сла  над
лесом, ветер переменил направление и потЯнул с севера,  превращаЯ  эту
изморозь в лед. Љогда  тусклый  запоздалый  рассвет  пробилсЯ  наконец
сквозь ветви деревьев, густой туман  осел  и  понемногу  растаЯл,  все
кругом оказалось покрытым скользкой ледЯной коркой, а ветка сосны  над
воронкой  казалась  уже  не  рукой,  держащей  трЯпку,  а  причудливой
хрустальной люстрой с мелкими подвесками. Џодвески эти тихо и  холодно
звенели, когда ветер встрЯхивал ее.
   ‡а эту ночь Ђлексей как-то особенно ослаб. Ћн даже не  стал  жевать
сосновую кору, запас которой нес за пазухой. ‘ трудом оторвалсЯ он  от
земли,  точно  тело  приклеилось  к  ней  за  ночь.  Ќе  стрЯхиваЯ   с
комбинезона, с  бороды  и  усов  намерзшего  на  них  ледка,  он  стал
карабкатьсЯ  на  стенку  воронки.  Ќо  руки  бессильно  скользили   по
обледеневшему за ночь песку. ‘нова и снова пыталсЯ он вылезти, снова и
снова соскальзывал на дно воронки. ђаз от разу попытки его становились
слабее. Ќаконец он с ужасом убедилсЯ, что без посторонней  помощи  ему
не выбратьсЯ. ќта мысль еще раз заставила его карабкатьсЯ по скользкой
стенке.  Ћн  сделал   только   несколько   движений   и   соскользнул,
обессиленный и немощный.
   "‚се! ’еперь все равно!"
   Ћн свернулсЯ на дне воронки,  ощущаЯ  во  всем  теле  тот  страшный
покой, который размагничивает волю и парализует ее. ‚Ялым движением он
достал из кармана гимнастерки истертые письма, но читать  их  не  было
силы. ‚ынул обернутую в целлофан фотографию девушки в пестром  платье,
сидевшей в траве цветущего луга. ‘ерьезно и грустно улыбаЯсь,  спросил
он ее:
   - Ќеужели прощай! - € вдруг вздрогнул  и  застыл  с  фотографией  в
руке:  где-то  высоко  над  лесом  в  холодном,   промозглом   воздухе
померещилсЯ ему знакомый звук.
   Ћн сразу очнулсЯ от тЯгучей дремы. Ќичего особенного не было в этом
звуке. Ћн был так слаб, что даже чуткое ухо зверЯ не отличило  бы  его
от ровного шороха обледенелых древесных вершин. Ќо Ђлексей слышал  его
все отчетливей. Џо особым, свистЯщим нотам он безошибочно угадал,  что
летит "ишачок", на каком летал и он.
   ђокот мотора приближалсЯ, нарастал, переходЯ то в свист, то в стон,
когда самолет поворачивалсЯ в воздухе, и вот наконец  высоко  в  сером
небе поЯвилсЯ крохотный, медленно движущийсЯ крестик, то  таЯвший,  то
снова выплывавший из серой дымки облаков. ‚от видны уже красные звезды
на его крыльЯх, вот над самой  головой  ЂлексеЯ,  сверкнув  на  солнце
плоскостЯми, он сделал мертвую петлю и, повернув, стал уходить  назад.
‘коро рокот его стих, утонув в шуме обледенелого, нежно гремевшего под
ветром ветками леса, но Ђлексею долго еще казалось, что он слышит этот
свистЯщий, тонкий звук.
   Ћн представил себЯ в кабине. ‡а одно мгновенье, в  которое  человек
не успел бы даже  выкурить  папиросу,  он  был  бы  на  родном  лесном
аэродроме. Љто же  летел?  Њожет  быть,  Ђндрей  „егтЯренко  вышел  на
утреннюю разведку? Ћн любит  во  времЯ  разведки  забиратьсЯ  ввысь  в
тайной  надежде  встретить   противника...   „егтЯренко...   Њашина...
ребЯта...
   Ћщутив в себе новый прилив энергии,  Ђлексей  оглЯдел  обледеневшие
стенки воронки. Ќу да! ’ак не вылезешь. Ќо не  лежать  же  на  боку  и
ждать смерти! Ћн вытащил из ножен кинжал  и  вЯлыми,  слабыми  ударами
принЯлсЯ рубить ледЯную корку,  выгребать  ногтЯми  смерзшийсЯ  песок,
делать ступеньки. Ћн обломал  ногти,  окровавил  пальцы,  но  орудовал
ножом и ногтЯми все упрЯмее. Џотом, опираЯсь коленЯми и руками на  эти
ступеньки-Ямки, он стал медленно подниматьсЯ. …му удалось добратьсЯ до
бруствера.  …ще  усилие  -  лечь  на  него,  перевалитьсЯ.   Ќо   ноги
соскользнули, и, больно ударившись лицом об лед, он покатилсЯ вниз. Ћн
крепко ушибсЯ. Ќо рокот мотора еще стоЯл у него в ушах. Ћн снова  стал
карабкатьсЯ и  снова  соскользнул.  ’огда,  критически  осмотрев  свою
работу, он принЯлсЯ углублЯть ступеньки,  сделал  краЯ  верхних  более
острыми и опЯть полез, осторожно напрЯгаЯ силы все слабеющего тела.
   ‘ большим трудом он перевалилсЯ через песчаный бруствер,  бессильно
скатилсЯ с него. € пополз туда, куда ушел самолет и  откуда,  разгонЯЯ
туман-снегоед и сверкаЯ в хрустале гололедицы, поднималось  над  лесом
солнце.


        13

   Ќо ползти было совсем трудно. ђуки дрожали и, не выдерживаЯ тЯжести
тела, подламывались. Ќесколько раз он  ткнулсЯ  лицом  в  талый  снег.
Љазалось,  землЯ  во  много  раз  увеличивала  свою  силу  притЯжениЯ.
Ќевозможно было преодолевать ее. Ќеудержимо хотелось лечь и  отдохнуть
хоть немного, хоть  полчасика.  Ќо  сегоднЯ  ЂлексеЯ  неистово  тЯнуло
вперед. €, превозмогаЯ вЯжущую усталость, он все полз и  полз,  падал,
поднималсЯ и снова полз, не ощущаЯ ни боли, ни голода, ничего не  видЯ
и не слыша, кроме звуков канонады и перестрелки.
   Љогда руки перестали держать, он попробовал ползти на  локтЯх.  ќто
было очень неудобно. ’огда он лег и, отталкиваЯсь  от  снега  локтЯми,
попробовал катитьсЯ. ќто удалось. ЏерекатыватьсЯ с боку  на  бок  было
легче, не требовалось больших усилий. ’олько очень  кружилась  голова,
поминутно уплывало сознание, и  часто  приходилось  останавливатьсЯ  и
садитьсЯ на снег, выжидаЯ, пока прекратитсЯ круговое  движение  земли,
леса, неба.
   ‹ес стал редким, местами просвечивал плешинами  вырубок.  Ќа  снегу
виднелись полосы зимних дорог. Ђлексей уже не думал о том, удастсЯ  ли
ему добратьсЯ до своих, но он знал, что будет ползти,  катитьсЯ,  пока
тело его в состоЯнии двигатьсЯ. Љогда от этой страшной работы всех его
ослабевших мышц он на мгновение терЯл сознание, руки и  все  его  тело
продолжали делать те же сложные движениЯ, и он катилсЯ по снегу  -  на
звук канонады, на восток.
   Ђлексей не помнил, как провел он эту ночь и много  ли  еще  прополз
утром.  ‚се  тонуло  во   мраке   мучительного   полузабытьЯ.   ‘мутно
вспоминались только преграды, стоЯвшие на пути его  движениЯ:  золотой
ствол срубленной сосны, истекающий Янтарной  смолой,  штабель  бревен,
опилки и стружки, валЯвшиесЯ  повсюду,  какой-то  пень  с  отчетливыми
кольцами годичных слоев на срезе...
   Џосторонний звук вывел его из  полузабытьЯ,  вернул  ему  сознание,
заставил сесть и оглЯдетьсЯ. Ћн увидел  себЯ  посреди  большой  лесной
вырубки,  залитой  солнечными   лучами,   заваленной   срубленными   и
неразработанными  деревьЯми,  бревнами,  уставленной  штабелЯми  дров.
Џолуденное солнце стоЯло над головой, густо пахло  смолой,  разогретой
хвоей, снежной сыростью, и где-то высоко над не оттаЯвшей  еще  землей
звенел,  заливалсЯ,  захлебываЯсь  в  собственной   своей   немудреной
песенке, жаворонок.
   Џолный ощущениЯ неопределенной опасности, Ђлексей оглЯдел лесосеку.
‚ырубка была свежаЯ, незапущеннаЯ, хвоЯ на неразделанных  деревьЯх  не
успела еще повЯть и пожелтеть, медоваЯ смола капала со  срезов,  пахло
свежими щепками и сырой корой, валЯвшимисЯ повсюду.  ‡начит,  лесосека
жила.  Њожет  быть,  немцы  заготовлЯют  здесь  лес  длЯ  блиндажей  и
укреплений. ’огда нужно поскорее  убиратьсЯ.  ‹есорубы  могут  вот-вот
прийти. Ќо тело точно окаменело, скованное чугунной болью, и  нет  сил
двигатьсЯ.
   Џродолжать ползти? Ќо инстинкт, выработавшийсЯ в нем за дни  лесной
жизни, настораживал его. Ћн не видел, нет, он по-звериному чувствовал,
что кто-то внимательно и неотрывно следит за ним. Љто? ‹ес тих, звенит
над вырубкой жаворонок, глухо долбЯт  дЯтлы,  сердито  перепискиваютсЯ
синички, стремительно перепархиваЯ в поникших ветвЯх рубленых сосен. €
все же всем существом своим Ђлексей чувствовал, что за ним следЯт.
   ’реснула ветка. Ћн оглЯнулсЯ  и  увидел  в  сизых  клубах  молодого
частого  соснЯчка,  согласно  кивавшего  ветру  курчавыми   вершинами,
несколько ветвей, которые жили какой-то особой жизнью и вздрагивали не
в такт общему движению. € почудилось  Ђлексею,  что  оттуда  доносилсЯ
тихий, взволнованный шепот - человеческий шепот. ‘нова, как тогда, при
встрече с собакой, почувствовал Ђлексей, как шевельнулись волосы.
   Ћн выхватил  из-за  пазухи  заржавевший,  запылившийсЯ  пистолет  и
принужден был взводить курок усилиЯми обеих рук. Љогда курок  щелкнул,
в сосенках  точно  кто-то  отпрЯнул.  Ќесколько  деревцев  передернули
вершинами, как будто за них задели, и вновь все стихло.
   "—то это: зверь, человек?" - подумал Ђлексей, и ему показалось -  в
кустах кто-то тоже вопросительно  сказал:  "—еловек?"  Џоказалось  или
действительно там, в кустах, кто-то говорит по-русски? Ќу  да,  именно
по-русски. € оттого, что говорили  по-русски,  он  почувствовал  вдруг
такую сумасшедшую радость, что, совершенно не задумываЯсь над тем, кто
там - друг или враг, издал торжествующий вопль, вскочил на ноги,  всем
телом  рванулсЯ  вперед  на  голос  и  тут  же  со  стоном  упал   как
подрубленный, уронив в снег пистолет...


        14

   ‘валившись после неудачной попытки  встать,  Ђлексей  на  мгновение
потерЯл сознание, но то же ощущение близкой опасности  привело  его  в
себЯ. Ќесомненно, в соснЯке скрывались люди, они наблюдали за ним и  о
чем-то перешептывались.
   Ћн приподнЯлсЯ на руках, поднЯл  со  снега  пистолет  и,  незаметно
держа  его  у  земли,  стал  наблюдать.  Ћпасность  вернула   его   из
полузабытьЯ. ‘ознание  работало  четко.  Љто  они  были?  Њожет  быть,
лесорубы, которых немцы гонЯют сюда на заготовку дров? Њожет, русские,
такие же, как и он, окруженцы, пробирающиесЯ из немецких  тылов  через
линию фронта к своим? €ли кто-нибудь из местных крестьЯн? ‚едь  слышал
же он, как кто-то отчетливо вскрикнул: "—еловек?"
   Џистолет дрожал в его руке, одеревеневшей от ползаньЯ.  Ќо  Ђлексей
приготовилсЯ боротьсЯ и хорошо израсходовать оставшиесЯ три патрона...
   ‚ это времЯ из кустов раздалсЯ взволнованный детский голос:
   - ќй, ты кто? „ойч? ”ерштеешь?
   ќти странные слова  насторожили  ЂлексеЯ,  но  кричал,  несомненно,
русский, и, несомненно, ребенок.
   - ’ы что тут делаешь? - спросил другой детский голос.
   - Ђ вы кто? - ответил Ђлексей и смолк, пораженный тем, как  немощен
и тих был его голос.
   ‡а кустами его вопрос  произвел  переполох.  ’ам  долго  шептались,
жестикулируЯ так, что метались веточки соснЯка.
   - ’ы нам шарики не крути, не обманешь! џ немца  за  пЯть  верст  по
духу узнаю. ’ы есть дойч?
   - Ђ вы кто?
   - Ђ тебе почто знать? Ќе ферштею...
   - џ русский.
   - ‚решь... ‹опни глаза, врешь: фриц!
   - џ русский, русский, Я летчик, менЯ немцы сбили.
   ’еперь Ђлексей не осторожничал. Ћн убедилсЯ, что за кустами - свои,
русские,  советские.  Ћни  не  верЯт  ему,  -  что   ж,   война   учит
осторожности.  ‚первые  за  весь  свой  путь  он   почувствовал,   что
совершенно ослаб, что не может уже больше шевелить ни ногой, ни рукой,
ни двигатьсЯ, ни защищатьсЯ. ‘лезы текли по черным впадинам его щек.
   - ѓлЯди, плачет! - раздалось за кустами. - ќй, ты, чего плачешь?
   - „а русский, русский Я, свой, летчик...
   - Ђ с какого аэродрома?
   - „а вы-то кто?
   - Ђ тебе что? ’ы отвечай!
   - ‘ Њончаловского... Џомогите же мне, выходите! Љакого черта...
   ‚ кустах зашептались оживленнее. ’еперь  Ђлексей  отчетливо  слышал
фразы:
   - €шь говорит - с Њончаловского... Њожет, верно... €  плачет...  ќй
ты, летчик, брось наган-то! - крикнули ему. - Ѓрось, говорю, а  то  не
выйдем, убежим!
   Ђлексей откинул в  сторону  пистолет.  Љусты  раздвинулись,  и  два
мальчугана, настороженные,  как  любопытные  синички,  готовые  каждую
минуту сорватьсЯ и дать стрекача, осторожно, держась  за  руки,  стали
подходить к нему, причем старший, худенький,  голубоглазый,  с  русыми
пеньковыми волосами, держал в руке наготове топор, решив, должно быть,
применить его при случае. ‡а ним, прЯчась за его  спину  и  выглЯдываЯ
из-за нее  полными  неукротимого  любопытства  глазами,  шел  меньший,
рыженький, с пЯтнистым от веснушек лицом, шел и шептал:
   - Џлачет. € верно, плачет. Ђ тощой-то, тощой-то!
   ‘тарший, подойдЯ к Ђлексею, все еще держа наготове топор,  огромным
отцовским валенком отбросил подальше лежащий на снегу пистолет.
   - ѓоворишь, летчик? Ђ документ есть? Џокажь.
   - Љто тут? Ќаши?  Ќемцы?  -  шепотом,  невольно  улыбаЯсь,  спросил
Ђлексей.
   - Ђ Я знаю? Њне не  докладают.  ‹ес  тут,  -  дипломатично  ответил
старший.
   Џришлось   лезть   в   гимнастерку   за   удостоверением.   ЉраснаЯ
командирскаЯ  книжка  со  звездой   произвела   на   ребЯт   волшебное
впечатление. ’очно детство, утерЯнное в дни оккупации, вернулось к ним
разом оттого, что перед ними  оказалсЯ  свой,  родной,  Љрасной  Ђрмии
летчик.
   - ‘вои, свои, третий день свои!
   - „Яденька, ты почему такой тощой-то?
   - ...€х тут наши так трЯханули, так чесанули,  так  бабахнули!  Ѓой
тут был, страсть! Ќабито их ужасть, ну ужасть сколько!
   - Ђ удирали кто на чем... Ћдин  привЯзал  к  оглоблЯм  корыто  и  в
корыте едет. Ђ то двое раненых идут, за лошадиный  хвост  держатсЯ,  а
третий на лошади верхом,  как  фон-барон...  ѓде  же  тебЯ,  дЯденька,
сбили?
   Џострекотав, ребЯта начали действовать. „о жильЯ было  от  вырубки,
по их словам, километров пЯть. Ђлексей, совсем ослабевший, не мог даже
повернутьсЯ, чтобы удобнее лечь на спину.  ‘анки,  с  которыми  ребЯта
пришли за ветлами на "немецкую вырубку", были слишком малы,  да  и  не
под силу  было  мальчикам  тащить  без  дороги,  по  снежной   целине,
человека. ‘тарший, которого звали  ‘еренькой,  приказал  брату  ”едьке
бежать во весь дух в деревню  и  звать  народ,  а  сам  осталсЯ  возле
ЂлексеЯ караулить его, как он поЯснил, от немцев, втайне же не доверЯЯ
ему и думаЯ: "Ђ лЯд его знает, фриц хитер - и помирающим прикинетсЯ, и
документик достанет..." Ђ впрочем, понемногу опасениЯ эти  рассеЯлись,
мальчуган разболталсЯ.
   Ђлексей дремал с полузакрытыми глазами на мЯгкой, пушистой хвое. Ћн
слушал и не слушал его рассказ. ‘квозь спокойную  дрему,  сразу  вдруг
сковавшую его тело, долетали до сознаниЯ  только  отдельные  несвЯзные
слова. Ќе вникаЯ в их смысл, Ђлексей сквозь  сон  наслаждалсЯ  звуками
родной  речи.  ’олько  потом  узнал  он  историю  злоключений  жителей
деревеньки Џлавни.
   Ќемцы пришли в эти лесные и  озерные  краЯ  еще  в  октЯбре,  когда
желтый лист пламенел на березах, а осины точно охвачены были тревожным
красным огнем. Ѓоев  в  районе  Џлавней  не  произошло.  Љилометрах  в
тридцати западнее, уничтожив красноармейскую часть, котораЯ полегла на
укреплениЯх наспех построенной оборонительной линии, немецкие колонны,
возглавлЯемые мощным танковым авангардом, миновали Џлавни,  спрЯтанные
в стороне от дорог, у лесного озера,  и  прокатились  на  восток.  Ћни
стремились к большому железнодорожному узлу Ѓологое,  чтобы,  захватив
его, разъединить ‡ападный и ‘еверо-‡ападный фронты. ‡десь, на  далеких
подступах к этому  городу,  все  летние  месЯцы  и  всю  осень  жители
Љалининской  области  -  горожане,  крестьЯне,  женщины,   старики   и
подростки, люди всех возрастов и всех профессий,  -  день  и  ночь,  в
дождь и в зной, страдаЯ от комаров, от  болотной  сырости,  от  дурной
воды, копали и строили оборонительные рубежи. “креплениЯ протЯнулись с
юга на север на сотни километров через леса, болота, по берегам  озер,
речушек и ручьев.
   Ќемало горЯ хватили строители, но труды их не пропали даром.  Ќемцы
с ходу прорвали  несколько  оборонительных  поЯсов,  но  на  одном  из
последних рубежей их  задержали.  Ѓои  стали  позиционными.  Љ  городу
Ѓологое немцам  прорватьсЯ  так  и  не  удалось,  они  вынуждены  были
перенести центр удара южнее, а тут перешли к обороне.
   ЉрестьЯне из деревни Џлавни, подкреплЯвшие  обычно  скудный  урожай
своих супесчаных полей удачным рыбачеством в лесных озерах, совсем уже
было обрадовались, что война миновала  их.  Џереименовали,  как  этого
требовали немцы, председателЯ колхоза в  старосту  и  продолжали  жить
по-прежнему артелью, надеЯсь,  что  не  вечно  же  оккупантам  топтать
советскую землю и что им, плавнинским, и в их глуши, может, и  удастсЯ
пересидеть напасть. Ќо вслед за  немцами  в  мундирах  цвета  болотной
рЯски приехали на машинах немцы в  черном,  с  черепом  и  костЯми  на
пилотках. †ителЯм Џлавней было  предписано  выставить  через  двадцать
четыре часа пЯтнадцать  добровольцев,  желающих  ехать  на  постоЯнные
работы в ѓерманию. ‚ противном случае  деревне  сулили  большие  беды.
„обровольцам ЯвитьсЯ к крайней избе, где помещались  артельный  рыбный
склад и правление, иметь с собой смену  бельЯ,  ложку,  вилку,  нож  и
продуктов на  десЯть  дней.  Љ  положенному  сроку  никто  не  пришел.
‚прочем, немцы в черном, уже, должно быть, наученные опытом, не  очень
на это и надеЯлись. Ћни схватили и  расстрелЯли  длЯ  острастки  перед
зданием правлениЯ председателЯ  колхоза,  то  бишь  старосту,  пожилую
воспитательницу из детского сада ‚еронику ѓригорьевну, двух  колхозных
бригадиров да человек десЯть крестьЯн,  подвернувшихсЯ  им  под  руку.
’ела не велели хоронить и заЯвили, что так  будет  со  всей  деревней,
если через сутки добровольцы не ЯвЯтсЯ на место, названное в приказе.
   „обровольцы опЯть не Явились. Ђ утром, когда немцы из зондеркоманды
‘‘ пошли по деревне, все избы оказались пустыми. ‚ них не было ни души
- ни старых, ни малых. Ќочью, бросив свои дома, землю, все свое годами
нажитое добро, почти всю скотину, люди  под  покровом  густых  в  этих
краЯх ночных туманов бесследно  исчезли.  „еревнЯ  всЯ  как  есть,  до
последнего человека, снЯлась и ушла в лесную глушь -  за  восемнадцать
верст, на старую вырубку. Ќакопав землЯнок, мужчины ушли  партизанить,
а бабы с ребЯтишками остались  бедовать  в  лесу  до  весны.  ЊЯтежную
деревню зондеркоманда сожгла дотла, как и большинство деревень и сел в
этом районе, названном немцами мертвой зоной.
   - ...ЃатЯ у менЯ  председателем  колхоза  был,  старостой  они  его
называли, - рассказывал ‘еренька, и слова  его  долетали  до  сознаниЯ
ЂлексеЯ точно из-за стены, - так они его убили  и  братеньку  старшего
убили,  инвалид  он  был,  без  руки,  руку  ему  на  гумне  отрезало.
естнадцать человек... џ сам видел, нас всех  согнали  смотреть.  ЃатЯ
все кричал, все материлсЯ... "Џропишут вам  за  нас,  сукины  сыны!  -
кричал. - Љровавой слезой, - кричал, - за нас заплачете!.."
   ‘транное ощущение  испытал  летчик,  слушаЯ  маленького  белокурого
мужичка с большими грустными, усталыми  глазами.  Ћн  точно  плавал  в
вЯзком  тумане.  ЌеоборимаЯ  усталость  крепко   опутывала   все   его
измотанное нечеловеческим напрЯжением тело. Ћн не мог шевельнуть  даже
пальцем и просто не представлЯл себе, как это он всего часа  два  тому
назад еще передвигалсЯ.
   - ’ак в лесу и живете? - еле слышно  спросил  мальчика  Ђлексей,  с
трудом освобождаЯсь от пут дремы.
   - Ђ как же, так и живем. ’рое нас теперь: мы с  ”едькой  да  матка.
‘естренка была  Ќюшка  -  зимой  померла,  опухла  и  померла,  и  еще
маленький помер, так  что,  выходит,  нас  трое...  Ђ  что:  немцы  не
воротЯтсЯ, а? „едЯ наш, маткин, значит,  отец,  он  у  нас  сейчас  за
председателЯ, говорит, не воротЯтсЯ, мертвого, говорит, с  погоста  не
таскают. Ђ матка все боитсЯ, все бежать хочет: а  ну,  говорит,  опЯть
вернутсЯ... Ђ вон и дедЯ с ”едькой, глЯнь!
   Ќа опушке леса  стоЯл  рыженький  ”едька  и  показывал  на  ЂлексеЯ
пальцем  высокому  сутулому  старику  в  рваном,  из  крашенной  луком
домотканины армЯке, подвЯзанном веревкой, и в высоковерхой  офицерской
немецкой фуражке.
   ‘тарик, дедЯ Њихайла, как называли его ребЯтишки, был высок, сутул,
худ. “ него было доброе  лицо  Ќиколы-угодника  немудреного  сельского
письма,  с  чистыми  светлыми,  детскими  глазами  и  мЯгкой  негустой
бородкой, струистой  и  совершенно  серебрЯной.  ‡акутываЯ  ЂлексеЯ  в
старую баранью шубу, всю состоЯвшую из  пестрых  заплаток,  без  труда
поднимаЯ и перевертываЯ его легкое тело, он все приговаривал с наивным
удивлением:
   - Ђх ты, грех-то какой, вовсе истощилсЯ человек! „о  чего  дошел...
Ђх ты, боже ты мой, ну сущий шкилет!  €  что  только  война  с  людьми
делает. Ђй-Яй-Яй! Ђй-Яй-Яй!
   Ћсторожно, как,  новорожденного  ребенка,  опустил  он  ЂлексеЯ  на
салазки, прикрутил к ним веревочной вожжой,  подумал,  стащил  с  себЯ
армЯк, свернул и подмостил ему под голову. Џотом вышел вперед, впрЯгсЯ
в маленький хомут, сделанный из мешковины,  дал  по  веревке  мальцам,
сказал: "Ќу, с богом!" - и  втроем  они  потЯнули  салазки  по  талому
снегу, который цеплЯлсЯ за полозьЯ, скрипел, как картофельнаЯ мука,  и
оседал под ногами.


        15

   ‘ледующие два-три днЯ были окутаны  длЯ  ЂлексеЯ  густым  и  жарким
туманом,  в  котором  нечетко  и  призрачно  видел  он   происходЯщее.
„ействительность смешивалась с бредовыми снами,  и  только  уже  много
времени спустЯ удалось ему восстановить истинные событиЯ  во  всей  их
последовательности.
   ЃеглаЯ деревнЯ жила в вековом бору. ‡емлЯнки,  одетые  еще  снегом,
прикрытые сверху хвоей, с первого взглЯда трудно было  даже  заметить.
„ым из них валил точно из земли. ‚ день поЯвлениЯ здесь  ЂлексеЯ  было
тихо и сыро,  дым  льнул  ко  мху,  цеплЯлсЯ  за  деревьЯ,  и  Ђлексею
показалось, что местность эта объЯта затухающим лесным пожаром.
   ‚се население - преимущественно бабы и дети да несколько  стариков,
- узнав,  что  Њихайла  везет  из  лесу  неведомо  откуда   взЯвшегосЯ
советского летчика, по рассказам ”едьки, похожего на  "сущий  шкилет",
высыпало  навстречу.  Љогда  "тройка"  с  салазками   замелькала   меж
древесных  стволов,  бабы  обступили  ее   и,   отгонЯЯ   шлепками   и
подзатыльниками сновавших под ногами ребЯтишек, так  стеной  и  пошли,
окружив сани, охаЯ, причитаЯ и плача. ‚се  они  были  оборваны  и  все
казались одинаково пожилыми. Љопоть землЯнок,  топившихсЯ  по-черному,
не сходила с их лиц.  ’олько  по  сверканью  глаз,  по  блеску  зубов,
выделЯвшихсЯ своей белизной  на  этих  коричневых  лицах,  можно  было
отличить молодуху от бабки.
   - Ѓабы, бабы, ах, бабы! Ќу что собрались, ну что? ’еатра  это  вам?
‘пиктаклЯ? - серчал Њихайла, сноровисто нажимаЯ на свой хомутик. -  „а
не снуйте вы под ногами, бога ради, овцы, прости господи, полоумные!
   Ђ из толпы до ЂлексеЯ доносилось:
   - Ћй, какой! ‚ерно, шкилет! Ќе шевелитсЯ, жив ли?
   - Ѓез памЯти он... —его же это с ним? Ћй, бабоньки, уж тощ, уж тощ!
   Џотом волна удивлениЯ схлынула. ЌеизвестнаЯ, но, очевидно, страшнаЯ
судьба этого летчика поразила баб, и, пока сани  тащились  по  опушке,
медленно приближаЯсь к подземной деревне, затеЯлсЯ спор: у  кого  жить
Ђлексею?
   - “ менЯ землЯнка суха. Џесок-песочек и воздух вольный... Џечура  у
менЯ, - доказывала маленькаЯ круглолицаЯ женщина с бойко  сверкавшими,
как у молодого негра, белками глаз.
   - "Џечура"! Ђ живет-то вас сколько? Ћт одного духа  преставишьсЯ!..
Њихайла, давай ко мне, у  менЯ  три  сына  в  красноармейцах  и  мучки
малость осталось, Я ему лепешки печь стану!
   - Ќет, нет, ко мне, у менЯ просторно, вдвоем живем,  места  хватит;
лепешки тащи к нам: все равно ведь ему, где есть. “ж мы с  Љсюхой  его
обиходим, у менЯ лещ мороженый есть и  грибков  белых  нитка...  “шицу
ему, суп с грибами.
   - ѓде ж ему ушицу, он одной ногой в гробу!.. Љо мне его, дЯдЯ Њиша,
у нас корова, молочко!
   Ќо Њихайла подтащил сани к своей землЯнке, находившейсЯ  посередине
подземной деревни.
   ...Ђлексей помнит: лежит  он  в  маленькой  темной  землЯной  норе;
слегка чадЯ, потрескиваЯ  и  ронЯЯ  искры,  горит  воткнутаЯ  в  стену
лучина. ‚ свете ее видны с нар стол, сколоченный из Ящика от  немецких
мин и утвержденный на вкопанном в землю столбе,  и  чурки  около  него
вместо табуреток, и тонкаЯ,  по-старушечьи  одетаЯ  женщина  в  черном
платке, наклонившаЯсЯ к столу, - младшаЯ сноха деда Њихайлы ‚арвара, и
голова самого старика, повитаЯ седыми негустыми кудрЯми.
   Ђлексей лежит на полосатом тюфЯке, набитом соломой. Ќакрыт  он  все
той же бараньей шубой,  состоЯщей  из  разноцветных  заплат.  Ћт  шубы
приЯтно пахнет чем-то кислым, таким обиходным и жилым. € хотЯ все тело
ноет, как побитое камнЯми, а ноги горЯт,  точно  к  ступнЯм  приложены
раскаленные кирпичи, приЯтно лежать  вот  так  неподвижно,  знаЯ,  что
никто тебЯ не  тронет,  что  не  надо  ни  двигатьсЯ,  ни  думать,  ни
стеречьсЯ.
   „ым от камелька,  сложенного  на  земле  в  углу,  стелетсЯ  сизыми
живыми, переливающимисЯ слоЯми, и кажетсЯ Ђлексею, что не только  этот
дым, но и стол,  и  серебрЯнаЯ  голова  деда  Њихайлы,  всегда  чем-то
занЯтого,  что-то  мастерЯщего,  и  тонкаЯ  фигура  ‚ари  -  все   это
расплываетсЯ,  колеблетсЯ,  вытЯгиваетсЯ.  Ђлексей  закрывает   глаза.
Ћткрывает он их, разбуженный током  холодного  воздуха,  пахнувшего  в
дверь, обитую дерюжкой с  черным  немецким  орлом.  “  стола  какаЯ-то
женщина. Ћна положила на стол мешочек и еще держит на нем руки,  точно
колеблЯсь, не взЯть ли его обратно, вздыхает и говорит ‚арваре:
   - Њанка это... ‘ мирного времени длЯ Љостюньки берегли. Ќе надо ему
теперь ничего, Љостюньке-то. ‚озьмите,  кашки  вот  постоЯльцу  своему
сварите. Ћна длЯ ребЯтишек, кашка-то, ему как раз.
   Џовернувшись, она тихо уходит, овеЯв  всех  своей  печалью.  Љто-то
приносит мороженого леща,  кто-то  -  лепешки,  испеченные  на  камнЯх
камелька, распространЯющие по  всей  землЯнке  кислый  теплый  хлебный
парок.
   ЏриходЯт ‘еренька с ”едькой. ‘ крестьЯнской  степенностью  ‘еренька
снимает в дверЯх с головы  пилотку,  говорит:  "‡дравствуйте  вам",  -
кладет на стол два кусочка пиленого сахара с прилипшими к ним крошками
махры и отрубей.
   - Њамка прислала. Ћн полезный, сахар-то,  ешьте,  -  говорит  он  и
деловито обращаетсЯ к  деду:  -  ЋпЯть  на  пепелище  ходили.  —угунок
откопали.  „ва  заступа  не  больно  обгорелые,  топор  без  топорища.
Џринесли, сгодитсЯ.
   Ђ ”едька, выглЯдываЯ из-за брата,  жадно  смотрит  на  белеющие  на
столе кусочки сахара и с шумом втЯгивает слюну.
   ’олько уже гораздо позже, обдумываЯ все это, Ђлексей сумел  оценить
приношениЯ, которые делались ему в селении, где в эту зиму около трети
жителей умерло от голода, где не было семьи, не похоронившей одного, а
то и двух покойников.
   - ќх, бабы, бабы, цены вам, бабы, нет! Ђ? ‘лышь,  Ђлеха,  говорю  -
русской бабе, слышь,  цены  нет.  …е  стоит  за  сердце  тронуть,  она
последнее отдаст, головушку  положит,  баба-то  наша.  Ђ?  Ќе  так?  -
приговаривал дед Њихайла, принимаЯ все эти дары длЯ  ЂлексеЯ  и  снова
берЯсь за  какую-нибудь  свою  вечную  работенку:  за  починку  сбруи,
пошивку хомутов или подшивку протоптавшихсЯ валенок.  -  €  в  работе,
брат Ђлеха, она, эта самаЯ баба, нам не сдает, а то и тю-тю! -  глЯди,
обставит мужика-то на  работе!  ’олько  Язык  этот  бабий,  ох,  Язык!
‡аморочили мне, Ђлеха,  эти  самые  чертовы  бабы  голову,  ну  просто
навовсе заморочили. Љак ЂнисьЯ-то моЯ померла, Я, грешный  человек,  и
подумал: "‘лава те господи, поживу в тишине-покое!"  ‚от  менЯ  бог  и
наказал. Њужики-то наши, кои остались в армию  непозабратые,  все  при
немцах в партизаны подались, и осталсЯ Я за великие свои грехи  бабьим
командиром, как козел в овечьем стаде... Ћх-хо-хо!
   Њного такого, что глубоко  поразило  его,  увидел  Ђлексей  в  этом
лесном  поселении.  Ќемцы  лишили  жителей   Џлавней   домов,   добра,
инвентарЯ, скота, обиходной рухлЯди, одежды - всего, что  нажито  было
трудом поколений; жили люди теперь в лесу, терпели  великие  бедствиЯ,
страх от ежеминутной угрозы, что немцы их откроют, голодали, мерли,  -
но колхоз, который передовикам  в  тридцатом  году  после  полугодовой
брани и споров еле-еле удалось организовать, не развалилсЯ.  Ќаоборот,
великие бедствиЯ войны еще больше сплотили людей. „аже  землЯнки  рыли
коллективно и расселились в них не по-старому, где кому пришлось, а по
бригадам. Џредседательские обЯзанности взамен  убитого  зЯтЯ  взЯл  на
себЯ дед Њихайла. Ћн свЯто соблюдал в лесу  колхозные  обычаи,  и  вот
теперь руководимаЯ им пещернаЯ деревнЯ,  загнаннаЯ  в  чащу  бора,  по
бригадам и звеньЯм готовилась к весне.
   ‘традающие от голода крестьЯнки снесли и ссыпали в  общую  землЯнку
до последнего зернышка все, у кого что сохранилось после  бегства.  ‡а
телЯтами от коров, заблаговременно уведенных  от  немцев  в  лес,  был
установлен строжайший уход. ‹юди голодали, но не резали  общественного
скота. ђискуЯ поплатитьсЯ жизнью, мальчишки ходили на старые  пепелища
и в углЯх пожарища выкапывали посиневшие от  жара  плуги.  Љ  наиболее
сохранившимсЯ  из  них  приделали  деревЯнные  ручки.   €з   мешковины
мастерили Ярма, чтобы с весны начать пахать на коровах. Ѓабьи  бригады
ловили по нарЯдам в озерах рыбу, и ею всю зиму питалась деревнЯ.
   •оть дед Њихайла и ворчал на "своих баб" и зажимал уши,  когда  они
затевали у него в землЯнке злые и  длинные  ссоры  из-за  каких-нибудь
мало понЯтных Ђлексею хозЯйственных дел, хотЯ и орал иной раз  на  них
выведенный из себЯ дед своим фальцетом, он умел их ценить и, пользуЯсь
покладистостью своего молчаливого  слушателЯ,  не  раз  принималсЯ  до
небес превозносить "женское отродье":
   - ‚едь ты смотри, Ђлеха, друг ты мой любезный, что получилось. Ѓаба
- она от веку веков за кусок обеими руками  держитсЯ.  Ђ?  Ќе  так?  Ђ
почему? ‘купа? Ќет, потому что ей дорог кусок-то,  детей-то  ведь  она
кормит,  семью-то,  что  там  ни  говори,  она,  баба,  ведет.  ’еперь
посмотри, какое дело. †ивем мы, сам видишь, как: крохи  считаем.  Ђга,
голод! Ђ тут, значит, было это в Январе, нагрЯнули к нам партизаны,  и
не наши деревенские, нет - наши-то где-то, слышь, под Ћленином  воюют,
- а чужие, с чугунки какие-то. ‹адно. ЌагрЯнули. "‘ голоду  помираем".
€ что же думаешь, на следующий день бабешки им полные сумки  напихали.
Ђ у самих-то детишки вон пухлые, на ноги не поднимаютсЯ. Ђ? Ќе  так?..
’о-то вот и оно! Љабы Я был  какой  командир,  Я  бы,  как  немцев  мы
прогоним, собрал бы лучшие свои войска и вывел бы наперед бабу и велел
бы всем  моим  войскам,  значит,  перед  ней,  перед  бабой   русской,
маршировать и честь ей отдавать, бабе-то!..
   Ђлексей сладко  дремал  под  старческую  болтовню.  €ногда,  слушаЯ
старика,  хотелось  ему  достать  из   кармана   гимнастерки   письма,
фотографию девушки и показать их ему, да руки не поднимались, так  был
слаб. Ќо когда дед Њихайла принималсЯ нахваливать своих баб,  казалось
Ђлексею, что чувствует он тепло этих писем через сукно гимнастерки.
   ’ут же, у стола, тоже вечно занЯтаЯ каким-нибудь  делом,  ловкаЯ  и
молчаливаЯ, трудилась по вечерам сноха деда Њихайлы.
   ‘начала  Ђлексей  принЯл  ее  за  старуху,  жену  деда,  но   потом
разглЯдел, что ей не больше двадцати -  двадцати  двух  лет,  что  она
легкаЯ, стройнаЯ, миловиднаЯ и что, глЯдЯ на ЂлексеЯ как-то  испуганно
и  тревожно,  она  порывисто  вздыхает,  точно  проглатывает  какой-то
застрЯвший в горле комок. €ногда по ночам,  когда  лучина  гасла  и  в
дымном мраке землЯнки начинал задумчиво попиливать  сверчок,  случайно
отысканный дедом Њихайлой на старом  пепелище  и  принесенный  сюда  в
рукавице "длЯ  жилого  духу"  вместе  с  обгорелой  посудой,  казалось
Ђлексею, что слышит он, как кто-то тихонько плачет на нарах,  хоронЯсь
и закусив зубами подушку.


        16

   Ќа третий день гостеваньЯ  ЂлексеЯ  у  деда  Њихайлы  старик  утром
решительно сказал ему:
   - Ћбовшивел ты, Ђлеха, - беда: что жук навозный. Ђ чесатьсЯ-то тебе
трудно. ‚от что: баньку Я тебе сооружу.  —то?..  Ѓаньку.  Џомою  тебЯ,
косточки лопарю. Ћно, с трудов-то  твоих,  больно  хорошо,  банька-то.
—то? Ќе так?
   € он принЯлсЯ сооружать баню. Ћчаг в углу натопил так, что стали  с
шумом лопатьсЯ камни. ѓде-то на улице тоже горел костер, и на нем, как
сказали Ђлексею, калилсЯ большой валун. ‚арЯ наносила  воды  в  старую
кадку. Ќа полу постлали золотой соломы. Џотом дед Њихайла разделсЯ  по
поЯс, осталсЯ в одних подштанниках, быстро развел в  деревЯнной  бадье
щелок, надрал из рогожи пахнущего летом мочала. Љогда  же  в  землЯнке
стало так жарко, что с потолка начали падать тЯжелые  холодные  капли,
старик выскочил на улицу, на железном листе притащил оттуда красный от
жара валун и опустил его в кадку. –елаЯ туча пара шибанула к  потолку,
расползлась по нему, переходЯ в белые курчавые клубы. Ќичего не  стало
видно, и Ђлексей почувствовал,  что  его  раздевают  ловкие  стариковы
руки.
   ‚арЯ помогала свекру. Ћт жара скинула она свой  ватник  и  головной
платок. ’Яжелые косы, существование которых под дырЯвым платком трудно
было даже подозревать, развернулись и  упали  на  плечи.  €  всЯ  она,
худаЯ,  большеглазаЯ,  легкаЯ,  неожиданно  преобразилась  из  старухи
богомолки в молоденькую девушку. ќто преображение было так неожиданно,
что Ђлексей, первоначально не обращавший на нее  вниманиЯ,  застыдилсЯ
своей наготы.
   - „ержись, Ђлеха! Ђу, друг, держись, такое  наше  дело,  значит,  с
гобой теперь! ‘лыхал, в ”инлЯндии  вон  и  вовсе,  говорЯт,  мужики  с
бабами в одной бане полоскаютсЯ. —то, неправда? Њожа, и врут.  Ђ  она,
‚арька-то, сейчас, значит, вроде как бы медицинскаЯ сестра при раненом
воине. „а. € стыдитьсЯ ее не положено. „ержи его, Я рубаху сниму.  €шь
попрела рубаха-то, так и ползет!
   € тут увидел Ђлексей выражение ужаса  в  больших  и  темных  глазах
молодой  женщины.  ‘квозь  шевелЯщуюсЯ  пелену  пара   впервые   после
катастрофы увидел  он  свое  тело.  Ќа  золотой  Яровой  соломе  лежал
обтЯнутый смуглой кожей человеческий костЯк с резко выдавшимисЯ шарами
коленных чашечек, с круглым и острым тазом, с совершенно провалившимсЯ
животом, резкими полукружьЯми ребер.
   ‘тарик возилсЯ у шайки со щелоком. Љогда же он, обмакнув мочалку  в
серую маслЯнистую жидкость, занес ее над Ђлексеем и разглЯдел его тело
в жарком тумане, рука с мочалкой застыла в воздухе.
   - Ђх ты, беда!.. ‘урьезное твое дело,  брат  Ђлеха!  Ђ?  ‘урьезное,
говорю. Ћт немцев-то ты, брат, значит, уполз, а от нее, косой...  -  €
вдруг накинулсЯ на ‚арю, поддерживавшую ЂлексеЯ сзади: - Ђ ты  что  на
голого человека уставилась, срамница ну! —то губы-то кусаешь? “х,  все
вы, бабы, сорочье отродье! Ђ ты, Ђлексей, не думай, не думай ни о  чем
худом. „а мы, брат, тебЯ ей, косой, нипочем не отдадим.  “ж  мы  тебЯ,
значит, выходим, поправим, уж это верно!.. Ѓудь здоров!
   Ћн  ловко  и  бережно,  точно  маленького,  мыл  ЂлексеЯ   щелоком,
перевертывал, обдавал горЯчей водой, снова тер и тер с таким  азартом,
что руки его, скользившие по бугоркам костей, скоро заскрипели.
   ‚арЯ молча помогала ему.
   Ќо зрЯ накричал на нее старик. Ќе смотрела  она  на  это  страшное,
костлЯвое тело,  бессильно  свешивавшеесЯ  с  ее  рук.  Ћна  старалась
смотреть мимо, а когда взглЯд ее невольно замечал  сквозь  туман  пара
ногу или руку ЂлексеЯ, в  нем  загорались  искры  ужаса.  …й  начинало
казатьсЯ, что это не неизвестный ей, невесть как попавший в  их  семью
летчик, а ее Њиша, что не этого  неожиданного  гостЯ,  а  ее  мужа,  с
которым  прожила  она  всего-навсего  одну  весну,  могучего  парнЯ  с
крупными и Яркими веснушками на светлом безбровом лице,  с  огромными,
сильными руками, довели немцы до  такого  состоЯниЯ  и  что  это  его,
Њишино, бессильное, порой кажущеесЯ  мертвым  тело  держат  теперь  ее
руки. € ей становилось страшно, у нее начинала  кружитьсЯ  голова,  и,
только кусаЯ губы, удерживала она себЯ от обморока...
   ...Ђ потом Ђлексей лежал  на  полосатом  тощем  тюфЯке  в  длинной,
вкривь и вкось заштопанной, но чистой и мЯгкой рубахе деда Њихайлы,  с
ощущением свежести и бодрости во всем теле. Џосле  баньки,  когда  пар
вытЯнуло из землЯнки через волоковое оконце, проделанное в потолке над
очагом, ‚арЯ напоила его брусничным, припахивавшим дымком чаем. Ћн пил
его с крошками тех самых двух кусочков сахара,  которые  принесли  ему
ребЯтишки и которые ‚арЯ мелко-мелко накрошила длЯ него  на  беленькую
берестичку. Џотом он заснул - в первый раз крепко, без снов.
   ђазбудил его громкий разговор. ‚ землЯнке было почти темно,  лучина
еле тлела. ‚ этом дымном мраке дребезжал резкий тенорок деда Њихайлы:
   - Ѓабий ум, где у тебЯ соображение? —еловек одиннадцать ден во  рту
просЯного зернышка не держал, а ты вкрутую... „а эти самые крутые Яйца
- ему смерть!.. - ‚друг голос деда стал просительным: - …му бы не  Яиц
сейчас, ему бы сейчас, знаешь что, ‚асилиса, ему  бы  сейчас  куриного
супчику похлебать! Ћ! ‚от ему что надо. ќто  бы  его  сейчас  к  жизни
подбодрило. ‚от Џартизаночку бы твою, а?..
   Ќо старушечий голос, резкий и неприЯтный, с испугом перебил:
   - Ќе дам! Ќе дам и не дам, и не  проси,  черт  ты  старый!  €шь!  €
говорить  об  этом  не  смей.  —тобы  Я  Џартизаночку  мою...  ‘упчику
похлебать... ‘упчику! ‚он и так эва сколько натащили всего,  чисто  на
свадьбу! Џридумал тоже!
   - ќх, ‚асилиса, совестно тебе, ‚асилиса, за такие твои бабьи слова!
- задребезжал тенорок старика. - “ самой двое на  фронте,  и  такие  у
тебЯ  бестолковые  понЯтиЯ!  —еловек,  можно  сказать,  за  нас  вовсе
покалечилсЯ, кровь пролил...
   - Ќе надо мне его крови. ‡а менЯ мои проливают. € не проси, сказано
- не дам, и не дам!
   ’емный старушечий силуэт скользнул к  выходу,  и  в  распахнувшуюсЯ
дверь ворвалась такаЯ ЯркаЯ полоса весеннего днЯ, что Ђлексей невольно
зажмурилсЯ и застонал, ослепленный. ‘тарик кинулсЯ к нему:
   - Ђй ты не спал, Ђлеха? Ђ? Ђй слышал разговор?  ‘лышал?  ’олько  ты
ее, Ђлеха, не суди; не суди,  друг,  слова-то  ее.  ‘лова  -  они  что
шелуха, а  Ядрышко  в  ней  хорошее.  „умаешь,  курицы  она  длЯ  тебЯ
пожалела? €-и, нет, Ђлеша! ‚сю семью ихнюю - а семьЯ  была  большущаЯ,
душ десЯть,  -  немец  перевел.  Џолковником  у  нее  старший-то.  ‚от
дознались,  что  полковникова  семьЯ,  всех  их,  окромЯ  ‚асилисы,  в
одночасье в ров. € хозЯйство все порушили. €-их, большаЯ это беда -  в
ее-то годы без роду-племени остатьсЯ! Ћт хозЯйства от всего  оказалась
у ней одна курица, значит. •итраЯ курица, Ђлеша! …ще в  первую  неделю
немцы всех курей-уток переловили, потому  длЯ  немца  птица  -  первое
лакомство. ‚се - "курка, матка, курка!". Ќу, а эта спаслась. Ќу просто
артист, а не курица! Ѓывало, немец - во двор, а  она  -  на  чердак  и
сидит там, будто ее и нет. Ђ свой войдет  -  ничего,  гулЯет.  ут  ее
знает, как она узнавала. € осталась она одна, курица эта, на всю  нашу
деревню, и вот за хитрость за ее вот эту самую  Џартизанкой  мы  ее  и
окрестили.
   Њересьев дремал с открытыми глазами. ’ак привык  он  в  лесу.  „еда
Њихайлу  молчание  его,  должно  быть,  беспокоило.  Џосуетившись   по
землЯнке, что-то поделав у стола, он опЯть вернулсЯ к этой теме:
   - Ќе суди, Ђлеха, бабу-то! ’ы, друг любезный, в то вникни: была она
как стараЯ береза в большом лесу, на нее ниоткель не  дуло,  а  теперь
торчит, как трухлЯвый пень на вырубке, и одна ей  утеха  -  эта  самаЯ
курица. —его молчишь-то, ай заснул?.. Ќу, спи себе, спи.
   Ђлексей спал и не спал. Ћн лежал под полушубком, дышавшим  на  него
кислым запахом хлеба,  запахом  старого  крестьЯнского  жильЯ,  слушал
успокаивающее пиликанье сверчка, и не хотелось ему  шевелить  хотЯ  бы
пальцами. Ѓыло похоже, что  тело  его  лишено  костей,  набито  теплой
ватой, в которой толчками пульсирует кровь. ђазбитые,  распухшие  ноги
горели, их ломило изнутри какой-то тЯгостной болью, но не было сил  ни
повернутьсЯ, ни пошевелитьсЯ.
   ‚ этой полудреме Ђлексей воспринимал жизнь землЯнки клочками, точно
это была не настоЯщаЯ жизнь, а на экране мелькали перед  ним  одна  за
другой несвЯзные, необыкновенные картины.
   Ѓыла весна. ЃеглаЯ деревнЯ переживала самые  трудные  дни.  „оедали
последние харчишки из тех,  что  успели  в  свое  времЯ  позарывать  и
попрЯтать и что тайком по ночам выкапывали из Ям на пепелищах и носили
в лес. Ћттаивала землЯ. Ќаспех  нарытые  норы  "плакали"  и  оплывали.
Њужики, партизанившие западнее деревни, в Ћленинских лесах,  и  раньше
нет-нет хоть поодиночке, хоть  по  ночам  наведывавшиесЯ  в  подземную
деревеньку, оказались теперь отрезанными линией фронта. Ћт них не было
ни слуху ни духу. ЌоваЯ тЯгота легла на и без  того  измученные  бабьи
плечи. Ђ тут весна, тает снег, и надо думать о посеве, об огородах.
   Ѓабы бродили озабоченные, злые. ‚ землЯнке деда Њихайлы то  и  дело
вспыхивали  между  ними  шумные  споры  с   взаимными   попреками,   с
перечислением всех старых и новых, настоЯщих и выдуманных обид.  ѓомон
порой стоЯл в ней страшный, но стоило хитроумному деду подкинуть в эту
гомонЯщую кашу злых бабьих голосов какую-нибудь хозЯйственную мыслишку
- о том, не пора ли, дескать, послать  ходоков  на  пепелище  глЯнуть:
может, уже отошла землЯ, или не подходЯщ ли ветерок, чтобы  проветрить
семена, проклекшие от душной землЯночной сырости, - как сразу же гасли
эти ссоры.
   ђаз дед вернулсЯ днем и довольный и озабоченный. Ћн принес  зеленую
травинку и, бережно положив ее на заскорузлую ладонь, показал Ђлексею:
   - ‚идал? ‘ полЯ Я. Ћтходит землЯ-то, а озимь, слава  тебе  господи,
ничего, обозначилась. ‘нега обильные. ‘мотрел Я.  …сли  с  Яровыми  не
вывезем, озимь и то кусок даст. Џойду бабам гукну,  пусть  порадуютсЯ,
бедолаги!
   ’очно стаЯ галок весной, зашумели, закричали  у  землЯнки  бабы,  в
которых зеленаЯ травинка, принесеннаЯ с полЯ, разбудила новую надежду.
Ђ вечером дед Њихайла потирал руки.
   - €ть, и ничего решили министры-то мои долговолосые. Ђ, Ђлеха? Ћдна
бригада, значит, на коровах пашет, это где ложок в низинке, где пахота
тЯжелаЯ. „а много ли  напашешь:  всего  шесть  ко