раньше
ушёл, - а предлагал Я в духе того терпеньЯ, каким и жили они
все года.)
    - Ќо как  же так, Ђ.  ’., <i>самому</i> подавать?  •ристианское
мировоззрение запрещает самоубийство, а партийнаЯ  идеологиЯ
запрещает отставку!
    - ‚ы не знаете, как это в партии принЯто: скажут  <i>подать</i>
- и подам.
    Ѓолее  настойчиво  и  более уверенно  Я  убеждал  его не
отрекатьсЯ от  западного изданиЯ  своей поэмы,  не слать  ей
хулы.  џ не  знал: уже  отречено было!  - и,  напротив,  как
милости  и  прощениЯ  ждал Ђ.  ’.,  чтоб  <i>не отказались</i>  его
отречение напечатать  в газете...  (Ѓедный Ђ.  ’.! Ќе станет
злопамЯтности  напомнить  ему,  как  <i>"наверно  Я  сам"</i> отдал
"Љрохотки" в  "ѓрани" -  иначе как  бы они  поЯвились?..) Ќи
того отречённого письма,  ни письма  Ѓрежневу  (написал:  "џ
не ‘олженицын, а ’вардовский,  и буду действовать иначе".  €
очень жаль, на этом пути не выиграешь...) он мне не  показал
- "копий нет". (—его-то стыдилсЯ в них передо мной.)
    € всё-таки, полузастенчиво и с надеждой:
    - Ђ вы поэму мою не читали?
    - Ќу как же! ‚ы мне подарили, Я читал.
    (Ђ сказать-то ничего не могу,  не хочу - да ещё  в такой
день.)
    Ћн чувствует:
    -  ‚ы  не  последнюю редакцию  читали,  она  потом лучше
стала.
    (Ѓоюсь, что последнюю.)
    ЋпЯть беспокоилсЯ, не  живу ли Я  на западные деньги,  и
тем себЯ мараю. ‚ который раз предлагал своих денег.
    ЏодбодрЯл Я его:
    - Ќу что  ж, вы своё  отбухали, теперь будете  отдыхать.
‚от  приедем  за вами  с  ђостроповичем, заберём  вас  в его
замок, дам вам ту книгу свою почитать.
    (Џод потолками не скажешь "Ђрхииелаг".)
    „аже сиЯл, нравилось ему.
    ‚ысказал очень странное:
    - ‚от  у вас  есть и  <i>повод</i>, почему  вы сегоднЯ пришли в
редакцию: вам надо было получить свои новогодние письма.
    ќто  -  не в  виде  укора, не  подцепить,  а -  какое-то
затмение, надвинутое из 37-го года.
    - „а что вы, Ђ. ’.!  Љакой <b><span style="font-size:110%">повод</span></b>?  Џеред кем?
    - Ќу,  - потуплённо  говорил A.  T., -  если вас  станут
спрашивать, почему в такой день...
    - Њ_е_н_Я,  Ђлександр  ’рифоныч?  „а  уж  Я-то  в  своём
отечестве ни перед кем не отчитываюсь!
    €ли  не  знал,  что  все  коридоры  1-го  этажа   забиты
авторами?
    Ђ вот что было трогательное:
    - Ђ тут какаЯ-то мистика  и датах. ‚чера был день  моего
ареста, даже 24-летие. ‘егоднЯ - день смерти Џушкина, и тоже
столетие  с  третью  -  (€  годовщина  суда  над   ‘инЯвским
„аниэлем. Ќо этого ему не надо  говорить!) - € в эти же  дни
вас разгромили!
    Ћн вдруг очень от души:
    - Ђ вот хотите мистику.  ‘егоднЯ ночью Я не спал.  ‚ыпил
кофе,  потом  снотворное,   заснул  тревожно.  ‚друг   слышу
приглушённый, но Ясный голос ‘офьи •анановны (секретарша  A.
T.)  "Ђлександр  ’рифоныч! Џришел  Ђлександр  €саич." €  так
именно днём произошло.
    Ћчень менЯ  это тронуло.  ‡начит, сегоднЯ  он приехал  с
такой  надеждой.  Љоторый раз  он  проЯвлЯл, насколько  наши
нелады ему тЯжелее.
    ‚  этот  день  всё  ожидалось,  что  будет  в завтрашней
"‹итературке", и агенты приносили разные сведениЯ: то - <i>идёт</i>
отречное письмо A. T., то - <i>не идёт</i>, то - будет  подтасовка,
что он согласен с переменами в редакции, то - не будет.
    €зменила  б  "‹итгазета" своему  характеру,  если бы  не
сжульничала. Ќа  другой день  и подтасовка  была конечно,  и
невозвратное объЯвление о выводе четырех членов редколлегии,
и - письмо A. T., которого уже истомилсЯ он ждать в  печати,
но  чести  оно  принесло  ему  мало:  "моЯ  поэма  абсолютно
неизвестными  мне  путЯми, разумеетсЯ,  помимо  моей воли  в
эмигрантском журнальчике "Џосев" в искажённом виде. Ќаглость
этой акции, беспардоннаЯ лживость, провокационное  заглавие,
<i>будто бы</i> она "запрещена в ‘оветском ‘оюзе". Ђ разве же -  не
запрещена?  Ђ разве  не спрашиваете  вы друзей  "читали мою
поэму?" Ђ разве это письмо - откроет ей печатанье в ‘‘‘ђ?
    € -  за что  заплачена цена!  ‡а то,  что разогнали вашу
редакцию, Ђлександр ’рифонович!
    ‘ломали.
    Џерейдена  была  мера  унижений,  мера  стойкости,  и 11
февралЯ ’вардовский подписал, столько лет из него выжимаемое
"п_р_о_ш_у   о_с_в_о_б_о_д_и_т_ь".
    €  ещё мы  не знали:  в это  самое 11-е  вызвали его  на
"совещание   членов   Џрезидиума   ЉЋЊ…‘ЉЋ"   -   ну,  наших
обЯзагельных  представителей   в  угодливой   вигореллевской
организации, котораЯ теперь на дыбки всё же поднЯлась из  за
менЯ. €  ’вардовский  -  за  что  платЯ  теперь,  сегоднЯ! -
подписал продиктованное   заЯвление   об   уходе   с   вице-
председателЯ "ЉЋЊ…‘ЉЋ" - т.  е. сдал ещё одну  позицию, сдал
себЯ и менЯ, хоть и безвредно. € с самым искренним  чувством
обнЯл менЯ на следующий день, не упомЯнув об этом, да даже и
не понимаЯ. ‚едь если партиЯ указывает - надо подписывать.
    12-го был Я  в редакции вновь.  “же всё было  другое - у
редакции не ожидание судьбы, у писателей - не попытка к бою.
—истили столы. ‚о множестве нахлынули авторы, забирали  свои
рукописи  (потом  иные вернут).  „ругие  рукописи рвались  в
корзины,  в  мешки,  и  в  бумажках  рваных  были  полы. ќто
походило  на  массовый   арест  редакции  или   на  высылку,
эвакуацию.  ’ам  и  здесь   приносили  водку,  и  авторы   с
редакторами распивали  поминальные. Ћднако  в кабинет  A. T.
писателЯм, как всегда, не было открытого доступа.  Ќесколько
их с  водкою и  колбасой пошли  в кабинет  ‹акшина и просили
позвать  ’рифоныча, но  от имени  A. T.  ‹акшин извинилсЯ  и
отказал.  “же и  снЯтому ѓлавному  было неприлично  вот так
непартийно поЯвитьсЯ среди недовольных авторов.
    ‚ кабинете Я застал A. T. опЯть одного - но на ногах,  у
раскрытых шкафов, тоже за сортировкой папок и бумаг.  ‘казал
он, что испытывает облегчение оттого, что заЯвление подал. џ
согласилсЯ: уже оставатьсЯ было нельзЯ. Ќо вот во  вчерашнем
письме  фраза... (если  б только  одна!)... Џоэму  <b><span style="font-size:110%">будто  бы</span></b>
испортили.
    ’рифоныч стал  живо возражать,  даже ахнул,  как Я слабо
разбираюсь (ахнул, потому что чувствовал промах):
    - ќто вы не понЯли!  ќто  о_ч_е_н_ь  т_о_н_к_а_Я  фраза.
€з-зa неё-то письмо  и  <b><span style="font-size:110%">не  хотели  печатать</span></b>! ‚едь Я объЯвил
по всему ‘оветскому  ‘оюзу,  что  существует вот такаЯ поэма
и её держат.
    џ не искал переубеждениЯ, избегал обострениЯ.
    “помЯнул про его близкое 60-летие. Ћн подсчитал, что вёл
"Ќ. мир" в два приёма целых 16 лет, а ни один русский журнал
никогда не существовал больше десЯти.
    - …щё  до  семидесЯти, A.  ’.,  вполне можете  писать! -
утешал Я.
    - „а  Њориаку  - восемьдесЯт  пЯть,  и то  как  пишет! -
ЏокосилсЯ:  - Ѓунин  вот, в  жизни никого  не хвалил,  кроме
’вардовского, а Њориака похвалил.
    Ђ вот и зёрнышко:
    - Ђ.  ’.! Љрупным-то  ничего: ‹акшину,  Љондратовичу, им
уже  устроили  посты,  будут деньги  платить.  Ђ  мелким что
делать?
    - ‚иноградову? „а он ещё лучше устроитсЯ.
    - Ќет, аппарату.
    Ќе расслышал. Ќе понЯл! Љак тогда с "‚ехами" - просто не
понЯл,  понЯтиЯ   такого  -   "аппарат",  ещё   20  человек,
которые...
    - Ђвторам? Ћни в "Ќовом мире" не будут печататьсЯ.
    Џравда, на следующий день, 13-го, Ђ. ’. начал обход всех
комнат  трёх  этажей,  где  и  не  бывал  никогда:  он   шёл
<b><span style="font-size:110%">прощатьсЯ</span></b>. Ћн еле сдерживал слёзы, был потрЯсён,  растроган,
всем говорил  хорошие слова,  обнимал... -  но почему <i>прежде</i>
никогда не собрал все свои  две дюжины? € почему сегоднЯ  <b><span style="font-size:110%">не
боролись</span></b>,   а   так   трогательно,   так   трагично-печально
<b><span style="font-size:110%">сдавались</span></b>*?

    [* Њне расскаыли об этой  сцене  в  тех  днЯх,  когда  Я
готовилсЯ  описывать  прощание  ‘амсонова  с  войсками  -  и
сходство этих сцен,  а cpaзy и сильное  сходство  характеров
открылось мне! - тот же психологический и национальный  тип,
то   же   внутреннее   величие,   крупность,  чистота,  -  и
практическаЯ беспомощность, и непоспеванье за веком.  …щё  и
аристократичность,  естественнаЯ в ‘амсонове, противоречиваЯ
в  ’вардовском.   ‘тал  Я  себе  объЯснЯть  ‘амсонова  через
’вардовского и наоборот - и лучше понЯл каждого из них.]

    Џотом  члены  редколлегии выпили  в  просторном кабинете
‹акшина, посидели,  уехали. Ђ  мелкой сошке  всё не хотелось
расходитьсЯ в последний день.  ‘кинулись по рублю, кто-то  и
из  авторов  скромных,  принесли  ещё  вина  и  закуски,   и
придумали, а пойдём в кабинет ’вардовского! “же темно  было,
зажгли свет, расставили тарелки, рюмки, расселись там,  куда
пускали их изредка и не вместе - "они нас бросили". ‡а  стол
’вардовского никто не сел, поставили ему рюмку "Џростим  ему
неправые гоненьЯ!.."
    Ќа другой день ждали прихода нового ѓлавного. Ђ - нет, и
это  снова  по-советски!  -  бумажка,  заложеннаЯ  в  заглот
аппарата, почему-то сразу не пошла. ‚ таком темпе душили час
за часом - и вдруг ослабли руки, и замерло. ‚сего-то из пЯти
соседних  комнат  надо   было  секретарЯм  ‘Џ   сбежатьсЯ  и
постановить   -   но,   видимо,   не   поступило  верховного
телефонного согласованиЯ, и заела  машина, и все замерли  по
кабинетам, - и ’вардовский  в своём, на Џушкинской  площади,
ожидаЯ приговора.  €  так  потекли дни,  и  втораЯ  неделЯ
’вардовский приезжал, трезвый, тревожный, ожидал телефонного
звонка, входа, снЯтиЯ - не звонили, не шли... Ќаконец, и сам
он звонил, ускорЯЯ удар - но уж как заколодит нечистую силу,
так нет её!  - скрывалсЯ ‚оронков,  не подходил к  телефону,
эта  техника  у советских  бюрократов  высочайше поставлена:
легче к ним на  крыльЯх долететь и крышу  головой прошибить,
чем по телефону от секретарей дознатьсЯ: есть ли он на свете
вообще, когда будет, когда можно позвонить? € в один  вечер,
когда   уже   ’вардовский   ушёл,   а   секретарь   его  ещё
присутствовала  (и  наверное  ж  точно  высчитав   момент!),
‚оронков  позвонил  сам, в  игриво-драматическом  тоне: "“же
ушёл?  Ђх,   как  жалко...   ‚едь  он,   наверно,  на   менЯ
обижаетсЯ... Ђ ведь это не  от менЯ зависит. џ всё  послал в
–ентральный Љомитет. Ђ  сам Я -  что могу? Ѓез  –ентрального
Љомитета  Я ни  бэ, ни  мэ". -  € довольно  верно  понЯли  в
редакции: ‚оронков  зашаталсЯ, может  быть и  <i>слетит</i>, не так
<i>провернул</i>.
    ђешенье  повисло, решенье  могло и  не состоЯтьсЯ.  •отЯ
такие тЯгостные  оттЯжки под  секирой -  не лучшие  поры длЯ
размышлений, а выдалось всем подумать: если ’вардовского  не
снимут, так может журнал ещё  существует? ’вардовский есть -
так есть и журнал?  можно остатьсЯ и боротьсЯ? Ќо  поскольку
о  снЯтии  ‹акшина,   Љондратовича,  ‚иноградова  уже   было
напечатано   в   газете,   это,   по   советским   понЯтиЯм,
невозвратимо, невосстановимо,   ибо  самаЯ   дранаЯ   жёлто-
коричневаЯ  советскаЯ  газетка  не  может  ошибитьсЯ. Ѓывшие
заместители ’вардовского уже ходили на свои новые должности,
но каждый день  бывали и здесь,  - и в  этом новом положении
выЯснилось, что  любимцы A.  ’., его  заместители, не хотЯт,
чтобы ’вардовский вдруг  осталсЯ бы без  них: "Ќ. мира"  без
себЯ они не мыслили.
    Њожно  гибнуть  по-разному. "Ќовый  мир"  погиб, на  мой
взглЯд, без красоты, с нераспрЯмлённой спиной. Ќикакого даже
шевеленьЯ к  публичной борьбе,  когда она  уже испробована и
удаётсЯ! “ж  не говорю:  ни разу  не посмели,  ещё при жизни
журнала,  пустить  в ‘амиздат  изъЯтую  цензурой статью  или
абзацы, как  сделала с  "Њастером" ….  ‘. Ѓулгакова. ‘кажут:
погубили бы журнал. „а ведь  всё равно погубили, к тому  уже
шло, уже  горло хрипело,  - а  всё бы  не на  коленЯх! ‚ эти
февральские дни - ни  одного открытого письма в  ‘амиздат (а
потому что -  риск длЯ партийных  билетов и следующих  служб
отрешённых членов?), робость даже в ходатайствах по команде,
два унизительных письма  ’вардовского в "‹ит.  газету". •уже
того: ’вардовский и  ‹акшин не брезгливо  посетили ничтожный
писательский  съезд ђ‘”‘ђ,  проходивший вскоре.  ’вардовский
пошёл  и сел  в президиум,  и улыбалсЯ  на общих  снимках  с
проходимцами, как будто специально показываЯ всему миру, что
он нисколько не гоним и не обижен. (“ж пошёл - так <b><span style="font-size:110%">выступи</span></b>!)
Ђ ‹акшин таким образом внешне отметилсЯ в верноподданстве, в
кулуарах  же ловил  новомирских авторов  и убеждал  забирать
свои рукописи назад.
    ‚от  это   направление  усилий   старой  редакции   было
неблагородно. € вообще-то  нельзЯ вымогать жертв  из других,
можно з_в_а_т_ь  к ним, но прежде  того и самим  же показав,
как это   делаетсЯ.  “ходЯщие   члены    редколлегии   -  не
сопротивлЯлись, не боролись,  оказали покорную сдачу,  кроме
’вардовского - и не пожертвовали ничем, шли на  обеспеченные
служебные  места,  -  но   от  всех  остальных  после   себЯ
ожесточённо требовали жертв: после нас - выжженнаЯ землЯ! мы
пали  -  не живите  никто  и вы!  чтобы  скорей и  наглЯдней
содрогнулсЯ  мир  от затушениЯ  нашего  светоча: все  авторы
должны  непременно  и  немедленно  уйти  из  "Ќового  мира",
забравши рукописи, кто поступит иначе - предатель! (а где  ж
печататьсЯ им?) весь аппарат - редакторы,секретари, если что
хорошее попытаютсЯ сделать <i>после нас</i> - предатели! тем  более
члены  коллегии,  ещё  не  исключенные  -  должны немедленно
подать  в  отставку,  уйти  любой  ценой!  (выходом  из  ‘Џ?
гражданской смертью? ЏовинуЯсь этой линии, 60-летний  тЯжело
больной „орош подал заЯвление, не отпускали - предатель!).
    Ќо  если  весь  новомирский  век  состоЯл  из постоЯнных
компромиссов с цензурой  и с партийной  линией, - то  почему
можно запрещать  авторам и  аппарату эту  линию компромиссов
потЯнуть и подолжить, сколько удастсЯ? Љак будто огрЯзнённый
"Ќовый мир" становитсЯ отвратнее всех других, давно грЯзных,
журналов.  Ќе  сумели  разгрома  предотвратить,  не   сумели
защитить  судно   целым  -   дайте  ж   каждому  в  обломках
барахтатьсЯ,  как  он  понимает.   Ќет!  в  этом  они   были
непримиримы.
    Ђ потому  что, как  это бывает,  свою многолетнюю  линию
жизни совсем иначе видели - вовсе не как вечную  пригнутость
в компромиссах  (иной и  быть не  может у  журнала под таким
режимом!). ‚идели  совсем иначе,  высоко и  стройно -  и это
проЯвилось, когда осмелели  всё-таки на ‘амиздат,  осмелели:
выпустили два  анонимных  -  и  исключительно  партийных!  -
панегирика  погибшему  журналу.  (€  зачем  же  такаЯ робкаЯ
выступка:  совсем  не опасно,  зачем  же анонимно?  ‚ероЯтно
потому, что авторы должны  были не открыть своей  близости к
старой редакции - уж и так просвечивала осведомлённость: что
осталось в портфеле старой и  как проходЯт дни новой. „а  не
трудно угадать, рассмотреть и лица их.)
    “же шибало в нос, как они подписаны: ‹итератор, —итатель
- по  худшему   образцу  советских   газет.  “   —итателЯ  -
обстоЯтельный, медленного  разгону эпиграф,  как и  любили в
"Ќовом мире", - да эпиграф-то из кого? - из <b><span style="font-size:110%">Њаркса</span></b>! - это  в
70-м году! это длЯ ‘амиздата! а  дальше и ‹енин цитируетсЯ -
о, мышление подцензурника, как  ты выдаёшь свои приёмы!..  ‚
том самом феврале, когда разогнали "Ќовый мир", гнусный  суд
над ѓригоренко засудил первого честного советского  генерала
в  сумасшедший  дом;   дюжина  "•роник"  на   своих  бледных
нечитЂнных папиросных  страницах уже  назвала сотни  героев,
отдавших за свободу мысли - свободу своего тела, заплативших
потерей работы,  тюрьмой,  ссылкой,  сумасшедшим  домом,   -
анонимы объЯвлЯют  разгром "Ќ.  мира" -  "важнейшим событием
внутренней   жизни",  которое   "будет  иметь   значительные
политические последствиЯ"  (чтобы имело  последствиЯ -  надо
самим-то  выступать  посмелей);  надуто  хвалЯт  себЯ: "наши
<b><span style="font-size:110%">самые</span></b> честные  уста" (честнее  тех, кто  замкнуты тюрьмою?),
"непобедимость  новомирской   Џравды"  (и   в  воспоминаниЯх
маршала   Љонева?  и   коминтерников?)  "<i>важнейший</i>   элемент
оздоровлениЯ советского общества", "голос народной  совести"
(одобривший оккупацию). "<b><span style="font-size:110%">’олько он один</span></b> продержалсЯ в защите
очистительного   движениЯ   после   XX   съезда"   (в    чём
<i>очистительного</i>? все золы режима перевалить на ‘талина?). ќта
линиЯ верности XX  съезду ЉЏ‘‘ <i>искренне  понимаетсЯ</i> авторами
как "дух  фундаментальных проблем,  ... в  которых всЯ  наша
историческаЯ  судьба".  ’олько  бы  одолеть   "положительный
фанатизм"  "сталинистов-экстремистов",   ну  и   конечно  же
"отрицательный  фанатизм...  беспроблемное   нигилистическое
критиканство и озлобленность" - да это же и в "Џравду" можно
подавать, зачем  же анонимно,  братцы? ќта  верноподданность
тем особенно и разит, что  она - анонимна и в  ‘амиздате! Ќа
страницах   "Ќ.   мира"   её   можно   было   хоть  цензурою
оправдывать... €так, какаЯ главнаЯ беда от разгона "Ќ.мира"?
-  "теперь  <i>нашим  врагам</i>  будет  гораздо  легче  боротьсЯ с
идейным влиЯнием коммунистического  движениЯ во всём  мире".
Ќо всего главней, конечно, <i>социализм</i>! - только он  "способен
быть прогрессивной исторической альтернативой миру капитала"
(прЯмо  с  подцензурных страниц),  "неумерщвлённаЯ  в народе
способность  к  борьбе  за  подлинный  социализм"  (тю-тю-у!
поищите-порыщите,  где  она  осталась,  только  не  в  нашей
стране). Ђ кто ж в неудачах  социализма виноват? да кто ж! -
ђоссиЯ,  как  всегда:  "извращениЯ  социализма  коренЯтсЯ  в
многовековом  наследии  русского  феодализма"  -  неужели  ж
допустим, товарищи, что социализм  порочен <b><span style="font-size:110%">сам по себе</span></b>,  что
он <i>вообще</i> не осуществим в доброте?!
    Ѓолее мелкой эпитафии нельзЯ было произнести "Ќ. миру" и
тем выразить   мелкость  собственного    пониманиЯ   истинно
большого дела.
    ‚прочем, ‘амиздат  - не  дурак, разбираетсЯ:  панегирики
эти не  были принЯты  им, хождениЯ  не получили,  канули; до
менЯ только и дошли через редакционное круги. € огорчили  не
меньше статьи „ементьева.
    Ћт отставленных членов  Я не скрыл,  что осуждаю всю  их
линию  в кризисе  и крахе  "Ќ. мира".  ’ак и  передано  было
’вардовскому, но безо всех вот этих мотивировок.
    € снова,  в который  раз, наша  утлаЯ дружба  ’рифонычем
утонула в тёмной пучине. Џридушенные одним и тем же сапогом,
замолкли мы - врозь.
    Њоё  одиночество,  впрочем,   не  одиночество  было,   а
деЯтельнаЯ работа над "Ђвгустом". € не стал Я слаб вне ‘оюза
и не  ослабел без  журнала, напротив,  только независимей  и
сильней  -  уже  никому  теперь  не  отчитываЯсь,   никакими
побочными  соображениЯми  не свЯзанный.  Der  Starke ist  am
machtigsten  allein,  без  слабых  союзников  свободнее руки
одинокого.
    Ћдиночество же  ’рифоныча было  полно горечи  всеобщего,
как ему ощущалось, предательства: он годами жертвовал  собою
длЯ всех, а  длЯ него теперь  никто не хотел  жертвовать: не
уходили из "Ќ. мира"  сотрудники, и лишь немногие  отхлынули
авторы. ‚сЯ  эта вознЯ  с "теневой"  редакцией, непрерывными
обсуждениЯми, что делаетсЯ в реальной, только больше  должна
была изводить его и усилить начавшийсЯ от угнетениЯ  скрытый
ход болезни.
    ’ут защита схваченного †. Њедведева снова сроднила  нас,
хоть  и  по-за-очью.  џ, как  обычно,  писал  в ‘амиздат,  а
’рифоныч - ездил в  психбольницу в Љалугу (мимо  ворот моего
ђождества,  так  никогда им  не  найденного и  невиденного),
ошеломив там своим Явлением всех врачей-палачей.
    ’ут  приближалсЯ  60-летний   юбилей  A.  T.,   открываЯ
возможность снова перекликнутьсЯ. џ телеграфировал:
    "„орогой  наш  ’рифоныч! Џросторных  вам  дней, отменных
находок,  счастливого  творчества зрелых  лет!  ‚ постоЯнных
спорах   и   разногласиЯх  неизменно   нежно   любЯщий  вас,
благодарный вам ‘олженицын."
    ѓоворЯт, он очень был  рад моей телеграмме, уединЯлсЯ  с
нею в кабинет. Њог бы и не отвечать, юбилЯру это трудно,  он
ответил:
    "‘пасибо, дорогой Ђлександр €саевич, за добрые слова  по
случаю  60-летиЯ  моего.  ђасходЯсь  с  вами  во   взглЯдах,
неизменно ценю и люблю вас как художника. ‚аш ’вардовский."
    €,  по  темпам   наших  отношений,  месЯцев   ещё  через
несколько  мы бы  с ним  повидались. џ  написал ему  письмо,
<i>просЯ разрешениЯ</i> показать в октЯбре свой оконченный роман. џ
знал, это доставит ему удовольствие.
    Ќо - не пришло ответа. Ђ узналось  - что р_а_к у него (и
- скрывают от  него). ђак - это  рок всех отдающихсЯ жгучему
жёлчному обиженному подавленному настроению. ‚ тесноте  люди
живут, а в обиде гибнут. ’ак погибли многие уже у нас: после
общественного разгрома, смотришь - и умер. …сть такаЯ  точка
зрениЯ у онкологов: раковые клетки всю жизнь сидЯт в  каждом
из нас, а  в рост идут,  как только пошатнётсЯ...  - скажем,
<b><span style="font-size:110%">дух</span></b>.  ‹ишь   выдающеесЯ  здоровье   ’вардовского  при   всех
коновальских ошибках кремлёвских  врачей даёт ему  ещё много
месЯцев жизни, хоть и на одре.
    …сть много способов убить поэта.
    ’вардовского убили тем, что отнЯли "Ќовый мир".

†уковка
”евраль 1971


        ’ђ…’њ… „ЋЏЋ‹Ќ…Ќ€… (декабрь 1973)

        ЌЋЃ…‹€ЂЌЂ

    "Ќобелиана"  -   это   Я   не  придумал,    это  краткий
телеграфный  адрес   Ќобелевского  фонда   (Nobelianum),  да
ведь  и   так  же  принЯто  обозначать   всЯкие   растЯнутые
торжества  или   пышные оркестровые   разработки.   ‘о  мной
торжество-не  торжество,  мученье-не мученье,  но суматошнаЯ
разработка   потЯнулась    два   полных   года.   ‚  странах
нескованных   чтo   есть   присуждение   нобелевской  премии
писателю?  Ќациональное  торжество. Ђ  длЯ  самого писателЯ?
ѓрЯда,  перевал  жизни.  Љамю говорил,  что  он  не достоин,
‘тейнбек  - что  готов от  гордости львом  рычать.  (Џравда,
•емингуэй  на  такую  безделицу  отвлечьсЯ  не   удосужилсЯ,
ответил, что интереснее писать очередную книгу, - и то  тоже
правда, хоть и не без кокетства.)
    Ђ что  такое ЌобелевскаЯ  премиЯ длЯ  писателЯ из страны
коммунизма?  —ерез  пень  колоду,   не  в  те  ворота,   или
неподъёмное  или под  дёготный зашлёп.  Ћттого что  в  нашей
стране не кто  иной, как именно  сама власть, от кровожадно-
юных  дней  своих, загнала  всю художественную  литературу в
политический  жёлоб  -   долблёный,  неструганный,  как   на
Ѓеломорканале ладили из  сырых стволов. ‘ама  власть внушила
писателЯм, что литература  есть часть политики,  сама власть
(начинаЯ с ’роцкого  и Ѓухарина) выкликала  все литературные
оценки  политическим  хриплым  горлом  -  и  закрыла  всЯкую
возможность  судить  иначе.  €  поэтому  каждое  присуждение
Ќобелевской    премии    нашему    отечественному   писателю
воспринимаетсЯ прежде всего как событие политическое.
    Љто у нас был писатель истинный в 20-е, 30-е, 40-е  годы
- того через ведьминскую вьюгу разобрать из ‘токгольма  было
невозможно.  € первый  русский, получивший  эту премию,  был
эмигрант Ѓунин, бесцензурно и неподнасильственно  печатавший
за  границей свои  вещи именно  в том  виде, в  каком он  их
писал. Ќу  уж, разумеетсЯ,  ничего кроме  брани и  презрениЯ
т_а_к_а_Я премиЯ, институт т_а_к_и_х  премий вызвать в  ‘‘‘ђ
не  мог.  Ќавсегда  было  решено, что премии эти ничтожны, и
даже газетного петита не  заслуживают. Ђ  на   размах  листа
печатались - сталинские. € мы все о нобелевских почти думать
забыли. €  вдруг через  25 лет  доглЯдела ведскаЯ  академиЯ
Џастернака и решилась дать ему. €звестно, какой это  вызвало
гнев    коммунистической    партии    (•рущёв),    комсомола
(‘емичастный) и <i>всего</i> советского народа. € сейсмоволны этого
гнева так  ударили под  фундамент ведской  академии, что  в
глазах  <i>прогрессивного  человечества</i> она  обЯзана  была себЯ
реабилитировать да  поскорей. €,  выдержав приличные  7 лет,
присудили  третьему нашему  соотечественнику, именно  автору
прославленной книги (только её одной), напечатанной за треть
столетиЯ  до  того  и по  достоинству  оценённой  ещё прежде
бунинской премии. € эта  поспешность, и эта задержка,  и всЯ
форма  заглаживаниЯ, и  наше казённое  удовольствие -  равно
отшлёпали и на третьей премии остро политическую печать.
    •отЯ в <i>политике</i> всё времЯ обвинЯлась ведскаЯ  академиЯ,
но это <i>наши</i> лающие голоса сделали невозможной никакую другую
оценку. ’ак  произошло и  с четвёртой  премией, и  - если не
очнётсЯ ђоссиЯ, - с пЯтой будет то же самое.
    Ђ  так как  и учёные  наши не  больно часто  Ќобелевские
премии  получали,  то  у  нас почти  и  не  поминали  их, до
пастернаковской бури мало кто и знал о существовании  таких.
џ узнал, не помню, от кого-то в лагерЯх. € сразу  определил,
в духе нашей страны, вполне  политически: вот это - то,  что
нужно мне длЯ будущего моего прорыва.
    Џрорыва - большого, а Я  пока и малого был сделать  не в
состоЯнии.  Љонечно,  не хочетсЯ  писать  только посмертное,
<i>напечататьсЯ</i> бы при жизни,  тогда и умереть спокойно.  Ќо из
лагерЯ это  грезилось как несбыточное: <i>где  ж</i> такое возможно
при  жизни? ’олько  за границей.  Ќо и  после лагерЯ,  вечно
ссыльный ни сам туда не попадёшь, ни дошлёшь туда свои вещи.
    ‚прочем,  в ссылке  Я сумел  довести всю  свою  лагерную
работу  до  начинки  книжного переплёта  (пьесы  Ѓ.  оу, на
английском.)  ’еперь  если бы  кто-нибудь  взЯлсЯ поехать  в
Њоскву,  да  там  на  улице  встретив  иностранного  туриста
-  сунул  бы ему  в  руки, а  тот,  конечно, возьмёт,  легко
вывезет,  вскроет  переплёт, дальше  в  издательство, там  с
радостью  напечатают   неизвестного  ‘тепана   •лынова  (мой
псевдоним)  и Њир,  конечно, не  останетсЯ равнодушным!  Њир
ужаснётсЯ, мир разгневаетсЯ, - <i>наши</i> испугаютсЯ - и распустЯт
Ђрхипелаг.
    Ќо - и попросить было  некого, кто бы в Њоскву  повёз, Я
был один-одинёшенек в те годы, и москвичи не приезжали в наш
Љок-’ерек погостить.
    Љогда  же  в  1956  году  Я  и  сам  поехал  в  Њоскву и
присматривалсЯ,  кому  б  из  западных  туристов  эту  книгу
перекинуть, - увидел: при каждом туристе идёт переводчик  от
госбезопасности,  а  самое-то  изумлЯющее  старого  зэка: те
туристы  такие  сытые, лощёные,  развлечённые  своей весёлой
советской поездкой, - зачем им наживать неприЯтности?
    €  уехал  Я  в ’орфопродукт,  потом  в  ђЯзань, работать
дальше.  „альше -  ещё больше  будет написано,  ещё  сильней
можно трЯхнуть. Ќо и страшней: ещё больший объём зависает  в
опасности  погибнуть,  никому никогда  не  показавшись. Ћдин
провал - и всё пропало.  „есЯть лет, двадцать лет сидеть  на
этой тайне - утечёт, откроетсЯ, и погибла всЯ твоЯ жизнь,  и
все доверенные тебе чужие тайны, чужие жизни - тоже.
    € в  1958-м, рЯзанским  учителем, как  же Я  позавидовал
Џастернаку: вот с кем удалсЯ задуманный мною жребий! ‚от он-
то  и выполнит это! - сейчас поедет, да как <i>скажет</i> речь,  да
как напечатает своё  остальное, тайное, что  невозможно было
рискнуть, живЯ здесь. џсно, что поездка его - не на три днЯ.
џсно, что назад его не пустЯт, да ведь он тем временем  весь
мир изменит, и нас изменит - и воротитсЯ, но триумфатором!
    Џосле  лагерной  выучки  Я,  искренно,  ожидать  был  не
способен, чтобы Џастернак  избрал иной образ  действий, имел
цель иную.  џ мерил  его своими  целЯми, своими  мерками - и
корчилсЯ от  стыда за  него как  за себЯ:  как же можно было
испугатьсЯ  какой-то  газетной  брани,  как  же  можно  было
ослабеть   перед   угрозой  высылки,   и   униженно  просить
правительство, и бормотать о своих "ошибках и заблуждениЯх",
"собственной  вине",  вложенной в  роман,  - от  собственных
мыслей, от своего духа отрекатьсЯ - только, чтоб не выслали!
€ "славное настоЯщее",  и "гордость за  то времЯ, в  которое
живу", и, конечно, "светлаЯ вера в общее будущее" - и это не
в провинциальном университете профессора секут, но - на весь
мир наш нобелевский лауреат! Ќе-ет, мы безнадёжны! Ќет, если
позван на бой, да ещё в таких превосходных  обстоЯтельствах,
-  иди и  служи ђоссии!  †естоко-упрёчно Я  осуждал его,  не
находЯ оправданий. Џеревеса привЯзанностей над долгом Я и  с
юности простить и понЯть не мог, а тем более озверелым зэком
(Ќикто бы мне в голову тогда не вместил, что Џастернак уже и
напечаталсЯ и высказалсЯ, и та бы речь стокгольмскаЯ могла б
оказатьсЯ не грозней его газетных оправданий.)
    ’ем Ясней Я понимал, задумывал, вырывал у будущего:  <i>мне</i>
эту  премию надо!  Љак ступень  в позиции,  в битве!  €  чем
раньше  получу,  твёрже  стану, тем  крепче  ударю!  ‚от уж,
поступлю  тогда во  всём обратно  Џастернаку: твёрдо  <i>приму</i>,
твёрдо поеду,  произнесу твердейшую  речь. ‡начит,  обратную
дорогу закроют. ‡ато в_с_ё  напечатаю! в_с_ё  выговорю! весь
зарЯд, накопленный  от лубЯнских  боксов через степлаговские
зимние   разводы,   за   всех   удушенных,    расстрелЯнных,
изголоданных и замёрзших! „отЯнуть до нобелевской  трибуны -
и грЯнуть!  ‡а всё  то долЯ изгнанника -  не слишком дорогаЯ
цена  („а  Я физически видел и своё возвращение через  малые
годы.)
    Ћднако "€ван „енисович",  во всём мире  расхватанный как
хрущёвскаЯ  политическаЯ   сенсациЯ,  не   выше  (в   Њоскве
перегнанный  на  английский  прихлебателем  халтурщиком   ђ.
Џаркером, да так  и осталось поныне),  - не много  приблизил
менЯ к Ќобелевской. Џросто уж по задумке, смешиваЯ замысел с
предчувствием,   Я   почему-то   верил   и   ждал   её,  как
неизбежности.  •отЯ Џастернак  своим отречением,  а затем  и
скорой смертью закрывал дорогу следующему лауреату прийти из
ђоссии, как же можно давать премию русским, если она убивает
их!
    Ђ  годы -  шли, а  вещи -  всё писались,  а напечатать -
нельзЯ,  голову  отрубЯт, и всё труднее скрыть их в тайне, и
всё  обидней  держать  их  втуне,  -  и  какой  же  выход  у
подпольного писателЯ?..
    ‚се  годы  Я  в  этом и  не  переменЯлсЯ,  как  в лагере
выковалсЯ,  как  думал вместе  с  лагерными друзьЯми:  самаЯ
сильнаЯ позициЯ -  разить нашу мертвечину  лагерным знанием,
но <i>оттуда</i>.  ’огда всё  моё оружие  - к  моим рукам,  ни одно
слово более не утаено, не  искажено, не пригнуто. € так  это
прочно  Я  усвоил,  что  когда  в  68-м  году  ЂлЯ  (ЌатальЯ
‘ветлова), поражённаЯ, стала  убеждать менЯ горЯчо,  что как
раз наоборот <i>оттуда</i> все слова мои будут отшибатьсЯ  железною
коркой, охватившей нашу страну, а пока Я внутри - приемлющаЯ
пораЯ масса всасывает их, дополнЯЯ, достраиваЯ несказанное и
намёкнутое, - Я поразилсЯ встречно. џ решил: она оттого  так
рассуждает, что в лагере не сидела.
    Ђ была она мне не случайный собеседник и не одноразовый.
Љ 69-му году  Я решил передавать  ей всё своё  наследие, всё
написанное,  и   окончательные  редакции   и  промежуточные,
заготовки, заметки, сбросы,  подсобные материалы -  всё, что
жечь  было  жаль,  а  хранить,  переносить,  помнить,  вести
конспирацию не было больше головы, сил, времени, объёмов.  џ
как раз перешёл тогда через  пЯтьдесЯт лет, и это совпало  с
чертой в моей  работе: Я уже  не писал о  лагерЯх, окончил и
всё остальное, мне предстоЯла совсем новаЯ огромнаЯ работа -
роман  о  17-м годе (как Я думал сперва - лет на десЯть).  ‚
такую минуту своевременно  было распорЯдитьсЯ всем  прошлым,
составить завещание и обеспечить, чтоб это всё сохранилось и
осуществилось   уже  и   без  менЯ,   помимо  менЯ,   руками
наследными, твёрдыми, верными,  головою, думающею сродно.  џ
счастлив был, Я облегчен был,  найдЯ всё это вместе, и  весь
69-й год мы занимались  передачей дел. ’огда же,  вместе, мы
нашли  пути  дать доверенность  доктору  •еебу защищать  мои
интересы на ‡ападе, и создать опорный пункт за границей, как
наш филиал  и продолжение,  на случай  гибели обоих  тут. €
- надёжный "канал" туда  длЯ свЯзи в обе  стороны. Ќеслышно,
невидимо моё литературное дело превращалось в фортификацию.
    Џри всей этой работе вопрос о  том, где буду Я и что  со
мной  через год,  через два,  имел совсем  не  теоретическое
значение, от этого  на каждом шагу  зависело, как решать.  Љ
тому  ж, были  и другие  живые планы:  ещё  с  65-го года  Я
носилсЯ  с  затеей журнала  -  то ли  будущего,  в свободной
ђоссии, то ли самиздатского, и уже сейчас. ‹етом 69-го  года
мы  сидели  с  Ђлей  у Љрасного  ђучьЯ  на  берегу  Џинеги и
разрабатывали  такую  сложную систему  изданиЯ  журнала, при
которой  он  будет   самиздатски  издаватьсЯ  здесь   (отдел
распределениЯ - глубже его действующаЯ редакциЯ - ещё глубже
теневаЯ  редакциЯ,  готоваЯ принЯть  дела,  когда провалитсЯ
действующаЯ, и  создать себе  вторую теневую),  а Я  - может
быть  здесь,  а  может  быть  и  <i>там</i>,  но  и  в  этом случае
подписываю журнал (участвую в  нём оттуда). € при  всех этих
разработках  мы так  и не  сошлись в  коренном вопросе:  ЂлЯ
считала, что надо на родине жить и умереть при любом обороте
событий, а Я, по-лагерному:  нехай умирает, кто дурней,  а Я
хочу  при жизни  напечататьсЯ. (—тобы  в ђоссии  жить и  всё
напечатать - тогда  ещё представлЯлось чересчур  рискованно,
невозможно.)
    Љак в  насмешку, именно  в эти  дни, бежал  на ‡апад  Ђ.
Љузнецов, мы на Џинеге слушали по транзистору.  Џерепугались
на  <i>верхах</i>,  а он  ликовал,  думал наверно:  вот  сейчас всю
историю повернёт. Ђн ошибка беглЯческаЯ, смещение масштабов.
ѓлавное же: тут  у нас, в  ‘‘‘ђ, почти поголовно  не одобрил
его  образованный  класс,   и  не  только   за  податливость
гебистам, за  игру в  доносы, но  и за  самый побег:  лёгкий
жребий! —еловеку безвестному, досаждённому, можно  простить,
но  писателю?  Љакой  же,   мол,  тогда  ты  наш   писатель?
Ќерациональные  мы люди:  десЯтилетиЯми бродим  и хлюпаем  в
навозной  жиже,  брюзжим,  что  плохо.  €  не  делаем усилий
выбратьсЯ.  Ђ  кто выбарахтываетсЯ  и  бежит прочь,  кричим:
"изменник! не наш!"
    Ђ как думало правительство? “верен: так же, как Я.  Џока
Я  <i>тут</i>, в  клетке, -  Я им  полустрашен, менЯ  всегда  можно
прихлопнуть. Ђ <i>оттуда</i> - Я  ужасен длЯ них, Я успею  (пока не
всадЯт  ножа  мне  в рёбра,  не  отравЯт,  не застрелЯт,  не
выбросЯт из  поезда), успею  развернуть всё,  укрытое ими за
полстолетиЯ! -  и после  того захлёста  им уже  не жить, или
только доковыливать (так мне казалось).
    Џри ‘талине  так и  понимали: всех  несогласных покрепче
вЯзать. Ќо, видимо, в  последние годы какие-то новые  веЯниЯ
пробились   даже   в  их   туполобую   дремучесть:  посадили
‘инЯвского-„аниэлЯ  -  неожиданный  длЯ  них   международный
скандал; отправили  ’арсиса за  границу -  сразу всё стихло,
никаких неприЯтностей. (—то Я  - не совсем ’арсис,  этого им
не домыслить.)  € вот  „емичев, в  задушевных беседах, какие
бывали  у  него то  с  одним, то  с  другим писателем,  стал
проговариватьсЯ:
    - ‚от мы вышлем ‘олженицына за границу, <i>к его  хозЯевам</i>,
увидит  он  капиталистический  рай  -  <i>сам  к  нам  на брюхе
приползёт</i>.
    Њне  пересказывали,  Я  значениЯ  не  придавал:  обычный
агитпропский  приём.  ‚друг, через  десЯть  дней после  моей
оплеухи секретариату ‘Џ, вечером 25 ноЯбрЯ 69 года,  включаю
"ѓолос Ђмерики" и слышу: "Џисатель ‘олженицын высылаетсЯ  из
‘оветского  ‘оюза".  (‡автрашнее  сообщение  "‹итгазеты" они
неправильно передали.)
    ќто было на даче ђостроповича, первые месЯцы там, только
устроилсЯ.  џ  встал. —уть  прошлись  мурашки под  волосами.
Њожет  быть,  через  какой  час за  мной  уже  и  приедут. Ћ
рукописЯх, о заготовках,  о книгах -  сразу много надо  было
сообразить,  чересчур  много!  •оть  всю  жизнь  готовьсЯ, а
застаёт  всегда  не   вовремЯ.  ‚ышел  погулЯть   по  лесным
аллейкам.  ‘тоЯл  не  по  времени  тёплый, грозно-ветренный,
сырой, тёмный вечер. џ гулЯл, захватывал воздух грудью. € не
находил  в  себе  ни  борениЯ,  ни  сомнениЯ:  всё  шло   по
предначертанному.
    €з  моих любимых  образов -  пушкинский царевич  ѓвидон.
—тобы верно погубить, засадили, засмолили младенца с матерью
в бочку и пустили по морю-океану. Ќо - не потонула бочка,  а
аршинный младенец  рос по  часам, поднатужилсЯ,  выпрЯмилсЯ,
‚ышиб дно и вышел вон! - правда, на берегу чужеземном. € сам
вышел и, заметим, в_ы_п_у_с_т_и_л   с_в_о_ю   м_а_т_ь.
    Ќе до  точности чужого  берега должен  образ сойтись,  и
непомерно честь велика  выпустить на свободу  Њать, - а  вот
как доньЯ трещат у менЯ под подошвами и над макушкой, как из
бочки вываливаютсЯ клёпки - это Я ощущаю уже несколько  лет,
и только точного момента не ухватил, когда ж Я именно  доньЯ
выпер, уже ли?  Ќе в тот  ли самый момент,  когда исключенье
менЯ  из  ‘Џ  обернулось  громким  поражением  моих  и наших
гонителей?   когда   <i>стенка</i>   из   тридцатиодного  западного
писателЯ,  выказываЯ единство  мировой литературы,  объЯвила
письмом в  "’айме", что  в обиду  менЯ не  даст? €ли ещё это
впереди? € сейчас, когда пишу - впереди?
    —то-то из этого треска доносилось до ушей того решилища,
которое —ехословакию осмелело давить,  а менЯ - нет,  что-то
из занозистой обломанной древесины отлетало к ним, - ибо  не
высылали  менЯ  за  границу,  нет  (через  час  принесли мне
завтрашнюю "‹итгазету", выкраденную из редакции), - а только
<i>приглашали</i> уехать, только <i>разрешали</i>.
    Ђ это - другой расклад. ќкибастузскому затерЯнному  зэку
<i>предложили</i> бы - минуты бы не колебалсЯ. Ќо мне  сегоднЯшнему
-  <i>предлагать</i>?  ‚ ответ  им  пустил по  Њоскве  "мо", устный
‘амиздат:
    - <b><span style="font-size:110%">ђазрешают</span></b> мне из родного дома уехать, благодетели! Ђ Я
им <b><span style="font-size:110%">разрешаю</span></b> ехать в Љитай.
    Ћни мне  - ещё  в одной  газете намёк.  …щё в  одной. Ќа
‡ападе  -  отзвон  изрЯдный.  €  норвежцы  -  духом твёрдые,
единственные в …вропе, кто ни минуты не прощал и не  забывал
—ехословакии, - предложили мне даже приют у себЯ -  почётную
резиденцию  Ќорвегии, присуждаемую  писателю или  художнику.
"Џусть ‘олженицын поставит свой письменный стол в Ќорвегии!"
Ќесколько дней Я ходил  под тем впечатлением. ‚тораЯ  родина
сама назвалась,  сама распахнула  руки. ‘евер.  ‡има, как  в
ђоссии.  ЉрестьЯнскаЯ  утварь,  деревЯннаЯ  посуда,  как   в
ђоссии.
    Џауза. <i>‚ерхи</i> затихли. € Я молчал.
    Ќе   легко    покидаетсЯ   жгучий    зэческий   замысел,
ненапечатанные  вещи  кричат, что  жить  хотЯт. Ќо  скорбным
контуром вырастала и другаЯ согбеннаЯ давнЯЯ лагернаЯ мысль:
неужели  уж такие  мы лЯгушки,  зайцы, что  ото всех  должны
убегать? почему нашу землю мы должны им так легко  отдавать?
„а начинаЯ  с 17-го  года всё  отдаём, все  отдают - так оно
вроде   легче.   “же   сколькие   поддались   этой  ошибке -
переоценили  силы  <i>их</i>,  недооценили  свои.  Ђ были же люди -
Ђхматова,  Џальчинский,  кто не поехал, кто отказалсЯ в 23-м
году подписать заЯвление на лёгкий выезд.
    Ќеужели мы так слабы, что <i>здесь</i> поборотьсЯ не можем?
    Ђ властЯм эта мысль  уже, видно, заседала: от  неугодных
избавлЯтьсЯ  высылкой  за  границу  -  мысль  „зержинского и
‹енина, план новой "третьей" эмиграции, чего мы и вообразить
не могли  тогда, с  69-го года  на 70-й.  Ќа разных закрытых
семинарах  в  полный  голос  объЯвлЯли:  "Џусть   ‘олженицын
убираетсЯ  за  границу!". Џервоосведомлённый  ‹уи  шнырЯл на
посольских   приёмах,  предлагал   западным  деЯтелЯм:   "Ќе
пригласите ли ‘олженицына лекции, что ли, у вас почитать?" -
"„а разве пустЯт?" - удивлЯлись - "Џу-устЯт!"
    Ќо  публично  не  высказывалось  более  ничего.  Ћсенний
кризис   мой  как   будто  миновал,   затЯгивалсЯ.  ‘   дачи
ђостроповича, где Я жил безо всЯких прав, непрописанный,  да
ещё в правительственной  зоне, откуда выселить  любого можно
одним мизинцем - не выселЯли, не проверЯли, не приходили.  €
постепенно создалось у менЯ внешнее и внутреннее равновесие,
гнал  Я свой  "Ђвгуст", и  в тот  год, 70-й,  сидел бы  тише
тихого, писка бы не произнёс. …сли бы не несчастный случай с
†оресом Њедведевым в начале лета. €менно в эти месЯцы, конца
первой  редакции  и  начала  второй,  определЯлсЯ  успех или
неуспех всей <i>формы</i> моего "ђ-17", а так потребна была  удача!
так  нужен  был систематический  объёмный  рассказ именно  о
революции:  ведь  замотают её  скоро  свои и  чужие,  что не
доищешьсЯ правды. €  благоразумные доводы о  жребии писателЯ
приводили мне отговаривающие друзьЯ.
    Ќо  -  разумом  здесь  не  взвесить:  вдруг  запечёт под
ногами,  оказываетсЯ  -  сковорода, а  не  землЯ,  - как  не
заплЯшешь? ‘тыдно быть историческим романистом, когда  душат
людей на твоих  глазах. •орош бы  Я был автор  "Ђрхипелага",
если б о  продолжении его сегоднЯшнем - молчал дипломатично.
Џосадка †. Њедведева в <i>психушку</i> длЯ нашей интеллигенции была
даже опаснее  и принципиальнее  чешских событий  - это  была
удавка на самом  нашем горле. €  Я решил -  писать. џ первые
редакции очень грозно начинал:

    Џђ…„“Џђ…†„…Ќ€…

    (то  есть,  <i>им  всем</i>, палачам.  ‚  начале  менЯ особенно
заносит, потом умерЯюсь). ‡а лагерное времЯ хорошо Я узнал и
понЯл врагов человечества: <b><span style="font-size:110%">кулак</span></b> они уважают, больше ничего,
чем сильней кулаком их улупишь - тем и безопасней. (‡ападные
люди  никак  этого  не поймут,  они  всё  уступками надеютсЯ
смЯгчить.) …два продирал Я глаза по утрам - тЯнуло менЯ не к
роману,  а  Џредупреждение  ещё  раз  переписать,  это  было
сильней менЯ, так  во мне и  ходило. ђедакции с  пЯтой стало
помЯгче:

    ‚Ћ’ ЉЂЉ Њ› †€‚ЁЊ <a href="#app