
светит из твоих глаз. (€ глаза твои, очищенные страданием, безошибочно видЯт
всЯкую  муть в других глазах, например --  безошибочно  различают  стукачей.
ќтого ви'дениЯ глазами правды за нами  не знает —ЉѓЃ -- это  наше "секретное
оружие" против неЈ -- в этом плошает перед нами ѓЃ.)
     ‚ нашем почти поголовном  сознании  невиновности  росло главное отличие
нас  --  от каторжников  „остоевского, от каторжников Џ. џкубовича.  ’ам  --
сознание заклЯтого  отщепенства, у нас  --  уверенное понимание,  что любого
вольного  вот  так  же могут загрести, как и  менЯ;  что  колючаЯ  проволока
разделила нас условно.  ’ам  у  большинства --  безусловное  сознание личной
вины, у нас -- сознание какой-то многомиллионной напасти.
     Ђ от напасти -- не пропа'сти. Ќадо еЈ пережить.
     Ќе в этом ли  причина и удивительной редкости лагерных самоубийств? „а,
редкости, хотЯ каждый отсидевший, вероЯтно, вспомнит случай самоубийства. Ќо
еще  больше  он  вспомнит  побегов.  Џобегов-то было  навернЯка больше,  чем
самоубийств!  (ђевнители  социалистического реализма  могут  менЯ похвалить:
провожу оптимистическую линию.) € членоповреждений было  гораздо больше, чем
самоубийств!  --  но  это  тоже  действие  жизнелюбивое, простой  расчЈт  --
пожертвовать  частью  длЯ  спасениЯ  целого.  Њне даже  представлЯетсЯ,  что
самоубийств в лагере было статистически, на тысЯчу населениЯ, меньше, чем на
воле. Џроверить этого Я не могу, конечно.
     Ќу вот  вспоминает ‘крипникова, как в 1931-м в Њедвежегорске  в женской
уборной  повесилсЯ  мужчина   лет  тридцати   --  и  повесилсЯ-то   в   день
освобождениЯ! --  так может,  из  отвращениЯ  к тогдашней <i>воле?</i> (‡а два года
перед тем его бросила жена, но  он тогда не  повесилсЯ.)  -- Ќу вот  в клубе
центральной усадьбы Ѓуреполома повесилсЯ конструктор ‚оронов. -- Љоммунист и
партработник Ђрамович, пересидчик, повесилсЯ в 1947-м на чердаке мехзавода в
ЉнЯж-Џогосте. -- ‚  Љраслаге в  годы  войны литовцы,  доведЈнные  до полного
отчаЯниЯ,  а  главное  --  всей  жизнью  своей  не  подготовленные  к  нашей
жестокости, шли  на  стрелков,  чтобы  те  их  застрелили.  --  ‚  1949-м  в
следственной  камере  во  ‚ладимире ‚олынском  молодой  парень,  сотрЯсЈнный
следствием,  уже  было  повесилсЯ,  да  Ѓоронюк  его вынул.  -- Ќа Љалужской
заставе бывший  латышский  офицер, лежавший в стационаре санчасти, крадучись
стал подниматьсЯ по лестнице -- она  вела в еще  недостроенные пустые этажи.
Њедсестра-зэчка хватилась его  и бросилась  вдогонку.  Ћна  настигла  его  в
открытом  балконном проЈме  6-го  этажа.  Ћна  вцепилась  в  его  халат,  но
самоубийца отделилсЯ от халата, в одном  белье поспешно вступил в пустоту --
и промелькнул белой молнией на виду у  оживлЈнной  Ѓольшой Љалужской улицы в
солнечный летний  день. -- ЌемецкаЯ  коммунистка ќми, узнав о  смерти  мужа,
вышла  из  барака  на  мороз  неодетаЯ,  простудитьсЯ. Ђнгличанин  Љелли  во
‚ладимирском  ’ЋЌе виртуозно перерезал  вены при  открытой  двери  камеры  и
надзирателе на пороге.<a href=#fn_25_1><sup>1</sup></a>
     ЏовторЯю, еще многие могут рассказать подобные случаи, -- а всЈ-таки на
десЯтки миллионов сидевших их будет немного. „аже среди этих примеров видно,
что большой  перевес самоубийств  падает  на иностранцев, на западников: длЯ
них  переход на Ђрхипелаг  -- это удар оглушительнее, чем длЯ нас; вот они и
кончают.  € еще  -- на  благонамеренных (но  не на  твЈрдочелюстных).  Њожно
понЯть ведь у них в голове всЈ должно смешатьсЯ и гудеть, не переставаЯ. Љак
устоишь?  (‡осЯ  ‡алесскаЯ,  польскаЯ  дворЯнка,  всю жизнь  отдавшаЯ  "делу
коммунизма" путЈм службы в советской разведке, на следствии трижды кончала с
собой: вешалась -- вынули, резала вены -- помешали, скакнула на подоконник 7
этажа  -- дремавший следователь успел схватить  еЈ за платье. ’рижды спасли,
чтобы расстрелЯть. )
     Ђ  вообще  как  верно  истолковать  самоубийство?   ‚от  Ђнс  Ѓернштейн
настаивает, что самоубийцы -- совсем  не  трусы, что длЯ этого нужна большаЯ
сила воли. Ћн сам свил верЈвку из бинтов и душилсЯ, поджав ноги. Ќо в глазах
поЯвлЯлись зелЈные  круги, в ушах  звенело -- и  он всЯкий раз непроизвольно
опускал ноги  до земли. ‚о времЯ последней пробы  оборвалась верЈвка -- и он
испытал радость, что осталсЯ жив.
     џ не спорю, длЯ самоубийства может  быть и в самом крайнем отчаЯнии еще
нужно приложить волю. „олгое времЯ Я не взЯлсЯ бы совсем об этом судить. ‚сю
жизнь  Я уверен был, что  ни  в  каких обстоЯтельствах даже не  задумаюсь  о
самоубийстве. Ќо не так давно протащило менЯ через мрачные месЯцы, когда мне
казалось, что погибло всЈ дело моей жизни,  особенно если Я останусь жить. €
Я Ясно помню это отталкивание от жизни, приливы этого  ощущениЯ, что умереть
-- легче, чем жить. Џо-моему, в таком состоЯнии больше воли требует остатьсЯ
жить, чем умереть. Ќо,  вероЯтно,  у разных людей и при разной крайности это
по-разному. Џоэтому и существуют издавна два мнениЯ.
     Ћчень  эффектно  вообразить,  что  вдруг  бы  все  невинно-оскорбленные
миллионы  стали  бы повально кончать  самоубийством,  досаждаЯ правительству
двоЯко: и  доказательством своей правоты и  лишением даровой рабочей силы. €
вдруг бы  правительство размЯгчилось? €  стало  бы жалеть своих подданных?..
…два ли.  ‘талина бы это не остановило,  он занЯл бы  с  воли  еще миллионов
двадцать.
     Ќо не было  этого! ‹юди умирали сотнЯми тысЯч и миллионами,  доведЈнные
уж  кажетсЯ  до  крайней  крайности --  а  самоубийств  почему-то  не  было!
ЋбречЈнные  на уродливое существование, на голодное истощение, на чрезмерный
труд -- не кончали с собой!
     €, раздумавшись, Я нашел такое доказательство более сильным. ‘амоубийца
--  всегда банкрот,  это всегда -- человек  в тупике,  человек,  проигравший
жизнь  и не  имеющий  воли  длЯ продолжениЯ борьбы.  …сли  же  эти  миллионы
беспомощных жалких тварей всЈ  же не кончали  с собой  -- значит жило в  них
какое-то непобедимое чувство. ЉакаЯ-то сильнаЯ мысль.
     ќто  было   чувство  всеобщей  правоты.  ќто  было  ощущение  народного
испытаниЯ -- подобного татарскому игу.

        ___

     Ќо  если  не  в чем раскаиватьсЯ  -- о  чЈм,  о  чЈм  всЈ  времЯ думает
арестант? "‘ума да тюрьма -- дадут ума". „адут. ’олько -- куда его направЯт?
     ’ак было у многих, не у одного менЯ. Ќаше первое тюремное небо  -- были
чЈрные клубЯщиесЯ тучи  и  чЈрные  столбы извержений,  это было небо Џомпеи,
небо ‘удного днЯ, потому что арестован был не  кто-нибудь, а џ -- средоточие
этого мира.
     Ќаше  последнее  тюремное  небо было бездонно-высокое,  бездонно-Ясное,
даже к белому от голубого.
     Ќачинаем  мы  все (кроме  верующих) с одного:  хватаемсЯ рвать волосы с
головы -- да  она острижена  наголо!.. Ља'к  мы могли?! Љак не  видели наших
доносчиков? Љак  не  видели наших врагов? (€  ненависть  к  ним!  и  как  им
отомстить?) € какаЯ неосторожность! слепость! сколько ошибок! Љак исправить?
‘корей исправлЯть! Ќадо написать... надо сказать... надо передать...
     Ќо  --  ничего  не надо.  €  ничто  не  спасЈт.  ‚  положенный срок  мы
подписываем  206-ю  статью,  в  положенный  --  выслушиваем  очный  приговор
трибунала или заочный -- Ћ‘Ћ.
     ЌачинаетсЯ полоса пересылок.  ‚перемежку с мыслЯми о будущем лагере  мы
любим теперь вспоминать наше прошлое: как хорошо мы жили! (даже если плохо).
Ќо сколько неиспользованных возможностей! ‘колько неизмЯтых цветов!.. Љогда'
теперь это наверстать?.. …сли Я доживу только -- о, как  по-новому, как умно
Я  буду  жить!  „ень  будущего <i>освобождениЯ?</i>  -- он  лучитсЯ  как восходЯщее
солнце!
     € вывод: дожить до него! дожить! любой ценой!
     ќто просто словесный оборот, это привычка такаЯ: "любой ценой".
     Ђ слова наливаютсЯ своим  полным смыслом, и страшный получаетсЯ  зарок:
выжить <i>любой ценой!</i>
     € тот, кто даст этот  зарок, кто не моргнЈт перед его багровой вспышкой
-- длЯ того своЈ несчастье заслонило и всЈ общее, и весь мир.
     ќто -- великий развилок лагерной жизни. Ћтсюда -- вправо и влево пойдут
дороги, одна будет набирать высоты, другаЯ низеть. ЏойдЈшь  направо -- жизнь
потерЯешь, пойдешь налево -- потерЯешь совесть.
     ‘амоприказ "<i>дожить!</i>"  -- естественный  всплеск живого.  Љому не хочетсЯ
дожить? Љто не имеет права дожить? ЌапрЯженье всех  сил нашего  тела! Џриказ
всем   клеточкам:   дожить!   Њогучий  зарЯд  введЈн  в  грудную  клетку,  и
электрическим  облаком  окружено  сердце, чтоб не  остановитьсЯ.  ‡аполЯрною
гладью  в метель за  пЯть  километров  в баню  ведут тридцать истощенных, но
жилистых зэков. Ѓанька  --  не сто'ит тЈплого слова, в ней  моютсЯ по  шесть
человек в пЯть  смен,  дверь  открываетсЯ прЯмо  на  мороз, и  четыре  смены
выстаивают там до или после мытьЯ -- потому что нельзЯ отпускать без конвоЯ.
€ не только воспалениЯ лЈгких, но насморка нет ни у кого.  (€ десЯть лет так
моетсЯ один  старик, отбываЯ срок  с пЯтидесЯти  до шестидесЯти. Ќо  вот  он
свободен, он -- дома. ‚ тепле и холе он сгорает в месЯц. Ќе стало приказа --
дожить...)
     Ќо просто "дожить" еще не значит --  любой ценой.  "‹юбаЯ цена" --  это
значит: ценой другого.
     Џризнаем истину: на этом великом лагерном развилке, на этом разделителе
душ  --  не бо'льшаЯ часть сворачивает направо.  “вы  --  не большаЯ. Ќо,  к
счастью -- и не  одиночки. €х много, людей -- кто так  избрал. Ќо они о себе
не кричат, к ним  присматриватьсЯ  надо. „есЯтки раз поднималсЯ и перед ними
выбор, а они знали да знали своЈ.
     ‚от Ђрнольд ‘узи, лет около пЯтидесЯти попавший в лагерь. Ћн никогда не
был верующим, но всегда был исконно-добропорЯдочным, никакой другой жизни он
не вЈл --  и в лагере он не начинает другой. Ћн  --  "западный", он, значит,
вдвойне неприспособленный, всЈ времЯ попадает впросак, в тЯжелое  положение,
он и на общих работает, он и в штрафной зоне  сидит -- и выживает,  выживает
точно таким, каким  пришел в лагерь. џ  знал его вначале, знал --  после,  и
могу засвидетельствовать. Џравда,  три  серьЈзных облегчающих обстоЯтельства
сопутствуют  ему  в  лагерной  жизни:  он  признан  инвалидом,  он  получает
несколько   лет   посылки  и  благодарЯ  музыкальным  способностЯм   немного
подкармливаетсЯ художественной самодеЯтельностью. Ќо эти три  обстоЯтельства
могут только  объЯснить, почему он осталсЯ в  живых. Ќе  было бы их -- он бы
умер,  но он  бы не  переменилсЯ. (Ђ те, кто  умерли -- может быть потому  и
умерли, что не переменились?)
     Ђ ’арашкевич,  совсем простой бесхитростный человек, вспоминает: "много
было заключЈнных, которые за пайку и за глоток  махорочного дыма готовы были
пресмыкатьсЯ. џ доходил, но был душою чист: на белое всегда говорил белое".
     —то  тюрьма глубоко перерождает человека, известно уже много  столетий.
Ѓесчисленны здесь примеры -- таких, как ‘ильвио Џеллико:  отсидев 8  лет, он
превратилсЯ из  Яростного  карбонариЯ  в смиренного  католика.<a href=#fn_25_2><sup>2</sup></a> “ нас всегда
вспоминают „остоевского.  Ђ  Џисарев?  —то  осталось  от его революционности
после Џетропавловки? Њожно  спорить, хорошо ли это длЯ революции, но  всегда
эти  изменениЯ идут  в  сторону углублениЯ души. €бсен писал: "Ћт недостатка
кислорода и совесть  чахнет".<a href=#fn_25_3><sup>3</sup></a> ќ, нет! ‘овсем не так  просто!  Ќаоборот даже
как  раз!  ‚от генерал  ѓорбатов -- с молодости воевал, в армии продвигалсЯ,
задумыватьсЯ  ему  было некогда. Ќо сел в тюрьму,  и  как хорошо --  стали в
памЯти  подыматьсЯ  разные  случаи:  то  как  он  заподозрел  невиновного  в
шпионстве;  то  как  он  по ошибке  велел  расстрелЯть  совсем  не виновного
полЯка.<a href=#fn_25_4><sup>4</sup></a> (Ќу когда  б  это  еще вспомнил!  Ќебось после  реабилитации уже не
очень  вспоминал?)  Ћб этих душевных изменениЯх узников писалось достаточно,
это  поднЯлось   уже  на  уровень  теории  тюрьмоведениЯ.   ‚от  например  в
дореволюционном "’юремном вестнике" пишет ‹ученецкий: "’ьма делает  человека
более чувствительным к  свету;  невольнаЯ бездеЯтельность возбуждает  в  нЈм
жажду  жизни, движениЯ, работы; тишина  заставлЯет глубоко вдуматьсЯ в  своЈ
"Я", в окружающие условиЯ, в своЈ прошлое, настоЯщее и подумать о будущем".
     Ќаши  просветители,  сами  не  сидевшие,  испытывали  к узникам  только
естественное  стороннее  сочувствие;  однако  „остоевский,  сам  посидевший,
ратовал за наказаниЯ! Ћб этом стоит задуматьсЯ.
     € пословица говорит: "‚олЯ портит, неволЯ учит".
     Ќо  Џеллико и  ‹ученецкий  писали  о  <i>тюрьме</i>. Ќо  „остоевский  требовал
наказаний -- тюремных. Ќо неволЯ учит -- <i>какаЯ?</i>
     <i>‹агерь</i> ли?..
     ’ут задумаешьсЯ.
     Љонечно, по сравнению с тюрьмой, наш лагерь Ядовит и вреден.
     Љонечно,  не о  душах  наших  думали, когда  вспучивали  Ђрхипелаг.  Ќо
всЈ-таки: неужели же в лагере безнадежно устоЯть?
     € больше того: неужели в лагере нельзЯ возвыситьсЯ душой?
     ‚от ќ.  Љ., почти 1940-го года рождениЯ, из тех мальчиков, кто уже  при
•рущеве  сбирались  стихи  читать  на  площади ЊаЯковского,  а  их  гребли в
воронок.  €з  лагерЯ, из потьминского лагерЯ, он пишет своей девушке: "‡десь
поубавилось пустЯков и суеты... џ пережил поворот... ‡десь прислушиваешьсЯ к
тому голосу  изнутри, который  в  довольстве и тщеславии заглушен был  рЈвом
извне."
     Ќа  лагпункте  ‘амарка в  1946 году  доходит до самого смертного рубежа
группа  интеллигентов: они изморены голодом, холодом, непосильной работой --
и  даже сна лишены, спать им негде, бараки-землЯнки  еще  не построены. €дут
они  воровать? стучать?  хнычут о загубленной жизни? Ќет! ЏредвидЯ  близкую,
уже не  в  неделЯх,  а в  днЯх  смерть, вот  как они проводЯт свой последний
бессонный  досуг,  сидЯ у  стеночки:  ’имофеев-ђессовский  собирает  из  них
"семинар", и они спешат обменЯтьсЯ тем, что одному  известно, а  другим нет,
--  они читают друг другу последние лекции. Ћтец ‘авелий  --  "о непостыдной
смерти",  свЯщенник  из  академистов  --  патристику,  униат  --  что-то  из
догматики  и  каноники,   энергетик  --  о  принципах  энергетики  будущего,
экономист (ленинградец)  -- как  не удалось,  не  имеЯ новых идей, построить
принципы  советской экономики.  ‘ам  ’имофеев-ђессовский рассказывает  им  о
принципах микрофизики. Ћт  раза  к разу они не  досчитываютсЯ участников: те
уже в морге...
     ‚от кто может интересоватьсЯ всем этим, уже костенеЯ предсмертно -- вот
это интеллигент!
     Џозвольте, вы --  любите  жизнь? ‚ы,  вы!  вот  которые  восклицают,  и
напевают и приплЯсывают: "‹юблю тебЯ, жизнь! Ђх, люблю тебЯ, жизнь!" ‹юбите?
’ак вот и любите! ‹агерную -- тоже любите! Ћна -- тоже жизнь!

        "’ам, где нет борьбы с судьбой,
        ’ам воскреснешь ты душой..."

     Ќи черта вы не понЯли. ’ам-то ты и размЯкнешь.

     “ дороги  нашей, выбранной, --  виражи  и  виражи. ‚ гору?  €ли в небо?
ЏойдЈмте, поспотыкаемсЯ.
     „ень  освобождениЯ?  —то он нам может дать через столько лет? €зменимсЯ
неузнаваемо мы,  и  изменЯтсЯ  наши  близкие  --  и места,  когда-то родные,
покажутсЯ нам чужее чужих.
     Њысль о  свободе  с  какого-то  времени становитсЯ даже  насильственной
мыслью. Ќадуманной. —ужой.
     „ень  "освобождениЯ"! Љак  будто  в этой стране есть  свобода!  €ли как
будто можно освободить того, кто прежде сам не освободилсЯ душой.
     ‘ыпЯтсЯ камни из-под наших ног. ‚низ, в прошлое.
     ќто прах прошлого.
     Њы подымаемсЯ.

        ___

     •орошо в тюрьме <i>думать</i>,  но и в  лагере тоже неплохо.  Џотому, главное,
что нет <i>собраний</i>. „есЯть лет ты  свободен  от всЯких собраний!  -- это ли не
горный воздух? Ћткровенно претендуЯ на твой труд и твоЈ тело  до изнеможениЯ
и даже до смерти, лагерщики отнюдь не посЯгают на строй твоих мыслей. Ћни не
пытаютсЯ  ввинчивать твои мозги  и закреплЯть  их  на  месте.<a href=#fn_25_5><sup>5</sup></a> € это создаЈт
ощущение свободы гораздо большее, чем свобода ног бегать по плоскости.
     ’ебЯ никто  не уговаривает  <i>подавать</i> в партию.  Ќикто не выколачивает с
тебЯ  членских  взносов  в <i>добровольные</i>  общества. Ќет профсоюза, такого  же
твоего  "защитника",   как  казЈнный  адвокат   в  трибунале.  Ќе  бывает  и
производственных совещаний. ’ебЯ не могут избрать ни на  какую должность, не
могут назначить  никаким уполномоченным, а самое главное -- не заставЯт тебЯ
быть  агитатором.  Ќи --  слушать агитацию. Ќи  -- кричать  по дЈргу  нитки:
"требуем!..  не  позволим!"  Ќи  --  тЯнутьсЯ  на  участок  свободно и тайно
голосовать  за  одного  кандидата.   Ћт  тебЯ  не  требуют  социалистических
обЯзательств.  Ќи --  критики своих ошибок.  Ќи статей в стенгазету.  Ќи  --
интервью областному корреспонденту.
     ‘вободнаЯ голова -- это ли не преимущество жизни на Ђрхипелаге?
     € еще одна свобода: тебЯ не могут лишить  семьи и имущества  -- ты  уже
лишен их. —его нет -- того и Ѓог не возьмЈт. ќто -- основательнаЯ свобода.
     •орошо в  заключении думать.  ‘амый ничтожный повод даЈт тебе толчок  к
длительным и важным размышлениЯм. ‡а кои веки, один раз в три года, привезли
в  лагерь  кино. ”ильм  оказываетсЯ  --  дешевейшаЯ "спортивнаЯ"  комедиЯ --
"ЏерваЯ перчатка". ‘кучно. Ќо с экрана настойчиво вбивают зрителЯм мораль:
     "‚ажен результат, а результат не в вашу пользу".
     ‘меютсЯ  на  экране.  ‚  зале  тоже  смеютсЯ.  ™урЯсь,  при  выходе  на
освещенный  солнцем лагерный  двор,  ты  обдумываешь  эту фразу.  €  вечером
обдумываешь еЈ на  своей  вагонке.  € в понедельник утром на разводе.  € еще
сколько угодно времени  обдумываешь  --  когда  б ты мог ею так  занЯтьсЯ? €
медленнаЯ Ясность спускаетсЯ в твою голову.
     ќто -- не шутка. ќто -- заразнаЯ мысль. Ћна давно уже привилась  нашему
отечеству, а  еЈ  -- еще и еще  подпускают. Џредставление  о том,  что важен
только материальный результат, настолько у нас въелось, что когда, например,
объЯвлЯют какого-нибудь  ’ухачевского, џгоду  или  ‡иновьева -- изменниками,
снюхавшимисЯ с врагом, то народ только ахает и многоустно  удивлЯетсЯ: "<i>чего
ему не хватало?!</i>"
     ‚от  это  -- нравственный уровенЈк!  ‚от это  -- мерочка!  "—его ему не
хватало?" Џоскольку у него было  жратвы от  пуза, и двадцать костюмов, и две
дачи,  и  автомобиль,  и самолЈт, и  известность  --  чего ему не хватало?!!
Њиллионам наших соотечественников невместимо представить, чтобы человеком (Я
не  говорю  сейчас об  этих именно троих)  могло  двигать  что-нибудь, кроме
корысти!
     Ќастолько все впитали и усвоили: "важен результат".
     Ћткуда это к нам пришло?
     ‘перва -- от славы наших знамЈн и так  называемой "чести нашей родины".
Њы душили, секли и резали  всех наших соседей,  расширЯлись -- и в отечестве
утверждалось: важен результат.
     Џотом  от  наших  „емидовых, Љабаних и  –ыбукиных. Ћни  карабкались, не
оглЯдываЯсь, кому  обламывают  сапогами  уши, и всЈ  прочней утверждалось  в
когда-то богомольном прЯмодушном народе: важен результат.
     Ђ потом, -- от всех видов  социалистов, и больше всего --  от новейшего
непогрешимого нетерпеливого  “чениЯ, которое всЈ только из этого и  состоит:
важен результат! ‚ажно  сколотить  боевую партию! захватить власть! удержать
власть! устранить противников! победить в чугуне и стали! запустить ракеты!
     € хотЯ длЯ  этой  индустрии  и длЯ этих  ракет пришлось пожертвовать  и
укладом жизни, и целостью  семьи, и здравостью  народного духа и самой душою
наших полей, лесов и рек, -- наплевать! важен результат!!
     Ќо  это  --  ложь!  ‚от мы  годы горбим на всесоюзной каторге.  ‚от  мы
медленными годовыми  кругами восходим  в  понимании жизни -- и с высоты этой
так Ясно видно: не результат важен! не результат -- а „“•! Ќе <i>что</i> сделано --
а <i>как</i>. Ќе что достигнуто -- а какой ценой.
     ‚от  и длЯ нас,  арестантов -- если важен результат, то верна и истина:
выжить любой  ценой. ‡начит: стать стукачом, предавать  товарищей --  за это
устроитьсЯ тепло, а может быть  и досрочку получить, ‚  свете  Ќепогрешимого
“чениЯ тут, очевидно нет ничего  дурного. ‚едь если делать так, то результат
будет в нашу пользу, а важен -- результат.
     Ќикто  не  спорит:  приЯтно  овладеть результатом.  Ќо не  ценой потери
человеческого образа.
     …сли важен  результат -- надо все силы и  мысли  потратить  на то, чтоб
уйти от <i>общих</i>. Ќадо гнутьсЯ, угождать, подличать -- но удержатьсЯ придурком.
€ тем -- уцелеть.
     …сли важна  суть --  то  пора  примиритьсЯ  с <i>общими</i>. ‘  лохмотьЯми.  ‘
изодранной кожей рук. ‘ меньшим и худшим куском. € может быть -- умереть. Ќо
пока жив -- с гордостью потЯгиватьсЯ ломЯщею спиной.  ‚от когда  -- перестав
боЯтьсЯ угроз  и не гонЯсь за наградами  --  стал ты самым  опасным типом на
совиный взглЯд хозЯев. €бо -- чем тебЯ взЯть?
     ’ебе начинает  даже нравитьсЯ нести  носилки  с мусором  (да,  но не  с
камнем!) и разговаривать с напарником о том, как кино влиЯет на  литературу.
’ебе начинает нравитьсЯ присесть на опустевшее растворное корытце и закурить
около своей кирпичной кладки. € ты просто горд, если десЯтник, проходЯ мимо,
прищуритсЯ на твою вЯзку, посмотрит в створ со стеной и скажет:
     -- ќто ты клал? ђовненько.
     Ќи на что  тебе  не нужна  эта стена и не  веришь ты, что она приблизит
счастливое будущее народа, но, жалкий оборванный раб, у этого творениЯ своих
рук ты сам себе улыбнешьсЯ.
     „очь  анархиста  ѓалЯ  Ѓенедиктова работала  в  санчасти медсестрой, но
видЯ, что это -- <i>не лечение</i>, а только личное устройство -- из упрЯмства ушла
на общие, взЯла кувалду, лопату. € говорит, что духовно это еЈ спасло.
     „оброму и сухарь на здоровье, а злому и мЯсное не впрок.
     (’ак-то оно так, но -- если и сухарЯ нет?..)

        ___

     €  если  только  ты однажды отказалсЯ  от этой  цели  -- "выжить  любой
ценой", и пошел, куда идут  спокойные  и  простые  --  удивительно  начинает
преображать неволЯ твой  прежний характер. Џреображать  в направлении, самом
длЯ тебЯ неожиданном.
     Љазалось  бы  --  здесь должны  вырастать в человеке  злобные  чувства,
смЯтенье зажатого, беспредметнаЯ  ненависть, раздражение, нервность.<a href=#fn_25_6><sup>6</sup></a> Ђ ты и
сам не замечаешь,  как, в  неощутимом течении времени, неволЯ  воспитывает в
тебе ростки чувств противоположных.
     ’ы был  резко-нетерпелив когда-то, ты постоЯнно спешил,  и постоЯнно не
хватало тебе времени. ’ебе  отпущено теперь  его с лихвой,  ты напиталсЯ им,
его  месЯцами  и  годами,  позади и  впереди  -- и благодатной успокаивающей
жидкостью разливаетсЯ по твоим сосудам -- терпение.
     ’ы подымаешьсЯ...
     ’ы никому ничего  не  прощал  прежде, ты  беспощадно  осуждал и так  же
невоздержанно превозносил  --  теперь всепонимающаЯ  мЯгкость стала  основой
твоих некатегорических суждений. ’ы слабым узнал себЯ -- можешь понЯть чужую
слабость. € поразитьсЯ силе другого. € пожелать перенЯть.
     Љамни шуршат из-под ног. Њы подымаемсЯ...
     ЃронированнаЯ выдержка  облегает с  годами сердце твоЈ и всю твою кожу.
’ы  не  спешишь с  вопросами,  не  спешишь  с ответами,  твой  Язык  утратил
эластичную способность лЈгкой вибрации. ’вои  глаза не вспыхнут радостью при
доброй вести и не потемнеют от горЯ.
     €бо надо еще проверить, так ли  это  будет. €  еще  разобратьсЯ надо --
что' радость, а что' горе.
     Џравило  жизни  твоЈ  теперь  такое:  не  радуйсЯ,  нашедши, не  плачь,
потерЯв.
     „уша  твоЯ, сухаЯ прежде,  от  страданиЯ  <i>сочает</i>. •отЯ  бы не  ближних,
по-христиански, но близких ты теперь научаешьсЯ любить.
     ’ех  близких  по  духу,  кто  окружает тебЯ  в  неволе.  ‘колько из нас
признают: именно в неволе в первый раз мы узнали подлинную дружбу!
     € еще тех близких по крови, кто окружал тебЯ в прежней жизни, кто любил
тебЯ, а ты их -- тиранил...
     ‚от   благодарное  и  неисчерпаемое   направление  длЯ  твоих   мыслей:
пересмотри  свою  прежнюю  жизнь.  ‚спомни  всЈ,  что  ты  делал  плохого  и
постыдного и думай -- нельзЯ ли исправить теперь?..
     „а, ты посажен в тюрьму зрЯшно, перед  государством и его законами тебе
раскаиватьсЯ не в чем.
     Ќо -- перед совестью своей? Ќо -- перед отдельными другими людьми?..
     ...Џосле операции Я лежу в хирургической палате лагерной больницы. џ не
могу пошевелитьсЯ, мне жарко  и знобко, но  мысль не сбиваетсЯ в бред -- и Я
благодарен доктору Ѓорису Ќиколаевичу  Љорнфельду, сидЯщему около моей койки
и говорЯщему целый  вечер. ‘вет выключен, чтоб  не резал глаза.  Ћн  и  Я --
никого больше нет в палате.
     Ћн долго  и  с жаром  рассказывает  мне  историю  своего  обращениЯ  из
иудейской  религии  в  христианскую.   Ћбращение   это  совершил  над   ним,
образованным  человеком,  какой-то  однокамерник,  беззлобный старичок вроде
Џлатона Љаратаева.  џ дивлюсь  его убеждЈнности  новообращенного, горЯчности
его слов.
     Њы мало знаем друг друга, и не он  лечит менЯ, но  просто не  с кем ему
поделитьсЯ  здесь. Ћн -- мЯгкий обходительный  человек, ничего дурного  Я не
вижу в  нЈм  и не знаю о  нЈм.  Ћднако, настораживает то,  что Љорнфельд уже
месЯца два живЈт безвыходно в больничном  бараке,  заточил  себЯ  здесь, при
работе, и избегает ходить по лагерю.
     ќто значит -- он боитсЯ,  чтоб его не зарезали. “ нас в  лагере недавно
пошла такаЯ  мода  -- резать стукачей. Ћчень внушительно отзываетсЯ. Ќо кто'
может поручитьсЯ, что режут только стукачей? Ћдного зарезали Явно в сведении
низких  личных счЈтов.  € поэтому -- самозаточение Љорнфельда в больнице еще
нисколько не доказывает, что он -- стукач.
     “же поздно. ‚сЯ больница спит. Љорнфельд заканчивает свой рассказ так:
     -- €  вообще,  вы знаете, Я  убедилсЯ, что никакаЯ кара в  этой  земной
жизни не приходит к нам незаслуженно. Џо  видимости, она может прийти не  за
то,  в чЈм  мы на самом  деле виноваты. Ќо если перебрать  жизнь и вдуматьсЯ
глубоко --  мы всегда  отыщем то  наше преступление,  за  которое теперь нас
настиг удар.
     џ не вижу его лица. —ерез окно входЯт лишь рассеЯнные отсветы зоны,  да
желтым электрическим пЯтном светитсЯ дверь из коридора. Ќо такое мистическое
знание в его голосе, что Я вздрагиваю.
     ќто  --  последние  слова Ѓориса  Љорнфельда. Ћн бесшумно уходит ночным
коридором в одну из соседних палат и ложитсЯ там спать. ‚се спЯт, ему уже не
с кем сказать ни слова. ‡асыпаю и Я.
     Ђ просыпаюсь  утром от беготни  и тЯжелого  переступа по  коридору: это
санитары   несут  тело  Љорнфельда   на  операционный  стол.  ‚осемь  ударов
штукатурным молотком нанесены ему,  спЯщему, в череп (у нас принЯто  убивать
тотчас же после подъЈма, когда  отперты бараки,  но никто еще  не  встал, не
движетсЯ). Ќа операционном столе он умирает, не приходЯ в сознание.
     ’ак случилось,  что вещие слова Љорнфельда --  были его последние слова
на  земле. €,  обращенные ко  мне,  они легли на менЯ наследством. Ћт такого
наследства не стрЯхнешьсЯ, передЈрнув плечами.
     Ќо Я и сам к тому времени уже дорос до сходной мысли.
     џ  был бы  склонен  придать его  словам  значение всеобщего  жизненного
закона.  Ћднако тут запутаешьсЯ. Џришлось  бы  признать,  что наказанные еще
жесточе, чем тюрьмою --  расстрелЯнные, сожженные --  это некие сверхзлодеи.
(Ђ между тем -- невинных-то и казнЯт ретивее всего.) € что' бы тогда сказать
о  наших  Явных  мучителЯх:  почему  не  наказывает судьба  <i>их?</i>  почему  они
благоденствуют?
     (ќто решилось бы  только тем, что смысл земного существованиЯ --  не  в
благоденствии, как все мы привыкли  считать, а -- в развитии  души. ‘  <i>такой</i>
точки зрениЯ наши мучители наказаны всего страшней: они свинеют, они  уходЯт
из  человечества вниз. ‘ такой  точки  зрениЯ наказание  постигает тех,  чье
развитие -- о б е щ а е т.)
     Ќо что-то есть прихватчивое в последних словах Љорнфельда, что <i>длЯ себЯ</i>
Я вполне принимаю. € многие примут длЯ себЯ.
     Ќа  седьмом году заключениЯ Я  довольно перебрал свою жизнь и понЯл, за
что'  мне  всЈ:  и  тюрьма, и довеском --  злокачественнаЯ  опухоль. џ  б не
роптал, если б и эта кара не была сочтена достаточной.
     Љара? Ќо -- чьЯ?
     Ќу, придумайте -- <i>чьЯ?</i>

     ‚  той  самой  послеоперационной, откуда  ушел на  смерть  Љорнфельд, Я
пролежал  долго,  и  всЈ  один,  бессонными  ночами  перебираЯ  и  удивлЯЯсь
собственной жизни и еЈ  поворотам. Џо лагерной уловке Я свои мысли укладывал
в  рифмованные строчки, чтобы  запомнить. ‚ерней всего теперь и привести их,
-- как  они были, с подушки больного, когда  за окнами сотрЯсалсЯ  каторжный
лагерь после мЯтежа.

        „а когда ж Я так до'пуста, до'чиста
        ‚сЈ развеЯл из зЈрен благих?
        ‚едь провЈл же и Я отрочество
        ‚ светлом пении храмов ’воих!

        ђассверкалась премудрость книжнаЯ,
        Њой надменный пронзаЯ мозг,
        ’айны мира Явились -- постижными,
        †ребий жизни -- податлив как воск.

        Љровь бурлила -- и каждый вы'полоск
        €ноцветно сверкал впереди, --
        €, без грохота, тихо рассыпалось
        ‡данье веры в моей груди.

        Ќо пройдЯ между быти и небыти,
        “падав и держась на краю,
        џ смотрю в благодарственном трепете
        Ќа прожитую жизнь мою.

        Ќе рассудком моим, не желанием
        Ћсвещен еЈ каждый излом --
        ‘мысла ‚ысшего ровным сиЯнием,
        ЋбъЯснившимсЯ мне лишь потом.

        € теперь, возвращенною мерою
        Ќадчерпнувши воды живой, --
        Ѓог ‚селенной! џ снова верую!
        € с отрекшимсЯ был ’ы со мной...

     ЋглЯдЯсь,  Я увидел  как  всю  сознательную  жизнь не понимал  ни  себЯ
самого, ни своих стремлений. Њне долго  мнилось благом то, что было длЯ менЯ
губительно,  и Я всЈ порывалсЯ в сторону, противоположную той, котораЯ  была
мне истинно-нужна. Ќо как море сбивает с  ног валами неопытного купальщика и
выбрасывает на  берег  -- так и менЯ ударами несчастий больно  возвращало на
твердь. € только так Я смог пройти ту самую дорогу, которую всегда и хотел.
     ‘огнутой моей, едва не подломившейсЯ  спиной дано было мне  вынести  из
тюремных лет этот опыт: <i>как</i> человек становитсЯ злым  и <i>как</i> добрым. ‚ упоении
молодыми успехами  Я  ощущал  себЯ  непогрешимым  и  оттого  был  жесток.  ‚
переизбытке власти  Я  был убийца и насильник.  ‚ самые  злые моменты  Я был
уверен,  что делаю  хорошо,  оснащен  был  стройными  доводами.  Ќа  гниющей
тюремной  соломке  ощутил  Я  в  себе  первое  шевеление  добра.  Џостепенно
открылось  мне,  что линиЯ,  разделЯющаЯ  добро  и  зло  проходит  не  между
государствами, не  между классами, не между партиЯми --  она  проходит через
каждое  человеческое сердце -- и  черезо все человеческие  сердца. ‹иниЯ эта
подвижна, она  колеблетсЯ  в нас  с годами. „аже в сердце, объЯтом злом, она
удерживает  маленький  плацдарм  добра.   „аже  в  наидобрейшем  сердце   --
неискоренЈнный уголок зла.
     ‘ тех пор  Я понЯл правду всех  религий  мира: они  борютсЯ  <i>со  злом в
человеке</i>  (в  каждом человеке). ЌельзЯ изгнать вовсе зло из мира, но можно в
каждом человеке его потеснить.
     ‘  тех  пор Я понЯл ложь всех революций истории: они  уничтожают только
современных  им <i>носителей</i> зла (а не разбираЯ  впопыхах -- и носителей добра)
-- само же зло, еще увеличенным, берут себе в наследство.
     Љ чести XX века надо отнести Ќюрнбергский  процесс: он убивал саму злую
идею, очень  мало -- зараженных ею людей (конечно, не ‘талина здесь заслуга,
уж он бы предпочел  меньше  растолковывать, а больше расстреливать). …сли  к
••I-му  веку человечество  не  взорвет  и  не удушит себЯ --  может быть это
направление и восторжествует?..
     „а если оно не восторжествует  --  то  всЯ историЯ  человечества  будет
пустым топтаньем, без малейшего смысла! Људа и зачем мы тогда движемсЯ? Ѓить
врага дубиной -- это знал и пещерный человек.
     "Џознай  самого себЯ"! Ќичто  так  не способствует  пробуждению  в  нас
всепониманиЯ,  как  теребЯщие размышлениЯ  над  собственными преступлениЯми,
промахами  и ошибками. Џосле трудных неоднолетних  кругов  таких размышлений
говорЯт ли  мне  о  бессердечии наших высших чиновников,  о жестокости наших
палачей --  Я вспоминаю себЯ  в капитанских погонах и поход  батареи моей по
‚осточной Џруссии, объЯтой огнем, и говорю:
     -- Ђ разве <i>мы</i> -- были лучше?..
     „осадуют   ли   при   мне   на   рыхлость   ‡апада,   его  политическую
недальновидность, разрозненность и растерЯнность -- Я напоминаю:
     -- Ђ разве мы, не пройдЯ Ђрхипелага, -- были твЈрже? сильнее мыслЯми?
     ‚от почему Я оборачиваюсь к  годам своего заключениЯ и  говорю,  подчас
удивлЯЯ окружающих:
     -- Ѓ‹ЂѓЋ‘‹Ћ‚…Ќ€… ’…Ѓ…, ’ћђњЊЂ!

     Џрав был  ‹ев ’олстой,  когда  <i>мечтал</i>  о посадке  в тюрьму. ‘ какого-то
мгновеньЯ этот гигант стал иссыхать. ’юрьма  была, действительно, нужна ему,
как ливень засухе!
     ‚се писатели, писавшие о тюрьме, но сами не сидевшие там, считали своим
долгом выражать  сочувствие  к узникам, а тюрьму проклинать. џ -- достаточно
там посидел, Я душу там взрастил и говорю непреклонно:
     -- Ѓ‹ЂѓЋ‘‹Ћ‚…Ќ€… ’…Ѓ… ’ћђњЊЂ, что ты была в моей жизни!

     (Ђ из могил мне отвечают: •орошо тебе говорить, когда ты жив осталсЯ!)


     <a name=fn_25_1></a><sup>1</sup> Ћружие его было -- кусочек эмали, отколупнутой от умывальника.  Љелли
припрЯтал его  в  ботинке, ботинок стоЯл у кровати. Љелли спустил с  кровати
одеЯло,  прикрыл им ботинок,  достал эмаль и  под одеЯлом перерезал  вену на
руке.

     <a name=fn_25_2></a><sup>2</sup> ‘. Џеллико. Њои темницы. ‘ЏЃ., 1836 г.

     <a name=fn_25_3></a><sup>3</sup> €бсен. "‚раг народа".

     <a name=fn_25_4></a><sup>4</sup> "Ќовый мир", 1964, No. 4.

     <a name=fn_25_5></a><sup>5</sup> Љроме несчастного периода Ѓеломора и ‚олгоканала.

     <a name=fn_25_6></a><sup>6</sup>  ђеволюционеры  прошлого оставили  много  следов тому. ‘ерафимович  в
одном  рассказе  описывает таким  общество  ссыльных.  Ѓольшевик  Ћльминский
пишет: "ѓоречь и злость --  эти  чувства  так  хорошо знакомы арестанту, так
близки  его душе." Ћн  срывал зло на тех, кто  приходил к  нему на свиданиЯ.
Џишет, что потерЯл и всЯкий вкус к работе.  Ќо ведь русские революционеры не
получали и не отбывали (в массе своей) н а с т о Я щ и х (больших) сроков.

--------
        ѓлава 2. €ли растление?

     Ќо менЯ  останавливают: вы <i>не о том</i> совсем! ‚ы опЯть сбились на тюрьму!
Ђ надо говорить о <i>лагере</i>.
     „а Я,  кажетсЯ,  и  о лагере  говорил. Ќу  хорошо,  умолкну.  „ам место
встречным  мыслЯм. Њногие лагерники  мне  возразЯт и  скажут,  что  никакого
"восхождениЯ" они не заметили, чушь, а растление -- на каждом шагу.
     Ќастойчивее  и значительнее  других  (потому  что  у  него  это уже всЈ
написано) возразит аламов:
     "‚ лагерной обстановке  люди никогда не остаютсЯ людьми, лагерЯ не  длЯ
этого созданы".
     "‚се человеческие чувства -- любовь,  дружба,  зависть,  человеколюбие,
милосердие,  жажда славы, честность -- ушли от нас с мЯсом мускулов... “ нас
не было  гордости, самолюбиЯ, а  ревность  и страсть  казались  марсианскими
понЯтиЯми...  Ћсталась  только   злоба  --  самое  долговечное  человеческое
чувство".
     "Њы понЯли, что правда и ложь -- родные сестры".
     "„ружба не зарождаетсЯ ни в нужде, ни в беде. …сли дружба между  людьми
возникает -- значит, условиЯ недостаточно трудны. …сли беда и нужда сплотили
-- значит,  они не крайние. ѓоре недостаточно  остро  и  глубоко, если можно
разделить его с друзьЯми".
     ’олько  на  одно  различение  здесь  согласитсЯ  аламов:  восхождение,
углубление, развитие людей возможно в <i>тюрьме</i>. Ђ
     "...лагерь  -- отрицательнаЯ школа жизни  целиком  и полностью.  Ќичего
нужного, полезного никто оттуда не вынесет. ‡аключенный обучаетсЯ там лести,
лганью, мелким и  большим подлостЯм...  ‚озвращаЯсь домой, он видит,  что не
только не вырос за времЯ лагерЯ, но интересы его стали бедными, грубыми".<a href=#fn_26_1><sup>1</sup></a>
     ‘ различением  таким согласна и  ….  ѓинзбург: "тюрьма возвышала людей,
лагерь растлевал". „а и как же тут возразить?
     ‚  тюрьме (в  одиночке,  да  и  не  в  одиночке)  человек  поставлен  в
противостоЯние со своим горем. ќто горе -- гора, но он должен вместить его в
себЯ, освоитьсЯ с ним и переработать его в себе, а себЯ в нЈм. ќто -- высшаЯ
моральнаЯ работа, это всех и всегда возвышало.<a href=#fn_26_2><sup>2</sup></a>  Џоединок с годами и стенами
--  моральнаЯ работа и путь к возвышению (коли ты  его  одолеешь). …сли годы
эти ты разделЯешь с  товарищем, то не надо тебе умереть длЯ его жизни, и ему
не надо умереть, чтобы ты  выжил. …сть путь у вас вступить не  в борьбу, а в
поддержку и обогащение.
     Ђ в лагере этого пути, кажетсЯ, у вас и нет. •леб  не роздан равномерно
кусочками,  а брошен в свалку -- хватай! сбивай соседей  и  рви у них! •леба
выдано столько, чтоб на каждого выжившего приходилсЯ  умерший или двое. •леб
подвешен на сосне -- свали  еЈ. •леб заложен в  шахте  -- полезай да добудь.
„умать ли тебе о своЈм горе,  о прошлом и будущем, о человечестве  и о Ѓоге?
’воЯ голова занЯта суетными расчЈтами, сейчас заслонЯющими тебе небо, завтра
-- уже  не сто'Ящими ничего. ’ы <i>ненавидишь</i> труд  -- он твой главный враг. ’ы
ненавидишь окружающих -- твоих соперников по жизни и смерти.<a href=#fn_26_3><sup>3</sup></a> ’ы исходишь от
напрЯженной <i>зависти</i> и  тревоги, что где-то сейчас за спиною делЯт тот  хлеб,
что  мог  достатьсЯ   тебе,  где-то  за  стеною  вылавливают   из  котла  ту
картофелину, котораЯ могла попасть в твою миску.
     ‹агернаЯ  жизнь  устроена так, что зависть  со всех сторон клюет  душу,
даже и самую  защищенную  от неЈ. ‡ависть распространЯетсЯ и  на <i>сроки</i>  и на
самую  <i>свободу</i>. ‚от  в 45-м  году мы, ЏЯтьдесЯт ‚осьмаЯ, провожаем за ворота
бытовиков (по сталинской амнистии). —то мы испытываем к ним? ђадость за них,
что  идут домой?  Ќет,  зависть, ибо несправедливо  их  освобождать,  а  нас
держать. ‚от ‚.  ‚ласов, получивший <i>двадцатку</i>, первые 10 лет сидит  спокойно
-- ибо кто же не сидит 10 лет? Ќо в 1947-48 многие начинают освобождатьсЯ --
и  он завидует, нервничает, изводитсЯ:  как же он-то получил 20?  как обидно
эту вторую десЯтку сидеть.  (Ќе спрашивал Я его,  но предполагаю: а стали те
возвращатьсЯ в  лагерь <i>повторниками</i>, ведь он  должен был -- успокоитьсЯ?). Ђ
вот  в 1955-56  годах массово освобождаетсЯ  ЏЯтьдесЯт ‚осьмаЯ,  а  бытовики
остаютсЯ  в  лагере.  —то   они  испытывают?  Ћщущение  справедливости,  что
многострадальнаЯ  ‘татьЯ  после  сорока   лет  непрерывных  гонений  наконец
помилована? Ќет,  повсеместную <i>зависть</i>  (Я много писем  таких получил в 1963
году); освободили  "врагов, которые  не нам, уголовникам,  чета",  а  мы  --
сидим? за что?..
     …щЈ ты постоЯнно сжат <i>страхом</i>: утерЯть и тот жалкий уровень, на котором
ты  держишьсЯ,  утерЯть твою еще не самую тЯжелую работу, загреметь на этап,
попасть в ‡ону “силенного ђежима. Ђ еще тебЯ бьют, если ты слабее всех,  или
ты бьешь  того,  кто  слабее  тебЯ. ќто  ли  не растление?  <i>„ушевным  лишаем</i>
называет старый  лагерник Ђ. ђубайло это быстрое запаршивленье  человека под
внешним давлением.
     ‚ этих  злобных чувствах и напрЯженных мелочных расчЈтах -- когда  же и
на чЈм тебе возвышатьсЯ?
     —ехов еще и до  наших  €’‹ разглЯдел и назвал растление на ‘ахалине. Ћн
пишет верно: пороки арестантов  -- от их подневольности, порабощениЯ, страха
и  постоЯнного голода. Џороки эти: лживость, лукавство, трусость, малодушие,
наушничество,  воровство.   Ћпыт  показал  каторжному,   что  в  борьбе   за
существование обман -- самое надежное средство.
     Ќе  десЯтерицею  ли всЈ это и  у  нас?..  ’ак  впору  не возражать,  не
защищать  мнимое какое-то лагерное  "возвышение", а  описать  сотни,  тысЯчи
случаев подлинного растлениЯ. Џриводить примеры, как  никто не может устоЯть
против лагерной  философии, выраженной джезказганским џшкой-нарЯдчиком: "чем
больше делаешь  людЯм гадости, тем  больше тебЯ будут уважать".  ђассказать,
как  недавние  солдаты-фронтовики (Љраслаг, 1942  года)  лишь чуть заглотнув
блатного воздуха  -- потЯнулись и сами <i>жучковать</i> -- литовцев <i>прихватывать</i>, и
на  их продуктах и вещах поправлЯтьсЯ  самим, а  вы хоть пропадите, зелЈные!
Љак  начинали <i>хилЯть за вора</i>  некоторые  власовцы, убедЯсь, что только так в
лагере  и проживешь. Ћ том доценте литературы, который стал блатным Џаханом.
“дивитьсЯ как заразлива эта лагернаЯ  идеологиЯ --  на  примере  —ульпенЈва.
—ульпенЈв выдержал семь лет общего лесоповала, стал знаменитым лесорубом, но
попал  в больницу со сломанной ногой, а после  неЈ предложили ему поработать
нарЯдчиком. Ќикакой в  этом  не  было ему  необходимости,  два  с  половиной
оставшихсЯ  года он  уже уверенно  мог дотЯнуть лесорубом,  начальство с ним
носилось -- но как  уклонитьсЯ от соблазна? ведь по лагерной философии "дают
--  бери!". € —ульпенЈв идЈт в нарЯдчики -- всего-то на шесть месЯцев, самых
беспокойных, тЈмных, тревожных в своЈм сроке. (€ вот срок миновал давно, и о
соснах он  рассказывает с простодушной улыбкой, -- но камень на сердце лежит
от  тех,  кто  умер  от  его  <i>дово'да</i>: двухметровый  латыш, капитан дальнего
плаваниЯ, -- да он ли один?..)
     „о какого  "душевного  лишаЯ"  можно  довести  лагерников  сознательным
науськиванием друг на  друга! ‚  “нжлаге в 1950 г. уже  тронутаЯ в  рассудке
Њоисеевайте (