в два шага  и скрылсЯ за  дверью в кухне, зашумел там
водой.  ‚  комнатке  ’амара  €вановна  мгновение осматривалась,  решительным
движением  поднЯла  с пола валЯвшуюсЯ на боку крепкую,  выкрашенную  зеленой
краской  табуретку,  увидела,  что  сиденье  чем-то,  должно  быть  топором,
истерзано  до щепы, с брЯком вернула  ее в прежнее положение и опустилась на
нее -- будто подсеклась.  Џеред нею был журнальный столик с остатками еды на
газетах, и она, прЯмЯ спину, отшатываЯсь, все  смотрела и смотрела неотрывно
на  засохшие  куски  хлеба и  вспоротые консервные  банки.  Љончики ее  рта,
выдаваЯ сильное волнение, подергивались.
     ‚ышел старик, приободренный умыванием, с продравшимсЯ из глаз взглЯдом,
в постельном ворохе на низкой лежанке за журнальным столиком отыскал рубаху,
котораЯ ночью служила  ему наволочкой, повертел  ее, донельзЯ изжульканную и
засаленную,  в руках  и кинул обратно. Ђнатолий продолжал  торчать на ногах;
старик все  так же неторопливо, не  терЯЯ какого-то  последнего достоинства,
сгреб ночные трЯпки в угол лежанки и пригласил:
     -- ‘адитесь. ‚ ногах правды нету.
     -- “  тебЯ  тут  ее  ни  в  чем  нету. -- Ђнатолий  продолжал  говорить
требо­вательно, напористо.
     -- “ менЯ тут одинаЯ правда, -- не согласилсЯ старик, вздергиваЯ голову
в сторону одного угла комнатенки, потом другого. -- ‚ таких хоромах врать не
тЯнет. „а и  вообще...  кто теперь самые  честные люди? Љто  до краЯ  дошел.
Џолзают как черви, портЯт  картину, но если  украл  кто  у такого же, как он
сам, две пустые  бутылки... спроси  его: украл? "“крал", -- скажет и  отдаст
две пустые бутылки обратно. Ђ к другому, к серьезному воровству нашего брата
не подпустЯт,  за нашим  братом  такой надзор, будто это он и  съел  великое
государство.
     -- €з интеллигентов, что ли?
     ‘тарик покивал Ђнатолию:
     -- €з них. џ понимаю вашу иронию:  любить их  не за что.  џ  тоже их не
люблю. Ќо  Я-то  больше из  разночинцев буду, --  поправилсЯ он с  усмешкой,
показавшей редкозубый рот. -- Њного чинов перебрал. Ђ вот друг мой... это он
здесь  хозЯин,   не  Я...  он   из  интеллигентов,  из  них,   да...  бывший
интелли­гентный человек.
     -- ’ы не хозЯин? Ђ где хозЯин?
     --  Ђ  помер, --  весело  сообщил старик,  переводЯ  засиЯвшие глаза  с
ЂнатолиЯ на ’амару €вановну. -- Њы  с ним друзьЯ были не разлей  вода, -- он
хохотнул, сделав  ударение на последних  словах. -- ‚месте приходили, вместе
уходили. ‚месте об землю падали, вместе на ноги подымались. Ћдин раз было...
вместе  по лесенке скатились.  “ одного  праваЯ щека рассеченнаЯ, у  другого
леваЯ. Џожалуют к нам гости,  мы рады. Џриедут, придут  -- уходите, старики,
на два часа. Ђ то на всюю ночь. „енег дадут... уходим. ’олько скажем: ключик
оставьте  у  дежурной, внизу.  €  дежурную  побалуйте, она  старица  беднаЯ,
конфетку любит. Ђ летом хозЯин, друг мой, помер... Ћн  был до того одинокий,
что совсем без родни жил.
     ЂнатолиЯ передернуло. ‚зглЯдываЯ на ’амару €вановну, неподвижно и прЯмо
застывшую на боковине лежащей табуретки, он продолжал допыты-ватьсЯ:
     -- Ђ ты, значит, выдаешь себЯ за хозЯина и живешь в его квартире?
     -- џ ни за кого себЯ не выдаю, -- с удовольствием отвечал старик.  -- џ
прихожу и ухожу.
     -- € никто не догадаетсЯ турнуть тебЯ отсюда? ђазвел притон и доволен?
     ’амара €вановна перебила мужа, рывком подаваЯсь к старику:
     -- Ђ вчера... вчера на сколько было сказано уйти?
     -- ‘казано  было: до восьми часов. џ уж в сумерках пришел -- фатера моЯ
свободнаЯ.
     -- ‘колько их было? -- опЯть ’амара €вановна, уже подымаЯсь.
     -- Ђ комплект. „ва парнЯ, две девчонки.
     Ђнатолий поправил, замираЯ:
     -- Ћдин парень, две девчонки...
     -- Љак так? Ћдин парень две  девчонки попервости пришли, второй  парень
потом подошел, Я еще тут был.
     Ђнатолий содрогнулсЯ так, что подскочили плечи:
     -- “бивать надо таких!..
     -- „а надо бы, --  согласилсЯ старик и уступил дорогу:  гости торопливо
уходили.
     Ћбманула  подружка  ‹ида.  Џоймали на вранье, пригрозили  милицией, она
чуть  добавила  правды, чтобы  звучало  убедительней,  и  все-таки обманула.
Ѓросились, поймав частника на  зеленой "Ќиве",  опЯть  в  микрорайон,  долго
звонили во входную дверь, за которой жила подружка, принЯлись колотить в нее
кулаками  --  открыла  наконец  заспаннаЯ,  в  тЯжелой полудреме  от чего-то
дурного, мать  подружки,  не  сразу признала  в ’амаре  €вановне и  Ђнатолии
ночных пришельцев,  а  вглЯдевшись, признав,  не  говорЯ  ни слова,  развела
руками: нет  ‹иды. Џокорно пропустила  мимо  себЯ  рванувшегосЯ  вперед, уже
ничему  не  верЯщего  ЂнатолиЯ  и не пошла за  ним, ждала,  привалившись  со
сморенными  глазами к стене, пока не выйдет. ’ак и стоЯли по разные  стороны
распахнутой  двери две  матери,  не глЯдЯ друг на друга и  не  понимаЯ  уже,
почему они так стоЯт и что происходит.
     Ќет,  сколько  ни откладывай,  а  надо  заЯвлЯть  в  милицию.  —астник,
толстогубый  мужик  лет пЯтидесЯти, с иссеченной в  мелкую  сеточку кожей на
толстом  лице, истомившийсЯ за дорогу  в  микрорайон  от  тЯжелого молчаниЯ,
когда дальше адреса разговор не пошел, встретил своих пассажиров вопросом:
     -- Ќету?
     -- Ќету, -- сказал Ђнатолий.
     -- Ђ чего нету? -- оживлЯЯсь от ловкости, с какой поймал он молчунов на
крючок, подхватил частник, оборачиваЯ к своим  пассажирам на заднем  сиденье
плутоватое лицо.
     -- Ђ ничего хорошего, землЯк, нету.
     ’амара €вановна  сразу опЯть оцепенела, уставившись глазами прЯмо перед
собой на дорогу. Ќо ничего, кроме воспаленного солнечного пЯтна,  прыгающего
перед машиной, она  не видела.  ‚нутри,  там, где  полагаетсЯ быть чувствам,
сменЯющим одно другое, залег камень, и он начинал раскалЯтьсЯ. Ћна физически
ощущала  этот нагрев от пыточного огнЯ. ‚ерилось, что можно еще отодвинутьсЯ
от него,  что  длЯ  этого  надо  лишь  сделать усилие  над собой, но не было
никакого желаниЯ искать себе облегчение.
     Џотом  она  долго  будет  вспоминать  это  мгновение.   ‚друг  какаЯ-то
торопливаЯ  и вороватаЯ истома,  невесть откуда взЯвшаЯсЯ, ворвалась  в нее,
пробежала сверху  вниз  от груди на живот  и,  настегиваЯ  себЯ,  напетливаЯ
холодными лапками,  закружилась  там, пока не нашла  ход и не  скользнула  в
него,  пронзаЯ жутью. ’амара  €вановна замерла, такого с нею не  бывало. Ћна
перегнулась в животе, чтобы придавить этот  мышиный  катышок,  но продолжала
чувствовать,  как схватками  ноет  и  ноет  внутри,  опускаЯсь все  глубже и
неприЯтней.  ќто  происходило  с нею  и в  ней и как  бы не  в ней, как бы в
какой-то  скрытой  раздвоенности  и  повторенности,  в  каких-то  притаенных
створках,  до этой  поры  не дававших о себе знать. Љатышок все металсЯ, все
тыкалсЯ  в  стенки и точно  раздвигал  их,  в исподе чутливо отыскивал  свой
испод, проникал  внутрь,  затихал  ненадолго  и  вдруг  суматошно принималсЯ
кружитьсЯ,  как бы догонЯЯ свой хвост  и заполнЯЯ круговоротом норку -- и от
этого   крутЯщегосЯ   клубка,  пускающего  электричество,   по   всему  телу
проносились колючие пронизи. ’амара €вановна всЯ сжалась от переполнЯвших ее
гадливости  и  испуга:  откуда-то  ведь это должно  было  взЯтьсЯ? —то  это,
откуда, почему? Ћна уже готова была остановить машину, чтобы выйти и хоть на
голову  встать,  но стрЯхнуть с себЯ эту  пакостливую тварь,  но  постепенно
стало  отпускать,  постепенно  под  руками,   сдавившими  испуганное  место,
наступило затишье.
     ‚озле  дома ’амара €вановна вышла  из  машины одна, Ђнатолий  поехал на
рынок к „емину.  Љогда  требовалось  идти на  что-то совсем  уж тЯжкое,  она
невольно  нагибала голову,  изготавливаЯсь пробить ею любую  стену, -- так и
теперь, набычившись, она решила, что телефонные звонки возьмет на себЯ. Ђ уж
после...  € после  того, как повидаютсЯ  с  „еминым, после того,  как ничего
другого больше не останетсЯ, пойдут подавать в розыск.
     ќто походило  на веревочную лестницу, раскачивающуюсЯ  на  убийственной
высоте,  по  ней,  не  сорвавшись,  надо  поднЯтьсЯ  на  твердую площадку  с
поручнЯми.  “строившись перед  тумбочкой с телефоном  на  детской табуретке,
которую  мастерили когда-то длЯ нее же, длЯ ‘ветки, ’амара €вановна набирала
номер  за номером, слушала резкие, требовательные гудки, доставлЯющие  ее  в
разные  концы  города,  потом  отзывалсЯ  голос,  всегда  женский  и  всегда
недовольный,  который заставлЯл ее однообразно думать: "‘тервы же мы, бабы!"
--  голос  на  минуту-две  отступал,  перебираЯ  бумаги,  и  со  сдержанной,
подобревшей переменой от результатов  поиска сообщал: "Ќету такой". …ще одна
ступенька  извивающейсЯ под  ногами  веревочной  лестницы оставалась позади:
‘ветки в этой больнице не было. …е не оказалось ни в одной больнице, которые
перебрала ’амара €вановна, и, дав себе передышку,  она осторожно и тупо,  не
надавливаЯ на слова,  жевала не ахти какой мысли жвачку:  "Ђ хорошо  ли это,
что ее там нет? Ќе лучше ли было бы, если бы какаЯ-никакаЯ, а была?"
     Ћна снова взЯлась за телефон,  и веревочнаЯ лестница под нею закачалась
еще  сильней от  порывов  ветра, поднЯтого  словом "морги". ’амара  €вановна
нашла его в справочнике, выписала с  четырех столбцов цифры, на разный манер
повторЯющие  его,  и  принЯлась  накручивать  на  диске   эти  цифры,  гулко
отдающиесЯ в  сердце  и в той пустоте,  куда  они  улетали. ’еперь  отвечали
молодые мужские голоса, ни один из них  не был ни пьЯным, ни ироническим, но
трое,  как машины,  произнесли совершенно  одинаковое  "не  присутствует", а
четвертый,  должно  быть  постарше,  взЯлсЯ  объЯснЯть,  что  девочки  этого
возраста к  ним попадают так редко, что, можно сказать, не  попадают совсем.
‘одрогнувшись от перенесенного испытаниЯ, ’амара €вановна поднЯлась с низкой
табуреточки,  ноги  ее, затерпшие в  неудобной позе,  заплелись, и  она едва
успела ухватитьсЯ за диван. ’ак и ткнулась лицом в измЯтые €вановы простыни,
стоЯ на коленЯх, бессознательно потеребила их в руке, вспоминаЯ, когда она в
последний  раз видела  сына,  и,  встав  на ноги, с  тЯжелым  и  пристальным
вниманием осмотрелась  вокруг,  как в незнакомом месте. € ухо­дила  -- будто
спЯчивалась  от чего-то,  по-хозЯйски расположившегосЯ  в квартире... Ћна не
могла понЯть,  почему  €ван, парень аккуратный,  так  же, как и  ‘ветка,  не
прибрал за собою постель и выскочил куда-то в такой спешке, что,  похоже, не
помнил себЯ.
     * * *
     ‘колько помнила себЯ в детстве ’амара €вановна, кормились они лесом  да
Ђнгарой. Љормились во всех смыслах,  потому что отец был лесничим;  огромные
владениЯ, числЯщиесЯ за лесничеством, располагались  на левом берегу Ђнгары,
а деревнЯ лежала на правом, в тех местах, где балаганскаЯ степь переходила в
тайгу. “же через пЯть-шесть десЯтков  километров  тайга побеждала полностью,
только  и оставалось  от  степи,  что  большие полЯны, отороченные  березой,
клином вонзающиесЯ в  леса, с высокими травами длЯ покосов. Ќо в тех местах,
за  пЯть-шесть  десЯтков  километров  по сбегу Ђнгары,  ’амара  €вановна  не
бывала,  она  знала  только левобережную  тайгу, котораЯ и  напротив степных
раздолий стоЯла  сплошной стеной.  ‡десь  тоже поднималась вода, и  селениЯм
тоже пришлось  перекочевывать, но,  в отличие  от низовий, недалеко,  распах
запруженной в  Ѓратске  Ђнгары  здесь  уже  терЯл свою  мощь.  €  Ђнгару  не
перестали  называть  Ђнгарой,  в  море,  хоть и рукотворное, разливом она не
вытЯгивала. ’олько очень изменилась, запустила и зарыхлила  свои раздвинутые
берега, затЯнула песочек тиной, извела родную рыбку -- хариуса да ленка, при
воспоминании  о которой  бежала слюнка,  остановила свой  бег, постарела. Ќо
переселение деревни не оставило тЯжелых впечатлений: в  тех же жили избах, в
том же порЯдке стоЯли  улицы. € небо осталось в том же растЯге, без  углов и
запаней, какие поЯвлЯютсЯ над искривленной землей.
     Ћтец   ’амары   €вановны   €ван  ‘авельевич   ђадчиков   прошел   войну
счастливчиком:   два    ранениЯ,    и   оба   легкие,   домой   вернулсЯ   в
целости-сохранности, жену  взЯл из деревни неподалеку, из  —ичково, об  этой
деревне говорили, что там девки "чичкастые". Ћн умел все -- и плотничать,  и
слесарить, и выгнуть лодку, и управлЯтьсЯ с  любыми машинами, и брать зверЯ,
и прийти ему на помощь в тЯжелые  снежные зимы,  и ночевать в снегу в клЯщие
морозы, и сложить печку, и затЯнуть песню. ‘ын такого  же многорукого  отца,
он перенЯл от  него умелость и сметку с той же наследственной легкостью, как
черты лица. Ѓыл несуетлив, приглЯдист, учил дочь: "’ы сначала нарисуй себе в
голове, что надо сделать, до всЯкой загогулины нарисуй, а уж опосле и берись
без оглЯдки". € еще наставлЯл: "‚сЯкое дело имеет свой  ход, его чуЯть надо.
ЏоторопишьсЯ -- сЯкотак может  выйти, задержишьсЯ  -- размер сорвешь. ‚сЯкое
дело надо в свой размер уложить".
     Ћтец без скидки  учил свою ’омку тому же, что давал сыновьЯм. Ћдин брат
был старше ее на три года, второй на два  года моложе. „очь принЯлась льнуть
к  отцу рано, еще не  опали  ангельские крылышки за плечами,  почуЯв  чистым
сердечком его  доброту  и покладистость и разглЯдев особое  непрекословие  в
отношениЯх с матерью. Њать была упрЯмой, вспыльчивой, от нее "летели искры",
и отец не однажды острил, что ему спички  не нужны: "„ети, где мои папиросы,
прикуривать буду от нашей  ‘тепаниды Џетровны". Ћн подтрунивал над  матерью,
что  без него  она,  "чичковскаЯ столбоваЯ дворЯнка", кипЯтитсЯ больше, а он
действует  на нее успокаивающе. Ѓыло, конечно, наоборот, но  даже опытнаЯ по
части  его  проделок  мать  становилась  в  тупик  перед  его  непробиваемой
безмЯтежностью. “  отца  было свое объЯснение  того, как, каким макаром и до
деревни докатилась мода в семьЯх командовать бабам. Ћн считал, что произошло
это от смертельной усталости  мужиков, воротившихсЯ  с фронта  и свалившихсЯ
без задних ног подле своих баб. € вот пока фронтовики от чистого сердца и не
чуЯ беды дрыхнули, бабы  успели заседлать  их и  давай рвать  губы  железной
уздой.  "‚от  та-ак",  --  горько вздыхал  €ван ‘авельевич и  поводил  своей
крупной, под машинку  выстриженной  головой,  проверЯЯ степень свободы. Ћтец
взЯл за правило в споре не добиватьсЯ своего, он своего добивалсЯ за спором,
кружным путем, и  мать не замечала, как, каким образом она опЯть скатывалась
с  высоты, на  которой только  что гордо крылила, и опЯть шла на приступ. Ћт
этой новой  атаки отец принимал такой несчастный вид,  что  дочь приходила в
восторг,  в  восторге била ножкой  о пол или  забавно, надуваЯ  и  без  того
толстые щеки, закатив глаза и пришлепываЯ губами, фыркала  как-то  странно и
резко,  по-совиному.  Њать  бросалась  ее  успокаивать,  а  отец  исчезал  и
оставалсЯ при своих интересах.
     -- ’ы знаешь, ‘тепа, --  говорил он чуть погодЯ  миролюбиво, -- ’омка у
нас в тебЯ. “ нее будет сильный характер, на ней не поездишь.
     •арактер  у  ’амары  €вановны, и  верно,  был материнский,  но  как  бы
обработанный отцовскими инструментами, всЯкими  там крошечными напильниками,
наждачными  шкурками,  лобзиками -- всем  тем,  что в  огромном  количестве,
частью  приведенном  в  порЯдок, а  частью разбросанном как  попало, жило  в
мастерской. € все же там, внутри характера, находилсЯ  кремень. ‘ годами она
научилась  управлЯть  своим настроением, оно не  вспыхивало и  не взрывалось
разом,  как  молниЯ  и  гром, а  натЯгивалось, подобно мороку,  постепенно и
шумело без накала.
     ‚  двенадцать  лет дочь  хорошо стрелЯла  из тозовки и из  берданки,  в
четырнадцать села за руль лесхозовского "уазика", через год освоила трактор,
сначала колесный "Ѓеларусь",  затем гусеничный „’-54.  €,  начинаЯ с  пЯтого
класса,  стала учитьсЯ  хуже, хотЯ и  без  двоек,  и  так до  последнего, до
восьмого.   ‚   школе   ей  было   неинтересно,  хотелось   воли,  движениЯ,
удовлетворениЯ практического интереса, приближениЯ  к опасности; в школе она
отбывала   повинность,  котораЯ  чем  дальше,  тем  становилась  тЯжелей.  ‚
последние деревенские  годы очень  сдружилась с младшим братом,  Ќиколаем; в
семье  про  него говорили,  что он  не  от  мира сего: мЯгкий,  затаенный, с
постоЯнной задумчивой улыбкой и продолжительным  взглЯдом. ‹юбил  уплывать с
ружьем за Ђнгару и совсем еще мальчишкой уходить в тайгу с  ночевкой, а то и
с  двумЯ, стрелЯл  редко и  особо скроенную  свою  душу  заполнЯл  тихими  и
тревожными  наблюдениЯми.  Ћднажды пропал кобель, который был ему  за друга,
Љурган,  и  он, как по увиденному, пошел за двадцать верст к ‘ухому ручью  и
вынул  его  из  петли  на медведЯ уже бездыханного, а после этого  заболел и
провалЯлсЯ в горЯчке неделю, не изъЯвлЯЯ никакого желаниЯ подниматьсЯ.  Ћтец
стал смотреть  на  него  с  печалью:  непонЯтный,  скрытный  вырастал мужик,
впустивший  в  себЯ неизвестное  терзание. ’амара €вановна запомнила  на всю
жизнь, как он сказал при ней, ни к кому не  обращаЯсь, ни  от кого не ожидаЯ
ответа, с подступившей самотеком тревогой:
     -- Ћдна в парнЯ  пошла... хорошо ли  это?  Ћдна  в парнЯ, а другой -- в
кого?  —то  же вы, детки родные,  из себЯ-то  повыбирались,  как из дырЯвого
мешка?
     Ќо эти слова еще больше подтолкнули ее к Ќиколаю. Ћн читал книги, и она
принЯлась читать, пересказываЯ ему из своих книг самое интересное, доставшее
ее до сердца.  ‘тарший брат, ‚асилий, не  понЯл  бы, да  он и  далеко жил от
надуманных книг, занЯт был серьезными практическими делами и наперед выкроил
свою судьбу. Љак выкроил, так потом и  сбылось.  ‘начала в город в техникум,
затем армиЯ,  после нее завод  и заочнаЯ  учеба в политехническом институте,
диплом  инженера  и  со временем должность  начальника цеха. Ќа  ЌиколаЯ  он
смотрел  как  на мЯмлю или как на  порченого; старше ЌиколаЯ на пЯть лет, он
чутьем сумел  угадать в парнишке  расстроен­ность,  котораЯ  может испортить
жизнь. ’амара брала  младшего под защиту, а это, как водитсЯ по таинственным
законам  взаимоотношений,  дало  ‚асилию   право  не  стеснЯтьсЯ:  уж   если
защищаешь, то надо, чтобы было от кого защищать.
     ‹есничим тогда каких только планов не давали:  и  веники вЯзать,  и сок
березовый набирать,  и травы  целебные, и  грибы, Ягоды,  орехи.  ќто помимо
того, что надо было косить сено, рубить осинник длЯ зверЯ  на случай снежной
зимы,  ставить  зимовьЯ, торить тропы, делать подсечку,  отводить  лесосеки,
много  чего еще из основной работы. ‚се лето  всЯ радчиковскаЯ семьЯ,  кроме
матери,  не выходила  из  леса, там,  на лесхозовском подворье за Ђнгарой, и
жили, там и банЯ стоЯла с каменкой,  ухавшей таким жаром, что кожа, как  под
иголками,  потрескивала  и волосы на голове  секлись. Ќо как хорошо  было  в
Ягодниках  и  сосновых  пустошах,  державшихсЯ  недалеко  от  берега,   чтоб
подгонЯть рыжик густыми, дающими рост туманами; как ловко и ладно смотрелись
’амаша и Ќиколаша, когда, подобранные, одноростые, круглолицые, в  форменных
темно-зеленых   куртках   и  штанах,   заправленных  в  кирзовые  сапоги,  с
непокрытыми  русыми  головами и  с горбовиками  за  спинами, вставали они на
тропу  и  оборачивались  к  Ђнгаре,  чтобы видеть деревню на том берегу, где
оставалась мать.
     ‚от так бы и всегда, не дальше  этой тропы. ’ак бы устроитьсЯ,  чтоб по
утрам, вставаЯ  на нее,  оборачиватьсЯ  на родную  деревню  и  ступать потом
уверенно,  как  под  благословением.  Ќо  тропа длЯ деревенской молодежи уже
набита была  в другие  тайги. Џервым ушел  по  ней  ‚асилий, через  два года
засобиралась  и  ’амара.  Ћтец  на  проводах  выпил  больше,  чем  обычно, и
прослезилсЯ. ‚ вымощенной плахами ограде он  отвел  ее к заплоту, за которым
начиналсЯ скотный двор,  встал  напротив и,  покачиваЯсь,  размахиваЯ  перед
своим носом разбухшим от работы указательным пальцем, точно не  ей указывал,
а себе, отрывисто говорил:
     -- ’омка, помни, помни, куда едешь.  ’ам пропасть  --  что плюнуть! ’ам
только  споткнись  --  разотрут тебЯ  и не заметЯт. „ержи  там себЯ в уме  и
строгости. Ѓудешь держать -- тебЯ же и уважать станут. Ђ нет -- и тебЯ  нет.
--  Ћн  вытер ладонью  глаза,  откашлЯлсЯ  и вдруг  совсем  трезвым  голосом
продолжил: -- Ќу а  мы потом  куда? Љолька уедет -- что тут нам  делать? „лЯ
кого  все  это? Љольке-то  совсем  бы  не  надо  уезжать. ‚ыберет  там  себе
стерву...  это уж обЯзательно, таким, как он, это на роду писано... и  будет
она на нем безвылазно ездить...
     Љак  в  воду  глЯдел €ван ‘авельевич.  “ехал  в  свой черед и  Ќиколай,
посе­лилсЯ под €ркутском, и в том  же поселке купили себе  потом  дом отец с
матерью.  Ќа глазах  у них  и тЯнулась  тЯжелаЯ подневольнаЯ жизнь ЌиколаЯ с
криками, слезами и бесконечными ультиматумами, то сходились, то расходились,
то  прибегал  он  среди ночи в  домашних  тапочках, то занимал деньги, чтобы
купить  себе  возвращение  к  ребЯтишкам.  ‡атем  свалились и  вовсе  дурные
времена, ни работы не стало, ни денег.  ‡а три месЯца до того, как случитьсЯ
у ’амары €вановны несчастью  с дочерью, дошел Ќиколай до последнего отчаЯниЯ
и поднЯл на  себЯ  руки. Ќо выжил,  притих под тЯжелым  душевным гнетом и не
выходил из отцовского дома. Њатери к тому времени уже не было.
     * * *
     ’о, что  казалось страшным и непристойным, произошло обыденно и быстро.
Џодать заЯвление о  пропаже  собственной  дочери  --  да это  представлЯлось
’амаре  €вановне из  себЯ  вон, чтобы  вытерпеть  все  оголенные  расспросы,
Язвительные замечаниЯ и пугающие намеки. Ќичего  похожего не произошло. „ень
был жаркий,  час  пополуденный  в четыре, когда  вЯзкое  пекло  и  из  камнЯ
выдавливает влагу и пригашает порывы. Ќо суббота есть суббота, и в отделении
милиции  оказалось  людно, возле перегородки,  за которой сидел  перед тремЯ
телефонами бравый сержант с багровым мордатым лицом и воловьим терпением  на
этом лице, толпились люди и стоЯл гул. ‘тены в узком коридоре были облеплены
стоЯщими, возле дверей в кабинеты на выставленных обшарпанных  стульЯх можно
было устроитьсЯ, лишь развернув ноги на сторону по ходу коридора.
     Љаждое помещение имеет дух и вид той жизни, котораЯ в нем происходит. ‚
милиции, даже  только что отремонтированной, даже только  что отстроенной  и
обставленной  новой  мебелью  со  всеми  необходимыми длЯ справлениЯ  закона
приспособлениЯми и  удобствами, уюта создать нельзЯ. •оть  мраморные колонны
ставь,  выстилай пол дубом, а стены  оклеивай  персидскими мануфактурами, но
стоит  только  открыть хоть  и  хрустальные  двери  длЯ несчастного  народа,
проходЯщего через милицию,  и  всЯ эта роскошь через  две-три недели  примет
скорбный и  донельзЯ безутешный вид. Ќадышит несчастный народ  своим  горем,
обмусолит бедностью и лукавством, натрет домашними раздорами, обнажит раны и
Язвы. Ћт иных  рассказов стены здесь трескаютсЯ и потолки  качаютсЯ, от иных
криков привидениЯ  мечутсЯ по коридорам. ’очно знают  это все  ответственные
люди и дают под милицию самые тесные, темные и бросовые помещениЯ: все равно
придет к  тому  же  концу.  €  несчастные, вливающиесЯ  сюда  день  за  днем
беспрерывно, терЯют последнюю надежду и рвутсЯ скорее  обратно на солнце или
уж дальше по этапу судьбы, но прочь от этой забившей воздух тревоги.
     ’амара €вановна  и постоЯла в коридоре минут пЯтнадцать,  пока Ђнатолий
пробивалсЯ к дежурному, но за это времЯ провели мимо группу ребЯтишек лет от
восьми до одиннадцати, имеющих варначий и  веселый вид, очень довольных тем,
что их сграбастали  и  будут вести с ними воспитательные беседы, глубоко уже
погрЯзших в пороке,  с  мордашками, на которых впечаталась раннЯЯ опытность.
‚се они были с сумками,  в которых что-то трепыхалось, в  майках,  с голыми,
уже  черными  от  загара  ногами,  почти  все обуты  в  спортивные  разбитые
кроссовки --  точно собрались  в пионерский лагерь имени „зержин­ского.  Ѓыл
такой,  ’амара €вановна  помнила, и находилсЯ  он  неподалеку  от поселка, в
котором  теперь жил  отец.  ‘тарушка  у противоположной  стены,  маленькаЯ и
сухаЯ, бодренько вертевшаЯ  непокрытой головой с остатками примазанных белых
волос, шевелЯ губами, вздохнула им вслед.  Џожилой, с трещинками, задиристый
голос от той стены, возле которой держалась ’амара €вановна, заинтересовалсЯ
старушкой:
     -- —то, бабка, за пенсией пришла?
     -- ‡а  пенсией?  -- она,  должно  быть,  так много думала  и говорила о
пенсии,  что не  удивилась  вопросу. ‹ишь чуть замешкалась с  ответом: --  ‚
тюрьму проситьсЯ пришла.
     -- Ђ чего в нее проситьсЯ? ’ы, бабка, туда не торопись.
     -- Ђ жить негде. ‚ыдавлЯют менЯ из фатеришки.
     Џрошли  двое: высокий  плотный капитан  в  форменной  рубашке  с темным
пЯтном  на спине и  подпрыгивающий  перед  ним,  заглЯдывающий ему в лицо  и
торопЯщийсЯ  что-то досказать  хромой  парень  с  собранными  на  затылке  и
подвЯзанными волосами. Ћни свернули к лестнице на второй этаж, и уже оттуда,
с высоты, под отчаЯнный визг ступенек, послышалсЯ бас капитана:
     -- ‘час зайдем -- чтоб не верещал. ‘иди и помалкивай. € глазки от стыда
опусти. џ буду говорить.
     -- Ђ кто из квартиры-то выдавлЯет? -- продолжал разговорившийсЯ мужик с
надтреснутым  голосом,  и ’амара  €вановна подумала: чего-то боитсЯ, страх в
себе заговаривает.
     Ћна рассмотрела через головы, что Ђнатолий близко от дежурного, и стала
продиратьсЯ  к   нему.  „ежурный  никак  не   мог  отвЯзатьсЯ  от  какого-то
образованного  гражданина в  синей тенниске,  который,  называЯ  законы, все
говорил  и говорил.  „ежурный уже не слушал, поднЯв  глаза вверх,  и  только
делал ему огромной рукой ленивые прощальные движениЯ.
     --  —то  у  вас?  -- спросил  --  как  подвинул к  себе  замешкавшегосЯ
ЂнатолиЯ.
     -- „очь потерЯлась. Ћна...
     „альше сержант  не  слушал. Ћн подтЯнул к себе дальний  телефон, поднЯл
трубку и тою же рукой, не выпускаЯ трубки, принЯлсЯ набирать номер.
     -- ’оварищ лейтенант? ‚ розыск. ЋтправлЯю к вам.
     ‚ кабинете на втором этаже, квадратном,  с голыми стенами, за одним  из
трех маломерных, как в школе, столов,  сидел в одиночестве, упираЯсь животом
в столешницу, чернЯвый лейтенант и пил пиво. „вустворчатое окно было настежь
открыто, за ним  в тупой бездыханности лежала улица. ‹ейтенант делал глоток,
ставил бутылку и наблюдал, как над горлышком вспучиваетсЯ пенистаЯ пробка.
     -- Џишите заЯвление. --  Ћн подвинул бумагу, указал на соседний  стол и
вздохнул: пива оставалось мало.
     Џисал Ђнатолий, он еще мог  хоть что-то  объЯснЯть  на  бумаге,  ’амара
€вановна  не  могла.  ‡аЯвление  занЯло полстраницы,  но  лейтенант  долго в
задумчивости сидел над ним, не  желаЯ расставатьсЯ с приЯтными ощущениЯми от
напитка, снова вздохнул, на этот раз очень  решительно, подвинул к себе лист
бумаги и принЯлсЯ расспрашивать и записывать.
     Ћбратно они уходили вместе  с участковым, молодым толковым парнем,  еще
не  уставшим от  службы и,  по-видимому, добросовестным,  считавшим,  что он
должен  знать  ‘ветку,  вспоминавшим  раз   за  разом,   какаЯ  она,  и  все
ошибающимсЯ.  ‚месте они  по заданию лейтенанта  должны  были найти подружку
‹иду и прочесать все места, тайные и Явные, где могла находитьсЯ ‘ветка.  Ќо
прежде всего решили заглЯнуть к „емину.
     ‚озле   деминского   киоска   металась  разлохмаченнаЯ,   вспотевшаЯ  и
испуганнаЯ подружка ‹ида. “видев подходивших ‘веткиных родителей, она острым
и бешеным голосом закричала:
     -- ЏоймалиЏоймали!
     --  ‘ветка где? -- закричала в  свою очередь  ’амара €вановна,  схватив
девчонку и  трЯсЯ  ее, вытрЯхиваЯ из  нее  единственное,  что нужно было  ей
знать.
     -- ‡десь, в милиции, котораЯ на рынке!.. ‚он там!..
     * * *
     „о замужества ’амара €вановна нередко  смотрела на  себЯ с удивлением и
тревогой. Ќо  с  еще  большими  удивлением  и тревогой она о себе думала.  ‚
деревне  они  жили  в большом пЯтистенном  доме, уходившем глубиной своей во
двор, где дочь и занимала дальнюю выгородку, долго остававшуюсЯ без дверей и
укрываемую тЯжелой бордовой шторой. € только года за два  до ее отъезда отец
навесил двери, и выгородка принЯла наконец вид комнаты.  ’уда втащили трюмо,
с облупившейсЯ с изнанки краской, косившее, рЯбившее, когда искали перед ним
красоты  и опрЯтности, но  продолжавшее  служить. Џеред  сном, закрывшись на
крючок,   ’амара   поднимала  перед   мерклым  зеркалом  ночную   рубашку  и
всматривалась  в себЯ с  тою  удесЯтеренной  пристальностью,  с какой  почти
всЯкаЯ девочка-подросток чуть ли не в таинственном обмороке следит в себе за
всеми  переменами, возвещающими  приближение женщины.  Ќе  больно  она  себе
нравилась:  невысокаЯ,  плотно сбитаЯ, с поднЯтыми  плечами,  ноги  крепкие,
мускулистые, подлинней бы,  подлинней, да и всю ее хоть чуть развернуть бы и
пустить  повдоль. …й представлЯлось, что  женщина всЯ, от начала  до  конца,
должна быть  выстроена снизу вверх,  к  небу и  солнышку,  которое  высоких,
поднЯвшихсЯ выше  обычного порЯдка, приласкивает больше, и  что даже  клетки
женского  тела  должны   напоминать   вытЯнутые   зерна   ржи.   ’огда   они
чувствительней, нежней, радостней и притЯгательней.
     Ќе  сразу  она  смирилась  с   тем,  что  высокой  ей  не  быть.  Ќо  и
"самоваристой" быть не хотелось,  и кой-какие  меры она  длЯ этого  принЯла,
кой-какие  руководства  длЯ  себЯ  составила. € не это теперь  ее волновало,
когда в  чем мать родила приближалась она к  зеркалу. ќто происходило только
на самый первый взглЯд, входной. Ќо вот она входила, узнаваЯ себЯ и растираЯ
тело, готовЯ, оглаживаЯ его продольными движениЯми, и прикрывала глаза.
     ’ак хорошо было в этом томительном и чутком ожидании. Њедленной волной,
осторожно наплескивающей по бокам, проходила  сверху вниз истома, пробуждала
глубины и низы, сладко закручивалась в каких-то теснинах, снова распускалась
и   ответной   волной,   уже  уверенней  наглаживаЯ,   шла  вверх.  ’ам  все
натЯгивалось,  замирало,  струило, дыхание  слабо  колыхало ее откуда-то  со
стороны,  и, разбуженные, растворенные, наперебой пульсировали токи. Ћна всЯ
точно  наэлектризовывалась,  телесный  цвет  податливо  переходил  в  мЯгкое
свечение -- и точно изнутри доносилась притаенного  голоса почти беззвучнаЯ,
баюкающаЯ песнЯ: должно быть, она ее когда-то слышала:

     ’ихаЯ, тихаЯ
     ђеченька текла.
     ђечка, не бурли.
     „ождика, дождика
     Њного набрала.
     Ћй люли, ой люли,
     ђечка, не бурли.
     ‚оду свою светлую
     Ќе му-ти.

     …е  волновала   женскаЯ  тайна,  в  ней  же  заключеннаЯ,   но   не  то
физиоло­гическое, тоже  непонЯтное,  жуткое, но  и одинаковое длЯ всех, а то
невидимое,  нутрЯное, более  чувственное, чем физиологиЯ, запаленное  особым
духом: или тихое,  сонное,  едва шевелЯщеесЯ, нежно перебирающее  грудь, или
вдруг  окрылЯющеесЯ, распирающее ту же самую грудь, поднимающее  от волнениЯ
на  цыпочки.  ‘ловно  что-то,  не  смеющее открытьсЯ,  жило  в  ней,  что-то
счастливое уже тем, что его чувствуют и ищут. Џесни она слышала  из себЯ  не
однажды, и все того же тонкого тоскующего голоса. Ћна терЯлась от мысли, что
она совершенно себЯ не знает. ‚се видимое имеет какую-то функцию, все пойдет
в дело, длЯ жизни и  продолжениЯ жизни, но нельзЯ же всю женщину, сколько ее
есть, определить в  постель и на кухню. Ћна всЯ туда не поместитсЯ, и не все
будет принадлежать мужу.  Ђ что же есть то, что  останетсЯ  свободно, что-то
сверхчувственное,  не  плотское,  держащее  себЯ  в  чистоте,   устраивающее
хозЯйский  обход, ласкающее  женщину, когда не хватает  ласки,  и  тихо-тихо
перебирающее ее  струны? Ѓывало, ’амара  €вановна  стыдилась себЯ перед этой
сокрытой в ней частью, где она возгораетсЯ не огнем желаниЯ, а огнем чистого
вдохновениЯ   и  всЯ-всЯ   порывисто   и   неудержимо  приготавливаетсЯ  длЯ
счастливого подвига.  Ћдна из  многих и  многих миллионов женщин, похожих на
нее,   она,  благодарЯ   этой   особой   сверхчуткости,   этой   способности
самопроник­новениЯ, могла  считать  себЯ  единственной:  такаЯ  и  не такаЯ,
кое-что есть и еще.
     Ћтец, провожаЯ  ее в  город,  прикинулсЯ пьЯным  больше, чем был, чтобы
предупредить:  до мужа, дочь, блюди  себЯ  как  зеницу  ока. ‘казал  другими
словами,  но  что  же было  переводить:  она  понЯла их  именно  так  и даже
обиделась на отца за то,  что он  заставил себЯ  их  говорить.  Ќо наступило
времЯ, когда и ей пришлось повторить их длЯ ‘ветки;  как же, ѓосподи, быстро
свершаютсЯ сроки,  в которые  суждено детЯм  в свою очередь  быть родителЯми
взрослых детей, выходЯщих  на самостоЯтельную дорогу, полную ловушек. ‘ветка
выслушала ее, прЯча от стыда и неловкости глаза, но это-то так и должно было
быть: в  таких понЯтиЯх они все  остались недотрогами, даже Ђнатолий. ѓрубые
слова и  бесстыдные разговоры не только не были заведены в семье, но сорвись
они у кого из посторонних, загремела бы гроза. „емин и тот побаивалсЯ ’амару
€вановну и, когда требовалось произнести незаменные слова,  к восторгу тогда
еще  маленьких ребЯтишек, принималсЯ нечленораздельно  выдаивать  их,  после
чего,  то  есть после  надругательства над его привычным  Языком, „емина бил
кашель. ‘ приходом свободной жизни,  когда  из телевизора, как из волшебного
горшка,  полезла каша, сострЯпаннаЯ из  гадостей, а  слово, чтобы остановить
ее, перевалившую через порог и забившую улицу, -- слово это потерЯли, ’амара
€вановна, недолго катаЯсь умом, грохнула телевизор о пол и вымыла руки.
     -- Ќе перестарайсЯ, мать,  -- сказал более спокойный Ђнатолий. Ћни, как
почти во всех  семьЯх,  где поднимаютсЯ  ребЯтишки,  невольно  называли друг
друга "мать" и "отец".
     Ћна отошла и заплакала, стоЯ перед окном  и по-девчоночьи размазываЯ по
лицу  слезы. €,  как всегда после подобных взрывов,  на весь день окаменела,
говорила медленно и тЯжело. ’амара €вановна тогда только что пришла работать
после  детсадика на  почту, и  вид  привозимых  почтарЯм из типографии  и  с
вокзала красочных газет с неслыханными историЯми и невиданными картинками ее
потрЯс. †урналы  шли не лучше; на обложках  книг,  продаваемых здесь же,  на
почте, торчали красотки  с задранными ногами и презрительными ко всему свету
ухмылками. Ћна пришла  на  почту по  старой  специальности -- телеграфистки;
изменились  и тексты телеграмм:  пошлости,  скрытые и Явные  угрозы, ругань,
какаЯ-то  абракадабра,  словно  проверЯющаЯ,  до  каких  пределов  дозволЯют
дурость  и издевательства. Ќо ничто больше не запрещалось, все шло  открыто,
свободно, беспощадно будто торопились выЯвить всех безобразников, сколько их
есть, безобразиЯ их собрать  воедино и уничтожить, а  самих  их отправить по
этапу...  Ќо  куда? ЋтправлЯть было некуда, не  осталось ни одного  угла, не
охваченного этой проказой.
     ‚ первые годы этой сошедшей с каких-то крутых гор грЯзной лавины ’амара
€вановна от  бессилиЯ,  от  невозможности  загородитьсЯ,  убежать  от  этого
бурлЯщего,  кипЯщего  нечистотами  потока,   на  гребне  своем   вздымающего
издевательское   ликование,   впадала  в   слезы:   сдавливало  грудь,  боль
непод­вижным валуном  залегала  внутри и на  часы перехватывала  дыхание.  Ђ
поплачет,  польет   слезами  испуганное   сердце,   погреет  ими,  горючими,
камень-валун,  он вроде и подвинетсЯ, освободит дыхание. Ќо надолго  слезами
спасешьсЯ? Ћна как-то  поймала себЯ на том, что размышлЯет -- заплакать,  не
заплакать? ‡начит, могла не заплакать, не поддатьсЯ  бабьей слабости. Џочему
же в таком случае научилась поддаватьсЯ, обманывать себЯ, верить в невольное
облегчение,  в истечение  той горЯчей тЯжести, что  забивает нутро? ‘лезами,
что ли,  можно  изгнать  заместившее все  и всЯ, превратившеесЯ  в родителЯ,
учителЯ и государственного  служащего бесстыдство? Ќет, все, хватит  мокроту
разводить!
     € все чаще  в  поисках  крепости, где  можно  было  бы найти  спасение,
вспоминала ’амара €вановна свою деревню на берегу Ђнгары,  широкую луговину,
заставленную березой и сосной,  в белой  кипени майскую черемуху по  обочью,
сладкий  дух ее в деревне, черемуховые метели  после  цветениЯ,  покрывающие
улицу белизной, высокое,  вынашивающее  землю под собой  небо, а под  ним на
закатной стороне  разлив ангарской  воды, тЯжелый  и покорный, с  глухими  и
все-таки родными берегами. € все это сходилось в одно, переливалось, играло,
шумело, набегало  друг на друга и расходилось, виделось отовсюду,  откуда ни
зайди, приближало и подставлЯло под разглЯд все, что ни попроси... € все это
так Ярко, живо и  больно влипло в  ’амару €вановну, подобно коже, не знающей
забывчивости, что она боЯлась доискиватьсЯ, у всех ли такое бывает и не дана
ли ей эта  неизноснаЯ памЯть в пытку. ‚о сне к ней несколько  раз  приходила
покойница мать  и, оглЯдываЯсь, торопЯсь, чего-то боЯсь, рассказывала в свою
очередь  о своей покойнице  матери, бабушке ’амары €вановны, котораЯ чего-то
добивалась  от  матери  ’амары €вановны. Ќикак нельзЯ было  понЯть, чего она
добивалась, но жутко становилось оттого, что там тоже продолжаютсЯ  какие-то
отношениЯ. ‚от так же приступами наплывала картина деревни и всего ее опоЯса
по  полЯм, заречью и широким  боковинам с огороженным выгоном длЯ скота.  ’о
надвинетсЯ лесхозовское подворье  за Ђнгарой и вытоптаннаЯ глубокаЯ сходнЯ к
воде,   то   однобокаЯ,  с   обломанным  вторым  отростом,  береза  напротив
деревенского  дома, которую ветер треплет  так,  что изогнутой вершиной  она
напоминает  на древке полотнище. Ќо это еще понЯтно, это из памЯти. Ќо чудно
и  непонЯтно  было  то,  что  ЯвлЯлось  иногда  или напрочь забытое, или  не
бывавшее при  ней вовсе, происходившее,  должно  быть, уже после ее отъезда.
‚от  идет она по  луговине энергичным  шагом, деревнЯ и Ђнгара справа, слева
открывшиесЯ  за  оголенным  леском   выкошенные   полЯ,  воздух  прозрачный,
по-осеннему стекленеющий,  иглистый,  подходит  к  одной  из старых берез  с
потрескавшейсЯ кориной и видит, что  на нижний сук перекинута  прЯлка.  Ќу и
что? -- прЯлка да прЯлка, за  ненадобностью вынесли и пристроили на показ --
может,  кто приберет, чтоб  не пропадало добро. Ќо не  было прЯлки в прежних
видениЯх, а  уж ’амара  €вановна и в  них, видениЯх,  с  такой памЯтливостью
исходила  все  тропки,  что  незамеченным ничто  остатьсЯ  не  могло.  ‘тали
поЯвлЯтьсЯ лица ребЯтишек, родившихсЯ на свет  уже  после нее. "’ы чей?"  --
"‡ырЯновский".  Љарапуз  смотрит  на нее  с  любопытством,  он  тоже удивлен
встречей с незнакомой тетей.  "—ей зырЯновский?" -- "‹юсин". ’амара €вановна
долго перебирает в памЯти,  есть  ли у зырЯновских ‹юсЯ, и  не вспомнит. Ќо,
стало быть, есть, если этот гражданин последнего деревенского замеса с такой
уверенностью называет свою фамилию и имЯ матери. џсно, что не из  сказки они
взЯлись.
     "‚се Ђнгарой пронесет -- и детство, и старость,  и радость, и горе", --
философски  изрекалось у  них  в деревне. € жизнь проносила, и долю намывала
новую, и такие сказки по камешкам насказывала, пока была проточнаЯ вода, что
только дивуйсЯ. ’еперь  все на дно уходит,  илом затЯгивает. ’амара €вановна
невольно  задумывалась об  этом, ей и  впрЯмь казалось,  что от  того, какой
Ђнгара полнитсЯ  водой, чистой и говорливой или тЯжелой, стоЯщей неподвижной
запрудой,  зависит  и  наполненность  ее поселенцев. „а, все  уходит  на дно
безразборно  и  безразлично.  €  что  же  потом  из   этого  будет?  —то  за
место­рождение,   длЯ   какой   надобности    оно   станет   разрабатыватьсЯ
непредставимым в далЯх будущего человеком?!
     Њать была верующей, правда, без икон и молитв, но имЯ  Ѓожье в обиду не
давала и поминала его часто.  "Ѓогу надо показатьсЯ послушницей,  -- внушала
она  дочери, --  чтобы  он заметил и взЯл тебЯ под защиту". ’амара была  уже
большенькой.  "Ќо  как  же  Ѓог  может всех  нас знать? -- спрашивала  она в
задумчивости. -- ‚едь нас много, прЯмо сплошные тыщи". € тут встревал  отец.
“ него было свое объЯснение небесного учета земных дел. "Ђ мы все ходим воду
пить на  реку, -- полушутЯ-полусерьезно, присаживаЯ голову, покивываЯ  себе,
говорил он.  -- Ѓез реки, без Ђнгары нашей, никто не проживет.  Ђ  все  реки
мимо  Ѓога  протекают. Ћн в них  смотрит и, как  в  зеркало,  каждого из нас
видит. ЏонЯла?" —то же было не  понЯть? Ћна кивала и замирала, уставив перед
собой неподвижный взглЯд. Ќо сколько потом вспоминались эти  слова,  как они
зацепили душу, когда по утрам открывала она кран в городской квартире и вода
застоЯвшейсЯ  пружинистой  струей,  слепой  и  затравленной, выфыркивала  из
трубы, как из преисподней. Љакое уж  тут зеркало, какое попечение, целение?!
Ѓогатые  люди  не  напрасно  этой  водой  из-под  крана  брезгуют,  ездЯт  с
пластмассовыми  ведерными  бидонами  то  на  Ѓайкал,  то  на  источник.  Ћни
разборчивы, как и в  еде, как и  в  воздухе, которым дышат, знают прекрасно,
что телесные болезни набираютсЯ от пищи и воды.
     ќх, жизнь-самокатка,  катитсЯ-то  сама,  да не барыней ты сидишь в ней,
понукающей весело солнышко в небе, а по камнЯм,  по грЯзи и иному бездорожью
тобою же продираетсЯ след, оставлЯЯ непоправимые раны.
     €  опЯть  возникала  в  ’амаре  €вановне  песнЯ,  печальнаЯ  и  чистаЯ,
затаившаЯсЯ в душе, сама  собой натекающаЯ  под  невольным  наклоном.  ЋпЯть
тонкий, чуткий, не плеснувший ни в одном звуке голос выводил:

     ‹егкаЯ, легкаЯ
     ‹одочка плыла.
     ѓорькие слезы Я
     ‚ лодочке лила.

     Ћй люли, ой люли,
     ‘ердце, не слези.
     „олю мою счастную
     Ќе сро-ни.

     ’амара €вановна с  жалостью  к  себе  вздыхала, нео