 твердь,  и  блаженно
приговаривал:
     - Љур-рва!
     Ћдно это слово заменЯло  ему добрую тысЯчу,  без которых никакой другой
человек  не смог бы обойтись. Ѓогодул прекрасно обходилсЯ. ЏолЯк  он был или
нет, только  по-русски  он разговаривал  мало, это был даже  не разговор,  а
нехитрое  объЯснение  того, что  нужно, многажды  приправленное  все  той же
"курвой"  и  ее   родственниками.   Њужики,  бывало,   матерились  почудней,
позаковыристей, но никто  не ругалсЯ  с  такой  сластью: он не выпускал  как
попало,  а любовно  выпекал мат, подлаживаЯ,  подмасливаЯ его, сдабриваЯ его
лаской ли, злостью. € то, что у других выскакивало как пустЯчное и привычное
ругательство, которое  и до  ушей не доходило, опадало по дороге, у Ѓогодула
заключало  весь смысл, все его  доскональное отношение к предмету разговора.
•оть и редко, но случалось все-таки, что Ѓогодул разговаривалсЯ со старухами
- правда, и тогда курва на курве сидела и курвой погонЯла, но все же это был
свЯзный,  понЯтный  рассказ,  который  можно  было  слушать  и  постороннему
человеку.
     ‘тарухи Ѓогодула  любили. Ќеизвестно, чем он их привораживал, чем брал,
по только заЯвлЯлсЯ он на порог к той же „арье,  она бросала  любую работу и
кидалась к нему встречать, привечать.
     - ‡дорово, „арьюшка! - гудел он сиплым, будто дырЯвым, голосом.
     - „раствуй-ка, - со сдержанной радостью отвечала она. - Џришел?
     - Љак бог, - и мат.
     „арьЯ крестилась на образ,  просЯ у господа прощениЯ за все, что сказал
и скажет старик, и торопилась ставить самовар.
     - ЌастасьЯ! €ди чай пить, Ѓогодул пришел! - кричала она через прЯсло. -
ѓаркни там ’атьЯну, пущай тоже идет.
     Ђ  раз любили его старухи, Ясное дело, не любили старики. —ужой, да еще
блажной, подъедала-подпивала, ни побалакать с ним,  ни вызнать ничего - черт
его поймет,  что за человек,  этот старуший приворотень. Ћна своему, родному
на сто  рЯдов, забудет чай  поставить, а ему нет, длЯ нее он,  прохиндей,  и
верно как бог, сошедший наконец на страдальную землю и испытующий всех
     их своим грешным, христарадным видом. ‚орчали старики:
     - Ћт каторжник! (жил слух, что  Ѓогодула в свое времЯ сослали в  ‘ибирь
за убийство), - ворчали, но терпели: и  со старухами лучше не свЯзыватьсЯ, и
он человек все-таки,  не  собака. •оть  и  бесполезный,  зловредный человек,
каких поискать по белому свету.
     ‚ последние  годы, когда  пошли  слухи,  а затем  и  началась  суета  с
переселением, Ѓогодул был единственным, кого они словно  бы никаким боком не
касались,  -  или  рассчитывал  до того помереть, или  так  же,  как  здесь,
пристроитьсЯ  возле  старух и  на новом  месте.  „лЯ  них всЯ  жизнь  теперь
состоЯла только в  этом, и о чем бы ни заходил разговор, в какое бы времЯ ни
перебрасывалсЯ, кого бы ни  метил,  кончалсЯ он всегда одним  - подступающим
затоплением  Њатеры и скорым переездом. Ѓогодул  сидел тут же, с  шорканьем,
будто камень тер о камень, чесал свои донельзЯ заскорузлые  ноги или,  шумно
гонЯЯ воздух, тЯжело отпыхивалсЯ после чаЯ и угрюмо сипел:
     - Ќе имеют пр-рава.
     - „а как не имеют, ежли имеют, -  с досадой и надеждой набрасывались на
него старухи. - Ќас, че ли, спрашивать будут?
     - Ќе имеют. Џотоп... кур-рва... на людей... не имеют. џ закон знаю.
     €,  поднимаЯ   над   головой   грозЯщий  палец,   смотрел   на  него  с
требовательной злостью.
     - ’ы-то, христовенький, куда денешьсЯ? - с жалостью спрашивали старухи.
     - ‘ места  ни ногой!  -  выкрикивал  Ѓогодул.  - џпонский бог! Ќе имеют
пр-рава. †ивой, кур-рва!
     - „ак  ты  один воду не  остановишь,  ежли ее подопрут. —е-нить с тобой
доспеют, куда-нить отправЯт.
     - †ивой... кур-рва! - упиралсЯ он.
     Ќа другой день после истории  на  кладбище он  приволоксЯ к „арье  не к
вечеру,  как  обычно,  а  с  утра  -  она  не  поднЯлась  ему навстречу,  не
заговорила, сиднем сидела на топчане, остыло склонившись и опустив меж колен
сцепленные  вместе, сухие,  с торчащими костЯшками, выделанные работой руки.
Ѓогодул покрЯкал, устраиваЯсь на лавке  у двери, - новую, магазинскую мебель
Џавел еще по льду  перевез на совхозную квартиру, здесь оставалось  старье -
покрЯкал-покрЯкал  Ѓогодул, что-то недовольно буркнул и затих, ожидаЯ, когда
заговорит  „арьЯ. Ќо  она, не  выказываЯ  охоты  ни  к разговору,  ни к чаю,
молчала, времЯ от времени тЯжело  вздыхаЯ и так же  тЯжело, не  одним махом,
поднимаЯ  на  Ѓогодула невидЯщие,  глЯдЯщие куда-то сквозь глаза,  будто  не
узнавала Ѓогодула или не понимала, зачем, по какой надобности он здесь.
     “тро было позднее и тихое; солнце, вставшее уже высоко,  светило Ясно и
Ярко, но без мощи, без напора, со сдержанной силой, и это чувствовалось даже
в избе: свет  за окнами  казалсЯ  вЯлым,  а разные шумы вокруг словно бы  не
собирались сюда, в одно место длЯ слуха, а оттекали в стороны. ‚ нетопленной
избе было тепло  срединным, ровно  достаточным теплом,  когда не жарко  и не
прохладно  - неощутимо вовсе, как  во сне; устало и нудно  звенели в окнах и
бились  о  стекла  мухи;  пахло кисловатым от  ведерного  чугуна  с  пойлом,
приготовленного длЯ  скотины и невынесенного;  с вечера  не убрано  было  со
стола, и все  так  же нетронуто стоЯл  налитый вчера длЯ  Ѓогодула стакан  с
чаем.  ’еперь  Ѓогодул  разглЯдел  этот  стакан,  подошел  и выпил  -  „арьЯ
шевельнулась и спросила:
     - Ќовый, ли че ли, поставить?
     Ћн  мотнул головой: не надо,  но она все-таки поднЯлась и  поставила. Ђ
взЯвшись за край  дола, потЯнула его  дальше: вынесла пойло, кинула курицам,
которые всполошенно и шумно бросились на корм, убрала со стола и к той поре,
когда в  сенЯх зашумел самовар,  опустила в фарфоровый запарник две  щепотки
черного  плиточного чаЯ и  пристроила его на конфорку.  € после уже, принесЯ
самовар и заварив чай, ожидаЯ, когда  он напреет, „арьЯ наконец заговорила -
безжалобно и просто,  будто  только  что  на  минутку  пресеклась  и  теперь
продолжала дальше:
     -  ‚ечор и  корову пропустила, не подоила.  Ћдну холеру молоко  киснет.
‘тавлю на  сметану,  и сметана  киснет,  все кринки запростаны. Ђ он, Џавел,
приплывет, банку с-под подойника выпьет, и опеть в лодку,  опеть нету. Ђ Я и
совсем мало пью.  € не от надо, а жалко - вот и возьму выпью кружку, чтоб не
пропадало. Ќичe, вскорости отойдет эта  дарма. € подбелил бы  когды в охотку
тот же чай, ан нечем, поминай как звали.
     Ћна  разлила  чай, подвинула Ѓогодулу его стакан, плеснула  из своего в
блюдце и  отпила.  €,  словно  прислушиваЯсь к  чему-то,  улавливаЯ  что-то,
поднЯла  голову  и  замерла,  затем,  уловив,  опЯть  опустила  ее  и  снова
прихлебнула, поднесЯ блюдце к сухим, со змеиной кожей, острым губам. € круто
повернула разговор:
     - ‘едни думаю: а ить  оне  с менЯ спросют. ‘просют: как допустила такое
хальство,  куды смотрела? Ќа тебЯ, скажут, понадеЯлись, а  ты? Ђ мне и ответ
держать нечем. џ ж тут была, на мне лежало доглЯдывать. € что водой  зальет,
навроде тоже как Я виноватаЯ. €  что наособицу лЯгу. ‹учше бы мне  не дожить
до этого -  господи, как бы  хорошо  было! Ќе-ет, надо же, на  менЯ пало. Ќа
менЯ.  ‡а какие грехи?!  -  „арьЯ  глЯнула на  образ, но  не перекрестилась,
задержала руку. - ‚се вместе:  тЯтька, мамка, братовьЯ, парень  - однуе менЯ
увезут в другую землю.  ‡атопить-то опосле и менЯ, поди-ка, затопЯт,  раз уж
на то пошло, и мои косточки поплывут, ан не вместе. Ќе догнать будет.
     ’Ятька говорeл... у нас  тЯтька ко  мне  ласковый  был. ѓоворит:  живи,
„арьЯ, покуль живетсЯ. •удо ли, хорошо - живи,  на то тебе  жить  выпало.  ‚
горе, в зло будешь купатьсЯ, из сил выбьешьсЯ,  к нам  захочешь - нет, живи,
шевелись, чтоб  покрепче зацепить нас с  белым светом, занозить в ем, что мы
были.  Љ  нам,  говорит,  ишо никто но  обробел, не было  и не будет  такого
разини. Ћн-то  думал, не будет, а Я-то как раз  и  обробела. Њне  бы  поране
собратьсЯ, Я давно  уж нетутошнЯЯ... Я тамошнЯЯ, того свету. € давно навроде
не по-своему, по-чужому живу, ниче не пойму: куды, зачем? Ђ живу. Ќончe свет
пополам переломилсЯ: eвон че деетсЯ! € по нам переломилсЯ, по старикам... ни
туды мы, ни сюды. Ќе приведи господь! Ћно, может, по нам  маленько и видать,
какие в ранешнее времЯ  были  люди, дак ить никто назад себЯ не смотрит. ‚се
сломЯ голову  вперед бегут. ‡апыхались уж, запинаютсЯ на каждом шагу -  нет,
бегут...  Људы  там назадь... под  ноги себе  некогды  глЯнуть...  будто кто
гонитсЯ.
     - џпонский бог! - согласилсЯ Ѓогодул.
     „арьЯ подливала  из  самовара в стакан, из  стакана в блюдце, ласково и
бережно прихлебывала,  сластила  чаем во рту, сглатываЯ не  сразу, аккуратно
облизывала губы и неторопливо, забывчиво,  будто  и  не  подбираЯ, а вынимаЯ
слова наугад,  говорила и  говорила, не  вытЯгиваЯ разговор в одну  сторону,
нагибаЯ его то туда, то сюда.
     - Ѓез чаю-то худо, - от удовольствиЯ, что пьет его, признавалась она. -
Ќавроде  отошла  маленько.  Ђ утресь  как обручем  сжало  в грудЯх,  до того
тошно... мочи  нету.  —ерез  силу  подоила корову,  а  то  уж  она,  беднаЯ,
изревелась, выпустила ее - окошек не вижу, одна темень в глазах. „умаю: надо
самовар поставить.  € сама себЯ ишо  тошней тошню: какой тебе самовар? ’ы за
самоваром-то и  сидела,  лЯсы точила,  покуль  у  тЯтьки,  у  мамки нехристь
последнюю  памЯть  сшибала. Ќе  будет тебе никакого  самовару, не проси. Љак
вспомню,  как вспомню  про их... сердце  оборветсЯ  и захолонет - нету. џ от
себЯ  качну - навроде раз,  другой толкнетсЯ, подeржитсЯ  и опеть...  как на
памЯть  найдет... опеть остановитсЯ. Ќу, думаю, куды оне  менЯ повезут,  где
спрЯчут? ќто когда мальчонка у ђайки ‘еркиной помер, три дни полсажени земли
искали, чтоб похоронить, новое кладбище расчать, а кладбище опосле все равно
другое назначили. € лег он, христовенький, не туды, совсем один в стороне...
далеко, говорЯт,  в стороне.  Љаково  ему,  маленькому,  в лесу  со зверьем?
‘пасибо он потом отцу-матери за это скажет?
     “  нас тЯтька с мамкой, почитай, в одновременье померли. Ќе старые ишо,
ежли со мной равнЯть. ЏерваЯ мамка, и ни с чего, ее смерть наскоком взЯла. ‘
утра ишо холила, прибиралась,  потом  легла  на кровать отдохнуть,  сколь-то
полежала, да как  закричит  лихоматом:  "Ћй,  смерть,  смерть давит!" Ђ сама
руками за шею, за грудь ловитсЯ. Њы подскочили, а  знатьЯ, че  делать,  ни у
кого нeту, руками без толку машем да чекаем: "—е, мамка, где, че?" Ћна прЯмо
на глазах у нас  посипела, пЯтнами пошла, захрипела...  ЏриподнЯли, посадили
ee, а уж  надо обратно  класть.  Ќа шее следы навроде  как остались, где она
навроде душила... так и влипло.  ’Ятька опосле  говорил:  "ќто она  на  менЯ
метила,  Я  ее звал,  да промахнулась, не на того  кинулась".  ‚от он  у нас
долго,  годов семь, однако что, хворал. ‘тавили на мельнице новый жернов,  и
он под его...  нога  подвернулась, и  прЯмо  под его. Љак ишо живой осталсЯ!
Љровью харкал, отшибло ему нутро. Ћн  бы, поди-ка, и поболе подержалсЯ, ежли
берегчись, дак берегчись-то никак и не умел, ломил эту работу, что здоровый,
не смотрел на себЯ. Њамку хоронили зимой, под ђожество, а  его близко к этой
поре,  за  ’роицей. Ћткопали  сбоку  мамкин  гроб, а  он  даже  капельки  не
почернел,  будто  вчерась  клали. ђЯдышком  поставили  тЯтькин. –арствие вам
небесное! †или вместе, и там вместе, чтоб никому не обидно.
     Ќа  острову у нас  могила  есть...  ’епери-то ее без доглЯду  потерЯли,
гдей-то  пониже  деревни по  нашему  берегу на угоре.  џ ишо помню  ее,  как
маленькаЯ  была. ‹ежит в ей, сказывают, купец, он товары по  Ђнгаре возил. €
вот раз плывет с товаром, увидал Њатеру  и велел подгребать.  € до того  она
ему  приглЯнулась,  Њатера  наша...  пришел к  мужикам, которые тогда  жили,
пришел и говорит: "џ такой-то и такой, хочу, когда смерть подберет, на вашем
острову, на  высоком  Яру быть похоронетым. Ђ  за  то  Я поставлю вам церкву
христовую".  Њужики,  не  будь дураки,  согласились.  €  правда,  отписал он
деньги, купец, видать,  богатный  был...  целые  тыщи - то  ли десЯть, то ли
двадцать.  € послал главного  своего прикащика, чтоб  строил.  Ќу вот, так и
поставили нашу церкву, освЯтили, на свЯщенье сам купец приезжал. Ђ вскорости
после того привезли его сюды,  как  наказывал, на  вековечность.  ’ак старые
люди  сказывали, а  так,  не так  было,  не  знаю.  Ђ че  им, поди-ка,  здрЯ
говореть...
     ’Ятько как  помирать,  а  он все  в памЯти  был, все  менЯ  такал... он
говорит: "’ы, „арьЯ, много на себЯ не бери -  замаешьсЯ, а возьми ты на себЯ
самое напервое: чтоб совесть иметь и от совести не  терпеть". ђаньче совесть
сильно  различали. …жли кто норовил без ее, сразу заметно, все друг у дружки
на виду жили. Ќарод, он, конешно, тоже  всЯко-разный был. „ругой и рад бы по
совести, да  где ее взЯть, ежли не  уродилась вместе  с  им?  ‡а  деньги  не
купишь. Ђ  кому  дак  ее  через край  привалит, тоже  не радость  от  такого
богачества. ‘ его последнюю рубаху  сымают, а он ее скинет,  да ишо  спасибо
скажет, что раздели. “ нас сват €ван такой был. Ђ он был  печник любо-дорого
на весь белый свет. ‡а  им за сто  верст приезжали печи класть. Ѓезотказный,
шел,  кто ни попросит,  а за  работу  стеснЯлсЯ  брать, задарма,  почитай, и
делал. Ќа его сватьЯ грешит: "’ы  на неделю уйдешь, кто за тебЯ в поле будет
робить? Љто дома будет  робить, простофилЯ ты, не человек". Ђ  он правда что
простофилЯ: "‹юди просют"... Ќу и запустил свое хозЯйство... "‹юди просют" -
хошь по миру иди. Ќа эту пору объЯвилась коммуниЯ - он туды свою голову... -
Џоследние  слова  „арьЯ  договорила врастЯжку, она  вспомнила, перекинувшись
мыслью на теперешнее: - џ вечор без ума могилку свата €вана доглЯдеть. „а уж
темно  и  было,  не понЯть, где  кто  лежит.  Ќешто  и ее  своротили? Ќад ей
звездочка покрашеннаЯ была, сын с городу  жалезную тумбочку привез, а сверху
как  птичка  звездочка.  Ќадо  седни  проверить.  ѓосподи,  догонь  ты  этих
извергов, накажи  их за  нас. …жли  есть в  белом свете грех, какой ишо надо
грех?  - —тобы опЯть не  разбередитьсЯ, „арьЯ осторожно покачала головой  и,
вздохнув  полной  грудью,  поднЯлась,  пошла в путь  и вынесла  оттуда  пЯть
шоколадных, в пестрой бумажной обертке конфет - три протЯнула Ѓогодулу и две
оставила себе.  - Џосласти маленько,  Я  знаю: ты любишь. Џомню, поди-ка:  в
войну хошь  на зуб положить, а откуль-то брал  по кусочку сахару, давал  нам
длЯ скусу. ‘ердилсЯ не дай бог, eжли мы длЯ ребЯт оставлЯли, заставлЯл самих
хрумкать. ‘ластей того сахару Я ниче не знаю. ’о и сладко, че нету.
     - ‚ино - ык! - подал голос Ѓогодул и сделал отмашку головой, показываЯ,
что вино он не терпит и никогда не терпел.
     -  Џущай его дьЯвол пьет, -  согласилась „арьЯ,  усаживаЯсь обратно  на
свое место. - —е Я  заговорела про свата €вана? ЏамЯти никакой не стало, всЯ
износилась. Ђ-а, про совесть. ђаньше ее видать было: то ли есть она,  то  ли
нету.  Љто с ей - совестливый, кто  без  ee -  бессовестный.  ’епери  холера
разберет, все сошлось в одну кучу - что то, что другое. Џоминают ее без пути
на кашном слове, до того  христовенькую истрепали, места живого не осталось.
Ќавроде  и владеть  ей  неспособно.  O-хо-хо!  Ќароду  стало  много  боле, а
совесть, поди-ка, та же - вот и истончили ее, уж не длЯ себЯ, не длЯ спросу,
хватило  б длЯ показу. Ђли сильно большие дела творЯт, про маленькие забыли,
а при больших-то делах совесть, однако что, жалезнаЯ, ничем ее не укусить. Ђ
наша совесть постарела, старуха стала, никто на нее не смотрит. Ћй, господи!
—е про совесть, ежли этакое творитсЯ!
     џ ночесь опослЯ вeчорошного не сплю и все думаю, думаю... всЯкаЯ ахинеЯ
в голову лезет. ‘роду никакой холеры не боЯлась, а тут страх нашел: вот-вот,
грезитсЯ,  чей-то  стрЯсетсЯ,  вот-вот  стрЯсетсЯ.  €  не  могу  -  до  того
напружилась от ожиданьЯ... ‚ышла на улицу, стала посередь ограды и стою - то
ли гром  небесный ударит и разразит нас, что  нелюди  мы, то ли  ишо че.  Ћт
страху в избу обратно, как маленькой, охота, а стою, не шевелюсь. ‘лышу: там
дверь брЯкнет, там брЯкнет -  не мне одной, значит, неспокойно. Џодыму глаза
к небу, а там звездочки
     разгорелись,  затыкали все небо, чистого места нету. „о того крупные да
жаркие - страсть! € все ниже, ниже оне,  все ближе  ко мне... ‡акружили менЯ
звездочки... на-вроде как обмерла, ниче не помню, кто Я, где Я, че было. Ђли
унеслась  куды-то.  Џришла в  себЯ, а уж  поглЯдно, светлено,  звезды  назад
поднЯлись,  а  мне  холодно, дрожу. € таково хорошо,  угодно мне, будто душа
освЯтилась. "‘ чего, - думаю, - че было-то?" € хорошо, и больно, что хорошо,
стеснительно.  ‘тала вспоминать,  не видала ли  Я че, и  навроде как видала.
Ќавроде  как голос  был. "€ди спать,  „арьЯ, и жди. ‘ кажного  спроситсЯ", -
навроде был голос. џ пошла. ‘пать путем не спала, но уж маленько  полегчало,
терпеть можно. Ђ какой был голос, откуль шел, не помню, не скажу.
     “  нас  мужики  извеку, почитай,  все свои были, материнские. —ужих  не
сильно примали. Џри мне один Ћрлик прижилсЯ, дак Ћрлику сам черт - своЯк. Ћн
на  гольной  воде, захоти он,  нисколь  не хуже  бы  обосновалсЯ и  ноги  не
замочил. ’репало было несусветное, сто коробов наворотит  и  не поперхнетсЯ,
Язык как молотилка. Њужики, поди-ка, длЯ того и оставили его,  чтоб веселил,
на потеху себе. “ нас такие не родились. ‘оберутсЯ где и хахают, и хахают на
всю Њатеру, а он сидит - голова рыжаЯ, рожа разбойнаЯ, всЯ  в конопушках,  и
зубы  редкие. ‚от-вот, зубы редкие - не здрЯ  говорЯт:  у  кого зубы редкие-
вруша, через их все проскочит. €  моет свои редкие зубы,  и моет - откуль че
беретсЯ! „о улежки мужиков доводил. Ќо и  работЯщий был, ой,  работЯщий! ѓде
кол забьет, там че-нить  да вырастет.  „ак вот, „унька за ѓенкой ЏреснЯковым
замужем,  от его осталась,  дочерь  его. Ќу, эта  уж выродилась, не в тЯтьку
свово:  ни  соврать, ни поробить.  Ђ два парнЯ  были, те позаковыристей,  за
словом в карман тоже не лазили - ну и одного как  шпиена ерманского, чтоб не
подковыривал,  взЯли,  а  другой  Язык прикусил и  съехал с  Њатеры.  Ђ куды
съехал, живой ли тепери, не знаю. џ уж и сама забыла про его,  что он был, а
то бы у „уньки долго ли спросить?
     Ќу,  мужики у нас  свои,  а баб любили  со стороны брать. ’ак  заведено
пошто-то  было.  €  по наших девок, кто  оставалсЯ, тоже наперебой плыли:  с
Њатерой породнитьсЯ кажный рад.  “ нас из веку богато жили. € девки от наших
мужиков  все породные выходили,  бравые - на залеживалсЯ товар. €шо  и пощас
видать породу,  кто  с  Њатеры.  Њамку  мою тЯтька тоже  привез откуль-то  с
бурЯтской стороны. Љак  он ее дразнил: ой-е-ек. Ћт с этого самого  Ћй-е-ека,
али как он, мамка и вышла.  Ђ там  то ли воды  совсем не было, то ли речушка
какаЯ в один перешаг текла, только  до смерти  она боЯлась воды. Џопервости,
тЯтька рассказывал,  станет  на берегу и глаза зажмурит, чтоб не  видать.  Ђ
куды от ее детьсЯ - кругом Ђнгара. Ќа Џодмогу перeдти и то надо  вплавь, а у
нас там, на Џодмоге покосы стоЯли.  ’ак и не привыкла до самой до смерти. Њы
над  ей подсмеивались,  нам-то Ђнгара -  своЯ,  с сызмальства на ей, а мамка
говорела: "Ћй,  будет, будет на менЯ беда, здрЯ никакой страх не живет". „ак
нет, никто у  нас в дому не  утонул, а что гулеванила, берегов  не слушалась
вода - не нам однем,  всем разор. ’олько щас мамкин страх  наверх вышел, что
незрЯшный он  был... он когды... щас... - „арьЯ растерЯнно запнулась; уронив
голос,  едва  слышно и потерЯнно закончила:  - Ћн ка-ак: догонит  все ж таки
мамку вода. Ђ мне и не в ум. Ћн ка-а-ак...
     ЏораженнаЯ этой неожиданной новостью, которую надо было знать давно, но
котораЯ  где-то потерЯлась  и  выскользнула из воспоминаний  только  теперь,
„арьЯ  отставила  чай  и  без  мысли, с  тупой устремленностью  стала шарить
впереди себЯ глазами, что-то отыскиваЯ, что-то вовсе  и ненадобное, тЯжелое.
‘олнце ближе к обеду еще  больше помутилось, свет  eго был бледным и слабым.
Ќа выбеленных,  с отсыхающей  известью стенах, на вышорканном до разводистых
углублений полу, на потрескавшихсЯ подоконниках  - везде,  куда попадал этот
свет, казалось сиро и убого,  продавлено  глубокой  непоправимой  старостью.
Џосреди комнаты  за спиной Ѓогодула  проворно скользил в  пустоте  с потолка
ситник - ненадолго задерживалсЯ, легонько покачиваЯсь в воздухе, отдыхаЯ или
осматриваЯсь, что творитсЯ вокруг, и снова опадал вниз. Џо открывающемусЯ  в
окне  отрубку  Ђнгары   жуком  проскочила   с  жужжаньем   моторнаЯ   лодка,
заколыхалась  волна;  в другом  окне  поверх заплота лежало белесое оплывшее
небо. € чем больше смотрела „арьЯ,  все вмещаЯ  в глаза и ничего не видЯ, не
выделЯЯ в отдельности, тем неспокойней ей становилось. € сильней  набиралась
досада, что опЯть  она делает не то,  опЯть сидит за самоваром, как вчера...
корило и  давило что-то,  не  даваЯ собратьсЯ  с  духом, растЯгиваЯ  душу на
стороны. Ћна поднЯлась и торопливо, будто куда опаздывала, сказала Ѓогодулу:
     - Ќу вот, напились мы с тобой. Ќапили-ись - боле некуды. ’апери ты иди,
ежли  надо. Ђ  то  оставайсЯ,  Я  пойду. ‡асиделись,  опеть  и  засиделись с
разговором, а об чем говореть... Ќаши  разговоры  как мЯкина -  ни  весу, ни
толку. ’олько и памЯть, что было зерно. Ѓыло времЯ...
     - „арьЯ, куды? - строго вопросил Ѓогодул, задираЯ голову.
     Ћна на минутку замешкалась и отказала:
     - Ќет, нет, Я одна. ’ы оставайсЯ. ’уды Я одна.
     Људа "туды"? - она и близко не знала  и, выйдЯ за  ворота и в  раздумье
подержавшись возле них, тронулась было  к  Ђнгаре, наперед  догадываЯсь, что
повернет, и повернула, вышла возле огородов за деревню  -  ноги  несли ее  к
кладбищу.  Ќо и  до кладбища она  не дошла; сказалось ей, что ни к чему идти
туда  с нетвердой  душой,  смущать  покой  мертвых, и  без  того возмущенный
вчерашней войной. Ќе удастсЯ ей дотЯнутьсЯ до них  вещим словом - нет его, и
не родитсЯ оно; не отзовутсЯ они. ‚конец потерЯвшись, она опустилась без сил
на землю на  сухом  травЯнистом  угоре,  оказавшись  лицом  к  низовьЯм,  и,
отыскиваЯ  глазами,  на чем бы успокоитьсЯ, осмотрелась окрест.  Ћсмотрелась
раз, и другой, и третий...
     Ћтсюда, с макушки острова, видно было как на ладони и Ђнгару, и дальние
чужие берега, и свою Њатеру, смыкающуюсЯ за сосновой пустошью в одно целое с
Џодмогой, так  что островнаЯ землЯ  тЯнулась чуть не до  горизонта  и лишь у
самого  его краешка проблескивала  полоска воды.  Џравый широкий рукав реки,
словно оттопыриваЯсь на сгибе, теснил низкий противоположный берег, вдаваЯсь
в него, и  опЯть выпрЯмлЯлсЯ вдали, спадаЯ ровно и  аккуратно; левый  рукав,
более спокойный и близкий, как бы принадлежащий Њатере, свисаЯ  с ее крутого
берега, в этот час при тихом солнце казалсЯ неподвижным. …го в Њатере так  и
называли: своЯ Ђнгара. ‚ эту сторону смотрела деревнЯ,  сюда спускали лодки,
ходили  за водой, отсюда ребЯтишки  впервые озирали  мир, до каждого камешка
все здесь было изучено и запомнено, а за  протокой при колхозе держали полЯ,
которые только нынче и забросили.
     €  тихо,  покойно  лежал  остров,  тем  паче   роднаЯ,  самой   судьбой
назначеннаЯ  землЯ,  что  имела  она  четкие  границы,  сразу   за  которыми
начиналась уже не твердь, а течь.
     Ќо от краЯ  до  краЯ,  от  берега до берега хватало в ней и раздольЯ, и
богатства, и красоты, и дикости, и всЯкой твари по паре - всего, отделившись
от материка, держала она  в  достатке  - не  потому ли  и назвалась  громким
именем Њатера? € тихо, потаенно лежала она - набиралась  соков раннего лета:
на правый искосок от бугра, где сидела „арьЯ,  густой гладью зеленели озими,
за ними вставал  лес,  еще бледный, до конца  не  распустившийсЯ,  с томными
пЯтнами  елей  и сосен; поверху и понизу в  нем сквозила дорога, уходЯщаЯ  к
Џодмоге.  Ѓлиже  леса  и  левей  от  дороги огорожена  была  с  двух  сторон
поскотина, оставив стороны к своей Ђнгаре и деревне открытыми, - там бродили
коровы, и тонко бренчало, как булькало, на шее одной  из них ботало. ’ам же,
как царь-дерево, громоздилась могучаЯ, в три обхвата, вековечнаЯ лиственница
(листвень -  на "он" знали ее старики), с прЯмо  оттопыренными тоже могучими
ветками  и  отсеченной  в  грозу верхушкой.  Џоблизости от нее стоЯла, будто
подбиралась,  да так  и не  подобралась,  испугавшись грозного ли  вида, или
онемев от казни, береза; „арьЯ хорошо помнила  ее  еще молоденькой,  помнила
березкой, а  теперь  корЯво  разошелсЯ  на две половины  ствол,  закаменела,
разваливаЯсь,  кора  и обвисли, запрокинулись вниз тЯжелые  ветви. €  все, и
пусто на выгоне - остальное оборвал и вытоптал скот.
     Ќо  видела,  видела „арьЯ и  то,  что было за лесом, -  полЯ с высокими
осиновыми  переборами, покатый сырой  правый берег в  тальнике и смородине и
ближе  к  Џодмоге  болотце, где топырились на кочках уродливые березки, рано
засыхающие  от дурной воды, торчащие  голо  и обманчиво: ухватишьсЯ рукой за
такую опору, она  хрупнет и обломитсЯ. Ќа левом высоком берегу березы совсем
другие  - высокие,  чистые  и богатые,  оставлЯющие  от прикосновеньЯ легкую
известь белизны,  стоЯщие  просторно и  весело, словно  и расставленные  длЯ
какой-то  игры, по три-четыре вместе. ќтот луг и облюбовала издавна молодежь
длЯ своих игрищ. Ќе один  здесь  состоЯлсЯ сговор,  не  одна девица-молодица
заработала на этой травке славку, уходЯ отсюда в том же, в чем была, да не в
той  же целости-сохранности. Ђ бывало,  всЯ деревнЯ запрЯгала коней и  ехала
сюда по  горЯчему  солнцу на праздник,  бывало,  бросались с высокого  Яра в
темную  воду  парни, и, как говорит  стараЯ  молва,  в какое-то  давнее лето
парень по имени ЏронЯ не поднЯлсЯ обратно на Яр и с тех пор много лет бродит
тут по ночам, как русалочий муж, и кого-то несмело и неразборчиво кличет.
     ‚идела „арьЯ на памЯть  и дальше - снова полЯ по обе стороны от дороги,
на них  там  и  сЯм одинокие старые деревьЯ, больше  всего сушины,  метившие
когда-то в  пору  единоличного  хозЯйничаньЯ границы участков, а на деревьЯх
лениво  и молча, смущенные блеклым  бледнеющим  солнцем и неурочной тишиной,
сидЯт  вороны. „орога подворачивает  к старому  гумну,  где в мЯкине, сквозь
которую  прорастает  зерно,  возЯтсЯ  воробьи,  а почерневшаЯ  солома  лежит
назьменными пластами - сколько, в самом деле,  кругом  старого, отслужившего
свой  век и службу, остающегосЯ без  надобности,  но догнивающего медленно и
неохотно. Љак с  ним быть?  —то делать? ’ут ладно, тут все уйдет под огонь и
воду,  а как в других местах? € кажетсЯ  „арье: нет ничего несправедливей  в
свете, когда что-то, будь  то дерево или человек, доживает до бесполезности,
до того, что  становитсЯ  оно  в  тЯгость; что  из многих  и  многих грехов,
отпущенных миру длЯ измоленьЯ и искупленьЯ, этот грех неподъемен. „ерево еще
туда-сюда,  оно упадет,  сгниет и  пойдет  земле  на удобрение.  Ђ  человек?
ѓодитсЯ  ли он хоть длЯ этого? ’еперь и подкормку длЯ полей везут из города,
всю  науку берут из книг, песни запоминают  по радио.  Љ чему  тогда терпеть
старость, если ничего, кроме неудобств и мучений, она не дает? Љ чему искать
какую-то особую, вышнюю правду и  службу, когда всЯ правда в том,  что проку
от тебЯ нет сейчас и не  будет потом, что все, длЯ чего ты приходил  в свет,
ты давно сделал, а всЯ твоЯ теперешнЯЯ служба  - досаждать другим. "’ак  ли?
’ак ли?" - со страхом допытывалась „арьЯ и,  не знаЯ ответа,  знаЯ,  вернее,
лишь один ответ, растерЯнно и подавленно умолкала.
     ...Ђ  там - тупаЯ оконечность Њатеры, илистый берег перед подможьем или
подножьем  и брод  на  Џодмогу или  Џодногу.  ‚  чистую  воду туда  спокойно
перегонЯли скот  -  колхозное стадо  там  и  летовало каждый  год,  но,  как
подниметсЯ, задурит река, - держись и в лодке. Ќос Џодмоги выдаетсЯ в Ђнгару
и чуть  заходит за Њатеру, будто когда-то нижний остров вознамерилсЯ  обойти
передний и уже разогналсЯ, отвернул, но отчего-то застрЯл. € пришлось Њатере
брать Џодмогу  на буксир: в месте брода, чтоб было за что цеплЯтьсЯ  в шалую
воду,  протЯнут в воздухе канат. Ќа него любЯт усаживатьсЯ стрижи, живущие в
Яру  на  своей  Ђнгаре,  они  и  сейчас  там  сидЯт,  подрагиваЯ  хвостами и
заглЯдываЯ вниз, как поплавки.
     € не понЯть, в  солнце остров или уже нет солнца; есть оно в небе, есть
какое-то сиЯние в  воздухе и  на  земле,  но  слабое, едва  подкрашенное, не
дающее тени. Љругом сонно и терпеливо  и кругом  безгласно  - молчком  лежит
слева стараЯ  деревнЯ  с  подслеповатыми,  будто в  бычьих пузырЯх,  окнами;
застыл на  поскотине обезглавленный  "царский  листвень",  слепо  растопырив
огромные  ветви  со своими ветками; бледными и  снулыми  кажутсЯ  зеленеющие
полЯ; жидкими, не в полный лист и не в полный рост кажутсЯ леса; и, конечно,
тоже  молчком, убого и властно, не выдаваЯ тайны, лежит кругом другаЯ, более
богатаЯ деревнЯ, закрытаЯ  теперь  длЯ  поселеньЯ,  -  кладбище,  пристанище
старших...
     ‘коро, скоро всему конец.
     „арьЯ пытаетсЯ и  не может поднЯть тЯжелую, непосильную мысль: а может,
так и надо? ЋтступаЯсь от нее, она пробует найти ответ на мысль полегче: что
"так и  надо"?  Ћ чем она думала? —его добивалась? Ќо и этого она  не знает.
‘тоило жить долгую и мытарную жизнь, чтобы под конец признатьсЯ себе: ничего
она в ней не понЯла. Џока подвигалась  к старости она, устремилась куда-то и
человеческаЯ жизнь.  Џускай  теперь ее догонЯют другие. Ќо и они не догонЯт.
€м только чудитсЯ, что они поспеют  за ней, - нет,  и им суждено с  тоской и
немощью смотреть ей вслед, как смотрит сейчас она.
     ѓде-то за спиной  на большой  Ђнгаре  прокричал пароход, и  с какого-то
одинокого  дерева  на  полЯх  сорвалась  вверх ворона.  "Ќа  море-океане, на
острове ЃуЯне..." -  некстати  вспомнилась „арье  стараЯ и жуткаЯ заговорнаЯ
молитва.


        5

     Џод вечер приехал Џавел. „арьЯ поднЯла на стук калитки голову, увидела,
как  Џавел вошел в  ограду и вкинул  с плеч обвислый рюкзак, этот городского
фасона  сидор, и  по нему догадалась:  возьмет  картошки.  € спросила, когда
Џавел вошел в избу:
     - Џодчистили картофку-то?
     - Џодчистили.
     -  ѓоворела: больше  нагребите.  Ќа  карбазе  поплыли.  Џолмешка  и то,
однако, не взЯли - надолго ли вам, едокам!
     - Џобольше-то издрЯбла бы,  -  отозвалсЯ Џавел,  усаживаЯсь на лавку  и
приноравливаЯсь, чтобы снЯть тЯжелые кирзовые сапоги.
     - €здрЯбла? - удивилась „арьЯ. - ’ы сказывал, там подполье есть.
     - …сть,  - крЯхтел над влипшими в ноги сапогами Џавел. - …сть подполье,
есть. ’олько из  него воду, как из  колодца,  будем брать.  ‚ода в нем. •оть
насосом качай.
     - Ќо-о-о. „ак пошто ставили, где вода? Џошто недосмотрел-то, че давали?
     -  Ђ  там  досматривай не досматривай... у всех вода. Ќикакой Ђнгары не
надо.
     - ќто чо деетсЯ! „ак пошто так строились-то?  Џошто  допрели, лопатой в
землю не ткнули, че в ей?
     - Џо то, что чужой дЯдЯ строил. ‚от и построились.
     - €шо чудней.
     € замолчала „арьЯ: одно к одному. Љак действительно объЯснить  то,  что
не держит никакого объЯснениЯ, что  само  по себе означает ответ? ќто только
ребЯтишки спрашивают: почему хлеб называетсЯ хлебом, а дом домом? Џотому что
у  хлеба  и дома это свои собственные, стародавние  имена, от которых  пошли
другие слова, и что изменитсЯ оттого, если кто-то знает, откуда они взЯлись?
- был бы  хлеб,  был  бы  дом  и не  было бы того, чтобы человеческое  жилье
ставили на слепые глаза!
     Ћна видела, как Џавел устал. Ћн  с трудом содрал сапоги, вынес их, чтоб
не  вонЯли,  в сени  и  прошел босиком  в  передний  угол,  сел  на  топчан,
старательно  устанавливаЯ  перед собой белые  надрЯбшие ноги. ‚ этом году по
весне, незадолго  до Џасхи, ему сровнЯлось пЯтьдесЯт - был он у „арьи теперь
старшим, а по порЯдку  вторым  сыном,  первого  прибрала война. € еще одного
сына  лишилась  она в войну,  тот по малолетству оставалсЯ дома,  но и здесь
нашел  смерть на лесоповале  за  тридцать километров от Њатеры. Џривезли его
домой в закрытом гробу и похоронили, не показав матери, отказав тем, что там
не на что смотреть. „о чего просто и жутко, не поддаетсЯ никакому пониманию:
она  рожала, кормила, растила, и он подгонЯлсЯ  в мужика,  близко уж было, и
всего-то  сорвавшаЯсЯ дуром лесина в  один  миг  не оставила ничего даже длЯ
гроба. Љто  указал  на него перстом и почему на него? Ќе верила она, что это
бывает  сослепу: на кого, не  видЯ,  падет - тот упадет; нет, существовало в
этом что-то  заранее  решенное  и нацеленное,  знающее,  за кем охотитьсЯ. €
была, была непонЯтнаЯ и страшнаЯ правда: из трех похороненных „арьиных детей
все трое успели вырасти и войти в жизнь - один годилсЯ длЯ войны, другой длЯ
работы, третьЯ  - старшаЯ  дочь, скончавшаЯсЯ в  Џодволочной  при вторых уже
родах,  жила своей  семьей. ‚ Џодволочной  -  значит,  тоже  уйдет под воду.
’олько сын, зарытый в чужом краю  в  общей  могиле  вместе со многими,  быть
может, останетсЯ в земле  - кто знает, как у них там с землей  и водой, чего
живым требуетсЯ больше.
     € столько  же, трое, осталось  у „арьи в живых: дочь в €ркутске, сын из
старого, дальнего леспромхоза  переехал  недавно в новый,  только  открытый,
поближе  к Њатере, и вот Џавел. †аловатьсЯ на  них  грех, все,  пожалуй что,
чтут  мать:  те, что на  стороне, пишут и зовут  в  гости, Џавел сам грубого
слова с нею не знает и жене  не велит знать. Ќе всЯкому удаетсЯ  на старости
такаЯ судьба  - что  еще действительно надо? ѓолодом-холодом теперь никто не
сидит,  и  оно,  отношение  от родных  к  старикам,  - самаЯ  перваЯ длЯ них
важность.
     Џавел посидел, помолчал, с тЯжелой задумчивостью глЯдЯ в пол, и оттого,
наверно, что заметил - пол не подметен, спросил:
     - Љак ты тут управлЯешьсЯ? ‚ера не приходит?
     - ‚ера когды зайдет, дак Я  говорю, не  надо. ‘ама убираюсь. ќто  Я щас
запустила. ‚ечор к корове и к той не подошла, от всего отступилась.
     - ‡ахворала, что ли?
     - „ак оне че творЯт-то, Џавел?! —е творЯт-то?! “му  непостижно! - стала
говорить спокойно и не выдержала, заплакала,  закрываЯ лицо рукой и кланЯЯсь
в сухих, клохчущих рыданиЯх. Џавел, не спрашиваЯ и не торопЯ, ждал. € когда,
чуть успокоившись, рассказала мать о вчерашнем, особенно  напираЯ  на  слова
‚оронцова и †ука, что то  и  положено  делать, что сделали с кладбищем, он и
тогда  ни  словом не отозвалсЯ,  но  еще заметней устал  и  отЯжелел,  низко
склонившись с опущенными меж колен по-стариковски руками, застыв на трудной,
непроходЯщей думе. Ќе дождавшись от него ответа, „арьЯ взмолилась:
     - Њожет, хоть деда с бабкой твоих перенесли бы... а, Џавел? Љольцовы  с
собой увезли своих... два гроба. € Ђнфиса мальчонку достала, на другое место
перенесла. Ћно,  конешно,  грех покойников  трогать...  „а  ить ишо  грешней
оставлЯть. …вон че творЯт! Ђ ежли воду пустют...
     - ‘ейчас  не  до того,  мать,  -  ответил Џавел.  -  € так замоталсЯ  -
вздохнуть  некогда. Џосвободней будет,  перевезем. џ  уж  думал  об этом.  ‘
кем-нибудь сговорюсь, чтоб не одному, и перевезем.
     € она, не знаЯ,  радоватьсЯ ли, что заговорила об  этом и договорилась,
но чему-то все-таки обрадовавшись, над чем-то встрепенувшись, спросила уже о
другом:
     - Љосить-то нонче будете, нет?
     -  Ќе  знаю, мать. Ќичего пока  не знаю.  Ћна  пожалела  его, не  стала
вЯзатьсЯ с расспросами.

     Ќо  она неспроста все-таки  заговорила о косьбе:  пора уже было решать,
держать  или не  держать корову. ќтот вопрос стоЯл не  только перед ними, он
стоЯл перед  всеми,  кто  переезжал в совхоз.  Ћттуда, из нового  совхозного
поселка,  доходили новости одна  чудней другой. ђассказывали,  и  не  просто
рассказывали,  а  знали, видели  доподлинно,  что в  него,  в  этот поселок,
съезжаетсЯ народ из  двенадцати деревень, ближних и не ближних, что дома там
ставЯтсЯ на две семьи с отдельными, само собой, ходами и отдельным жильем, а
квартиры длЯ  каждой семьи провешены в два этажа,  меж  которых крутаЯ,  как
висЯчаЯ,  лесенка. € так  длЯ  всех без  исключениЯ одинаково. Ђ что лесенка
крутаЯ,  по  которой  не  только глубокой  старухе, но  и просто нездоровому
человеку  не  разгулЯтьсЯ,  понЯть  можно  было  из  того, что  имелись  уже
пострадальцы:  пьЯный ‘амовар  -  так  звали  горЯчего и пузатого колхозного
бухгалтера,  шарашась  ночью по ней вверх-вниз, полетел ступеньки считать  и
недосчиталсЯ  у  себЯ  двух ребер,  лежит в  больнице; маленькаЯ девчонка из
какой-то чужой деревни тоже покатилась и повредила  голову. Ќу так, еще бы -
привыкли ходить по ровному,  надо времЯ, чтобы отучить. Џро себЯ „арьЯ сразу
решила, что,  если доведетсЯ ей жить в таком дому, наверх подыматьсЯ, смерть
свою  искать  она  не  станет.  Ђ  квартиры,  хвастают,  красивые,  стены  в
цветочках-лепеточках, на кухне,  что  в городе, не русскаЯ печь с дровами да
углЯми, а электрическаЯ плита с переключателЯми; через стенку, чтоб на улицу
не бегать, туалет, а наверху, если кто подыметсЯ наверх, две большие комнаты
со всЯкими шкафчиками и дверцами длЯ вечно праздничного проживаниЯ.
     ќто  жилье. Ђ  рЯдом - тут же, во дворике, впритык к стене, огородик на
полторы  сотки, на  который  требуетсЯ возить землю,  чтобы  выросло что-то,
потому что отмерен он на камнЯх и глине, - и это было тоже диковинно: отчего
так шиворот-навыворот - не огород на земле, а землю  на огород. € что это за
огород! Џолторы сотки - курам на смех! „лЯ куриц, кстати, есть закуток, есть
закуток  длЯ свиньи, а стайки длЯ  коровы  нет, и места, чтобы поставить ее,
тоже нет. Ћдин  цыган, говорЯт,  ухитрилсЯ  и  где-то  все-таки поставил, но
пришли  из  поссовета и сказали:  нельзЯ,  уберите,  это  вам  не  цыганскаЯ
вольница, а поселок городского типа, где  все  должно быть под одну линейку.
Џро  цыгана „арьЯ не  очень верила:  откуда  у  цыгана  корова? ‘роду они не
занимались этой  скотиной,  брезговали даже воровать  ее, вечно возжались  с
конЯми. €з цыгана скотник  как из  волка пастух. Ќо  рассказывали  почему-то
именно  про  цыгана.  Љогда  „арьЯ  спрашивала  у Џавла, правда ли,  что  не
позволЯют  делать стайки,  он, морщась, с неуверенностью и  недосказанностью
отмахивалсЯ:
     - ЏозволЯт... „ело не в стайке...
     ЏонЯтно, что  пуще  всего дело в сене:  на  новом  месте ни покосов, ни
выгонов не  было, и  чем там кормить не только личный,  но даже общественный
скот, никто толком не знал. Џод полЯ корчевали; тайга на десЯтки верст гудом
гудела от машин,  до  угодий руки еще не дошли. „лЯ того чтобы отучить землю
от одного и  приучить  к  другому, требуютсЯ  годы да годы.  Ќа первую  зиму
можно,  конечно, накосить на  старых землЯх,  и  это  короткое  и ненадежное
"можно" больше  всего расстраивало и смущало  людей: на одну  зиму можно,  а
дальше?  —то  дальше?  Ќе  лучше  ли  попуститьсЯ  сразу?  €  как  опЯть  же
попуститьсЯ,  если привыкли к корове, в самые тЯжелые годы кормились-поились
ею,  и  если  есть  все-таки это  на одну  зиму "можно"? Њожно-то  можно, но
сколько,  с  другой  стороны,  в нем  всЯких  Ям,  в  которые  легче легкого
завалитьсЯ: как выкроить времЯ, чтобы  косить, - это  ведь  не колхоз, где у
каждого такаЯ же  забота и где ее понимали; как, накосивши, переплавить сено
через Ђнгару, пока она не разлилась, и как там  поднЯть  его  в гору. Ђ если
все же ухитришьсЯ и  накосишь, переплавишь, поднимешь, привезешь  - куда его
ставить? €  куда  опЯть  же  ставить  корову? ‘только  всего,  что  поневоле
опустЯтсЯ руки: пропади оно все пропадом.
     Ќет,  этот  последний,  переломный  год  казалсЯ  страшным.  € особенно
страшным,  несправедливым казалось то,  что  он, как  всегда,  обычным своим
порЯдком  и  обычной скоростью день за  днем подвигалсЯ к тому, что будет, и
ничем  это "что будет" оттЯнуть  было  нельзЯ. Џотом,  когда оно  состоитсЯ,
когда очутЯтсЯ они в новой  жизни и определитсЯ,  кем им  быть - крестьЯнами
ли,  но какими-то другими,  не  теперешними, или столбовыми дворЯнами, когда
впрЯгутсЯ они в лЯмку этой новой жизни и потЯнут ее, станет, наверно, легче,
а  пока все впереди  пугало,  все казалось чужим и непрочным, крутым, не длЯ
всЯкого-каждого,  вот  как эти лесенки,  по  которым  один подниметсЯ  шутЯ,
другой  нет.  Њолодым проще, они  вприпрыжку на одной  ноге взбегут наверх -
потому-то молодые  легче  расставались с Њатерой. Љлавка  ‘тригунова  так  и
говорила:
     - „авно  надо  было утопить.  †ивым не  пахнет... не люди,  а клопы  да
тараканы. Ќашли где жить - середь воды... как лЯгушки.
     €  ждала, не могла дождатьсЯ часа, чтобы подпалить отцову-дедову избу и
получить  за  нее  оставшиесЯ  деньги. Ћна бы  давно  и  подпалила и ушла не
оглЯнувшись, но с той и другой стороны лепились  к Љлавкиной постройке такие
же избы, где  жили еще, не уходили люди, а огонь мог перекинутьсЯ и на  них.
Џоэтому  Љлавку  удерживали,  а  она  клЯла  Њатеру  и  материнцев,  которые
цеплЯлись за деревню, насылала на их головы все громы и молнии.
     - Џодожгу, - грозилась она, приезжаЯ из совхоза.  - Њое дело маленькое.
Ќе  хочете  уходить, хочете  гореть  - горите.  Ђ  Я из-за  вас  страдать не
собираюсь.
     ’ем  же - как скорей получить вторую половину причитающихсЯ  за усадьбу
денег - озабочен  был  и Џетруха, сын  старухи Љатерины. Ќо Џетруху  держала
другаЯ беда. …ще два года назад какие-то  люди,  которые ходила  по Њатере и
простукивали, просматривали чуть ли  не все  постройки, прибили на Џетрухину
избу жестЯную  пластинку: "ЏамЯтник деревЯнного зод