новением.  €  Я  ему  сказала  что­то  о
полководце,  о кумире, что­то такое, что, мол,  он  бегал от французов через
Ђльпы, что­то такое кокетливое, видимо, потому,  что молодой генерал был мне
симпатичен.  Ѓедный Ќиколай  Џетрович! џ загнала его в угол,  и этот умный и
решительный человек  отбивалсЯ от  моих  сарказмов  робко  и  неуклюже,  как
какой­нибудь  фельдфебель  из провинциального  гарнизона, хотЯ ему ничего не
было  бы  проще, как поддакнуть мне со снисходительной  насмешливостью, и Я,
пожалуй, не нашлась бы... „а ведь и Я ему нравилась, вот он и смешалсЯ.
     „ействительно,  подумала Я в  тот вечер, когда  Ѓочкареву  было  угодно
погасить  фонтан  славословиЯ  ленивых  московских  умников,  действительно,
думала  Я, что значит полководческий дар обожаемого  генералиссимуса рЯдом с
переворотом, совершенным Ѓонапартом,  по сравнению с новым обществом,  с его
принципами,  нам непонЯтными?  —то  значат военные способности,  даже гений,
умение двигать полки, произносить запоминающиесЯ сентенции, слыть в обществе
чудаком, что это все в сравнении с новым духом, поселившимсЯ среди людей?
     Ќаступили  сумерки.  ‘ильный  запах  сирени  донессЯ  из  сада,  а  мне
мерещились мартовские ароматы и слегка  впалые  щеки,  к которым Я прижалась
однажды с такой неотвратимостью, а стало быть, что  значили длЯ  менЯ  тогда
совершенства знаменитого нашего воина, и даже  все Ѓонапартовы новшества,  и
даже  преимущества  свободы  над  рабством и  различие  между республикой  и
тиранией, и  все,  все,  когда Я  постоЯнно видела эти  впалые щеки  --  мое
предназначение  --  и  ощущала  в  воздухе  признаки лаванды?..  џ незаметно
выскользнула  из этого  приЯтного хора, велела заложить колЯску  и  кинулась
туда, к —истым прудам.
     ‚оротилась Я часа через два после, как обычно,  бесплодных  ожиданий  и
всЯческих промашек, и почти никто  не заметил моего отсутствиЯ. ’ема звучала
уже инаЯ, и осы слетались к  варенью.  ђассказывались всЯческие  анекдоты из
жизни покойного императора Џавла, и тут капитан Ѓочкарев наклонилсЯ ко мне и
сказал шепотом:
     -- ‚арвара ‘тепановна, выслушайте бедного капитана.
     --  ѓоворите,  --  так же шепотом отозвалась  Я,  пытаЯсь понЯть  смысл
только что рассказанного анекдота.
     -- „ело  в  том, -- сказал  Ѓочкарев, -- что Я люблю  вас и прошу вашей
руки...
     ќто могло  показатьсЯ шуткой, когда бы  не его остановившиесЯ глаза. Ќа
столе возник очередной самовар.  ЏовеЯло  сыростью из сада. Љак  просто  это
было   произнесено,  вот   так,  за   чаем,   шепотом,   без   церемоний   и
коленопреклонений. Ћн  откинулсЯ  в кресле и закрыл глаза,  но  даже  густые
бакенбарды не скрывали его пунцового смЯтениЯ...
     -- Џослушайте, -- шепнула Я, -- вы ровно ‘уворов перед штурмом...
     Ћн не улыбнулсЯ.
     Љто­то сказал на дальнем конце стола:
     --  Џрежде чем прославлЯть свободу, надо по  крайней мере представлЯть,
что она такое...
     --  “ менЯ должно  быть  множество благополучных детей,  --  шепнула  Я
капитану.
     -- € что же? -- спросил он, едва шевельнув губами.
     --  ‚ы военный,  и вам предстоит  сражатьсЯ...  --  џ  видела,  как  он
напрЯгсЯ. -- Љроме того, Я так ценю ваш ум и независимость суждений... у нас
с вами стараЯ дружба... неужели вы предпочитаете...
     -- Џредпочитаю...  -- шепнул он. ‹ицо его побледнело. Ќа лбу  поЯвились
капельки.
     -- Ќапрасно, -- сказала Я. -- “тром вы пожалеете. „ождитесь утра.
     Љапитан был человеком тонким. Ћн смог воспринЯть мой горький  юмор, как
и подобало, сдержанно и  достойно.  Ђ  тот,  подумала Я  о  мартовском  моем
господине, Я же не люблю его, он просто мое проклЯтие. ‘  какой ловкостью он
от менЯ уходит,  как  искусно избегает моих домогательств...  џ было  решила
воротитьсЯ  в ѓубино, в тишину, велела  снарЯжатьсЯ, люди мои засуетились --
старались угодить.
     Ќе  скрою, все  эти разговоры, все  это жужжание  о  войне  и политике,
которые Я  же сама  и  возбуждала, витали  под потолком,  менЯ нисколечко не
задеваЯ, потому что Я пребывала в том возрасте, когда служение природе -- не
долг, а потребность, а моЯ природа не  признавала ничего, кроме  господина с
—истых  прудов,   и   мое  больное  воображение,  распалЯЯсь,  рисовало  его
лихорадочной кистью, самыми неправдоподобными красками... Ѓог простит.
     ‹юди мои замелькали --  старались угодить, и, когда все было уложено, Я
возьми да и раздумай.
     ђазве  существовали  снадобьЯ, способные мне  помочь?  „а  и  нужно  ли
исцеление от столь натуральных ран? "Ѓлагодари Ѓога, ‚арвара, -- высокопарно
думала  Я, -- что он снизошел  к тебе и  поджег засохнувшие было ветки твоей
души!.."  ‚ысокопарность, рожденнаЯ  высоким  чувством,  не должна  казатьсЯ
смешной.  ‚  ней все перемешалось:  и слабаЯ женскаЯ  надежда, и отчаЯние, и
волковское  глухое благоразумие.  ‚арвара была  вновь  спокойна,  холодна  и
насмешлива, и мартовский  господин сиЯл перед нею не  призом, заслуженным за
долготерпение, а идеей... € тогда ворота распахнулись.
     „олго ожидаешь  --  быстро находишь.  “тром приехала  ко  мне  Љатерина
‘еменова, мЯгкаЯ и вкрадчиваЯ, знающаЯ себе цену, вольнаЯ генеральскаЯ жена.
‚ белой юбке  из батиста,  в такой же свободной кофте, в тюрбане из розового
тафтЯного шарфа.  ‚сЯ  парижскаЯ, продуманнаЯ, душистаЯ,  но  с лицом  истой
москвички­басманки, на котором небольшой носик, карие томные глазки,  свежие
щечки и слегка виноватаЯ улыбка на губах.
     -- “чусь у тебЯ, милаЯ ‚аренька, быть сильной и  идти  прЯмо, куда  мне
Ѓог велел, и  не отступать...  “чусь, учусь,  да  все,  представь себе, не в
пользу.
     —ему  она могла у менЯ учитьсЯ в ту пору, когда Я была как  потерЯннаЯ?
’ак, слова одни.
     “ нее  все получалось  легко, изЯщно. Ѓольшой дом  у Љрасных ‚орот  был
всегда распахнут.  ѓенерал ‘еменов  жене великодушно потакал. Њолодые люди и
известные сердцееды за  Љатенькой вились длинными тенЯми, но  она как­то все
быстренько  переходила  на  дружескую  ногу,  виновато  улыбалась, но  белой
решительной ручкой делала вот так, будто отводила с лица кисею...
     “тром  она приехала, и мои ночные  фантазии (да все о том же, о том же)
растворились было в ее ворковании и в ароматах. „а, Я позабыла сказать, что,
если долго вглЯдыватьсЯ в  ее счастливое лицо, можно было заприметить на нем
легкую тень сокрушенности... Ќо это мои наблюдениЯ. Њы были с нею ровесницы,
но по  широте и московской  своей доброте она обо  мне пеклась  неназойливо,
легко, красиво, прощаЯ...
     ќто было восхитительное  утро, майское, мЯгкое, московское, и  до  менЯ
доносилось ее обычное воркование,  так, будто издалека, и Я  ее воспринимала
вполуха, как вдруг отчетливо прозвучало:
     -- ...впалые щеки, маленькие горЯщие глазки (разве маленькие,  подумала
Я,  нисколько не  сомневаЯсь,  о ком  шла речь), не  ловелас,  радость  моЯ,
напротив, строг...
     -- Љак его имЯ? -- спросила Я.
     --  ѓосподин  ‘вечин, -- сказала она, -- сын генерала  ‘вечина... ЋпЯть
генерал. --  € засмеЯлась. --  “ нас  нынче в ђоссии все генералы, представь
себе...
     џ нисколько не сомневалась, что это мой мучитель. ‘ердце билось слишком
часто, но Я не выдала себЯ ничем.
     -- џ его спросила, -- сказала Љатерина возбужденно, -- не скучно ли ему
средь нас? Ћн сказал "отчего же" и сделал на лице пренебрежение. Ћтчего  же,
сказал он,  вы  все мои родные,  Я ваш, мне  с вами интересно. ‚ голосе была
тоска, представь себе, и даже неудовольствие.
     -- —его же ты к нему привЯзалась? -- спросила Я резко.
     Ћна сделала большие глаза, и в них Я увидела господина  ‘вечина. „елать
нечего,  но Я  оказалась на положении заурЯдной  московской  девицы, тешащей
себЯ иллюзиЯми. Љатерина, сама того не подозреваЯ, подогрела мое воображение
до  крайности.  “нылый и раздраженный вид господина ‘вечина,  описанный  ею,
менЯ не  поверг  в  отчаЯние. Ћткуда  взЯлись силы?  "Ќе вздумай быть  с ним
откровенной,   ‚арвара,  --  решила  Я,  --  он  оттолкнет  тебЯ  холодом  и
раздражением,  и тогда тебе впору предпринЯть самое страшное,  ‚арвара... Ќе
дай­то  бог!" џ  знала  фамилию  моего героЯ. —его  еще больше.  Ћстальное Я
вручила в руки судьбе, и она оказалась ко мне благосклонна.
     Љак  всегда бывает в подобных обстоЯтельствах, возникли будто из ничего
едва угадываемые нити, пребывавшие дотоле в забвении, натЯнулись, зазвенели,
и Я пошла,  ухватившись за них.  ќти  ниточки привели  менЯ  в конце  маЯ  к
“лыбышевым на ЊЯсницкую. џ приехала с опозданием и попала к вечернему чаю. ‚
улыбышевском  доме чаепитие  проводилось  по  раз и навсегда  установленному
порЯдку.  ‘начала  музицировали, спорили  о  политике и  модах  и,  конечно,
поминали недавнее злополучное  царствование. ‡атем усаживались за  громадный
овальный стол  с  неизменным  томпаковым  самоваром и  приступали  к  чаю  в
полнейшей   тишине.  ќта  торжественнаЯ  тишина  сопутствовала  таинству  до
последней  капли  в первой чашке, со второй  возникало  привычное гудение --
прерванный было разговор возобновлЯлсЯ вновь. ‘ервировка стола не отличалась
изысканностью, напротив, чашки  были нарочито грубы, откуда­нибудь из ‚Язьмы
или Љостромы, да  и вообще  всЯ  посуда  выглЯдела доморощенной, и  блюда из
тусклого  желтоватого  фаЯнса  были чашкам  под стать. Љ  чаю  подавались  в
изобилии конфеты,  киевские вареньЯ,  жидкие и сухие,  мармелады, пастила  и
различные желе и  ватрушки, но венчали все это изобилие деревенское  коровье
масло и горЯчие, вздыхающие пшеничные хлебцы.
     џ  вошла к началу первой чашки, и  поэтому  у менЯ  и у  незнакомых мне
гостей было достаточно времени оглЯдеть друг  друга,  что  мы и  постарались
сделать одновременно. ‚се  гости были преклонных  лет, милые и  радушные, но
источавшие такой  сильный аромат московской скуки, что Я поневоле уставилась
в единственного из гостей, который выглЯдел чуть старше менЯ.
     Ќа  нем  был темный  фрак,  видавший  виды,  и кремовое жабо,  небрежно
украшенное шелковой  лентой. Љоротко  остриженные волосы с седой прЯдкой  не
соответствовали  сравнительно  молодому лицу, острому  и продолговатому.  Ћн
рассеЯнно  подносил к губам чашку. ЏрихлебываЯ, он улыбалсЯ чему­то  своему,
отставлЯЯ чашку,  тускнел... џ подумала, что могла целоватьсЯ и с ним там, у
—истых прудов,  а после рисовать  в  горЯчечном  бреду его  неправдоподобный
образ,  хотЯ он вот какой, похожий  на мирную  вечернюю собаку, молчаливый и
скучный.
     џ наблюдала краем глаза, как он намазывает масло на  хлеб, неторопливо,
но и без интереса, без вожделениЯ. Љонечно, Я могла целоватьсЯ и с ним. ’ам,
на мартовском снегу, в праздничной суете, все казалось значительным и полным
тайны,  но  как безжалостно колеблющийсЯ  свет  вечернего  чаепитиЯ  утишает
страсти  и  развенчивает  фантазии!  Ќе  могу  сказать,  чтобы  он  был  мне
чрезвычайно интересен, однако Я не отводила от него взглЯда.
     ‚ конце  концов,  Я могла  целоватьсЯ  и  с  ним, но  тот  был высок  и
вальЯжен, а у этого вдавлены плечи, тот был  весь распахнут и стремителен, а
этот скрытен и, вероЯтно, лукав, и, кроме того, там витал аромат лаванды,  а
тут ванили...  и прочие глупости теснились в моей голове, как вдруг до моего
сознаниЯ  дошло, что Я дрожу,  как в лихорадке. Ќикто  этого  не замечал, но
дрожь  усиливалась, и  он  посмотрел  на  менЯ. “ него были  впалые  щеки  и
маленькие  пронзительные  насмешливые  глаза.  Ѓеспомощность овладела  мной.
ЏустаЯ чашка -- жалкое прикрытие -- застыла в воздухе меж нами.
     ‚се  перешли  в  гостиную, но  как это  произошло, не помню. џ сидела в
кресле у окна. ‚оздуха не хватало. Њожет быть, это чума, подумала Я, так как
в те дни было  принЯто говорить о чуме. Ћн стоЯл  у противоположной стены, о
чем­то  беседуЯ  с  хозЯйкой  дома.  џ решила немедленно  уехать, как  вдруг
увидела, что он направлЯетсЯ в мою сторону... “селсЯ в кресло  рЯдом со мной
и спросил лениво, почти на менЯ не глЯдЯ:
     -- Ќе кажетсЯ ли вам, что эти чаепитиЯ укорачивают жизнь?
     "Ћ, мой господин, -- подумала  Я, терЯЯ самообладание, -- Я нашла  тебЯ
не длЯ того, чтобы растрачиватьсЯ на светскую болтовню..."
     џ пожала плечами.
     Ћн вздохнул, сказал шепотом:
     -- ќто круг, очерченный самонадеЯнностью. „ругого нету.
     -- Њы с вами целовались на —истых прудах в марте, -- сказала Я, слишком
четко выговариваЯ каждую букву.
     -- ‚ероЯтно, -- ответил он спокойно. -- ’огда все целовались. € Я. -- €
наклонилсЯ ко мне: -- ‚ы придаете этому значение?
     ’еперь Я уже не сомневалась,  что  это был он. € уж  если судьба впрЯмь
пеклась  обо мне так старательно  и так  стремительно, то не следовало ли ее
несколько  образумить  и  попридержать,  чтобы,  не  дай бог, не  лопнуть от
внезапного счастьЯ? Њогу ли Я жалеть нынче о том, что бросилась в водоворот,
уготованный  мне, распахнув  душу и  закрыв глаза?  ‡а  окнами  был  май,  в
гостиной клубилсЯ  легкий  гул гостей.  Њне было двадцать  четыре.  Љто знал
тогда, что предстоит нам в скором будущем?
     ‚арваре  казалось,  что она достигла самых больших высот и  вот­вот  ей
должна открытьсЯ истина. Ћна глЯнула на своего собеседника и поразилась, как
точно  он  успел  запомнитьсЯ за  одно  мгновение,  пока выскальзывал  из ее
объЯтий.
     -- ‚ы придаете этому значение? -- € внимательно посмотрел на менЯ.
     "‘мотри, смотри, -- подумала ‚арвара,  --  запоминай.  Њожет быть, и  Я
приснюсь тебе однажды, может быть, и тебе захочетсЯ кинутьсЯ к —истым прудам
с горлом, пересохшим от жажды свиданиЯ".
     -- Ђ уж как все целовались, -- сказал он брезгливо, -- словно сорвались
с цепи. Ќа что способен человек, когда  ему удаетсЯ вдруг вырватьсЯ...  и он
волен...
     --  Њы могли  бы и  поубивать  друг  друга в  иных обстоЯтельствах,  --
заметила Я, не в силах отвести от него взглЯда.
     Ћн наклонилсЯ ко мне еще ближе, но смотрел без интереса, не мигаЯ.
     -- ‚ы полагаете, что человека необходимо по­при­держивать?
     -- Љ сожалению, --  откликнулась ‚арвара. -- Ќо чем жестче узы, тем  он
опаснее. -- Ћна засмеЯлась.
     -- Џо мне,  пусть все целуютсЯ  постоЯнно, -- ответил он холодно, затем
резко  встал, резко  поклонилсЯ  и  вышел  из  гостиной.  —асть  моей  жизни
удалилась вслед за ним. —то ж, подумала  Я,  уж  если уповать на природу, не
следует ей противитьсЯ.
     ‚се сходилось -- одно  к одному. …го фамилиЯ действительно была ‘вечин,
и  отец  его  действительно  был  генералом,  ходившим в …вропу все с тем же
‘уворовым,  да в новое  царствование  успел  испросить себе отставку. ‘тарые
воЯки  говорили  о нем неодобрительно в том смысле, что  он всегда отличалсЯ
более пристрастием к искусствам, нежели к суровой и восхитительной армейской
фортуне, боЯлсЯ крови и  нелепо выглЯдел в седле. џ слышала  о нем давно, но
никак не предполагала, что мой господин с —истых прудов от того  же корнЯ, и
никак не думала, что генеральский сын, о котором поговаривали в свете  как о
человеке  опасном,  приверженном  Якобинству,  что  этот генеральский сын  и
впивалсЯ  своими  жесткими  губами  в  мои  губы,  да  так, что  Я  лишилась
благоразумиЯ и обхватила его шею, одуреваЯ от запаха лаванды...


        2

     ...Ќынче  за окнами осень, уныние,  губинские  пейзажи.  —етверть  века
пронеслись  с того поцелуЯ, шутка ли?.. ‚се будто и знакомо, а счастьЯ нет и
нет.  Ќеужто это  Я, дама с  поблекшими чертами, прищуриваюсь на природу  из
окон? ‚ природе увЯдание, в душе тоже. Љакое соответствие! ЌаученнаЯ горьким
опытом бедного ЌиколаЯ Ћпочинина, пишу эти нескончаемые страницы  в надежде,
что когда­нибудь ‹иза прочтет все это и какие­то  недостающие частички нашей
жизни  откроютсЯ  наконец перед нею  и  жить станет проще и  понЯтнее. Љогда
’имоша вернулсЯ из  военных  странствий,  Я  вручила  ему амбарную книгу его
погибшего деда, и он  много дней ходил с красными глазами. € Я думала тогда,
глЯдЯ  на   него  украдкой,  что   не  приведи  бог  ‹изе   полюбить   этого
неуспокоившегосЯ  молодого человека с  опочининской тоской  во взоре, потому
что  соединение этой  тоски,  способной  расширЯтьсЯ до  жутких  пределов, с
волковской холодностью и трезвым расчетом не доведет до добра. €  стоило мне
о том подумать, как они влюбились друг в друга.
     ‘начала Я, натурально, принЯлась горевать. Џоходы и баталии не остудили
’имошу,  а, напротив, добавили его  эмоциЯм Яду, и он загоралсЯ  и вспыхивал
всЯкий раз по любому пустому поводу, горькому или радостному, вызываЯ в ‹изе
умиление. ќто все у них было написано на лицах, да и до сей поры Я вижу это,
будто читаю детскую книгу. Љак обольщалась ‚арвара,  полагаЯ, что счастье --
глЯдеть  в  глаза  обожаемому существу, мыть ему ноги и скулить в разлуке. Ђ
счастьЯ  попросту нету. …сть наша жизнь, короткаЯ, словно  пламЯ свечи, и мы
преодолеваем  этот  краткий  миг, спотыкаЯсь,  досадуЯ  на неудачи, совершаЯ
предназначенное и надеЯсь, надеЯсь...
     Ћднажды Я  заметила,  как  загорелись  и  погасли  ‹изины  глаза  после
возвращениЯ ’и­моши с  войны  и визита к нам. …му было девЯтнадцать, что ли,
ей одиннадцать. џ в  те лета не загоралась. ’имоша и впрЯмь был хорош собой,
словно специально задуманный, чтобы  волновать деревенских девочек. ‚ысокий,
с  тонкой  талией,  с  широкими  сильными  запЯстьЯми, кудрЯвый,  глазастый,
задумчивый, с внезапной чистой улыбкой,  в темно­зеленом егерском мундире, в
шлЯпе с зеленым  же султаном, шлЯпу  небрежно снЯл,  кудри рассыпались. ‹иза
ахнула...
     -- Ђ помнишь, -- сказал он ей, -- как мы с тобой раньше по саду бегали?
Џомнишь?
     -- Џомню, помню,  --  сказала она, пунцовеЯ, -- конечно,  помню.  џ все
помню, ’имоша...
     Ќу,   конечно,   раньше  бы  он  у  ней  ручку  поцеловал  с   шутливой
галантностью, а тут обнЯл за плечики, словно маркитантку, и повел по дорожке
несколько  шагов, затем  вернул ее и  тут же  забыл,  а она стоЯла,  прикрыв
глаза,   и  Я  тогда  догадалась,  что  деревенскаЯ  тишина,  одиночество  и
российскаЯ  наша  склонность  к  раздумьЯм  непременно  теперь проЯвЯт  свое
коварство.
     џ приготовилась, как всЯкаЯ  порЯдочнаЯ волчица, где­то в глубине  души
понимаЯ,  что  тревога  моЯ  от  неотвратимости всего  и Я  бессильна  перед
судьбою. Ќи мне, ни  ‘вечину никто никогда  помехой  не был, не мог быть. Њы
прожили по внушениЯм свыше, и это  нас  поднимает в собственных глазах, хотЯ
при этом горечь и досада сопровождают постоЯнно.
     Њожет быть,  это выглЯдит вздорно, когда  Я  говорю  ‹изе  с  напрасным
пафосом: "Ќе  забывай, что  есть сила, ведающаЯ нами. Ќе пытайсЯ ускользнуть
из­под ее  власти  -- судьба шутить не любит". --  "Ђ кто она, эта сила?" --
спрашивает она насмешливо, и Я узнаю себЯ.
     „вадцать  лет  всем  своим  поведением  Я  внушала  ей,  как  прекрасна
самоирониЯ, а сама  украдкой, с  дрожью и  благоговением сдувала с нее пыль.
’еперь  она расцвела, хотЯ цветение  ее не было безмЯтежным, и  пламЯ нашего
губинского дома  до сих пор посверкивает в ее глазах... Њужики тогда  совсем
было ополоумели и с вилами в  руках ждали, когда Я выползу из горЯщего дома.
Ќо  Я вышла,  по пистолету  в  каждой  руке, и они  расступились.  "‚ы  хуже
французов, -- сказала Я спокойно. -- Џогодите, прогоним  неприЯтелЯ -- учиню
вам спрос". Ћни молчали. ‹иза шагала рЯдом,  ухватившись за полу  моей шубы.
‘ледом выступал  Ђндриан с  мушкетом. „ве горничные  девушки, срываЯ  ногти,
запрЯгали коней в экипаж.
     Љогда выходили из горЯщего дома, ‚арвара распорЯдилась ледЯным голосом:
"—тоб  ни  одной  слезы!" €  все  были суровы, будто  судьи. ’ак, не опускаЯ
пистолетов,  и уселись в  экипаж.  „ва  возка с  верными  людьми  заскрипели
следом. ‹иза глЯдела на огонь,  покуда пожарище не скрылось за горкой. ’огда
‚арвара  выронила  пистолеты,  и  горничнаЯ  „унЯ  терла  ей  щеки,  шепотом
причитаЯ.
     ђазбойнички спустЯ месЯц  потЯнулись ко мне в …льцово, где все мы нашли
приют. ‚се пришли с повинной, кроме двух главных  подстрекателей -- ‘еманова
и „рыкина, которые сгинули. "Ћни  сжечь нас хотели?" -- спросила Я  у  „уни.
"Ђга,  --  сказала  она,  глотаЯ  слезы, -- с  барышней вместе...  Њужики­то
боЯлись, а эти зудЯт  и зудЯт..."  -- "Ђ мужики  не хотели?" -- спросила  Я.
"Ќе, -- сказала „унЯ, -- боЯлись..." -- "џ ведь никакого зла им не делала...
—то же это они?.. ’ак бы и глЯдели, как мы горим?" -- "Ђга, -- сказала „унЯ,
-- глЯдели бы..." -- "‡начит,  они  менЯ ненавидЯт?" -- спросила Я с ужасом.
"Ќе, -- сказала „унЯ, -- как можно? €х энти подбили. ‡удЯт и зудЯт".
     Љстати, о самоиронии.  ‚ыЯснилось, что Я сама­то ею и не обладаю. ЉакаЯ
она? џ себЯ  люблю. џ горжусь собою. Љокетство бедного генерала Ћпочинина не
длЯ  менЯ, хотЯ он  был добр, великодушен. „умать о себе насмешливо?  Ќо это
унижает! Ќе обольщатьсЯ на свой счет? Ђ на чей же тогда обольщатьсЯ?  •ватит
и того, что человек, которого Я любила, платил мне равнодушной неприЯзнью. џ
стоила большего.  „а,  ‚арвара стоила большего, когда  с пистолетами в руках
возникла на пылающем пороге. џ люблю  это вспоминать. —ерт  с ним,  с домом,
ежели такой ценой платишь за одну прекрасную  минуту. Ќе с поклоном  же было
выходить к злодеЯм... Ќе прошло и полугода, как их топоры  и пилы зазвенели,
с усердием возводЯ новый мой дом. Љак низко они мне кланЯлись, хотЯ у ‹изы в
глазах  это пламЯ все  еще  не угасает. ќто к давнему утверждению  ’имоши  о
сладостном равенстве людей, которое должно возникнуть  невесть как, будто бы
само собой, как­то там изловчившись, исподтишка, если, конечно, его зазывать
и именем его клЯстьсЯ...
     --  Ђ ты видел,  ’имоша,  --  спросила Я однажды, в ту  пору,  когда он
только  воротилсЯ  из прекрасной ”ранции, -- видел,  что было  у  мужиков  в
глазах,  когда  они,  покачиваЯ   вилами,  ожидали  моего  выхода?  Љровь  и
надругательство. џ им  цену  знаю и  презираю за тайную злобу! џ любила их и
жалела,  покуда  они менЯ не  предали. € перед кем?  Џеред  лицом французов!
•олоп  есть  холоп,  ’имоша...  Ђ когда где­нибудь там,  потом наступит  эта
проклЯтаЯ пора,  это  твое  равенство, все  равно, ’имоша, холопы  останутсЯ
холопами,  помЯни  мое  слово, хоть  в бархат и  атлас их  оберни, тавро  не
соскрести, ’имоша... --  џ тогда распалилась, что на  менЯ не было похоже, и
почти кричала: -- Њою тетку, красивую юную Џрасковью, Џугач велел вздернуть,
а после саблей по тонкой шейке!.. € кровь голубаЯ у  нее текла!..  Ћни  даже
перепугались,  убийцы!..  Ќет, ’имоша,  равенства  не  бывает, прости  менЯ,
ѓосподи, бывает тревожное перемирие, тебе, как военному, это понЯтно; пока у
менЯ в руках по пистолету, Я до экипажа доберусь!
     -- ’ак ведь мы их продаем,  а не они нас! -- вспыхнул он, и полные губы
его дрогнули.
     -- Ђх, ’имоша,  -- сказала Я спокойно, -- это ужасно, это дикость наша,
позор наш... ђазве можно людьми торговать?
     ‚ те времена душные волны французских соблазнов еще не начали затухать.
Њы  задыхались  в  них.  ѓосподь  милосердный,  сколько  бравых  гвардейцев,
воротившихсЯ домой, потрЯсали кулаками, будто впервые дивЯсь на  наше глухое
варварство... (ЊаленькаЯ ‹иза, избегаЯ моих  нотаций и ведЯ со мною домашнюю
войну, говорила тоненьким непреклонным голоском: "Ћх уж это варвйрство!..")
     Ќынче  разменЯна четверть нового века. ‚ честь этого  событиЯ  и  осень
стремительна. „еревьЯ оголЯютсЯ мгновенно. ‚чера еще были  кое­где листочки,
а  нынче ни одного. ‚чера, когда  упал  последний, открылась даль, дорога на
‹ипеньки,  и по  этой  дороге,  уже  не скрываемой кустами, покойный генерал
Ћпочинин, еще  молодой и круглолицый, упрЯмо шел ко мне в ѓубино,  с  трудом
переставлЯЯ деревЯнную ногу!.. "„унЯ!" -- успела крикнуть Я...


     3

     ...Ђ  тогда в Њоскве,  еще не знавшей  пожара  и  поджигателей, ‚арвара
отыскивала ниточку к молодому ‘вечину, и это  занимало  ее более всего, а не
проклЯтые вопросы, мучившие остальных. Љто он был, ее мартовский искуситель?
‘  кем предстоЯло ей меритьсЯ силами, которых с каждым  днем оставалось  все
меньше и меньше? Ќаконец, спустЯ много лет, залетев в минувший век с помощью
все  той  же  Љатерины  ‘еменовой  и  прочих  щедрых  на  Язык  великодушных
москвичей, ей все­таки удалось разглЯдеть юность этого человека.
     —ерты  его  двадцатилетнего лица были  тогда  еще  заметно округлены, и
будущие  разочарованиЯ  еще  не отпечатались на  его  высоком  лбу и гладких
щеках.  —ерный плащ вольного покроЯ подчеркивал его  нездешность. ‚черашнему
парижскому  студиозусу   на   родине   было   непривычно.  Њосква   казалась
иностранной.  Ћтечество  не  позаботилось   внушить  своим   ароматам  былую
достоверность. „о встречи со мной ему оставалось более восьми лет. Ћн жаждал
деЯтельности.  Њикроб, приобретенный на чужбине, побуждал к фантазиЯм, вовсе
не  российским. Ѓунтарский дух ‘орбонны горЯчил кровь, и ангел во фригийском
колпаке нашептывал соблазны.
     “же  через месЯц  после  возвращениЯ  он  понЯл,  что  попал  к  чужим.
Ѓольшинство  мыслили, как  …катерина,  в  голубых  немецких  глазах  которой
посверкивало  вольтеровское  лукавство,  но  ум  был  холоден,   а   в  душе
скапливалась    неприЯзнь    к   немногочисленным   российским   почитателЯм
крючконосого француза. Ѓольшинство испытывали  те же чувства. ‹ишь ничтожнаЯ
часть пыталась возбудить свою кровь французскими бурЯми. Ђ ведь  императрица
была прозорлива, старуха была мудра, утверждаЯ, что  в конце концов французы
сами себе  отрубЯт голову. Ћна знала больше, чем все мы, Џариж был перед ней
как на ладони. Ћна­то знала, да знал ли ‘вечин?
     ћность жестока,  и вид чужой крови, к  общему  удовольствию политиков и
полководцев, не  вызывает в ней  отвращениЯ. € когда  в  корзинку  гильотины
глухо  скатилась  крупнаЯ  голова  ‹юдовика,  и  по  темному одеЯнию  палача
расползлись темно­красные пЯтна, и толпа  бодро ухнула, наблюдаЯ, ‘вечин  на
мгновение прикрыл глаза и  подумал, как просто  отлетают королевские  головы
вместе с париком.  Љак  просто все: освобождение от тиранства и  утверждение
возлюбленных истин, которые вчера еще казались фантазиЯми!
     “же впоследствии, в добрые минуты разглагольствуЯ о собственной юности,
он вспоминал о себе  с неудовольствием, как  о  карасе, попавшем на  крючок:
тиранства  не  было,  оно  пришло вместе  с  кровью, а  возлюбленные  истины
оказались   плодом   невежества.   Ќо   тогда  он  распивал  со   студентами
темно­красное бургундское и, едва ворочаЯ деревЯнным  Языком, провозглашал в
общем хоре сентенции,  безопасные  в  те  дни  на  парижских  мостовых... Ћн
целовалсЯ с  парижскими лавочниками,  воображаЯ себЯ  переселившимсЯ  в рай.
•орош рай в  обнимку  с  гильотиной!  ‚о всЯком  случае,  его  любвеобильное
сердце,  как  любЯт  выражатьсЯ  романисты, и  его  душа не были  забрызганы
темно­красными  пЯтнами  -- это пришлось  на одежду.  Ќемногочисленные  дети
ђоссии,  ставшие  очевидцами,  отплЯсывали в  ‘ен­†ерменском  предместье,  а
после, разбежавшись по кабачкам,  выкрикивали славу кнЯзьЯм ѓолицыным,  двум
худеньким наследникам кнЯжеского  рода, пришитым  к гувернерам,  выкрикивали
славу им за то, что они участвовали в штурме Ѓастилии. ’ут мне понЯтен пафос
‘вечина, сомневаюсь, был ли он глубок. ‘трашнаЯ тюрьма пала, и по прошествии
времени   стало   казатьсЯ,  что   ее  низвергли  два  худеньких  российских
аристократа  с  ружьЯми  наперевес,  вдохновленные  на  подвиг  французскими
гувернерами с Якобинскими профилЯми.
     Њеж тем в ђоссии ЏетропавловскаЯ крепость величественно возвышалась, не
вызываЯ у ‘вечина  и у ѓолицыных чувства  протеста, хотЯ троекратнаЯ формула
французского мЯтежа звучала одинаково соблазнительно на всех Языках.
     ‘вечин  вспоминал,  что сомнений не  было.  Њолодой  граф  ‘троганов  с
гувернером же каталсЯ в ‚ерсаль  на заседаниЯ Ќационального собраниЯ. ‘вечин
с  ним приЯтельствовал. Ќаивные пророчества ђуссо казались  им  откровениЯми
века.  Џодумать только, все могут быть равны! Ќе сомневаюсь, и у ‘троганова,
и у  ‘вечина  были добрые сердца.  €деЯ всеобщего равенства  согревала их на
парижских улицах, не совмещаЯсь с ђоссией.
     џ чувствую,  что мои речи начинают звучать осуждающе, хотЯ, видит  бог,
намерениЯ  мои   иные,  да  и  как  мне  быть  судьей,  когда  Я  обременена
современными  грехами?  Љстати,  не  успело пролететь  и тридцати  лет,  как
огнеопасные  ухищрениЯ  ђуссо  превратились  в  изЯщную литературу,  да и то
отдающую тленом. ‘таруха  была мудра, но  идей его боЯлась  напрасно:  мы не
можем быть равными, стоит только взглЯнуть друг на друга.
     €мператрица   потребовала   от    блудных   сыновей   незамедлительного
возвращениЯ  в  отечество, где  гордые  пространства и  заново пробудившаЯсЯ
кровь  должны были исцелить  их отравленные чувства. „ети ђоссии  затЯгивали
возвращение кто  как мог.  Ѓолезненные печени нуждались в водах,  от роковых
мигреней спасали берега ’емзы. ‘вечину изобрели воспаление шейных позвонков,
в честь чего было немало выпито. Ќо в велеречивых предписаниЯх, долетавших с
холодным ветром  из  отчих  краев,  таилась  опасность.  €нстинкты не успели
начисто поблекнуть  за пЯтилетнее отсутствие, и  постепенно  унылые караваны
потЯнулись к востоку. Ћднако и родимой природе не сразу удалось, как она  ни
старалась, успокоить возбужденные сердца вчерашних вольных парижан.
     ‘вечин возвращалсЯ  со ‘трогановым. —ерез ‹ондон,  ‚ильну,  и „ерпт,  и
‘анкт­Џетербург,  где  пришлось задержатьсЯ, несмотрЯ на  строгое  батюшкино
письмо  о  незамедлительном проезде  прЯмо в  Њоскву, без задержек, домой, в
объЯтиЯ.  “же  по одному этому  письму Њосква не сулила никаких блаженств, и
приезжие  решили  попрощатьсЯ  с  юностью  прЯмо  здесь,   в  Џетербурге,  у
‘троганова   в   собственном   доме,   неподалеку  от   покоев   престарелой
государыни...
     Ќу  и  времена!  ’рудно  поверить,  что все  так произошло, как  трудно
поверить  в златые  сны  тридцатилетней давности, но тем  не  менее из  Ярко
освещенных окон строгановского дворца гремела Њарсельеза, пугаЯ и  возбуждаЯ
громадную толпу на Ќевском, а по  залам маршировали  молодые аристократы под
трехцветным  французским знаменем, все  во  фригийских  колпаках, с горЯщими
взорами,  под громогласное  "вив лЯ  либере!", и "эгалите!", и,  натурально,
"фратерните!",  мимо застывших  у стен  ливрейных  лакеев  во фригийских  же
колпаках.  ‘трелЯли  по­холостому  в  потолки  и  окна.   ЉартоннаЯ   голова
несчастного  ‹юдовика  волочилась  следом по  паркету.  Ѓелые  букли парика,
искусно выпачканные  темно­красной краской, и бледные  одутловатые  щеки,  к
которым  тоже прикоснулась кисть, возбуждали  и  придавали буйству некоторую
подлинность...
     Ћбнимались,  целовались.  ‚  диванной  из  диванов  же лакеи  воздвигли
баррикаду.  ‡атем  лакеи,  закончив  баррикадные  работы,  обносили  молодых
пылающих энтузиастов  вином и шампанским. ѓорничную нарЯдили "а лЯ републик"
и  поочередно целовали  и  тискали  и  таскали  за собой  из  залы  в  залу,
вспотевшую,  губастую,  зажмурившуюсЯ от ужаса.  Ќо вот  шумные  эти проводы
стали затихать, вино не  пилось,  и глотки охрипли, и пороховой дым разъедал
глаза.  ‘вечин в пылу обнЯл лакеЯ и облобызал его по­братски под вЯлый  смех
приЯтелей.  Ћт  лакеЯ  пахло пудрой и дегтем, он был  неподвижен и  холоден,
только неживые губы клюнули барина в щеку, а может, показалось...
     Џод утро начали разъезжатьсЯ,  успев  столкнутьсЯ  с флигель­адъютантом
императрицы, прискакавшим выразить матушкино неудовольствие.  ‡атем старшего
‘троганова, вытребованного из –арского, многозначительно журили.
     ‚ Њоскву ‘вечин катил сонно и молча. Ќе  то чтобы прелести французского
угара  выветрились  и  померкли,  но что­то  все­таки  слегка  придавливало,
приминало,  и дышалось  трудно, и локоть  не  находил удобного положениЯ  на
кожаных  подушках,  а  на  постоЯлых  дворах в  душе разливалось  уныние  от
капустной  вони  и  небритых  смотрительских  рож.  ’ак  он  заново постигал
любезное  отечество,  всматриваЯсь в  него  французскими  глазами, покуда не
очутилсЯ в Њоскве, на —истых прудах, в объЯтиЯх...
     Њосква, —истые  пруды, объЯтиЯ, воспоминаниЯ -- общеизвестные снадобьЯ,
восстанавливающие утраченные  чувства.  Ќо, видимо, царили  иные  времена, и
испытанных этих средств не хватало.
     "...€ Я  тебЯ  отлично  понимаю,  --  говорил ‘вечин­старший.  --  ‚от,
например,  с каким  наслаждением мы надевали французские шлЯпы при блаженной
памЯти  …лизавете  Џетровне и, надвинув  эти шлЯпы, посвистывали в  немецкие
спины... џ тебЯ отлично понимаю, в юности ведь  все жаждут перемен... юность
жаждет  перемен,  а про  закваску  мы  и  не  вспоминаем, какой  конфуз, про
закваску... -- € он погрозил толстым добродушным генеральским пальцем. -- ‚ы
там  про закваску  позабыли, и  Я  тебЯ отлично  понимаю: Њонтескье  сказал,
„идерот сказал, ‚ольтер, Њабли...  Ђ не хотите ли,  мои юные друзьЯ,  нового
Џугача?  --  Ћн  встал с  кресел,  вытЯнулсЯ во весь  свой  небольшой  рост,
запахнул  старенький, выцветший  любимый  вишневый  халатик  и пухлой  рукою
махнул  в сторону окна: -- џ могу нарисовать тебе  такую картину: ты наконец
ото всего свободен -- и  от имениЯ, от этого дома, от всех тысЯч годовых, от
менЯ (ибо Я болтаюсь в петле), от  матушки (ибо  ее хватил удар), от кофиЯ в
кроватку по  утрам, от  лицезрениЯ московских красот, ибо по мостовым  течет
кровь, трактиры разграблены, мужики спЯт во дворцовых покоЯх, на  ‘моленском
рынке  большаЯ  дубоваЯ плаха, по  кремлевским  стенам  развешано  белье  на
просушку вперемежку с покойниками (кстати, твоими  же  вчерашними приЯтелЯми
по Џарижу), и, кстати, все висЯт в паричках, камзолах и при шпагах,  вот что
замечательно.  -- € спросил шепотом  с улыбкой фавна: -- ’ебе это нравитсЯ?"
-- "Ќисколько", -- угрюмо рассмеЯлсЯ младший. "’огда,  -- сказал генерал, --
не  забывай, что  мы  замешены на меду  и  гречихе,  в отличие от французов,
которые,  в  свою  очередь,   замешены  на  чем­то  другом,   другом,  пусть
наипрекраснейшем,  но  другом... Ќо  все  равно,  -- он  тЯжко вздохнул,  --
придетсЯ  тебе  напЯливать  кафтанчик  снова,  естественно,  камзольчик,  но
ощущать себЯ как бы в кафтанчике, соразмерЯть с отечеством свой пыл, дружок,
и  глЯди,  не  разбуди Џугача,  -- и прыснул, -- пущай его поспить!.."  ‘мех
получилсЯ нелегкий.
     ‚ те  наивные дни возможно  было и  впрЯмь гадать  на кофейной  гуще  о
степени родства  меж Џугачом и  ђобеспьером и,  помнЯ совсем  недавние  орды
хмельных   каторжников,  торопЯщихсЯ  в  столицу   лить  господскую   кровь,
размышлЯть  о  русском народе,  совращенном  с  благородной  стези  книжками
‚ольтеров  и  ђуссо.  "„а не мужики,  не  мужики,  -- в  полемическом азарте
выкрикивал  некий  гость, -- а  ваши  возлюбленные  дети! ѓлЯньте­ка,  сотни
благородных  юнцов  размышлЯют  о нашем варварстве... €м  кровь нипочем. Ћни
желают очиститьсЯ кровью!.."
     €  примолкшие  слушатели кивали  просвещенному  оратору так, словно  на
дворе уже бушевала  толпа  неведомых злодеев во фригийских колпаках. Ћднако,
бывало, возникал голос, насмешливый и густой. ‘вечину доводилось слышать его
то там, то здесь в  добротных  и щедрых московских домах под дальние  и пока
еще нестрашные отголоски  французских событий...  "Ђ мы и  есть варвары. € в
этом наше спасение. Џусть это  будет вам в утешение, ибо народ наш ничего не
читает,  не  знает.  Џомещички  читают   изредка,  а   мы,  господа,  читаем
"‘анкт­Џетербургские  ведомости", из  которых только и  узнаем,  что  жалкаЯ
кучка  взбесившихсЯ  французов  преступно  помышлЯла  о  свободе, а получила
кровавую тиранию..."
     ‘траха,  в общем,  не было. Ѓыли  предчувствиЯ.  ‘вечин  злорадствовал,
прислушиваЯсь к спорам, но злорадство было душное, липкое, не возвышающее, а
подобное согревающему компрессу.
     ‚ Њоскве щедро привечали французских эмигрантов,  кормили и поили назло
разбушевавшимсЯ  Якобинцам,  устраивали  им  охоты,  успокаивали  громадными
просторами и  российскими  чудо­богатырЯми,  которые  вот­вот и  наведут  во
”ранции порЯдок. ‚се восстановитсЯ, господа, восстановитсЯ, восстановитсЯ...
Ћднако меж делом кое­где читалось письмо английского ‚оронцова, и ладони при
этом отвратительно потели...
     "...ќта  зараза  повсеместнаЯ.  Ќаша  отдаленность  предохранит  нас на
некоторое времЯ; мы будем последние, но и  мы будем  жертвами этой эпидемии.
Њожет, не нам, но сыновьЯм нашим непременно выпадет все это. џ решил обучить
сына  какому­нибудь ремеслу, слесарному, что  ли, или столЯрному.  Љогда его
вассалы скажут, что он  им  больше не нужен  и что они хотЯт  поделить между
собой  его  земли,  пусть  он,  по  крайней мере,  будет  зарабатывать  хлеб
собственным трудом и иметь честь  сделатьсЯ  членом будущего  муниципалитета
где­нибудь в Џензе или „митрове. ќти ремесла пригодЯтсЯ  ему  больше, нежели
греческий, латинский и математика..."
     "Љстати, -- крикнул генерал ‘вечин, усаживаЯсь  в карету, -- забыл тебе
сказать, что на фонарЯх будут висеть и сами подстрекатели, и все в паричках,
с непросохшими перьЯми в руках, на босу ногу!.."
     ’акие сарказмы  расточал генерал  ‘вечин, а  Ђлександр ‘вечин морщилсЯ,
шокированный отцовским  невежеством.  ‚  один  прекрасный  день отец потерЯл
сына. "џ  доживу своим  умом, --  сказал  младший  ‘вечин,  -- ежали  вы  не
возражаете. Џодумаю..." -- "Џодумай, подумай, --  сказал  отец, утираЯ глаза
батистовым платочком, -- Я ведь тоже  не пророк, прости. Ќо мне сдаетсЯ, что
это  не длЯ  нас,  не длЯ ђоссии твои эксперименты..." -- "‡ачем мне  вас­то
впутывать в мои фантазии? -- сказал младший. -- џ ведь не хочу порочить вашу
репутацию... Џусть времЯ  само... Ћно само знает... џ ведь хочу добра..." --
"Ќу натурально, -- согласилсЯ отец, глЯдЯ в окно. -- Ќо, между прочим, когда
делают зло, всегда говорЯт, что хотели добра... ќто Я вообще... џ, например,
хотел поставить …врипида на домашней сцене. „умал, ты мне поможешь..." -- "џ
готов, --  сказал сын, -- это менЯ привлекает. Ћтчего же  и не поставить?.."
-- "Ќу ладно, -- сказал старший, -- ступай. ‘кажи Џрокофию, чтоб сопровождал
тебЯ. ‘кажи, Я велел".
     Ђлександр  снЯл  квартиру  недалеко от  отцовского дома  и поступил  на
службу в архив €ностранной коллегии.
     Њолодость проходила быстро.  „а и Њосква ничего  не  забывала. Ќапрасно
обольщаютсЯ некоторые ее  сыновьЯ, что их внутренних  сил  достаточно, чтобы
сопротивлЯтьсЯ  ее  объЯтиЯм. “ нее  такой  запас силы,  которого  хватит на
многие  тысЯчи  упрЯмцев с коротким веком и  с  короткими мыслЯми. Ќе помню,
знала ли Я это  тогда, но нынче знаю, а потому уж ежели и бесчинствую,  то в
пределах  собственного дома. „аже тогда, когда она пылала в двенадцатом году
и  казалась  обреченной  и  беспомощной,  что­то  все­таки  в ней  кипело  и
разливалось через  краЯ,  так  что мы все места  себе не находили и ее волны
достигали  нас  и  не  давали  покоЯ...  € Я о том думала  не однажды и даже
высказывалась на сей счет, невзираЯ на насмешливый шепот Ђлександра ‘вечина:
"‚ам только дай пофилософствовать!"
     Ђ тогда, лет за  восемь до нашего поцелуЯ,  менЯ тогда как бы и не было
вовсе. Ѓыла  ‚арвара  ‚олкова,  существо  иного замеса. џ  вспоминаю  ее  не
слишком  доброжелательно.  Њне  вообще  несимпатичны  смазливые  барышни   с
открытым  лицом и  с королевскими претензиЯми.  Ѓыли бы еще сердечны,  а тут
сплошной расчет и холод. Џосле поцелуЯ все переменилось.
     Ќе буду утверждать, что мои многочисленные пороки растаЯли в мартовском
воздухе,   увы,  но  жизнь,   видимо,  приобрела  значение,  смысл  которого
по­прежнему оставалсЯ  неуловим длЯ окружающих. „лЯ них ведь все определено:
люблю, любима, свидание, узы, предназначение, долг, волнение плоти, смЯтение
души.  Ќо ничего похожего на тайну.  Љогда же Я  ощутила эту тайну и понЯла,
что  отныне  обречена  на  страдание,  во  мне прибавилось  сил, зоркости  и
долготерпениЯ. Ћ чем еще мечтать?
     Ќатурально, это свершилось не  в  один день,  как может  показатьсЯ, но
ведь тут  что  день, что десЯтилетие, что вечность --  разницы  никакой,  не
правда  ли? Ќо, мой дорогой, у менЯ должно  быть  много детей,  мальчиков  и
девочек, барышень и стройных глазастых молодцов, напоминающих моего героЯ, а
отчасти и менЯ, в которых бы  совмещались его страсти и поиски выхода с моим
благоразумием  и моей  трезвостью!  ’ак  думала  Я, приближаЯсь  к  нему  по
ниточке, врученной мне провидением.
     ѓоворить  легко,  а  приблизитьсЯ трудно.  џ  раскидывала сети,  но они
оставались пусты. Њы встречались времЯ от времени  то здесь, то там, как это
водитсЯ  в  нашем  кругу, и,  будучи уже знакомы, отделывались  поклонами  и
переговаривались   с   помощью   услужливых  переводчиков,   которые  всегда
находились к нашим услугам. Ѓывало, например, речь заходила о Ѓонапарте, ну,
что­нибудь  о его  честолюбии, или военных талантах,  или еще о чем­нибудь и
затевалсЯ легкий спор без  враждебности, без взаимных  уколов, гудение, да и
только. Ќо постепенно хор затихал, и оставалось два голоса -- мой и ‘вечина,
так уж получалось.
     Ћн, сидЯ от менЯ в некотором отдалении, допустим, говорил, обращаЯсь не
ко  мне, а к своему соседу: "—то  бы там ни  говорили о Ѓонапарте,  а он дал
французам  порЯдок, и они за него горой..." ’ут Я говорила своему соседу: "‘
помощью пушек можно добитьсЯ чего  угодно, но  насколько это справедливо?.."
‘вечин  отвечал, не глЯдЯ  на менЯ: "Џушки, видимо,  и сущест