.. ‹-лЯгушку поди в з-задницу поцелуй!
     —то  было  потом  -  в этот день и через неделю, - совершенно не помню,
будто  и  не было ничего. „а и знаменитые слова про лЯгушку, которые Я среди
рева  выпалила на руках у ‚олоди, Я не помню, только знаю по тому, как Ќюшка
сперва,  а  потом  девки  в казарме потешались, менЯ дразнили, до чего это Я
ловко к дЯде ‘ильвестру подольстилась.
     Ђ  как-то  и  вправду  получилось  так,  что  ‘ильвестр уже вот до чего
нехотЯ, а временно позволил менЯ оставить у себЯ на квартире.
     ЊенЯ?..  ђазве  ‘анька  -  это "Я"? ‚едь Я-то стараЯ женщина. ђазве это
‘аньку  звали  потом  "мама"?  ђазве  есть  что-то  общее  у ‘аньки со мной,
которую теперь называют "бабушка"?
     ђазве  "Я"  не  совсем  другой  человек  сейчас, когда лежу в комнате и
слышу,  как  шумит  совсем другой город за окнами? ЉажетсЯ, мне проще бывает
думать  про ‘аньку - "она", страннаЯ "она", про которую Я много чего забыла,
а много чего знаю... Ђ-а, вот это славно, помню: Џетрушка!
     ...Љакой-то  питерский  двор  -  каменный колодец, бугристый булыжник в
черных  лужах  тающего  грЯзного  снега,  ноги застыли, одеревенели, ‘анька,
затиснутаЯ  в  толпу  обалдевших  от  восторга  ребЯтишек  и взрослых. ЏрЯмо
посреди  двора  трехстворчатаЯ  пестраЯ  ширма,  и из-за ее краЯ выскакивает
румЯный  долгоносый  Џетрушка,  мечетсЯ  взад  и  вперед, болтаЯ деревЯнными
сапожками,   беснуетсЯ,  верещит  пронзительным  и  нечеловеческим  голосом,
перекрываЯ  уличный  шум  и  хохот  зрителей,  деретсЯ  с цыганом, барином и
лохматым  чертом,  с  треском  щелкает  всех  дубинкой по деревЯнным башкам,
хвастливо  петушитсЯ,  распеваЯ  дурацкие  разудалые  песни,  как  он "был в
Џариже,  был  и  ближе!" - и через минуту безутешно рыдает на весь двор, что
пропала его головушка с колпачком и с кисточкой!
     Љогда  ‘анька,  полднЯ  прошлЯвшись  по  дворам  с  толпой ребЯтишек за
бродЯчим  петрушечником,  Явилась  наконец  домой,  дЯдЯ ‘ильвестр ее выдрал
ремнем.  Ћн  сперва  только  грозилсЯ  пальцем,  стыдил и потом нерешительно
дернул  ее  за  косенку;  скорее всего, тем бы все и обошлось, да она, дура,
лучшего  не  нашла:  заверещала, зарыдала, приквакиваЯ по-петрушкиному, сама
не знаЯ почему - просто уж очень была переполнена восторгом от Џетрушки.
     ’ут-то  он  ее  и  выдрал. Ѓыл уже выпивши и, значит, вспоминал Ђнфису.
‘тал  обличать  не  то  ‘аньку,  не  то  Ђнфису,  выкрикивать, возглашать во
всеуслышание,  как  перед  народом,  хоть  слушать-то,  кроме  ‘аньки,  было
некому.
     - Џо  той  же  дорожке?  Џо  стезе  погибельной?..  Џовадилась? ѓлазами
жалостно вы умеете, а на уме-то у вас что? ‘корпионы!..
     Љричал,   точно  кому-то  приказывал,  а  тот  ни  с  места,  никак  не
слушаетсЯ...  „а  так оно, пожалуй, и было... ‚се-таки расстегнул ремешок на
рубахе,  сложил  вдвое,  пригнул  ‘аньку  за  шею и ударил, стиснув зубы, но
совсем слабо.
     “  ‘аньки  о испугу мелькнула мысль: вывернутьсЯ да бегом через огород,
по  задам,  скатитьсЯ  в овраг, в орешник, и там отсидетьсЯ. € вдруг понЯла:
ничего  этого  нету,  бежать-то  некуда, кругом город и ‘ильвестр ее изобьет
сейчас  и  выгонит - и от безысходного страха завыла в голос, и вот, услыхав
ее  тонкое,  точно  откуда-то  издалека  донесшеесЯ, прерывистое подвывание,
‘ильвестр  почему-то  сорвалсЯ,  стал ее хлестать, себЯ не помнЯ, торопливо,
очень  больно  и вдруг, будто за змею схватилсЯ, с испугом от себЯ оттолкнул
и сам, тЯжко дыша, отскочил.
     - ‘еть и прельщение... ловушка человеков! Џро вас сказано!
     ‚се  это  про  прельщение  и сеть она уже слыхала каждый раз, когда он,
выпивши,  грозилсЯ  Ђнфисе.  Ќо  тут  ее  поразило:  от  волнениЯ,  что  ли,
‘ильвестр сам стал заикатьсЯ, в точности как ‘анька...
     €  вот  ночь:  дЯдЯ  ‘ильвестр  тЯжело  всхрапывает во сне, а ‘анька не
спит,  лежит  на  сундуке, прислушиваетсЯ, подстерегает. ‚ комнате полумрак,
мирными  - зелеными и синими, прозрачными огоньками теплЯтсЯ лампадки в углу
перед образом.
     Ќожницы  давно  припасены,  ‘анька,  стиснув в груди дыхание от страха,
босиком  подкрадываетсЯ,  прЯча  ножницы за спиной. Љровать, на которой дЯдЯ
спит,  широкаЯ. ЏриходитсЯ оперетьсЯ на край коленом, чтоб дотЯнутьсЯ до его
головы.
     ‚ыпучив  глаза,  не  прозевать бы, вдруг он проснетсЯ, отчаЯнно стиснув
зубы,  точно по живому собираетсЯ резать, она отделЯет у спЯщего со лба одну
прЯдь...  вж-ж-жик  ножницами,  и  прЯдь  у  нее  в  руке.  Ѓережно, чтоб по
рассыпать  волосы,  она  сползает на пол и из кухни, через форточку, пускает
ее по ветру. "Ѓудешь знать, как дратьсЯ, черт пьЯный".
     ‚се  в первый раз сошло гладко, все тихо. € тогда она, точно осмелевший
от  удачи  ночной  убийца,  опЯть  преспокойно босиком подошла к ‘ильвестру,
влезла  на  край  постели  и  нагнулась  над  ним,  проваливаЯсь коленками в
колючую  перинку.  ђаскрыла ножницы, злодейски скривила рот, высунула Язык и
вдруг  увидела,  что  дЯдЯ  ‘ильвестр,  раскрыв  глаза,  не  шевелЯсь, очень
внимательно на нее смотрит.
     ‘анька  хотела  спрЯтать ножницы за спину, а шевельнутьсЯ не могла, всЯ
расслабла: "‘ейчас уж убьет". Ѓез памЯти пролепетала, заикаЯсь:
     - џ  ду-думала,  ты  с-спишь!..  -  Ћн  все  смотрел  на  нее странными
далекими глазами, думал и не шевелилсЯ.
     € вдруг тихо сказал:
     - Ќу иди, ложись, сии...
     Џосле как будто ничего не было. Ќичего не помнитсЯ... ’уман лет...
     џ  сижу  за  самоваром,  перетираЯ  чашки  после  чаепитиЯ... џ?.. Ќет,
скорее, все-таки это ‘анька.
     ‚ытерла  чашки  и  блюдца  полотенцем,  дЯдЯ ‘ильвестр промерз на своем
паровозе,  а  теперь  обогрелсЯ,  раскраснелсЯ,  выпив  чашек  шесть... Ђга,
значит,  он водку в то времЯ уже забросил. ќто зима была. ‚ойны еще не было.
Ќаверное,  она  в  том  же  году летом началась, в 1914-м, - значит, там, за
самоваром, мне было уже лет двенадцать, кажетсЯ.
     ‘  ‘ильвестром  у  нас  мир.  „о  того мир, что он теперь и Ќюшку в дом
пускает.  Љаждое  воскресенье  посылает  менЯ  в  лавку,  Я  покупаю пирог с
горохом  или с картошкой, с луком. ‘такан вареньЯ. € Ќюшка приходит, сидит у
нас  в  гостЯх,  угощаетсЯ  пирогом.  …ще  разные дЯдьки приходЯт с железной
дороги.  ‚олодька  ЯвлЯетсЯ  обЯзательно,  и  Ќюшка  в  него влюблена. Ћчень
противно.  Ћн  все пошучивает. ‘высока. Ћтчего же нет, если видит, что девка
краснеет,   белеет,  потеет,  глупеет  от  одного  его  косого  насмешливого
взглЯда...  Ќу,  если  она такаЯ бывает, эта самаЯ любовь, про которую у нас
все заборы исписаны, так пропади она пропадом!
     џ-то  с  ‚олодькой  запросто:  он  слово, Я ему пЯть. Ђ то поссоримсЯ и
подеремсЯ  в  шутку  -  в  шутку,  а Я стараюсь его дернуть побольнее за его
кудрЯшки.  Џомощник  машиниста,  а кудри как у гармониста. ’ак ‘ильвестр ему
говорит.
     ’ак-то он славный, если думать про него отдельно от этой любви.
     ...Љакой-то  будний вечер, мы с дЯдей ‘ильвестром вдвоем, Я... нет, это
‘анька  приносит  на стол Ѓиблию, толстую, в два столбца печатанную, и бойко
читает вслух главу. Џо-церковнославЯнски.
     ќта  ЃиблиЯ  всЯ  полна  намеков  про  тетю  Ђнфису.  ЏрЯмо как про нее
написана!  Ќа каждой странице про нее говоритсЯ, только понимать надо: из-за
таких  блудниц  гибли  города  и  царства  и  всЯкие  люди. Џрельщали своими
прельщениЯми,  а  после  вот сами и оказывались суетой сует! € ждала их всех
огненнаЯ   геенна  и  адские  муки,  как  с  торжеством  и  ужасом  объЯснЯл
‘ильвестр.
     - ‡начит,  и  тетю  Ђнфису  в  геенну  огненную!  Ђ ты рад, что ее туда
запихнут?
     - ‚вергнут! - сурово поправлЯл ‘ильвестр.
     - Ќу, ввергнут. Ђ ты и рад?
     - ќто  не  от  менЯ...  ’ут  уж  менЯ  не спросЯт! —ему тут радоватьсЯ,
глупости какие спрашиваешь... ‚едь она вечнаЯ и огненнаЯ! Џомыслить ужасно.
     - Ђ  булочника?  ‚от  его  бы  за  шкирку да в самую геенну помакать!..
Њордой его туда! ‚от бы знал!
     - ’ы не болтай, не нашего ума дело... - хмуритсЯ дЯдЯ.
     - Ђ  вдруг  Ђнфиса  придет?  ‚друг  у  тебЯ  прощениЯ станет просить!..
Џростил бы?
     - Ћна  в  грех  впала.  ѓрехи  людЯм может отпускать только кто к этому
назначен... Џастырь духовный... Ђ Я кто таков, грехи отпускать?
     - Ђ если она на колени встанет?
     - Ќе встанет.
     - Ђ вот если вдруг да встанет?
     ‘ильвестр тоскливо молчит, думает.
     - Ќе встанет она никогда, - и вздыхает тЯжко, со скрипом в горле.
     Љогда  летом  четырнадцатого  года  все  государства,  одно  за другим,
пообъЯвлЯли  друг  другу  войну,  мы с дЯдей ‘ильвестром сперва даже путали,
кто  с  кем  и  против  кого  воюет.  Џотом,  читаЯ  "ѓазету-копейку", стали
считать,  сколько  наши  взЯли  в  плен.  „осчитали в первые недели тысЯч до
двенадцати  и  радовались, что теперь уже война скоро кончитсЯ. „олго ли они
еще  станут  кобенитьсЯ,  когда  мы  у них такую толпу, целых уже двенадцать
тысЯч забрали!
     Ќаступила  зима  и  опЯть  лето,  а  война  все  шла,  и мы, все соседи
перестали  считать,  когда  кончитсЯ,  и  только  говорили, как стало тЯжело
жить.  Њы  точно  беднели  и  беднели  с  каждым месЯцем. ‘мешно сказать, мы
всегда  были  бедные,  но  сытые и обутые и без дров не сидели. Ђ теперь вот
получилось  так: магазины, бакалейные лавки, рынок - все на своем месте, все
бы  и  купить,  кажетсЯ,  можно,  но мы-то обеднели - так мне казалось, дров
мало,  за  хлебом  очереди,  жалованье  ‘ильвестру будто каждый месЯц кто-то
урезывает.  ‘коро  стало  так,  что, кроме еды, самой дешевой, ничего нельзЯ
было  купить.  —улки?  Љофту? - думать нечего, а Я, как на грех, пошла расти
как  на  дрожжах,  все  мне  коротко,  руки  длинные, из рукавов вылезают на
четверть!
     Њы  живем  теперь не в Џетрограде - дЯдю ‘ильвестра по военному времени
перевели в депо ’орхово, по псковской дороге.
     џ  только  два  раза  ездила  в  Џетроград  на  паровозе  со  знакомыми
машинистами  навестить  Ќюру.  Њануфактуру  ее  закрыли,  она  поступила  на
военный  завод,  а  в революцию и оттуда ее уволили, или она ушла, не помню,
но  переехала  она  к нам с ‘ильвестром. Ќаше ’орхово местечко маленькое и к
деревне ближе, тут с хлебом полегче, чем в Џитере.
     €  тут  приехал  с  фронта  ‚олодЯ ‚ереницын. Ќа фронт его отправили за
неблагонадежность,  но  пробыл  он  там  меньше  года  -  и  тут  революциЯ,
понемногу  все  стали  возвращатьсЯ,  и он, как бездомный, моталсЯ-моталсЯ и
разыскал  ‘ильвестра  и  подбилсЯ  к  нашему  дому,  и опЯть на свой паровоз
‘ильвестр его взЯл.
     Ђ  Ќюра  обратно  в  Џитер  не  поехала.  ‚сЯ  ее прежнЯЯ страсть в ней
разгорелась    и   загудела,   вроде   как   паровой   котел,   у   которого
предохранительный  клапан  заело. Ќичего ей не надо, только ‚олодьку на себе
женить.  ’ут война, революциЯ, землетрЯсение - это все ей нипочем, ей только
‚олодьку надо.
     Ђ  ‚олодька  что?  “хмылЯетсЯ.  ‘высока  пошучивает,  будто он на лавке
сидит, а она на коленЯх перед ним, сапоги ему стаскивает...
     “била  бы  их  обоих,  менЯ  даже  трЯсет от отвращениЯ, на эту парочку
глЯдЯ. Ќу, при мне ‚олодька сразу трепатьсЯ и величатьсЯ кончает.
     …му  передо  мной  стыдно,  и  длЯ  виду  он  сразу  Ќюрку  забывает  и
разговаривает со мной. Ћсторожно разговаривает. ‡нает мой Язык.
     ‡има,  темнота,  снег  и  глушь  кругом нашего поселка, неспокойно, всЯ
ђоссиЯ  бурлит,  и  половина  голодает,  и  никто  не знает, что будет через
неделю и чем все кончитсЯ.
     Ђх,   как  стройно  и  гладко  все  и  спокойно  представлЯетсЯ,  когда
вспоминаешь через десЯтки лет.
     Ђ  ведь тогда мы хотЯ и верили в победу, а ведь не знали, не знали, чем
кончитсЯ  даже  какой-нибудь  поход  на  Џетроград  ћденича  или наступление
„еникина.  Ќе  знали  еще,  чем  кончитсЯ  война  с ‚ильгельмом у англичан с
французами,  -  не знали имен тех, кто умрет, и тех, кто изменит, и названий
мест  сражений  и побед, катастроф и мЯтежей - все это было впереди, в дыму,
в  темноте, было трепещущей загадкой, все наши судьбы еще решались, все, что
сейчас  кажетсЯ  так  азбучно просто, стройно и неизбежно, все только-только
узнавалось.  €  с  каким  замиранием  сердца  от  страха  мы  жили,  с какой
ненавистью  к сильному и побеждающему, удачливому, готовому восторжествовать
врагу...
     Џотом,  спустЯ  целую  жизнь,  мне  часто  приходилось,  сидЯ в кино, в
театре,  смотреть  героев-актеров, с озорной усмешкой, самоуверенно глЯдЯщих
в  глаза белогвардейским палачам, не от бесстрашиЯ, а просто оттого, что они
уже  знают все наперед и прочитали конец пьесы, и потому так непохожи на тех
людей,  которым  было  очень страшно и которые отчаЯнно не хотели умирать, у
которых  сердце  мучительно  трепетало  и  томилось,  щемило  от  тревоги за
будущее,  и  они  горЯчо верили, страстно надеЯлись, но только не знали, чем
кончитсЯ  длЯ  них  сегоднЯшний  день  и  какаЯ  будет общаЯ судьба народа и
революции...
     џ  стоЯла  часа  четыре  в  очереди  за хлебом, вернулась - дом пустой.
‘ильвестр в депо, а Ќюрки нет.
     ‚ечером  вернулсЯ  ‘ильвестр  без ‚олоди - тот куда-то смылсЯ с полднЯ.
Џропали оба, с Ќюркой.
     “катили в чьих-то санЯх в деревню на свадьбу. ‘оседи рассказали.
     Њы с ‘ильвестром молчали. „вое суток молчали.
     €з  нашего красногвардейского отрЯда приходили двое, спрашивали ‚олодю.
—тоб был наготове. џ сказала: в депо, на работе.
     …два  они  ушли,  Я  вскочила,  оделась  и пошла пешком в деревню. ’уда
верст  двадцать,  дорога  заметеннаЯ.  Џопросила  подвезти каких-то попутных
мужиков. Људа там. ‘ами едут пустые, а не оглЯнутсЯ даже.
     „умала,  ни за что не дойти. Ќачало темнеть, шла под конец как во сне -
перед  глазами  мечетсЯ белое, завивает воронки сухой снежок, заметает следы
полозьев,  вот-вот  след  пропадет, и Я осталась среди полЯ - ни столбов, ни
деревца, одни голые кусты да обледенелые кочки чухонского болота.
     Ќочью  дотащилась  до  первых  домов. Ћкна темные, ни огонька, ни души,
только собаки осипшие на морозе задыхаютсЯ, давЯтсЯ со злости.
     Џостучалась   в  одно  окошко,  менЯ  послали  по-русски,  прошла  еще,
постучалась  в  другое,  менЯ  обругали по-чухонски, народ приветливый, того
глЯди  замерзнешь  под  окнами.  Џрошла  всю  деревню.  ‚се по собачьему лаю
слышали,  как  Я  прошла  улицу  из  конца в конец и пошла обратно, и только
тогда  кого-то  любопытство  взЯло.  ‚ыглЯнул  из  ворот  какой-то косматый,
дождалсЯ,  пока  Я  подойду,  назвал  менЯ  дурой, это уж ласково было после
того,  что  Я наслушалась под окнами, и, главное, объЯснил, что свадьба идет
в  баронском  имении,  а не в деревне. Ђ где имение? "„а сожгли, конечно!" -
сказал  он  и  ушел,  захлопнув  калитку,  однако  перед  тем махнул рукой в
какую-то  сторону. џ туда и поплелась по следам, перешла по льду через речку
и  пошла-пошла  в  горку  и разглЯдела - деревьЯ стоЯт четырехугольником без
снега,  черные,  обугленные  деревьЯ.  Џотом фундамент разглЯдела, где ветер
сдул снег с черных кирпичей.
     Ћбыкновенно  трубы  остаютсЯ - а тут труб не было, но Я догадалась, это
баронское  имение, услышала пьЯную гармошку и скоро нашла и самую гулЯнку по
случаю   свадьбы,   мужики  все  в  солдатском,  бабы  и  девки  толпЯтсЯ  в
сарае-сушилке,  дым  столбом  от  махры, свету только в двух концах, в одном
углу  поют одно, в другом - другое, и гармонист пьЯной мордой на мехи падает
и  тЯнет  что попало, вразброд. „ва пожилых солдата топчутсЯ, схватившись за
руки,  думаЯ,  что  плЯшут,  счастливо пьЯные, полюбуютсЯ-полюбуютсЯ друг на
друга  и  поцелуютсЯ  с  размаху, наглЯдетьсЯ не могут. Ќаверное, празднуют,
что  отделались от войны, от фронта, от старого режима и вот опЯть очутились
в  родной  деревне,  выпили, напились, третий день пьют и на чьей-то свадьбе
плЯшут.
     џ,  по  стенке  пробираЯсь,  стала  осматриватьсЯ, протискиватьсЯ между
пьЯных,  через  плечи  заглЯдывать.  ‘прашивать  было  некого,  тут  свою-то
фамилию не всЯкий бы выговорил.
     Ќюрки нигде не было, ‚олоди тоже.
     ЏышущаЯ  баба  с разгону наткнулась и уцепилась за менЯ, еле устоЯла на
ногах,   потом   отодвинулась,   чтоб  получше  менЯ  рассмотреть,  и  вдруг
восторженно  изумилась:  "„оченька!.." Ќежно стала гладить по лицу шершавыми
руками  и  залилась слезами. „остала со стола кусок ржаного пирога с кашей и
стала  менЯ кормить из рук, давала откусить, подставив ладонь ковшиком, чтоб
каша  не  сыпалась  на  пол. Љогда набиралось порЯдочно каши у нее в ладони,
она  говорила:  "Ќу-ка!"  - Я открывала рот, и она с маху забрасывала кашу и
хвалила  менЯ, радостно приговариваЯ: "‚от как у нас!" Љазалось ли ей, что Я
маленькаЯ,  или  она  понЯла,  что  Я  совсем  дохожу от холода, руки мои не
держат от усталости и голода, крошки тепла во мне не осталось.
     Ѓаба  потЯнулась  и  схватилась за жестЯную кружку, которую подносил ко
рту  бородатый  пучеглазый мужик. Ћн стал не давать кружку, даже возмутилсЯ,
что  хотЯт  у него отнЯть, тогда моЯ баба ткнула его кулаком в щеку и отнЯла
кружку.  Њужик загрозилсЯ, вскочил, споткнулсЯ, чуть не упал, но потерЯл нас
из виду и стал оглЯдыватьсЯ, выпучив глаза.
     џ  глотнула  из  кружки,  мне  стало  горЯчо  в  груди,  в животе, баба
привалила  менЯ  к  толстому  плечу,  и  Я  как  в темный погреб оступилась,
заснула,  но  ненадолго, наверное. Џахнуло морозом со двора, Я пришла в себЯ
-  ничего не изменилось вокруг, только двери на мороз были открыты, какаЯ-то
компаниЯ, галдЯ и спотыкаЯсь, валила к нам со двора, и там была Ќюрка.
     џ  пошевелилась,  баба  моЯ,  не открываЯ глаз, сквозь сон прикрикнула:
"‘пи,  спи...",  но  Я  высвободилась и встала. Ќюрка менЯ увидела, и ее всю
перекосило от досады и испуга, а ‚олодька растопырил руки и закричал:
     - Љого  Я  вижу!..  -  дурацки обрадовалсЯ, а когда Ќюрка отпихнула его
локтем  в  грудь, он удивилсЯ, замолчал, хмурЯсь. ЏьЯн он был, как на третий
день  бывают, - не совсем на этом свете, а на каком-то другом, своем пьЯном,
где  все  по-своему - перекошено, плывет, качаетсЯ, как отражение в колодце,
когда туда бухнетсЯ с размаху ведро.
     џ  подошла  вплотную  и  сквозь  шум,  говор  и  мычанье гармошки стала
кричать  прЯмо  в  его бессмысленную рожу, ругала его паразитом, уговаривала
ласково,  и  все повторЯла, что за ним пришли, пришли, пришли из отрЯда, его
ждут,  ждут,  ждут,  надо  скорей  возвращатьсЯ,  а  то  отрЯд  уйдет,  а он
останетсЯ,  -  а  он  жалобно морщил лоб, когда Я ругалась, и начинал весело
ухмылЯтьсЯ,  когда  Я  его  ласково  упрашивала,  а  когда  Я его хватала за
гимнастерку  -  встрЯхнуть, Ќюрка остервенело отрывала мою руку, отшвыривала
от него. “била бы Я этих обоих, если б могла.
     ‚друг в ‚олодьке что-то проЯснилось, и он сказал:
     - ’ак ты хочешь-то чего? ‚ депо надо?.. ‚ чем дело? Њахнем в депо!..
     ‚округ нас уже прислушивались: что за крик?
     - ’ы  в  депо?  -  удивилсЯ какой-то солдат, услышав ‚олодьку. - Ђ чего
тебе в депо?
     - ‚  депо!.. - сказал ‚олодька, но Я видела по глазам, что он опЯть уже
уплывает в пьЯную муть.
     џ ухватилась за солдата, он был из поселка.
     - ЋтрЯд  собирают!  ѓудок  дают!  - џ соврала, гудка не было, но мы его
все   времЯ   ждали   -   это   был  сигнал  собиратьсЯ  и  вообще  бедствиЯ
какого-нибудь, пожара, аварии, тревоги.
     - ‚от оно! ѓудок!.. Ќу, давай кончай гулЯнку, поехали.
     - ќто  куда?  -  удивлЯлсЯ  ‚олодька, он уже опЯть потерЯл сознание, но
солдат  его  повернул  и  толкнул  в  плечо, потом под руку подхватил. Ќюрка
вцепилась  не  пускать  солдата,  Я изо всех сил потащила ‚олодьку за другую
руку,  кто-то завизжал, поднЯлсЯ хохот, мы чуть всей компанией не грохнулись
на  пол, споткнулись на спЯщего поперек прохода мужика, в дверЯх кто-то менЯ
на  прощание  треснул  в суматохе по затылку так, что Я через порог полетела
на  обледенелую,  вытоптанную  в снегу дорожку, разбила колени да еще и лбом
стукнулась.
     Ћчухалась  и  увидела, что в розвальнЯх вповалку лежат какие-то люди, -
потом убедилась, что и ‚олодька с Ќюркой там, а солдат нахлестывает лошадь.
     Љакие-то  мужики выскочили и пробежали мимо с руганью - ловить - и чуть
было  не  догнали,  да  лошадь  пошла вскачь. Њужики, возвращаЯсь, ругались,
сморкались,  хрипло  переводЯ  дух,  и  Я  подумала, что вот сейчас они менЯ
убьют,  но  они почему-то не догадались, наверно потому, что какие-то парни,
с  хохоту помираЯ, стали дразнить, что хозЯева кобылу упустили, и те полезли
дратьсЯ с ними.
     €  Я  поплелась  опЯть  той  же  дорогой  домой. Љровь застыла на голых
коленках  -  чулок  на  коленЯх  не  осталось  вовсе,  а  это  у  менЯ  была
единственнаЯ  пара.  €  за  что  по  затылку  стукнули? € кто? Ђ эти уехали,
сволочи,  могли бы отъехать и подождать... Ђ может быть, Я и не так думала и
мне только теперь кажетсЯ?
     Ќет,  чулки-то  Я помню: они менЯ приводили в отчаЯние - Я навсегда без
чулок  осталась.  Ќаверное,  во  всей  ђоссии  нет нигде длЯ менЯ целой пары
чулок,  вот  о чем Я думала и больше ничего не помню - все стерлось, слишком
Я устала.
     Ќо  ведь  дошла!..  џ  уже  близко  была от поселка, серело утро, когда
услышала  тЯгучий  паровозный  гудок  и  по  голосу узнала - это ‘ильвестров
паровоз  дает  сигнал.  “  него был особенный гудок, паровоз был џрославской
дороги, на них были "волжские" такие гудки, тройные, сразу можно узнать.
     џ  хотела  побежать,  но  только  плелась  и всхлипывала от бессильного
отчаЯниЯ: гудок зовет, а где ‚олодька, в каком он виде? ЋчухаетсЯ ли?
     Џока  дошла  до  дому, гудок оборвалсЯ, и тут мне стало еще страшнее от
тишины.
     ‚  доме  было  тоже  тихо,  пусто,  никого,  Я, как была, повалилась на
постель  в  полусне от усталости и ото всего, что было, даже думать ни о чем
не  могла,  и  как  будто  во сне стала видеть, как Я все иду, слушаю долгий
гудок,  как  опЯть  вхожу во двор, поднимаюсь на крыльцо, заметенное свежим,
чистым снегом.
     ‚  дверь  стукнули,  и  вошел  красногвардеец,  не  наш  деповский, а с
химического.  ЋпЯть спрашивал ‚олодю. џ опЯть соврала, что он, наверное, уже
ушел на товарную, где сборный пункт.
     - Ќичего  подобного,  - сказал красногвардеец и осмотрелсЯ по сторонам,
будто подозревал, что ‚олодька мог под стол спрЯтатьсЯ.
     - Ђ чего гудок? ќто сбор или учение какое?
     - “чение?   „а.   ‘амое   учение  началось.  ѓерманские  войска  начали
наступление на Џетроград.
     Ћн  ушел,  а  Я все сидела и думала, как Я сюда пришла, как поднималась
на  крыльцо,  какой  снег  лежал  на ступеньках... € вдруг менЯ что-то так и
приподнЯло:  Я  протерла  глаза,  пошла выглЯнула на крыльцо и уставилась на
ступеньки.  „ва  следа  красногвардейца  вели  в  дом и из дома, и рЯдом мои
следы.  џ  пошла  к  калитке и там отыскала двойной след по снегу через весь
двор,  за  угол  сараЯ, вокруг кустов наискосок... прЯмо к двери в баньку. џ
толкнула   дверь,   сорвала  крючок,  Я  так  и  знала:  ‚олодька  лежал  на
раздевальной  полке,  икал  и таращилсЯ в потолок - и был еще пьЯнее, чем на
свадьбе.
     - Џронюхала!  -  закричала  на  менЯ  Ќюрка.  -  пиониха!  ’ы чего это
шпионничать  за нами взЯлась, дрЯнь девчонка! - замахнулась и зубы стиснула,
но тронуть менЯ не посмела.
     џ  оставила  дверь  настежь,  вышла  за калитку на улицу - и тут чуть в
снег не села, ноги подогнулись.
     - Љто  тебЯ по лбу треснул? - Џередо мной стоЯли две девочки - ‚арька и
еще  одна,  - они вечно приставали и умолЯли им почитать "Ќатпиркиртона" - у
менЯ   сохранилсЯ  десЯток  тоненьких,  как  тетрадки,  книжонок,  недельных
выпусков  про  знаменитых  сыщиков Ќат Џинкертона и Ќик Љартера с картинками
цветными  на  обложках,  там обЯзательно кто-нибудь палил с огнем и дымом из
револьвера,   рушилсЯ,   взмахнув   руками,   в   бездну   или   замахивалсЯ
окровавленным  ножом.  ‘ама-то Я уже давно такого не читала - из "старого" Я
теперь  только  стихи  читала,  плакала от жалости к Ќаполеону, про которого
знала  только,  что  у  него  треугольнаЯ  шлЯпа  и серый походный сюртук, и
дальше,  что  в  "‚оздушном  корабле"  сказано  у  ‹ермонтова,  как он зовет
гренадеров  и сына, и никто его не слышит, и капают горькие слезы из глаз на
холодный песок, а у менЯ сердце надрываетсЯ от сочувствиЯ...
     џ  показываю ‚арьке разбитые коленки с застывшими ссадинами, и девчонки
ахают,  и,  пока  они  не  очухались,  гоню  их,  чтоб  бежали в депо к дЯде
‘ильвестру,  -  пускай скорей идет домой. Ћни бегут, оглЯдываютсЯ на менЯ, а
Я машу - бегите скорей.
     џ  нагребла  ладонЯми  большой  комок  снега,  ткнулась в дверь баньки,
опЯть  заперто,  Ќюрка,  значит,  опЯть  крючок  загнула,  Я  толкала ногой,
плечом, все-таки вбилась в дверь, кричу:
     - ’ы гудок слышала, дура?!
     Ђ  она  и рада, что уже отгудело, считает себЯ победительницей, идиотка
несчастнаЯ,  что  удалсЯ  ее  хитроумный  план  ‚олодьку  увезти на свадьбу,
перепоить, спрЯтать.
     - Ќам  тут  не  слышно! - и лобик ‚олодьке трЯпочкой утирает. - ‚идишь,
он больной!
     џ  подскочила к этому больному, влепила в рожу полную пригоршню снега и
хотела  растереть,  да  Ќюрка на менЯ кинулась, чтоб Я, значит, его не смела
трогать.
     Ћна  менЯ  колотит  и  отрывает,  а  Я  ее  не  трогаю, а тащу и дергаю
‚олодьку  и  наконец  его,  как свиную тушу, с полки свалила на пол, а Ќюрка
над  своим  цыпленочком  квохчет,  как  наседка,  на  менЯ  кидаетсЯ, вопит:
"‡меЯ!",  "Ќе  смей!..", "Ћн больной..." - как самаЯ темнаЯ деревенскаЯ дура
баба!  Ђ  ее  цыпленочек по полу сапожищами скребет и мычит, будто у него во
рту коровий Язык ворочаетсЯ. ’ьфу!..
     €  наконец  поЯвилсЯ  дЯдЯ  ‘ильвестр. Ќюру он отодвинул рукой так, что
она  к  стенке отлетела, села на пол и запричитала: за что мы ее ненавидим и
за что ‚олоденьку погубить задумали...
     „ЯдЯ  ‘ильвестр  сейчас  же  принес  лоханку  и пучок перьев, велел мне
держать  ‚олодьке  голову  и  всунул  ему перьЯ в пасть. ‘редство безотказно
сработало,  Ќюшка  увидела, что ‚олодЯ начинает возвращатьсЯ с пьЯного света
на вашу землю и, значит, всЯ ее хитраЯ интрига лопаетсЯ.
     ’огда  она  от  злости  стала Язвить ‘ильвестра в больное место - что у
него  иконы  висЯт,  в церковь ходит, менЯ по Ѓиблии читать выучил, а теперь
стал с безбожниками заодно.
     - „урища  вавилонскаЯ,  -  спокойно сказал ‘ильвестр, обмакнул трЯпку в
ведро  и  стал  возить по ‚олодькиной пьЯной морде, да так, что тот начал за
него руками хвататьсЯ и на ноги привставать.
     ’ут Ќюрка совсем осатанела, стала тонко выкликать:
     - Ђх,  как это приЯтно видеть, в безбожники перекинулись, в безбожники!
ЏоздравлЯем,  дЯдечка!..  Ћчень  поздравлЯем!  -  ™еки  у  нее  горели как в
лихорадке  или как у кликуши, и тут-то мне стало окончательно видно, как это
все  заранее,  не  случайно было задумано - увезти ‚олодьку в деревню, чтобы
укрыть от беды. - Ђ что поп говорил намедни? ‚спомните-ка, что поп! Ђ?
     - Ћн не поп, а батюшка.
     - Ђ если батюшка, что ж вы на его проповедь плюете?
     - ЋпЯть  ты  дура...  Ќу-ка, стой сам, голову подыми!.. ‘той, ‚олодька,
тебе  говорЯт! Ќу!.. ‚ церкви он батюшка. Ђ на базаре - он мне всего ничего.
‘корее всего, подозрительнаЯ личность.
     Ќюрка  стала  реветь  без  слов,  а ‚олодЯ, белый как бумага, лепетал и
точно  боролсЯ  с кем-то, кто подшибал его под коленки, опрокидывал навзничь
и душил.
     Ќюрку  ‘ильвестр  послал  караулить  у  калитки,  чтоб с улицы никто не
увидел, как мы втаскиваем ‚олодьку в дом.
     Џотом  Я села его сторожить, он лежал в темноте за печкой и стонал, что
у  него  голова  разрываетсЯ.  ‘ильвестр  ушел  на паровоз - в депо, там все
томились в ожидании самых страшных известий, а их все не было.
     - Џить хочешь, ты, несчастный?
     - Ќе  хочу,  а  ты  возьми  почитай  мне... до того все кругом ходит...
‡ацепитьсЯ бы за что...
     - €шь, захотел!
     - Ќу, поговори чего-нибудь. ‘кажи чего ни на есть...
     - Ќечего мне с паразитом разговаривать.
     - Џочитай... Њученье... ѓолова!..
     - ’ак  тебе  как  раз  и  надо.  ЊучайсЯ. ‚от сейчас дадут гудок, отрЯд
уйдет, а ты валЯтьсЯ за печкой останешьсЯ. Џозорный человек.
     - џ подымусь.
     - Ќа корЯчки... Џаразит! Џогибший ты человек сегоднЯ станешь!
     ‘ейчас  мне  даже  не  совсем  понЯтно,  с  чего это началось. ‘нега за
окном,  фиолетовые  сумерки,  кончаетсЯ  короткий зимний день, Я все сижу на
табуретке  за  печкой Я повторЯю, читаю вслух наизусть, а он все просит еще:
"по  синим  волнам  океана,  лишь звезды блеснут в небесах, корабль одинокий
несетсЯ, несетсЯ на всех парусах..."
     ЉажетсЯ,  он плохо понимает, что дальше, все просит повторить "по синим
волнам  океана..."  и  тогда,  вслушиваЯсь, перестает даже зубами скрипеть и
постанывать.
     џ  читать могу это хоть целый день, мне не надоест и каждый раз плакать
хочетсЯ,   так   жалко  этого,  в  сером  походном  сюртуке,  никто  ему  не
откликаетсЯ, пока не озаритсЯ восток...
     Љогда  Я  читаю  громко  и  медленно - мне хоть не слышно, как ‚олодька
боретсЯ   со  своим  мерзким  похмельем  и  как  в  соседней  комнате  икает
изнемогшаЯ от долгого рева Ќюрка.
     Џомолчу-помолчу  и опЯть начинаю нараспев - тогда Я совсем не заикаюсь,
-  точно молитву-заклинание от злого духа: по синим вол-нам оке-аа-на!.. - и
от усталости, бессонницы все плывет и волнами качаетсЯ перед глазами.
     ‚друг   ‚олодЯ   внЯтно   произносит  ругательство.  џ  настораживаюсь:
очухалсЯ!
     - ќто ты кому?
     - Џро этих... гадов. ’ы читаешь, изменили и продали...
     - ‚от-вот: другие ему изменили. € пропили шпагу свою! ‘лыхал? Џропили!
     - „у-ура!  -  ‚олодЯ рывком пытаетсЯ вскочить, ему опЯть делаетсЯ худо,
потом  он цеплЯетсЯ за менЯ, поднимаетсЯ потихоньку, Я его обнимаю под мышки
и помогаю. Ћн встает и долго стоит, держась за печку.
     Џотом  Я провожаю, поддерживаЯ под руку, до калитки, там он буркает: "џ
сам"  -  и  идет, уходит по улице. џ снова на минуту вижу его уже вдали, под
фонарем,  когда  он  перешагивает  через рельсовые пути и совсем пропадает в
глухих сумерках.
     ’емнеет, темнеет. ЌачинаетсЯ эта ночь.
     Ќачалась  и  идет  эта  ночь.  џ стою, укрывшись от метельного ветра за
углом  пакгауза,  засунув  руки  под  мышки.  „аже  скулы  ломит, так устала
стискивать  зубы - чтоб хоть не стучали. ѓлаза горЯт от бессонницы, холодно,
холодно,  даже  тут,  за  углом,  ветер  продувает всю мою одежонку, точно Я
голаЯ стою на снегу.
     ‚аленки  худые  и  короткие,  опорки какие-то уродские, рукава на кофте
коротки...  ‚ыросла  - Я теперь долговЯзаЯ девчонка-подросток. „евушкой менЯ
не  назовешь,  нет... •ороша девушка: худаЯ как щепка, да еще заика, ни кожи
ни  рожи - одни глаза. ’еперь носЯт челку, Я сама себе подстригла, глЯнула в
зеркало,  да  так  и отскочила. Џравда, Я насмешливаЯ - за это менЯ немножко
уважают. € не любЯт за это.
     ’оварнаЯ  станциЯ,  пути,  пакгаузы  -  все  тонет в темноте, ничего не
разглЯдишь,  только  два керосиновых фонарЯ, далеко друг от друга, качаютсЯ,
качаютсЯ,  и  вокруг  них вьетсЯ сухой снежок, как мотыльки вокруг свечки...
летом...  у  открытого  окна...  џ заснула, оказываетсЯ, стоЯ, но проснулась
сейчас  же,  услышав  отдаленное знакомое погромыхивание медленно катЯщегосЯ
товарного состава.
     €з  темноты  выползали, пЯтЯсь задом, без фонарей, теплушки с белыми от
снега крышами.
     џ  дождалась, пока не подошел паровоз - на нем маслЯнисто горел огонек,
- на тихом ходу подбежала, уцепилась за поручни и вскарабкалась наверх.
     ‘ильвестр   и   ‚олодька   наперебой   закричали,  что  Я  сумасшедшаЯ,
ополоумела,  нечего  мне  здесь  делать:  они  были  очень рады, что Я вдруг
оказалась тут, видно уже не надеЯлись, что менЯ увидЯт.
     ’ак  она  началась  и  пошла, наверное, самаЯ долгаЯ в моей жизни ночь;
помню  только  налетающие  из  темноты клубы дыма, раскаленный жар и свет из
топки,  когда  ‚олодЯ  подбрасывает  дрова  и  шурует,  с ожесточением гремЯ
железом,  - и снова темнота и холод. Џаровоз то пЯтитсЯ, то ползет на другой
путь   -   ‚олодька   соскакивает   и  сам  перекладывает  стрелки,  гремЯт,
перекликаЯсь,  буфера,  и,  главное,  мы  все  чего-то  ждем.  € на товарной
платформе,  где  неловко  строитсЯ  и перекликаетсЯ красногвардейский отрЯд,
тоже  все  ждут.  ‚се  знают, что началась какаЯ-то новаЯ война - германские
вильгельмовские  войска,  которые  воевали с нашими царскими, теперь идут на
нас,  на революционный Џетроград, на Џсков. Ќет никакого "фронта", сообщений
‘тавки  командующего,  а  просто вон оттуда, куда уходЯт эти рельсовые пути,
прЯмо  по  нашей  дороге  на  нас  надвигаетсЯ  германскаЯ  армиЯ с пушками,
пулеметами,  газами,  с  мерно  топающими  солдатами, по-прежнему послушными
своим офицерам и генералам.
     €  против них собралсЯ, топчетсЯ и стынет на морозном ветру наш отрЯд с
винтовками,  в солдатских шинелЯх и черных пальто, в папахах и картузах. € у
них  два  пулемета,  которые наши смазчики прикрывают промасленными трЯпками
от снега.
     ‘вЯзь  плохаЯ,  приказа  никакого  нет,  ночь не думает идти к концу, а
будто  растЯгиваетсЯ  все  длиннее  -  чем  больше  ее  проходит, тем больше
впереди  остаетсЯ,  и уж не помнишь: устал ты или нет, спал или нет, и когда
и  чем  все  началось,  не  помнишь,  точно ты в какой-то особый мир попал -
ночи, ожиданиЯ, тревоги.
     Ќаконец   отрЯд   погрузилсЯ,   и  откуда-то  стало  известно:  "‘ейчас
отправЯт!.."
     Џодходит  какой-то  солдат,  подзывает  к  себе  ‘ильвестра  и дает ему
винтовку,  одну  на  двоих. Џока ‘ильвестр распихивает по карманам обоймы, Я
насмешливо спрашиваю ‚олодю:
     - Ќу, говори, что мне Ќюшке передать от тебЯ?
     - —его еще говорить?
     - “х  ты!  ‚месте  пировали,  неразлучные  такие!.. Ђ тут на прощание и
никакого звука вЯкнуть не может!.. Ќу?
     - ЋтвЯжись-ка ты. Ќечего мне говорить. Ќе до того.
     - Ќе  до  того? Ќу ладно, так и быть, сама скажу за тебЯ. ‘кажу: просил
хранить в глубине груди воспоминание незабвенной встречи.
     - Ќе  смеешь  ты  ничего  этого  говорить,  чего  ты  ко  мне пристала?
‘бесилась, что ли?
     - Ќадо  же  по-приличному  вам  проститьсЯ. Ќюрочка небось сейчас такие
переживает страданиЯ, ведь мы тебЯ от ней силком увели!
     - ‹адно уж, молчи ты... ‘кажи спасибо за угощение... ’ьфу!
     - Ђ-а! ’ебЯ угостили! ’ы уж молчи лучше.
     - ЋтвЯжись к черту со своей Ќюшкой вместе. ’ошно. ’ошно же мне!
     - € выходишь подлец за такие разговоры.
     - Ќу и слазь к черту с локомотива.
     - Ќе  твой  локомотив,  ты тут не начальник, ты подручный, не командуй,
шуруй лучше в топке, давление упустишь.
     џ  спрыгиваю,  чуть  не  падаю  на  землю и стою жду, чтоб проститьсЯ с
дЯдей ‘ильвестром, когда он кончит разговаривать.
     џ  презираю  Ќюшку,  ненавижу ‚олодьку, в особенности их вместе, только
‘ильвестра  люблю,  он и ‚олодьку вытащил из такого позора, что тому бы весь
век не отмытьсЯ.
     џ  целую  дЯдю  ‘ильвестра  в  щеку,  он  что-то  бурчит и тоже тычетсЯ
холодными  губами  мне в щеку. Ќикогда менЯ не целовал, завода у нас не было
- целоватьсЯ, даже когда Я маленькаЯ была.
     Џотом  подает  наверх  винтовку  ‚олоде  и  сам  лезет за ней следом на
паровоз.  Љто-то  бежит  к нам из помещениЯ станции, где телеграф. Ќаверное,
дадут отправление.
     Њы  знаем,  что  уж последнЯЯ самаЯ минута пошла. ‚олодЯ, свесившись на
вытЯнутой руке, протЯгивает ко мне в темноту другую руку и говорит:
     - Џрощай, однако!
     ‚от и все, думаю Я с тоской и насмешливо передразниваю:
     - Ќу, однако, прощай! - издали протЯгиваю и быстро отдергиваю руку.
     Џаровоз,  готовый  к  отправлению,  тЯжело бухает, выпускаЯ пар; дым из
трубы кидаетсЯ по сторонам, книзу, окутывает менЯ. џ минуту ничего не вижу.
     ‚се  кончилось,  а  Я просто стою и дожидаюсь отправлениЯ. џ себЯ ничем
не  выдала,  не опозорилась, а теперь уж все равно: спутались они с Ќюркой и
когда,  противна Я ему или нет, ненавидит он менЯ, смеетсЯ или что другое, -
все,  все  равно.  …сли  б Я была настоЯщаЯ девушка, красиваЯ, в шлЯпе... „а
пес  с  ней,  со  шлЯпой.  Ѓыли бы хоть валенки и кофта по росту и не будь Я
такой  щепкой... Ќу будь Я вот как Ќюрка, только без ее бабьего характера, -
Я бы... Ќет, Я и тогда бы ничего не показала...
     ќто  все  мысли давние, привычные, они не тут на платформе, в ожидании,
складываютсЯ  в  голове  -  только  Я  все выводы из них держу в голове этой
ночью,  когда стою на морозе и дым клубами мечетсЯ на ветру, взлетает к небу
и снова бросаетсЯ к самой земле.
     Ђ отправлениЯ все нет.
     ‚друг  Я  вижу ‘ильвестра и ‚олодю - они торопливо шагают по платформе,
а  около  паровоза  остаетсЯ Ћкунчиков из нашего депо, маленький, сутулый, в
долгополом  пальто.  ‚интовка с примкнутым штыком кажетсЯ больше его ростом.
ќто  странно,  но  в странном, совершенно особенном мире этой ночи ничему не
удивлЯешьсЯ. „аже когда Я вижу, что отрЯд начинает выгружатьсЯ из вагонов!
     Љрасногвардейцы   толпЯтсЯ  у  вагонов,  строЯтсЯ  и,  топаЯ  вразброд,
проходЯт  вдоль  платформы  до самого ее конца. ’ам они приостанавливаютсЯ и
один  за другим приседают и, стукаЯсь штыками, спрыгивают в темноту. Џотом Я
сквозь  снег  вижу  их  вдали, как они проходЯт мимо фонарЯ. ‚ ту сторону. Љ
Џскову. —то ж они, пешком пошли навстречу германцам?
     ‚озвращаютсЯ ‘ильвестр с ‚олодей.
     - ’ы  что  ж  не  ушла?  ’ы иди!.. - озабоченно говорит ‘ильвестр, Я не
двигаюсь с места, и он сейчас же делает мне знак залезать на паровоз.
     €  все  начинаетсЯ  сначала, наш паровоз маневрирует по запасным путЯм,
какие-то  люди  бегут впереди, переводЯт нам стрелки, мы толкаем вагоны, нас
отцеплЯют,  спереди  прицеплЯют  платформы. ‚се кричат, торопЯтсЯ, а Я стою,
прижавшись,  в  уголке,  ночь  не  кончаетсЯ,  или  совсем не идет, стоит на
месте.   „а,  отрЯд  ушел  пешком  навстречу  германским  войскам.  ‘оседнЯЯ
станциЯ,  ‚олковы ЃелЯны, нам уже не отвечает, - значит, немцев пропустили -
они двигаютсЯ прЯмо эшелонами на Џетроград. Џо рельсам!
     “жасное это слово: пропустили!
     €  вот  теперь  перед  нашим  локомотивом  две  платформы  с грузом длЯ
химического  завода  - глыбы желтоватые чего-то - просто балласт. Њы опЯть у
товарной  стоим  и  ждем,  но теперь мы уже знаем, чего мы ждем: должны дать
знать  с  разъезда  -  и  тогда  паровоз  с  балластом  пойдет навстречу, на
столкновение,  чтоб закупорить путь сразу за мостом. ‘ разъезда дадут знать.
€ли  не  успеют  и не дадут. ’огда нужно самим решить; только бы не упустить
момента. Ќе "пропустить".
     џ  сошла  на платформу, смотрю туда, где светЯтсЯ два окна станционного
домика.  €  все  смотрЯт туда, где за окнами горит керосиноваЯ лампа, ходЯт,
курЯт  какие-то люди, сидит у двери бородатый солдат с винтовкой, а рЯдом за
занавешенным освещенным окном, мы знаем, сидит телеграфист и тоже ждет.
     €  вдруг  ожидание  кончилось. ‚се ожило. Љто-то выскочил из помещениЯ,
вглЯделсЯ  в  нашу  сторону,  махнул рукой, крикнул: "‘ейчас!" - и опрометью
кинулсЯ обратно.
     ‚олодЯ спрыгнул совсем рЯдом со мной на платформу.
     - Ќу!  -  сказал он, быстро и весело дыша после горЯчей работы у топки.
- ‡начит, дают отправление!.. Џрощай же!
     - Џрощай,  -  отзываюсь  Я  и  с удивлением вижу, что он улыбаетсЯ, как
будто радуетсЯ.
     - Џрощай.  Џрощай  же ты, моЯ ненаглЯднаЯ, - это он очень тихо и правда
радостно сказал.
     Њы  стоЯли  не шевелЯсь, близко лицом к лицу, рЯдом шумно бухал и шипел
паром  паровоз,  клубы дыма налетали на нас, но Я все равно видела его лицо,
в  темноте  видела - точно с глазами у менЯ что-то случилось, и Я знала, что
вот  сейчас,  сию  минуту  все кончитсЯ и ничего больше не будет, но это мне
теперь  все  равно,  во мне уже все повернулось, запело, расцвело, точно Я в
эту   минуту   перестала   быть   озлобленно-несчастной,   кусачей,  колючей
девчонкой,  стала  красиваЯ, счастливаЯ, любимаЯ, ни перед кем не виноватаЯ.
€  то  невозможное мое, тайное-претайное ото всего света, от себЯ самой даже
спрЯтанное,  что  от  одного  своего  имени,  произнесенного  шепотом, сразу
сжималось  в жалкий больной комочек, - моЯ любовь с этой минуты стала чем-то
неизмеримо прекраснее менЯ самой.
     ‚переди  громко  щелкнула стрелка - давали путь, мы слышали, но стоЯли,
как  скованные  страхом,  - упустить из рук то, что в них вдруг очутилось. ‘
двух  сторон  у  нас  все  было  отрезано:  прошлого  с  гульбой, пьЯнкой, с
влюбленной  Ќюркой  -  уже  нет. Ѓудущего - всего одиннадцать километров, до
столкновениЯ  со  встречным  эшелоном  за  мостом,  - значит, тоже нет, есть
только то, что есть: сказанные слова и лицо, светЯщеесЯ в темноте.
     - Ќу!..  -  тихонько  вдруг  вскрикнул  маленький  Ћкунчиков  и, как-то
сгорбившись,  бросилсЯ,  ткнулсЯ,  прижалсЯ  и  обнЯлсЯ с ‘ильвестром. € все
кончилось.  Ћкунчиков  быстро  обнЯл  ‚олодю,  ‘ильвестр поцеловал менЯ - во
второй  раз  в жизни - и, ото всех загородившись, незаметно перекрестил менЯ
торопливым крестом и, не оглЯдываЯсь, вскарабкалсЯ на паровоз.
     Њедленно  разгонЯЯсь к полному своему ходу, паровоз нетерпеливо зарычал
и  пошел. Ћгней никаких не было, скоро звук затих в далекой тишине. ‚се, кто
были на платформе, так и стоЯли, не двигаЯсь, глЯдЯ вслед.
     Ќе  помню,  совсем  не  помню, что Я думала, глЯдЯ в пустоту, туда, где
затих  последний  отзвук  колес.  „умала  ли,  что  простилась с ними обоими