ссоли,  прицелы,
артиллерийские круги, планшеты,  а  на  дворе,  возле  гаража,  натруженно
ревели моторы; курсанты, вернувшиесЯ с полевых учений, отцеплЯли орудиЯ от
машин, вкатывали их в автопарк. Џо этажам пронеслась команда дежурного  по
дивизиону:
   - ЏриготовитьсЯ к обеду!
   Њельниченко стоЯл в главном  вестибюле,  пропускаЯ  мимо  себЯ  огневые
взводы, отвечаЯ то и дело  на  приветствиЯ,  -  ждал,  пока  пройдет  весь
дивизион. ‚от, стуча  сапогами,  побежали  по  лестнице  курсанты  первого
взвода, к которому он относилсЯ немного с ревностью, хотЯ  в  душе,  может
быть, никогда не призналсЯ бы себе в этом. ‚друг он увидел: бросив  в  его
сторону мимолетный взглЯд, от группы курсантов  отделилсЯ  Ѓорис  ЃрЯнцев;
землистого оттенка лицо  его  дернулось,  возле  губ  обозначились  резкие
складки,  когда  он  медленной,  вЯлой  походкой  подошел  к  Њельниченко,
остановилсЯ в двух шагах, щелкнув каблуками.
   - ’оварищ капитан!..
   - „а, слушаю вас, ЃрЯнцев.
   - ђазрешите мне обратитьсЯ  по  личному  вопросу,  товарищ  капитан?  -
бесцветным голосом выговорил Ѓорис и достал из  полевой  сумки  исписанный
лист бумаги, протЯнул его Њельниченко, не глЯдЯ в глаза ему.
   - Џо личному вопросу? —то это? - спросил Њельниченко чересчур обыденно,
однако уже почти догадываЯсь, в чем дело. - Ќе отпуск ли?
   Ѓорис взглЯнул, в зрачках его возник лихорадочный блеск.
   - ќто рапорт, товарищ капитан, - проговорил он с решимостью. -  ’оварищ
капитан, сейчас идет демобилизациЯ. џ прошу вас только об одном: направить
менЯ на гарнизонную комиссию... џ имею право демобилизоватьсЯ! “ менЯ  три
ранениЯ. џ знаю положение. џ узнавал  в  санчасти.  €  Я  имею  право  вас
просить направить менЯ... - Ѓорис умолк, в глазах  его  не  пропадал  этот
лихорадочный сухой блеск.
   - Џокажите ваш рапорт. - Њельниченко  взЯл  рапорт,  не  читаЯ  его.  -
Џойдемте. Џроводите менЯ, если у вас есть желание.
   Ћни вышли на плац. Џахло близкими  морозами.  •олодное,  но  нестерпимо
Яркое  ноЯбрьское  солнце  сиЯло  в  каждой  гальке,  в  каждой   пуговице
пробегавших мимо курсантов, ослеплЯло, будто первым снегом. Њельниченко на
ходу  развернул  рапорт,  пробежал  его  глазами  и  лишь  минуту   спустЯ
заговорил, как бы размышлЯЯ вслух, с подчеркнутым неудовлетворением:
   - € все-таки ваш  рапорт,  Ѓорис,  написан  напрасно.  Њне  не  хочетсЯ
думать, что он написан в состоЯнии безвыходного отчаЯниЯ. ‘вою  судьбу  не
решают сплеча. €наче можно сделать непоправимое.  ‚ы  превосходно  знаете,
что жизнь - это  не  асфальтоваЯ  дорожка,  по  которой  катишь  колесико.
Љонечно, знаете и другое: верные мысли вторые. ‡начит - остыть  и  решать.
…сли хотите знать мой совет, то вот он: начните многое  снова,  кое-что  с
нулЯ. “верен - вы сможете это сделать. Ќе ваш путь, Ѓорис, искокетничатьсЯ
в страданиЯх. ќто не ваше.
   - Ќет, товарищ капитан, - глуховато сказал Ѓорис и не то поморщилсЯ, не
то криво  усмехнулсЯ.  -  Ќачать  снова?  ђодилсЯ,  рос,  училсЯ,  воевал,
достигал цели... Ќет! -  Ћн  посмотрел  себе  под  ноги.  -  Ќет,  товарищ
капитан! - проговорил он опЯть. - џ решил! џ прошу вас направить  менЯ  на
гарнизонную комиссию. џ имею на это право!..
   Њельниченко свернул рапорт, отдал его Ѓорису.
   - ‚озьмите. € зайдите ко  мне  сегоднЯ  вечером.  Њы  еще  поговорим  о
рапорте, если вы до того времени его не порвете.
   - џ решил, нет... - повторил Ѓорис, точно убеждаЯ себЯ. - џ все  решил,
товарищ капитан!..
   "Ћн убедил себЯ, что должен  оставить  училище.  €ли  убеждает  себЯ  в
этом", - думал Њельниченко, уже подходЯ к дому ѓрадусова, которому  звонил
сегоднЯ утром и попросил разрешениЯ зайти, и, думаЯ о Ѓорисе,  чувствовал,
что настроение после разговора об этом рапорте было испорчено.


   ‚ передней, пахнущей лекарствами,  жена  ѓрадусова,  статнаЯ,  когда-то
красиваЯ, но уже полнеющаЯ, начавшаЯ седеть женщина, встретила Њельниченко
с преувеличенной радушной предупредительностью  -  так  встречают  в  силу
необходимости  и  приличиЯ  не  особенно  любимых  людей  -  и,  предложив
раздетьсЯ, сама взЯла из его рук фуражку, аккуратно положила на  тумбочку,
говорЯ при этом:
   - Џожалуйста, €ван ѓаврилович давно ждет. Ћн чувствует себЯ  лучше.  Ќо
вчера был плох, и вы, знаете... коли что, вы его не  тревожьте  уж,  прошу
вас.
   - „а, да, не беспокойтесь.
   Љапитан  Њельниченко  кивнул,  и  она  провела  его  в  очень   светлую
просторную комнату с двумЯ окнами на юг - должно быть, кабинет:  мЯгкие  и
кожаные кресла, цветистый  ковер  на  попу,  охотничьи  ружьЯ  на  стенах,
тЯжелые портьеры, старинные бронзовые бра - непредвиденный  и  непривычный
длЯ глаз уют - ѓрадусов всегда казалсЯ капитану аскетом двадцатых годов.
   ‘ам ѓрадусов, тоже непривычно  одетый  в  полосатую  пижаму,  лежал  на
диване  перед  широким  письменным  столом,   уставленным   пузырьками   и
лекарствами, в ногах его дремала, свернувшись клубком, дымчатаЯ  сибирскаЯ
кошка. ‚озле нее - видимо, только что отложеннаЯ свежаЯ газета.  ѓрадусов,
повернув голову, глЯдел на капитана из-под старивших  его  лицо  очков,  и
тусклаЯ улыбка растЯгивала его бескровные, жесткие губы.
   - ‡дравствуйте, ‚асилий Ќиколаевич! ‘адись, голубчик, -  проговорил  он
незнакомым,  ослабшим  голосом,  чередуЯ  "вы"  и   "ты",   и   закрЯхтел,
приподнимаЯсь на подушке, чтобы занЯть удобное  положение  длЯ  общениЯ  с
гостем.
   - ‡дравствуйте, €ван ѓаврилович! - сказал Њельниченко и  сел  в  кресло
подле дивана, в котором, наверно, до его прихода сидела жена ѓрадусова,  -
кресло это было еще теплым.
   - ‚ы извините, - промолвила в дверЯх жена  ѓрадусова,  -  мне  надо  на
кухню... Ђ ты, милый, не шевелись, не приподнимайсЯ. ‹ежи спокойно.
   - €ди, голубушка, иди. џ спокоен. - ѓрадусов локтем уперсЯ  в  подушку,
снЯл очки, отчего лицо его принЯло более  знакомое  выражение,  и  ненужно
помЯл, потер очки пальцами.
   - Љак чувствуете  себЯ,  €ван  ѓаврилович?  -  спросил  Њельниченко.  -
ЉажетсЯ, лучше, мне сказали. Ћтпустило немного?
   - ‚от,  голубчик,  лежу...  Њ-да...  Џодкачал  моторчик,  сдал.  Ќе  те
обороты... - виновато проговорил ѓрадусов. -  Ќе  додумались  еще  люди...
вставить бы железное - на всю жизнь... Ќу, все это жалобные разговоры.  Ќе
люблю болеть... „а и солдату не положено болеть...
   Ћн тихонько пошевелилсЯ, тихонько кашлЯнул, кинул  очки  к  ногам,  где
спала сибирскаЯ кошка; на лице его не было обычного выражениЯ недовольства
и жесткости, и показалось, что  он  сильно  сдал,  ослаб  как-то,  заметно
постарел  за  болезнь;  бросалась  в  глаза  рука  его,  крупнаЯ,   белаЯ,
освещеннаЯ солнцем, - она была видна до последней жилки, вызываЯ жалость у
Њельниченко, жалость здорового человека к больному.
   - џ вот... хотел тебЯ увидеть, ‚асилий Ќиколаевич, - заговорил ѓрадусов
с неожиданной хрипотцой и дрожью в голосе. - Ѓолит у менЯ вот здесь, -  он
приложил руку к сердцу. - ‡а дивизион болит... ’ы  на  менЯ  не  обижайсЯ,
может, это от характера... Ќу, как там - скажи, что ли, откровенно - новые
порЯдки? ‡наю, менЯ ведь офицеры недолюбливали, курсанты боЯлись.  ‡абыли,
должно, давно, а? ‡абыли?
   ѓрадусов ослабление откинулсЯ на  подушку,  полуприкрыл  тЯжелые  веки,
опЯть заговорил, будто предупреждаЯ ответ Њельниченко:
   - ќх, ‚асилий Ќиколаевич, ты  только  сантименты  брось.  ’ы  менЯ  как
больного не жалей. Џо-мужски, брат, давай. ‡наю, что ты думаешь  обо  мне.
Ќо Я свою линию открыто  доводил,  копеечный  авторитет  душки  майора  не
завоевывал... „а, строг был, ошибок людЯм не прощал, по головке не гладил.
—то же, армиЯ - суроваЯ штука, не шпорами  звенеть!  ‘ам  воевал  -  знаю:
малейшаЯ, голубчик, ошибка к катастрофе ведет... Ђ кто виноват? Ћфицер. Ќе
сумел, значит, научить, не научил приказаниЯ выполнЯть! ’ут, брат, и честь
офицерскаЯ! —то же ты  молчишь,  капитан?  €ль  не  согласен?  -  ѓрадусов
осторожными движениЯми потер пухлую грудь и попросил: - ѓовори...
   - ‚ дивизионе никаких перемен, - ответил Њельниченко,  хорошо  понимаЯ,
что ему разрешено говорить и что не разрешено. - Ќикаких чепе.  ‚се  идет,
как и должно идти.
   - “спокаиваешь? - ѓрадусов поворочал головой на подушке, неуспокоенный,
раскрыл припухлые веки. - Ђ эта историЯ с „митриевым, с ЃрЯнцевым? џ  ведь
все знаю. - Ћн вдруг беззвучно засмеЯлсЯ. - ’ы, голубчик, мою  болезнь  не
успокаивай. ѓовори. ’ы думаешь, Я устав ходЯчий? „умаешь, Я  курсантов  не
любил, не знал? ‡нал всех. ѓовори, брат, без валерьЯнки... Ћна мне  и  так
осточертела.
   - —то вам сказать, €ван ѓаврилович? - помолчав, ответил Њельниченко.  -
‘кажу одно: уверен - все образуетсЯ, как говорЯт.
   - Ћбижен? ‘нЯл Я его тогда со старшин... -  ѓрадусов,  упираЯсь  обеими
руками, слабо приподнЯлсЯ на постели, пытаЯсь сесть,  натужно  задышал  и,
покосившись на дверь, за которой  то  приближались,  то  отдалЯлись  тихие
шаги, попросил  сиплым  шепотом:  -  „ай-ка,  ‚асилий  Ќиколаевич,  глоток
водицы. ’ам, в стакане. Ђ то жажда мучает...
   €злишне торопливо Њельниченко нашел на столе и подал  стакан  с  водой.
ѓрадусов жадно отпил несколько глотков,  потом,  с  облегчением  вздохнув,
отвалилсЯ на подушку, грудь его подымалась под пижамой, и  Њельниченко  не
без тревоги  подумал,  что  его  присутствие  сейчас  и  начатый  разговор
нарушают больничный режим ѓрадусова,  нездоровье  которого  в  самом  деле
серьезно, хотЯ майор и силитсЯ не показывать этого или  не  придает  этому
значениЯ. € Њельниченко повторил:
   - ‚се войдет в свою колею, €ван ѓаврилович. ‚ам сейчас не стоит об этом
думать.
   - Ђ о  чем  же  стоит?  -  спросил  ѓрадусов,  широкаЯ  грудь  его  уже
подымалась размеренней, лоб покрылсЯ испариной.
   Њельниченко не решилсЯ сразу ответить. ‚ наступившей  тишине  скрипнула
дверь и заглЯнула в комнату жена ѓрадусова, подозрительно  обвела  глазами
обоих, улыбнулась с извинЯющимсЯ выражением.
   - ‚асилий  Ќиколаевич,  поверьте,  €вану  ѓавриловичу  запретили  много
разговаривать, даже смеЯтьсЯ громко запретили...
   - ‚рачи наговорЯт, - с нарочито Ядовитым смешком возразил  ѓрадусов.  -
€шь ты, знатоки! €х слушатьсЯ - в стеклЯнном колпаке мухой жить. —епуха!
   - Ќе храбрись, ради бога, - сказала она с той же  грустной,  сожалеющей
интонацией и сдержанно обратилась к Њельниченко: - Ћн все-таки нуждаетсЯ в
покое и очень слаб. ‚ы, конечно, понимаете менЯ, ‚асилий Ќиколаевич.
   ‚ этих словах был плохо скрытый укор, и Њельниченко встал. …му  неловко
было в эту минуту перед женой ѓрадусова оттого, что он, независимо  ни  от
чего, молод, здоров, оттого, что пришел в этот дом, пахнущий  лекарствами,
с  морозного  воздуха,  оттого,  что  командует  тем  дивизионом,  которым
командовал ее муж, в то времЯ как, по ее мнению любЯщей женщины, страданиЯ
мужу причинил и причинЯет он, - это видно было по ее лицу.
   - „а, €ван ѓаврилович устал, - все испытываЯ это странное чувство вины,
согласилсЯ Њельниченко. - џ зайду завтра. ‚ это же времЯ.
   - Љонечно, - без выражениЯ радости подтвердила она. - Џожалуйста.
   - „аша! ’ри минуты! - взмолилсЯ ѓрадусов. - ќто чепуха - три минуты!  џ
все равно не успокоюсь, коли прервем.
   - •орошо. - Ћна предупреждающе и холодно поглЯдела  на  Њельниченко.  -
’ри минуты.
   "Ќе беспокойтесь", - успокоил он взглЯдом, понимаЯ то, что она думала в
эту минуту.
   Џредзимнее солнце заливало комнату, кресла, ружьЯ на стене, цветной,  с
разводами ковер на полу; ноЯбрьское солнце било  в  окна  косыми  столбами
сквозь прозрачные клены на улице, освещаЯ до последней  морщинки  крупное,
осунувшеесЯ лицо ѓрадусова, - и он,  положив  руку  на  грудь  и  указываЯ
бровЯми на закрывшуюсЯ за женой дверь, заговорил сипловато:
   - ’рудно ей со мной. ’Яжелый, видать, у менЯ характер. ‚  девЯтнадцатом
году увидел ее, гимназистку, в  Ћренбурге,  посадил  с  собой  в  тачанку.
"Џоедешь со мной?" - "Џоеду". Њолодой был, рубака,  отчаЯнный,  сильный  -
море по колено. € по всем фронтам до  Џерекопа  провез  ее.  Ѓыла  сестрой
милосердиЯ... все испытала... Њ-да... Ќу так Я вот о чем... - Ћн  протЯжно
втЯнул ртом воздух. - ђазные мы с тобой люди, а дело у нас одно. ђазные  у
нас мнениЯ, а дело одно. ‚ыздоровею - приду в дивизион.  Ќе  выздоровею  -
что ж... в отставку, рыбу удить, по врачам ходить, бока на солнышке греть.
ќто в лучшем случае... Ђ не могу... не могу... Џолюбил, брат, Я  армию  до
печенок, врос в нее по макушку. Ќе знаю, как будет...
   - џ все понимаю, €ван ѓаврилович, - сказал Њельниченко.
   ѓрадусов пошевелилсЯ, глаза его опЯть задержались на стакане  с  водой,
как будто его мучила жажда,  но  он  не  попросил  пить,  только  облизнул
синевато-бледные губы, изломавшиесЯ от неумелой, слабой улыбки.
   - Ћх, завидую Я тебе, ‚асиль Ќиколаевич!
   - ‚ чем?
   - Њолодости завидую. Ќу ладно, прощай, прощай! Ђ то  сейчас  „аша...  -
проговорил он и откинул голову на подушку. - Ђ с  ЃрЯнцевым  поступай  как
знаешь. Ќу, прощай, ‚асиль  Ќиколаевич,  прощай,  тебе  тоже  видно...  Ќе
всЯкий ключик - верный... ‘той, стой!  ‚спомнил  вот  о  курсанте  ‡имине.
Џередай ему привет. —истый, брат, такой парнишка! Ќа сына, на €горЯ моего,
похож...
   —ерез три минуты Њельниченко  ушел  от  ѓрадусова  с  каким-то  тЯжелым
чувством непроходЯщей вины.
   Џоздним вечером Њельниченко вместе с  лейтенантом  —ернецовым  сидел  в
канцелЯрии дивизиона; везде было в этот час безмолвно, к запотевшим  окнам
липла размытаЯ, уже неосеннЯЯ тьма. Џадал первый, редкий снежок, и мгла за
окном  заметно  белела;  от  нетронутого,  чистого   этого   снега,   тихо
покрывающего  землю,  орудиЯ,  деревьЯ,  крыши  гаражей,  исходило  мЯгкое
голубоватое сиЯние.
   Њельниченко, облокотись на стол, глЯдел на белеющий, странно  пустынный
сейчас плац, на  прозрачно-желтые  у  заборов  фонари,  вокруг  которых  в
конусообразном движении посверкивали снежинки, и  говорил  как  бы  самому
себе:
   - ‚от думаю,  —ернецов,  все  же  истинный  офицер  должен  знать  свое
подразделение, как мастер часы. Ќаверно, только тогда он будет чувствовать
солдата, как самого себЯ. Ќо, к сожалению, настоЯщаЯ  офицерскаЯ  зрелость
приходит, как мастерство к мастеру.
   ‹ейтенант —ернецов тоже смотрел на нежную белизну за  окном  и  молчал.
Њельниченко устало потер виски, продолжал тем же тоном:
   - ‚от, думаю о рапорте ЃрЯнцева. ‚се о  том  же...  ‡десь  формул  нет,
цифры тут не подставишь. € не заформулируешь. Ђ  ведь  он  может  уйти  из
училища. ќто, конечно, не рапорт, а отчаЯние, бегство. “ него три ранениЯ,
гарнизоннаЯ комиссиЯ не имеет оснований его не  демобилизовать.  Ќо  очень
жаль, что мы кое-что не успели понЯть в этом парне. Ђ кое-что  можно  было
сделать. „а,  жаль!  -  повторил  он  и  снЯл  телефонную  трубку.  -  ќто
последнее... „ежурный? Љурсанта ЃрЯнцева из первой батареи ко мне!
   Џоложив трубку, он встал, провел рукой  по  зачесанным  назад  волосам,
прошелсЯ по канцелЯрии из угла в  угол.  ‹ейтенант  —ернецов  поднЯлсЯ  от
стола следом, нервно подергиваЯ портупею; он еще  не  верил,  что  ЃрЯнцев
может сделать этот решительный шаг, осознанно уйти из  училища  по  своему
рапорту, который представлЯлсЯ ему полнейшей невозможностью.  "Ќеужели  мы
оба не знаем, что в этом случае можно еще сделать?" - подумал он,  увидев,
как  Њельниченко  в  задумчивости  побарабанил  пальцами  по  подоконнику,
всматриваЯсь в зимнюю синеву вечера, в бесконечное мелькание снежинок  над
заборами, над побеленным училищным плацем.
   Љогда минут через десЯть в  дверь  постучали  и  за  спиной  послышалсЯ
неприЯтно  сниженный,  потухший  голос  ЃрЯнцева:  "Џо  вашему  приказанию
прибыл", - Њельниченко повернулсЯ от окна, долго, как бы угадываЯ,  глЯдел
на похудевшее лицо Ѓориса с равнодушно-отчужденным выражением глаз, на две
резкие складки, упрЯмо обозначившиесЯ возле сжатых губ.
   - ‚ы не передумали, Ѓорис? - наконец спросил он. - ’олько не  горЯчась,
подумайте перед тем, как ответить мне. ‚едь это ваша судьба. €  решать  ее
надо совершенно трезво.
   - Ќет, не передумал, - разжал  губы  Ѓорис,  остановив  где-то  в  углу
канцелЯрии свой неподвижный взглЯд.
   - ‡начит, твердо решили уйти из армии?
   - „а.
   - Ќо вы же любите армию, и вам будет трудно  без  старых  товарищей,  с
которыми вы пуд соли съели. ђазве это не так?
   - џ решил, товарищ капитан, - проговорил Ѓорис. - џ  решил.  џ  написал
рапорт... и вы его читали.
   ’огда, будто еще раз  понЯв  отрешенную  и  бесповоротную,  как  слепое
упорство, решимость Ѓориса, Њельниченко сделал несколько шагов по комнате,
сел к столу, долгие минуты сидел в раздумье, вроде бы забыв о  присутствии
Ѓориса, потом сказал негромко:
   - „айте рапорт, - и, взЯв рапорт,  положив  его  на  стол,  добавил:  -
’олько Я, как  бывший  ваш  командир,  хочу  сказать  вам  напоследок:  не
стремитесь  в  ‹енинград,  под   крылышко   родителей.   €дите   в   жизнь
самостоЯтельно. †ивите крупно и серьезно. …зжайте куда-нибудь в ђоссию, на
восстановление городов, приглЯдитесь к людЯм, постарайтесь  понЯть  их.  €
главное - самого себЯ.
   - Ќе бойтесь за менЯ, товарищ капитан... џ не пропаду, - еле  различимо
выговорил Ѓорис. - ђазрешите идти?
   Њельниченко сказал:
   - —то ж, пусть будет так. €дите.
   ...Ђ через неделю он уезжал дневным поездом, и ЊайЯ  провожала  его,  и
тут на вокзале в последние минуты они стоЯли возле  вагона  обнЯвшись,  не
говорЯ ничего, но, когда раздалсЯ второй звонок и Ѓорис стал  исступленно,
спешаще целовать заплаканные ее глаза, ее губы, ее лоб,  он  почувствовал,
как изменилсЯ, задрожал его голос, готовый сорватьсЯ:
   - џ вернусь за тобой, Я жить без  тебЯ  не  могу.  Ќичего,  ничего,  ты
немного потерпи, будь спокойна... ‚се будет  хорошо.  џ  приеду  за  тобой
через месЯц. ’ы жди менЯ...
   Ћн жадно и пристально смотрел ей в лицо, некрасивое теперь, испуганное,
с желтыми пЯтнами, и на миг, ненавидЯ себЯ,  вспомнил,  что  порой  в  эти
страшные длЯ него дни, в моменты самого  сильного  отчаЯниЯ  в  нем  бегло
возникало ощущение, что и в любви ему не повезло  до  конца.  Ќо  потом  и
особенно  сейчас,  в  эти  крайние  секунды,  того  мимолетного,  прежнего
ощущениЯ не было у него в душе. Ћн уезжал с таким чувством, что  все  было
только началом.
   Ќо когда  поезд  тронулсЯ  и  ЊайЯ  с  тем  же  замирающим,  испуганным
выражением лица пошла по платформе, не отрываЯсь  от  окна  вагона,  когда
мимо проплыл вокзал с отчетливой надписью "Ѓерезанск", когда среди дальней
перспективы домов начало словно  поворачиватьсЯ  гранЯми  здание  училища,
Ѓорис сел за столик, прижав два кулака к  лицу,  сквозь  крепко  смеженные
веки его стали просачиватьсЯ слезы. Џосле детских  слез  это  были  первые
слезы.


        26

   <b>‚место эпилога</b>

   ‚ойна жестокой вьюгой пронеслась над страной.
   ‚етер гудел в железных крышах городов, белаЯ тьма неистово носилась  по
мерзлым полЯм.
   Њногие упали на холодеющих полЯх и  больше  уже  не  встали.  Ќекоторые
навсегда потерЯли друг друга в этой тьме. “ многих ушло из дому счастье  и
не вернулось весной.  Ќекоторые  переросли  себЯ  и  понЯли,  что  прошлое
невозвратимо, - новаЯ жизнь стоЯла на пороге.
   € вот наступило лето 1947 года.
   ‡акончились государственные экзамены,  в  училище  было  распределение.
ЂлексеЯ направлЯли в ѓерманию, вместе с ним получили назначение „роздов  и
‡имин; ѓрачевский, Џолукаров и ЉарапетЯнц получили назначение  на  „альний
‚осток; ѓребнин и ‹уц -  в  Ћдесский  военный  округ;  ‘тепанов  уезжал  в
Њоскву. ЊесЯца четыре назад Ђлексей получил от Ѓориса ЃрЯнцева письмо.  Ћн
писал, что у  него  родилсЯ  сын;  что  сам  он  учитсЯ  на  втором  курсе
геологического института, но многое по-прежнему забыть не может...
   ћность кончилась. Џришла пора молодости. ел второй послевоенный год.
   ‚ то воскресенье после  экзаменов  стоЯл  жаркий  июльский  день,  весь
напитанный запахами нагретой  листвы,  молодой  хвои,  и  везде:  в  самом
воздухе, в горЯчей траве на просеках, исполосованных пестрыми тенЯми, и  в
глубине золотистого сумрака сосен, - везде  чувствовалась  середина  лета,
как и два года назад, а они оба знали, что это их  последнЯЯ  прогулка  за
город, что вскоре они должны расстатьсЯ надолго.
   Ќо  им  обоим,  по-видимому,  не  хотелось   омрачать   это   последнее
воскресенье, которое они  должны  провести  вместе,  и  ‚але  не  хотелось
говорить  об  этом.  Ћна  только  изредка  вопросительно   и   незащищенно
взглЯдывала на ЂлексеЯ, пытавшегосЯ все-таки сказать что-то ей, и  в  знак
умолЯющего отрицаниЯ прикладывала палец к своим губам.
   Џотом они вышли на полЯну, на ту самую полЯну, где два года  назад  под
акацией они пережидали грозу. ЂкациЯ стоЯла на  том  же  месте,  она  была
почти до боли родственной, до боли знакомой. Ќо эта акациЯ,  должно  быть,
ничего не помнила. Ђ они помнили все: как они стоЯли тут во времЯ ливнЯ  и
грозы, как Ђлексей хотел объЯснитьсЯ ‚але в  любви,  но  все  времЯ  мешал
гром.
   Ќизко над разомлевшими травами пролетали  дикие  пчелы.  Ћдна  села  на
цветок, покачалась, хозЯйственно почистила хоботок  и  полезла  в  глубину
лепестков. ‚алЯ сорвала тот самый  цветок,  в  душистой  глубине  которого
копошилась пчела, всЯ в желтой пыльце,  и,  улыбаЯсь  Ђлексею,  дунула  на
пчелу - и та, обиженно прогудев, улетела прочь.
   Љогда же впереди сквозь деревьЯ что-то широко блеснуло, будто направили
большое зеркало в глаза, и сквозь духоту  леса  потЯнула  струЯ  прохлады,
‚алЯ вспоминающе оглЯнулась на ЂлексеЯ и снова приложила палец к губам.
   Ћни вышли на берег и так  же,  не  сговариваЯсь,  пошли  пологим  краем
песчаной косы, вдыхаЯ запах  пресной  свежести  и  водорослей,  оглушенные
визгом чаек. ‚алЯ, слушаЯ этот суматошный крик, присела на вросший в берег
валун, снЯла туфлю и вытрЯхнула из нее песок.
   - “стала идти?
   - Ќет.
   € опЯть они шли молча, иногда касаЯсь друг друга, а  вокруг  совершенно
безлюдно, только белые косые паруса Яхт чуть виднеютсЯ в солнечно-слепЯщем
извиве реки далеко-далеко слева.
   ‚алЯ остановилась, поднЯла несколько галек и начала кидать их  в  воду,
рассеЯнно следЯ, как расходЯтсЯ легкие круги. Ђлексей тоже поднЯл  гальку,
взвесил ее на ладони и так нерассчитанно сильно бросил  ее,  что,  высекаЯ
искры, она запрыгала по воде; сказал наконец то, что хотел сказать ей:
   - џ не думал, что менЯ назначат в ѓерманию...
   ‡десь было много чаек, они стаей кружили над  косой,  скользили  низко,
казалось, настигаЯ свою тень в спокойных заводЯх. €  прежде  чем  ответить
Ђлексею, ‚алЯ  странно  посмотрела  на  этих  чаек,  на  безоблачную  синь
знойного  июльского  неба,  на  далекие,   едва   видимые   глазом   белые
треугольники парусов - в той стороне Ѓерезанск, милый, родной Ѓерезанск, с
которым Ђлексей скоро проститсЯ.
   Ђ теплый воздух будто тек с неба, ласковые волны шлепали о берег, нежно
шевелили гальку у самых ног; галька легонько  перекатывалась,  звенела,  и
‚але показалось, что она слушает  морскую  раковину;  до  ее  слуха  слабо
долетает из этой сказочной раковины неЯсный плеск морЯ, отдаленные голоса,
еле  уловимый  шелест  донного  песка  -  невнЯтные  звуки   сквозь   слой
пронизанной солнцем воды.
   ‚алЯ увидела: в тихой заводи, в  трех  шагах  от  берега,  распустились
лилии среди камышей, и четкие тени лилий пЯтнами дрожали на песчаном  дне.
€з прозрачной зеленой глубины медленно  всплыла  огромнаЯ  рыба,  постоЯла
неподвижно и, шевелЯ красными плавниками, ушла в прохладную глубь.
   - Љак Я все это люблю... небо, чаек, лилии... даже эту холодную рыбу...
   ‚алЯ сказала это и неожиданно вблизи этой воды,  вблизи  распустившихсЯ
лилий, увидела на гимнастерке ЂлексеЯ погоны с  маленькими  перекрещенными
орудийными стволами. € настолько странными,  неправдоподобными  показались
ей эти перекрещенные орудийные стволы в этот день полного лета,  радостной
игры чаек и спокойно вспыхивающего  света  чистой  воды,  что  перехватило
дыхание. Ћна вдруг подумала, что он не принадлежит ей целиком.
   - Ђлеша...
   - ‚от и все, - грустно проговорил Ђлексей и заглЯнул ‚але в расширенные
беспокойные глаза. - ’ы будешь менЯ ждать... три года?
   - ’ри года? ЏЯть лет, десЯть лет! ‚сю жизнь!..
   - Ќет, Я не хотел бы... чтобы всю жизнь. ’олько три года.
   Ѓыло жарко и тихо.

   1956 г.