становЯсь взрослыми,  вновь  возвращаютсЯ  к  ним,  читаЯ  знакомые
строки своим детЯм и внукам. € эта втораЯ и третьЯ  встречи  нисколько  не
кажутсЯ наскучившим  повторением  пройденного  -  новые  встречи  приносЯт
истинную радость и всегда волнуют, как  прохладный  ветерок  детства,  где
было раннее тихое утро, на траве косаЯ вечернЯЯ тень от  дома,  в  котором
когда-то жил, - до сих  пор,  кажетсЯ,  ощущаешь  запах  нагретых  солнцем
подоконников.
   џ не знаю почему, но дети, болеЯ, всегда  просЯт  читать  вслух  сказки
ЉорнеЯ —уковского. џ знаю это по своим детЯм и по детЯм  многих  знакомых.
Љазалось бы, строки знаменитых  "Њухи-–окотухи"  или  "Ђйболита"  наизусть
выучены,  казалось  бы,  детское  воображение  уже   не   тронет   историЯ
незадачливой  "–окотухи"  и  славного  доктора  Ђйболита,   однако   давно
известные слова сказок не терЯют  силу  свежести,  своего  аромата,  своей
действенности. € снова, как при  первом  чтении,  блестЯт  у  детей  глаза
ожиданием, радостью, любопытством, вдруг затаилось дыхание, и  смотришь  -
поЯвилась улыбка, как будто совершилось открытие доброты, как будто теплое
солнце осветило лицо. „ети очень чутки к слову, они остро  чувствуют,  где
их обманывают, где становЯтсЯ перед ними на  корточки,  конфетно  сюсюкаЯ,
подделываЯсь под доброго дЯдю, беззастенчиво фальшивЯ.  ’ак  же  как  и  у
взрослых,  в  библиотеке  детей  есть  книги  зачитанные,  затрепанные,  а
следовательно, и самые дорогие, и  есть  книги  новенькие,  с  нестершимсЯ
золотым  тиснением  на  переплетах,  книги,   раз   только   раскрытые   и
недолистанные  до  конца.  ’акие,   как   сухой   школьный   формулЯр   об
обЯзанностЯх, при одном взглЯде на них навевают пыльную скуку, к таким  не
тЯнетсЯ рука с трепетом волнениЯ,  они  не  друзьЯ,  они  как  надоедливые
окрики старших: "ЉолЯ, не болтай ногами! ‹ида,  вынь  палец  изо  рта!"  €
названиЯ книг этих стираютсЯ, как будто и нет их.
   ‘казки ЉорнеЯ —уковского счастливым эхом отдаютсЯ в  душах  детей,  они
будЯт те добрые и чистые  человеческие  чувства,  без  которых  немыслима,
просто не нужна детскаЯ литература. € это редкий дар,  потому  что  писать
длЯ взрослых несколько проще - здесь легче настроить волну  чувств,  легче
мысленно ощутить ответную волну, здесь иногда читатель простит непростоту,
лишнее слово, лишний абзац, простит во имЯ общего направлениЯ мысли.
   Ќа детских книгах —уковского воспиталось уже не одно поколение. ‚идимо,
это объЯснЯетсЯ тем, что сюжет, строфы его сказок, образы их, даже ритм (о
ритме —уковского можно говорить особо) ЯвлЯютсЯ настолько органичными  длЯ
детского восприЯтиЯ, что  трудно  представить  себе  ребенка,  который  не
запомнил бы на всю жизнь и не полюбил храброго  комара,  или  бесстрашного
‚аню ‚асильчикова, или милого доктора Ђйболита, готового всегда прийти  на
помощь.
   € вот сейчас, когда Я думаю о сказках —уковского, Я  вспоминаю  военный
госпиталь длЯ тЯжелораненых на станции  ‘тараЯ  ђачейка,  палату,  залитую
снежным зимним солнцем, и рыженького,  с  простреленной  грудью  паренька,
который, сдерживаЯ стон,  тоскливо  глЯдЯ  на  белую  госпитальную  дверь,
спрашивал по утрам хрипло:
   - Ѓратцы, когда ж мой Ђйболит придет? ѓде он?..  Ѓратцы,  кто-нибудь...
позовите моего Ђйболита с уколом...


        ЌЋ‚›‰ Џ€‘Ђ’…‹њ

   Љогда в литературе поЯвлЯетсЯ  новый  писатель,  с  душой,  наполненной
теплом доброты и любовью к людЯм, писатель вполне  сложившийсЯ,  со  своей
манерой письма, со своей четкой формой, всегда испытываешь острое ощущение
открытиЯ.
   Њы часто и жестоко обеднЯем себЯ, нашу литературу, не  знаЯ,  не  читаЯ
многие книги, о которых скороспешно  не  пишут  наши  газеты,  но  которые
достойны горЯчего вниманиЯ и  признаниЯ  читателей.  Њы  подчас  ленивы  и
неповоротливы, нелюбопытны и  лишены  страсти  и  идем  по  дороге,  давно
разведанной критиками, не оглЯдываЯсь по  сторонам,  не  ища  жадно  новых
талантов.
   Љонстантин ‚оробьев - по возрасту человек не  очень  молодой,  начавший
свою сознательную биографию в войну, и война  наложила  на  его  жизненный
опыт свой отпечаток: его  рассказы  мужественны  и  нежны  одновременно  -
счастливое сочетание, которым обладает не каждый.
   ‚нешне это  как  бы  неторопливаЯ,  спокойнаЯ  проза  без  ошеломлЯющих
эффектов, без ослепительных сюжетных фейерверков, в глубине же  своей  это
упругаЯ, мускулистаЯ, гибкаЯ интонациЯ - более жесткаЯ, нежели  мЯгкаЯ,  и
при всем этом в рассказах разлита  внимательнаЯ  чуткость  к  миру,  здесь
зоркое зрение не гостЯ, а хозЯина этого мира, с одной стороны - доброта  к
добру, с другой - непримиримость к злу.
   ’алант, по моему убеждению, особенно виден тогда, когда писатель  пишет
о детЯх. џ никак не имею в виду те сугубо увеселительные "смешные  детские
рассказы". где калейдоскоп домашних приключений умных мальчиков и  девочек
беззастенчиво выдаетсЯ за знание детского мира, детской психологии, но где
нет  настоЯщего  и  серьезного  познаниЯ  молодой  души.   ‚   иных   этих
увеселительных рассказах автор встает в наивную позу ничего  не  ведающего
рассказчика,  делает  дурашливо-улыбающеесЯ  лицо   и   с   легковесностью
неимоверной начинает сколачивать,  громоздить  сюжет,  очень  напоминающий
детские качели: есть и смех, и визг, и захватывание духа, есть игра и есть
игра в искусство, но нет самого искусства.
   Џочти во всех рассказах Љ.‚оробьева главные герои  -  дети.  ќто  герой
трагично-мЯгкого рассказа "Ќичей сын"; это  „аша  в  "‘инели",  хорошем  и
тонком  повествовании  о  детской  дружбе,  переросшей   в   любовь;   это
"Џодснежник" в суровом рассказе о рождении ребенка в партизанском отрЯде.
   Ћсобенность Љ.‚оробьева состоит в том, что он нигде  не  опускаетсЯ  на
корточки перед детьми, нигде крепкий, "взрослый" его голос не срываетсЯ на
сюсюкающий медовый тенор, нигде чуть заметнаЯ улыбка его  не  переходит  в
наигранно-фальшивую веселость, и это сильно отличает его как  рассказчика.
Ћн пишет о детЯх так, как нужно писать  о  взрослых,  открываЯ  сложный  и
серьезный духовный мир, - дети в его рассказах действуют, живут наравне со
взрослыми.
   …сть в этом сборнике  два  превосходных  рассказа:  "Џервое  письмо"  и
"ЌастЯ" - две отлично, скупо и умно написанные вещи, которые стоЯт  более,
чем инаЯ пухлаЯ книга. ђассказы эти удивительны тем, что  здесь  с  особой
добротой и любовью выступает авторское  "Я",  и  вы  чувствуете  здесь  ту
истинную человечность, котораЯ всегда дорога нам.
   ‚ "Џервом письме" и в "Ќасте" автор рассказывает  о  своих  встречах  с
деревенскими  детьми:  с  хозЯйственным  и   нелегко   живущим   мальчиком
’рофимычем и с шестилетней дочкой шофера Ќастей, - образ девочки  с  душой
звонкой и легкой, как колокольчик, настолько чист, поэтичен,  глубок,  что
по праву этот рассказ можно отнести к лучшим,  напечатанным  за  последние
годы в нашей литературе.
   —тобы показать манеру письма Љ.‚оробьева,  долго  не  выбираЯ,  приведу
одно из мест  "Ќасти"  -  рассказ  этот  можно  цитировать  и  цитировать:
настолько он хорош.
   "ЌастЯ подолгу могла сидеть без единого слова и движениЯ,  а  когда  ей
предстоЯло чихнуть, то она непременно успевала  ткнутьсЯ  лицом  себе  под
мышку и потом взглЯдывала на менЯ виновато и умолЯюще: дескать,  нечаЯнно,
не поимей обиду! џ пыталсЯ объЯснить ей, что рыба  не  слышит  звуков,  но
ЌастЯ сказала:
   - ‘трасть как слышит. Џапашка знает про то лучше нас!..
   Ћна не осиливала  восторга,  не  справлЯЯсь  с  неистовой  и  трепетной
радостью, настигавшей ее сердце сразу же, как только Я вытаскивал на берег
рыбу. ЌастЯ подхватывала ее на руки, подкидывала вверх, ронЯла в траву,  и
Я подозревал, что ей очень хочетсЯ пустить мою добычу  в  речку.  Ћднажды,
преодолев кое-как в себе чувство рыбацкой утраты, Я предложил:
   - Ћтпустим?
   - „авай! - пламенным шепотом отозвалась ЌастЯ..."
   Ћбычно мы говорим о форме, о  художественной  конструкции  произведениЯ
лишь признанного писателЯ, стыдливо умалчиваЯ, когда речь заходит о  книге
молодого писателЯ, как бы намекаЯ этим молчанием на то, что рано, дескать,
разбирать его художественные победы - возрастом не вышел!
   Ќо вот еще мало кому известный Љонстантин ‚оробьев набрал уже ту высоту
мастерства,  котораЯ  позволЯет  сказать:  в   литературу   пришел   новый
талантливый писатель, скромный, нешумный, но писатель со своим  миром,  со
своей добротой, со своей интонацией.


        ѓ‹Ђ‚ЌЂџ ЉЌ€ѓЂ

   “ каждого писателЯ есть главнаЯ, та единственнаЯ,  ненаписаннаЯ  книга,
котораЯ терпеливо-медленно  оформлЯетсЯ,  будто  выкристаллизовываетсЯ  по
частЯм, по страницам из накопленного душевного опыта. ќто  как  бы  втораЯ
жизнь писателЯ, внутреннЯЯ, сложнаЯ, мучительнаЯ, ибо  тропинки  сознаниЯ,
по которым он незримо идет, не всегда Ясны. ‚ этой  второй  жизни  вас  не
подвезет до нужной станции поезд метро, здесь  на  каждом  шагу  возникают
опасениЯ и колебаниЯ: а это ли главное, выношенное, нужное людЯм? Ђ  может
быть, то, что ты знаешь, чувствуешь, что накопилось в  тебе  и  рветсЯ  на
бумагу, - лишь тусклый отблеск необъЯтной в своих вариантах жизни, неЯсный
отпечаток человеческой правды?
   …сли бы писателю удалось однажды написать эту ѓлавную книгу, высказав в
ней все, он, вероЯтно, больше бы  не  писал  ничего,  ибо  высказал  самое
нужное, самое сокровенное. Ќо человеческой жизни часто не хватает длЯ этой
ѓлавной книги.
   Џод ѓлавной книгой, должно быть,  надо  понимать  произведение  (роман,
повесть,  дневник,  записки,  стихи),  освещенное   Ярким   индивидуальным
чувством художника, где люди в событиЯх и событиЯ в  людЯх,  -  рассказ  о
нашей эпохе, о неповторимых, чертах ее.
   ѓлавнаЯ книга - это откровение о себе и это книга,  в  которой  Ясно  и
подкупающе должны проступать все черты характера пишущего.  ќто  необычный
взлет высокой души  и  это  исповедь  и  писателЯ  и  его  поколениЯ.  ќто
фиксирующее проникновение в настоЯщее и добрый взглЯд  вперед,  ради  чего
было и прошлое и есть настоЯщее, ради чего были войны, голод, страданиЯ  и
счастливые глаза людей после  войны.  ѓлавнаЯ  книга  -  это  книга  самой
большой помощи людЯм,  это  сердце,  положенное  на  бумагу:  смотрите,  Я
раскрыт, Я люблю людей, Я воюю и  борюсь  за  добро,  возьмите  менЯ,  это
должно вам помочь...
   ќта книга может охватывать всю нашу эпоху или одну страничку  ее,  один
абзац. „ело не в объеме, не в размере - ведь речь идет о самом главном.
   Ѓывает так, что вы  идете  домой,  торопитесь  и  испытываете  странное
ощущение  радостного  нетерпениЯ,  будто  вас  ждет  старый,   вернувшийсЯ
издалека, умный друг. ќтот друг - книга.  ‚ы  читаете  ее  не  залпом,  не
сразу. ‚ы читаете ее не спеша, по нескольку раз одну и ту же страницу, как
перечитывают письма разделенные расстоЯнием любЯщие.
   ’акова книга Ћльги Ѓерггольц "„невные звезды". —итаЯ, Я вступал  в  мир
знакомый и незнакомый мне, - видимо, это чувство бывает, когда вспоминаешь
что-то,  когда  писатель  незащищенно  раскрывает  душу  перед   тобой   и
рассказывает все, что ты знаешь и не знаешь  о  какой-то  странице  нашего
времени.
   Љак по жанру назвать эту книгу - повестью или лирическими записками? Ќе
знаю. € это не  важно.  Љнига  пропитана  ощущением,  звуками  и  запахами
революционной  эпохи,  счастьем  и  болью,  уверенностью  в   прекрасности
человеческого  дерзаниЯ,  немыслимого  без  стремлениЯ  к  лучшему,  книга
написана отличным пахучим, доверительным Языком,  и  она  оставлЯет  после
прочтениЯ  тот  "отсвет  лирической  интонации",  который   часто   присущ
настоЯщим поэтам, когда они берутсЯ за прозу.
   Ћльга Ѓерггольц пишет  в  "„невных  звездах":  то,  что  она  узнавала,
становилось и ее личным. ќто личное - не лучшее ли  качество  современного
писателЯ?
   Њы следим за героиней начинаЯ с детства - от поездки из древнего “глича
в голодный Џетроград, от рассказа старичка в холодном,  наполненном  синим
сумраком вагоне о ‚олховстрое, о мечте ‹енина осветить ђоссию до  страшных
дней смерти ‹енина, когда надрывались в бесконечной печали заводские гудки
Ќевской заставы.  Ћт  великолепного  образа  бабушки  со  "своей  огромной
натруженной  рукой",  котораЯ  перед  смертью  все  тЯнулась  благословить
внучку-комсомолку, до глубоко человеческого образа отца-доктора, в  тЯжкие
дни блокады ‹енинграда прорубившего ступеньки во льду, чтобы  обессиленным
людЯм было легче  ходить  за  водой,  -  все  это  стало  жизнью  героини,
неотъемлемо личным и поэтому своим  нерушимо  личным,  родственным  нашему
читателю,  биографиЯ  которого  во  многом  похожа   на   жизненный   путь
писательницы.
   џ убежден, что о войне, о днЯх жестокого  испытаниЯ  народа,  никто  не
имеет права говорить: "Я видел",  "Я  знал",  "мне  рассказывали".  „олжны
говорить: "Я делал", "Я участвовал", "Я стрелЯл", "Я помогал".
   € это относитсЯ не только  к  войне.  ќто  относитсЯ  ко  всему  нашему
времени, где нельзЯ, никто не имеет правд быть сторонним наблюдателем, где
все должны быть участниками, ибо даже в понЯтие  "счастье"  всегда  входит
участие не одного, а многих лиц, вложеннаЯ долЯ всех.
   Љнигу, ставшую умным вашим другом, хочетсЯ цитировать, ибо  эти  цитаты
не утомлЯют. Ћльга Ѓерггольц заканчивает "„невные звезды" так:
   "џ раскрыла перед вами душу, как створки колодца, со всем его  сумраком
и светом. ‡аглЯните же в него! € если вы увидите  хоть  часть  себЯ,  хоть
часть своего пути  -  значит,  вы  увидели  дневные  звезды,  значит,  они
зажглись во мне, они будут все разгоратьсЯ в ѓлавной книге, котораЯ всегда
впереди, которую мы с вами пишем непрерывно и неустанно..."