живаютсЯ люди в черных очках.
     ‚  сторонке  -  две  крытые машины и аппарат на трех ногах, - наверное,
все это кино- или телехроника.
     €з  березовой  рощицы  вышла, мерно и сыто шагаЯ, большаЯ бураЯ корова,
следом  за  ней белоголоваЯ девочка, помахиваЯ веточкой, и маленький мальчик
с  собачонкой.  Ќаискосок  они пересекли луг, приостанавливаЯсь поглазеть на
машины, совсем было отстали от коровы и бросились ее бегом догонЯть.
     „ве  большие  машины  свернули  с  шоссе  и, осторожно переваливаЯсь по
кочкам,  прЯмо  по лугу подъезжают к тому месту, где Я стою. џ отхожу от них
подальше,  но  люди, выскочившие из машины, начинают разматывать и тЯнуть по
траве  какие-то толстые провода, и опЯть, чтоб не мешатьсЯ у них под ногами,
отхожу  и  совсем  издали  наблюдаю,  как  укреплЯют  на дереве репродуктор,
выносЯт  и  устанавливают  маленькую  трибунку  вроде  учительской кафедры и
потом стучат молотками, приколачиваЯ к ней складки кумачовой материи.
     ‘тали   подходить   понемногу  какие-то  местные  жители,  наверное  из
поселка,  мимо  которого  мы проезжали, потом пришел автобус, полный парадно
одетых  школьниц  с  цветами.  ‚ыходЯ  из  автобуса,  они  сразу переставали
смеЯтьсЯ   и   болтать  и  молчаливо  стали  строитьсЯ  слева  от  закрытого
памЯтника.  ђаспорЯдитель  в  очках  дирижерскими  взмахами  раскинутых  рук
повернул  и  выровнЯл их двойной рЯд и озабоченно поспешил к шоссе встречать
новые подъезжающие машины.
     ЏоЯвилсЯ  оркестр  с  неожиданной  стороны.  €з  густо заросшего оврага
музыканты   вышли  гуськом,  пробираЯсь  по  узкой  тропинке  среди  кустов.
Ќемножко  странные  музыканты: почти все очень немолодые люди, можно сказать
даже старики, в темных пиджаках, многие в очках, неторопливые, молчаливые.
     Ћни   несли   скрипки   в   клеенчатых  футлЯрах,  флейты,  трубы,  два
аккордеона.
     Њолча  сложили футлЯры в сторонке, снЯли фуражки и шлЯпы, сложили их на
футлЯры  и неторопливо встали в два рЯда, приготовились играть. ’ем временем
большаЯ,  пестраЯ  и  тихаЯ  толпа  собралась  на лугу и стоЯла не двигаЯсь,
обступив пустой четырехугольник, очерченный строем школьников и пионеров.
     “же  приехали  все главные машины. ’ут были и какие-то пожилые люди, их
повели на оставленное длЯ них нарочно место - перед кафедрой.
     „олжно  быть,  к старости у менЯ образовалсЯ талант попадать в неловкие
положениЯ.  Џриехавшие  шли  мимо менЯ, и мне, конечно, нужно было оказатьсЯ
как-то  прЯмо  у  них  на  пути,  в проходе на стыке между рЯдов школьников.
‚ысокий  старик  в  потертом,  парадно вычищенном костюме наткнулсЯ на менЯ,
растерЯнно  извинЯЯсь,  попЯтилсЯ  немножко и, посторонившись, вежливо, даже
каким-то торжественным жестом пригласил проходить впереди него.
     ‚  растерЯнности  Я  двинулась  по проходу вперед и увидела перед собой
лицо        хлопотливого        распорЯдителЯ.        ‘трого-вопросительное,
сдержанно-негодующее   лицо,   прилично   случаю   скорбно-озабоченное,  но,
главное,   как   бы   воспаленное   разгоревшимсЯ   в  нем  сознанием  своей
значительности, руководЯщей главности своей во всем происходЯщем.
     Љак-то  отступаЯ  и одновременно оттираЯ менЯ и придерживаЯ, он быстрым
полушепотом  спросил:  "„елегациЯ?" џ не успела понЯть, что он спрашивает, а
он,  все  еще  отступаЯ  от  менЯ,  но  уже  загораживаЯ  грудью  мне  путь,
остановилсЯ: "Џо приглашению?"
     - „а   нет...  -  начала  Я  и  сама  остановилась,  чтоб  на  него  не
натолкнутьсЯ.
     - Џожалуйте!  -  тихо, решительно сказал он и очень понЯтно показал мне
рукой, куда мне жаловать: обратно в толпу, за линию квадрата.
     „олжно  быть,  его  лично  очень  обидело, что Я чуть не попала куда не
полагаетсЯ,  -  Я  уже  уходила,  не  оглЯдываЯсь,  слыша, как он менЯ точно
подгонЯет полушепотом, быстро приговариваЯ: "Џрошу, прошу, прошу!"
     ’еперь  уже  мое место в первых рЯдах заполнила толпа, остановитьсЯ, не
загораживаЯ  другим,  было  нельзЯ,  и  Я неловко выбралась и стала с самого
краю,  где было совсем свободно, где стоЯли люди, которые только что подошли
и не могли слышать, когда мне говорили: "Џрошу!.. Џрошу!"
     ‚друг  заиграл оркестр, медленно и негромко. џ мельком заметила, что из
двух  аккордеонистов  только  один  старик,  другой совсем молодой, и тут же
белое  покрывало  поползло  и  упало  складками  к  подножию  памЯтника. ќто
оказалсЯ  вовсе  не  солдат  атлетического  сложениЯ  с автоматом наперевес,
какого Я, признатьсЯ, ожидала. ќто менЯ очень поразило.
     Џонизу  это  был простой, шершавый, грубо отесанный красноватый камень,
в  котором  постепенно  проЯснились  складки длинной одежды, и чем выше, тем
четче выступала фигура девушки, ее руки, лицо.
     ‡адумчиво  и  чуточку удивленно-грустно смотрела она перед собой поверх
голов  собравшейсЯ  толпы,  на  залитые  солнцем  травЯнистые  пригорки,  на
овражки,  поросшие  кустами  орешника  и бузины, на вересковую пустошь. ђуку
она   только  начала  поднимать  и  как  бы  приостановилась  в  застенчивой
неуверенности - протЯгиваЯ и не решаЯсь, куда положить венок.
     ‘олнце  светило  так Ярко, ветер относил в сторону слабые звуки скрипок
оркестра  и  голоса что-то говоривших с трибуны людей, а Я все едва слышала,
Я  только  все  смотрела  не  отрываЯсь  на  эту девушку со странным, совсем
неожиданным  чувством,  похожим на нежность. Њне так ей хотелось сказать: ты
не  знаешь,  куда положить свой веночек, девочка? Ќе задумывайсЯ - положи, и
где  он  ни  лЯжет, он будет венком на могилу моего сына. Њоего и всех наших
сыновей.
     Џригретый   луг  звенел  на  солнце,  покачивались  на  ветру  кусты  и
вздрагивала  трава, торопливо, в весенней спешке, щебетали птицы, и детский,
как  будто  почти  до  какого-то  испуга  взволнованный  голос  все звенел с
трибунки на незнакомом мне Языке - все было мне такое понЯтное и без слов.
     „олго  Я всматривалась, пока в голову не пришла мысль - этот памЯтник с
девушкой  похож  на  памЯтник  Ќеизвестной  невесте...  Ќеизвестной матери и
Ќеизвестной  вдове.  €х осталось, наверное, больше, чем было убито солдат на
земле...
     Ћх,  он опЯть дал о себе знать - мой новый талант - попадать в неловкое
положение.  Ќа  этот  раз  Я  и  шагу не сделала и пальцем не шевельнула - и
оказалось, именно это лучший способ обратить на себЯ внимание!
     ‚се  давно кончилось, Я и сама это как-то безучастно отметила про себЯ:
уехали  последние  машины,  люди поразошлись, и луг опустел, Я это замечала,
но  мне  было  все  равно,  мне  не хотелось отсюда уходить. ЉажетсЯ, Я даже
ждала,  когда наконец все разойдутсЯ, хотЯ очень неЯсно отдавала себе отчет,
зачем мне это нужно.
     ‚  последнюю какую-то минуту Я опомнилась, заметила, что на менЯ упорно
смотрЯт  и  вот-вот начнут что-нибудь спрашивать, а разговаривать мне сейчас
хотелось меньше всего в жизни.
     џ   постаралась   сделать   непринужденное   лицо,  пригладила  волосы,
осмотрелась вокруг и сделала несколько шагов.
     Ћт  торжества  ничего  не  осталось.  ‘олнце  шло  в  сторону  заката и
по-новому  освещало  лицо  девушки  с  венком,  оно  изменилось,  и  у  менЯ
мелькнула мысль: значит, она менЯетсЯ, когда остаетсЯ одна.
     Ќа менЯ оборачивались, даже подходили поближе - рассмотреть.
     ‘колько  Я  так  простоЯла?  €  какое  у  менЯ  было  лицо?  џ  от всех
отвернулась.  Њимо менЯ маленькаЯ девочка тащила за собой на веревке козу, а
та  упиралась  и останавливалась, как будто именно длЯ того, чтоб уставитьсЯ
желтым  глазом прЯмо на менЯ. ’огда девочка, позабыв тЯнуть за веревку, тоже
начинала  глазеть  на  менЯ  о  любопытством,  и  они  вдвоем  с  козой менЯ
разглЯдывали.  ќто  было  уж так глупо, мне даже смешно чуть не стало. ’огда
Я,  не  оглЯдываЯсь,  решительно  пошла прЯмо на шоссе к остановке автобуса,
чтоб никто на менЯ больше не смотрел, даже коза.
     Ќа  шоссе у автобусной остановки Я окончательно пришла в себЯ, стою, по
крайней мере, как все люди, дожидаюсь автобуса.
     ’ут  и  автобус  подошел.  Ћжидающих  было  всего  несколько человек, и
стоило  мне  запнутьсЯ  в  нерешительности,  те,  кто были позади менЯ, тоже
запнулись, терпеливо выжидаЯ, пока Я войду.
     ЋпЯть   неловко,   нелепо  получилось.  џ  поднЯлась  по  приступочкам,
заплатила  за проезд и села к окну. Ђвтобус, мне показалось, что-то уж очень
быстро  зашуршал,  помчал  менЯ  обратно к городу. џ не сразу понЯла, что со
мной,  - такое чувство, что менЯ насильно увозЯт, откуда Я уезжать ни за что
не  хочу!  Џросто  страх  какой-то  во  мне  стал разрастатьсЯ, менЯ увозЯт,
увезут менЯ, а Я не хочу!
     Ќа  остановке  у  птицефермы  Я  разом  решилась,  заспешила,  чуть  не
опоздав,  выбралась из машины на волю и осталась опЯть одна на пустом шоссе.
Њне  сразу  спокойно стало, и Я не торопЯсь пошла обратно по мЯгкой травЯной
обочине.
     „о   чего   по-другому  все  выглЯдит,  когда  идешь  пешкой.  Ќет,  не
по-другому, а просто - все другое, совсем!
     ‡елень  превращаетсЯ  в  траву, и "трава" становитсЯ непохожими одна на
другую  травинками,  стебельками  с  длинными листиками, крошечными зелеными
деревцами  с  мохнатыми веточками, а "птички" оказываютсЯ проворно бегающими
пешком  среди  травы  скворцами,  которые  по очереди оживленно плескаютсЯ в
лужице,  блестЯ своими крапчатыми перышками, или вот красноголовыми дЯтлами,
что  стучат  по  стволам  сосен,  постучат  и коротко вскрикнут: "џ тут!", а
издалека  им  отвечают: "Ђ Я тут!" - и опЯть по опушке рассыпаетсЯ их частаЯ
дробь...
     ‘овсем  как  с  людьми. —ем более мельком их знаешь, тем одинаковее они
тебе  кажутсЯ. € тем они тебе проще и понЯтнее... Џобывает проездом в разных
странах  турист  или  бойкий  журналист. "Ќу как, - спросЯт у него, - что за
народ  неаполитанцы?"  -  "Ћ-о,  неаполитанцы?  ќто, Я вам доложу, народ вот
такой-то!"  -  "Ђ  шотландцы?" - "Ќу-у, это совсем другое дело - они все вот
какие!"  € все ему, проездом, Ясно. Ђ вот спроси у него, что за народ в доме
живет  с  ним  рЯдом, бок о бок десЯть лет?.. Љак тут сразу ответить? ђазный
ведь народ, всЯкие есть, да и в душу, пожалуй, не каждому влезешь!..
     ‚от  на  дорогу,  оказываетсЯ,  выходит  под  прЯмым  углом разросшаЯсЯ
стараЯ еловаЯ аллеЯ: Я и не заметила ее, проезжаЯ.
     Љогда-то  давно  это  была  дорога  от  шоссе  к  старому хутору, она и
кончаетсЯ  там,  где был хутор. ЂллеЯ, как протЯнутаЯ рука, приглашала сойти
с   дороги,   указывала   путь.   „еревьЯ   и   сейчас   в  конце  обступили
четырехугольником,  заботливо  загораживаЯ  от  ветров  и заносов место, где
стоЯл хутор, сожженный войной.
     —то  ж,  стараЯ,  заросшаЯ аллеЯ выполнила то самое, что было задачей и
смыслом  ее  долгой  жизни,  -  указывать  путь днем и непроглЯдной ночью, в
слепЯщую  метель  - встречать у дороги и вести до самого дома людей, которые
отогревались,  спали,  работали,  умирали  и  родились тут, чтоб работать на
хуторе, которого больше нет.
     ЃеднаЯ  ты, никому давно не нужнаЯ аллеЯ, все зовешь к сгоревшему дому,
точно  вернаЯ,  глупаЯ  собака,  котораЯ  все  сидит  на берегу и неотступно
смотрит в воду - сторожит одежду давно утонувшего хозЯина...
     ЏамЯтник  издалека  был  виден,  он  стоЯл на пригорке, вокруг которого
шоссе  обходило  плавным  поворотом.  ЌадеЯсь  сократить  путь, Я свернула с
шоссе и пошла напрЯмик, по шуршавшему вереску, через пустошь.
     —ерез  овраг  в  кустах  протоптаны  были  тропинки,  Я пошла по одной,
наугад,  и она повела менЯ вниз, под откос. Ќа самом дне, по песчаному ложу,
неслышно бежал ручей - широкий, мелкий и быстрый.
     ЊаленькаЯ   форель,  неподвижно,  как  палочка,  прЯтавшаЯсЯ  у  камнЯ,
стрельнула  и  умчалась,  когда Я подошла зачерпнуть пригоршней воды. Њостик
через  ручей  был  в  одно  бревно,  с  кривой жердью, за которую можно было
держатьсЯ.  џ  перешла  на  ту сторону. ’ут было так сумрачно, казалось, что
совсем ночь надвигаетсЯ.
     “же  выбравшись  наверх,  у  самой  опушки  зеленых зарослей Я заметила
желтевший  увЯдшими  ветками,  лохматый и несуразный шалашик детской работы.
‹истьЯ  зашуршали  от  моего  прикосновениЯ,  когда  Я заглЯнула внутрь, там
висела  гирлЯнда,  сплетеннаЯ из одуванчиков, лежала кучка примЯтой травы, а
по самой середине прорастал ствол березки.
     џ  села,  прилегла  наполовину,  чтоб протиснутьсЯ внутрь, и оперлась о
ствол березы.
     Ћтсюда  сквозь  ветки  кустов,  когда  они  раскачивались  от ветра, то
открывалась  всЯ  полЯна  с  памЯтником  и,  дальше,  остановкой автобуса на
шоссе, то закрывалась успокоившимисЯ ветками.
     ’еперь-то  Я  почувствовала,  до  чего устала, до какой томной ломоты в
ногах, во всем теле, даже постонать вслух хотелось!
     „етское  чувство  радости,  что  Я от чего-то убежала, нарушила скучные
правила,  -  это детское праздничное чувство во мне как-то легко сживалось с
печалью. ‘ какой-то праздничностью печали.
     џ  стала  смотреть  вверх,  между  верхушек деревьев. Ћблачков, белых и
крутых,  в  небе  было  как на рисунке малыша, у которого осталось пол-листа
свободных,  и  он пририсовал туда сколько влезло круглых облачков, больших и
маленьких, пока все небо не стало поровну белым и голубым.
     “сталость  тела  вовсе не мешает мне думать - Я как-то отдельно от него
сейчас. ѓолова свободна, и все в ней четко и Ясно, как в этом детском небе.
     €здалека  долетел длинный, сердитый паровозный гудок, и Я вскочила даже
-  не  показалось  же  мне?  Ќет, вдалеке, по мосту, где пробегали весь день
одни  электрички, эти странные, хотЯ и привычные поезда без головы и хвоста,
теперь,  мелькаЯ в переплетениЯх пролетов моста, выкидываЯ вверх клубы дыма,
громадный  паровоз с ревом вел за собой бесконечный состав нефтЯных цистерн,
им конца еще не было видно за поворотом.
     џ  успела еще и увидеть гудок: белый столбик пара, клокочущий на ветру.
‡вук  нескончаемо  тЯнулсЯ  над  полем и лугом, улетаЯ далеко вдаль, потом и
столбик  пара  исчез, а гудок еще ревел, заполнЯЯ воздух, пока не оборвалась
где-то его невидимаЯ нить.
     …сть  еще  на свете паровозы! Ђ скоро про них позабудут, и никто уже не
поймет,  что  чувствовали  мы,  заслышав этот хриплый, долгий и мощный крик.
"Ќаш  паровоз,  вперед  лети!  ‚ коммуне остановка!.." —то значил он в нашей
судьбе,  в  моей  жизни,  к  каким  горьким  и  гордым  разлукам звал, какой
неутолимой  жаждой  подвига  закипало  от него сердце, как мы рвались за его
железным,  таким  земным  и  грубым  ревом, к взлету в неизведанное, к новым
радужным мирам и далеким звездам!
     Ќеужели  его  позабудут, а услышав где-нибудь в кинокартине, так ничего
и  не  почувствуют?..  Љак  мы  ничего не чувствуем, читаЯ о бередЯщем душу,
зовущем,  роковом звуке почтового рожка или дорожного колокольчика под дугой
перед дальней, опасной дорогой, разлукой?..
     Ќа  шоссе,  встретившись на остановке, разошлись два автобуса - в город
и  из  города,  -  два  двойных рубиновых огонька побежали в разные стороны,
светЯсь в ранних весенних сумерках.
     Њожет быть, это последние автобусы?
     ‚се   равно.   “   менЯ   шалашик.  Ќикчемный,  лохматый,  низенький  и
короткий...  а  все-таки  какой-то  приют.  Ќе  было  бы  шалашика,  ведь не
осталась бы Я так спокойно сидеть на ночь глЯдЯ в чужом лесочке?
     ‘умеречнаЯ  прохлада стала понемногу окутывать землю, только в небе все
еще было празднично светло.
     џ  вышла  на  полЯну,  пока совсем не стемнело, посмотреть на девушку с
венком  и  сама  удивилась  приливу  благодарной,  тихой  радости  - Я вдруг
заметила,  только  сейчас,  какой  маленький  веночек она держит в руке, как
будто свой собственный, вот только что снЯтый со своей головы.
     џ  все смотрю и смотрю, потому что ведь уже никогда больше ее не увижу.
€  как  это  Я  могла подумать уехать от нее вместе со всеми, когда могу вот
побыть  тут, около нее, целую ночь, обо всем подумать, и запомнить эту ночь,
и  все  увезти  с  собой. Љогда наступит зима, Я буду помнить, как она стоит
тут,  думать, что снежинки запорошили ее лицо, и каменный веночек в ее руке,
и  кругом  все  в  белом  снегу,  а  новой весной, теплыми ночами луна будет
светить перед ней на луг, где расцветут новые одуванчики...
     ‚се  стою  перед ней. “ менЯ даже цветка нет положить к ее подножию, да
мне  и  не  хочетсЯ  цветка. Њне странно кажетсЯ - вот Я стою, в конце своей
жизни,  точно  на отчете, перед памЯтником, и мне нужно что-то сложить перед
ним.  Ђ  что  Я  принесла?  €  моЯ долгаЯ жизнь представлЯетсЯ мне маленьким
узелочком, куда все завЯзано. € он такой тощий и маленький.
     ѓде  вы  все  мои  сто сверкающих подвигами и великими делами жизней, к
которым  разбегалось сто дорог, одна прекраснее и заманчивей другой? Ћ, если
бы  мне  тогда,  на  первых  шагах, злой волшебник показал ту избитую пошлую
дорогу,  котораЯ  оказалась  моей  единственной,  Я отшатнулась бы в ужасе и
отвращении.
     Ќо  это  была  бы только глупаЯ гордость моей заносчивой юности. Ќу, не
сбылись  девЯносто  девЯть  сверкающих!  „а,  если  сбылись  бы  все мечты и
сказки,  -  мир  полон  был  бы  одними  прославленными  летчиками, великими
землепроходцами,  открывателЯми  законов  физики! ѓде-нибудь в ѓреции нельзЯ
было  бы  на улицу выйти, не повстречав дюжины Ђлександров Њакедонских, кучи
‘ократов  и  толпы  ќвклидов... Ќо мир полон простых людей, и где весы, чтоб
взвесить цену великих и невеликих?
     џ  со  своим  узелком  стою,  не  чувствуЯ  себЯ  такой  уж обойденной,
обманутой, виноватой.
     џ  жила  просто,  так,  как  все  кругом  жили!..  „а  ведь  все  живут
по-разному!  џ  была  как все?.. Ђ все такие разные... „елала, что каждый бы
сделал  на  моем  месте? Ђх, да ведь и это не просто. ’олько кажетсЯ просто:
делал,  что  мог?  Ќет.  „елал  ту  работу. ‚ том месте. ‚ тот час, когда ее
потребовала  общаЯ наша жизнь. ‚от и все, что Я, пожалуй, имею право сказать
в  отчет:  именно  ту,  и  как раз в том месте, где она менЯ застала, и в то
самое  времЯ,  когда она пришлась на мою долю. џ вижу, что он тощенький, мой
узелок,  и  не  стыжусь  уже,  не  прЯчу его за спину, а стою без гордости и
уничижениЯ,  тут,  в  темноте,  на  полЯне перед маленькой статуей на могиле
моего  сына, у крайней точки, у предпоследней путевой отметки на долгом моем
пути, и молча отвечаю на ее немые вопросы и, кажетсЯ, стараюсь оправдатьсЯ?
     џ  опЯть  возвращаюсь к шалашику, ноги менЯ не держат от усталости, и Я
сажусь  отдохнуть  и  вдруг  падаю  лицом  в шуршащую травЯную подстилку - и
плачу, плачу и зову шепотом по именам их всех, моих милых, всех троих.
     ‘овсем  никак  не  ожидала от себЯ этих поздних в их детской безутешной
отчаЯнности  слез, не приготовилась Я к ним и долго удержать не могу - точно
они  все  трое где-то тут, рЯдом, так близко подошли ко мне, что еще немного
-  и  можно  руки  к  ним  протЯнуть, и Я начала в слезах, прерывисто вдыхаЯ
запах  вЯнущей  травы,  засыпать от усталости, и уже во сне, или сквозь сон,
смутно   помню,   все  стало  путатьсЯ,  и  мне  как-то  все  спокойнее  или
утешительней  становилось,  и только одно что-то мучило, мучило, и Я наконец
понЯла  -  это  Ѓорина  рука  с  ее  рубцами  и  шрамами на месте оторванных
пальцев,  и  во  сне  мне  за нее больно, эта рука мне кажетсЯ непереносимей
всего остального случившегосЯ...
     џ  проснулась  от хлопаньЯ дверей автобуса у остановки на шоссе и сразу
привстала,  вытираЯ  лицо,  -  мне  показалось, что уже утро и менЯ врасплох
застали какие-то люди...
     Ќет,  еще темно кругом. Ђвтобус весь светитсЯ изнутри и почему-то долго
стоит...  много  людей  гуськом выходЯт, что-то несут, и Я, кажетсЯ, начинаю
узнавать   их.  „а  это  давешние  музыканты.  џ  узнаю  громоздкие  футлЯры
аккордеонов...  Ћткуда-то приехали. џ вспоминаю, что было что-то очень много
среди  них  скрипачей.  ’ак и есть, они проходЯт один за другим в свете окон
автобуса, несут свои скрипки... шесть, семь.
     ЏоджидаЯ  друг  друга,  они  собираютсЯ  в  кучу  у  остановки. Ђвтобус
уходит,  и тогда они идут все вместе мимо памЯтника через полЯну, где играли
днем.  Џочти на том же месте складывают инструменты и рассаживаютсЯ в кружок
на траве.
     Ќетрудно  угадать  - они играли где-то на вечере, ведь суббота сегоднЯ,
а  может  быть,  на  свадьбе? € теперь, усталые, возвращаютсЯ домой. џ слышу
щелканье  и  чмоканье  открываемых  железных  пивных  пробок.  ‚есь  оркестр
неторопливо  принимаетсЯ  за  пиво.  Љаждый  из  своей  бутылки.  Ќа  минуту
вспыхивает  огонек  зажигалки,  и  Я  вижу, как тЯнутсЯ руки к картузу и все
туда  складывают  железные  кружочки пробок. —тоб не валЯлись тут на полЯне.
Њне  очень  хочетсЯ их поблагодарить за это. џ и благодарю. Њолча. Љак почти
все, что Я говорю теперь людЯм.
     Ћни  очень  долго,  неторопливо  пьют  прЯмо  из  бутылок  и  почти  не
разговаривают.  Ћни  старые и очень устали и вот отдыхают в тишине - если бы
Я  прежде  не  видела  их  при свете, Я все равно понЯла бы это теперь, хотЯ
плохо вижу их в темноте.
     Џокончив   с   пивом,   они   немножко  ожили,  стали  переговариватьсЯ
вполголоса,   звЯкнули   собираемые  вместе  бутылки,  и  вот  тогда  это  и
произошло.
     џ  отодвинулась под свой шалашик, чтоб менЯ не могли увидеть как-нибудь
случайно  с  тропинки,  и ждала, когда они пройдут мимо, а они все не шли, и
мне как-то беспокойно от этого стало, Я отвела рукой ветку и тогда увидела.
     Њузыканты  с  инструментами  в руках подходили к памЯтнику. џ уже почти
догадалась,  только  мне  страшно было, что что-нибудь окажетсЯ не так и все
испортит.
     Ѓыло  тихо на шоссе, автобусы кончили ходить, ветер улегсЯ, тихо горели
вдалеке  огоньки  на  мосту,  а  в небе проходили облака, открываЯ бездонные
озера  глубин,  полных  звезд,  и  тогда  мне  хорошо  была  видна девушка с
веночком,  и  в  этой, совсем ночной, совсем безлюдной, тишине у подножиЯ, к
ней  лицом  выстраивались,  становились  в  два  рЯда  на  свои места старые
музыканты  из  поселка,  на  минуту  замерли  и вдруг заиграли старательно и
торжественно, в очень медленном темпе, траурный марш.
     „лЯ  кого?  „лЯ  тех, кому был памЯтник? „лЯ травы и пустого шоссе? „лЯ
звезд? „лЯ менЯ или длЯ самих себЯ? „лЯ всех нас, наверное.
     ‘о  всеми  повторениЯми,  трижды  они проиграли марш, и так странен был
этот  звук  многих  скрипок  в  не  очень  твердых  и гибких руках, все было
странно и так отрадно и горько, как редко бывает в жизни...
     „оиграв,  они  минуту  молча постоЯли, как в строю, опустив смычки, как
преклонЯют  знамена, и, снова устало сгорбившись, пошли, разобрали сложенные
на  лугу  футлЯры  и, один за другим, прошли гуськом мимо менЯ по извилистой
тропинке к мостику через овраг.
     ...€  это  все  - ноЯ поездка, ночнаЯ музыка на пустынной полЯне, - все
тоже  уже  воспоминание,  и  когда  Я  прохожу  через  двор,  возвращаЯсь из
молочной,  никого  из  старух,  "гулЯющих" сидЯ на табуретках с подложенным"
подушечками, не интересует моЯ сетка с единственной бутылкой кефира.
     Ђ  Я  прохожу  сквозь  двор,  как через смутный сон, который забываешь,
проснувшись поутру. € возвращаюсь поскорей к себе.
     „нЯ   через  два  после  приезда  Я  собралась  с  силами,  поехала  на
переговорную  и  позвонила,  как раз в обеденный перерыв, ‘ереже на работу -
так  уж  у  нас условлено, если звонить, то в четверг и в перерыв. Ќо это не
каждый месЯц бывает.
     Џо  голосу  Я  сразу  слышу, что он в комнате не один, что ж, нам часто
так не везет, у него ведь нет отдельного кабинета.
     - „а,  все  благополучно,  Я  вернулась,  побывала у нашего морЯ... - Я
усмехнулась  в  трубку.  -  Љакое  оно оказалось? ‘еренькое и смирное. „а, Я
была  и  там. ‘обор Я городок. ‘таринный, да... там, где переправа? •одЯт по
мосту электрички и, знаешь, иногда и старые паровозы тоже...
     Ќет,  Я  ничего...  но  все  рассказывать по телефону совсем не могу, Я
лучше  напишу...  нет,  и  написать  Я  не сумею ничего, Я тебе потом напишу
когда-нибудь,  а сейчас не могу... Џлохое?.. Џора бы знать, что от плохого Я
уж разучилась реветь... хорошее, но только трудно рассказать.
     Ђ  как  твои?  †ена?..  „а,  понимаю.  €  никогда  не встанет? Ќо ей не
больно?  Ќе  очень?..  —то  делать.  ’ак жаль ее. € тебЯ. Ќу, в какой-нибудь
четверг  поговорим  еще,  тогда, может, никого в комнате не будет. ’ы ничего
не  говори  сейчас,  Я  понимаю. Џрощай, милый... „а, мы разговор закончили,
спасибо...
     Ђ  вечером  мы  с †анной пьем чай с пастилой, в ее комнате, и ей ужасно
хочетсЯ  задержать  менЯ  подольше,  но Я безжалостно ухожу к себе, устав от
одиночества  среди  людей,  без своих... не знаю, как назвать... мыслей? Ѓез
того, что возвращаетсЯ к человеку в тишине и равновесии внутри.
     џ  хочу  не  пропустить  сегоднЯ  закат. Џо правде говорЯ, он не так-то
часто  бывает  виден  за  домами и облаками, за городскими дымами - из моего
окошка.  Ќо  сегоднЯ  виден,  и вот Я спешу, чтоб одной посидеть у окошка, и
все-таки  почти  опаздываю,  неистово раскаленный шар без лучей очень быстро
уходит  за  тот  угол  дома, куда ему положено садитьсЯ весной, Я точно знаю
это  место.  Џотом  он  будет  садитьсЯ все правее, а к осени пойдет уходить
влево, и зимой его не станет видно из моего окна вовсе...
     ‘тена  далеких  домов,  замыкающих мой горизонт, становитсЯ черной, как
фотобумага,  и  такой  же  плоской,  хотЯ  небо еще светитсЯ лимонным нежным
светом,  и  когда  в  окнах  в  разных местах стены зажигаютсЯ огни, они мне
издали  кажутсЯ  проколотыми в черной бумаге дырочками, сквозь которые виден
светлый простор заката.
     ‚доль  улиц  зажигаютсЯ  фонари, воздух теплый, через мое открытое окно
мне  слышен  шум города, гудение моторов и шорох множества шагов людей, и Я,
облокотЯсь  о  подоконник,  смотрю  на  них  сверху  и думаю, как невозможно
отличить  среди  них  тех, кто в эту минуту считают себЯ самыми несчастными,
уверены,  что  жизнь  -  это цепь страданий и горЯ, от тех счастливых, кто в
эту  минуту  уверен,  что  жизнь  - это сплошнаЯ сласть и удовольствие. € не
узнаешь,  как  они  поменЯютсЯ  местами!  €дут  удачливые  ловкачи,  свысока
уверенные,  что  все  кругом  либо  ловкачи,  либо  ротозеи и только не надо
зевать!  €дут  дураки,  считающие,  что мир и люди - глупы. €дут и добрые, и
умные  настолько,  что  считают  себЯ  не  очень  умными,  корЯщие себЯ, что
недостаточно  добры.  €  горит  свет  за  занавесками  миллиона окон на всех
этажах,  только  проезжим  по жизни кажетсЯ, что все там очень понЯтно и все
одинаково  ровно  и неинтересно, раз все пьют чай, и спать укладывают ребЯт,
и смотрЯт телевизор, и не кричат во сне.
     €  мое  окно  такое же - одно из миллиона, и тем, кто смотрит издалека,
оно  видно,  как  точка,  как квадратик света, где так уютно и благополучно:
горит лампа под одним из миллиона розовых и желтых абажуров...
     Џотом  наступила  пасмурнаЯ  погода,  никаких закатов не было несколько
дней  подрЯд,  и  Я  ходила  вечерами  потоптатьсЯ  взад-вперед  по  шумному
скверику, где за редкой полоской деревьев все времЯ мелькали автобусы.
     ‚ернувшись   домой,  Я  отворила  дверь  в  комнату  и,  прЯмо  как  на
притолоку,  наткнулась  на твердый, горЯщий возмущением взглЯд: ЉатЯ сидит в
углу дивана и в упор, не двигаЯсь, смотрит, как Я вхожу.
     џ  спокойно  притворЯю  за  собой  дверь  и  говорю:  "‡дравствуй". џ и
вправду  спокойна,  как-то  не чувствую на этот раз ни волнениЯ, ни радости.
Њало ли зачем она заглЯнула.
     - Ќет,   не   здравствуй!   -   неукротимо,   ненавистно,   еще  глубже
втискиваетсЯ  спиной  в  угол,  подальше  от менЯ. - Ќе здравствуй!.. ‚едешь
себЯ, как девчонка!.. ѓде ты была?
     - џ давно приехала. Ђ что?
     - Ђ  Я  только  два  часа  назад.  € вот сижу, жду. ’ебе не приходило в
голову,  что  ты... Ђ вдруг ты была мне позарез нужна, а тебЯ не было? ‚зЯла
и  укатила!  …сть  люди, которые только о себе способны думать, а другие длЯ
них  -  это...  как  куклы  или просто соседки... или собачонки, или... —то?
“езжала?  „а, Я тоже уезжала! „а! Ђ потому и уехала... ’олько когда увидела,
что  ты  преспокойно села и уехала, тогда и Я!.. Љак будто это Я перваЯ! ќто
мне нравитсЯ: Я уехала!.. ЌазываетсЯ, пожилаЯ женщина!
     - ‘тараЯ.
     - ’ем более! Ќикогда ты не исправишьсЯ!
     - Ќаверное, уже нет.
     - ’ы не отвечаешь на вопрос. ѓде ты пропадала?
     - Ќе  хочетсЯ.  - џ сажусь к себе на кровать, хорошо бы закрыть глаза и
прилечь,  но  Я сижу прЯмо и говорю тихонько: - Ќе хочетсЯ сейчас об этом...
Ќе хочу. €мею Я тоже право не хотеть говорить?
     - ‘ соседкой? €меешь! Ђ со мной?.. ’огда и Я имею право!
     - „а, имеешь.
     - ‘пасибо  за  разрешение,  а  Я  вот  скажу, мне незачем скрывать, как
другие. џ ездила в Ћренбург. Љ дЯде ‚але... Ђга, про него тебе интересно?
     - „а.
     - Ђга!   Ќу   так   слушай...   —то  ж,  все  там  обошлось,  в  общем,
благополучно.  Ћн даже не дал мне по морде. Ќечего глаза раскрывать. „а, ему
бедному,  очень  хотелось.  џ  ему  все  рассказала,  ты  что, не понимаешь?
ђассказала,  и  по  его  лицу Я увидела, как ему хочетсЯ развернутьсЯ и дать
мне раза...
     - Љак у ‚али с глазами?
     - Ќичего.  ’олько  телевизор  ему  нельзЯ  смотреть, вредно. ’ак что он
менЯ  тогда не видел. Ќо слышал, и очень был рад, ему понравилось. ‚о всЯком
случае,  приЯтно  было  слышать  мой  голос.  Ћн сказал. ‚от, стоит про него
заговорить,  и  ты  всЯ  светлеешь! Ђ менЯ тут уж нет? ’ы уже отрЯхнула прах
моих  ног  от своего порога? €ли как это делаетсЯ... „а? џ вижу... Ќу что ж,
пожалуйста...  Ћн тоже темнеет, когда... ’о есть он потемнел как черт, когда
Я ему сказала, что ты менЯ выгнала.
     - Ќе может быть! - с изумлением вырываетсЯ у менЯ.
     - Ќет,  Я  правда  так  и  сказала.  Њне  так  нужно  было, чтоб он мне
посочувствовал.  Ћн,  к  сожалению,  не  поверил,  и Я созналась, что Я сама
решила,  самостоЯтельно...  ну,  и  мне  дали  комнату,  и...  и  вот тут он
потемнел  и размахнулсЯ, мысленно, и влепил мне, то есть руку-то он удержал,
она  у него и не дрогнула, но все остальное было. Љроме руки. „о того, что Я
спросила:  за  что  ты  менЯ  ударил?  €  он нисколько не удивилсЯ, а сказал
только:  "ќх,  ты!..", или что-то еще, и отвернулсЯ с отвращением, так что Я
тут  же  решила  ехать  обратно  и уехала, - правда, перед этим почему-то мы
прожили еще мирно вместе почти целую неделю.
     Ћн  мне  рассказывал,  только урывками, работа у него такаЯ - он ведь в
милиции  начальник  чего-то,  времени  у  него мало, и Я сидела, дожидалась,
когда   можно   опЯть  поговорить,  иногда  весь  день  ждала,  а  поговорим
полчасика,  и  Я опЯть его ждала и думала: как это удивительно: мне было два
года?  ЏЯть  лет?  Ћн  мне  рассказывал,  а  Я  ничего не помню. Ђ?.. —то ты
молчишь?
     - „а,  это  всегда так: в двадцать лет ничего не помнишь и неинтересно,
что  было  в  десЯть,  в начале дороги, оборачиватьсЯ назад неинтересно, все
хочетсЯ  что впереди разглЯдеть, это у всех так, наверное... „ругое дело мы,
старые...
     - „а,  да,  вот, наверное, Я там в Ћренбурге здорово постарела. Ћн мало
мне  говорил.  Њы  как-то  общими  силами  припоминали,  что у нас общее. ’ы
этого,  наверное,  не  знаешь,  ты тогда работала, а ‚алЯ еще не вылечилсЯ и
все  сидел  дома,  со  мной нЯнчилсЯ. џ этого ничего не помню. Џомню только,
что  ‚алЯ  всегда  был со мной, как себЯ помню. џ и сейчас стараюсь, и никак
не  выходило  его  дЯдей  ‚алей  называть. џ как-то считаю, что он мне брат.
Ћчень-очень старший брат, и все...
     ’ак  вот, он мне про то времЯ рассказывает, рассказывает, а Я ничего не
помню,  все забыто. џ отлично знаю, что был у нас какой-то ЃорЯ - да, у нас!
-  прикрикнула  она запальчиво на кого-то, кто хотел возразить. - џ объЯсню,
почему  -  у нас, потом объЯсню, какой-то ЃорЯ и ‹ева какой-то, и будто даже
была  у  менЯ  мама  ЉатЯ, какаЯ-то другаЯ, а не ты. € все они были молодые,
все  остались  молодые,  -  один Я вырос и постарел, сказал мне ‚алЯ. € вот,
оказываетсЯ,  было  когда-то так: Я сидела у него на коленЯх, сосала колечко
и  без  конца к нему приставала, все расспрашивала и допытывалась: почему на
Ѓорю  прислали похоронку, на маму Љатю прислали, на ‹еву прислали, а на тебЯ
не  прислали?  € он не знал, как лучше отвечать, говорил: не знаю, позабыли,
наверное...  €ли  на  почте  потерЯлась...  €  вот  эти слова, что "на почте
потерЯлась",  Я  вдруг  вспомнила, как Я их слышала, совсем маленькой, и это
было  в  наших  разговорах  уже  самое последнее! ќто как мостиком соединило
менЯ.  Њне  стало  все  как-то  по-другому.  ќто  все  и просто, и объЯснить
невозможно.  ’ы  это  лучше  менЯ знаешь. „лЯ менЯ существовала Я сама. џ, и
то,  что  у  менЯ уже есть, и то, что станет моим в будущем, то, чего Я хочу
достичь,  получить,  узнать, изведать... Љогда начинаешь говорить, это очень
глупо,  ну  и  пускай глупо, даже лучше, все Яснее делаетсЯ. ’ак вот. Ќу, ты
жила  длЯ  менЯ. ‡ачем же еще? ќто Ясно, это же каждый дурак знает, что мама
на  свете  существует  ради  него.  Ђ  дом?  Ћн,  чтоб Я в нем жила, и, если
подольше  вдуматьсЯ  (только  не  стоит),  и  мужики  какие-то  косматые, на
пригорке,  длЯ чего-то своего первые избы рубили на берегу речки, закладываЯ
городище,  из  которого  потом  стала Њосква, всего этого настоЯщий-то смысл
был  в  том,  чтобы  в конце концов настало "сегоднЯ", "сегоднЯшний день", в
котором  буду  жить Я... Ќе одна, конечно, а с некоторыми другими ребЯтами и
всЯкими людьми, тоже моими, без которых мне, конечно, тоже не прожить...
     €  вдруг,  не  знаю как, не то чтобы Я понЯла, а прЯмо вот оказалось, и
все, что Я вовсе не "конец концов".
     Ћт  этого  совершенно  все  менЯетсЯ,  когда вдруг из своего замкнутого
закута  очутишьсЯ  высоко  на  мостике  и в уши хлынет шум каких-то океанов,
которые,  оказываетсЯ,  были  до  тебЯ  и  будут  после.  ‚друг Ясно: что "Я
откуда-то"  и  "Я  куда-то",  а  это  решительно  все  менЯет, потому что не
головой  рассуждаю,  а  просто живое в тебе, какаЯ-то неслышнаЯ, неразрывнаЯ
любовь  в  тебе пульсирует живой жилкой и соединЯет с ними, чьи похоронки не
пропали  на  почте,  с  нашими,  кто  были "наша семьЯ", да, нашей семьей. Ђ
сейчас  с  нами  троими,  нас  ведь  только  трое:  Я, ты, ‚алЯ, с еще целым
океаном  таких  же, какими были они и будем мы. Ќу, что ты на менЯ смотришь?
‚ерить  -  не  верить?  ‘  чего  менЯ  прорвало  на  ночь глЯдЯ такую речугу
толкать?  —то  смотришь? ’ы-то уж знаешь, когда Я наигрываю, а когда нет. Ќу
то-то.  Ћткуда  у  менЯ  это?  Ђ ты менЯ воспитала, ты потихоньку заронила в
менЯ  такие  семена, пошли, наверно, прорастать, вот менЯ и поводит в разные
стороны! ’ы за менЯ и отвечай!
     ЉатЯ  через  силу  усмехаетсЯ,  но  до  чего же плохо у нее получаетсЯ,
такаЯ  она  еще,  со  всего  разгона, задохнувшаЯсЯ, бешенаЯ, с воспаленными
щеками.
     ‚  старых  романах,  даже очень хороших, в такой момент люди "бросались
друг  другу в объЯтиЯ, обливаЯсь слезами". Ќо ЉатЯ слишком хорошо знает, как
это  несовременно  и смешно. ‘амое главное, что она перваЯ раскрылась, а это
может  оказатьсЯ  "чуйствительно",  что тоже подлежит осмеЯнию. ‡начит, надо
поскорей  сделать  защитный  ход.  €  она делает его. ѓубы не слушаютсЯ, она
только кривит их, но насмешливо произносит:
     - ‡дорово  Я высказалась? ’ерпи, ничего, ты ведь моЯ незаконнорожденнаЯ
мать!
     ‚о  все  времЯ рассказа она была похожа на прыгуна с шестом, медленно и
неуклюже  берущего  разбег  и  потом  взлетевшего  очертЯ голову в воздух. Ђ
теперь,  перелетев планку или нет, она, шлепнувшись в опилки, сидит, приходЯ
в себЯ, успокаиваЯсь, и вот острит даже.
     - Ќу  вот, доклад подошел к концу, спасибо за внимание... Њне идтить?..
Џочему ты мне так мало рассказывала?
     - ђазве? Ќе знаю, может быть... Ђ ‚алЯ тебе много говорил?
     - Ќет, не много, он не из разговорчивых.
     - Џочему?..  Ќа  все нужен день и час. €менно тот, в который ты сумеешь
сказать  и  тебЯ готовы понЯть. Ђ ты была все маленькаЯ, а после сразу стала
большаЯ...
     Ћна   менЯ   не   слушает,   хмуритсЯ,  собираЯсь  с  мыслЯми  и  вдруг
недоуменно-сердито спрашивает:
     - Џочему  вдруг  собаку  звали ‚севолод? Џочему? Ќу что, ты уже забыла?
Ѓыла у вас когда-то собака?
     - ЉакаЯ собака?
     - Ќу, какаЯ тонула! Ќеужели не помнишь?
     - Џочему ‚севолод?.. Ѓыла... щенок, ‡евс. ’ебе ‚алЯ все рассказал?
     - „а, да, да, ну вот ты опЯть просветлела! ‚спомнила?
     - ќто  вот, наверное, откуда... ђебЯта его сами звали ‡евка, а чужим во
дворе  не позволЯли. “важениЯ требовали, чтоб не смели кричать ‘евка, ‘евка,
и  тогда  ЃорЯ,  наверное,  придумал  всем  объЯвить,  что его полное имЯ не
‘евка,  а  ‚севолод.  ‡евса  дворовые  не  могли  понЯть...  ‚от какие у вас
разговоры там шли!..
     - ’акие и всЯкие... Њама, давай пойдем немножко походим. Џо улице, а?
     - ќто он тебе тоже сказал?
     - Ќет, это Я тебе говорю. Џри чем тут он? —то ты смотришь?
     - ’ы раньше так не говорила.
     - џ  же  постарела,  а  ты  позабыла?  ‚от  мне  и пришло в голову. Ќу,
немножко, пойдем?
     ќто  правда,  ей  самой пришло в голову, Я это вижу. ’ак всегда говорил
ЃорЯ,  когда  что-нибудь  очень  неурЯдилось  в  его  жизни:  "Њама,  пойдем
походим".
     € вот мы с Љатей снова в том же сквозЯщем, гремЯщем автобусном сквере.
     ђазговариваем,  прохаживаЯсь  потихоньку взад и вперед, в искусственной
тени  от  веток  деревьев,  чьи листьЯ ночью и не спЯт, и не живут в мертвом
свете длинных, сгорбленных фонарей.
     - ќто  еще  оттого,  что  Я  давно ни с кем не говорила, как мне нужно.
Џонимаешь,  когда  Я  с  кем  говорю, Я, как на экране радара, вижу, в каком
виде   доходЯт   мои   слова,  и  Я  вдруг  замечаю:  не  то  нужно,  так  Я
неинтересна...  как  бы  сказать:  мои  слова  не  имеют  успеха. € обрываю.
ѓлавное,  Я  чувствую,  что  и как нужно этому человеку, чтоб Я имела успех.
‚ключаюсь  на  его волну и вижу - прекрасно доходит, успех!.. Ќо это не Я. €
Я  себе  делаюсь  противна.  Ђ тот, кто восхищаетсЯ этой "не мной", - еще во
сто раз противнее.
     - “же?
     - “же...  „аже что-то хорошее осталось, немножко хорошее. Њы знали друг
друга,  но  не обращали вниманиЯ, и вдруг мы сидим рЯдом в столовой, то есть
Я  напротив,  а  не  рЯдом.  “  него  праваЯ  рука  в  черной  перчатке и не
сгибаетсЯ,  чуть  придерживает  вилку,  и  он  одной  левой режет на тарелке
какой-то  бифштекс,  и  видно,  что  ему больно, губы сжаты, нож тупой, мЯсо
будь  здоров,  и он молчит и медленно пилит, скулы побелели даже, Я сказала:
давайте  Я вам сделаю, и он хмуро на менЯ поглЯдел, сказал "ничего, спасибо"
и  взЯлсЯ  пилить  дальше,  и  тогда  уж  конечно  Я  села рЯдом и стала ему
нарезать,  а он молча ждал, пока Я приготовлю... € потом так было много раз,
он  ждал,  чтоб  Я  помогла, а Я помнила и спешила не опоздать... “ него был
ужасный ожог - прЯмо на ладони отпечаталсЯ рисунок газовой горелки.
     Џотом  понемногу  зажило.  Ћн  перчатку  снЯл,  потом  и повЯзку, и все
как-то  стало  уже  не  так чтоб очень, но ведь у нас произошло объЯснение в
любви,  и  мы  старались  бодритьсЯ и не показывать виду... „а ты, может, не
знаешь, что такое объЯснение в любви?
     ќто   как   будто  такаЯ  хорошаЯ  игра  с  определенными  условиЯми  и
правилами,  которые  ты  даешь  обещание соблюдать... Ќе обращай вниманиЯ на
это  слово  "игра"  - это Я не длЯ насмешки, не длЯ того, чтоб показать, что
это  все  петрушка  и  баловство. Џросто Я говорю про то, что знаю, а не про
то,  что  читала.  ќто  бывает  хорошаЯ,  интереснаЯ  и честнаЯ игра, бывает
веселаЯ    и    добраЯ,    бывает    просто   дрЯнь...   Ќу   вот,   значит,
встречались-встречались,  болтали,  гулЯли, смотрели-смотрели друг на друга,
и  все  ничего,  и вдруг один объЯвлЯет: "џ тебЯ люблю!" - и смотрит, что ты
ответишь  - согласна принЯть условиЯ такой игры? ’еперь твоЯ очередь, и если
ты  говоришь:  "€  Я тоже!" - то начинаетсЯ сама игра, мы уже по ее правилам
все  должны делать, смотреть и думать, надо все времЯ помнить, что мы теперь
не  просто,  а  "любим",  и  что-то  менЯетсЯ,  мы  делаемсЯ  не  как все, а
особенными  друг  длЯ  друга.  ќто вот можно, потому что Я ведь его люблю, a
этого  нельзЯ,  потому что Я люблю его. ’ут по условию всЯкие запреты одного
или  как  бы  оправданиЯ  длЯ  другого... Ќаверное... даже наверное, но Я-то
только  про  то,  что знаю, говорю (вот почему и наверное), бывает, что люди
как-нибудь  незаметно  и  по-другому как-то полюбЯт друг друга за времЯ этой
игры...  Ќаверное,  бывает... Ђ осталось хорошее во мне только от тех часов,
когда  Я, нагнувшись над его тарелкой, резала на мелкие кусочки ему бифштекс
и  он  ждал,  подобрав  больную  руку,  а  потом Я смотрела, как левой рукой
натыкает  на  вилку  и  ест  и  стеснЯетсЯ на менЯ смотреть... € все. Ђх эта
современнаЯ молодежь! „а?
     Њинуту-другую  мы  идем молча, огибаЯ самый шумный угол сквера, и снова
уходим под деревьЯ, ближе к переулку, где уличное движение потише.
     ЉатЯ  со  мной.  ‚от  мы  с  ней  гулЯем вечером перед сном. Ћна ко мне
вернулась.  Ќе в мою комнату, этого мне и не нужно, и это все равно могло бы
быть  только  на  времЯ.  Ќо  все-таки она ко мне как-то вернулась, и вот мы
гулЯем поздно, и ноги болЯт от усталости, и Я терплю это почти