овисты,  впрочем, и  лукавы --
пальца в рот не клади. -- € снова хмыкнул.
     “же  было поздно,  когда велели  запрЯгать, и акличеевские лошади  были
возбуждены, предчувствуЯ дальнюю дорогу. џ  представила себе  на минуту, как
гонитсЯ за степными волками этот герой минувшей войны, этот заплывший жирком
петербургский  франт,  отец  трех  дочерей,  и воздушные  слухи о  возможном
заговоре казались мне светской сплетней. ЉакаЯ наивность!
     Љогда ’имоша высказал однажды вполне деликатное нетерпение относительно
сроков,  свЯзанных  с  ‹изой и  их  общими  планами,  Я  не  советовала  ему
торопитьсЯ.  "‹юбовь  не  терпит.   „а  и  вообще,  что   за   искусственные
препЯтствиЯ?  ЉакаЯ холодность..." -- "–елуй ей  ручки,  ’имоша, рассказывай
свою  жизнь, спрашивай,  как здоровье... „а мало ли дел?.. —то же до  любви,
она  порыв,  ’имоша, порыв, да  и  только".  --  "Ђ потом?" --  "Џотом  одно
старание, друг  мой, чтобы не опростоволоситьсЯ перед любимым человеком". --
"”у, какаЯ скука!.."
     ЏредставлЯю,   каково   ему  было  с  неотсыревшим  порохом   в  сердце
выслушивать мои назиданиЯ. Џока безумие, думала Я, струЯщеесЯ от его друзей,
может  служить соблазном, пусть  не торопитсЯ. Џусть слегка отсыреет, думала
Я, ‹изе  не нужны катастрофы.  „овольно с  нее губинского пожара.  Ћдно лишь
лицезрение  этого страшного пламени  и  мужичков моих  с  вилами  в ручищах,
изготовившихсЯ к последнему прыжку...
     џ  все­таки оказалась милосерднее, когда велела €гнату  привЯзать  двум
зачинщикам по камню на их дубовые шеи... ‹иза ведь из другой жизни. ђазве ей
что­нибудь объЯснишь? Ћна всЯ  из карамзинских  причитаний да из  ’имошиного
добросердечиЯ, и того,  моего,  ей  не объЯснить.  Ђ уж теперь и подавно мне
бубнить   с  превосходством  о   своей  правоте  моей   израненной  детскими
впечатлениЯми дочери и вовсе неприлично. ‘ менЯ  спрашивать нечего.  џ  была
прозорлива,  но беспомощна. „аже эти чудовища, ‘еманов и „рыкин, царствие им
небесное, призывавшие  мужиков сжечь менЯ заживо  с дочерью  и дворней, даже
они не выкрикивали мне проклЯтий, когда их волокли к пруду с камнЯми на шее,
и  после,  когда, посиневших, облепленных тиной и всЯкой дрЯнью, швырнули  в
телегу и повезли по ночной воровской дороге в ’улу, чтобы сдать в солдаты. €
потом,  наверное,  когда  Ѓонапартовы пули сразили их где­нибудь под ‚ильной
или „резденом... Ћни мои спокон веку, их  кровь -- моЯ кровь. ‚от, значит, и
Я ее пролила... и война кончилась.

     8

     ‚се  у нас складывалось  как  должно, покуда минувшей  осенью не пришло
известие  о  таганрогских  событиЯх.  ѓосударь  скончалсЯ  от  простуды,  но
поговаривали, что  от  тоски. —его  же ему  было  тосковать?  џ  всегда была
бессильна разобратьсЯ  в этих петербургских сложностЯх. Њожет быть, им всем,
и государю и его причту, не хватало нашего уездного здоровьЯ?  ЏривЯзанности
к простым вещам? ‚озможности быть натуральным в своих поступках?.. “мер  мой
ровесник,  осиливший  самого   Ѓонапарта   и   положивший   конец  батальным
упражнениЯм  стран  и народов,  и  оказалось, что именно ђоссиЯ умиротворила
наконец просвещенную …вропу. Љак странно, не правда ли?..
     Ђ  ведь совсем недавно  ’имоша  посмеивалсЯ  над моими  патриотическими
умилениЯми: "“миротворили, умиротворили,  не  пожалели  крови,  но ничему не
научились..." -- "Љак то  есть  ничему?  -- ахнула  Я  и  вспомнила, как мои
мужички  сошлись врукопашную с французскими конвоирами,  так что Я  их,  Ѓог
свидетель,  простила. Џростила тогда, хоть  и виду не подавала, и уже трудно
было понЯть: Я ли их туда привела, на место их гибели и победы, или они менЯ
повлекли за собою, чтобы что­то во  мне дрогнуло раз и навсегда. -- ‚оистину
равенство, господа!.. Ћтчего же они менЯ тогда в лесу не прикончили, ’имоша?
‡нать, горе у нас было общее,  ’имоша, и кровь общаЯ... ђазве напрасны  наши
утраты?" -- "“траты не напрасны, --  сказал он, --а жизни  человеческой грош
цена..." -- "Ќеправда!" -- крикнула Я. "Џравда!" -- засмеЯлсЯ он. "—то же ты
тогда не пошел со своими гвардейцами? Џочему  отворотилсЯ?" -- спросила  Я с
сарказмом. "ЋпЯть кровь, -- сказал он, -- глупости всЯкие..."
     € вот будто  бы император наш скончалсЯ от  тоски. Ќо если его охватила
тоска, что же этого не заметили в его блестЯщем окружении?  Ќе заметили и не
предотвратили... џ  помню,  как  еще в  шестнадцатом  годе  поползли слухи о
каких­то метаморфозах в умонастроениЯх  государЯ. Њы этому значениЯ тогда не
придавали: пахали, сеЯли, любили, стрелЯлись -- все своим чередом. Љакие там
метаморфозы? Ѓлаженные годы.
     ’ут еще посетивший менЯ однажды мой давний благожелатель Ѓочкарев,  уже
не капитан,  а  действительный  тайный  советник,  вот  именно действительно
приобщившийсЯ петербургских тайн или приобщившийсЯ действительных тайн, уж и
не знаю,  как лучше, сообщил  мне,  что у них там, у них подумывают  даже об
освобождении  крестьЯн.  Љогда  Я  всплеснула  руками,  он  многозначительно
улыбнулсЯ  в ответ  и принЯлсЯ внушать  мне,  что это созрело, но что это не
грозит ни бунтом,  ни прочими кошмарами,  а напротив, потому что совершаетсЯ
сверху, по воле государЯ, а  не  с помощью пугачевских виселиц. "—его  же вы
испугались,  дорогаЯ?  ‚ы  будете в  полной безопасности, при  земле же, при
всем, что имеете,  лишь  отпадет необходимость опекать  эту армию холопов...
Ћни сами будут добывать себе свой хлеб  да еще вам же платить за вашу от них
свободу...  „а,  да,  это  вы освобождаетесь от них, от  ответственности, от
излишних хлопот..."
     џ  уже  начала  приобщатьсЯ  к новому  образу  мыслей,  как  вдруг  эти
метаморфозы! €  вновь поползли  слухи о возвышении гатчинских лицемеров, а у
нас, в ђоссии, ежели нет слухов, стало быть, и ничего нет, ибо истина всегда
почему­то  бывает глубоко зарыта. Џоползли эти  слухи и  другие, что  против
желаний государЯ образовалась сильнаЯ партиЯ, не разделЯющаЯ его либеральных
устремлений.  ‚идимо,  дыма без огнЯ не  бывает. ђозовощекий, Ясноглазый,  с
приветливой улыбкой, наш общий любимец утих и начал нас сторонитьсЯ, источаЯ
уже  не  прежние  волны  обаЯниЯ  и  довериЯ  и любви, а  неприЯзненность  и
отчужденность.
     ќто как бы  отбросило  тень на  всю нашу  последующую  жизнь,  на  наши
маленькие дела;  все  и  у нас,  у простых людей, начало менЯтьсЯ, будто  мы
долго  стоЯли  в блаженстве  на одной  ступеньке,  не двигаЯсь,  наслаждаЯсь
недавней победой, а тут вдруг  опамЯтовались,  засуетились  и переступили на
другую; мой злополучный ‘вечин стал  учителем в доме великого кнЯзЯ Њихаила,
женилсЯ на графине Ѓезобразовой, молодой и богатой петербургской красотке, и
стал недосЯгаем, а ’имоша вот тогда­то как раз и впилсЯ в  своих гвардейских
друзей,  испытываЯ  искреннюю  боль от наших российских  несовершенств; ‹иза
впервые  с обожанием  глЯнула на него; Я впервые  увидела  в  тумане хромого
своего генерала и содрогнулась; затем ожесточились денежные  обстоЯтельства,
мы распрощались с …льцовом, а  следом уплыл почти восстановленный московский
наш дом. Љонечно, времЯ  прошло, и ’имоша сам вспоминал свои заговорщические
былые порывы смеЯсь  и пожимаЯ  плечами, вернее,  недоумеваЯ по  поводу  той
недолгой  лихорадки,  но  что­то  все же переменилось  безвозвратно:  ‘вечин
оставалсЯ  недосЯгаем, ‹изина любовь росла и пугала, и  Я заметила, что сама
разучилась быть непринужденной в походке и жестах,  как бывало, когда корона
как влитаЯ держалась  на моей голове. Њожет быть, это от возраста, но, может
быть, и от постоЯнного напрЯжениЯ, от предчувствий...
     ‚от о чем  Я  думала,  когда минувшей  осенью дошло  до нас  известие о
преждевременной кончине государЯ и можно было подводить собственные итоги...
     ’ем не менее оставшиесЯ в живых продолжали совершать предназначенное, а
их  ведь  было  большинство, и, когда стало  известно, что после  некоторого
замешательства у нас присЯгнули  новому государю, а  именно молодому Ќиколаю
Џавловичу,  страсти  забушевали,  и  румЯнец  вновь  покрыл  шеки,  и  вновь
захотелось расправить  плечи и вскинуть голову, позабыть печали, покрутитьсЯ
среди  людей, послушать  живые  речи.  Њы  давно  не  выбирались  из  нашего
прекрасного захолустьЯ, а там, в Њоскве,  накатывало ђождество, на ’верской,
наверное,  готовилась иллюминациЯ...  Ќе  часто бывает так,  что не  одно, а
множество приЯтных  событий выпадают  одновременно:  и новое  многообещающее
царствование, и ђождество, и  ‹изина  свадьба, намеченнаЯ на  май, и вот эта
поездка на рождественские праздники... "Ђ  почему  в Њоскву? Ђ  давайте­ка в
Џетербург!.."
     Њы  выехали поездом в три экипажа. „орога была  хороша. џ помолодела...
‘тыдно  вспомнить...  “же накануне Я всЯ горела, будто  двадцать лет  назад,
будто вновь менЯ ожидала Њосква, и все ее былые соблазны, и  —истые пруды, и
что­то там еще, загадочное и прекрасное,  и почти недоступное, без чего Я не
проживу в этом мире, и теперь Я наслаждалась, глЯдЯ на строгую и насмешливую
мою ‹изу,  на  ее  женское трепетание  и  шутливые  выговариваниЯ ’имоше  за
нерасторопность, за не тот жилет, не то жабо, не ту рубашку, не те  сапоги и
галстуки,  не   те,  не  те...  ‚незапно   выЯснилось,  что  мы  чего­то  не
предусмотрели,  от  чего­то  отстали,  что­то  в  нас  все­таки  несуразное,
нелепое, лесное, уже неистребимое. „а полноте, успокойтесь...
     ‚  Њоскве   не  пожелали  задерживатьсЯ.  ‡аскользили   дальше.  Џогода
благоприЯтствовала.  „аже  не  заметили,   что  первопрестольнаЯ   несколько
необычна и не так нарЯдна, и не так шумна и красочна, как бывало...
     Ќа  шестые  сутки  вывалились из  саней  у мЯтлевского крыльца, вошли в
громадный  дом кнЯзЯ  ‚асилиЯ  ‡ахаровича,  камергера  и  моего  двоюродного
братца, расположились в предоставленных нам роскошных  комнатах, одуреваЯ от
предвкушениЯ  предстоЯщих  безумств,  и  наконец  собрались  все   вместе  в
просторной ротонде, где уже был накрыт стол к ужину. € тут­то мы заметили не
слишком  предрождественское сиЯние на лицах близких нам людей,  а, напротив,
растерЯнность  и  озабоченность, которых  не  могли  скрыть  ни радушие,  ни
печальнаЯ любезность...
     --  ’ы не  расстраивайсЯ, ‚арварушка, --  сказал ‚асилий  ‡ахарович, --
ведь у нас тут бунт был со стрельбой. Ќеужто до вас не докатилось?
     €  тут мы все узнали: и о декабрьском происшествии у ‘ената, и о крови,
и  об  арестах,  и  о   молодом  государе,  проЯвившем  чудеса  храбрости  и
хладнокровиЯ,  и  что  теперь  весь ‡имний и  гауптвахта  и крепость  забиты
бунтовщиками.
     -- € большинство из прекрасных фамилий! -- с ужасом сказала кнЯгинЯ.
     --  —его  же они  хотели? -- спросила  Я непослушными губами, будто  не
знала, чего  они хотели. Ќа ’имошу страшно было смотреть. Ћдна  ‹иза  делала
вид, что слишком  занЯта с десЯтилетним ‘ережей ЊЯтлевым, красивым худеньким
мальчиком в  белом пышном кружевном воротничке.  Ћна машинально отвечала  на
его бесчисленные вопросы, иногда невпопад, и тогда он  сердилсЯ: "„а  что вы
все чушь какую­то мне говорите!"
     --  Serge, -- сказала кнЯгинЯ, -- оставь ‹изочку  в покое, у нее голова
болит...
     Њальчик пребольно ущипнул ‹изу за руку и сказал, отходЯ прочь:
     -- ЏротивнаЯ старуха!
     Ќаши рождественские радости померкли перед этим  страшным  событием. Њы
заторопились, и не прошло и  трех горестных дней, как наш поезд  потащилсЯ в
обратном   направлении.   •отелось   надеЯтьсЯ,    что   столичный   Яд   не
распространитсЯ до калужских лесов, где мы  опомнимсЯ и  воспрЯнем духом. Ќо
отрава была сильна,  и вот  минуло три  месЯца, а действие  ее не проходило.
‚нешне, казалось, все протекает как  должно, но все протекало под  действием
этого Яда, и исцелениЯ от него не предвиделось.
     -- ‘даетсЯ мне, -- сказала Я ’имоше, -- что  твои бывшие друзьЯ рискуют
не только репутацией.
     --  ђазве бывшие?..  --  спросил  он  в меланхолии. --  Љогда  заходишь
далеко, трудно остановитьсЯ... и вообще... когда заходЯт слишком далеко, это
уже не риск... Ћни ведь менЯ не спрашивали...  --  € вдруг спросил, бледнеЯ:
-- ‚ы менЯ одобрЯете?
     -- ЋдобрЯю, ’имоша.  ќто  не длЯ тебЯ, -- сказала Я, терЯЯ  присутствие
духа. -- џ ведь тревожусь не только о ‹изе.
     Ћн засмеЯлсЯ.
     €  так, посмеиваЯсь и  сомневаЯсь, отчаиваЯсь и  надеЯсь, мы продолжали
класть  свои хрупкие кирпичи, не задумываЯсь, ровно машины. Њы поступали как
все,  и  стены  росли,  и  только,  наверное,  Я  одна  в  нашем  бескрайнем
муравейнике  не могла  взЯть в толк: что  это, длЯ  чего, кому нужно, почему
именно  так  и длЯ чего  Я  сама, если и  без  менЯ все это  будет расти,  и
подниматьсЯ, и обрушиватьсЯ времЯ от времени, и вновь подниматьсЯ еще выше?
     џ  могла бы  выкрикнуть  это  в распахнутые окна,  собравшись с  духом,
откровенно и  непререкаемо,  но ни  ’имоша,  ни ‹иза  не  одобрили бы  моего
трагического пафоса, а уж об остальных и говорить  нечего. ѓлупо все это. Ќи
из  окон, ни  с  крыши,  ни даже с медынской пожарной  каланчи,  ни  даже  с
кремлевской  башни ни до кого не докричишьсЯ...  Ђ уж раскинувшись на мЯгком
сиденье старой нашей колЯски -- и подавно: голос глух, пространства огромны,
да и хочет ли хоть кто­нибудь, чтобы Я выкрикивала свои пошлости, нарушаЯ их
покой, в  этом раннем апрельском поле,  едва  избавившемсЯ от снега,  в моем
поле, окруженном моим лесом, к которому, петлЯЯ, направлЯетсЯ моЯ дорога...
     ‚се мое  кругом.  „аже старый €гнат,  сидЯщий на  облучке, изогнутый  в
крючок неведомой хворью, бывший красавец и палач. —то же он­то успел за свою
жизнь? Љакие карнавалы  запомнились? џ  его женила  на красивой девке, он не
смел  ослушатьсЯ, даже благодарил, подлец, а  вскоре, видимо,  уморил ее. Џо
всему было видно, что он. Ќо ни полицейский исправник, ни домашние, ни свои,
ни  чужие ничего доказать  не смогли. € поджигателей моих в пруд макал,  и с
французских покойников добро срывал, и гнева  моего  боЯлсЯ  пуще смерти, ну
еще что­то... ‚от и все карнавалы...
     ЉолЯска мЯгко бежала по влажному  песку. џ велела остановитьсЯ  и ждать
менЯ. „орога уходила влево вдоль леса,  и  Я пошла  по ней, не знаЯ  куда  и
зачем. Џочему­то торопилась.  Љонечно, моЯ  маленькаЯ  тоска и мои  скромные
домашние предчувствиЯ -- не то, что тоска и прозрениЯ  государЯ, но длЯ менЯ
и этого достаточно.  Њного ли мне надо, чтобы спешить, задыхатьсЯ и с ужасом
вглЯдыватьсЯ в изгибы  дороги, в далекое, ослепительно белое пЯтно на черном
поле,  приближающеесЯ ко мне?  џ уже  все понЯла и не сводила  глаз с  этого
пЯтна. Љровь в ушах глухо застучала. ‹ошадь всхрапывала где­то за деревьЯми.
„оморощенный палач дремал на облучке. џ шла  навстречу человеку  в белом все
медленнее,  медленнее. Ћн передвигалсЯ  с трудом, высоко подымаЯ  деревЯнную
ногу, седые  космы  развевались  на апрельском  ветерке, седаЯ борода, седые
отвислые  усы,  белаЯ рубаха ниже  колен, круглое,  в  морщинах  лицо...  Ћн
приблизилсЯ и  опустилсЯ на колени  аккуратно, плавно, сосредоточенно, будто
навсегда...
     --  ‚стань,  старик,  --  сказала  ‚арвара  расслабленно,  --  косточки
застудишь.
     ‘тарик поднЯлсЯ. —ерный крестик покачивалсЯ на впалой груди. ‘ близкого
расстоЯниЯ  рубаха  и  космы не казались  ослепительно белыми.  ‚се отливало
желтизной, ветхостью, разрушением...
     --  ЋтвоевалсЯ? --  спросила  ‚арвара.  -- ‡ачем  пугал  менЯ? Џриходил
зачем?
     --  ЏовинитьсЯ хотел,  матушка­барынЯ,  да  как  ни  приду, сказывають,
занедужили, мол, барынЯ...
     -- Ќу вот встретились, -- ‚арвара глЯдела строго, -- чего же ты хотел?
     -- ЏовинитьсЯ хотел, -- сказал старик.
     -- Ћдного  не пойму,  -- нахмурилась ‚арвара, -- за  что ты менЯ  сжечь
собиралсЯ? џ тебЯ поила, кормила, пальцем не трогала...
     ‚етерок  усиливалсЯ.  ‚арвару знобило.  ѓнева  не  было. Ќи  гнева,  ни
жалости. Ћдна нескончаемаЯ  тревога, дурные  предчувствиЯ. Ќеужели, подумала
она, вот так  теперь до скончаниЯ века терпеть эту тревогу? ’ак боЯлась, так
мучилась, думала она,  а столкнулась  нос к  носу, и  ничего -- ни злобы, ни
боли...
     -- Џрости, матушка, -- сказал старик, -- мы ваши милости помним.
     € непонЯтно было: не то рыдал, не то насмехалсЯ.
     -- ‡начит, жив осталсЯ? -- спросила она, тЯжело дыша.
     -- Ѓог спас.
     -- Ђ „рыкин где?
     --  Ђ кто  ж  его  знает, --  сказал старик. -- Љого  ведь  на войне  и
побило... Џрости, матушка...
     Ћна зажала в кулаке серебрЯный рубль.
     ‚от так все и свершилось, просто и омерзительно,  потому что от старого
поджигателЯ   долетал  тошнотворный  запах  разложениЯ.  Ђ   вы,  милостивый
государь,  кричали  о равенстве,  подумала  она  неведомо  о  ком,  а  кроме
страданиЯ да  отчаЯниЯ чему научили?.. € снова подумала, глЯдЯ на старика: а
этому­то какие карнавалы запомнились? Љроме того карнавала -- никакие. Љогда
ждал, когда Я выбегу  из  горЯщего дома, думала она, как буду в ногах у него
ползать, молить о пощаде и он волен будет отпустить менЯ или казнить, думала
она,  и  толпа,  шумевшаЯ  вокруг,  разогревала  его еще сильнее, чем  пламЯ
губинского дома,  и он задыхалсЯ от гордости и страха, думала она.  Ќо гнева
не было...
     -- Ѓог простит, -- сказала она и дала ему серебрЯный рубль.
     Ћн рубль взЯл, потЯнулсЯ губами к ее руке, но она брезгливо отпрЯнула.
     -- Џрости, кормилица...
     -- ‘тупай, -- велела нетерпеливо.
     ѓнева  не  было.  Љакой  уж  тут  гнев?  ‚арвару  сотрЯсало,  пока  она
всматривалась в спину уходЯщего солдата -- Ѓонапартова соперника, спасшего и
ее, и ‹изу,  и эти  леса  в обмен на деревЯнную  ногу и  серебрЯный рубль из
‚арвариной холодной ладони.
     Ћзноб усиливалсЯ.  ЉолЯска  катила слишком  медленно.  ‚  довершение ко
всему  посыпал мелкий, невесенний дождь. ‚се  мое,  подумала,  усмехаЯсь,  а
сколько людей у менЯ -- позабыла сосчитать.
     € вот приехала,  и  тут нежданно, как всегда, с неба свалилсЯ полковник
ЏрЯхин.
     Ћн  успел постареть,  хотЯ, если не очень приглЯдыватьсЯ, все как будто
оставалось прежним: выцветшие северные глаза, Яркие губы, лукавый баритон, и
длЯ всех припасены  приЯтности.  ‹егкий, ловкий, роковой. Ћн  ужинал с нами,
как в прежние времена, и петербургские слухи будто обретали плоть, но они­то
с  ’имошей  пикировались  через  стол, как  в  прежние  времена,  все больше
сравниваЯ  выгоды  воинской  службы  с вольным  помещичьим житьем, и  в  это
шутливое сражение мы все старались окунутьсЯ с  головой,  чтобы, не дай бог,
не  заговорить  о  разрушающих последствиЯх  петербургских  событий...  „аже
’имоша, вот  уже три месЯца  ходивший с отравой в крови, попыталсЯ  сверкать
глазами, заулыбалсЯ, воспрЯнул, даже  извлек лист  бумаги и набросал столбец
цифр  в  доказательство  собственной  правоты, даже  подмигнул ЏрЯхину...  и
погас.
     -- “ныние и трепет, -- сказала Я, -- петербургскаЯ болезнь.
     -- ќто почему же? -- поморщилсЯ ЏрЯхин. -- €з­за этих дел? Ѓог ты  мой,
и  напрасно...  ’еперь, слава богу,  все  улеглось  как­то, все  развиваетсЯ
нормально... первоначальное ожесточение перегорело,  поверьте...  ‚ы  можете
представить  себЯ  на месте  государЯ?..  Џредставьте  только,  как это  все
выглЯдело  длЯ него...  ну,  это  нам  кажетсЯ: особые  мнениЯ,  благородные
помыслы,   ну,   бунтишка,   несогласие,   шалость,  заблуждениЯ...   но  вы
представьте...  Я бы,  например, от  страха  и  ужаса, когда все  качнулось,
просто  велел  бы  всех  заковать и  картечью,  картечью... Ѓог  ты  мой, вы
понимаете,  как  это   все  свалилось  на  голову?  ’ут  вообще  можно  было
рехнутьсЯ... Ђ  нынче спокойное расследование... „а ведь  заговор же, бог ты
мой!..
     -- Ђ казематы? -- сказала ‹иза.
     -- Ђх, ‹изочка, какаЯ прелесть! -- засмеЯлсЯ ЏрЯхин. -- Њожно подумать,
что разговор идет о прогулке на Яхте, и вдруг казематы.
     -- ‚от именно,  -- подтвердил ’имоша  несколько  рассеЯнно  и глЯнул на
ЏрЯхина: -- ’ы хотел мне что­то сказать...
     -- “спеетсЯ, успеетсЯ, -- отмахнулсЯ ЏрЯхин.
     -- Љонечно,  Я  понимаю, -- сказала ‚арвара, -- разве вы могли бы нынче
обойтись без всех  ваших ослепительных побрЯкушек, ленточек, аксельбантов  и
султанов? ’еперь вы в этом так погрЯзли, что и не остановить... вы бы у менЯ
в поместье теперь заснули бы...
     -- ‚ам наша жизнь кажетсЯ скучной, -- сказала ‹иза,  -- а у нас простор
длЯ размышвений, может быть, заскорузвый, но натуравьный...
     -- Ћни там что, все закованы? -- спросил ’имоша словно у самого себЯ.
     -- Ѓог мой, да отчего же? -- заторопилсЯ  ЏрЯхин. -- Ћтчего  же все? „а
почти  никто... Ћх,  как  вы все  на менЯ  навалились, --  засмеЯлсЯ он,  --
помещичье житье, благословенный покой... „а Я ли не мечтаю об этом?  џ ли не
рвусь туда, к своим пенатам?..
     --  ‚от  и  выходит,  что  честовюбие вас закруживо,  --  сказала  ‹иза
невесело. -- Ђ что вас к нам привево?
     -- Ђ вы мне совсем и не рады? -- тихо спросил ЏрЯхин.
     -- „а рады, рады, --  сказал  ’имоша в нетерпении, --  что же это?.. Ќо
видишь, приходитсЯ вот все это обсуждать, потому что там не чужие же люди...
и вдруг такое...
     -- ђазве вдруг? -- еще тише спросил ЏрЯхин. -- Љак же это вдруг?
     --  Ќу, в  том  смысве, -- сказала ‹иза,  -- что  можно быво, наверное,
взЯть с них честное свово, например, иви как­нибудь еще...
     Ќынче Я обо  всем  этом пишу  легко, ибо все завершилось  благополучно,
хотЯ  некотораЯ  дрожь все  же  охватывает  менЯ,  стоит лишь вспомнить  эти
злополучные полгода, продержавшие нас в  отвратительном  страхе,  неведении,
рождавшие дурные мысли о достойных людЯх... Ќо тогда  Я сделала ЏрЯхину знак
одними глазами, чтобы он не  слишком  напирал на эту тему, потому что ’имоша
был бледен, оставил перо и глЯдел  в сторону, а  ‹иза распалЯлась и  тонкими
своими губами произносила ранЯщие слова...
     ’ут ЏрЯхин рассмеЯлсЯ и сказал:
     -- џ почему­то сейчас вспомнил тот лес, помните? ќто ведь было давно, а
кажетсЯ,  вчера, когда мы  выскочили оттуда и  Я  увидел вас.  Ѓог  ты  мой,
подумал  Я тогда, ну до чего  же хороша атаманша! -- € добавил с грустью: --
Љак быстро времЯ бежит,  безжалостно как­то, ведь правда? ќто длЯ менЯ самаЯ
печальнаЯ загадка...
     -- €ви можно быво бы их из повков увовить, --  упрЯмо  произнесла ‹иза.
-- ‡ачем же сразу в каземат?
     -- Ђх, ‹изочка,  ‹изочка, -- улыбалсЯ ЏрЯхин, -- ну совсем дитЯ... „а и
потом, бог мой, надо же уметь и ответ держать...
     -- € как же все они держат? -- спросил ’имоша без интереса.
     -- Ќужно уметь  и отвечать за свои действиЯ,-- повторил ЏрЯхин,-- ежели
ты мужчина...
     -- Љакие вукавые обстоЯтевьства... -- сказала ‹иза.
     ’ут ’имоша сказал строго:
     -- ’ы о чем­то хотел со мной...
     -- „аже не  обстоЯтельства, ‹изочка, а несчастье,  -- простонал ЏрЯхин,
-- настоЯщее  несчастье... -- € повернулсЯ  к ’имоше:  --  “спеетсЯ, ’имоша,
успеетсЯ...
     ‚друг, подумала  Я, ЏрЯхин сейчас встанет и скажет: "ѓосподин €гнатьев,
Я прибыл из Џетербурга с официальной целью -- арестовать вас по подозрению в
соучастии..." —то же будет,  подумала Я. Љак мы все будем себЯ вести? Љак он
будет  смотреть  нам  в глаза?  ‚прочем, отчего  ж и  не  смотреть,  если  с
официальной целью, подумала Я. € мне показалось, что эти  зловещие слова уже
сгрудились на его таких юных губах и вот­вот должны слететь...
     -- Ђ как там следствие, -- спросила Я лениво, -- продолжаетсЯ?
     -- Ѓог  ты мой,  -- сказал ЏрЯхин,  морщась, -- да уж  все завершилось,
бабки подбиты... ‚се, все... так, мелочь какаЯ­то.
     џ  вздохнула  с  облегчением,  что не  укрылось  от его  настороженного
взглЯда. Ћн поставил чашку на блюдце, трЯхнул головой, сказал:
     -- Ќадеюсь,  дамы нас простЯт. Њы  выйдем,  ’имоша,  по  мужскому делу?
Ѓуквально на одну минуточку...
     € они  направились  к двери  рЯдышком.  ЏрЯхин  на вершок  сзади.  Ћдин
высокий,  сутулЯщийсЯ,  как   сейчас  вижу,  а   другой,  напротив,  прЯмой,
невысокий, выточенный  из чего­то  там  иного. ‚от  польза  военной  службы,
подумала Я тогда, службы и твердых намерений.
     ‚скоре они и воротились.
     ’имоша высоко держал голову и глЯдел на ‹изу с улыбкой.
     -- Џолковник ЏрЯхин менЯ арестовал,  -- сказал он с порога. -- ‡ачем же
мы болтали обо всем?
     --  Ќе мели вздора,  -- прогудел ЏрЯхин с укоризной.  --  Њне велено от
высочайшего  Љомитета доставить ’имошу в  Џетербург, и, бог ты мой, какой же
арест? ЊенЯ даже предупредили,  что несколько пустЯковых вопросов... ‘начала
Я их почти склонил, что  привезу письменные ответы... Ћни были согласны... Я
уж  было собралсЯ...  и этот, закорючка  эта... Я им  сказал: неловко,  мол,
отрывать  человека от дома,  тащитьсЯ  тут  полтыщи  верст,  но  граф,  этот
педант... вези, да и все...
     -- ЏрЯхин, -- сказала Я, -- что же вы сразу­то не сказали?
     -- Ќе смог, --  выдохнул он, -- почему­то такаЯ мысль была, что  что­то
изменитсЯ... как­то неправдоподобно... и  потом, почему? Ѓог ты  мой,  да мы
когда­то вместе,  можно сказать, в  юности...  это черт его  знает  когда...
пустаЯ  болтовнЯ... џ  говорю: Я  €гнатьева знаю с лучшей стороны...  Ђ  вот
именно вы и доставьте, полковник ЏрЯхин... •оть стрелЯйсЯ!
     --  Ќу можете вы  хоть правду сказать? -- крикнула ‹иза. -- —то, так  и
быво?..
     -- ‘вЯтой крест, ‹изочка, бог  ты мой, -- сказал ЏрЯхин. -- ‚ы ни о чем
не  беспокойтесь.  џ рЯдом буду... --  € он своим сильным кулаком ударил  по
столу.
     Љакие  страшные  были  дни.  Љак  Я  была  не  ко  времени  прозорлива!
”ельдъегерскаЯ   тройка    отпрЯнула    от    крыльца    с    оскорбительной
стремительностью. Љогда бы все теперь  не  кончилось благополучно,  разве  Я
смогла бы написать обо всем этом? Њы потерЯли его, потерЯли, думала Я, он не
вернетсЯ. Ќа следующее утро  проводила ‹изу. Ћна поскакала  следом за ними с
письмом  к  господину ‘вечину. џ собственной рукой написала слезные  слова в
печальной надежде,  что, если эти слезные слова дойдут до сердца этого, ныне
высоко парЯщего человека, он просто по врожденному благородству, а отнюдь не
под воздействием  воспоминаний двадцатилетней  давности замолвит слово перед
кем­нибудь где­нибудь  там у них и что­то такое произойдет,  без чего мы  не
сможем жить дальше.

     <i>Њилостивый государь Ђлександр Ђндреевич,</i>
     <i>самые крайние  обстоЯтельства вынудили менЯ написать  ‚ам это письмо  и
рискнуть отправить ‹изу  на перекладных,  чтобы она  вручила ‚ам этот крик о
помощи двух  одиноких  женщин.  џ  никогда  не рискнула  бы  обременЯть  ‚ас
просьбою о заступничестве за жизнь  и честь жениха ‚ашей дочери, когда бы не
знали его с отроческих лет и не отзывались бы о его  патриотическом поступке
с  лестной  длЯ  него  похвалой.  ’еперь  в  этих   ужасных,  известных  ‚ам
обстоЯтельствах, которые  мы  все переживаем, промелькнуло его имЯ.  ќто все
могло  случитьсЯ либо по чьему­либо  навету, либо по простому недоразумению,
ибо мне с малых лет  известна  жизнь этого человека и, кроме обожаниЯ нашего
государЯ, Я никаких иных чувств в его душе  не знаю. Ќе сомневаюсь, что ‚аше
слово смогло бы  существенно повлиЯть на решение его участи. Ќе  осмеливаюсь
долее обременЯть ‚ас, ибо ‹иза, хоть и в отчаЯнии, все­таки сумеет дополнить
мое торопливое послание достойно и вразумительно.</i>
     <i>‚ надежде на ‚аше великодушие</i>
     ‚арвара ‚олкова.

     џ едва успела дописать письмо, так она торопилась. Ќисколько не  уповаЯ
на свои жалкие,  слезные  слова  и даже  на милосердие Џетербурга,  Я  стала
готовитьсЯ  к  самому  худшему. џ  знала,  на что способны  люди,  когда они
облечены высшими правами, как  холодны и мстительны бывают они, опасаЯсь  за
собственное  благополучие да к тому же испытав приступы смертельного страха.
Ћ, эти высшие права в руках тех, под чьими ногами покачнулсЯ пол, пусть хоть
на одно мгновение!
     Ќа  десЯтый   день   ‹иза  воротилась,  осунувшаЯсЯ  и  не  склоннаЯ  к
острословию. Ћтец встретил ее с  внезапной радостью.  € он и госпожа ‘вечина
опекали  ее  и  воодушевлЯли,  как могли.  ’имоша  был помещен  в  крепость.
‘видетьсЯ с ним не удалось,  но Ђлександр Ђндреевич оказалсЯ кладом при  его
положении и свЯзЯх. “же на второй день он успокоил ‹изу, сказав, что, как он
выЯснил,  дела €гнатьева, собственно,  никакого и нет и  что скоро мы сможем
обнЯть его. "ќто не моЯ заслуга,  -- сказал он, -- мне не пришлось и пальцем
пошевелить в  его защиту, -- и внезапно, как он умел, улыбнулсЯ, -- мне было
бы  лестно считать себЯ спасителем твоего  жениха,  да и  вообще сделать длЯ
тебЯ хоть что­нибудь. Ќо чего не было, того не было".
     Њы проплакали с ‹изой  весь день. Ќет, нет,  слез  не лили,  обильных и
бесполезных.  Ћни  накатывались,  зрели,  давили  изнутри,  веки порозовели,
ресницы  были  влажны, слова произносились  затрудненно,  как  и  подобает в
минуту спасениЯ от уже неминуемой катастрофы.
     Љонечно, думала Я, моЯ  дочь так свЯзана отныне с  ’имошей,  что  можно
было бы ждать  беды, не окажись его фортуна  более удачливой. Ќо,  думала Я,
разве  все  на  том и кончилось?  ђазве  это  была та  самаЯ минута  высшего
очищениЯ, та самаЯ последнЯЯ ступень, перешагнув которую попадаешь в царство
вечного  блаженства? „а и есть ли такие минуты, возможны  ли они,  думала Я,
здесь, в  этой земной жизни? Ќе следует  ли приготовитьсЯ к  чему­то такому,
что  исподволь дожидаетсЯ  нас  впереди,  думала  Я,  и от  чего  бесполезно
зарекатьсЯ? ђазве мы все прошли?..
     џ думала  обо  всем этом, вглЯдывалась в худенькое и  решительное  лицо
моей взрослой и затаившейсЯ дочери и могла с  уверенностью предположить, что
теперь она как раз и  изготовилась к любым неожиданностЯм и эта полугодичнаЯ
житейскаЯ школа со столь страшным финалом закалила ее и возвысила. Љак будет
ей трудно, думала  Я, когда ей вернут ее сокровище, это трепещущее существо,
подвергшеесЯ  унижению,   даже  в  счастливые  минуты  не   избавленное   от
опочининской  тоски в  глазах, и ей, думала  Я,  придетсЯ собрать  весь  наш
здравый  смысл, накопленный за многие  столетиЯ, чтобы суметь  противостоЯть
этой тоске, кстати, тоже ведь не вздорной и не случайной.
     ‹ишь к вечеру, немного успокоившись,  ‹иза  спохватилась и  вручила мне
конверт от господина ‘вечина, который Я долго и тщательно вскрывала, ощутив,
к удивлению своему, давно позабытый трепет.

     <i>‹юбезный друг ‚арвара,</i>
     <i>письмо ‚аше  было столь  внезапно  и столь беззащитно,  что Я  не  смог
воспринЯть  его  просто  как просьбу  о помощи  и  очень разволновалсЯ. ’ут,
натурально, все  одно к  одному:  и  ‚аше  письмо, и приезд ‹изочки, хотЯ  и
вызванный  такими  нерадостными  обстоЯтельствами,  но  тем  не  менее  она,
конечно,  предстала передо мной, такаЯ взрослаЯ и  умница,  и, как  заметила
Џолина Ѓорисовна, всЯ в менЯ.</i>
     <i>‚ы не беспокойтесь о судьбе ’имофеЯ Њихайловича. „лЯ него все сложилось
более  чем  благоприЯтно.  Ћн  держалсЯ  с  достоинством. …го  искренность и
откровенный монолог  вызвали  даже  сочувствие  у  строгих членов  Љомитета.
Џолагаю, что  через неделю, по завершении  формальностей, вы  сможете обнЯть
его.  Њне  даже  не пришлось  приложить усилий, и единственное,  что Я успел
совершить, -- это нашептать генералам ‹евашову и Ѓенкендорфу, как этот почти
еще мальчик  непререкаемо  и  твердо отправилсЯ из  горЯщей  Њосквы  спасать
отечество.  ѓенерал Ѓенкендорф,  мне  лично  не симпатичный, но  в последние
месЯцы  играющий  не  последние  роли,  при этом  вспомнил  свои собственные
юношеские фантазии и даже заблуждениЯ, да и  вид ’имофеЯ говорил сам за себЯ
-- вид человека, преисполненного веры в  собственную невинность. Џоэтому Я и
не сомневаюсь нисколько в благоприЯтном исходе  его дела, хотЯ общеизвестно,
как накалены страсти,  и, несмотрЯ на великодушие государЯ и все его попытки
быть  максимально снисходительным, событиЯ таковы, что, как ни  поворачивай,
пред   глазами   членов  Љомитета   проходит   вереница   несчастных  людей,
вообразивших себЯ способными изменить ход истории...</i>
     <i>’е, кому они так страстно подражали, снесли свою Ѓастилию в тот момент,
когда страсти нации  перегорели и  крепость стала им не нужна. Њы же свою не
трогали и  не тронем еще долго,  и вовсе  не из лени,  а  просто, видимо, из
потребности в ее  хладном граните, способном времЯ от  времени остужать не в
меру горЯчие головы, мечтающие о разрушении...</i>
     <i>ђазрушить легко,  но как</i>  <b><i>быть</i></b>  <i>потом? ‚се  знают,  как  разрушить, как
пустить кровь, как вздернуть, как захватить,  как покорить... Ќо как сделать
менЯ счастливым, не знает никто.</i>
     <i>Ќаказание им предполагаетсЯ весьма суровое, может, даже слишком, нежели
могло быть, однако умысел  на цареубийство и кроваваЯ мешанина, хладнокровно
сочиненнаЯ ими, не оставлЯют никаких радужных надежд...</i>
     <i>џ говорю,  что ‚аше письмо столь  взволновало менЯ,  что  в памЯти моей
невольно  восстановилсЯ  наш  странный,  нервный и  кратковременный союз,  и
минутнаЯ горечь прошедших  дней заставила менЯ  уже в  который раз  отмотать
ниточку  (‚аше  выражение)  до  самого начала и вновь  убедитьсЯ,  что  Ѓог,
диктующий  нам наши поступки, всегда справедлив и  великодушен. ‚идимо, ‚аша
фантазиЯ,  с  помощью  которой  ‚ы  менЯ нарисовали,  оказалась  значительно
талантливей  своего рисунка,  а ‚аш  рационализм и того более испугал  менЯ,
хотЯ  Я теперь  понимаю, что  все  это  лишь бледное отражение  нашей жизни,
вечного поединка неуемной фантазии с хладным гранитом...</i>
     <i>‚аш  портрет мне  все  же  удалось извлечь  из московских  руин,  и  он
украшает мой кабинет и, надеюсь, переживет менЯ.</i>
     <i>‘кажите ‹изе от себЯ, хотЯ Я старалсЯ внушать это ей ежедневно, что она
может, должна видеть во мне  своего друга,  пусть  не очень счастливого, что
естественно, но любЯщего и не до конца сокрушенного предрассудками времени.</i>
     <i>‘ самыми добрыми чувствами всегда к ‚ашим услугам</i>
     Ђ. ‘вечин.

     Љак безжалостно он писал о поединке  фантазии и гранита,  будто не было
на свете уже ничего,  кроме этого побоища,  под которым  мы никли! Ђ как же,
думала Я, предстоЯщий май и свЯзанные с ним наши маленькие счастливые паузы?
     Ќо предстоЯщий май ничего не переменил в нашей  судьбе, и мы оставались
в  неведении  до  самой  середины   июнЯ,  терзаемые  новыми  страхами,  ибо
утешительные   слова   господина   ‘вечина   соседствовали   со    зловещими
предвидениЯми.  Ћднако  Џровидение  и  на  сей  раз  было  милостивым,  и из
пропыленной брички сошел ’имофей, и ‹иза, оказавшаЯсЯ у входа, бросилась ему
на  шею...  ‘тоЯла  такаЯ страннаЯ  полдневнаЯ тишина. џ  высунулась из окна
второго этажа. Ћни стоЯли  совсем подо  мною,  но не было слышно ни звука. џ
крикнула им. Ћни поднЯли головы. ’имоша улыбалсЯ, был прЯм  и даже, кажетсЯ,
шире в плечах, и ‹иза казалась рЯдом с ним совсем девочкой. џ заторопилась к
ним навстречу.
     Ќе могу сейчас описать всех  ощущений, хотЯ тому  каких­нибудь три днЯ.
’уман застилает памЯть... ‚прочем, запомнилсЯ теплый,  еще апрельский сюртук
на  ’имоше...  гладко  выбритое,  землистого  цвета  улыбающеесЯ  лицо...  и
странный,  неведомый запах,  стремительно распространЯвшийсЯ по  лестнице...
—ем ближе мы сходились, тем он  становилсЯ сильнее, он проник  в  комнаты, в
гардеробную, и, когда мы позже сидели за столом, его источали хлеб и молоко;
вЯзкий,  неотвратимый, пропитанный  отчаЯнием запах  сырого каземата,  запах
распада и  гибели  и  человеческого  унижениЯ, наспех  сдобренный  стыдливым
французским одеколоном.
     Ќе дай вам бог вдохнуть его хотЯ бы однажды...


        —асть четвертаЯ


     ‘.­Џетербург, августа 14, 1926

     <i>‹юбезный €гнатьев!</i>
     <i>Ќадеюсь, ты добралсЯ благополучно и нашел своих в добром здравии.</i>
     <i>’еперь, когда все позади, признаюсь тебе, что за эти несчастные полгода
мне пришлось пережить,  пожалуй, поболее, нежели за все предшествующие годы.
’ы спросишь, почему? Ђ вот почему. Љакие бы у нас у  всех ни были  различные
мнениЯ о некоторых предметах, ну ты  сам знаешь, что Я имею в виду, но и ты,
и  наши  давние  друзьЯ­приЯтели  длЯ менЯ не  просто случайные встречные, а
нечто  побольше:   много  было  говорено,  попито,  пережито,  свЯзано  даже
противуречиЯми.  Ќу что  ж, хоть  Џровидению  не  удалось нас  примирить  во
взглЯдах (ты это  понимаешь), но по  душе, по взаимной  симпатии мы остались
прежними,  и  вот мне  с моим  сердечным  отношением выпало на  долю в  один
прекрасный  день весть  свой  батальон, чтобы  пресечь их напрасные попытки!
‡астольные споры давно закончились,  а вместо  них вступили  в дело  власть,
закон, сила. џ честно и благородно всегда отстаивал свои убеждениЯ, и это не
то что Я с ними заигрывал и лицемерил, а пришла пора -- и пошел противу них,
и они не могут обвинить менЯ в лукавстве. € это Я тебе говорю потому, что ты
и сам  утешал  менЯ тогда, по дороге  в Џетербург, сказав, что ни  у кого не
может поднЯтьсЯ на менЯ рука  и ты менЯ  понимаешь, потому что лучше все как
оно  есть,  нежели  братоубийство  и  дурной пример  длЯ  наших  людей.  Ѓог
свидетель, Я не хотел им зла, они сами упрЯмо выбирали по своему вкусу, но в
том, что именно мне суждено было им противудействовать, Я вижу трагическую и
несправедливую насмешку судьбы!</i>
     <i>’ы сказал, что  простил менЯ. џ  тебе верю. …сли бы Я усомнилсЯ в твоих
словах, Я не стал бы тебе писать. Ђ теперь мы остались вдвоем.</i>
     <i>Ќадеюсь, ты отошел немного и сумел все осмыслить и уже не похож на того
удрученного арестанта, каким выглЯдел по дороге в Џетербург и затем, входЯ в
ордонанс­гауз, так  что  сердце  у менЯ  переворачивалось,  а сделать Я  длЯ
твоего облегчениЯ ничего  не мог. ‘кажу тебе по совести, выглЯдел  ты, брат,
неважнецки  и на менЯ  глЯдел с осуждением, хотЯ вскоре убедилсЯ  все­таки в
моей незлонамеренности. Ђ когда Я провожал  тебЯ обратно из Џетербурга после
неопасной твоей, недолгой отсидки, ты был  уже совсем другой, и помнишь, как
мы обнЯлись? џ помню: по­братски, по­гвардейски.</i>
     <i>Џосле  твоего  отъезда  во  мне  вдруг  все  переменилось.  ‡ахотелось,
любезный друг,  на  волю,  к черту, к  пенатам. € раньше влекло,  но  как­то
ненатурально, несерьезно, а тут дрогнул и будто прозрел. „а что ж это такое,
подумал Я, сколько же можно тЯнуть эту пышную лЯмку? € теперь кровь из носу,
Я вырву отставку зубами и укачу к своим деткам на вольные просторы.</i>
     <i>џ  рад   за  тебЯ.  Љак  хорошо,  что  ты  на  воле.  Ѓог  не  допустил
несправедливости. ‡абудь  этот  дурной  кратковременный  сон.  Љак  выйду  в
отставку, сразу прикачу  к  тебе и  не должен  буду никуда  торопитьсЯ, и уж
тогда   всласть   наговоримсЯ,  повспоминаем  и  помЯнем...  ‘кажи   ‚арваре
‘тепановне,  что Я влюблен в нее с той поры,  как встретились  в лесу, а  уж
‹изочка твоЯ -- просто ангел. ’рижды обнимаю тебЯ твой</i>
     ЏрЯхин

     ‘.­Џетербург, октЯбрЯ 21, 1826 года

     <i>ђазлюбезнейший ’имоша!</i>
     <i>Ћтвета  от тебЯ пока не  получил,  но  терпеливо  жду,  будучи знаком с
капризами  нашей почты. Џолагаю, что  вы с ‹изой осуществили свои сладчайшие
намерениЯ. € то дело. Ѓери пример  с менЯ: жду шестого наследника, а  первые
пЯтеро живы­здоровы и  полны бодрости. Џусть они живут в довольстве, не знаЯ
моего полунищего  детства  и  отрочества. Њне бы, конечно, дождатьсЯ  твоего
письма,  но  Я  не  утерпел,  потому  что однажды, перебираЯ свои  давнишние
бумажки, нашел несколько, имеющих к тебе отношение.  Љонечно, ото не изЯщнаЯ
литература, бог не  дал,  но  все  же живые  дневники  твоего старого  друга
ЏрЯхина, в которых он  бесхитростно  запечатлел  несколько дней  из славного
нашего совместного прошлого. —итай, смейсЯ и грусти.</i>
     <i>’еперь уж все в былом и как бы его и не было  вовсе, а все же,  что там
ни  говори, оно  наша жизнь,  не  выкинешь. Ќатурально,  Я читал все  это  и
досадовал, что недостало терпениЯ записывать все  подробнее и  на протЯжении
всей кампании, да  что ж теперь кулаками­то  махать?  џ сам  перечитывал эти
заметки, смеЯлсЯ и плакал, ей­богу, и  все времЯ ты стоЯл предо мною: то тот
самый, из  тех времен, совсем еще мальчик, насмешливый и порывистый, готовый
даже  на сумасбродство, ежели  оно  показалось тебе благородством; то  этот,
нынешний, взрослый муж,  познавший  даже каземат и многое другое, а главное,
понЯвший, что в государстве надо жить, исполнЯЯ его законы, а иначе случитсЯ
анархиЯ и черт знает что...</i>
     <i>’ы помнишь, как мы с тобой обнЯлись? ’рижды, по­братски, по­гвардейски,
ведь теперь нас осталось двое.</i>
     <i>Ќынче  дела  мои  с  отставкой движутсЯ постепенно в  нужном  длЯ  менЯ
направлении.  ‘лава богу! ‘корее  бы!  ‡ачем  мне это  все? ‚се эти  погоны,
воротники  с обшлагами, аксельбант и прочее? џ же видел, как  срывали погоны
на июльском плацу  и шпаги  ломали  над головами... ‚от и выходит, грош цена
всему  этому.  Љонечно,  Я  многого  лишусь,  и прежде  всего  полковничьего
жалованьЯ, да но ведь и трат пропасть, ибо, покуда своих кровных не вложишь,
в  гвардии  не проживешь...  Ђ  мне ли тЯгатьсЯ с Ѓобринскими да ‡убовыми? “
себЯ  в  деревне  Я и сам что твой  кнЯзь, да  и люди мои  менЯ  любЯт; да и
Џетербург опостылел после всех известных тебе дел.</i>
     <i>Ќу ладно, брат, читай и  смейсЯ, да не насмехайсЯ надо мной: от чистого
сердца посылаю, писал как умел.</i>


     ...ђаштат, 1 генварЯ, 1914

     <i>Ѓоже,  благослови