овом лагерь,  где не было этих
выборов никаких!
     Ћднажды  выбрал  Љок-’ерек  народного  судью,  казаха  --  единогласно,
разумеетсЯ.  Љак  обычно, поздравлЯли  друг  друга  с  праздником. Ќо  через
несколько месЯцев на  этого  судью пришло уголовное дело из того района, где
он судействовал прежде (тоже выбранный единогласно). ‚ыЯснилось, что и у нас
он успел уже достаточно нахапать от частных взЯткодателей. “вы, пришлось его
снЯть и назначить в Љок-’ереке новые частичные выборы. Љандидат был опЯть --
приезжий, никому не  известный казах. €  в воскресенье все оделись в  лучшие
костюмы,  проголосовали  единогласно  с  утра,  и  опЯть  на  улицах  те  же
счастливые лица без искорки юмора поздравлЯли друг друга... <i>с праздником!</i>
     ‚  каторжном лагере мы надо  всем балаганом хоть смеЯлись  открыто, а в
ссылке особенно и не поделишьсЯ: жизнь у людей <i>как у вольных</i>, и первое взЯто
от воли самое худшее -- скрытность.  ‘ Њ-зом с одним  из немногих Я на такие
темки поговаривал.
     …го прислали к  нам  из „жезказгана,  притом  без  копейки,  его деньги
задержались где-то в пути. Ћднако, комендатуру это нисколько не озаботило --
его  просто снЯли с тюремного довольствиЯ  и выпустили на  улицы Љок-’ерека:
хоть воруй,  хоть  умирай. ‚  те дни  Я  ему  одолжил десЯтку -- и  навсегда
заслужил его благодарность, долго он мне всЈ напоминал, как Я его выручил. ‚
нЈм устойчива была эта черта  -- памЯтливость  на добро. Ќо и  на  зло тоже.
(’ак помнил  он зло •удаеву -- тому  чеченскому мальчику,  едва не  ставшему
жертвой кровной  мести. ‚сЈ оборачиваетсЯ,  в этом  жизнь мира! -- уцелевший
•удаев вдруг с тЈмною злобой, неправо и жестоко расправилсЯ с сыном Њ-за).
     Џри его положении  ссыльного и  без профессии, Њ-з не мог себе  найти в
Љок-’ереке приличной работы.  ‹учшее, что  ему досталось --  стать  школьным
лаборантом,  и этим  он  уже  очень дорожил.  Ќо  должность  требовала  всем
услуживать,  никому  не  дерзить,  ни в чЈм  не  выказывать  себЯ. Ћн  и  не
выказывал,  он  непроницаем  был  под внешней  любезностью,  и  даже  такого
простого о нЈм,  почему у него  нет  к пЯтидесЯти годам профессии,  никто не
знал.  Њы  же с ним как-то сближались, ни  одного  столкновениЯ,  а взаимнаЯ
помощь нередко,  да еще  одинаковость лагерных реакций и выражений.  € после
долгой перетайки Я узнал его  скрываемую  внешнюю и внутреннюю  историю. Ћна
поучительна.
     „о войны он  был секретарь  райкома  партии  в  †*,  в  войну  назначен
начальником шифровального отделениЯ дивизии. ‚сегда он был поставлен высоко,
важнаЯ персона, и не ведал мелкого человеческого горЯ. Ќо в 1942 году как-то
случилось,  что по вине  шифровального  отделениЯ  один  полк  их дивизии не
получил  вовремЯ  приказа  на  отступление.  Ќадо было исправить --  но  еще
получилось, что все  подчинЈнные Њ-за  куда-то задевались либо  погибли -- и
послал  генерал самого Њ-за  туда,  на передовую,  в уже смыкающиесЯ  вокруг
полка  клещи:  приказать  им  отступать!  спасти   их!  Њ-з  поехал  верхом,
сокрушЈнно и боЯсь погибнуть, по пути же попал так  опасно, что дальше решил
не ехать и  даже  не  знал,  останетсЯ  ли и  тут  в  живых.  Ћн сознательно
остановилсЯ -- покинул, предал  полк, слез с лошади,  обнЯл  дерево  (или от
осколков прЯталсЯ за  ним) и... дал клЯтву €егове, что если только останетсЯ
жив --  будет ревнивым верующим, выполнЯть  точно свЯтой закон. €  кончилось
благополучно: полк погиб или  попал  в плен,  а  Њ-з  выжил, получил  10 лет
лагерЯ  по 58-й,  отбыл их -- и  вот  был  со мной  в Љок-’ереке.  €  как же
непреклонно он  выполнЯл свой обет! -- ничего в груди и голове не осталось у
него от члена партии. ’олько обманом могла жена накормить  его бесчешуйчатой
трефной рыбой. Џо субботам не мог  он не  приходить  на службу, но  старалсЯ
здесь  ничего не делать. „ома он сурово выполнЯл все обрЯды  и молилсЯ -- по
советской неизбежности тайно.
     …стественно, что эту историю открыл он мало кому.
     Ђ  мне она не кажетсЯ слишком простой. Џросто здесь только одно, с  чем
больше всего  не принЯто  у  нас соглашатьсЯ:  что глубиннейший ствол  нашей
жизни -- религиозное сознание, а не партийно-идеологическое.
     Љак рассудить? Џо всем законам  уголовным, воинским и законам чести, по
законам патриотическим и коммунистическим, этот  человек был  достоин смерти
или презрениЯ -- ведь  целый полк погубил  он  ради спасениЯ своей жизни, не
говорЯ уже, что в тот  момент не  хватило  ему ненависти к  самому страшному
врагу евреев, какой только бывал.
     Ђ  вот по каким-то еще более  высшим законам Њ-з мог воскликнуть: а все
ваши войны --  не по слабоумию ли  высших политиков начинаютсЯ? разве ѓитлер
врезалсЯ  в ђоссию не  по слабоумию  -- своему,  и ‘талина, и  —емберлена? а
теперь вы посылаете на смерть м е н Я? да разве в ы менЯ на свет родили?
     ‚озразЯт: он (но и все же  люди того полка!) должен был заЯвить это еще
в военкомате,  когда на него  надевали  красивый  мундир, а не там,  обнимаЯ
дерево. „а логически Я  не берусь его защищать,  логически  Я  должен был бы
ненавидеть его, или презирать, испытывать брезгливость от его рукопожатиЯ.
     Ќо ничего такого Я к нему <i>не испытывал!</i> Џотому ли, что Я был не из того
полка  и  не ощутил той  обстановки?  €ли догадываюсь, что судьба того полка
должна была зависеть и еще от сотни причин? €ли потому, что никогда не видел
Њ-за  в  надменности,  а  только  поверженным?  …жедневно  мы   обменивались
искренним крепким рукопожатием -- и ни разу Я не ощутил в том зазорного.
     Љак только ни изогнЈтсЯ единый человек за жизнь! € каким новым длЯ себЯ
и длЯ других! € одного из этих -- совсем разных -- мы по приказу, по закону,
по порыву, по ослеплению готовно и радостно побиваем камнЯми.
     Ќо если камень -- вываливаетсЯ из твоей руки?.. Ќо если сам окажешьсЯ в
глубокой беде -- и возникает  в тебе новый взглЯд. Ќа вину. Ќа виновного. Ќа
н е г о и на себЯ.
     ‚ толщине этой книги уже много было высказано прощений. € возражают мне
удивлЈнно и негодующе: где же предел? Ќе всех же прощать!
     Ђ  Я  --  и  не  всех. џ  только --  павших. Џока возвышаетсЯ  идол  на
командной  своей  высоте  и  с  властительной  укладкою  лба бесчувственно и
самодовольно коверкает  наши  жизни -- дайте  мне камень  потЯжелее!  а  ну,
перехватим бревно вдесЯтером да шибанЈм-ка его!
     Ќо как только он сверзилсЯ, упал,  и от зе'много удара перваЯ  бороздка
сознаниЯ прошла по его лицу -- отведите ваши камни!
     Ћн сам возвращаетсЯ в человечество.
     Ќе лишите его этого божественного пути.

        ___

     Џосле  ссылок,   описанных  выше,   нашу   кок-терекскую,  как  и   всю
южноказахстанскую и киргизскую,  следует признать льготной.  ЏоселЯли  тут в
обжитых посЈлках, то есть при воде и на почве не самой бесплодной  (в долине
—у, в Љурдайском районе -- даже щедро-плодородной). Ћчень многие  попадали в
города („жамбул, —имкент, ’аласс, даже Ђлма-Ђту и ”рунзе), и бесправие их не
отличалось ощутительно  от  прав остальных  горожан. ‚ тех  городах недороги
были  продукты,  и  легко  находилась  работа,   особенно  в  индустриальных
посЈлках, при  равнодушии  местного  населениЯ к промышленности,  ремЈслам и
интеллектуальным профессиЯм. Ќо и те,  кто попадал в сельские местности,  не
все и  не сурово загонЯлись в  колхозы.  ‚ нашем  Љок-’ереке было  4  тысЯчи
человек,  большинство -- ссыльных,  но  в  колхоз входили  только  казахские
кварталы.  ‚сем остальным  удавалось  или  устраиватьсЯ при Њ’‘  или  кем-то
числитьсЯ, хоть на ничтожной зарплате --  а жили они двадцатью пЯтью сотками
поливного огорода, коровой, свиньЯми,  овечками.  Џоказательно,  что  группа
западных  украинцев, жившаЯ у нас (административно-ссыльные после пЯтилетних
лагерных  сроков)  и тЯжело работавшаЯ  на саманном строительстве в  местной
стройконторе, находила свою жизнь на здешней глинистой, сгорающей при редких
поливах, но зато бесколхозной земле  настолько привольнее колхозной жизни на
любимой  цветущей  “краине,  что когда  вышло  им  освобождение  -- все  они
остались тут навсегда.
     ‹енива  была в  Љок-’ереке и  оперчасть --  спасительный частный случай
общеказахской лени. Ѓыли среди нас кто-то и стукачи, однако мы их не ощущали
и от них не страдали.
     Ќо   главнаЯ  причина  их  бездействиЯ  и  мЯгчеющего  режима  была  --
наступление хрущЈвской эпохи. Ћслабевшими от многочленной передачи  толчками
и колыханиЯми докатывалась она и до нас.
     ‘перва -- обманно: "ворошиловской" амнистией (так прозвал еЈ Ђрхипелаг,
хотЯ издала еЈ -- ‘емибоЯрщина). ‘талинское издевательство над политическими
7 июлЯ 1945 года было  непрочным забытым  уроком. Љак  и в лагерЯх, в ссылке
постоЯнно цвели  шЈпотные <i>параши</i>  об амнистии. “дивительна  эта  способность
тупой веры!  -- Ќ. Ќ. ѓрекова, например, после 15  лет мытарств, <i>повторница</i>,
на саманной стене своей хатЈнки держала портрет  Ясноглазого ‚орошилова -- и
верила, что от него придЈт чудо. —то ж,  чудо пришло! -- именно за  подписью
‚орошилова посмеЯлось над нами правительство еще раз -- 27 марта 1953 года.
     ‘обственно, нельзЯ было  сочинить внешнего разумного оправданиЯ, почему
именно в марте 1953  года  в потрЯсЈнной  от скорби  стране  потрЯсЈнные  от
скорби правители должны  были выпустить  на свободу  преступников  --  разве
только проникнувшись  чувством бренности  бытиЯ? Ќо и  в  древней  ђуси, как
свидетельствует  Љотошихин,  был обычай: в  день  погребениЯ царЯ  выпускать
преступников,  от чего, кстати,  начиналсЯ повальный  грабЈж ("а  московских
людей  натура  не богобоЯзлива,  с  мужеска пола  и женска по  улицам грабЯт
платье и убивают  до  смерти")<a href=#fn_20_1><sup>1</sup></a>.  ‚сЈ так было  и здесь.  Џохоронив ‘талина,
искали себе популЯрности, объЯснили же: "в свЯзи с искоренением преступности
в нашей стране" (но кто ж тогда <i>сидит?</i> тогда и выпускать бы некого!) Ћднако,
находЯсь по-прежнему  в  сталинских  шорах и  рабски  думаЯ  всЈ  в  том  же
направлении, амнистию дали шпане и бандитам, а ЏЯтьдесЯт ‚осьмой -- лишь "до
пЯти лет включительно". Џосторонний,  по нравам порЯдочного государства, мог
бы подумать, что  "до  пЯти  лет" --  это  три четверти политических  пойдЈт
домой.  Ќа самом  деле лишь 1-2 процента из нашего брата имели такой детский
срок. (‡ато саранчой  напустили воров на местных жителей, и лишь нескоро и с
натугой пересажала милициЯ амнистированных бандитов опЯть в тот же загон.)
     €нтересно отозвалась амнистиЯ в нашей ссылке.  Љак раз тут и находились
давно те, кто  успел в своЈ времЯ  отбыть детский пЯтилетний срок, но не был
отпущен  домой,  а  бессудно отправлен в  ссылку. ‚  Љок-’ереке  были  такие
одинокие  бабки  и старики  с  “краины,  из  ЌовгородьЯ --  самый  мирный  и
несчастный народ. Ћни очень оживились после амнистии, ждали  отправки домой.
Ќо месЯца через два пришло привычно-жЈсткое разъЯснение: поскольку ссылка их
(дополнительнаЯ, бессуднаЯ)  дана им не  пЯтилетнЯЯ, а <i>вечнаЯ</i>, то  вызвавший
эту ссылку  их  прежний пЯтилетний  судебный срок  тут ни  при  чЈм,  и  под
амнистию  они не подпадают... -- Ђ ’онЯ Љазачук была вовсе вольнаЯ, приехала
с   “краины  к   ссыльному  мужу,   здесь  же  длЯ   единообразиЯ   записана
ссыльно-поселенкой. Џо амнистии она кинулась  в комендатуру,  но  ей разумно
возразили: ведь у вас  же не было  5  лет,  как у  мужа,  у вас вообще  срок
неопределЈнный, амнистиЯ к вам не прикасаетсЯ.
     ‹опнули бы „ракон, ‘олон и ћстиниан со своими законодательствами!..
     ’ак  никто ничего  от амнистии не получил. Ќо с ходом месЯцев, особенно
после  падениЯ  Ѓерии,  незаметно,  неширокогласно вкрадывались  в  ссыльную
страну истинные смЯгчениЯ.  €  отпустили домой тех  пЯтилетников. €  стали в
близкие институты отпускать ссыльных детей. € на работе перестали тыкать "ты
ссыльный!"  ‚сЈ  как-то  мЯгче.  ‘сыльные  стали  выдвигатьсЯ  по  служебным
должностЯм.
     ‘тали  что-то  пустеть  столы в комендатуре.  "Ђ вот этот  комендант --
где?" -- "Ђ  он теперь уже не работает".  ‘ильно редели и сокращались штаты!
ЊЯгчело  обращение. ‘вЯтаЯ <i>отметка</i>  переставала  быть  столь свЯтой. "Љто до
обеда не  пришЈл  --  ладно, в  следующий раз!"  ’о одной,  то  другой нации
возвращали  какие-то права.  ‘вободен стал проезд  по  району, свободнее  --
поездка в другую область. ‚сЈ гуще шли  слухи: "домой  отпустЯт,  домой!"  €
верно, вот  отпустили  туркменов (ссылка  за  плен).  ‚от --  курдов.  ‘тали
продаватьсЯ дома, дрогнула цена на них.
     Ћтпустили и нескольких стариков, административно-ссыльных: где-то там в
Њоскве хлопотали за них,  и  вот -- <i>реабилитированы</i>. ‚олнение  простЈгивало,
жарко мутило ссыльных: неужели и мы стронемсЯ? Ќеужели и м ы...?
     ‘мешно! Љак будто способен подобреть этот р е ж и м. “ж не  верить, так
не верить научил менЯ лагерь! „а мне и верить-то не было особой нужды:  там,
в  большой метрополии,  у менЯ не было ни родных,  ни  близких.  Ђ  здесь, в
ссылке, Я испытывал почти счастье. Ќу просто, никогда Я, кажетсЯ, так хорошо
не жил.
     Џравда,  первый ссыльный год  душила  менЯ смертельнаЯ  болезнь, как бы
союзница тюремщиков. € целый год никто в Љок-’ереке  не мог даже определить,
что за болезнь. …ле держась, Я  вЈл уроки; уже  мало спал  и плохо  ел.  ‚сЈ
написанное  прежде в  лагере  и  держимое  в  памЯти,  и еще ссыльное  новое
пришлось мне записать наскоро и зарыть в землю. (ќту  ночь перед  отъездом в
’ашкент,  последнюю  ночь  53-го  года,  хорошо  помню:  на том  и  казалась
оконченной всЯ жизнь моЯ и всЯ моЯ литература. Њаловато было.)
     Ћднако --  свалилась  болезнь.  €  начались два года моей действительно
Џрекрасной ‘сылки, только  тем томительной, той жертвой омраченной, что Я не
смел  женитьсЯ:  не  было  такой  женщины,  кому  Я  мог  бы  доверить  своЈ
одиночество,  своЈ  писание,   свои  тайники.   Ќо   все   дни   жил   Я   в
постоЯнно-блаженном, приподнЯтом состоЯнии, никакой несвободы не замечаЯ.  ‚
школе Я  имел  столько уроков,  сколько хотел, в обе  смены -- и  постоЯнное
счастье пробирало менЯ от этих уроков, ни один  не утомлЯл, не был  нуден. €
каждый день  оставалсЯ часик длЯ писаниЯ -- и часик этот не требовал никакой
душевной  настройки: едва  сел, и строчки рвутсЯ из-под пера. Ђ воскресеньЯ,
когда не  гнали на колхозную свЈклу, Я  писал насквозь -- целые воскресеньЯ!
Ќачал Я там  и роман (через  10  лет  арестованный), и  еще  надолго  вперЈд
хватало мне писать. Ђ печатать менЯ всЈ равно будут только после смерти.
     ЏоЯвились деньги -- и  вот  Я купил себе  отдельный глинобитный  домик,
заказал  крепкий стол длЯ писаниЯ, а спал --  всЈ так же на Ящиках холостых.
…ще Я  купил приЈмник с короткими волнами, вечерами  занавешивал окна, льнул
ухом к  самому шЈлку и сквозь водопады  глушениЯ  вылавливал  запретную нам,
желанную информацию и по свЯзи мысли восстанавливал недослышанное.
     Ћчень  уж  измучила  нас  брехнЯ за десЯтилетиЯ,  истосковались  мы  по
каждому  клочку даже  разорванной истины!  -- а  так-то не стоила эта работа
потерЯнного времени: нас, взращенцев Ђрхипелага, инфантильный ‡апад  уже  не
мог обогатить ни мудростью, ни стойкостью.
     „омик мой  стоЯл на самом восточном  краю  посЈлка. ‡а калиткою был  --
арык, и  степь, и  каждое утро восход. ‘тоило венуть  ветерку  из степи -- и
лЈгкие не  могли им  надышатьсЯ. ‚ сумерки и по  ночам,  чЈрным и лунным,  Я
одиноко  расхаживал там и обалдело  дышал.  Ѓлиже ста метров не было  ко мне
жильЯ ни слева, ни справа ни сзади.
     џ вполне смирилсЯ, что буду  жить здесь, ну, если и не "вечно",  то  по
крайней мере лет  двадцать (Я не верил в наступление общей свободы раньше --
и ошибсЯ  не много). џ  уже  никуда как будто и  не хотел (хоть  и  замирало
сердце над картой ‘редней ђоссии). ‚есь мир Я ощущал не как внешний,  не как
манЯщий,  а как  прожитый,  весь внутри  менЯ,  и  всЯ задача оставалась  --
описывать его. џ был полон.
     „руг  ђадищева Љутузов  писал  ему в  ссылку:  "ѓорько  мне,  друг мой,
сказать тебе,  но... твоЈ  положение  имеет  свои  выгоды. Ћтделен  от  всех
человеков, отчуждЈн от всех ослеплЯющих нас предметов  -- тем удачнее имеешь
ты  странствовать...  в  самом тебе; с хладнокровием  можешь  ты взирать  на
самого тебЯ и, следовательно, с меньшим пристрастием будешь  судить о вещах,
на которые  ты прежде глЯдел  сквозь  покрывало честолюбиЯ  и  мирских сует.
Њожет быть многое представитсЯ тебе в совершенно новом виде".
     €менно так.  € дорожа  этой очищенной точкой зрениЯ, Я вполне осознанно
дорожил своею ссылкой.
     Ђ она -- всЈ больше  шевелилась и волновалась. Љомендатура стала просто
ласковаЯ и еще сокращалась. ‡а  побег полагалось уже только 5 лет лагерей --
да и  того не  давали.  Ћдна, другаЯ,  третьЯ  нациЯ переставала отмечатьсЯ,
потом получала  права  уезжать. ’ревога радости  и  надежды подЈргивала  наш
ссыльный покой.
     ‚друг  совсем  негаданно-нежданно   подползла  еще   одна  амнистиЯ  --
"аденауэровскаЯ", сентЯбрЯ 1955 года. Џеред тем Ђденауэр приезжал в Њоскву и
выговорил у •рущева освобождение всех немцев. Ќикита велел  их отпустить, но
тут хватились, что несуразица получаетсЯ: немцев-то  отпустили, а их русских
подручных держат с двадцатилетними сроками. Ќо так как это были всЈ полицаи,
да  старосты, да власовцы, то  публично  носитьсЯ с  этой амнистией  тоже не
хотелось. „а  просто  по  общему закону  нашей  информации: о  ничтожном  --
трезвонить, о  важном --  вкрадчиво.  € вот крупнейшаЯ изо всех политических
амнистий  после ЋктЯбрЯ была  дарована  в "никакой"  день, 9  сентЯбрЯ,  без
праздника,  напечатана в единственной  газете "€звестиЯ", и то на внутренней
странице, и не сопровождалась ни единым комментарием, ни единой статьей.
     Ќу, как  не заволноватьсЯ? Џрочел Я: "Ћб амнистии лиц, сотрудничавших с
немцами". Љак же так, а мне? ‚ыходит, ко мне не относитсЯ: ведь Я безвылазно
служил в Љрасной армии. Ќу  и шут с вами, еще спокойней. ’ут и друг  мой, ‹.
‡. Љопелев, написал из Њосквы: трЯсЯ этой амнистией, он в московской милиции
выговорил себе временную  прописку. Ќо вскоре  его вызвали:  "‚ы что же  нам
шарики  вкручиваете?  ‚едь  вы  с  немцами  не сотрудничали?"  -- "Ќет".  --
"‡начит, в ‘оветской  армии  служили?"  -- "„а". -- "’ак в 24 часа чтоб ноги
вашей  в  Њоскве не  было!" Ћн, конечно,  осталсЯ, и:  "ох,  жутковато после
десЯти вечера, каждый звонок в квартиру -- ну, за мной!"
     € Я радовалсЯ: а мне-то как хорошо! ‘прЯтал рукописи (каждый вечер Я их
прЯтал) -- и сплю как ангел.
     €з  своей  чистой  пустыни  Я  воображал  кишащую, суетную,  тщеславную
столицу -- и совсем менЯ туда не тЯнуло.
     Ђ московские друзьЯ  настаивали: "—то ты придумал там  сидеть?.. ’ребуй
пересмотра дела! ’еперь пересматривают!"
     ‡ачем?.. ‡десь  Я мог  битый час рассматривать, как муравьи, просверлив
дырочку в саманном основании моего дома, без бригадиров, без  надзирателей и
начальников  лагпунктов  вереницею  носЯт  свои грузы --  шелуху  от семечек
уносЯт  на  зимний запас.  ‚друг  в какое-то  утро они  не  поЯвлЯютсЯ, хотЯ
насыпана перед  домом шелуха. ЋказываетсЯ, это они задолго предугадали,  это
они <i>знают</i>, что сегоднЯ будет  дождь, хотЯ весЈлое солнечное  небо не говорит
об этом. Ђ после дождЯ еще тучи черны и густы, а они уже вылезли и работают:
они верно знают, что дождЯ не будет.
     ‡десь, в моей ссыльной тишине,  мне так неоспоримо виделсЯ истинный ход
пушкинской жизни: первое счастье -- ссылка  на юг, второе и высшее -- ссылка
в Њихайловское. € там-то надо было ему жить и жить, никуда не рватьсЯ. Љакой
рок тЯнул его в Џетербург? Љакой рок толкал его женитьсЯ?..
     Ћднако, трудно человеческому сердцу остатьсЯ  на  пути  разума.  ’рудно
щепочке не плыть туда, куда льЈт всЯ вода.
     ЌачалсЯ  XX  съезд. Ћ речи  •рущева мы долго ничего  не знали (когда  и
начали  читать еЈ в Љок-’ереке,  то  от ссыльных  тайно,  а мы  узнавали  от
Ѓи-Ѓи-‘и). Ќо и в открытой простой  газете довольно  было мне слов  ЊикоЯна:
"это -- первый ленинский съезд" за сколько-то там лет. џ понЯл, что враг мой
‘талин пал, а Я, значит, подымаюсь.
     €  Я  -- написал ходатайство о пересмотре.  Ђ тут  весною  стали ссылку
снимать со всей ЏЯтьдесЯт ‚осьмой.
     €, слабый, покинул Я свою прозрачную ссылку. € поехал в мутный мир.

     —то' чувствует бывший зэк, переезжаЯ с  востока на запад ‚олгу, и потом
целый день в гремЯщем поезде по русским перелескам -- не входит в эту главу.

     ‹етом  в  Њоскве  Я  позвонил в прокуратуру  --  ка'к  там  моЯ жалоба.
Џопросили   перезвонить   --  и  дружелюбный  простецкий  голос  следователЯ
пригласил менЯ зайти на ‹убЯнку  потолковать. ‚ знаменитом бюро пропусков на
Љузнецком Њосту  мне велели ждать.  ’ак  и подозреваЯ, что чьи-то глаза  уже
следЯт  за мной,  уже  изучают  моЈ лицо,  Я, внутренне  напрЯжЈнный, внешне
принЯл добродушное усталое выражение и Якобы наблюдал за ребЈнком, совсем не
забавно играющим  посреди  приЈмной. ’ак  и было!  -- мой  новый следователь
стоЯл в  гражданском  и следил  за мной!  „остаточно  убедЯсь,  что Я  -- не
раскалЈнный  враг, он  подошЈл и с большой приЯтностью повЈл менЯ на Ѓольшую
‹убЯнку. “же  по  дороге  он сокрушалсЯ, как исковеркали (кто??)  мне жизнь,
лишили жены, детей.  Ќо душно-электрические коридоры ‹убЯнки были всЈ те же,
где водили менЯ обритого, голодного, бессонного, без пуговиц, руки назад. --
"„а что  ж это за зверь  вам такой попалсЯ,  следователь …зепов? Џомню,  был
такой, его  теперь разжаловали". (Ќаверно, сидит в соседней комнате и бранит
моего...)  "џ  вот  служил  в  морской контрразведке ‘Њ…ђ, у  нас таких  не
бывало!" (Ћт вас ђюмин вышел. “ вас был ‹евшик, ‹ибин.) Ќо Я простодушно ему
киваю:  да, конечно. Ћн  даже  смеетсЯ над  моими  остротами  44-го  года  о
‘талине: "ќто вы точно заметили!" Ћн хвалит мои фронтовые рассказы, вшитые в
дело как обличительный материал: "‚ них же ничего антисоветского нет! •отите
--  возьмите  их,  попробуйте  напечатать".   Ќо  голосом   больным,   почти
предсмертным, Я отказываюсь: "—то вы, Я давно забыл о литературе. …сли Я еще
проживу несколько лет -- мечтаю занЯтьсЯ физикой". (–вет времени!  ‚от  та'к
будем теперь с вами играть).
     Ќе плачь битый, плачь небитый! •оть что-то должна была дать нам тюрьма.
•оть умение держатьсЯ перед —ЉѓЃ.


     <a name=fn_20_1></a><sup>1</sup> –итирую по Џлеханову "€сториЯ  русской общественной мысли", Њ., 1919,
т. I, ч. 2, гл. 9.

--------
        ѓлава 7. ‡эки на воле

     ‚   этой  книге   была  глава   "Ђрест".   Ќужна  ли  теперь  глава  --
"Ћсвобождение"?
     ‚едь из тех,  над кем когда-то грЯнул  арест  (будем  говорить только о
ЏЯтьдесЯт ‚осьмой), врЯд ли  пЯтаЯ часть, еще хорошо, если восьмаЯ, отведала
это "освобождение".
     € потом -- освобождение! -- кто ж этого не знает? ќто столько описано в
мировой  литературе, это  столько показано  в  кино:  отворите мне  темницу,
солнечный день, ликующаЯ толпа, объЯтиЯ родственников.
     Ќо  --  проклЯто  "освобождение"  под  безрадостным небом Ђрхипелага, и
только еще хмурей станет небо над тобою на воле. ’олько растЯнутостью своей,
неторопливостью (теперь куда спешить закону?), как  удлинЈнным хвостом букв,
отличаетсЯ  освобождение  от  молнии ареста. Ђ в  остальном  освобождение --
такой же арест, такой же казнЯщий переход из состоЯниЯ в состоЯние, такой же
разламывающий всю  грудь твою, весь  строй твоей жизни,  твоих  понЯтий -- и
ничего не обещающий взамен.
     …сли  арест  --  удар  мороза  по жидкости, то  освобождение --  робкое
оттаивание между двумЯ морозами. Њежду двумЯ арестами.
     Џотому  что  в  этой  стране  за  каждым  освобождением  где-то  должен
следовать арест.
     Њежду  двумЯ арестами  -- вот что  такое  было освобождение  все  сорок
дохрущЈвских лет.
     Њежду двумЯ островами брошенный спасательный  круг --  побарахтайсЯ  от
зоны до зоны!..
     Ћт звонка до звонка  --  вот что такое <i>срок</i>. Ћт зоны до зоны -- вот что
такое <i>освобождение</i>.
     ’вой оливково-мутный паспорт, которому так призывал з а в и д о в а т ь
поэт --  он изгажен чЈрною тушью 39-й  паспортной статьи. Џо ней ни  в одном
городке не  прописывают, ни  на одну хорошую  работу не принимают. ‚  лагере
зато пайку давали, а здесь -- нет.
     € вместе с тем -- обманчиваЯ свобода передвижениЯ...
     Ќе  <i>освобожденные</i>,  нет -- <i>лишЈнные ссылки</i>,  вот как должны  называтьсЯ
несчастные эти люди. ‹ишЈнные благодетельной фатальной ссылки, они  не могут
заставить себЯ поехать  в красноЯрскую  тайгу, или в  казахскую пустыню, где
живЈт вокруг много своих, <i>бывших</i>! Ќет, они едут  в  гущу замордованной <i>воли</i>,
там все отшатываютсЯ от них,  и  там они становЯтсЯ мечеными  кандидатами на
новую <i>посадку</i>.
     ЌатальЯ  €вановна ‘толЯрова освободилась из Љарлага 27  апрелЯ 45 года.
“ехать сразу нельзЯ -- надо паспорт получать, хлебной карточки -- нет, жильЯ
-- нет, работу  предлагают  --  дрова  заготовлЯть. Џроев несколько  рублей,
собранных  лагерными друзьЯми,  ‘толЯрова вернулась к зоне,  соврала охране,
что идЈт за вещами (порЯдки у  них  были патриархальные), и -- в свой барак!
’о-то радость! Џодруги  окружили,  принесли с кухни  баланды (ох, вкуснаЯ!),
смеютсЯ, слушают о бесприютности на воле: нет  уж, у нас спокойнее. Џоверка.
Ћдна лишнЯЯ!.. „ежурный пристыдил, но разрешил до  утра 1 маЯ переночевать в
зоне, а с утра -- чтобы то'пала!
     ‘толЯрова  в  лагере  трудилась  --  не  разгибалась  (она  молоденькой
приехала из Џарижа в ‘оюз, посажена была вскоре, и вот хотелось ей скорей на
волю,  рассмотреть  ђодину!).  "‡а  хорошую  работу"  была  она  освобождена
льготно:  без  точного направлениЯ  в какую-либо местность.  ’е,  кто  имели
точное назначение, как-то всЈ-таки устраивались: не могла их милициЯ  никуда
прогнать. Ќо  ‘толЯрова  со  своей справкой  о  "чистом"  освобождении стала
гонимой  собакой.  ЊилициЯ  не давала  прописки  нигде.  ‚  хорошо  знакомых
московских  семьЯх поили чаем,  но  никто не  предлагал остатьсЯ ночевать. €
ночевала она на вокзалах. (€ не в том одном беда,  что милициЯ ночью ходит и
будит,  чтоб не  спали,  да  перед  рассветом  всех гонЯт  на  улицу,  чтобы
подмести,  --  а кто' из  освобождавшихсЯ  зэков, чьЯ  дорога  лежала  через
крупный  вокзал,  не помнит  своего замирающего  сердца при подходе  каждого
милиционера -- как строго он смотрит! Ћн, конечно, чует в тебе бывшего зэка!
‘ейчас  спросит: "‚аш документ!" ‡аберЈт твою  справку об  освобождении -- и
всЈ, и ты опЯть зэк. “ нас ведь <i>права</i> нет, закона нет, да  и человека нет --
есть документ! ‚от  заберЈт сейчас справку -- и всЈ... Њы ощущаем -- так...)
‚  ‹уге  ‘толЯрова  хотела  устроитьсЯ  вЯзальщицей  перчаток -- да  не  длЯ
трудЯщихсЯ даже, а длЯ военнопленных немцев! -- но не только  еЈ не принЯли,
а еще начальник при всех срамил: "•отела  пролезть в нашу организацию! ‡наем
мы их  тонкие приЈмы! —итали ейнина!"  (Ћ, этот  жирный  ейнин! -- ведь не
подавитсЯ!)
     Љруг  порочный: на работу не принимают  без прописки,  а не прописывают
без работы. Ђ работы нет -- и  хлебной  карточки  нет.  Ќе знали бывшие зэки
порЯдка, что Њ‚„ обЯзано их трудоустраивать. „а кто и знал -- тот обратитьсЯ
боЯлсЯ: не <i>посадили</i> бы...
     ЌаходишьсЯ по воле -- наплачешьсЯ вдоволе.
     ‚  ростовском  университете, когда  Я еще  был  студентом, странный был
такой  профессор Ќ.  Ђ.  ’рифонов  -- постоЯнно  вобраннаЯ  в плечи  голова,
постоЯннаЯ напрЯжЈнность, пугливость, в  коридоре его  не окликни.  Џотом-то
узнали мы: он уже <i>посидел</i>, -- и каждый оклик  в  коридоре  мог ему  быть  от
оперативников.
     Ђ  в  ростовском  мединституте после  войны  один освободившийсЯ  врач,
считаЯ свою вторую посадку  неизбежной, не стал ждать, покончил  с собой.  €
тот, кто уже отведал лагерей, кто <i>знает</i> их -- вполне может  так выбрать.  Ќе
тЯжелей.
     Ќесчастны те,  кто освободилсЯ <i>слишком рано</i>! Ђвениру Ѓорисову выпало --
в 1946  году.  Џриехал он не  в  какой-то  город  большой,  а в свой  родной
посЈлок. ‚се его старые приЯтели, однокашники,  старались не  встретитьсЯ  с
ним   на  улице,  не  остановитьсЯ  (а  ведь  это  --  недавние  бесстрашные
фронтовики!), если  же  никак  было  не  обминуть  разговора,  то изыскивали
уклончивые слова и бочком отходили. <i>Ќикто</i>  не  спросил его -- как он  прожил
эти годы  (хотЯ, ведь,  кажетсЯ,  мы  знаем  об  Ђрхипелаге  меньше,  чем  о
–ентральной Ђфрике!) (Џоймут  ли когда-нибудь потомки дрессированность нашей
<i>воли</i>!)  -- Ќо вот один старый  друг студенческих лет пригласил его  всЈ-таки
вечерком, когда стемнело, к чаю. Љак сдружливо! как тепло! ‚едь длЯ оттаЯниЯ
-- длЯ него и нужна скрытаЯ теплота! Ђвенир попросил посмотреть старые фото,
друг достал  ему альбомы.  „руг <i>сам  забыл</i> --  и  удивилсЯ, что Ђвенир вдруг
поднЯлсЯ и ушЈл, не дождавшись самовара. Ђ что  было Ђвениру, если увидел он
на всех фотографиЯх своЈ лицо замазанным чернилами?!<a href=#fn_21_1><sup>1</sup></a>
     Ђвенир потом приподнЯлсЯ --  он  стал директором  детдома. “ него росли
сироты  фронтовиков,  и  они  плакали  от  обиды, когда  дети  состоЯтельных
родителей звали их директора "тюрем™иком".  (“ нас ведь и разъЯснить некому:
тюрем™иками скорей  были их родители, а Ђвенир уж тогда тюремЌиком.  Ќикогда
не мог бы русский народ в прошлом веке так потерЯть чувство своего Языка!)
     Ђ Љартель в 1943 году,  хотЯ  и  по 58-й,  был  из лагерЯ <i>сактирован</i>  с
туберкулЈзом лЈгких. Џаспорт --  волчий,  ни в  одном городе жить нельзЯ,  и
работы получить нельзЯ,  медленнаЯ смерть  -- и  все оттолкнулись. Ђ  тут --
военнаЯ комиссиЯ, спешат, нужны бойцы. ‘ открытой формой туберкулЈза Љартель
объЯвил  себЯ здоровым: пропадать так враз, да  среди  равных!  €  провоевал
почти до конца войны. ’олько в госпитале досмотрелось око ’ретьей —асти, что
этот самоотверженный солдат -- враг народа.  ‚ 1949  году  он был намечен  к
аресту как повторник, да помогли хорошие люди из военкомата.
     ‚ сталинские годы лучшим <i>освобождением</i> было -- выйти за ворота лагерЯ и
тут  же  остатьсЯ.  ќтих на  производстве  уже  знали  и брали  работать.  €
энкаведешники, встретЯсь на улице, смотрели как на проверенного.
     Ќу,  не  вполне  так.  ‚  1938 г.  Џрохоров-Џустовер  при  освобождении
оставалсЯ  вольнонаЈмным  инженером Ѓамлага. Ќачальник  оперчасти  ђозенблит
сказал  ему: "‚ы освобождены,  но  помните,  что  будете ходить  по  канату.
Њалейший промах  -- и вы  снова окажетесь зэ'-ка'. „лЯ  этого <i>даже и суда не
потребуетсЯ</i>.  ’ак что --  оглЯдывайтесь, и не воображайте, что  вы свободный
гражданин".
     ’аких оставшихсЯ при лагере  благоразумных зэков, добровольно избравших
тюрьму  как  разновидность свободы,  и  сейчас  еще  по  всем  глухоманЯм, в
каких-нибудь Ќыробских или Ќарымских районах --  сотни тысЯч.  €м и <i>садитьсЯ</i>
опЯть -- вроде легче: всЈ рЯдом.

     * ”ото 6. ‘уровцева около хибарки

     * ”ото 7. Ѓарак ‚ѓ‘

     „а  на Љолыме  особенного и  выбора не  было:  там  ведь народ <i>держали</i>.
ЋсвобождаЯсь,  зэк тут же подписывал <i>добровольное</i> обЯзательство: работать  в
„альстрое и  дальше  (разрешение  выехать "на  материк"  было  на Љолыме еще
трудней получить, чем освобождение).  ‚от  на беду  свою кончила срок  Ќ. ‚.
‘уровцева. …ще  вчера она работала в детгородке -- тепло  и  сытно,  сегоднЯ
гонЯт  еЈ на полевые  работы,  нет  другого  ничего.  …ще  вчера  она  имела
гарантированную койку и пайку -- сегоднЯ пайки нет, крыши над головой нет, и
бредет  она в  развалившийсЯ  дом  с  прогнившиии полами (это  на  Љолыме!).
‘пасибо подругам из  детгородка: они  еще  долго "подбрасывают"  ей  на волю
пайки. "ѓнЈт вольного состоЯниЯ" -- вот как назвала она свои новые ощущениЯ.
‹ишь   постепенно   утверждаетсЯ  она   на  ногах   и   даже   становитсЯ...
домовладелицей! ‚от стоит она (<i>фото 6</i>) гордо около своей хибарки, которую не
всЯкаЯ бы собака одобрила.
     (—тоб не думал читатель, что  дело здесь в заклЯтой Љолыме, перенесЈмсЯ
на  ‚оркуту  и  посмотрим  на  типичный  барак  ‚ѓ‘  (‚ременное  ѓражданское
‘троительство),  в  котором живут благоустроенные  вольные --  ну, из бывших
зэков, разумеетсЯ (<i>фото 7</i>).
     ’ак что не самой  плохой формой освобождениЯ было  и освобождение Њ. Џ.
џкубовича:  под   Љарагандою  переоборудовали   тюрьму  в   инвалидный   дом
(’ихоновский дом) -- и  вот  в этот инвалидный  дом, под надзор и  без права
выезжать, его и "освободили".
     ђудковский, никуда  не принЯтый ("пережил не меньше, чем  в  лагерЯх"),
поехал на кустанайскую целину ("там  можно  было встретить кого угодно"). --
€. ‚.  вед  оглох,  составлЯЯ поезда в  Ќорильске при  любой  вьюге;  потом
работал кочегаром по 12 часов в сутки. Ќо  справок-то нет! ‚ собесе пожимают
плечами: "представьте свидетелей".  Њоржи нам свидетели... -- €. ‘. Љарпунич
отбыл  двадцать на Љолыме,  измучен и  болен.  Ќо  к  60  годам  у  него нет
"двадцати  пЯти  лет работы по найму" --  и пенсии  нет.  —ем  дольше  сидел
человек в лагере, тем он  больней, и тем меньше стажа, тем меньше надежды на
пенсию.
     ‚едь нет же у нас, как в Ђнглии, "общества помощи бывшим  заключЈнным".
„аже и вообразить такую ересь страшно.<a href=#fn_21_2><sup>2</sup></a>
     Џишут  так:  "в лагере  был  один  день €вана „енисовича, а  на воле --
второй".
     Ќо позвольте!  Ќо  кажетсЯ же, с  тех  пор восходило солнце свободы?  €
простирались руки  к  обездоленным:  "<i>ќто не  повторитсЯ</i>"!  € даже, кажетсЯ,
слЈзы капали на съездовские трибуны?
     †уков (из Љоврова): "џ стал не на ноги, а хоть немного  на колени". Ќо:
"џрлык лагерника висит на нас и под первое же сокращение попадаем мы". -- Џ.
ѓ. ’ихонов: "ђеабилитирован, работаю в научно-исследовательском институте, а
всЈ же лагерь как бы продолжаетсЯ. ’е самые олухи, которые были начальниками
лагерей," опЯть в силе над ним. -- ѓ. ”. Џопов: "—то' бы ни говорилось,  что
бы ни писалось,  а  сто'ит моим  коллегам  узнать,  что  Я  сидел, и  как бы
нечаЯнно отворачиваютсЯ".
     Ќет,  силЈн  бес! Ћтчизна наша такова:  чтоб  на  сажень толкнуть еЈ  к
тирании -- довольно только брови нахмурить, только кашлЯнуть. —тоб на вершок
перетЯнуть  еЈ к свободе --  надо впрЯчь  сто волов и каждого своим  батогом
донимать: "Џонимай, куда тЯнешь! понимай, куда тЯнешь!"
     Ђ <i>форма</i> реабилитации? ‘тарухе —-ной  приходит грубаЯ повестка: "ЯвитьсЯ
завтра в милицию к 10 часам утра". Ѓольше ничего!  „очь еЈ бежит с повесткой
накануне вечером: "џ боюсь за еЈ жизнь.  Ћ чЈм это? Љак мне еЈ подготовить?"
"Ќе бойтесь,  это -- <i>приЯтнаЯ</i> вещь, реабилитациЯ покойного  мужа". (Ђ  может
быть -- полыннаЯ? ЃлагодетелЯм в голову не приходит.)
     …сли  таковы формы  нашего <i>милосердиЯ</i>  -- догадайтесь  о  формах  нашей
жестокости!
     ЉакаЯ была лавина реабилитаций! -- но и она не расколола каменного  лба
непогрешимого  общества! -- ведь лавина падала  не  туда,  куда  надо  бровь
нахмурить, а куда впрЯгать тысЯчу волов.
     "ђеабилитациЯ   --  это  тухта!"   --   говорЯт  партийные   начальники
откровенно. "<i>‘лишком многих нареабилитировали!</i>"
     ‚ольдемар  ‡арин  (ђостов Ќ/„)  отсидел 15 лет и  с тех  пор  еще 8 лет
смирно  молчал. Ђ в 1960-м решилсЯ рассказать сослуживцам,  как  худо было в
лагерЯх. ’ак возбудили на него следственное дело, и майор ЉѓЃ сказал ‡арину:
<i>ђеабилитациЯ  -- не  значит  невиновность</i>, а  только:  что преступлениЯ были
невелики. Ќо <i>что-то остаЈтсЯ всегда!</i>
     Ђ в ђиге в том же 1960-м  дружный  служебный коллектив три месЯца крЯду
травил Џетропавловского за то, что он скрыл расстрел  своего  отца... в 1937
году!
     € недоумевает Љомогор: "Љто ж ходит сегоднЯ в правых и кто в виноватых?
Људа деватьсЯ, когда мурло вдруг заговорит о равенстве и братстве?"
     Њаркелов после реабилитации  стал  не  много,  не мало  -- председатель
промстрахсовета, а  проще  --  месткома артели. ’ак  председатель артели  не
рискует  этого  народного избранника  оставить  на  минуту  одного  в  своЈм
кабинете!  Ђ  секретарь  партбюро  Ѓаев,  одновременно  <i>сидЯщий  на  кадрах</i>,
перехватывает на всЯкий случай всю месткомовскую переписку Њаркелова. "„а не
попала ль  к  вам  бумага насчЈт  перевыборов месткомов?" -- "„а было что-то
месЯц  назад". -- "Њне ж нужна она!" --  "Ќу нате читайте, только побыстрей,
рабочий день кончаетсЯ!" -- "’ак она ж адресована мне! Ќу, завтра утром  вам
верну!" --  "—то вы, что вы, -- <i>это документ</i>". -- ‚от залезьте в шкуру этого
Њаркелова,  сЯдьте под такое мурло, под  Ѓаева, да чтоб всЯ ваша зарплата  и
прописка  зависели  от этого Ѓаева, --  и вдыхайте грудью воздух  свободного
века!
     “чительница  „еева  уволена  "за  моральное  разложение":  она  <i>уронила
престиж учителЯ</i>, выйдЯ замуж за... освободившегосЯ  заключЈнного (которому в
лагере преподавала)!
     ќто уже не при ‘талине, это -- при  •рущеве. €  одна только  реальность
ото всего прошлого осталась  -- <i>‘ЏђЂ‚ЉЂ</i>. Ќебольшой листок, сантиметров 12 на
18.  †ивому -- о  реабилитации. ЊЈртвому  -- о смерти. „ата  смерти -- еЈ не
проверишь.  Њесто  смерти  --  крупный  большой  ‡ет. „иагноз  --  сто  штук
пролистай,   у  всех   один,  дежурный.<a href=#fn_21_3><sup>3</sup></a>   €ногда   --  фамилии   свидетелей
(выдуманных).
     Ђ свидетели истинные -- все молчат.
     Њы -- молчим.
     €  откуда  же   следующим  поколениЯм  что'  узнать?  ‡акрыто,  забито,
зачищено.
     "„аже   и   молодЈжь,   --   жалуетсЯ   ‚ербовский,   --   смотрит   на
реабилитированных с подозрением и презрением".
     Ќу, молодЈжь-то не  всЯ. Ѓольшей части  молодЈжи  просто  наплевать  --
реабилитировали  нас  или   не  реабилитировали,   <i>сидит</i>  сейчас  двенадцать
миллионов или уже не сидит, они тут свЯзи не видЯт. ‹ишь бы сами они были на
свободе с магнитофонами и лохмокудрыми девушками.
     ђыба  ведь  не   боретсЯ  против   рыболовства,  она  только  стараетсЯ
проскочить в Ячею'.

        ___

     Љак одно и то же широко известное заболевание протекает у  разных людей
по-разному, так и освобождение, если рассматривать ближе,  очень  по-разному
переживаетсЯ нами.
     €  -- телесно. Ћдни положили слишком много напрЯжениЯ  длЯ того,  чтобы
выжить  свой лагерный  срок. Ћни перенесли его как стальные: десЯть  лет  не
потреблЯЯ и доли того, что телу надо, гнулись и работали; полуодетые, камень
долбили  в мороз --  и  не простуживались.  Ќо  вот -- срок окончен,  отпало
внешнее нечеловеческое давление, расслабло  и внутреннее напрЯжение. € таких
людей  перепад  давлений  губит. ѓигант —ульпенЈв,  за  7  лет лесоповала не
имевший ни одного насморка, на воле разболелсЯ  многими болезнЯми. --  ѓ. Ђ.
‘орокин "после реабилитации неуклонно  терЯл то  душевное здоровье, которому
завидовали  мои  лагерные  товарищи. Џошли  неврозы,  психозы..."  --  €горь
Љаминов:  "Ќа свободе Я ослаб и  опустилсЯ, и  кажетсЯ,  что на свободе  мне
тЯжелей намного".
     Љак давно говорилось: в  чЈрный  день перемогусь, в красный  сопьюсь. “
кого  все зубы  выпали за один год.  ’от -- стариком стал сразу. ’от -- едва
домой добралсЯ, ослаб, сгорел и умер.
     Ђ другие -- только с освобождениЯ и воспрЯли. ’олько тут-то  помолодели
и расправились.  (џ, например, и  сейчас  еще  выглЯжу  моложе, чем на своей
первой ссыльной фотокарточке.)  ‚друг  выЯснЯетсЯ: да ведь  как же л е г к о
жить на воле! ’ам, на Ђрхипелаге,  совсем другаЯ сила тЯжести, там свои ноги
тЯжелы как  у  слона, здесь  перебирают  как  воробьиные. ‚сЈ,  что  кажетсЯ
вольнЯшкам неразрешимо-мучительным,  мы разрешаем,  единожды щЈлкнув Языком.
‚едь  у  нас какаЯ бодраЯ мерка: "было хуже!" Ѓыло  хуже, а  значит,  сейчас
совсем легко. € никак не приедаетсЯ нам повторЯть: было хуже! было хуже!
     Ќо   еще  определЈннее   прочерчивает   новую   судьбу   человека   тот
д у ш е в н ы й перелом,  который испытан  им при освобождении. ќтот перелом
бывает разный очень. ’ы  только  на пороге лагерной вахты начинаешь ощущать,
что  каторгу-родину покидаешь  за  плечами.  ’ы  родилсЯ  духовно  здесь,  и
сокровеннаЯ часть  души  твоей  останетсЯ здесь навсегда, --  а ноги  плетут
куда-то в безгласное безотзывное пространство <i>воли</i>.
     ‚ыЯвлЯютсЯ  человеческие характеры в  лагере -- но выЯвлЯютсЯ  ж и  при
освобождении!  ‚от  как расставалась с Ћсоблагом  в  1951-м ‚ера  Ђлексеевна
Љорнеева,  которую  мы уже  в  этой  книге  встречали:  "‡акрылись  за  мной
пЯтиметровые ворота,  и Я сама себе не поверила, что, выходЯ на волю, плачу.
Ћ чЈм?..  Ђ  такое  чувство, будто  сердце  оторвала от  самого  дорогого  и
любимого, от товарищей  по  несчастью.  ‡акрылись ворота  -- и всЈ  кончено.
Ќикогда Я этих людей не  увижу,  не получу от них никакой весточки. <i>’очно на
тот свет ушла</i>..."
     <i>Ќа  тот свет!</i>... Ћсвобождение как вид смерти. ђазве мы освободились? --
мы умерли длЯ какой-то совсем новой загробной жизни. Ќемного призрачной. ѓде
осторожно нащупываем предметы, стараЯсь их опознать.
     Ћсвобождение на  <i>этот</i> свет мыслилось ведь  не таким. Ћно рисовалось нам
по пушкинскому  варианту:  "€  братьЯ  меч вам отдадут".  Ќо  такое  счастье
суждено редким арестантским поколениЯм.
     Ђ  это было -- украденное  освобождение, не подлинное. € кто чувствовал
так -- тот с кусочком этой  ворованной с