о последней  парижской моде.  ‚ наших
лесах!..
     џ тогда  подумал, что она все­таки хороша, черт бы ее  побрал. ЉакаЯ­то
сила  в   ней  была,   в  отличие  от  наших  дам,  какаЯ­то   вольность   в
рассуждениЯх... Ќу  и эти  замечательные плечики. € тут Я засуетилсЯ, помню,
на  ‹ыкова наорал, что  молоко остыло, начал  перед ней извинЯтьсЯ, пожалел,
что ‘онечка это наблюдает, в общем, всЯкаЯ дребедень.
     -- ‚ы позволите, Я  буду иногда  навещать вас? -- спросила она. ‘онечка
уронила  ложечку  на  скатерть.  --  €  вы  тоже  приезжайте,  и  вы,  ‘офьЯ
Ђлександровна.  џ буду рада. --  € поднЯлась, а взглЯда  не отводила за весь
разговор. Љонечно, и Я  старалсЯ глЯдеть в упор,  но как­то было неловко: мы
же не враги с нею и не влюбленные, это же сковывает!
     ‡имние сумерки упали. ‡а окнами метель началась. €  тут произошло самое
странное.  ‘онечка  осталась  за  столом,  сидела,  стиснув  губы.  џ  пошел
проводить Январскую гостью. ‹ыков не успел подать ей салоп -- она уже была в
него закутана и вышла. џ видел с крыльца, как она уселась в сани и  кучер ее
старательно  медвежьей  полстью  прикрывал...  ‚друг все  исчезло  в снежных
сумерках, лишь долго слышались бубенцы.
     Њы сидели с ‘онечкой молча. Џри свечах. Џрошло с полчаса, а может быть,
и поболее,  и  вдруг Я соображаю, что бубенцы продолжают звенеть. „а  что  ж
такое?
     -- ‘онечка, слышишь, бубенцы­то  не унимаютсЯ? -- сказал Я. -- „а что ж
такое?
     --  „ЯдЯ, --  сказала  ‘онечка, -- тебе  не кажетсЯ,  что она не  очень
приЯтна?
     -- Ћтчего  же,  --  сказал  Я бодро,  -- это два года  назад по молодой
глупости да по моде утверждала, что мы трусы, что ‘уворов, мол, тем и хорош,
что от  француза  бегает быстро, --  и засмеЯлсЯ,  -- что он от страха  даже
Ђльпы  перевалил,  чего,  кроме  коз,  никто никогда...  Ђ  теперь,  видишь,
раскаЯлась...  Ђ  что  это  бубенцы  все звенЯт и звенЯт? Ђ, ‘онечка?..  ќй,
Љузьма! -- крикнул Я и распорЯдилсЯ, чтобы он проверил и доложил.
     -- € все на одном месте, -- шепотом сказала ‘онечка.
     Њы  ждали  и  вслушивались.  ‚друг звЯканье оборвалось.  ’еперь  только
метель едва  доносилась.  ‘онечка вздохнула и заплакала, беднЯжка.  Љак было
тЯжело глЯдеть на  ее слезы! џ часто думал о ее  судьбе. ‡аплачешь -- матери
не помнила. Ћтец путешествовал то по …вропе, то запершись в  своем кабинете.
Ћна  ходила  за ручку  с  гувернанткой,  видЯ, как  ее  молчаливый  родитель
сосредоточенно проскальзывал  по комнатам, изредка кидаЯ удивленный  взор на
дочь, некстати произносЯ пустые  ласки. ‡аплачешь. Ѓлагословение  прислал из
Ѓаварии  в коротком  письме,  и  она уехала к  молодому супругу с  ощущением
сиротства,  чтобы уже спустЯ год убедитьсЯ  из  отцовского завещаниЯ, что он
все­таки у  нее был и  о ней  помнил. "...‚се  принадлежащее  мне  имение  с
угодьЯми оставлЯю  несчастной моей  ‘онечке  и ее  отпрыскам  как  ничтожное
возмещение  за мою злодейскую  отрешенность  от  живых  и кровных мне людей,
благородно и великодушно закрывавших глаза на мой егоизм и жестокость..."
     ‚ернулсЯ Љузьма. ‚ руках у него позвЯкивала свЯзка бубенцов.
     --  ‚от, барин,  -- сказал  он,  --  на  липке  молоденькой  на веточке
висели... Љто  ж такой  повесил? Ѓаловство какое... “ж ежели  кто  из наших,
дознаюсь -- выпорю.
     ...џ тогда сразу догадалсЯ, чьих рук  это дело. Ќо длЯ  чего  губинской
хозЯйке понадобилсЯ сей знак, определить не мог. € это менЯ мучило до самого
утра.  ‘ама унеслась, наговорив вздора, а  бубенчики  развесила  на  липке и
‘онечку напугала. "Ћна недобрый человек, -- сказала ‘онечка, -- а фантазии у
нее злые". џ согласилсЯ, однако покоЯ больше не было. „нЯ через два Я понЯл,
что  сгорю. ‘горю, и  все тут.  …хать,  ехать,  скакать,  лететь  по метели,
бросить поводьЯ,  вбежать...  „лЯ  чего бубенцы?!  —то?  Џочему?..  ‘ил нет.
‘онечка  обнЯла  менЯ,  заглЯнула  в  глаза,  сказала  так,  будто с ’имошей
говорила:
     -- ’ы, дЯдЯ, к ней собралсЯ? ’уда?
     -- „а, ‘онечка. •очу, черт возьми, о бубенцах спросить. —то  это должно
значить?
     -- Ќет,  нет, -- улыбнулась она печально, -- тебе до бубенцов и дела­то
нет. ’ебе ее увидеть хочетсЯ.
     -- ”у, -- рассмеЯлсЯ Я, -- ‘онечка, господь  с  тобою! —то ты, дурочка,
придумала? „а мне эта холоднаЯ дама из губинского леса в античном одеЯнии...
ну что она мне?
     -- ’ы хоть вели возок подать, дЯдЯ. Људа же ты по такому снегу верхом и
один!
     --  Ђх, ‘онечка,  и  не такое  видывал,  дорогаЯ  моЯ! -- крикнул  Я  в
нетерпении с седла и хлестнул конЯ.
     Љак  мы с лошадкой проделали эти семнадцать верст, передать  трудно. Ќо
покуда пробивались сквозь метели, два бога -- бог страсти и бог  сомнениЯ --
единоборствовали  во  мне. •отелось,  хотелось ее  видеть,  будь Я  неладен,
хотелось  и пуще того -- видеть наполненной мЯгким светом,  теплом, и Я даже
на то надеЯлсЯ украдкой. Ќо едва надежда принимала стройные формы, как перед
моим взором возникала губинскаЯ дама со  своими синими немигающими глазищами
-- чего от нее ждать?
     ‚ первый приезд, рассеЯнный баловень военной фортуны, дом ‚олковой Я не
разглЯдывал. Ђ теперь увидел  -- даже поболее моего. ’аких у нас  в губернии
по  пальцам  сосчитать.  ’еперь это был ее дом. Џортик  нависал над  восемью
колоннами,  полукруглые  флигелЯ, расчищеннаЯ аллеЯ под липами, несмотрЯ  на
метель. ‹акей в галунах...
     Ћна возникла на антресолЯх, едва Я  вошел и скинул шубу. ‚ белом платье
подобно  ангелу, но  плечи кутала  в  золотистую шаль, и  волосы  собраны  в
большой  узел на древнегреческий  манер. џ  ждал  торжественного  сошествиЯ,
медленного, мучительного, унижающего случайного странника,  как это и должно
было быть, но она всплеснула по­детски руками и громко, пронзительно, даже с
отчаЯнием крикнула:
     -- ЌашелсЯ мой генерал! ЌашелсЯ! ЏредставлЯете?
     € тут же стремительно сбежала по лестнице и подставила мне высокий лоб,
к которому Я, зажмурившись, приложилсЯ морозными  губами. Ќаступил  какой­то
неведомый, непредполагавшийсЯ праздник.  Ћна ухватила менЯ под руку и повела
по комнатам.
     -- Љак поживаете? -- маршируЯ, пробубнил Я.
     Ћна не ответила. Ћна вообще отвечала на вопросы, когда того  хотела,  а
могла и промолчать.
     ’ут  навстречу  нам  выползло из комнаты  маленькое  хрупкое  существо,
сморщенное,  в елизаветинском чепце, с подобострастием в сухоньких губках, и
испуганно закивало, затрепетало, даже попыталось поклонитьсЯ...
     --  ЊоЯ родственница,  ЂполлинариЯ  ’ихоновна, --  выпалила ‚арвара. --
’етенька, нашелсЯ мой генерал!
     џ было остановилсЯ, чтобы представитьсЯ, но ‚арвара сказала небрежно:
     -- ‘тупайте, ступайте, тетенька. ќто не длЯ вас...
     € ввела менЯ в кабинет. ќто была большаЯ комната со множеством книг,  с
креслами и  софой, с письменным  столом, освещенным четырехсвечным шандалом.
Ќа  столе  белел исписанный лист, и перо с  черно­белым  оперением лежало на
нем, уткнувшись клювом в большую клЯксу.
     Њы уселись в кресла друг против друга.
     Ќу,  помолчали.  €  вдруг  Я понЯл,  почувствовал,  догадалсЯ,  что эта
молодаЯ   женщина   прихотью   судьбы,  чьей­то  властью  или  как  там  еще
предназначена мне.
     Ћна смотрела на менЯ не мигаЯ, выжидательно.
     -- ‚арвара ‘тепановна, -- спросил Я так,  со смешком, как у ребенка, --
а зачем  вы  бубенчики на веточке  оставили? -- €  ждал,  как она зардеетсЯ,
начнет отпиратьсЯ, отмахиватьсЯ от менЯ.
     -- Ђ что, -- сказала она легко. -- ‚ы что, испугались?
     --  ‘онечка испугалась, -- сказал  Я.  --  ‘ани ваши  давно  укатили, а
звон­то все продолжаетсЯ, представлЯете?
     Ћна хмыкнула и сказала:
     -- Ќу, может,  затем, миленький генерал, чтобы вы приехали спросить,  а
длЯ чего это Я бубенцы на веточку повесила...
     Ђх,  подумал Я,  ‚арвара, ‚арвара, юнаЯ тиранка,  себЯлюбка  губинскаЯ.
‘лава богу, скоро в полк! ’ак и ополоуметь недолго.
     -- Ќу, все это, положим, злые  шутки, -- сказал Я сурово. -- Ђ в чем же
истинный смысл,  ‚арвара ‘тепановна? Џочему вам  надо было  эдаким  странным
способом возобновлЯть наше прерванное знакомство?
     --  €стинный смысл? -- удивилась она. --  “ж будто вы не догадываетесь,
любезный мой  сосед. --  € немного  побледнела. -- џ полагала, что с вами­то
можно без излишних ухищрений, откровенно все сказать вам, и вы все поймете и
рассудите  здраво не  в  пример иным любезным  соотечественникам...  --  Ћна
куталась  в золотистую  шаль плотнее  и  плотнее, уже  только  глаза  и губы
маЯчили  передо  мною,  все  же  остальное было скрыто, словно  под  золотой
чешуей. -- „а хотела, миленький генерал, чтобы вы приехали ко мне по метели.
Љогда другие не  решаютсЯ, пусть, подумала, храбрый генерал приедет.  …му же
это ничего не стоит.
     ...‘былись  пророчества  моей  души,  когда, с  тобой  беседуЯ  в  тиши
заснеженной глуши, мы были рЯдом.  ’вой  голос мне казалсЯ  сладким  Ядом. €
думал Я: жизнь коротка -- спеши... ’ут всЯ моЯ долгаЯ сорокапЯтилетнЯЯ жизнь
пронеслась передо мною. џ понЯл, что судьба выкинула счастливую карту. Љниги
посверкивали корешками. ‘вечи стремительно таЯли.
     -- џ  догадалсЯ, -- сказал Я,  -- не скрою, этот знак был  мне приЯтен.
‚от  Я и прискакал. -- ’ут мне  следовало приблизитьсЯ  к ней, погладить  по
головке, как и должен бы был немолодой многоопытный мужчина юную взбалмошную
очаровательную шалунью  погладить, и сказать: "џ ехал к вам, чтобы поведать,
как вы, ‚арвара,  мне  милы... џ рад, что мы соседи...  ќти семнадцать верст
приобрели  отныне  особый  мистический  смысл,  и  ваша  поспешнаЯ  шутка  с
бубенчиками, Я  понимаю теперь, даже она выглЯдит  уместно..." Њне следовало
поступить так, чтобы она чего не подумала, не ощутила бы себЯ, чего доброго,
хозЯйкой надо мною самим и над всем, что вокруг менЯ, но Я не смог поступить
так. -- Њетель­то все пуще, -- сказал Я, -- как разгулЯлась, чертовка.
     --  џ должна сообщить вам  очень важное, -- проговорила  она. --  џ тут
долго думала под вой  метели, --  и  хмыкнула,  -- и это  Я  должна сообщить
именно  вам.  ’ут  ведь  вокруг  не  сыщешь  людей,  с которыми хотелось  бы
поделитьсЯ самым главным; кроме  вас,  никого, милый генерал,  то есть людей
много, всЯких  господ разных возрастов  и воззрений, ох как много, но таких,
как вы,  здесь нету.  ‚ы  единственный. -- Њожет быть, подумал  Я, она хочет
направитьсЯ в …вропу  и попутешествовать? ’акие молодые богатые дамы колесЯт
по …вропе во множестве, забиваЯ  кареты модными журналами, не жалеЯ денег на
приемы, чтобы  поразить  прижимистых европейцев и  тем  придать  себе больше
блеска, а может, даже и отхватить какого­нибудь принца. -- ’ам, у  вас, Я не
решилась,  -- продолжила она глухо, -- при ‘офье­то  Ђлександровне  и потому
позвала вас сюда. џ позвала вас, а вы тотчас же и примчались. -- € снова она
хмыкнула из­под  золотистой  чешуи.  ђусалка,  да и  только.  --  Ћднажды  Я
подумала, вспоминаЯ  вас: вот человек,  которому ничего не стоит и по …вропе
прошагать, сеЯ огонь  и смерть,  и  женщину обворожить... Њногие дамочки  за
вами кинулись бы, помани вы их...
     -- ‚арвара ‘тепановна,  -- сказал Я с легкой  укоризной, словно дитЯти,
-- какие дамочки, увольте...
     -- Њногие бы кинулись!
     -- џ старый воЯка, -- сказал Я, совершенно терЯЯсь перед ее глазами, --
может быть, и кинулись бы из корыстных побуждений. „а мне­то что?
     ’а  молодаЯ пруссачка от менЯ отказалась. ќто  верно. Ќо были и другие,
которых мое  рабовладельчество  весьма  грело.  Ћднажды Я  чуть было даже не
женилсЯ. Њне показалось, что Я  влюблен. …й тоже. ќто бывает. Ќаш полк стоЯл
в  ’вери на зимних квартирах. ЋбстоЯтельства сложились  -- лучше не надо: ее
родители отправились  гостить к родственникам, Я жил на прекрасной квартире.
ђаспалились, разогрелись. ‚се произошло легко и изЯщно. џ проникал к  ней  с
помощью ее  горничной; наконец  и  она стала посещать  менЯ. Љузьма был моим
денщиком и в назначенный час, ухватив ее  жаркую  ручку,  приводил ко мне на
антресоли,  откуда открывалсЯ чудесный вид  на окружающие  леса.  „альше  --
больше. ЋбстоЯтельства, говорю Я, ибо  в  благоприЯтном случае они распалЯют
воображение. Њы  ждали  ее родителей,  чтобы  пасть  им  в ноги, но  они  не
торопились, и слава богу,  ибо  поближе  к весне огонь уменьшилсЯ,  начались
всЯческие  штучки, обычные в  подобных случаЯх, ну  там  голос ее  показалсЯ
излишне пронзительным, нос оказалсЯ крупнее,  чем этого хотелось, она  времЯ
от времени  топала на  менЯ ножкой. ‘виданиЯ сокращались.  ЏоЯвились письма,
исполненные  неудовольствиЯ.  ‚ один прекрасный  солнечный  день пришла пора
сниматьсЯ  с зимних  квартир, и тут у менЯ на антресолЯх возник ее  батюшка.
‘казать по чести, Я не был коварным совратителем,  и, окажись он беспомощным
и мЯгким и стой  предо мной, обреченно опустив руки, и заплачь он, не требуЯ
от менЯ невозможного,  Я  бы  сдалсЯ, ей­богу, но он кричал, грозил, голос у
него был пронзительный,  нос  громадный...  џ  молча сходил по лестнице,  он
торопилсЯ за  мной  следом.  џ сел в седло. Ћн продолжал  угрозы, стоЯ перед
самым  моим конем.  Љузьма  сказал ему: "‚аше благородие,  конь­то  зашибить
может  бо­ольно..." •улитель мой  отскочил в  сторону,  оркестр грЯнул, и мы
покинули ’верь. ЏризнатьсЯ, совесть менЯ мучила.
     --  ‚ы себе  цены  не знаете, -- промолвила она, посмеиваЯсь.  ‚незапно
встала, погрозила мне пальцем и вышла.
     ’ут Я заметил, что пламЯ  всех  четырех свечей потекло вслед  за нею...
"‘еЯ огонь и смерть..." ‚ольно ж молодым дамам за утренним кофием выказывать
свое   отвращение   к  армейским   трудам   и   осуждать  нашу   вынужденную
непреклонность на полЯх брани... Ђ едва зазвучат флейта и барабан, не вы ли,
милостивые государыни, всплескиваЯ ручками, устремлЯетесь к окнам и кричите,
ликуЯ, и прижимаетесь на  балах  к мундирам, пропитанным пороховой  гарью, и
терЯете рассудок, чертовки!.. ‘еЯ огонь  и смерть... Ѓудто бы смерть -- наша
прихоть,  а повержение  врага -- наш  варварский каприз. Ќет, любезные дамы,
сие  есть  высший  знак, недоступный людскому  пониманию,  и  ваши  укоризны
смешны­с...
     Ђ не  был  ли  Я сам  смешон в  те  давние годы,  и, хотЯ  сомнениЯ уже
начинали  менЯ  беспокоить,  солдатский  барабан   гремел  в  душе  моей  не
переставаЯ,  однозначно, упрЯмо, кощунственно...  ’ак  Я  просидел  с добрых
полчаса.  ЏламЯ   свечей   сиЯло,  вновь  устремленное   вверх.  ‚арвара  не
поЯвлЯлась.  џ  даже  подумал,  что  она,  переборов себЯ,  ЯвитсЯ  наконец,
приложив  загадочно  палец  к   тонким  улыбающимсЯ  губам,  ЯвитсЯ,  и  все
сладитсЯ...  Џрошло  еще  с  полчаса,  а может,  и больше. џ сам  кинулсЯ по
комнатам. „ом будто вымер. ‘вет был тусклый.
     -- ‚арвара ‘тепановна! -- позвал  Я, но никто не  откликнулсЯ, никто не
пошевелилсЯ. --  …сть кто­нибудь?! -- крикнул Я, и тотчас давешнЯЯ старушка,
ЂполлинариЯ ’ихоновна, возникла передо мной. џ справилсЯ о ‚арваре.
     -- €звините, генерал, -- прошептала она, прикрываЯсь ладошкой, -- где ж
мне знать? Elle se trouve l  o  elle trouve bon d' tre. Ђ вы что, все ходите
и  ищете? Vraiment?..  -- улыбнулась  как дитЯ.  --  Њожет, она  в  спальне,
закрымшись,  плачет,   et   qui   sait,  peut- tre  est-   elle   partie    
Saint-Petersbourg?<sup>1</sup>
     -- To есть как в Џетербург? -- спросил Я, раздражаЯсь.
     -- Ќе знаю, -- прошелестела старушка. -- €звините, генерал, vous marier
avec elle<sup>2 </sup>приехали?..
     -- „а на ком женитьсЯ­то, сударынЯ? Ќет же никого, -- сказал Я...

     ...‚оспоминаниЯ, воспоминаниЯ. ’ому уже лет восемь...
     ...Ќавеки Ѓагратион со мной прощалсЯ: безногие генералы в  седых буклЯх
обременЯют  поле боЯ.  € лицемерие  его было излишним, не правда  ли? Њы  бы
вместе  увиливали  от Ѓонапарта, поругиваЯ  то скучного ЃарклаЯ, то лукавого
Љутузова; то высший свет, то низших исполнителей;  то  возвышенные обещаниЯ,
то низменные вожделениЯ... Ђ нынче этим занЯты они. € без менЯ бивачные огни
сверкают в  августовском мраке, и каждый  хочет  драки:  крестьЯне, девки  и
рубаки. Ќо так, чтоб Ѓонапарта одолеть, а вот самим чтоб уцелеть!
     ‘видетелем   быть   желаю!  ЃлагословлЯю   счастливую   случайность   с
завистливой дрожью обыкновенного  ничтожества: мол,  вы увидите,  а Я­то что
же? €  вот  в разгар  моих мук, сомнений  и  самоукоров  два  моих лазутчика
откуда­то из­под  ‚Язьмы привозЯт  мне в  телеге схваченного  ими  полкового
интенданта господина Џасторэ!
     --  ‘тупайте,  --  говорю  Я им,  --  с  вами  утром  разберемсЯ,  -- а
интенданту   предлагаю   кресло.   ‘тарый   человек  плачет,  оказавшись   в
безопасности.  џ  велю  накормить  его. Ћн ест и плачет. Њы  оба  старые. Ћн
пониже менЯ ростом, и, в  отличие  от  моей  круглой рожи,  его  лицо  имеет
правильные формы, нос, пожалуй,  несколько великоват.  ”ранцуз, да и только.
Џолковой интендант -- шутка ли? Љак же его угораздило?
     --  Ћ,  военные  фантазии.  --  Ћн  утирает  глаза  не  слишком  свежим
платочком. -- Ћни сунули мне  в рот трЯпку, и Я понЯл, что пока буду жить. џ
молчал. “мирать не хочетсЯ!  --  Ћн внезапно  улыбаетсЯ, и Я понимаю, как он
рад, что наконец может объЯснитьсЯ на родном  Языке. ‚ комнате пахнет гарью,
овчиной  и еще какой­то дрЯнью, рожденной военным единоборством. -- ‚ы очень
добры, благодарю вас...  Ћ, какие чудеса!  Џрожить пЯтьдесЯт  с лишним  лет,
оказатьсЯ в роли полкового  интенданта,  разговаривать  с самим императором,
пересечь ђоссию и с трЯпкой во рту очутитьсЯ у вас в гостЯх!
     -- џ отправлю вас  завтра утром к вашим, -- говорю Я (он делает большие
глаза),  --  если увидите  императора  Ѓонапарта,  расскажите  ему  о  ваших
приключениЯх  и порекомендуйте  заехать ко мне. ‡десь он сможет отдохнуть не
хуже, чем  в походной  палатке...  (Ћн посмеиваетсЯ. Њне  нравЯтсЯ его умные
глаза.) Љстати, вы получите крест из его рук...
     --  ‚ы шутите, -- говорит он, -- крест -- это не  тот предмет,  который
способен теперь занимать мое воображение.  -- €  снова смеетсЯ. --  Љрест...
Џростите,   сударь,  Я   вспомнил  эпизод,  которому   был  очевидцем,   это
действительно  смешно  и   трогательно  до  слез.  --  ‚друг  он  спрашивает
растерЯнно и тихо: -- ‚ы намерены отправить менЯ к нашим?.. џ не ослышалсЯ?
     -- Ћ, конечно! -- говорю Я. -- Љонечно... Ђ что же с крестом?
     Ћн снова плачет.
     ‹акеи, подобно серым ночным летучим мышам, бесшумно порхают по комнате,
чтобы разглЯдеть живого француза.
     Љогда  Я  провожал  ’имошу,  Я  сказал  ему,  как  и  полагалось  деду,
прижимаЯсь к его гладкой легкомысленной щечке: "Ќе придавай значениЯ, ’итус,
мелким обидам и пакостЯм  окружающих.  ќтого в твоей жизни будет много... Ќе
прощай оскорблений. Ћскорблений не прощай, ’итус. ‘лов не трать -- берись за
рукоЯть. Ћбиды наносЯт от слабости, от ничтожества, ’итус; оскорблениЯ -- от
злого  умысла. Ћбиды наносЯт,  чтобы  хоть на вершок  возвыситьсЯ  самим;  а
оскорблЯют, чтобы унизить тебЯ. Ќе позволЯй, ’итус, себЯ унижать..."
     Њой гость сидит тихо, съежившись. Ѓыть  может, он болен. Ѓыть может,  у
него геморрой или еще какаЯ­нибудь там чертовщина. ‹егко ли в нашем возрасте
вести походную жизнь?
     -- џ видел, как  горел ‘моленск, -- говорит он.  -- Њне непонЯтно  ваше
великодушие. ‚ы действительно намереваетесь отправить менЯ?..
     -- ќто  не  великодушие,  -- смеюсь  Я дружески, --  простой расчет. Ќе
больны ли  вы?  Ќе  надобно ли вам чего? џ, например, страдаю  геморроем,  и
потому мы с вами не встретились там. -- € Я киваю на окна. Ћн смотрит на мою
деревЯшку. -- Ќет, нет, -- смеюсь Я, -- главнаЯ помеха -- геморрой.
     -- џ здоров как бык, -- говорит он, -- но вот дурные предчувствиЯ...
     -- Ќатурально, -- говорю Я, -- в вашем возрасте уже нельзЯ рассчитывать
только на праздники. Њы с вами старики.
     Ћн снова плачет.
     -- —то же с крестом? -- спрашиваю Я.
     -- Ћ, мой бог, -- вздыхает он, -- это  вот что... ‘лучилось однажды вот
что. Ќекий старый гренадер, участник многих походов, ЯвилсЯ во времЯ раздачи
крестов Џочетного легиона и потребовал крест длЯ себЯ. "Ќо что ты сделал? --
спросил император. -- —ем ты заслужил такую награду?" -- "‚ џффской пустыне,
ваше величество, в  страшную  жару подал  вам  арбуз..."  -- ответил  солдат
совершенно серьезно. "‘пасибо тебе, друг,  -- сказал император, -- и еще раз
спасибо.  џ помню твою доброту. Ќо этого недостаточно, чтобы быть  кавалером
Џочетного легиона". € тут старый  солдат заорал:  "—ерт возьми! ‡начит, семи
ран  недостаточно!  џ  получил  эти  раны  на Ђркольском  мосту,  при  ‹оди,
Љастильоне,  у  пирамид,  в  ‘ен­†ан­д'Ђрке,  при  Ђустерлице,  ”ридланде!..
Ћдиннадцать кампаний, черт возьми, в €талии, в …гипте, черт возьми, Ђвстрии,
Џруссии, Џольше!.." --  "’а­та­та­та...  -- крикнул  император,  хватаЯсь за
голову. -- Ќе ори, старый друг!.. ‹оди, Љастильоне, пирамиды... Џочему же ты
начал  с  арбуза?! ’ак бы и  говорил..." -- "Џотому, --  совершенно спокойно
объЯснил солдат, -- что мне не пристало хвастатьсЯ  перед императором своими
заслугами".  €мператор  рассмеЯлсЯ.  "џ делаю  тебЯ имперским  кавалером, --
сказал он торжественно. -- €  тысЯча франков  ренты в придачу. ’ы доволен?!"
-- "Ќет, ваше величество, -- сказал солдат, -- мне этого ничего  не нужно, а
дайте мне  крестик". -- "„а  у тебЯ и  то  и другое, -- сказал император, --
экий  ты  тупоголовый, старый  друг...  ‚едь  ты теперь  кавалер,  имперский
кавалер!" -- "Ќет уж, извольте  крестик", -- твердил гренадер. €мператор сам
прикрепил орден к его мундиру, и солдат успокоилсЯ...
     "Џрелестно,  --  подумал  Я, --  какие  нравы!  Ћн гений  не  только  в
баталиЯх. Џусть там открытиЯ в стратегии, здравый смысл и полет воображениЯ,
внезапность и  точный расчет, и предвидение, и предощущение, и риск... Џусть
так. Ќо старый солдат орет на него, требуЯ крестик за кровь, крестик, прости
господи, орет,  распалЯЯ честолюбие, то  самое, императорское,  которое и  у
него в душе, орет, как орал маршал Ћжеро, сын лакеЯ  и торговки, или великий
Ќей, отпрыск мастеровых, или престарелый маршал ‹ефевр,  крестьЯнское  дитЯ.
Ћн орет, этот старый гренадер, требуЯ  почета,  и меж ним и императором, меж
низшим и высшим возникают незримые узы, свитые из общей их славы".
     —то же менЯ оскорблЯет? ќти узы меж ними?
     Џо утрам прилетают  редкие прозрачные серые  хлопьЯ смоленского пепла и
впиваютсЯ  во  все живое. Џотом  на белой одежде отпечатываютсЯ крохотные их
силуэты... ЊенЯ унизили в моем собственном доме! € страданиЯ ”ранца Њендера,
боюсь, вот­вот  вспыхнут в  моей душе. Љогда б ты знал, мой гость печальный,
как  чист соблазн первоначальный!.. џ унижен. Њинуй менЯ безумие, овладевшее
покойным  ‘ашей  Ћпочининым.  Ќи в рот  себе  Я  не выстрелю, не  иссохну  в
преддверии парадного обеда. Ќи жестом,  ни словом не выдам... ‚се там будем,
кто раньше, кто позже. Ђ вы, господа, отправитесь со мной, покуда еще август
на  дворе  и  небеса  черны, в  обнимку,  господа, все  вместе,  и  правые и
виноватые, будь мы все неладны! ѓосподь милосердный, ежели ’ы всемогущ, вели
нас высечь, забей шомполами и после, когда мы все соберемсЯ у врат, толпЯсь,
стенаЯ  и винЯ друг друга,  ’ы снизойди к  нам...  ‘тадо,  стадо!.. ‚оистину
стадо  в   лохмотьЯх,   в  коронах,   позвЯкивающее  железками,  опухшее  от
самодовольства, от тупости... ‡абей нас шомполами!..
     Њой гость сидит тихо. Ћн вглЯдываетсЯ в менЯ большими  умными вечерними
глазами.
     -- ‚о ”ранции, -- говорит он, -- солдат не бьют. ќто запрещено...
     џ  киваю, а  сам  думаю, что  у нас  без этого нельзЯ. €ного и надобно.
‚стречаютсЯ такие рожи, что, покуда не ударишь, он понЯть тебЯ не сможет.
     -- ђабство  отуплЯет, --  продолжает интендант,  --  Я видел  множество
ваших  рабов. Ћни  унылы и коварны. Ћни  убивали своих  господ и  везли  нам
продовольствие. џ  сам принимал у них  хлеб и мЯсо,  и они кланЯлись мне  до
земли, и Я говорил им, выполнЯЯ  инструкцию императора:  теперь вы свободные
граждане, идите и живите на своей земле. Ћна ваша.
     џ  вижу круглое  лицо бедного моего ‘аши и на нем два его темно­золотых
глаза, полных тоски и отчаЯниЯ,  и на их дне,  на страшной глубине, покоитсЯ
обессилевшее благоразумие. ѓосподин Џасторэ покашливает, не представлЯЯ, как
сложитсЯ его судьба. Ћн готов, подобно ехеразаде, рассказывать поучительные
французские легенды, стараЯсь смЯгчить сердце калужского рабовладельца.
     --  ќто  не  рабство,  --  говорю Я,  --  а  многовековый союз. ‚ы  все
разрозненны,  мы же объединены  в семью  (он улыбаетсЯ и  пожимает плечами).
“бивают хозЯев недостойных, мстЯт за произвол.  џ не жалуюсь на гармонию (он
смотрит на менЯ с сомнением) и крестьЯн своих  не продаю. -- € цитирую чужим
голосом: -- ‚едь крестьЯне тоже любить умеют.
     –ари  существуют длЯ  того,  чтобы рабы считали их  виновными  в  своей
участи,  а   рабы  существуют   длЯ   того,  чтобы   цари  ощущали  себЯ  их
благодетелЯми.
     Ћн  молчит. Њожет быть, презирает, может быть,  жалеет,  а  может быть,
ждет, когда же  Я наконец усажу его в телегу и отправлю по ночной росе к его
наступающим  собратьЯм.  ’о  место  моей былой ноги,  та  черта, за  которой
начинаетсЯ деревЯшка, то есть пустота, ноет.
     --  Ѓудет  дождь,  --  говорю  Я, и  мне  хочетсЯ  спросить: "Ђ  что вы
испытываете, старый человек, топча чужие огороды? Ќапример, Я совершал  это,
будучи молодым, ну, не старым, и менЯ обуревали счастливые предчувствиЯ..."
     --  ђазболелась стараЯ рана, -- вдруг говорит он, -- не будет ли дождЯ?
€мператора это всегда огорчает. ѓрЯзь. Љолеса вЯзнут.
     -- Ђ вы благоговеете перед ним, -- говорю Я, -- мне это знакомо.
     -- џ обожал его, -- говорит он  шепотом,  -- теперь Я ему  верно служу.
ђаньше все, что он делал, он  делал длЯ  ”ранции,  теперь -- длЯ себЯ. Ћн  и
теперь кумир длЯ войска, но прежде! ‚ прежние времена за одну его улыбку шли
на смерть. …го приказ звучал как глас судьбы, гибель по его слову, ради него
почиталась за добродетель, жажда славы мучила нас, собачьЯ преданность ничто
в сравнении с тем, что распирало наши сердца...  ‘тариков осталось  немного,
но еще  есть "ворчуны". Ћн брал солдата за мочку уха  и говорил: "Ђх, старый
друг,  ты был  великолепен  в атаке!" €  это  было  как орден. €  солдат  не
сомневалсЯ, что император в течение  боЯ наблюдал только за  ним,  и у воЯки
кружилась голова... Ђ генералы?.. Ћ, мой бог, однажды в Ђвстрии в разгар боЯ
к нему  подскакал генерал Њутон с донесением. Ћн начал было докладывать,  но
император  прервал  его:  "Љстати,  Њутон,  возьмите  эту колонну и  выбейте
неприЯтелЯ  из  города  ‹андсгута,  это изменит  общую картину  сражениЯ..."
ѓенерал тут же спешилсЯ, и Я сам видел, как он бросилсЯ по мосту, возглавлЯЯ
колонну гренадеров. Ѓой был трудным, и ‹андсгут пал. ѓенерал  в  разорванном
мундире приблизилсЯ  к  императору  и  как  ни в  чем  не  бывало  продолжал
докладывать  с  прерванного  места...  Љстати,  --  продолжает  он почему­то
шепотом, -- русскаЯ армиЯ гораздо слабее нашей, даже нынешней нашей, ибо она
сословна  по  прусскому образцу,  это  старый  образец.  Ѓездарность ходит в
командирах, лишь бы  над  ней  сиЯл  дворЯнский нимб... тогда  как у  нас  в
командиры выходит талант,  даже если он сын лавочника или шлюхи. -- Ћн снова
умолкает, глаза его тускнеют.  ‡атем он выдавливает с трудом: -- Ќо кампаниЯ
нами проиграна...
     €  Љузьма  не  выдерживает: с простодушием дитЯти, изумленно,  с легким
отвращением   обнюхивает   господина  Џасторэ,  пораженный,   видимо,   моим
негенеральским  поведением,  когда бы  мне  следовало  проткнуть  противника
шпагой,  или  застрелить,  или  выбросить  из  окна, или  по  справедливости
передать его Љузьме с  братьЯми  и  сестрами, чтобы они могли поучить его на
веки вечные... ‚се заглЯдывают в комнату поочередно. џ не мешаю.
     ‚от  так в течение веков мы единоборствуем  друг с  другом, и интендант
Џасторэ предстает предо мной  то  в  монгольском  обличье,  то  варЯгом,  то
турком... € уже нет живого места на нашем теле, и от потребности преобладать
можно  задохнутьсЯ. Љровь наша давно перемешалась,  ведь она  стекала в одни
полЯ и  одни русла.  Њы  братьЯ!  Ђ вот столетиЯ не излечивают от коварства:
стоит нам разойтись на пЯтнадцать шагов после  доброй беседы, как  мы  вновь
готовы  к поединку... џ унижен в собственном  доме! “нижен со днЯ  рождениЯ!
Њои кумиры оскорбили менЯ!..
     ѓлЯжу на часы. ‡а полночь. ‡воню. Ќикто не ЯвлЯетсЯ. Њой гость вперил в
менЯ настороженный взглЯд. џ киваю ему утешительно.
     -- Ќу как их не сечь! -- говорю Я.
     -- „а, труднаЯ работа, -- говорит он, -- слуг надо лепить долго, а  это
труднаЯ работа. -- € спрашивает хриплым шепотом: -- ‚ы в самом деле намерены
менЯ отпустить?
     -- Ћ да, -- говорю Я. -- Ќочь чернаЯ, и скоро вы отправитесь.
     Ћн смотрит на мою деревЯшку, качает головой и грустно улыбаетсЯ.
     -- Ђустерлиц, -- говорю Я... Ћн складывает руки на груди.
     -- џ был там, -- говорит одними губами.  -- “же  после всего, когда все
это уже произошло и черные фуры подбирали убитых, а Я еще не умел обобщать и
сомневатьсЯ, тогда у ‡ачанского пруда...
     -- ѓде?! --  почти кричу  Я пронзительно и строго,  словно лжецу. -- ‚ы
были там?!
     --  Ћ,  мой бог, -- выпаливает он скороговоркой, --  Я был там, но если
это вас огорчает...
     џ смотрю на свою деревЯшку, приспособленную  мне  медиками в  лазарете,
удобную  и родную теперь уже до конца  дней, провожу ею по полу, как по льду
‡ачанского  пруда, по которому Я бежал впереди своего полка, покуда менЯ  не
начало  возносить  в  небо,  и  так  плавно,  так  волшебно, что не хотелось
открывать глаза...
     -- џ шел за императором в свите, -- продолжает он, --  лед на пруду был
разбит, и на  плавающей льдине, представьте, в  центре пруда  лежал  раненый
русский  офицер. Ћн  стонал или  звал  на помощь, не помню. €мператор слегка
кивнул в  его  сторону,  и тотчас  два его молодых адъютанта скинули одежды,
вошли  в эту  страшную воду, подплыли к  льдине и  погнали ее к берегу...  “
раненого была раздроблена нога...
     -- Љакие отчаЯнные молодцы,  -- говорю Я как  ни в  чем не бывало, -- и
только потому, что он слегка кивнул?.. -- € пальцы начинают дрожать.
     --  Ћдин  из  адъютантов  скончалсЯ  от воспалениЯ  легких, --  говорит
интендант  и  не сводит глаз  с моей  деревЯшки, -- офицера, а это  оказалсЯ
генерал, отдали вашим медикам. ‡атем, как Я слышал, русские забрали его.
     €мператор кивнул  -- и судьба моЯ  решилась! ‘частливаЯ карта... Ђ ведь
кто­то все­таки пексЯ  об сем  и, продумав все варианты, выбрал  этот. € два
молодых адъютанта с горЯщими взорами кинулись в ледЯную воду, а Я поплыл, не
подозреваЯ, какой пасьЯнс разложен провидением, Я плыл и плыл.
     -- ќто были не вы? -- шепчет господин Џасторэ. -- Ќе вы? Ќе вы?
     --  Ќет, --  говорю  Я  легко, --  было бы  слишком  примитивным  стать
должником вашего императора, вот так воскреснув по его кивку...
     -- Ќо почему? -- удивлЯетсЯ он. -- ‚едь это же почти знамение!
     --  Ќет, -- говорю Я, -- другому  повезло,  что  делать?.. Ќе забудьте,
сударь,  что Я  пригласил  вашего  императора. ‡десь  будет отличный  обед и
отдых. џ его восхищенный ученик. Ќе забудьте.
     ѓосподь  милосердный,  Я уже направлЯлсЯ к ’ебе на этой льдине,  но они
спасли менЯ. Ћни спасли менЯ на свою погибель. €мператор мог бы пройти мимо,
и Я бы плыл к ’воим вратам. Ћн  мог бы миновать ‡ачанский пруд, и Я бы плыл,
кружась вместе  с зеленой  льдиной и приобщаЯсь к  свиданию  с ’обой!.. ’ак,
значит,  Я  его  должник и  все мое предприЯтие  --  лишь  пошлое коварство,
которого не искупить даже  собственной гибелью? ‡ачем же ’ы велел императору
кивнуть?  џ  бы  плыл,  плыл, больше  уже  не  помышлЯЯ  о  сведении счетов,
бездыханный славЯнский воин, уже не опасный, не способный ни на месть, ни на
благородное  великодушие... ‡ачем ’ы  спас  менЯ?!  Ђ если  спас, значит,  Я
избран ’обою...
     Џока писал все это,  перо  хромало, как Я сам, погнулось.  ‡ову Љузьму,
черта, дьЯвола, чтобы дали мне  валерьЯновой настойки и  чтобы  не  ложку, а
стакан! ‚ыпиваю, хватаюсь за перо. € это гнетсЯ. "Ќадо бы обождать", -- учит
Љузьма. —его мне  ждать, Љузьма?  Љаких еще наслаждений?.. Њне надо дописать
все это длЯ ’имоши, ежели ему не уготован свой лед... Ќет, господин Џасторэ,
это был не Я, не Я!..

     ...1. Ќаполеон  Ѓонапарт  действует всегда  сосредоточенными силами. Џо
примеру древних греческих и римских армий (Ђлександр, –езарь...).
     2.   Ћбъектом  действиЯ  своей  армии   он  всегда  ставит  живую  силу
противника,  а не крепости.  …сли главные  силы разбиты,  то  крепости  сами
сдадутсЯ.
     3. Ћн всегда стремитсЯ к одному большому сражению, которое сразу решает
участь войны...

     €вашково, близ ѓжатска, сего 19 августа

     <i>‘ейчас  получил, любезный  Ќиколай Џетрович,  ‚аше  письмо от 8­го сего
месЯца.  —исло  отправлениЯ его несколько  давнее  по причине наших  быстрых
отступлений.  ‘  сегоднЯшнего  днЯ  займусь судьбой  ’имофеЯ  €гнатьевича по
устройству его в мой полк.  Љ тому сроку, как все устроитсЯ, надеюсь, что он
прибудет. Њогу  уверить ‚ас,  что  ему не стыдно  будет  носить  мундир 6­го
…герского  полка.  “ полка, слава богу, репутациЯ безупречнаЯ и заслуженнаЯ:
он получил известность в €талии  под начальством кнЯзЯ  Ѓагратиона,  Я  имел
честь командовать им  в Њолдавии и был  свидетелем его действий, а теперь он
покрыл  себЯ славой под Њогилевом и ‘моленском.  џ тем откровеннее говорю об
этом, что не Я им  командовал в последнее времЯ и что это голос  всей армии.
‚прочем, как  ‚ы хорошо понимаете, ‚аш племЯнник будет при мне,  а остальное
пойдет  своим чередом. ‘егоднЯ  же  принимаю относительно  этого необходимые
меры.</i>
     <i>Џрошу простить, любезный Ќиколай Џетрович, что мало пишу  ‚ам  сегоднЯ,
но  мои  занЯтиЯ едва оставлЯют  мне времЯ  беседовать с  теми, кого душевно
почитаю. Џризнаюсь  по совести,  что  о ‚ас часто вспоминаю, ибо  отсутствие
‚аше в армии очень заметно. Ќадеюсь,  что ‚ы в добром  здравии и  все так же
насмешливы.</i>
     <i>Ћстаюсь ‚аш верный товарищ, любЯщий ‚ас</i>

     граф де ‘ен­Џри.

     ‚от,  господин Џасторэ,  продолжение  нашего  спора. ‚от  граф ‘ен­Џри,
российский дворЯнин,  пусть  не  по рождению,  а  по  душе.  Љак же  не  ему
командовать, ежели он  верх совершенства?  Ќет уж, лучше  пусть дворЯне, чем
дети  лакеев  и  шлюх,  как  вы выразились.  Љонечно,  и среди  дворЯн  есть
экземплЯры,  которым не  то что  командование, но  даже себЯ самих  доверить
нельзЯ. Ђ среди остальных  -- и храбрость, и благородство, и образованность,
и понЯтие чести...  Џусть дети лакеев сначала  читают книжки, но так,  чтобы
впоследствии не выстрелить себе  в рот из пистолета, начитавшись  и  придЯ в
отчаЯние.
     Љак Я поступлю, ежели некто с холодным сердцем и пустым взором оскорбит
мое  достоинство? џ  пристрелю  его на поединке,  чему  в моей жизни  бывали
неоднократные доказательства.

     ...Џрощай,  ’итус! Ѓудь  славным  корнетом, благородным  и храбрым.  Џо
кивку  императоров  в ледЯной  пруд не  лезть спасать французского генерала,
пусть он себе плывет на зеленой  льдине, куда ему  назначено... Џо мановению
императора не лезть, а по мановению собственной души -- хоть в пекло, хоть в
черное августовское небо!

     4. ѓречневаЯ  каша.  ‡ерно к  зерну.  ‘колько их,  ароматных, граненых!
…жели высыпать их из чугуна, к примеру, на большой лист бумаги, они зашуршат
и  рассыплютсЯ,   будто   сухие.  Ђх,  вовсе   нет,  они  мЯгкие,   горЯчие,
переполненные  соком  и  паром,  вобравшие в себЯ ароматы  лугов,  июльского
полдневного  зноЯ  и  вечерних  засыпающих  цветов  и  соки  росы... Џривкус
грецкого  ореха ощущаетсЯ в этих  зернах. ѓречка!.. Љушайте, мои учителЯ. Ћт
черной  каши   лица  становЯтсЯ  белы   и  холены,  а  в  душе  пробуждаетсЯ
милосердие...
     ...Ђриша   с  другими  девками  полы  натирает,   лакеи  свечи  менЯют.
‘прашиваю, как в тумане: "‡ачем же по всему дому свечи менЯете? ѓости только
в  зале будут". Ћни отвечают, мол, так  велено, чтобы, ежели  свеча  оплыла,
заменить, вы, мол, сами так велели, так уже заведено, эвон оплыли как...
     Њной самим так  и заведено. Љогда  Я это заводил, разве Я знал, что нас
ждет всех вместе с этими свечами, с этими полами?  ’огда казалось, мир стоит
на  трех китах неколебимо, а киты взЯли и стронулись! Ђ эти, воистину  рабы,
не знают и менЯют свечи, когда нам гибель суждена. ’рут, трут, наводЯт лоск,
как в давние годы. Ќо в давние годы Я был молод, и дерзок, и самонадеЯн, и в
‚арвару  был влюблен, ах, да  и до  ‚арвары; представить себе не мог  своего
ничтожного  одиночества,  именно  вот  нынешнего,  вот этого  одиночества  в
окружении  заискивающих холопов. "Љузьма, старый черт, где мои доспехи?!" --
"Ђ вот тутотка, барин, сей же час, сей же час..." -- "—то сей же час?.. —его
ты мелешь? ’ы  хоть понЯл, что  Я требую?" -- "Ќикак нет, барин, виноват..."
-- "’ак какого  черта ты суетишьсЯ?" -- "Ѓольно грозно велите, сразу­то и не
ухватишь..."
     ‚от так.  ‚прочем, скоро  мы все отправимсЯ по одной дороге в молчании,
без чинов, без воспоминаний, вперемежку. Ѓонапарт и Љузьма, ‹ыков и Њюрат, Я
и  ”едька  с кларнетом,  ровным шагом, отныне  никогда больше не уставаЯ, не
заискиваЯ, не спрашиваЯ пути, к ‹ете бездонной, к безъЯзыкому •арону...
     ‚елел Ђрише идти за  собой. Џошла, на  ходу руки о подол утираЯ. ’ихаЯ,
покорнаЯ. ѓде ее недавние надменности? ‚скарабкались по первой лестнице. Ћна
молчит.  Ќа  второй  Я  говорю:  "Ќу  что,   Ђрина,   скучаешь   по  ’имофею
Њихайловичу?" -- "‘кучаю", -- говорит  откровенно. "Ћн ведь своенравный был,
’имоша, не правда ли?" -- "‚аша правда, барин". Њне все хочетсЯ узнать, было
у них что или не было. "Ќаверное, он и тебЯ целовать пыталсЯ, а,  Ђрина?" --
"–еловал, а как же",  -- говорит она тихо и просто,  как об  утреннем кофии.
"—асто?"  -- спрашиваю, задыхаЯсь от подъема. "—асто, -- говорит она, -- где
встретит, так и целует". Њне бы раньше ее об этом спросить,  а после  ’имоше
пригрозить пальцем...  "‹юбил он тебЯ, что ли?"  -- "Ђ  как  же, -- спокойно
соглашаетсЯ она,  --  он еще маленький  был, все со мной в  жмурки играл,  а
покойница ‘офьЯ Ђлександровна ему говорили: мол, наигралсЯ? Ђ теперь поцелуй
Ђришу в благодарность... а после мне  говорили: мол, спасибо тебе,  душечка,
за  игру..." -- "Ќет,  нет, -- торопливо говорю Я,  -- Я не про то, Ђрина. џ
спрашиваю:  теперь,  а  не в  детстве, целовал  он  тебЯ?" -- "Ђ  как же, --
говорила она, -- целовал". -- "Ќу что, как мужчина тебЯ целовал, да?"  -- "Ђ
то как же?" -- удивлЯетсЯ она...
     ђаспахиваю дверь в ’имошину комнату, € мы входим. ‚се как было. € Ђрина
стоит  передо мной  в белой холщовой рубахе, в старом сарафане из  выцветшей
крашенины. ‚от  эта  целовалась с ’имошей как ни в чем  не бывало,  обнимала
небось его,  рабынЯ, шептала мальчику что­нибудь соблазнительное,  наверное,
несусветное что­нибудь,  а  теперь  стоит,  опустив  руки, не  понимаЯ,  что
красива.
     "Ђрина, --  говорю Я,  -- когда  будет  обед,  мне понадобитсЯ хозЯйка.
ЋденешьсЯ  в  господское, будешь сидеть за столом, улыбатьсЯ, распорЯжатьсЯ,
как  истиннаЯ госпожа,  понимаешь?.."  --  "‚олЯ  ваша",  --  говорит она  и
краснеет  и оттого  становитсЯ  еще красивее... ђабыне с высокой  грудью, со
светло­русой косой нельзЯ предстать пред гостЯми в  простой рубахе, босой, в
рубише этом сиротском, голову низко  клонЯ... Ћна должна быть в господском и
слева сидеть от  менЯ... џ  велю ей  открыть сундук, где  покоЯтсЯ ‘онечкины
платьЯ.  Џрости менЯ, ѓосподи! "ќто голубое наденешь сейчас, -- говорю Я, --
а  в этом белом выйдешь к гостЯм". Ћна берет эти платьЯ  и стоит,  ничего не
понимаЯ.  "џ же  сказал, --  объЯснЯю  Я, -- голубое сейчас наденешь. ‘нимай
свой  сарафан  дурацкий!"  Ћна  глЯдит  на   менЯ  с  отчаЯнием  и  суетливо
раздеваетсЯ.  џ отворачиваюсь, наблюдаю в окно ’имошины пейзажи и слышу, как
шуршат шелка,  потрескивает  холстина,  как молодаЯ женщина за  моей  спиной
тЯжело  дышит, охает,  шепчет что­то, молитсЯ или плачет... "Ѓудешь ходить в
этом платье с утра и до вечера,  -- говорю Я, не оборачиваЯсь, -- а работать
не будешь. џ велю, чтоб тебЯ  слушались". -- "‚олЯ  ваша", -- говорит она, и
голос ее срываетсЯ.  "‘ходишь в баню, Ђриша. џ тебЯ к соседским дамам свезу,
они  тебе покажут,  что да  как с этими платьЯми, как  причесатьсЯ, туфли  и
прочаЯ дребедень...  ‡автракать, обедать,  ужинать  будешь  со  мной...  Ќу,
готова ты?" Ћна  не  отвечает,  и  Я  думаю,  что  она  умерла со страху,  и
оборачиваюсь.
     ЉакаЯ картина! ѓолубое  платье фулЯровое  точно по ней, будто  в  нем и
родилась. Џод ноги  брошены холщоваЯ рубашка и выцветший  сарафан и грудЯтсЯ
там  подобно  грЯзной  морской  пене,  из которой  только  что  возникло это
побледневшее  создание.  ѓубы  закушены,  прекраснаЯ  голова  вскинута,  как
бывало,  глаза  полузакрыты,  прохладный  небесный  шелк  струитсЯ,  облегаЯ
круглые плечи, высокую  грудь, и только  руки, вцепившись в расшитую золотом
гирлЯнду на подоле, выдают ее ужас.
     "Ђ ну­ка  поворотись,  Ђрина".  ‘о  спины  --  госпожа,  да и только...
"Џройдись­ка,   Ђрина,   да   медленно,    медленно..."   Џоходка   плавнаЯ,
крестьЯнскаЯ, только из­под подола мелькают грЯзные босые пЯтки... "’уфельки
подбери, туфельки, --