец  переводил  взгляд с мамы  на  меня, будто  спрашивал:  "Правда ли
это?..."
     --  А Лукьянов разве  не  знал?  -- уже  вслух  спросил папа. -- Ты  не
говорила ему о Викторе Макаровиче?
     -- Говорила...  Но не акцентировала на этом. Я знаю Лукьянова.  У  него
свои принципы. Ставку надо было выбивать не ради определенного человека, тем
более  пенсионного возраста,  а ради  дела. Но ведь другой  кандидатуры и не
было!
     -- Идем к нему! -- решительно заявил отец. И пошел впереди, хотя обычно
в таких случаях нас за собой ведет мама.
     У Лукьянова шло совещание.
     -- Я загляну... -- сказал папа.
     Секретарша защитилась от него обеими руками:
     --  Ну, это  уж на  вашу ответственность! Через минуту Лукьянов вышел в
приемную.
     Как я и  предполагал, он был  напряженным, стремительным. Лицо его было
не просто приятным и открытым, как у меня на концертах, но еще и красивым. И
мужественным.
     -- Что такое? -- не здороваясь, спросил он.
     -- Надо вам рассказать... -- начала мама.
     -- Это срочно?
     -- Да! -- сказал я.
     Он взглянул на меня с удивлением, но даже не спросил, кто я такой.
     -- Давайте!
     Он распахнул дверь, которая была напротив его кабинета.
     -- В чем дело?
     -- Речь идет о художественном руководителе ансамбля, -- сказала мама.
     -- Этот вопрос решен положительно.
     -- В том-то и дело, что нет!
     -- Как нет? Единица утверждена.
     --  Но персональное назначение...  неверное,  --  продолжала  мама.  --
Утвержден не Виктор Макарович, а другой человек.
     -- Ну, в такие детали я вникать не могу...
     Тут произошло неожиданное: папа повысил голос:
     -- Нет,  вы прекрасно знаете, что любой проект, любая машина состоит из
деталей.  И  вы постоянно вникаете... Но  и  художественное произведение,  и
человеческая жизнь -- все, все состоит из деталей!
     --  Директор  Дома  сообщил мне вчера, что Виктор  Макарович  сам решил
отдохнуть. Что ему врачи запретили...
     -- Дебет с кредитом явно не сходятся! Он обманул вас, -- сказала мама.
     Отец передвинул письменный прибор на столе.
     --  Тот  же  самый  директор Дома  сказал, что  Виктор Макарович -- уже
"пройденный  этап". Это ваше  любимое  выражение.  Но человек не может  быть
пройденным этапом! --  Отец решительно вернул письменный  прибор на  прежнее
место. -- И вообще я должен сказать... Что значит "пройденный  этап"? Наша с
вами  жизнь покоится на "пройденных этапах". Как на фундаменте! Не надо быть
строителем, чтобы знать, что без фундамента здание рухнет.
     Недавно  я  слышал что-то очень  похожее. Но Виктор Макарович говорил о
книге, а отец --  о фундаменте. Потому что был  инженером.  Лукьянов папу не
узнавал.
     -- А я считал вас чересчур деликатным человеком. Это мне нравится!
     Отца многие считают чересчур деликатным.
     "Ты немного недопонимаешь", -- говорит мне папа в тех случаях,  когда я
вообще  ничего  не   понимаю.   Например,  если   он   помогает  мне  решать
математические  задачки. "Вот видишь, как у тебя все получилось!" -- говорит
он. А на самом деле все получилось не у меня, а у него. "Это не совсем так",
-- говорит папа, когда что-нибудь совсем уж не так.
     Он умеет подсказать,  вроде  бы  не подсказывая.  Так бывает и с  моими
задачками, и со звонками Лукьянова.
     -- Вот видите, как  вы  отлично  придумали! -- говорит  он Лукьянову по
телефону.
     -- Это же ты придумал, -- возражает мама, когда папа вешает трубку.
     -- Он и без меня все это знал.
     -- Знал бы, так не звонил!.
     И  возражает  папа  людям  так,  что кажется,  он просто  дополняет  их
собственные мысли.
     А тут он почти кричал. И на кого? На Лукьянова!...
     --  Разве  можно  не  ценить  людей,  которые уже  сыграли  свою  роль,
выполнили, так сказать, свою функцию? -- продолжал папа. -- Так, простите, и
мать с отцом  недолго  вычеркнуть из  памяти. Они ведь тоже  выполнили  свои
функции: родили нас, подняли  на ноги. Оглянуться  назад  -- вовсе не значит
отступить! (Лукьянов продолжал не узнавать  его.) А Виктор Макарович мог  бы
еще долгие годы исполнять свою роль. Назвать его "пройденным этапом"?!
     --  Это не я  назвал, а  директор Дома культуры.  Лукьянов оправдывался
перед отцом!
     -- Виктора Макаровича я давно знаю, -- сказал он, -- очень давно! Я пел
у него в хоре.
     -- Вы... пели? -- переспросила мама.
     -- Недолго. Певцом я не стал. Так что практически это не имело значения
     -- Это  не могло не  иметь значения. -- сказал  папа. -- Не надо делать
вид,  что мы появились на свет такими же,  какие мы с вами сейчас. Все имело
значение!  Мы  часто  слышим "Никто  не забыт и ничто не  забыто!" Разве это
должно относиться только к военным подвигам? По-моему, ко всему доброму, что
делают люди... Я это давно вам хотел сказать.
     -- Вот и сказали, -- ответил Лукьянов.
     -- Но  как  же,  если  вы  пели...  можно  было  не  позвонить  Виктору
Макаровичу? Не проверить?... -- спросил отец.
     --  Вы знаете, какие сейчас напряженные дни! -- ответил  Лукьянов. -- У
меня на календаре... там, в кабинете, записано: "Позвонить Караваеву". Хотел
узнать о  здоровье.  В  таком  вот  плане.  Потому  что  директор Дома  меня
заверил...  --  Лукьянов зашагал по  комнате.  --  Давно я  не видел Виктора
Макаровича. Должно быть,  лет двадцать. В Дом культуры хожу главным  образом
на  совещания. Времени  нет. К  сожалению... -- Лукьянов  остановился.  -- А
он-то что же, не мог о себе напомнить?
     -- Неудобно, наверно... напоминать, -- сказала мама.
     -- У меня тоже одна голова! И в ней иногда не хватает места...
     -- Сердце в этом смысле гораздо вместительней, -- уверенно сказал папа.
     -- Да, понимаю. -- Лукьянов сел за стол, на котором стояли разноцветные
телефоны. Он уже не был  таким напряженным, стремительным. И хотя в кабинете
у него шло совещание, он как будто не торопился. -- Нехорошо получилось...
     -- Дирдом во всем виноват! -- сказал я.
     -- Кто?
     -- Директор...
     --  Дирдом? -- Лукьянов громко захохотал. --  Это  мне  нравится! Очень
подходит... Я думаю, еще не поздно переиграть!
     Лукьянов нажал на  кнопку. Вошла  секретарша,  и  он сказал, чтобы  она
соединила его с Дирдомом.
     Я думал, что Лукьянов будет кричать на Дирдома, стучать по столу. Но он
не кричал.
     Не поздоровавшись, он тихо и четко произнес:
     -- Вы ввели меня в заблуждение. Виктор Макарович мог остаться!  (Дирдом
что-то ответил.) Консилиум?  (Дирдом опять что-то сказал.) Сейчас у меня нет
времени. Потом я вникну во все детали. А пока отмените приказ... То есть как
поздно?
     Дирдом что-то объяснял.
     Ничего больше не сказав ему, Лукьянов повесил трубку.
     --  В  сегодняшней  вечерней  газете будет  заметка: "Из  театра  --  в
самодеятельность. Заслуженный артист  приходит к  детям!" Или что-то в  этом
роде, -- сообщил он. И взглянул на часы. -- Уже пять... Газета печатается.
     --  Виктор  Макарович  говорил:  "Я  счастливый   человек:  никогда  не
расстаюсь  с  детством!"  Теперь,  значит, придется расстаться... -- сказала
мама
     -- Ни о коем случае! -- Лукьянов поднялся. -- Мы найдем другое место!
     -- Другого места для него быть не может, -- сказала мама.
     -- А не вернуть ли его на прежнюю должность?
     -- Дирижером?  Там ведь Маргарита Васильевна... --  осмелился возразить
я.
     -- Она вернется на свое прежнее место.
     -- Виктор Макарович не согласится.
     -- Почему?
     -- Я вам не могу... объяснить. Лукьянов почему-то поверил мне.
     -- Надо пораскинуть мозгами! -- По примеру отца он чуть  не  смахнул на
пол письменный  прибор.  И обратился к маме: --  Вы зайдите ко мне завтра по
этому вопросу. -- Потом обратился к отцу: -- А вы зайдите сегодня. По поводу
третьего цеха... Надо пораскинуть мозгами!
     Он ушел  к себе в  кабинет,  так и  не поинтересовавшись, кто я  такой.
Может быть, он догадался?
     -- И все-таки я люблю его, -- сказал папа. -- Он -- голова.
     -- А душа? -- тихо спросила мама.
     -- И душа есть. Только ей некогда себя проявлять...

        8

     Когда я вечером пришел к Виктору Макаровичу, он уже все знал.
     -- Откуда? -- спросил я.
     -- Мне позвонил Петя Лукьянов.
     Своих бывших учеников он называл так же, как называл раньше, когда  они
были детьми.
     -- Но почему же вы не сказали нам, что Лукьянов пел у вас в хоре?!
     -- Он сам об  этом  никогда не  вспоминал... Я думал, что  эта страница
биографии ему почему-либо неприятна.
     --  Неприятна?  Ничего  подобного!  Просто он не стал  певцом.  Значит,
практически это для него не имело значения!
     -- Он был очень способным  мальчиком. Не у меня... А потом. Побеждал на
математических олимпиадах. Я на него не сержусь.
     -- А на этого певца?
     -- На  Женю  Наливина?  --  Виктор  Макарович  помолчал.  --  В ошибках
учеников, вероятно, и учителя виноваты.
     -- Ну уж нет!  -- возмутился я.  -- Только он виноват. Только он! И еще
Дирдом...
     -- Хорошо,  что  Маргарита  Васильевна дирижирует хором,  -- неожиданно
сказал Виктор Макарович. -- Она все сбережет... Я уверен.
     -- Сбережет! Она сбережет,  --  закричал я. -- А  с этим художественным
руководством...  Лукьянов  сказал:  "Нехорошо   получилось".  Он  хотел  все
абсолютно переиграть. Но опоздал...
     -- Это было бы невозможно, -- сказал Виктор Макарович.
     -- Почему?
     -- Ну, во-первых, Женя Наливин мой ученик. А во-вторых, победа за чужой
счет... это почти поражение. -- Он подошел к окну. Мне показалось, для того,
чтобы скрыть от меня лицо. -- Кажется, пора подводить итоги...
     -- Ни за что! -- закричал я. -- Ни за что... Лукьянов с мамой еще такое
придумают! А  вы  пока  отдохните...  Вот  если  бы  мне  предложили  сейчас
отдохнуть, я был бы  счастливейшим  человеком!  А  помните,  вы сочинили две
песни? Они ведь имели такой успех! Еще сочините... А мама напишет текст. Она
сейчас как раз в литературном кружке!
     -- Добрый ты мой "объявляла", -- сказал он, не отрываясь от окна.