        Ћлег Џавлов. ЉазеннаЯ сказка

---------------------------------------------------------------
     &copy; Copyright Ћлег Џавлов, 1998
     &copy; Copyright изд."‚агриус" і http://www.vagrius.com
     Ћлег Џавлов: home page і http://www.pavlov.nm.ru
     <i>Џовести последних дней / ’рилогиЯ. Љнига 1</i>
---------------------------------------------------------------

     <i>Џовести последних дней / ’рилогиЯ.</i>
     „ействие  трилогии разворачиваетсЯ на задворках некогда могучей €мперии
в  трагическое  и абсурдное времЯ ее распада. ѓерои Ћ.Џавлова - подневольные
служивые  люди. Ћдин день  лагерного  охранника  в  романе "„ело  Њатюшина".
Џутешествие  армейской   похоронной   команды  с  грузом  "200"  в   повести
"Љарагандинские девЯтины". †итие простого  и  грешного  русского  капитана в
повести  "ЉазеннаЯ  сказка"...  Џисатель создает атмосферу  экзистенциальной
смещенности восприЯтиЯ  мира и показывает  сложные переплетениЯ человеческих
судеб на фоне жестокой, почти фантастичной истории страны и народа.
     1. ЉазеннаЯ сказка         і pavlov2.txt
     2. „ело Њатюшина           і pavlov3.txt
     3. Љарагандинские девЯтины і pavlov4.txt

     <img src=pavlov4.jpg>


     ђоман

                       <i>ЏосвЯщаетсЯ
                       русским капитанам,
                       этим крепчайшим служакам, на чьих горбах
                       да гробах покоилось
                       во все века наше царство-государство,
                       вечнаЯ всем памЯть.</i>


        ѓ‹Ђ‚Ђ Џ…ђ‚Ђџ. †или-были

     ѓазеты  в степную роту завозили, как картошку:  на месЯц, на два или уж
до  весны,  чтобы  не  тратитьсЯ  зрЯ  на  горючее и  не  баловать. ‡авозили
прошлогодние,  из  расстроенной  полковой читальни,  где  подшивки  успевали
обворовать. Ќо  и раскромсанные  -  сообщаЯ о чем-то  большом  и важном, что
свершилось  давно  и без их  ведома,  газеты, бывало,  выдавливали у  ротных
слезу.  “знаваЯ так  поздно, так сразу обо всех  мировых  событиЯх, солдатнЯ
пускалась  расходовать свою и без  того пропащую жизнь. Ќа службе  распивали
водку да храпели, а казарму прокуривали, грЯзнили в ней,  синюшной, полы. Ќо
и посреди этого  разгулЯЯ слышалось, как  занудно  перемалывают прочитанное,
жалеЯ позабыть. ‘лово  за слово  - разговорцы промеж служивыми крепчали, так
что у всЯкого  ЯвлЯлось особое мнение, и если вдруг вылезало на свет событие
поважней и побольше, а  четкаЯ политическаЯ оценка  отсутствовала,  случалсЯ
мордобой.
     Ќичего не ждал от жизни один  капитан •абаров.  Ћн  если подсаживалсЯ в
круг  читчиков,  то  украдкой  вливал  свою  застарелую  тоску  в общую, как
считалось  -  по  международному  положению,  которое  ухудшалось  у всех на
глазах. Љапитан  даже  не заглЯдывал в  газеты.  ќти нездешние  новости  ему
сообщались  в  свою пору  по  телефону  теми  удачливыми  знакомцами,  какие
насиживали местечки в самом карагандинском полку. ‘ообщались, можно сказать,
из  былого  уважениЯ,  но •абаров и тогда  в  далекую их брехливую  речь  не
вслушивалсЯ, тосковал.
     €ван џковлевич  •абаров ЯвилсЯ на  казенную службу не  по  расчету  или
принуждению, хоть добраЯ его волЯ мало что прибавлЯла, будто нуль. ‚от  и  в
солдаты его забрили, как и всех. Ќо •абаров служил добротно, и своим чередом
вышло,  что  произвели в  старшины.  €  да  будет  известно, что в  старшины
попадаетсЯ совестливый человек, труженик, который все выдюжит, сколько бы ни
взваливали, и притом не уберегаЯ  своего живота, не  пьЯнствуЯ, не  воруЯ из
общего котла  или распЯленного казенного кармана.  Љогда  истек срок  службы
солдатской, подневольной,  отовсюду  •абарова  упрашивали  остатьсЯ  тем  же
старшиной.  ‘вой  брат, казарменный, его  удерживал: "Њожет, еще  послужишь?
Џогоди, вместе веселей!" Ђ начальство умасливало: "ЋставайсЯ-ка, €ван, это ж
твое  твердое  место, а что  на гражданке  ожидает,  какой  ты,  к  сволочи,
гражданский человек?!"
     ‘луживый  человек  обнаруживалсЯ  в  •абарове  по  натруженности  всего
облика,  по скупым  и грубым  чертам. ќтот  знак  был  глубже, чем столбоваЯ
стать,  которую  наживают  на  плацу  солдафоны.  ‘таршина   был   человеком
коренастым, приземистым, похожим правдивей на горб, чем на столб. ‘олдатские
черты  делали  его безликим, сравнимым разве  что  с миллионом ему  подобных
служак.  Ћднако  тот  миллион  образовывал гущу народа,  в  которой исчезает
всЯкий отдельный человек. •абаров родилсЯ у простых людей, которыми и назван
был как  проще. Ќе имел семи пЯдей во лбу, не имел готового наследства и уже
поэтому увЯз в той гуще, из которой и ЯвилсЯ на свет. ‘уждено  ему было, вот
уж правда, замешатьсЯ в ней будто комком.  †изнь в той гуще не перетекает по
годам  и  годами  не  сотрЯсаетсЯ.  ‚ремЯ  тут не  приносит легких,  быстрых
перемен,  а потому живут вовсе без него, разумеЯ попросту,  что  всему  свой
черед. —то замешивалось, про то узнают через века. Ђ кто жил да помирал, так
ничего и не узнает. ЋсталсЯ €ван •абаров  служить - за паек и рупь казенного
жалованьЯ,  которым  не  побалуешь.  —то  бы  ни случилось,  •абаров  думал:
"Џоворачивать некуда,  надо терпеть". € он же думал, что  бы  ни  случилось:
"ќто еще не конец, погоди, что впереди будет".
     ‚от  и  теперь,  в  том  безвестном  времени,  в  каком нашей  повестью
пересексЯ его  долгий путь, •абаров в пыльных капитанских погонах дослуживал
в одной из темных лагерных рот Љарагандинки, намаЯвшись по лагерЯм от Џечоры
до ‡еравшана дольше вечного урки, а большего не выслужив.
     „олжно сказать,  что  Љарабас, как  прозывалось лагерное  местечко, был
известен людЯм с глубокой древности. Њестечко  приметили в степи еще казахи,
в период  феодальной  раздробленности.  Џереложенное  с  их Языка,  прозвище
звучало как  —ернаЯ ѓолова. ‚  нынешнем же веку казахов близко с Љарабасом и
видно  не  было.  Ћни населЯли дальние  колхозы, разводили овец.  ‘лучалось,
степнЯки  заезжали в  поселенье, чтобы хоть поглазеть  на лагерь  и  надеЯсь
разжитьсЯ казенным барахлишком. €  когда их  выспрашивали, отчего дано такое
угрюмое название, казахи, ерзаЯ глазками по округе, признавались, что и сами
не  знают,  где углЯдели  черноту  и откуда привиделась голова средь стертой
степной равнины. ‘опки, курЯщиесЯ вдали и окружавшие  местечко серой дымкой,
вовсе не походили на головы, а каменистые гребни чернели в промозглую  пору,
походЯ на  гнилушки. ‡ато просторов тут было вдоволь.  Ќи растительность, ни
пашни, ни реки  не  утруждали  степной землицы,  не стискивали. Ќовые  люди,
однако, селились в древней степи не ради просторов. Њесто было выбрано  так,
будто плюнули со злости и отсель, где наплевали, принЯлись жить.
     Љарабас разделЯлсЯ  на  две  части,  из которых самой  невзрачной  была
лагернаЯ рота, а другаЯ,  прущаЯ по степи навроде баржи, - лагерем. € рота и
лагерь  строились  в один замес,  но с  годами  их  наружность по  многу раз
скривлЯлась,  а   времЯнки  так  же  бойко  строились,  как  и  разрушались.
Њагазинов,  учреждений, домов, церквей поселок на своем веку  не ведал. Ћдни
унылые  бараки,  схожие  с  конурой,  вокруг  которых  и  раздавалсЯ  дурной
овчарочий лай. Љ баракам  тЯнулись вытоптанные сапогами стежки, такие узкие,
будто люди ходили  по краю,  боЯсь упасть. ќти же стежки уводили  к тупикам,
обрываЯсь там, где начинались закрытые зоны и всЯкие другие запреты. ‚ольный
доступ  открывали  Љарабасу  лагернаЯ  узкоколейка   да   степной   большак,
обрывавшиесЯ далеко  за  сопками. …ще  уводил от  лагерЯ, на отшиб, почти не
примечаемый  могильник, куда больничка захоранивала бесхозных зэков. Ќа  том
месте  временами  ЯвлЯлсЯ  свежий перекоп. ‚от  и  все  сообщение, если  так
считать, все пути да выходы. ‘казать правду,  в Љарабасе  прытко  сообщались
лишь барачные вши, гулЯЯ от солдат к зэкам и в обратную, будто вольнаЯ волЯ.
‚ши ходили друг к  дружке в гости,  выпивали  и закусывали, плодились по сто
штук.  Ђ  люди страдали  от чесотки, давили  торжествующих  гадов, которые и
роднили их покрепче, чем всЯкаЯ мать.
     Ќе  считаЯ живности,  Љарабас  населЯли  солдаты,  зэки,  вольнонаемные
мастера да  надзиратели.  ‡эки с солдатами жили на том месте годами, отбываЯ
свои повинности. Ћстальное население регулЯрно перемещалось по узкоколейке в
сторону “гольпункта - был такой городишко, чтобы отдохнуть.
     ‚ лагере была  устроена  фабричка,  где  пошивали  казенную  амуницию и
сколачивали знатные сапоги  -  весом  в пуд. „ругим занЯтием  была  извечнаЯ
охрана, извечные караулы. Ѓудни дышали кислыми щами и текли долго, тЯгостно,
наплываЯ, будто из глубокой старины.
     ‘одержались служивые  жалованьем  да  пайкой.  Џолучку десЯток  лет  не
прибавлЯли,  но  со временем  она и не убавилась, потому  если  и не слишком
наживались, то ценили  в ней строгость. ‚тихую, правда, поговаривали, что за
такую-то  службу  должны  бы  побольше  денег давать. ЏолагаЯ  про себЯ, что
жалованье существенно  утаивают, мужики служили поплоше, чтобы не прогадать.
Ђ начальство и радо было по всЯкому случаю кричать, что такаЯ служба и гроша
не стоит ломаного и если пересчитывать, то служивые навек в долгу. Ћднако до
пересчета  не  доходило  -  его  одинаково  все  боЯлись, будто  суда. €наче
обстоЯло с пайками и прочим  довольствием. ‹етом пайку урезали, чтоб скопить
хоть чего на  зиму, также и осенью откладывали про запас. Ђ нагрЯнет Январь,
запаса - разве что воробьЯ прокормить, и неизвестно, ради чего голодали. ‡эк
-  тот  своего потребует,  хоть зарежетсЯ.  Ќадзиратель - утайкой сворует, а
служивому  откуда  взЯть?  —то доставлЯют  из полка,  не взвесишь.  ѓоворЯт,
снабжают по нормам, а какие они? ЌачислЯют  живым весом,  будто не понимают,
что живой-то вес утрЯсаетсЯ, ужариваетсЯ, а  то и пропадает пропадом. ‚место
жиров дают говЯжьего сала, чтоб сами вытапливали калории, которые организмам
нужны. Ђ тот жир что вода - сыт не будешь, да и воротит с души. ‚место Яблок
- сухофрукт. —ай подменЯют жженкой, смолой  чайной.  Људа ни глЯнь,  повсюду
теснЯт, ужимают.
     ’олком и не  служили, а  выживали  как  могли.  —тобы  достать  говЯную
цигарку, потратишь сил больше, чем ежели гору взгромоздишь. ЏустишьсЯ во все
тЯжкие, червЯком  сделаешьсЯ, а покуришь наконец или, к примеру, пожрешь, то
не хочетсЯ уж и жить. џсно, что воровали. ѓрызлись, так за всЯкий шматок.
     ’Ягостно жилось в Љарабасе  еще  и потому,  что  место  это стравливало
подневольных людей. …сли посудить, то солдату и нечего было делить  с зэком,
они и переглЯдывались разве что через лагерный забор. ‘олдат не мог отнЯть у
зэка пайку,  если же  они  терпели нужду, то  ударЯло  и по лагерным,  и  по
служивым, хоть  и с  разных  боков.  ‘олдат не выслуживалсЯ  на  заключенных
подобно надзирателЯм, которые  и  служили  по доброй воле, и носы держали по
ветру, будто  легавые, -  вот  кинутсЯ,  чуть  заслышав, ату их,  трави! „лЯ
•абарова солдаты с  зэками были не  иначе  как простыми душами, а он  многое
повидал.
     Љапитан  никогда не распускал Языка  до того, чтобы жаловатьсЯ на  свою
судьбу. †аловатьсЯ -  значит искать виноватых, увиливать, мельчить, от этого
его  воротило, как от говЯжьего жира. Џопав в караульную роту, •абаров скоро
понЯл, что никакой службы  здесь нет. Ђ  есть одно лихо на всех, одна лЯмка,
чтобы  волочь  и  лагерную баржу,  и  тех,  кто  на ней  катаетсЯ, нагуливаЯ
блевоту. Џотому и не любил  лагерного начальства,  не уважал выездных судов,
когда в клуб  загонЯют толпами зевак и  выносЯт на  люди приговор, пускай  и
виноватому человеку.  ќто же горе,  и  присутствовать при нем должны, как на
похоронах,  разве что родные и близкие, кому дорог, а не  выставлен напоказ,
под плевки  этот  одинокий человек. •абаров тЯнул лагерную  лЯмку,  не делаЯ
облегченьЯ ни себе, ни зэкам или солдатушкам. ‚сЯкий  проживал в лагере свой
срок, и никто  бы  не  сжалилсЯ  над другим,  потому что тогда бы все  разом
пропали, а  ежели ты не  увертывалсЯ  от  своей доли, то и легче было  всем,
точно бы, как говаривал капитан, это был еще не конец. € там, где бы померли
в одиночку, скопом жили, укрепленные теснотой, котораЯ не давала упасть даже
мертвому.
     ‡ато когда  все опустевало и грызнЯ за шматок  сала, за глоток вольного
воздуха испускала всю злость, наваливалась на поселок сонливаЯ зимнЯЯ тишина
и натекал белый грЯзноватый свет, Љарабас погружалсЯ в спЯчку. € в то долгое
времЯ запоминалось, как теплитсЯ жизнь, и согревало ее тепло, эдакое печное.
Љапитан забывалсЯ в том тепле, запекавшем и многие его раны.
     †ивописав  размах  лагерного  поселка,  с  этой уже достигнутой  высоты
повествование  наше устремлЯетсЯ в его глубь и камнем падает  на казарменный
двор, на вечно  пьЯного €лью Џерегуда - до того огромного человека, что и не
целЯсь всегда попадешь в него.
     €льЯ  Џерегуд  служил  в  роте  на  всех  пустовавших  должностЯх,  так
называемых объедках, на мелких проходных  местах, которые не делают человека
начальником, а лишь назначают ему невзрачное дело - к примеру, пересчитай-ка
в  каптерке  простыни,  проследи-ка,  чтобы покормили  в будках собак. ќто и
старшины,  и  писари, и  собачники, но Љарабас всегда  страдал  от  нехватки
людей,  так  что  все  должности  достались  Џерегуду,  который  приглЯнулсЯ
капитану  еще надзирателем  и которого он, совсем на той  службе пропавшего,
перевел за  руку в  роту, будто малое  дитЯ.  ‘ердце и душа €льи работали на
водке. Ћднако  передвигатьсЯ он не  любил, разве  что застревал,  пьЯный, на
казарменном дворе, и находили его обычно, будто медведЯ в  берлоге, на одной
из  должностей, а чаще в каптерке.  Џерегуд располагалсЯ  в темной  каморке,
которую всю жизнь и  занимал, будто гроб.  ‚ходЯ, человек и  наталкивалсЯ на
€лью  как  на  покойника - вот он сидит: огромнаЯ чубастаЯ  голова, кажетсЯ,
скатитсЯ  сейчас с его туловища, с этой горы. Ћдна рука богатырЯ, похожаЯ на
склон  горы,  подымаетсЯ  в воздух,  и в полутьме  уже слышитсЯ  бульканье и
облегченный  вздох  €льи,  утолившего жажду.  "’ы  кто  такой,  ты  казак? -
спрашивает в упор  Џерегуд, вовсе не узнаваЯ, кто  пришел. € потом  сам же и
отвечает, чем начисто выдворЯет, точно бы сдувает, пришедшего: - Ђ Я казак!"
     Ќадо ли говорить, что на своих должностЯх Џерегуд ни черта не делал, он
ничего  и не  мог делать, кроме как внушить  к себе уважение. ‘обаки были не
кормлены,  простыни  не  считаны, €льЯ  их даже  не замечал. Ћт  беспорЯдка,
который  происходил  по  его  вине  в роте,  было всем веселее.  Љапитан  не
прогонЯл €лью,  терпел,  будто  инвалида.  € еще за Џерегудом водилась  одна
странность: по временам его охватывал страх, как у других кости ноют к сырой
погоде, к  дождю. ‚  такие времена он до того изменЯлсЯ, что ходил и говорил
повсюду  эдак  боЯзливо:  "„а Я не  казак, не казак..."  Ћднажды  было,  что
Џерегуду в одно такое времЯ шепнули, будто за ним едет "воронок". €льЯ тогда
забралсЯ под нары в казарме,  а солдатнЯ нарочно стращала: "’ы лежи,  может,
не найдут".
     ‚ытащил его через много  часов замполит ‚асиль  ‚еличко, рассказав, что
над ним посмеЯлись. €льЯ помрачнел,  рассердилсЯ и на  глазах у всех, ударив
кулаком об стену, пробил дыру. "‘меЯтьсЯ надо мной, над казаком?!" - заревел
он  будто  медведь. ‹юдей  он  никогда в жизни не бил, боЯсь,  что  убьет. €
потому никому  не было страшно,  а все  повеселели, что  его болезнь прошла.
‘пустЯ мгновение веселилсЯ, пил водку и сам €льЯ Џерегуд.
     Ђ про замполита, про ‚асилЯ ‚еличко,  вам бы все рассказали  сами люди,
такой он был человек, что ничего не держал ни в запасе, ни в тайне.
     ‘ этого человека и должно  было начать, если б не подвернулсЯ  Џерегуд,
который  и  подождать  мог,  и никуда  бы не пропал, и  всех  переживет  как
плюнуть, влей только в его сердце водку. Ќо поди обойди его!
     …сли бы капитану  •абарову доложили,  что Џерегуд прЯчетсЯ под  нарами,
куда его застращали солдаты, он бы не тронулсЯ с  места,  а уж тем больше не
бросил  бы дела, за которым  его  застали. Ћт солдатни да €льи все равно  не
было толку, как хочешь ими верти. Ђ вот ‚еличко бросилсЯ, взметнулсЯ,  такой
это был человек, что хотел все изменить.
     ‚ этот  Љарабас, как в Яму, легко было попасть, но трудно, если и прЯмо
заказано,   выбратьсЯ.   Ќе   говорЯ   о  зэках,  даже   солдаты  ссылались,
запрЯтывались поглубже  в  степь, когда их  отбраковывали в полку. ќто  знал
•абаров  как  правду.  Љогда  ему  пообещали из полка  нового  замполита, он
опасалсЯ, как  бы тот  не оказалсЯ  совсем  отчаЯнным, из  тех, кому  нечего
терЯть.  Ђ  прибыл ‚еличко  и  в первый  же день устроил  всем политзанЯтие,
развесив повсюду в казарме  плакаты,  намалевав  тут же  лозунги, от которых
капитан так отстал, что даже и не знал.
     Ђ ‚еличко вроде даже и не понЯл, что и его сослали.  Љапитан  подивилсЯ
подлости  полковых. Ћставили бы такого парнЯ  у себЯ,  пускай бы порхал  при
штабе,  а то взЯли  и ударили  рожей  об  лагерный забор. •абаров дивилсЯ  и
замполиту,   без  радости   глЯдЯ,   как  в   роте  завелись   политзанЯтиЯ,
комсомольскаЯ  Ячейка и,  между  прочим, те самые бесконечные  читки  старых
газет. •абаров всю эту пропаганду считал бездельем. ’ак  что  ‚асилЯ ‚еличку
капитан  долго не понимал, а потому и не уважал. ‚се же рассказы замполита о
самом  себе  состоЯли  из   "Я  убедилсЯ",   чему   на  смену  приходило  "Я
преодолевал",  как он выражалсЯ, а ЯвлЯл-то серую картину: увлексЯ,  а потом
бросил, взЯвшись за другое, и ничего не довел до конца  - пустомелЯ  он. €ли
просто  дурак. ‚роде верил и в  Ѓога,  а потом разуверилсЯ, начав заниматьсЯ
закаливанием,  поверил  в  ледЯные  проруби,  в  здоровую  жизнь.  "џ  тогда
убедилсЯ,  что  человек  может  сам собой распорЯжатьсЯ, что он должен  быть
здоровым и радоватьсЯ жизни, понимаете, и вот начал преодолевать", - говорил
он.  Ђ  потом вдруг с той же  горЯчностью принималсЯ  рассказывать,  как  он
разуверилсЯ  в  закаливании, понЯв,  что сначала  надо  сделать  здоровой  и
радостной жизнь  всех людей. "Ќет,  Я в этом  убедилсЯ,  это  самое главное,
понимаете,  это коммунизм! —еловеку плохо, когда кругом плохо, но все вместе
мы многое можем изменить!" ’аков был и жизненный путь ‚асилЯ ‚елички: служил
он  в полковом клубе, потому что умел рисовать, потом  напросилсЯ  физруком,
потом  в политотдел напросилсЯ пропагандистом, а потом его послали служить в
Љарабас.
     ‘олдатнЯ полюбила  нового  замполита.  •абаров -  тот  был  чужим,  его
боЯлись  или  уважали. ‘  Џерегудом возможно было  выпить,  но как со старым
дЯдькой. Ђ ‚еличко привез с собой плакаты, газеты будто  подарки и с  первых
дней возилсЯ с солдатней, обращалсЯ к ней  даже поначалу на "вы", потому что
солдаты и были длЯ него теми людьми,  с которыми он задумал  менЯть жизнь. Ђ
так  как  ему  было  важно  сперва  убедить, завлечь, а  солдатам пропаганда
нравилась,  то  и  родилось их  особенное, задушевное  общение,  чего  б  не
случилось, начни он все с  ходу изменЯть. ‡аболел живот - шагай  к  ‚еличке!
•очешь  душу  излить -  шагай! Љ тому  же замполит не  брезговал  изобразить
солдатскую рожу, отчего рисовать ему приходилось даже по ночам. Џросили все,
а  за  личными  портретами  шли  общие, всей  роты,  затем виды на лагерь  и
отдельно  - дружков, на  памЯть.  ђисовал ‚еличко, подобно всЯкому самоучке,
просто, будто фотографировал,  но одновременно и приукрашиваЯ. ‡апечатленнаЯ
так  просто,   как   на  фотокарточке,   эта   густаЯ   красивость  выходила
убедительней, чем сама натура, и потому  с радостью узнавалась. € случалось,
ЯвлЯлсЯ  к ‚асилю  солдат,  протЯгивал  поблекший снимок и  просил  со  всей
доверительностью:  "ќто  мать  с  отцом, он  тут в рубахе, а  вы  приделайте
пиджак, и чтобы мать тоже получше одетой была".
     •оть  и  считаЯ замполита пустомелей, •абаров  стал  относитьсЯ к  нему
спокойней, понЯв,  что ‚еличко честно стараетсЯ ради людей,  и не беда, если
мало его стараниЯ приносили толку. „а разве  и  может один человек  все враз
изменить? …ще  выпал случай,  который  окончательно смирил  и  даже  сблизил
капитана с этим  человеком.  ќто  был тот  редкий, тЯгостный случай, когда в
роту пришла похоронка, срочнаЯ, завереннаЯ телеграмма: у солдата, служившего
в роте, умерла на родине мать. „оложить ее должен был замполит, но и капитан
пристроилсЯ к ‚еличке,  потому что вместе легче, а он и  хотел облегчить как
возможно  это  чужое  горе.  ‚ канцелЯрию  вызвали того  солдата,  и ‚еличко
зачитал ему вслух,  а когда солдат зарыдал, то, глЯдЯ на молодого,  сильного
парнЯ,  вмиг  разбитого горем, тот и сам заплакал, отчего и капитан •абаров,
не ожидаЯ такого от себЯ, вместе со всеми всплакнул.
     ‘ того  случаЯ и завелась у  •абарова с ‚еличкой своЯ задушевнаЯ тЯжба,
сроднившаЯ их крепче всЯкого кровного переливаниЯ. Љапитан вечно прикапливал
впрок, а потом долго растЯгивал запасы. „аже если всего хватало, он опЯть же
откладывал, ожидаЯ лиха, точно бы накликаЯ беду. ‘олдатнЯ,  понЯтно, с такой
экономии унывала  и лишалась  веры в лучшее.  ќто  сильно  переживал, будучи
замполитом, ‚асиль, заболеваЯ всей  душой,  когда людЯм становилось  голодно
или больно жить. ‚от и наскакивал ‚еличко с жаром  на капитана, чуть начинал
тот  затЯгивать потуже поЯса.  €х  молчаливаЯ, а порой  и  сварливаЯ  борьба
длилась месЯцами,  и капитану ничего не стоило  пересилить ‚асилЯ,  но, видЯ
его отчаЯнье, •абаров сдавалсЯ сам. Ђ тут  еще вылазил Џерегуд, подымал  его
на  смех:  "‘лышь,  €ван,  хватит  голодом  морить, замполит прав.  ’ы  хрен
переверни - вот и  устраивай  себе  экономию, а людей  не трожь!"  •озЯйство
расстраивалось, и капитану,  чего таить,  тЯжело  было глЯдеть, как  ‚еличко
пускает  по ветру ради однодневных  послаблений  весь его долгий  муравьиный
труд. ‚асиль, а равно и Џерегуд, казалось, были длЯ него в обузу и хозЯйству
не приносили хоть  малой  пользы, однако вот чудо:  с этой  обузой  капитану
жилось теплей и служилось легче.
     Ќикто  вслух   не  признавалсЯ,  что   нуждаетсЯ  в  другом,  но  таким
признанием, пускай и немым, было  общежитие этой троицы, устроенное в ротной
канцелЯрии. •абаров поселилсЯ в ней издавна. ‚  “гольпункте был барачный дом
длЯ лагерных  работников,  в котором  при  желании давалось место и полковым
офицерам, но комнатушку в нем делили впЯтером, еще и семейные. ‚от капитан и
рассудил,  что спокойней  иметь  койку в канцелЯрии,  чем если схоронЯт в ту
братскую  могилу.  Ћтведав  житьЯ  с лагерными,  и ‚еличко  попросил,  чтобы
капитан пустил его в канцелЯрию на постой. Ђ потом уже и €льЯ, обратив разок
внимание, что ротный с замполитом живут  прЯмо-таки у него под  боком, что и
ночь останавливалсЯ у  них  в гостЯх - уж Џерегуд-то честную  компанию  умел
уважать!  Џостилали  ему на  полу, он и  был доволен.  Џотому  вытолкать его
однажды, то есть лишить удовольствиЯ, •абарову  было уже совестно, хоть €льЯ
их здорово уплотнил  и заразил к  тому же пьЯнством и разговорами, теми, что
без начала и конца. ‚оздух в канцелЯрии  сделалсЯ  крепок: как дышали, так и
жили.
     Ѓывало, запивал горькую  и •абаров, хоть и не поверишь, что с  ним  мог
случитьсЯ  запой,  потому  как,  даже выпиваЯ,  он  делал это строго,  будто
напутствовал, и содержал  себЯ в порЯдке, и выглЯдел разве благодушней, да и
разрешал  себе  водки  лишь  под  вечер.  Ђ  вот  пьЯнел  враз  и после  пил
беспробудно,  но всегда лишь  в ту  пору, когда  ЯвлЯлсЯ  в буднЯх  просвет.
Ћднако капитану именно  в  это спокойное времЯ чудилось,  что достигать  ему
больше нечего, да  и смысла нет,  пользы нет.  ‚се же пьЯным  он по  роте не
шаталсЯ: поглЯдишь - вроде спит человек мертвым  сном, то есть лежкаетсЯ  на
койке, даже не  стЯнув сапог.  Ќе  добудишьсЯ. ’ак что  оставлЯли -  будто в
отпуску. •озЯйство падало на  ‚еличку,  которого  все разыскивали и никто  в
нужном месте не находил. Ђ €льЯ спал подле  капитана на полу, прогонЯЯ всех,
кто входил.  Ћн же  толкал раз в день  капитана,  чтобы  удостоверитьсЯ, что
•абаров еще живой.
     •абаров  отсыпалсЯ,  может,  с   неделю,  а  потом  спохватывалсЯ,  что
хозЯйство  пришло в  запустение, и  с легкостью прекращал пить до следующего
запоЯ. Ѓывало, запивал горькую  и замполит,  пытаЯсь перевоспитать Џерегуда,
отучить его от  пьЯнства. ’от,  бывало,  обещал ‚асилю: "‚се, завЯзываю,  ни
капли,  чтоб  Я сдох. ’ак  давай в  последнем разе выпьем эту  водку. ‘лышь,
‚асилек, не обижай, давай за мою новую жизнь!" ‚асиль боЯзливо взглЯдывал на
Џерегуда: "Ђ честно прекратишь пить?" - "‘лово казака - или не веришь мне?!"
‚еличке делалось стыдно,  и он поспешно соглашалсЯ, хоть водка  и ударЯла по
нему, ослабленному долгой здоровой жизнью, как дубина.
     €ногда ‚еличко с Џерегудом наседали на •абарова: "†рать нечего, порЯдка
нету,  вор  на  воре!"  •абаров  таких  разговоров  опасалсЯ, спохватывалсЯ:
"•ватит  ерунду-то молоть,  лучше вот  выпьем,  еще выпьем по  одной". € сам
выпивал  ради  спокойствиЯ.  ‡аливаЯ  водкой   опасные  разговоры,   •абаров
частенько  перебирал  лишку  и  вдруг крепко пьЯнел, начинаЯ так  поносить и
начальство  и  порЯдки,  что  ‚еличко то  бледнел,  то  краснел,  убегаЯ  из
канцелЯрии будто угорелый, а  €льЯ Џерегуд укладывалсЯ сознательно спать  на
полу и начинал  громко храпеть: то ли заглушить хотел  капитана, чтобы чужие
не услыхали, то ли и впрЯмь засыпал, или храп этот с ним со страху случалсЯ.
     Љапитан  •абаров не  считал  тех  похожих  дней, сколько их было,  но в
истории Љарабаса, может, в те дни и убывал живой человек, ‚асиль ‚еличко все
чаще  жаловалсЯ,  что  ему  нельзЯ провести  политической работы, если  люди
голодны, что солдатам и вовсе некому, вовсе  нечем помочь. ќто было правдой:
всЯ жизнь  в  роте держалась  на  выдержке •абарова, но и капитан умел  лишь
выкраивать из того,  что  завезли, а завезти самому, стороной от начальства,
было нечего. Ћднако ‚асиль, жалуЯсь на  безнадежность, силу  той выдержки не
понимал.  ‘казать  глубже, он и  не хотел  понимать, боЯлсЯ.  Ћн все  больше
походил на  командированного, которого прислали на срок  в Љарабас, -  и вот
срок его пребываниЯ будто бы давно истек, а все не приходит ему приказ ехать
обратно  восвоЯси.  ‚еличко  и то  переживал,  что  завшивел,  и все пыталсЯ
избавить себЯ, а вши переползали к нему тут же от других.
     Ћднажды  ‚еличко отменил свое  политзанЯтие, сказав притихшим солдатам:
"џ  убедилсЯ, что  мне  нечего  больше говорить.  Џростите менЯ  все, что  Я
обманывал всех, потому  что ставил вопросы, а  давал на них неверный ответ".
‹юди  ‚асилЯ толком  не  понЯли,  но и  не поверили, что длЯ  солдатни  было
обычным -  не верить,  не  знать. ЏолитзанЯтиЯ •абаров заменил  работами, от
которых ротные легко и привычно увертывались. €, видЯ, что никто не жалеет о
прошлых беседах,  читках, ‚еличко  еще  сильнее испытал  одиночество свое  в
Љарабасе.  Ћдин  капитан  знал  о  рапорте,  написанном ‚еличкой  в полк,  с
просьбой и вовсе отпустить его со  службы. Ћднако из полка пришел тот подлый
ответ,  которого только и  можно было ожидать, помнЯ, что и сослали ‚асилЯ в
лагерь, чтобы проучить: в отставке отказали,  пЯть лет  приказали  - сколько
положено, сполна отслужи.
     ЌадорвалсЯ ‚еличко,  выпив  перед  тем  с Џерегудом: они молчком  пили,
‚асиль тогда уже его не убеждал. €лье сделалось тошно, он  допил чего было и
отправилсЯ на  одну из должностей  подремать. Ќе успел он позабыть о ‚асиле,
как в канцелЯрии ахнул выстрел, а потом долго слышалсЯ похожий на возню шум.
‚асиль  еще  оставалсЯ  живым. ѓлаза  у него  выпучились,  пулей  его  будто
пригвоздило  к полу, он беззвучно хлопал губастым ртом. ‚ыстрелил он в грудь
гораздо  выше  сердца, будто все же не хотел умереть или не  умел, позабыв в
точности, где у него это сердце. ђана его - вот так, дырой в мундире - вовсе
не пугала сбежавшихсЯ людей, но скопились  они в канцелЯрии, ничего срочного
не  предпринимаЯ,  боЯсь  и  не  знаЯ,  как  ему помочь.  Љапитан  возник  в
канцелЯрии поздно, когда ‚еличко уж бездвижно, холодно пласталсЯ на полу; он
именно  растЯнулсЯ  и намертво  затих.  ќдакаЯ лепнина, как и всЯкий  хохол:
большаЯ голова, щеки и лоб буграми, а все другое средненькое.
     €ван  џковлевич  побежал  в  лагерь -  требовать  в  больничке  помощи.
Џропадал он долго; зона жила  своей  жизнью, своим  начальством и запретами.
„обытый  капитаном  военврач, покрывавший  все и  всех  взахлеб  вскрученным
матом,  так что  удивительным  было,  как  его  еще понимали  кругом,  мигом
разделалсЯ  с  ‚асилем.  "Њать вашу поганую всех размахать в говЯную Яму!" -
стеганул  он  санитаров,  которые  тут  же  поклали  ‚еличку  на  носилки  и
посеменили. ђЯдом шагал военврач будто  на ходулЯх, никого не видЯ, матерЯсь
озабоченно  про себЯ.  ‘олдатнЯ повалила за носилками  толпой и  схлынула на
вахте,  где  пустили  в зону лишь  лагерных.  ‘луживые  разбрелись  по своим
закутам, узнаваЯ потихоньку в течение того же днЯ  и  ночи, что в  больничке
жизнь  ‚асилю спасли.  Ђ на  следующее  утро  подъехала  вдруг  госпитальнаЯ
машина, посланнаЯ наскоро из полка, и лишь те, кто околачивалсЯ на вахте, да
сам капитан  •абаров,  оказавшийсЯ в караулке, поглЯдели  в последний раз на
‚асилЯ, когда его уносили.
     ‚еличко не пропал без вести, о нем доходили слухи, наехал по его душу и
начальник  особого  отдела   полка,  некто   ‘мершевич:  с  виду  противный,
отъевшийсЯ,  с  любовью  к  хорошей  жратве да выпивке,  но  вместе с  тем -
твердый, похожий на глыбу, с блестЯщими чернЯвыми глазками, вбитыми под лоб,
которыми  он без  всЯкого стыда,  с  кислой, вечно недовольной рожей буравил
человека насквозь,  будто  голую доску.  Џо  всему  видно, человек  длЯ него
ничего не стоил, но себЯ он и ценил, и любовал.
     •оть  доходили  слухи,  что  ‚еличко   выздоравливал  в  госпитале,  но
вылечивали  его  не  иначе  как  на  убой. ќто  дело  и  поручили  исполнЯть
‘мершевичу, и тот лютовал, будто ‚асиль ему лично навредил. ‚еличко сделалсЯ
инвалидом после ранениЯ, а у ‘мершевича тоже покалечена рука: на правой была
отрезана кисть, и культю теперь скрадывала кожанаЯ перчатка. ќтой перчаткой,
похожей на мухобойку, он взмахивал, потрЯсал в воздухе да и подносил под нос
•абарову,  производЯ в Љарабасе допрос. ‘обственно, допрашивать ‘мершевич не
умел,  как  ни  пыжилсЯ,  а  наваливалсЯ  всей  своей дремучестью,  прижимаЯ
угрозами, ударЯЯ со  всех боков бранью и выплескиваЯ ушаты болтовни. "Ќу ты,
глЯди, Я руку  потерЯл на службе, собой жертвовал,  а этот говноед? ‚идал Я,
путалсЯ  он под ногами, его  бы еще тогда, в полку, придавить. ‚  плечо себе
стрелЯл, гад, а у менЯ рука, глЯди, и ничего, служу!"
     ‘тепной капитан ничего ему не сказал. Ђ требовали сказать, будто ‚асиль
‚еличко не желал родине служить. ‚  тот раз ‘мершевич ничего не мог поделать
с капитаном, однако  запомнил его покрепче  и распрощалсЯ так:  "ЉозЯвка ты,
глЯди,  вони  с тебЯ будет,  когда раздавлю".  Џотом был  в  полку  суд  над
‚еличкой,  на котором  его  исключили  из  партии,  разжаловали,  судили  за
самострел.
     ’ребовали  и степного  капитана на  суд,  его Явки, чтобы  и в Љарабасе
назубок знали, какое бывает наказание и за какую вину. „а капитан не поехал,
ослушалсЯ,  посмел  в единственный раз. Ћднако  ничего ему  не было.  Њожет,
требовали  лишь  длЯ галочки. Њожет, посчитали,  что  и сам сдохнет в  своей
глуши. •отЯ при  случае •абаров всегда мог отговоритьсЯ, что прихворнул  или
задержали дела.
     ‚ полку пожалели прислать на  смену ‚еличке свежего человека. Џрибавили
самому •абарову жалованье на  копейку,  чтобы совмещал. ’ак и капитан возрос
по службе, назначенный  своим собственным замполитом. ‘оседней должностью он
тЯготилсЯ - на ней только и кончишьсЯ от  тоски. „а  еще ‚асиль вспоминалсЯ,
душу  бередил.  Џерегуд  отселилсЯ,  с  одним   капитаном  ему  нечего  было
обсуждать, к тому же •абаров стал строже  обходитьсЯ с €льей, порываЯсь даже
прогнать эту бестолочь со службы, и прогнал бы, если бы знал, что в миру тот
сможет выжить.
     —его говорить людЯм на политзанЯтиЯх, •абаров не знал. ‚ другую годину,
когда  •абаров служил  еще  старлеем  в самой Љараганде  на  хоздолжности, а
проживал  в  Џентагоне,  как  обзывали  за  унылость  тамошнее общежитие, он
выменЯл у заезжего военкора  книгу.  ‚оенкор застрЯл в чужом полку, пропиваЯ
командировочные, а на похмелье лишь книжка отыскалась. Ћчень уважаЯ себЯ, он
просил за нее бутылку, но народец  невежественный, и  за  книгу отказывались
наливать.  •абаров  же пригласил военкора в свою  комнатушку;  тот  помЯлсЯ,
потому как  больше  полбутылки  у  служивого не  было,  и  попросил закуски.
•абаров выложил на стол свой паек, и так они сошлись в цене, потому что есть
военкору хотелось даже сильней, чем выпить.
     Ѓывают люди, которые и любЯт книжки, и читают их с удовольствием.  €ные
уважают печатное слово, которое умней ихнего,  иные сморкают на это печатное
слово  своими сопливыми умишками.  Ђ вот  •абаров полагал, что если написана
книга, то должно читать. …ще он видел в книге добротную вещь, как бы  ручной
работы, котораЯ и дальше  согревает всех  своим человечным  теплом, однако к
самому чтению никак не мог подступить. „лЯ того ему требовалось знать, какаЯ
в ней скрываетсЯ  польза и про что пишетсЯ, правда или нет. € кто бы дал ему
ответ? Ќо когда военкор начал с порога расхваливать свою  книгу, то •абарову
подумалось, что  занесла к нему криваЯ того самого человека  и что книгу эту
надобно не упустить.
     ‘  тех пор капитан не расставалсЯ с  книгой,  перечитывал, увозЯ,  куда
самого  посылали  служить, так  что  особо  полюбившиесЯ места у  него  даже
наизусть выучились. Ћн дорожил этой книгой как правдой, которую сам о себе и
такими словами описать  не мог. Ћднажды попробовал и убедилсЯ навсегда,  что
не   может.  ‡апассЯ  бумагой,  испросив  ее   Якобы  длЯ  писем  выдуманным
родственникам,  чем  разжалобил  знакомую писарицу, котораЯ  иначе  как  длЯ
заЯвлений бумаги  не  отпускала.  ‚ыбрал  выходной денек. “селсЯ, написал на
первом листке: "€ван •абаров, про мою жизнь"; а больше ничего и не вышло.
     ‚от только название той правдивой книги и того, кто ее сочинил, •абаров
никак не мог твердо запомнить, и когда украли ее безвозвратно, она будто  бы
утонула в его памЯти. Ќазначенный замполитом, капитан взЯлсЯ ее вспоминать -
чтобы  было  чего рассказывать на политзанЯтиЯх. ‚от и говорил солдатне, что
припомнилось, книжными почти словами: "Ќет ничего такого, чего бы боЯлсЯ наш
солдат,  поэтому ничего не бойтесь сами, а чего не умеете,  тому  научитесь.
“мную голову  ни одна сучьЯ мысль не перелетит, не сумеет, так на середине и
плюхнетсЯ". Ђ больше ничего не припомнилось, кроме своей тоски, - чтобы всем
была от его жизни польза. €  чудно ему,  что прочел  он книжку, да  чуть  не
позабыл,  а ЯвилсЯ и  пропал ‚еличко, - так будто выдернуло и книжку,  и всю
его тоску наружу.
     ‘коро  его  должны были отставить и со службы по годам. Ћн надеЯлсЯ  на
отставку,  чтобы хоть знать, ради чего в ближайшее  времЯ жить. ‚озвращатьсЯ
капитану по старости было некуда. Ћн жил при казарме, харчевалсЯ из общего с
солдатами котла,  будто оставалсЯ до сих пор старшиной. € устав, и знаЯ, что
однажды  спишут с казенного  довольствиЯ и выселЯт в степь, он все  же  ждал
этой  дармовой пенсии, но  со своей причудливой  верой, согласно которой  он
побудет  на заслуженном отдыхе хоть месЯц, еще месЯц-то  позволЯт канцелЯрию
занимать, выспитсЯ хорошенько, отлежитсЯ, надышитсЯ  - и без мучений  во сне
помрет.
     Ћбдумав личную кончину,  •абаров о многом  начал догадыватьсЯ  заранее.
"Љак  жили, так и  будем жить,  -  говаривал он устало  по  приезде полковой
машины  и  сетовал лишь на то, что  картошку опЯть же поскупились послать. -
Ќу, этого запаса нам,  чтобы не  сдохнуть, хватит,  а на  что  будем, сынки,
жить?"  ‡а  что  такаЯ  тошнаЯ  строгаЯ  жизнь  происходит,  будто  совестью
отмереннаЯ, никто уже не знал. ‘обытиЯ, преображавшие все в мире, до степных
мест не дохаживали, плутались. Џотому и сама дорога от затерЯнного поселеньЯ
до  Љараганды  чудилась  служивым  длиннее жизни. €  хотЯ наезжал  по ней  в
поселок  только  обычный грузовик, солдаты обступали разомлевшего от  трЯски
шофера  будто  важного чудного  гостЯ. Ќо этот  чертЯка  долго в поселке  не
задерживалсЯ:  как  разгрузитсЯ,  отбрешетсЯ, так его и видали, залетного. Ђ
картошку гнилую привозил, так что капитан задумывалсЯ: "‡начит, и полк одним
гнильем снабжают".
     ‡а себЯ он не боЯлсЯ, скоро ж пенсиЯ. Ћднако спокойней •абарову в земле
сохнуть,  если бы знал, что по ней радостные, здоровые  люди ходЯт. Ђ покуда
гнилье  от  полковых  подвозов,  чуть  не  половину  всех  мешков,  зарывали
подальше,  чтобы не  задышало.  Ќе  сказать, сколько его было зарыто, может,
целый колхоз, но в безвестном том году на загривке одной Ямы, обросшей густо
полынью, пробилась картофельнаЯ  ботва. ‘олдатик ее приметил да взрыл  куст,
отыскав в корнЯх зеленые еще клубни.
     ‚ыЯснилось это  по  случайности.  ‘олдатик  картошины  тогда  и  сожрал
сырыми. Ђ  поздней  схватило  у него брюхо. ѓадали, что с ним. Ћн капитану и
рассказал  про картошины, чтобы отправили скорей в госпиталь. •абаров ему не
поверил. ђешив, что  нажралсЯ утайкой земли и  вот отравленного разыгрывает.
Џаренек бредил, гнил.  Ђ над  ним  посмеивались: "Ќечего было  землю хавать.
‡агибайсЯ,  сука".  Ќо  потом   приволокли  с  того  места  засохшую  ботву.
‘похватились, что солдатик говорил правду, отправили в госпиталь.
     Ђ капитан принЯлсЯ  навещать загривок.  “саживалсЯ на  холмике,  вдыхал
полынь, глЯдел в  гулкую степь. €  подумалось ему так: а что, если  по весне
устроить в степи огородец да картошкой засадить? €з одной  картошки, бывает,
ведро получаетсЯ. Ѓудем  у казахов мЯсо  на картошку выменивать, а  потом  и
свою скотину  заведем, когда  рота  на  картошке разбогатеет.  Њожет,  и  не
погонЯт из полка на  пенсию,  может,  оставЯт при  хозЯйстве, если сделаетсЯ
полезным человеком.  Ћн бы полк  картошкой, мЯсом снабжал.  Њожет, дали бы и
досок,  чтоб свой дом построить... € решил капитан, что дождетсЯ еще подвоза
- и сколько картошки выделЯт, столько и зароет. Ђ продержатсЯ до всходов они
и на крупе и жиром перебьютсЯ говЯжьим.


        ѓ‹Ђ‚Ђ ‚’ЋђЂџ. Љартошка

     Њухи,  змеи, птицы и  другие звери, пропавшие кто осенью, кто зимой,  в
поселке тогда еще не поЯвлЯлись. € было  ранней весной грустно жить, так как
из живых на поверку только люди и вши  оставались. Ђ у этих  тварей, которых
даже не ухватишь, не разглЯдишь, обнаруживалсЯ свой русский характер: стоило
человеку оголодать,  отчаЯтьсЯ, как они тут же  начинали во множестве на нем
плодитьсЯ и делались такими же голодными, отчаЯнными. “нынье в поселке  было
повсеместным, даже воздух  в  помещениЯх  навсегда прокис и кишел вшами,  то
есть был в некотором роде башковит и самостоЯтелен.
     ‚  тот первый день, когда грузовиком в Љарабас была  завезена картошка,
капитан еще удержал людей. ‡аболтал, бедных, что надобно ее перебрать, чтобы
определить,  сколько сгодитсЯ и какую выгадать на каждого пайку.  ЏеребираЯ,
служивые  украдкой  жрали и  сырую картошку -  ее в полку подморозили, и она
была  рыхлой  и сладкой. Љапитан  все  углЯдел, но  крик  подымать не  стал.
ђассудил, что сырой изведут по малости, надеЯсь  на завтрашний паек,  и даже
за пазуху прЯтать не станут.
     Ќочью •абаров боЯлсЯ уснуть и вовсе не  разделсЯ, лежа на заправленной,
похожей на скамью койке, будто ждал  вызова.  Џо канцелЯрии рыскали голодные
мыши  и  грызли,  то есть  брали  на  зубок,  все  нехитрое ее оборудование.
‚ремечко растаивало,  и капитан слабел, чувствуЯ предутренний холод. Ћстаток
ночи  он раздумывал:  солдатнЯ откажетсЯ  копать  огород, а  если  не выдать
положенной  пайки, то  сожгут  и  казарму.  Џотому капитан  поднЯлсЯ  еще  в
полутьме  и сел  у оконца. Ќа  его глазах небо светлело, распахивалось, а из
мглинки выступали бескрайние степные перекаты.
     …го  истошный, вроде  спьЯну, голос  раздалсЯ в спЯщей казарме.  ЏоднЯв
боевую  тревогу, капитан  вооружил солдат  саперными лопатками  и  погнал со
светлого мертвого двора в  степь. ‡адыхаЯсь, солдаты  перешептывались: "Људа
нас  гонЯт? ‚от пьЯнь, чего  ему взбрело?" Ђ  капитан  принЯлсЯ  размахивать
руками, будто на поле боЯ распорЯжалсЯ.  ‘ растерЯнной оглЯдкой "чего роем?"
солдатнЯ нападала на распростертую  пустую землю, потом окапывалась, как это
приказывал •абаров.
     Ѓудто  пьЯный, капитан  разгуливал  вдоль копошащихсЯ  цепей,  потрЯсаЯ
пистолетом, если рытье самовольно прекращалось,  и  подбадривал: "Ќалегай на
лопаты, сынки, скорее перекур будет!"
     Џерекопанной земли становилось все больше. Ћн обмеривал ее  негнущимисЯ
шагами, а  когда  выбилсЯ из сил,  приказал  всем выстроитьсЯ на краю  полЯ.
Џеред замершим строем выволокли  мешки,  и  тогда раздалось: "Ѓратва, глЯди,
наши кровные пайки зарывают!", "„а не пьЯный он, он  же трезвый, дура, а нам
бґошки дурил, заманивал!"
     •абаров было удушил эти взлаи раскаленным от отчаЯньЯ криком: "Њолчать!
Њы не  пайки,  мы будущее наше  в  землю зароем.  —ерез полгода пюре ведрами
будут жрать, из одной  картошки ведро, а то и  больше получитсЯ".  Ќо вперед
вдруг   выбежали   самые  горлопаны  и  заорали   благим   матом:   "Ѓратва,
отказываемсЯ! ќто ж наши пайки!"  •абаров принЯлсЯ их уговаривать: "Ћна сама
вырастет, на нее не надо  затрат