 с радостью.
     - Ќикогда  не  могла  Я понЯть, что такое за молодежь? - "—то ж так?" -
быстро,  с  интересом заглЯдывает мне в лицо ЉатЯ. - „а так. …сли бы люди по
всему  свету  родились  раз в десЯть лет, сериЯми, так было бы легко решать,
кто  молодежь,  кто  детвора, кто старики. Ђ то ведь ты твердо уверилсЯ, что
уж  кто-кто,  а  ты-то  молодежь,  самое  свежее,  стопроцентное новое, юное
поколение,  и  поутру,  глЯдЯ  в  зеркало,  видишь, что ты такой же, как лег
спать  вчера  вечером.  ќто  потому,  что  ты  сдвинулсЯ  чуть-чуть. Ђ сдвиг
все-таки   есть,  и  через  год-другой  ты  все  еще  молодежь,  но  уже  не
стопроцентнаЯ,  а  только  на  девЯносто!  Џотом  не  замечаешь,  что  всего
шестьдесЯт,  а  то и двадцать процентов в тебе осталось этой молодежности, а
рЯдом  уже другие, стопроцентные и еще те, кто никак не сообразЯт, что в них
и  одного  процента  не осталось, а все мальчишествуют, и, оказываетсЯ, есть
молодаЯ  молодежь,  и  стараЯ,  и всЯкаЯ, а одной какой-то нету вовсе. ќто -
скользЯщее  понЯтие.  ‚роде  эскалатора  - ты все на одной ступеньке. ’вердо
занЯл постоЯнное свое место, да ступенька-то все едет!
     - “х ты! ‚от оно что? „а никак тут мораль длЯ молодежи, мама?
     - „а  ну  тебЯ!  џ  и сказать-то вовсе не про то хотела! Љак-то странно
себе   многие   представлЯют,  что  есть  какое-то  поколение  умудренных  и
степенных,  спокойно-уравновешенных  и  самоотверженных  матерей.  €  другое
поколение  -  их легкомысленных дочерей, шумливых, увлекающихсЯ, сбивающихсЯ
с  пути,  суматошных и задиристых, и все такое... Љак бы не замечаЯ, что все
бабушки  - это те же состарившиесЯ девчонки, а все эти крикливые, суматошные
девчонки  - это ведь матери и бабушки, у которых только еще не истек срок их
молодости, но он все-таки все времЯ течет...
     - Њораль: не прозевай своего времени?
     - Њорали нет, а ходить Я устала.
     - џ тебЯ замучила?
     - Ќе менЯ, а только ноги.
     Ћколо моего подъезда Я останавливаюсь, чтоб попрощатьсЯ.
     ЉатЯ  машинально  целует подставленную щеку и тут же, ухватив за плечо,
задерживает, не даваЯ уйти.
     - ’ы  ведь  не  думаешь,  что  Я  переродилась?  ђаспиналась, чтоб тебЯ
уверить, какаЯ Я стала другаЯ и получше?
     - Ќет, не думаю.
     - Џравильно. Ђ что ты подумала?
     - ’акое настроение. •орошее.
     - Ќастроение,  да.  ѓоворить  правду.  џ  даже  устала, никогда столько
правды разом, подрЯд, в один присест не говорила. џ тебЯ провожу доверху.
     ‚ходим  в  квартиру,  вместе  идем  по  коридору,  Я молчу, и мы входим
вдвоем в комнату.
     - ’ы  менЯ не выгонишь? - џ молчу. - Ќу, извинЯюсь, это не Я, это дурак
сказал. Њожно, Я сегоднЯ один разок у тебЯ посплю, а? Ќа моем диванчике?
     ЊоЯ  безлюднаЯ,  притихшаЯ  комната  делаетсЯ  полна  Љатей. Ћна бегает
умыватьсЯ,   возвращаетсЯ,   стелит   себе  постель,  взмахиваЯ  простынЯми,
взбивает  подушку  на  диване,  потом достает из кармана размЯкшую половинку
шоколадной  плитки,  внимательно  делит  ее пополам, и вот мы лежим по своим
местам,  сосем  шоколад  и,  потушив  свет,  смотрим в потолок, по которому,
скользЯ, уходЯт и расплываютсЯ пЯтна и полосы отсветов уличных огней.
     - Њы начали с того, - с полным ртом говорит ЉатЯ, - куда ты ездила?
     - Ќет, начали с того, что Я веду себЯ, как девчонка.
     - „а,  правда!..  -  ЉатЯ  смеетсЯ.  -  џ  припоминаю.  ќто  было давно
когда-то... Ќо это, в общем, правда, знаешь ли! ’ак куда?
     - ‘ъездила к морю. џ никогда не была у морЯ.
     - Ќикогда?..  Ђ  Я!..  Ќеужели никогда?.. Ќет, зачем, что там было? Њне
нужно знать.
     џ  не  рассказываю,  а  коротко,  сухо  информирую:  где, почему, что Я
увидела.
     „иван   отчаЯнно   скрипнул,   Я   повернула   голову:  ЉатЯ,  вскочив,
выпрЯмившись,  сидит  на  диване,  блестЯщими  глазами смотрит мимо менЯ. Њы
долго молчим, потом она медленно откидываетсЯ обратно на подушку.
     - џ  завтра  туда  поеду,  -  не  мне, а просто в воздух произносит она
тихим  и  ровным  голосом  и  опЯть молчит. - Ќет, не завтра, а когда ты мне
расскажешь. „а? ‚се, что ты знаешь, чтоб знала и Я.
     - ќтого  не  один  человек  не  может,  детка.  Ќе умею назвать многого
словами.  €  сами  слова  так  часто  менЯют  свой смысл, переходЯ к другому
человеку.
     - ’ы сказала: каменный венок, и Я понЯла. ’Яжелый и вечный, да?..
     Љ  моему  удивлению, слышу, что она плачет потихоньку, так, что не надо
замечать,  и  Я  лежу,  прислушиваЯсь,  и глажу ее упрЯмый лоб, целую глаза,
утешаю  и  ласкаю  ее  волосы, все, конечно, не двигаЯсь со своей постели. €
слышу,  как  она  всхлипывает,  засыпаЯ,  все реже, и вот уже дышит ровно во
сне,  и  все-таки  изредка  прерывисто вздыхает, но уже крепко спит. ‘нова Я
слышу  ее в этой комнате, где слышала ее детское сонное дыхание, и хриплое в
болезни,  и  вот  опЯть  как будто детское, со слезами во сне. Љомната полна
присутствием  Љати,  ее  существом,  жизнью,  дыханием. € то, что завтра она
убежит  в свою жизнь, не ужасает менЯ, не пугает. Ћна не уйдет из моей жизни
совсем,  но скорлупа разбита, и цыплЯта не влезают обратно в свою скорлупу -
да ведь иначе и жизнь остановилась бы.
     ’ело  отдыхает,  успокаиваетсЯ, и снова мое подернутое дымкой "сегоднЯ"
отходит  назад,  становитсЯ  будто  призрачней моего остального "всего", что
составлЯет мою жизнь.
     ‘начала  Я  пытаюсь  думать о том, как Я смогу рассказать Љате. •отЯ бы
"когда-нибудь".  ЉажетсЯ,  начинают с детства?.. „а, Я помню васильки во ржи
у  пыльной  дороги.  џ его раз видела, потом другие, но помню, то есть вижу,
только  вот  эти,  и ту минуту, когда Я увидела, разглЯдела их и понЯла, что
это  вот  васильки,  и  они мне понравились. Њои ноги тонут в теплой, нежной
пыли,  жарко светит солнце, и Я обрываю неумело, у самой головки, цветочек и
понимаю  на  всю  жизнь:  василек,  - и мне почему-то от этого хорошо; и еще
помню  -  менЯ  мЯгко  покачивает на страшной высоте, Я цеплЯюсь за веревку,
лежа  на  животе, и еду куда-то, мне отчаЯнно страшно, душисто и интересно -
это  Я  на  возу  с  сеном,  и сверху мне видны спина и уши натужно шагающей
маленькой  пузатой  лошадки  и  дуга,  а  кто-то идет с возом, к кому в руки
уходЯт вожжи, а кто? Ќе знаю, не могу туда заглЯнуть, там темнота.
     Ќет,  не  это,  надо  другое ей рассказать, надо начать с того... но не
знаю  Я,  с  чего начать, и Я устала старатьсЯ думать об этом. Ќаверное, так
никогда  и  не  сумею  даже  то,  что  помню, передать необесцвеченным моими
сегоднЯшними словами.
     џ разжимаю руки, пускаю свои мысли брести, куда они сами хотЯт.
     Ћни дорогу знают.
     Ќет,  Я  не  стану  никому рассказывать про то, что они всегда со мной,
когда менЯ не очень уж отвлекает шум и суета вокруг.
     €  всегда останутсЯ со мной, до самой той минуты, когда начнет никнуть,
мигать  и  гаснуть еще светЯщий мне сегоднЯ костер моей последней стоЯнки на
долгом-долгом  пути  и  последний  уголек пыхнет голубым огоньком, затлеет и
утонет  в  теплой  ночной успокоенной тьме, и Я без капли страха думаю о том
последнем  закате,  который  увидЯт  мои выцветшие, усталые глаза. џ столько
видела  закатов,  и  каждый  мог  оказатьсЯ последним, и всЯкий раз все-таки
думала:  идет  закат, это началось приготовление к началу рассвета, и, увижу
Я его или нет, люди опЯть будут радоватьсЯ солнцу.
     ЉатЯ  так мирно спит и дышит, как наплакавшийсЯ ребенок. €дет, медленно
проходит  ночь...  Ќет,  все рассказывать другим Я не буду, а то еще те, кто
этого  не  испытал,  покачают  головой  и  скажут: старушка-то немножечко уж
перебарщивает... ќто уж ни к чему!
     ‡ачем  Я  стану  говорить?  —то  тут  расскажешь?  ‚едь  Я вижу их всех
беспомощными  и  такими  маленькими,  дрЯнными  и  дикими,  и  все более мне
милыми,  и,  наконец,  такими,  какими  стали  потом. Ћни стоЯт у менЯ перед
глазами,  совсем  живые.  €  только звезды всего неба просвечивают сквозь их
пыльные фронтовые гимнастерки.

        1973