Я их обману! €
оттЯгивать  больше  нельзЯ,  кругом  тишина, все ждут, а у менЯ нет сил, нет
голоса,  вот  сейчас  все  увидЯт, что нет!" Ћна сделала ‘аше знак начинать,
прикрыв  на  мгновение  глаза,  и  ‘аша заиграл уверенно и смело. ‘частливый
‘аша с его всегда послушным инструментом.
     Ћна  нашла точку, куда смотреть, - маленькое стрельчатое окошко с витой
чугунной  решеткой.  "’олько бы голос. Џусть в последний раз в жизни, только
бы  вернулось  свободное  дыхание  и  звучал бы голос - и ничего мне в жизни
больше не надо..."
     Њомент  вступлениЯ  надвигалсЯ грозно и неотвратимо, как фонари ночного
поезда.  €  вот  уже  что-то  ей  жарко дохнуло в лицо, момент наступил, она
услышала  звук  своего  голоса,  неуверенный  и  слабый;  он  поплыл  где-то
невысоко  над  столпившимисЯ  людьми,  не  взлетаЯ  вверх, как нужно. ЏоднЯв
глаза,  она  уцепилась  взглЯдом  за высоко, под куполом прорезанное окошко,
физически  чувствуЯ,  что голосом не достает до него. Џусть в последний раз,
пусть  хоть  в  последний  раз! ’олько нельзЯ форсировать сразу. …ще рано...
‚от  сейчас нужно будет усиливать... ‚от уже... € что-то ликующее дрогнуло в
сердце,  голос,  точно  расправив  наконец  крыльЯ,  взлетел  под купол, она
уловила  его  отголосок  оттуда,  сверху, откуда-то выше окна... ‡начит, она
поет. ЋпЯть поет! ’еперь ничего не страшно, все хорошо!..
     Љогда  она  начинала  петь,  раненые, стоЯвшие и сидевшие на ступеньках
лестницы,  сестры, санитары, врачи, столпившиесЯ в дверЯх, все видели одно и
то  же: очень утомленное, исхудалое лицо немолодой женщины в голубом платье,
так  странно  выглЯдевшем  среди  шершавых,  рыжих,  мЯтых халатов и коротко
стриженных  голов.  Ќо  после  того, как она спела вторую вещь, никто уже не
помнил  ее  такой,  какой  она  представлЯлась  им  до  начала пениЯ. ‘лова,
которые  в  другое  времЯ  никого  бы  не  тронули,  вместе с чудом музыки и
теплого,  такого  полного  жизни  голоса,  как будто знакомого, где-то давно
слышанного,  позабытого и вспомненного, радостно, с силой прорвались прЯмо к
сердцу   людей.   ’очно  падали  замки  и  тЯжелые  засовы  темных  кладовых
человеческих  душ,  где  в  скрытности  и разъединенности прЯчетсЯ у всЯкого
своЯ  боль,  и  отчаЯние, и горе, и заглохшаЯ, забытаЯ радость, и незажившаЯ
тоска,  и  надежда.  ’угие,  тЯжелые замки, которые не поддаютсЯ под ударами
железа,  неслышно  падали  от  певучего  прикосновениЯ  музыки,  и многие со
смутным  чувством  освобождениЯ с удивлением думали: откуда же это она знает
про  то,  мое?  ‡начит  и  у  других  как у менЯ? џ не один? € знают эту мою
тоску?
     ‚се  видели  ее  теперь точно другими глазами - всЯ музыка, все слова и
все,  что  они  сами  чувствовали во времЯ пениЯ, стало неразрывно свЯзано с
ней самой, с ее голосом.
     Ћна  спела  несколько арий из опер и романсов и стала петь обыкновенные
песни, которые все знали и слышали по радио и сами пели в те годы войны.
     „альше  было  условлено,  что  опЯть сыграет на баЯне ‘аша, и она споет
после  короткого  отдыха  снова,  и  на  этом  концерт закончитсЯ. Ќо когда,
подобрав  длинное  платье,  она  двинулась  к проходу, чтоб уйти на перерыв,
кругом  загудело,  точно в лесу от ветра, и шум все разрасталсЯ, так что она
в недоумении, почти испуганнаЯ, остановилась.
     Ќад  головами, из рук в руки, проплыл стул, и кто-то поставил его рЯдом
с ней. Ћна покорно села, и гудение прекратилось.
     ‘аша  сделал  строгое лицо и, объЯвив попурри из русских песен, потЯнул
мехи, щегольски оттопыриваЯ локти.
     Ћсип   …всеевич   слушал  стоЯ  в  раскрытых  дверЯх  своего  кабинета.
Љастровский втЯнул его за руку обратно в комнату и прикрыл дверь.
     - Ќу  что?  Љакое  у  вас  впечатление? - как всегда бестактно и жадно,
спросил Љастровский.
     - Љакое  впечатление? „а. ‚печатление?.. - рассеЯнно повторил военврач.
- џ не умею выражать такие впечатлениЯ.
     - Ќо все-таки как голос? ѓолос?
     - Ќе  знаю.  Ќичего не знаю... ‚печатление!.. “ менЯ такое впечатление,
что  Я  первый  раз  был  где-то далеко... на отдыхе. ‘ тех пор как началась
война  -  в первый раз. Џервые тридцать минут отдыха. Ђ может быть, это были
первые  тридцать  часов,  право,  не берусь утверждать, но не было войны, не
было  операций,  ампутаций,  трепанаций,  была жизнь такаЯ, какой она будет,
наверное, после победы.
     Ћн  стал  похож на добрую, усталую красноносую птицу, когда говорил все
это.
     Љастровский растроганно схватил и встрЯхнул его за обе руки.
     - “ вас чуткаЯ душа, доктор.
     - Ќе  думаю.  Џросто  несколько устаешь от этой однообразно-безобразной
жизни. ‹егкаЯ депрессиЯ на почве...
     - „октор,  ничего  не  на  почве,  -  не слушаЯ, перебил Љастровский. -
„айте  мне  слово,  обещайте!  “ вас душа, и вы должны помочь мне ее спасти.
Ћна  ужасно больна. Ћна почти умирает. Ћна умирала, и Я один был зимой около
нее.  џ  ухаживал  за  ней,  как нЯнька, как мамка, как убитый горем отец!..
„октор, Я молилсЯ на коврике у ее постели!
     - Ђх  вот  оно  что?  -  вдумчиво  отметил  Ћсип  …всеевич, внимательно
слушаЯ.
     - Ќе  смейтесь!  ЊолилсЯ!  Љому  Я  молилсЯ,  спросите  вы? Ќе знаю, но
молилсЯ,  чтоб  она осталась жива, а вот теперь она поет, а ей совсем нельзЯ
петь,  но это ничего. Ќо у нас пропуск, у нас место на самолет завтра утром,
а  она  сопротивлЯетсЯ!  Ћна сама мечтала о тишине среди друзей, а теперь не
хочет,  она  ожесточаетсЯ,  не желает менЯ слушать, а ей необходимо... “ вас
есть машина? —тоб на аэродром?
     - “спокойтесь...  ‚ы  говорите, завтра утром?.. …сть, есть машина. „аже
не  надо  никакой  машины.  Ћт  нас  пойдут  машины к утренним самолетам. Њы
отправлЯем раненых. ’ак что все уладитсЯ.
     - Ќичего  не  уладитсЯ,  пока  вы  не  убедите. ‚ы, как врач, должны ее
заставить,  приказать...  напугать, в конце концов! Џослушайте ей сердце или
пульс, убедитесь сами - и вы увидите!
     - џ и так вижу - она в плохом состоЯнии. •орошо, Я все сделаю.
     - ‚ы  понимаете, ведь Я не ради себЯ. џ готов тут остатьсЯ и погибнуть,
если  понадобитсЯ.  ‘  радостной  улыбкой  помахаю  вслед ее самолету и умру
здесь с улыбкой...
     - Ќу,  это  же  ни  к  чему!  - дружелюбно и рассудительно заметил Ћсип
…всеевич.
     - Џравда?  Њне  тоже  кажетсЯ...  Ќо  еще,  доктор... еще, дорогой Ћсип
…всеевич,  ведь  там  остались  вещи. џ их собрал украдкой, потихоньку, чтоб
она  не  видела.  Ћни  остались в доме. “ менЯ в комнате, в уголке, под моим
пальто.  „ва  жалких саквоЯжика, чемоданчик! ’олько самое необходимое! ђазве
мы думаем о вещах!


     ‡а  несколько часов до того, как началсЯ в госпитале концерт, в Ћперном
театре  шла  монтировочнаЯ репетициЯ. ќлектрические моторы бездействовали, и
громадные   раскрашенные   холсты   задников,   изображавших  снежное  поле,
запущенный  сад  или  бальный  зал,  старикам приходилось поднимать вручную,
наматываЯ трос на барабан лебедки.
     Ћни  работали вчетвером там, где полагалось быть двум рабочим, работали
медленно,  часто  отдыхаЯ,  наваливаЯсь  на  ручку грудью, когда недоставало
силы.
     Ќаконец  комната ’атьЯны стоЯла на месте, все было проверено, приведено
в  порЯдок,  приготовлено  так,  чтобы на спектакле было в точно назначенном
месте  и  не  задерживало  действиЯ  при  перестановках  между картинами. Ћт
смертельной  усталости  им  не  хочетсЯ  говорить,  но,  выпив по три кружки
горЯчего  крапивного  чаЯ,  они немножко оживают. Ћсторожно, один за другим,
спускаютсЯ  они  по приставной лесенке в зрительный зал, все, кроме одного -
старшего   электрика.   Ѓывший  билетер,  рабочий  сцены,  балетный  мимист,
знаменитый  некогда  мастер-бутафор,  из  мЯтой бумаги с клеем шутЯ делавший
старое  серебро  и  сверкающий  полированный мрамор, - все они стоЯт и ждут,
глЯдЯ на полутемную сцену.
     ‘тарик  электрик  медленными  шлепающими  шажками  добираетсЯ до пульта
управлениЯ.  Ћн  беретсЯ  за  рукоЯтку,  щелкает первый рубильник, и комната
’атьЯны  слабо  возникает  из  тьмы.  ™елкает второй, и синий луч ложитсЯ из
окна  и  отпечатывает  его переплет на полу. €счезает декорациЯ, которую они
сами  ставили,  - возникает освещеннаЯ луной ночнаЯ, притаившаЯсЯ в ожидании
комната.   ќта   страннаЯ,   никогда   не   существовавшаЯ,  сто  лет  назад
приснившаЯсЯ  поэту  комната,  где  ’атьЯна  будет  писать: "...рассудок мой
изнемогает,  и  молча  гибнуть Я должна". € вот сто лет спустЯ люди другого,
незнакомого  Џушкину  мира  снова  наполнЯт  этот  зал, вырвавшись на нас из
огнЯ,  из  кабин  боевых  самолетов, из танков и дотов, прикрывших от гибели
город  Њедного  всадника,  павший городом "Ђвроры". € снова, затаив дыхание,
увидЯт луч, и полку книг, и смЯтую постель...
     —ерез  минуту  свет  на  мгновение  гаснет,  остаетсЯ  еще  синий луч и
переплет окна, вытЯнутый на полу, потом исчезает и он.
     ‘тарики   расходЯтсЯ.  ‚асилий  Љузьмич  возвращаетсЯ  в  комендантскую
комнату.  ’ам  на  столе  лежат  два  конверта. Ћни уже четвертый день лежат
тЯжелым  камнем  на сердце у ‚асилиЯ Љузьмича. Љастровский все не заходит, а
сейчас  ‚асилию  Љузьмичу  страшно  подумать о длинном путешествии за город.
‘колько  тысЯч  его  мелких  коротеньких  шажков уложатсЯ в эти километры? Ђ
каждый шаг стоит такого усилиЯ.
     €  все-таки он прЯчет письма за пазуху и выходит на площадь, со смутной
надеждой, что попадетсЯ попутнаЯ машина с добрым водителем.
     Ќо  попутной  машины нет - те, что проносЯтсЯ мимо, не обращают на него
вниманиЯ.  Ћн  идет  и  удивлЯетсЯ  тому,  что  может  идти.  Џо временам он
забывает,  что  идет, и, опомнившись, опЯть удивлЯетсЯ, что он уже на другом
конце длиннейшего проспекта, казавшегосЯ ему непреодолимым.
     —ерез  два  с  половиной  часа  он  деликатно  стучит  у  дверей  дома.
Ќерешительно  входит  в  темный  коридор,  опЯть  стучит, кашлЯет, окликает,
отворЯет  одну  за  другой  незапертые  двери.  ‚се будто на своем месте, но
что-то  изменилось,  он не может сразу понЯть - что. Ќа постели Љастровского
лежит  аккуратно  разложенный  фрак,  в углу какаЯ-то кучка вещей, прикрытаЯ
наброшенным   сверху   пальто.  Ћн  приподнимает  краешек,  видит  сложенные
чемоданы,   и   у   него  подкашиваютсЯ  ноги.  —то  же  будет  с  "…вгением
Ћнегиным"?..  Ћн  присаживаетсЯ  на стул, решившись дождатьсЯ. Ќо сидеть ему
трудно,  и,  переложив  фрачные  брюки  на  стул,  он  садитсЯ  на кровать и
приваливаетсЯ  спиной  к  стене.  Ћн даже не замечает, как отдых переходит в
глубокий,  долгий  сон,  и начинает просыпатьсЯ, только когда чувствует, что
его  кто-то  трЯсет.  Ћн  открывает  глаза.  “же поздний вечер, в полутемной
комнате  он  слабо  различает  двух  солдат.  Ћдин  из  них, приподнЯв его с
постели,  придерживает  за  талию,  боЯсь,  чтоб он не повалилсЯ и не заснул
опЯть.  Ћни  что-то  говорЯт  оба,  и  наконец ‚асилий Љузьмич понимает: они
думают,  что  он  тут  живет,  и расспрашивают, где лежат собранные в дорогу
вещи.
     - ‚от тут лежат, - говорит он и показывает рукой.
     ‘олдаты  сбрасывают пальто, берут чемоданы за ручки, свертки под мышку,
прощаютсЯ  и  неторопливо  уходЯт,  неловко  наталкиваЯсь  на  углы в темном
коридоре.  ‚асилий  Љузьмич равнодушно смотрит, как закрылась за ними дверь,
прислушиваетсЯ  к  их  удалЯющимсЯ  шагам,  и  вдруг его точно горЯчей иглой
пронзает: позабыл про письма!
     Ћн   вскакивает,   насколько  может  вскочить,  вернее,  сваливаетсЯ  с
постели,  падает  на  колени,  с  усилием  поднимаетсЯ  и  бежит,  то  есть,
спотыкаЯсь, быстро идет на согнутых ногах, спеша и волнуЯсь.
     Ћн  пробует  окликнуть  солдат,  но  голос  срываетсЯ,  его  не слышат,
солдаты  уходЯт  все  дальше, где-то впереди трещат ветки кустов, за которые
они задевают вещами.
     Ћн  слышит,  как  они  садЯтсЯ  в  лодку,  слышит плеск воды, когда они
берутсЯ за весла, и тогда он во все горло кричит: "Џодождите!.."
     ‚есла  плеснули  в  воду,  и удивленный голос неуверенно: "ќто кто там?
Љто там скрипит?.."
     ‚асилий  Љузьмич  кое-как  выбралсЯ  из  кустов  на  берег  и, стараЯсь
отдышатьсЯ, помахал в воздухе конвертом.
     ‘олдаты  притормозили  веслами  и  подтолкнули  лодку обратно, кормой к
набережной.
     ‚асилий  Љузьмич  глотал воздух, пытаЯсь что-то объЯснить, но голоса не
было.
     - „а  ты  дыши, дыши... - сочувственно сказал солдат. - „авай, главное,
дыши!.. Ќе спеши.
     Ќемного   погодЯ   ‚асилий  Љузьмич  глубоко  перевел  дух  и  виновато
улыбнулсЯ,  еле  выговорив:  "Љонцерт?.." - и опЯть несколько раз прерывисто
вздохнул.
     - Ќу, правильно, концерт. ‚ госпитале. Џисьмо, что ли, передать?
     - Ђ вы менЯ не возьмете?
     - —его  ж, садись, - сказал солдат. - Ђ то мы бы передали, - и протЯнул
руку.
     ‚асилий  Љузьмич  торопливо  перебралсЯ через борт, уселсЯ на скамеечке
и, отобрав у солдата письма, спрЯтал себе опЯть за пазуху.
     ‚  это самое времЯ €стомина допела последнюю песенку и еще раз услышала
самые  странные  в мире аплодисменты - хлопки и глухой гул костылей и палок,
стучащих об пол.
     Ћсип  …всеевич  с  непреклонным  видом  подошел,  стал  рЯдом  с ней на
ступеньку  и  повелительно  поднЯл  руку.  Љругом  все  стихло, точно на его
ладони,  обращенной  в зал, был наклеен строгий приказ. ‚ наступившей тишине
только в одном углу палка продолжала стучать, с силой ударЯЯ в пол.
     - Џоблагодарим  за концерт товарища €стомину и дадим ей отдых! - строго
сказал Ћсип …всеевич. Ћн подал ей руку, чтобы помочь сойти со ступенек.
     Џалка  в  углу  непреклонно  долбила  пол,  и  теперь  …лена  ”едоровна
вспомнила,  что  и  прежде,  сквозь  шум,  слышала  именно  этот неустанный,
исступленно-упрЯмый  стук.  ‘тараЯсь заглЯнуть через плечи стоЯвших в первых
рЯдах,  она  шагнула  в ту сторону. Ќесколько человек сразу же расступились,
открыв  перед  ней  проход, и она увидела полулежащего в кресле на колесиках
громадного  человека.  ѓолова  и  все лицо у него были замотаны бинтами так,
что  оставались только узкие щелки длЯ плотно стиснутого, напрЯженного рта и
глаз, смотревших горЯчо и упрЯмо.
     Ћдна  рука  у  него  тоже  была  забинтована  и  привЯзана,  но другой,
здоровой  он  с  силой, ухватив громадной пЯтерней, сжимал костыль, вероЯтно
отобранный у товарища.
     Ћн  бухнул  еще  раз  в  пол  и,  только  увидев, что она прЯмо на него
смотрит,  удержал  руку  и,  с  трудом  шевелЯ  кругом  забинтованным  ртом,
проговорил:
     - "„лЯ берегов..."
     - Љонцерт окончен, товарищи, - непреклонно оповестил врач.
     - "„лЯ  берегов...",  -  едва  шевелЯ  губами,  с  ненавистью  повторил
раненый. - "„лЯ берегов..."!
     Ћна  не  сразу  понЯла,  что  он  просит.  Ћсип  …всеевич загородил ее,
подошел  к  раненому,  наклонилсЯ  и  что-то  стал ему говорить, но тот даже
глазами  не  повел  в  его  сторону,  и  как  раз  тут  она  все  понЯла  и,
обернувшись, махнула рукой ‘аше, чтоб он поскорей подошел поближе.
     Ћн нехотЯ двинулсЯ вперед, нерешительно глЯдЯ на врача.
     "ђазве  Я могу еще петь? - думала она. ‘ердце билось частыми и слабыми,
иногда  почти  сливающимисЯ  вместе ударами. - Ќо ведь Я уже давно, кажетсЯ,
не  могу,  а  все  еще  пою. € разве это подходЯщее длЯ них? ђазве это можно
петь сейчас? Ќу что ж, пускай!.."
     "„лЯ   берегов   отчизны   дальной   ты  покидала  край  чужой;  в  час
незабвенный,  в  час печальный Я долго плакал пред тобой. Њои хладеющие руки
тебЯ  старались  удержать;  томленье  страшное  разлуки  мой  стон  молил не
прерывать. Ќо ты от горького лобзаньЯ..."
     Ћна   допела,   низко   поклонилась   в   ту   сторону,  где  полулежал
забинтованный  громадный человек, и, выпрЯмлЯЯсь, на мгновение опЯть увидела
бинты   его   головы,  замкнуто  стиснутый  рот,  ожесточенно  и  бесстрашно
блестЯщие глаза и большую, спокойную, недвижно лежащую на костыле руку...
     ‘нова  она  в  кабинете у главврача. Ћн церемонно пожал ей руку, сказал
что-то  "от имени всех благодарных слушателей!", кивнул своим большим носом,
покраснел. € сейчас же строго сказал:
     - ’еперь вам нужно полежать!
     Ћна  безвольно  согласилась  и  со  вздохом  откинулась  на  клеенчатую
кушетку.  „октор  сел  рЯдом,  не  отпускаЯ  ее  руку,  и она понЯла, что он
слушает пульс.
     - Љастровский уже успел вам наболтать!
     ЏродолжаЯ  внимательно  прислушиватьсЯ,  как  работает сердце, военврач
рассеЯнно проговорил:
     - Ћн вообще, кажетсЯ, любит медицинские темы.
     - Ћ  том,  что  любишь,  болтать  не  станешь... ќто только в оперетках
морЯки все времЯ поют куплеты о море, а врачи о клистирах.
     Ћсип …всеевич мЯгко отложил и выпустил ее руку.
     - Ќе только в оперетках, - сказал он и, повысив голос, позвал: - ‡оЯ!
     „евушка  в  белой  косынке  поЯвилась  в дверЯх, и он что-то вполголоса
коротко ей приказал.
     - Џозвольте мне, как врачу, сказать вам несколько слов.
     - Ќе  волноватьсЯ.  Ћтдыхать.  „ышать.  Ќе  петь.  Џринимать три раза в
день... Џравильно?
     - ‚ общем, да. € тогда все будет хорошо, только не очень скоро.
     „евушка  вошла  в  комнату и поднесла €стоминой на маленьком подносике,
покрытом  чистой  салфеткой,  стаканчик  с  делениЯми,  на треть наполненный
темной  жидкостью.  Ћна  послушно поднесла стаканчик к губам и выпила, узнав
запах знакомого лекарства.
     - Ѓольше медицина ничего не придумала?
     - Њедицина  все-таки  хитраЯ,  - сказал Ћсип …всеевич. - Ћна нет-нет да
что-нибудь придумает. џ вам еще кое-что с собой дам, получше.
     - Џорошочки? - спросила она, улыбаЯсь.
     - ’аблеточки.
     - Ѓедные  вы  люди,  врачи,  - сказала она. - ‚ыбиваетесь из сил, чтобы
спасти  людей,  которых  калечит  война. Ђ причины этой болезни вы лечить не
умеете...  Џрописали  бы  какое-нибудь лекарство против войны. Џорошочки или
таблетки.
     - ЋпЯть  думали, думали и опЯть недодумали, - сердито произнес в дверЯх
густой  женский  голос,  и  в  кабинет,  оттолкнув дверь, стремительно вошла
высокаЯ  женщина-врач  в  белом  халате  и  шапочке.  - џ сейчас обошла весь
второй  этаж,  -  конечно,  там  ни  черта  не было слышно... - “видев …лену
”едоровну,  она  замолчала,  внимательно  ее  оглЯдела, потом как-то странно
покачала головой не то укоризненно, не то с сожалением.
     - —то еще опЯть недодумали? - недовольно спросил Ћсип …всеевич. - Љто?
     - Њы  с  вами.  -  Ћна  еще раз вроде как бы с сожалением посмотрела на
…лену ”едоровну, покачиваЯ головой.
     …лене  ”едоровне стало наконец смешно. Ћна тоже смотрела, еле сдерживаЯ
улыбку.
     - ЌепонЯтно!  - сказала женщина. - Џевицы обыкновенно бывают такие... с
хорошо  развитым  бюстом,  упитанные.  Ђ  вы... в чем только голос держитсЯ.
•уденькаЯ да маленькаЯ... Џохожа Я, по-вашему, на чувствительную даму?
     €стомина  посмотрела  на ее симпатичное, скуластое, совсем мужское лицо
с квадратным подбородком и мохнатыми бровЯми и сказала, что нет, не очень.
     - Ќадеюсь.  ЊенЯ раненые знаете как зовут? Џетр Џервый. Џравильно, Ћсип
…всеевич?
     - ‡овут,  -  неохотно  согласилсЯ  Ћсип  …всеевич, которому не нравилсЯ
весь этот разговор.
     - Ќаверное,  за  мой  грубый Язык. ‚озможно, и за красоту мою тоже... -
Ћна  усмехнулась  так,  что  дрогнули  ее  широкие  толстые плечи. - ‚ам тут
объЯснили  уже,  как  вы пели? - Ћна оглЯнулась на Ћсипа …всеевича и махнула
рукой:  -  Љонечно нет. Њужики стеснЯютсЯ. Ђ Я скажу. ќто черт знает, как вы
поете.  Ћт  такого пениЯ затЯгиваютсЯ раны. ‚едь у многих самые больные раны
вовсе  не  под  повЯзками,  а вот где! - она ткнула себЯ в грудь. - Ђ вы все
равно  что  промыли  их  сейчас  и  свежие повЯзки наложили. Њужики этого не
понимают, а Я вам точно говорю, поверьте.
     - Њужики понимают, - сдержанно заметил Ћсип …всеевич.
     Џетр Џервый раздраженно обернулась к нему:
     - Њы  все с вами понимаем, а концерт устроили в первом этаже, во втором
лучше  бы  уж  вовсе  ничего  не  слыхали,  а  то им кое-что доносилось, они
волновались,   вслушивались   и   толком   ничего   не  слышали.  Ђ  теперь,
естественно,  бесЯтсЯ.  ’олько раздразнили. „огадатьсЯ бы разбить концерт на
две  части,  чтобы каждому этажу досталось понемножку одинаково... „ушенька,
вы  не  могли  бы спеть еще чуточку длЯ второго этажа, там у нас много самых
тЯжелых, которые не встают. ‚ы полежите, отдохните полчасика, это ничего.
     - Ќу   конечно,   -  испуганно  бормотала  €стомина.  -  џ  постараюсь,
попробую...
     - Ќет, - сказал Ћсип …всеевич. - ЌельзЯ.
     - ќто почему же?
     - ЌельзЯ. …лене ”едоровне петь больше нельзЯ. ЏонЯтно?
     - Ќеужели  правда?  ќто  ужасно,  -  сказала  Џетр Џервый. - Љонечно, Я
понимаю... •ватило бы у нас, дураков, сообразительности с самого начала.
     - —то  вы  на  менЯ  смотрите? - вдруг в первый раз за все времЯ, терЯЯ
терпение,  крикнул  Ћсип  …всеевич.  -  ‚ы-то  понимаете,  что если Я говорю
нельзЯ,  то  Я  все  понимаю  про  второй  этаж  не  хуже  вас, и все-таки Я
повторЯю: не-льзЯ!
     - „а,  -  сказала  Џетр  Џервый.  -  ђаз  он  говорит, - значит, правда
нельзЯ. Ќу что ж, бывает.
     - „адим  человеку  отдохнуть,  -  сказал  Ћсип …всеевич, и они вдвоем с
Џетром Џервым вышли.
     €стомина  с  облегчением  закрыла  глаза.  ‚  тишине  опЯть стал слышен
далекий  гул  и  ворчание  со стороны фронта. Љто-то, мЯгко ступаЯ, ходил по
комнате.
     Ћна   почувствовала,   что  ее  осторожно  укрывают  одеЯлом,  и,  чуть
приподнЯв слипающиесЯ ресницы, увидела наклонившуюсЯ к ней ‡ою.
     - ‚ы  спите,  спите,  Я тихонько. - Ћна расправила у нее в ногах одеЯло
и,  застенчиво  отворачиваЯсь,  проговорила:  - Љак вы так поете, а? € слова
хорошие. „евушки просЯт их списать.
     - ‘лова?
     - ’е вот, что летчик наш все просил. ‚анЯ-летчик Ѓарсуков.
     - "„лЯ берегов..."?
     - ‚от-вот... Ђ вы поспите, врач сказал, вам нельзЯ двигатьсЯ.
     Ћна  отошла от диванчика и остановилась посреди комнаты, прислушиваЯсь.
ѓде-то  вдалеке,  глухо,  точно  под  землей,  бухнуло раз, другой, в третий
ударило  поближе  и вдруг так сильно, что будто ожили, тревожно задребезжали
стекла,  потом  еще  ударило,  уже  послабей, и только торопливо били и били
зенитки и тоже оборвались разом, как отрезали.


     ‚  парке,  окружавшем  госпиталь,  стоЯли  легкие  сумерки, и прЯмо над
головой, между деревьев, белесо светлело летнее небо.
     €знываЯ  от  волнениЯ  ожиданиЯ,  Љастровский,  не  находЯ  себе места,
топталсЯ  под навесом колоннады у подъезда, не спускаЯ глаз с дверей. Ћн уже
умолил  Ћсипа  …всеевича  поговорить,  он  пыталсЯ  запугать  Џетра  Џервого
ответственностью  перед  ‚еликим  €скусством  и  председателем  исполкома, и
теперь не то что ждал, а сгорал, обмирал, задыхаЯсь от ожиданиЯ.
     ‚ещи  -  чемодан  и  саквоЯжи  -  лежали у колонны, и, проходЯ мимо, он
каждый  раз  нервно притрагивалсЯ к ним влажной от лихорадки ожиданиЯ рукой,
точно уговариваЯ их спокойно подождать.
     ‚  нескольких шагах от вещей, сгорбившись на приступочке, сидит ‚асилий
Љузьмич  и  тоже все смотрит на дверь, ожидаЯ, когда выйдет €стомина. Џисьма
все  еще  у  него  за пазухой. ‚ вестибюль Љастровский его просто не пустил,
умолил  подождать,  шипел,  пугал,  что  он  "все испортит". …сли бы ‚асилию
Љузьмичу  сейчас  немножко  побольше  сил, он, конечно, настоЯл бы на своем,
вошел  бы  и  передал  письма. € без осуждениЯ, так, между прочим, как будто
даже  равнодушно  спросил бы: "Ђ как же "…вгений Ћнегин"?.." ’ак спросил бы,
чтоб  не  обидеть  и  чтобы все-таки чувствовалась горечь, какаЯ переполнЯет
сейчас его сердце, отупевшее от усталости...
     Љастровский,   проходЯ   мимо   него,  что-то  бормочет,  окидываЯ  его
рассеЯнным,   недобрым   взглЯдом.   …му  мешает  ‚асилий  Љузьмич,  он  еле
сдерживает раздражение, но тут же забывает и опЯть думает о своем.
     Ћни  же врачи. Ћни умеют как-то там воздействовать и уговорить. ‚от-вот
подадут  машины,  они проедут парком, очутЯтсЯ на аэродроме, и потом взлетит
самолет,  это  всегда  немножко  страшно, но потом привыкаешь, хотЯ, правда,
совершенно  непонЯтно,  почему он висит в воздухе и не падает, когда он весь
железный  и  тЯжелый,  - и потом, через считанное число часов, эти же колеса
самолета  вдруг покатЯтсЯ по сухой горЯчей траве другого полЯ, в ’ашкенте. €
когда  она  ступит  на  эту  добрую землю, где веет блаженным зноем, миром и
тишиной,  она  скажет:  "‚се  это сделали вы, Ђлеша, Я никогда не забуду! ‚ы
менЯ спасли!.."
     Ћни  все  не идут. ’олько две женщины в белом вышли и стали неподалеку,
поглЯдываЯ на дорогу. ’оже, наверное, ждут.
     €  когда  осторожно,  точно  обнюхиваЯ  перед  собой  в темноте дорогу,
тЯжелаЯ  машина  сворачивает  и  въезжает  в  ворота, - он все еще ждет и не
сразу  понимает,  что  это  такое. †енщина, показываЯ рукой, кричит водителю
тонким голосом: "‚от сюда, сюда ставь!.."
     ‚се пропало, ее не уговорили. ЃезумнаЯ. ќто ее проклЯтое упрЯмство!
     ‚  вестибюле,  где недавно был концерт, лежат и ждут приготовленные длЯ
отправки  на  самолет  раненые.  Ћни волнуютсЯ, глаза блестЯт и настороженно
следЯт  за каждым движением приготовлений. Љогда их поднимают с земли, у них
делаютсЯ   торжественные  лица  и  они  растерЯнно  смотрЯт  на  остающихсЯ,
провожающих  и  исчезают,  беспомощно  покачиваЯсь  на чужих руках, в темных
дверЯх подъезда.
     Џробравшись  через  вестибюль, Љастровский решительно распахивает дверь
комнаты  главного  врача.  €стомина  сидит  на  клеенчатой  кушетке, опустив
голову,  устало  поправлЯЯ  волосы.  ђЯдом  с  ней сбитое в складки казенное
одеЯло. ‚ыражение лица до ужаса знакомое: нетерпеливо-упрЯмое.
     - Њашина  пришла, она не может ждать! - Љастровский стискивает кулаки и
с  натугой,  со  стоном  прижимает их к груди. - ‚оеннаЯ машина стоит и ждет
вас у подъезда! Џоймите вы!
     - ЉакаЯ  машина?  Ћ  чем  вы?  Љак мы можем? „а ведь у нас и вещей нет,
подумайте,  как это без единой вещи, в концертном платье Я возьму и унесусь!
ѓлупо, просто глупо, Я вам говорю.
     - ‚ещи тут... „а, вещи собраны и находЯтсЯ здесь. Њы должны ехать.
     Ќе  отвечаЯ  Љастровскому, она молча переводит вопросительный взглЯд на
Ћсипа  …всеевича.  ’от  поворачивает  к  ней  нос,  только что такой унылый,
поникший и теперь точно подбодрившийсЯ, насторожившийсЯ.
     - „а,  вещи  ваши доставлены. €... отъезд ваш диктуетсЯ необходимостью.
ќто разумно и необходимо. Ќадо ехать.
     - „октор,  -  умолЯюще говорит она, жалобно улыбаЯсь уголком рта, - мне
же   вредно   волноватьсЯ,   а   вы   что  делаете?  ‚ы  что,  думаете  -  Я
бесчувственнаЯ?  Њне же очень страшно оставатьсЯ. џ так боюсь, и так улететь
хочетсЯ.  Ќо  ведь  Я все равно останусь, вы же понимаете. ‡ачем менЯ мучить
зрЯ?
     - Ќе  слушайте, что она говорит! - вдруг с помутившимсЯ взглЯдом кричит
Љастровский.  -  …сли так, мы ее заставим! Ѓерите! - Џочти в беспамЯтстве он
хватает  ее  за руку и тащит. Ћсип …всеевич подхватывает ее под другую руку,
чтоб  она  не  упала,  и  оба  они  растерЯнно  смотрЯт  в помертвевшее лицо
Љастровского,  а  он  тащит  с  исступленной  силой их всех через вестибюль,
втаскивает  в  подъезд. ’олько у самой машины он, обессилев, хватаетсЯ двумЯ
руками за борт грузовика и, хрипло, прерывисто дыша, почти повисает на нем.
     …го  потихоньку  отрывают,  поддерживают, отводЯт в сторону и усаживают
на  чемодан.  Ћн  слышит  голоса, звук хлопающей дверцы и звук заработавшего
мотора,  дребезжание  кузова и хруст гравиЯ под колесами отъезжающей машины.
‚се кончено.
     ‚асилий  Љузьмич  с  каким-то  нереальным,  как во сне, чувством тихого
ужаса   наблюдает   эту   сцену,  совершенно  не  понимаЯ,  что  происходит.
Ћпомнившись,  он  вытаскивает  письма,  замечает,  что они слегка помЯлись в
кармане,  и, торопливо разглаживаЯ у себЯ на груди, подходит к €стоминой, из
деликатности стараЯсь глЯдеть в сторону.
     ‚  сумЯтице  и  волнении она даже не очень удивлЯетсЯ поЯвлению ‚асилиЯ
Љузьмича.  ђассеЯнно-приветливо  здороваетсЯ, благодарит и, взЯв письма, так
и забывает их зажатыми в руке.
     Ћна  присаживаетсЯ  на  краешек  чемодана рЯдом с Љастровским, тихонько
тЯнет  его  за  рукав  и  начинает  уговаривать  полушепотом, точно ребенка,
осрамившегосЯ в гостЯх:
     - Ќу  бросьте, Ђлеша, придите в себЯ. ‚от они уже уехали. ‚ставайте. ‚ы
же сами так наглупили. ЏридетсЯ все узлы обратно домой тащить...
     ...Ќа  втором  этаже  госпиталЯ,  там, где длинный закругленный коридор
старого  дома  кончаетсЯ тупиком, тесно одна к другой стоЯт койки. ‡десь все
лежат  неподвижно,  никто не встает, не прохаживаетсЯ, опираЯсь на палки или
постукиваЯ костылем.
     Ћтсюда  никто  не  ушел,  когда  объЯвили, что будет концерт. ‡десь все
лежат  тихо,  многие  насильно  затаив  боль,  как задерживают дыхание, чтоб
расслышать хоть что-нибудь.
     Џо  временам  гудение  баЯна  совсем  замирает,  уходит, и голос певицы
пропадает  вдали.  ‹ежащие  слышат  только  невнЯтное  бормотание, отдельные
разрозненные ноты. € все-таки они лежат молча, дышат неслышно и ждут.
     €  вдруг поющий голос точно на свободу вырвалсЯ вдалеке, еле слышно, но
чисто  и  радостно  пропел,  что-то обещаЯ, несЯ какую-то радостную весть, и
баЯн  загудел и зарокотал, подтверждаЯ: "„а, это правда, это так!" - и опЯть
отодвинулсЯ,  уступаЯ дорогу поющему голосу, и тут же все кончилось, и внизу
зашумели. Љонцерт кончилсЯ.
     ‚се  кончилось,  и  солдат  на  последней  койке у стены тупика, открыв
глаза,  с  отвращением в тысЯчу первый раз снова увидел белую оштукатуренную
стену,  неразрывно  свЯзанную  длЯ  него  с мучением ожиданиЯ боли и с самой
болью.  Ћн  капризно-слаб,  как  больной  ребенок, у него часто нет сил даже
свЯзно  думать,  а  ведь  ему  нужно боротьсЯ против всего того враждебного,
мучительного,  что  подстерегает  его в ночном одиночестве, что оторвало его
от других людей, загородило весь остальной, здоровый мир.
     ‚   госпитале  наступила  обычнаЯ  вечернЯЯ  полутишина,  когда  делать
нечего,  ждать  нечего,  только  ночной  полной  тишины  с бессонницей. „ень
прожит,   а  радоватьсЯ  этому  или  жалеть  -  неизвестно.  „ень  прошел  -
мучительный,  тЯжкий. Ђ может быть, тебе и таких-то дней осталось немного, -
не знаешь, радоватьсЯ, что он прошел, или жалеть...
     ђаскаленные  угольЯ  боли,  тлевшие  в нем не угасаЯ много дней, только
чуть-чуть  остыли  было с утра, и теперь он со страхом думал, что к ночи они
опЯть  начнут  раскалЯтьсЯ.  €  он весь замер, напрЯгсЯ, сосредоточившись на
этом  ожидании,  и  ждал, ждал, и уже перваЯ волна жара прихлынула, наполнив
его  смЯтением  и  тревогой, и опЯть отхлынула, и опЯть он ждал, подавленный
страхом  ожиданиЯ,  торопливо  облизываЯ черствые, пересохшие губы, стараЯсь
не  взглЯнуть  на проклЯтую стену, где точками, трещинками, тенЯми и пЯтнами
была записана, нарисована, как на мерзкой картине, всЯ его прежнЯЯ боль...
     …му  стало  снитьсЯ,  что  играет  какаЯ-то  музыка,  и  он  постаралсЯ
удержать  сон,  дышать  ровно,  не  открывать  глаз,  и  вдруг сквозь музыку
услышал  звук  голоса, живой и гибкий, полный такой силы, что он вздрогнул и
открыл  глаза,  будто  его  схватили за руку. ‘тепа с записью всех прошедших
дней  и  болей  была  опЯть  перед  глазами, но там ничего не было написано.
Џросто  стена.  €  вокруг  все  было заполнено музыкой где-то рЯдом поющего,
волнующего, что-то верно, безобманно обещающего голоса...
     €стомина  опЯть  поет,  теперь  уже  на широкой площадке второго этажа,
там, где белаЯ мраморнаЯ лестница упираетсЯ в балкон антресолей.
     “  самых  дверей,  за  спинами  столпившихсЯ в вестибюле раненых, стоит
‚асилий  Љузьмич.  Ћн  опЯть  на  своем  месте, точно стал на пост: снова он
стоит  позади  всех  у  дверей,  а  все  пространство  перед  ним  заполнено
слушающей  публикой.  ‘нова  все  затихло,  и звучит музыка, и голос поет, и
происходит чудо искусства, в которое он верил и ради которого жил.
     ‘нова  перед  ним  декорациЯ  на  сцене  -  балкон  и  белаЯ  лестница,
запруженнаЯ   коричнево-желтыми  и  белыми  халатами,  коротко  остриженными
головами, косынками, пЯтнами тугих бинтов.
     €  на  каком-то  Ящике стоит певица €стомина в длинном голубом платье и
поет.  Ќа  грубых  досках  так странно выглЯдЯт ее маленькие тонкие туфли на
высоких  каблуках.  ‚олнистые  светлые  волосы  падают  на  исхудалые плечи.
„линные,   темные   ресницы   и   легкий   румЯнец   грима.  Ћна  оделась  и
загримировалась,  как  длЯ  самого торжественного концерта, и это вызывает в
нем гордость. Ћн думает:
     "‚от   стоит  она  сейчас,  как  одинокий  солдатик,  очень  маленький,
конечно,  и  хрупкий  до  ужаса солдатик в своей полной парадной голубенькой
форме,  и  смотреть  на  эти трЯпочки, и туфельки, и расчесанные волосики не
странно  и  не  смешно  - а так великолепно, точно видишь торжество слабого,
беспомощного,  чистого над всей грЯзью, и кровью, и грубой силой мира. ’очно
видишь  победу  нашей пестрой, нестройной и славной армий, общего дела нашей
жизни, того, что называетсЯ словами: искусство, музыка, театр..."
     Ћна  опЯть  допела,  и  из  публики  ее  просЯт еще что-то спеть, и она
улыбаетсЯ,  кивает,  соглашаЯсь.  ‚асилий Љузьмич удивленно поднимает брови,
встревоженно  прислушиваетсЯ.  ќто что-то очень уж неподходЯщее длЯ солдат в
такой  момент...  Ћн  искоса  с  тревогой стараетсЯ заглЯнуть в лица стоЯщих
рЯдом...
     ...‘олдат  на  последней койке похож сейчас на радиста, позабывшего все
окружающее,  все  на  свете, ловЯщего сигнал, когда всЯ жизнь, и не одна его
жизнь, сосредоточилась в шуршании и потрескивании наушников.
     Џочему  один  какой-то  голос, как радиопередатчик, работающий точно на
длине  волны  твоего  сердца,  сразу  пробиваетсЯ  к  тебе  и  ты  все в нем
понимаешь?  ‚еришь  этому  голосу, его каждому звуку и слову?.. ‚от он поет:
"„лЯ  берегов  отчизны  дальной ты покидала край чужой; в час незабвенный, в
час  печальный  Я  долго плакал пред тобой..." Џотом идут слова про страшную
разлуку  и горькое лобзанье. Љакому солдату на войне это чужое? € дальше: "‚
день  свиданьЯ  под  небом  вечно  голубым,  в  тени олив, любви лобзаньЯ мы
вновь,  мой  друг,  соединим",  -  и  это  все как самаЯ душевнаЯ солдатскаЯ
песнЯ-мечта.  €  ничего,  что в песне поетсЯ: "‡аснула ты последним сном", в
песнЯх  так  часто  поетсЯ:  "заснула  вечным  сном", зато ведь конец хоть и
печальный,  а  торжествующий, не какой-нибудь жалкий, плаксивый: "...поцелуй
свиданьЯ... Ќо жду его; он за тобой..."
     Њучительно  переполнившие сознание понЯтиЯ, образы, вызываемые словами:
"полостнаЯ  операциЯ,  осколок, резекциЯ, шок, ампутациЯ, гангрена..." - все
уходило,  бледнело,  исчезало,  ведь  "неба своды сиЯют в блеске голубом"!..
‚едь  сиЯют  же  где-то  и будут еще сиЯть в блеске голубом, - значит, стоит
боротьсЯ за жизнь на этом свете!
     Џотом  она  поет  еще  и  еще,  вдруг  голос  ее  менЯетсЯ  так, что по
вестибюлю  проходит шелест удивлениЯ - все хотЯт получше взглЯнуть на нее, -
чуть  погрубевший,  неистово  звонкий, не женский и не мужской голос... Ђга,
бывают  такие  отчаЯнные  звонкие  мальчишеские голоса! ‚друг запевает после
всего   странную  песню,  похожую  на  гимн  и  "Њарсельезу"  на  марше  под
барабанный   бой!   Ћна  начинаетсЯ  словом:  "ЉлЯнусь!.."  -  и  в  припеве
повторЯет, все повторЯет:

                Ћтец мой был солдатом-коммунаром
                ‚ великом девЯтнадцатом году...

     €  солдат  на последней койке в эту минуту, стиснув зубы, говорит своей
боли:  "Ќу,  приходи,  сволочь,  черт  с тобой, вытерплю. ‹учше бы ты прошла
поскорей,  но, коли надо, потерплю еще. Ѓоль есть боль, а мир все-таки стоит
на  месте и полон людей, как этот мальчонка, который может петь такую клЯтву
солдату-отцу.  €  ради  этих  людей  все  надо,  все можно вытерпеть, раз уж
приходитсЯ..."


     Њашины  все  ушли  на  аэродром,  и до реки, где их ожидала лодка после
концерта, пришлось белой ночью добиратьсЯ пешком через парк.
     ’е  же  два  солдата, тащившие обратно саквоЯжи и чемодан, шли впереди,
показываЯ  дорогу,  и  на  поворотах  аллей  останавливались, поджидаЯ, пока
остальные  их  догонЯт.  €стомина  никому  не позволила вести себЯ под руку,
весело шла легкой походкой, необычно легко и много говорила.
     Љастровский  взЯлсЯ  тащить  легонький  тючок,  все перекладывал его со
вздохом  с  одного плеча на другое и стоически отказывалсЯ от помощи ‚асилиЯ
Љузьмича.
     Ћни  медленно шли по безлюдным дорожкам Џарка культуры и отдыха, по его
старым  аллеЯм,  освещенным,  точно  заревом  фейерверка  какого-то мрачного
праздника, огнЯми осветительных ракет.
     - Ќу  и  что же он вам пишет в этом письме? џ ведь сразу догадалсЯ, это
от  Љолзакова!  -  Љастровский  с  легким  стоном  переложил тючок на другое
плечо.
     - Ќе  все  ли  равно,  Ђлеша,  что  он  написал? Ћн написал... и письмо
пришло!  „а  будет  благословенна  юбилейнаЯ  заметочка. ќто она помогла ему
менЯ найти!
     - „олго  же  он  вас  искал на этот раз. € прежде всегда тоже... как-то
очень уж долго. “ж вы простите менЯ, дорогаЯ.
     - Ћ,  сейчас  Я  все  могу  простить,  говорите что хотите! „а... - Ћна
вдруг  засмеЯлась.  -  Љонечно,  долго.  ЉажетсЯ,  всю  жизнь мы искали друг
друга, но ведь теперь это все позади.
     - ‚едь это было ужасно, как можете вы так вспоминать.
     Ћна оттолкнула его ласково, слегка.
     - ‚се  хорошо!..  ЏамЯть  зализывает  свои самые страшные воспоминаниЯ,
как   какой-нибудь  звереныш  свою  рану...  €  сейчас  уже  и  страшное  не
страшно...  ’ак  сколько  лет  прошло? Ђх, ‚асилий Љузьмич, идите рЯдом, тут
нет  секретов...  Њерить  прошлые  годы  по  календарю  все равно что дорогу
мерить  резиновой  лентой.  Ћна  тЯнетсЯ,  тЯнетсЯ,  тЯнетсЯ  без  конца,  а
отпустишь:  она  маленький кусочек - вот такой!.. € годы бывают коротенькие,
никому  не  нужные,  и  вдруг  настанет  какой-нибудь час - твой великий —ас
часов!  - Ћна опЯть легко и весело рассмеЯлась. - € вот такой громадой так и
останетсЯ в твоей жизни...
     - Љак,  например,  сегоднЯ?  -  сдерживаЯ  волнение,  подсказал ‚асилий
Љузьмич.
     - „а,  как  сегоднЯ...  Ђ у вас чуткаЯ душа, ‚асилий Љузьмич, как любит
не к месту восклицать один мой знакомый!
     - ’ак что же он пишет?
     - Ћ,  так  много  всего.  Љогда Я прочту еще триста тридцать два раза и
все  выучу  наизусть,  Я  все  пойму  до  конца...  ’ам  каждое слово важно.
Ќапример,  о  журавлЯх.  Ћн, оказываетсЯ, и сейчас рад за них, что у них все
обошлось  благополучно!  ‚ы  не  представлЯете, как важно, что он мне именно
это написал.
     ‘олдаты  прошли  по  горбатому  мостику  через канавку, соединЯвшую два
маленьких  пруда,  и дожидались их, сложив вещи на пол заброшенного садового
павильона.  Љастровский пристроил свой тючок на ступеньку, чтоб было удобнее
присесть  отдохнуть. ‘олдаты закурили, пошел общий разговор о наступлении, в
которое все почему-то верили, хотЯ никто ничего не знал наверное.
     €стомина наклонилась к ‚асилию Љузьмичу и тихо спросила:
     - ’ак как вы полагаете, ‚асилий Љузьмич? Ќеужели будет?
     ќто  была  такаЯ  игра, котораЯ у них давно уже шла. € он ответил, так,
как ему и полагалось:
     - Љак же это может не быть! Ќазначено!
     €   она,  точно  в  первый  раз  это  услышала,  изумленно  и  радостно
воскликнула:
     - Ќазначено?  ‡начит,  будет.  Ќу,  раз  назначено,  -  все!  - Ћни оба
рассмеЯлись,  довольные  шуткой,  и она крепко сжала худую, морщинистую руку
‚асилиЯ Љузьмича.
     ‘олдаты   курили,  деликатно  отмахиваЯ  дым  ладонЯми  в  сторонку,  и
улыбались. Ќаконец один из них спросил:
     - ќто насчет чего вы все пошучиваете?
     - Ќасчет  "…вгениЯ  Ћнегина".  ѓотовимсЯ к спектаклю... Џросто самим не
веритсЯ. ‚от все загадываем. € получаетсЯ, что будет!
     Ћни опЯть встали.
     Ћх,  как  далеко  еще  идти,  думала  она, глЯдЯ в конец длинной аллеи,
освещенной  мертвенным  светом ракет. ‘ердце билось, как-то запинаЯсь, легко
и  весело,  но бессильно, и она знала, что это не обещает ничего хорошего на
сегоднЯшнюю ночь.
     Ћни  долго шли по аллее, потом по большой полЯне, которой тоже конца не
было  видно.  ‡енитки снова ожили, и она подумала, что это на той батарее, с
которой приходили солдаты, и надо будет длЯ них тоже петь.
     Ќевдалеке  что-то  грохнуло так, что землЯ дернулась под ногами. ‘олдат
с  силой  потЯнул  ее за руку, все было сказочно освещено театральной луной.
Љто-то  кричал:  "‹ожись!"  Ћна  подумала:  "Љак  же  ложитьсЯ, когда на мне
концертное  платье?"  Ћни  пробежали  несколько  шагов  вместе  с  солдатом,
тащившим  ее  за  руку, и упали на траву. Љругом все гремело, содрогалось. ‘
быстро  нарастающим  шуршанием  рухнуло  и мЯгко ударилось о землю дерево, и
вдруг  все  утихло,  точно  навсегда  успокоилось. Ћни встали, и солдат стал
осторожно  отрЯхивать  мелкий  сор,  приставший  к  ее коротенькому пальто и
длинному  платью, и тут что-то произошло, какаЯ-то неимоверно грубаЯ сила ее
подхватила и встрЯхнула.
     Ћна  не  чувствовала,  как  ее  ударило  о  дерево,  около которого она
стоЯла,  но чувствовала, как упала, и как Љастровский без шапки, всплескиваЯ
руками,  кричал над ней, и как солдаты ее понесли, уложив на шинель, обратно
к госпиталю...
     Ћщущение   тишины   и  глубокого  покоЯ  было  первое,  что  она  снова
почувствовала  долгое  времЯ  спустЯ.  ѓде-то  рЯдом горел затемненный свет,
бр