х был  сер, это были беспомощные жертвы войны,  а не люди, которые бы
добровольно избрали политическую борьбу путЈм своей жизни.
     ‚сЯкий поток зэков в ЌЉ‚„, как и всЯкое поколение людей на ‡емле, имеет
свою историю, своих героев.
     € трудно одному поколению понЯть другое.
     Ђбрамсону казалось,  что эти люди не шли ни в какое сравнение с теми --
с теми  исполинами, кто,  как  он сам, в конце двадцатых  годов  добровольно
избирали  енисейскую  ссылку вместо  того,  чтоб  отречьсЯ  от  своих  слов,
сказанных на партсобрании, и остатьсЯ в благополучии  -- такой выбор давалсЯ
каждому из них. ’е  люди не могли снести искажениЯ  и опозорениЯ революции и
готовы были  отдать себЯ длЯ очищениЯ  еЈ.  Ќо это "племЯ младое незнакомое"
через  тридцать  лет  после  ЋктЯбрЯ входило  в камеру  и  с мужицким  матом
запросто  повторЯло то  самое, за  что  —ЋЌовцы  стрелЯли,  жгли и топили  в
гражданскую войну.
     €  потому Ђбрамсон, ни к кому лично из  пленников не враждебный и ни  с
кем отдельно из них не спорЯщий, в общем не принимал этой породы.
     „а и вообще Ђбрамсон (как он сам  себЯ  уверЯл) давно переболел всЯкими
арестантскими  спорами,  исповедЯми  и  рассказами   о   виденных  событиЯх.
‹юбопытство  к тому, что говорЯт в другом углу камеры, если  испытывал он  в
молодости, то потерЯл  давно. †ить производством он тоже давно отгорел. †ить
жизнью  семьи он не мог, потому что был иногородний, свиданий ему никогда не
давали, а подцензурные письма, приходившие на шарашку, были ещЈ писавшими их
невольно обеднены и высушены от соков живого бытиЯ. Ќе задерживал он  своего
вниманиЯ и  на газетах:  смысл всЯкой  газеты становилсЯ  ему  Ясен, едва он
пробегал  еЈ заголовки. Њузыкальные передачи он мог слушать в день не  более
часа, а  передач,  состоЯщих из слов,  его нервы  вовсе  не выносили, как  и
лживых книг. € хотЯ  внутри  себЯ,  где-то там, за  семью  перегородками, он
сохранил не только живой, но самый болезненный интерес к мировым судьбам и к
судьбе того учениЯ, которому заклал свою жизнь, -- наружно он  {26} воспитал
себЯ в полном пренебрежении окружающим. ’ак вовремЯ не дострелЯнный, вовремЯ
не домеренный,  вовремЯ не  дотравленный  троцкист  Ђбрамсон любил теперь из
книг  не  те,  которые  жгли  правдой,  а  те, которые забавлЯли и  помогали
коротать его нескончаемые тюремные сроки.
     ... „а, в  енисейской  тайге  в  двадцать девЯтом  году  они  не читали
"Њонте-Љристо"... Ќа  Ђнгару, в  далЈкое глухое село „ощаны, куда  вЈл через
тайгу трЈхсотвЈрстный санный путь, они из  мест, ещЈ  на сотню вЈрст  глуше,
собирались  под  видом  встречи   Ќового  года  на  конференцию  ссыльных  с
обсуждением международного и внутреннего положениЯ страны. Њорозы стоЯли  за
пЯтьдесЯт. †елезнаЯ "буржуйка"  из угла  никак  не могла  обогреть  чересчур
просторной  сибирской избы  с разрушенной русской печью (за то  изба и  была
отдана ссыльным). ‘тены избы  промерзали насквозь. ‘реди ночной тишины времЯ
от времени брЈвна сруба издавали гулкий треск -- как ружейный выстрел.
     „окладом о политике партии в деревне конференцию  открыл ‘атаневич.  Ћн
снЯл шапку, освободив колышащийсЯ чЈрный чуб, но так и осталсЯ в полушубке с
вечно  торчащей из кармана книжечкой английских идиом  ("врага надо знать").
‘атаневич вообще играл под лидера. ђасстрелЯли его потом кажетсЯ на  ‚оркуте
во времЯ забастовки.
     ‚  том докладе ‘атаневич  признавал,  что в  обуздании  консервативного
класса  крестьЯнства  посредством  драконовских  сталинских  методов -- есть
рациональное зерно: без такого  обузданиЯ  эта  реакционнаЯ стихиЯ хлынет на
город и  затопит  революцию. (‘егоднЯ  можно  признать,  что и  несмотрЯ  на
обуздание, крестьЯнство всЈ равно хлынуло на город, затопило его мещанством,
затопило даже сам партийный аппарат, подорванный чистками, -- и так погубило
революцию.)
     Ќо увы, чем страстнее обсуждались  доклады, тем  больше  расстраивалось
единство утлой кучки ссыльных: выЯвлЯлось мнений не два и не три, а столько,
сколько людей. Џод утро, уставши, официальную часть конференции свернули, не
придЯ к резолюции.
     Џотом ели и  пили из казЈнной  посуды, длЯ  убранства  {27}  обложенной
еловыми  ветками  по  грубым выдолбинам и  рваным волокнам  стола. ЋттаЯвшие
ветки  пахли  снегом и смолой,  кололи руки.  Џили самогон.  ЏоднимаЯ тосты,
клЯлись, что из  присутствующих никто никогда  не  подпишет  капитулЯнтского
отречениЯ.
     Џолитической бури в ‘оветском ‘оюзе они ожидали с месЯца на месЯц!
     Џотом  пели славные революционные песни: "‚аршавЯнку", "Ќад  миром наше
знамЯ реет", "—Јрного барона".
     …щЈ спорили о чЈм попало, по мелочам.
     ђоза,  работница с  харьковской  табачной фабрики,  сидела на перине (с
“краины  привезла еЈ в ‘ибирь  и очень этим  гордилась),  курила папиросу за
папиросой  и  презрительно встрЯхивала стрижеными кудрЯми: "’ерпеть  не могу
интеллигенции!  Ћна   отвратительна  мне   во   всех  своих  "тонкостЯх"   и
"сложностЯх".  —еловеческаЯ   психологиЯ  гораздо   проще,   чем  еЈ  хотели
изобразить дореволюционные писатели.  Ќаша задача -- освободить человечество
от духовной перегрузки!"
     € как-то  дошли до женских украшений.  Ћдин  из ссыльных  --  Џатрушев,
бывший крымский прокурор, к  которому  как раз незадолго приехала невеста из
ђоссии, вызывающе воскликнул: "‡ачем  вы обеднЯете  будущее общество? Џочему
бы мне не мечтать о том времени, когда каждаЯ девушка сможет носить жемчуга?
когда каждый мужчина сможет украсить диадемой голову своей избранницы? "
     Љакой поднЯлсЯ шум! ‘  какой Яростью  захлестали  цитатами из Њаркса  и
Џлеханова, из Љампанеллы и ”ейербаха.
     Ѓудущее общество!.. Ћ нЈм говорили так легко!..
     ‚зошло   солнце  Ќового   „евЯтьсот  ’ридцатого   года,   и  все  вышли
полюбоватьсЯ.  Ѓыло ЯдрЈное морозное утро  со  столбами розового дыма  прЯмо
вверх,  в  розовое небо. Џо  белой  просторной  Ђнгаре к  обсаженной  Јлками
проруби бабы  гнали скот на водопой. Њужиков и  лошадей не было -- их угнали
на лесозаготовки.
     € прошло  два десЯтилетиЯ... Ћтцвела  и опала  злободневность тогдашних
тостов.  ђасстрелЯли и  тех, кто был твЈрд до конца. ђасстрелЯли  и тех, кто
капитулировал.  €  только  в  одинокой  голове Ђбрамсона, уцелевшей под {28}
оранжерейным колпаком шарашек, выросло никому  не видимым древом пониманье и
памЯть тех лет...
     ’ак глаза Ђбрамсона смотрели в книгу и не читали.
     € тут на край его койки присел Ќержин.
     Ќержин  и  Ђбрамсон  познакомились года три назад в бутырской камере --
той же, где сидел  и  Џотапов.  Ђбрамсон кончал  тогда свою  первую тюремную
десЯтку, поражал однокамерников ледЯным арестантским авторитетом, укоренелым
скепсисом в тюремных делах, сам же, скрыто, жил безумной надеждой на близкий
возврат к семье.
     ђазъехались. Ђбрамсона вскоре-таки по недосмотру освободили -- но ровно
на  столько   времени,  чтобы  семьЯ  стронулась   с  места  и  переехала  в
‘терлитамак, где милициЯ согласилась прописать Ђбрамсона. € как только семьЯ
переехала, -- его посадили, учинили  ему единственный допрос:  действительно
ли это он был в ссылке с  29-го по 34-й год,  а с тех пор сидел  в тюрьме. €
установив, что да, он уже полностью отсидел и отбыл и даже намного пересидел
всЈ приговорЈнное,  -- Ћсобое ‘овещание присудило ему за это ещЈ десЯть лет.
ђуководство же шарашек по большой всесоюзной арестантской картотеке узнало о
посадке  своего старого  работника и  охотно <i>выдернуло</i> его вновь на шарашки.
Ђбрамсон был привезен в Њарфино и  здесь, как и повсюду в арестантском мире,
сразу встретил старых знакомых,  в том  числе Ќержина и  Џотапова.  € когда,
встретЯсь, они  стоЯли и курили на лестнице, Ђбрамсону  казалось, что  он не
возвращалсЯ на год на волю, что он не видел своей семьи, не наградил жену за
это времЯ ещЈ дочерью, что это был сон, безжалостный к арестантскому сердцу,
единственнаЯ же устойчиваЯ в мире реальность -- тюрьма.
     ’еперь Ќержин подсел,  чтобы пригласить Ђбрамсона к именинному столу --
решено было праздновать  день рождениЯ. Ђбрамсон запоздало поздравил Ќержина
и осведомилсЯ, косЯсь из-под очков, -- кто будет. Ћт  сознаниЯ, что придЈтсЯ
натЯгивать комбинезон,  разрушаЯ так чудесно, последовательно, в одном белье
проведенное  воскресенье, что  нужно  покидать  забавную  книгу  и  идти  на
какие-то именины, Ђбрамсон не испытывал ни  малейшего удовольствиЯ. ѓлавное,
он не надеЯлсЯ, что приЯтно {29} проведЈт там времЯ, а почти был уверен, что
вспыхнет политический  спор, и будет он,  как всегда бесплоден, необогащающ,
но в него нельзЯ будет не ввЯзатьсЯ, а ввЯзыватьсЯ тоже  нельзЯ, потому  что
свои  глубоко-хранимые,  столько  раз  оскорблЈнные мысли так же  невозможно
открыть "молодым" арестантам, как показать им свою жену обнажЈнной.
     Ќержин перечислил, кто будет. ђубин один был на  шарашке  по-настоЯщему
близок  Ђбрамсону,  хотЯ  ещЈ  предстоЯло отчитать  его  за  сегоднЯшний  не
достойный  истинного  коммуниста  фарс.  Ќапротив,  ‘ологдина  и  ЏрЯнчикова
Ђбрамсон не любил. Ќо как ни странно, ђубин и ‘ологдин считались друзьЯми --
из-за того ли, что вместе лежали  на  бутырских нарах.  ЂдминистрациЯ тюрьмы
тоже не  очень их  различала  и под ноЯбрьские  праздники вместе  гребла  на
"праздничную изолЯцию" в ‹ефортово.
     „елать  было нечего,  Ђбрамсон  согласилсЯ.  …му  было  объЯвлено,  что
пиршество начнЈтсЯ между  кроватЯми Џотапова и ЏрЯнчикова через полчаса, как
только Ђндреич кончит приготовление крема.
     Њежду разговором Ќержин обнаружил, что читает Ђбрамсон, и сказал:
     -- Њне  в тюрьме тоже  пришлось как-то перечесть "Њонте-Љристо", не  до
конца. џ обратил внимание, что хотЯ „юма стараетсЯ создать ощущение жути, он
рисует  в  замке  €ф  совершенно  патриархальную  тюрьму.  Ќе  говорЯ  уже о
нарушении таких милых подробностей, как ежедневный вынос параши из камеры, о
чЈм „юма по вольнЯшечьему недомыслию умалчивает, -- разберите, почему „антес
смог убежать? Џотому что у  них годами не бывало в камерах шмонов, тогда как
их  полагаетсЯ  производить каждонедельно, и  вот результат:  подкоп  не был
обнаружен. ‡атем у них не  менЯли приставленных  вертухаев -- их же следует,
как мы знаем из опыта ‹убЯнки, менЯть каждые два часа, дабы один надзиратель
искал  упущений  у другого. Ђ  в замке €ф по  суткам в камеру не входЯт и не
заглЯдывают. „аже глазков у них в камерах не было -- так €ф был не тюрьма, а
просто морской курорт! ‚ камере  считалось возможным оставить  металлическую
кастрюлю  --  и  „антес  долбал  ею  пол. Ќаконец,  {30} умершего  доверчиво
зашивали в мешок, не прожегши его тело в морге калЈным железом и не проколов
на  вахте  штыком. „юма следовало  бы сгущать не  мрачность,  а элементарную
методичность.
     Ќержин никогда не читал книг просто длЯ развлечениЯ. Ћн искал в  книгах
союзников или врагов, по каждой книге выносил чЈтко-разработанный приговор и
любил навЯзывать его другим.
     Ђбрамсон знал за ним эту тЯжЈлую привычку. Ћн выслушал его, не поднимаЯ
головы с подушки, покойно глЯдЯ через квадратные очки.
     -- ’ак Я приду, -- ответил он и, улегшись поудобнее, продолжил чтение.

--------
        57

     Ќержин  пошЈл  помогать   Џотапову  готовить  крем.  ‡а  голодные  годы
немецкого плена и советских тюрем Џотапов установил, что жевательный процесс
ЯвлЯетсЯ в нашей жизни не только не  презренным,  не  постыдным, но одним из
самых усладительных, в которых нам и открываетсЯ сущность бытиЯ.

     ... ‹юблю Я час
     ЋпределЯть обе-дом, ча-ем
     € у-жи-ном...

     --  цитировал  этот  недюжинный в  ђоссии  высоковольтник, отдавший всю
жизнь трансформаторам в тысЯчи ква, ква и ква.
     Ђ  так  как Џотапов был из тех инженеров, у которых руки не отстают  от
головы, то он  быстро  стал  изрЯдным  поваром:  в  Kriegsgefangenenlage  он
выпекал  оранжевый  торт  из  одной  картофельной   шелухи,  а  на  шарашках
сосредоточилсЯ и усовершилсЯ по сладостЯм.
     ‘ейчас  он  хлопотал над двумЯ  составленными  тумбочками  в полутЈмном
проходе  между своей кроватью  и  кроватью ЏрЯнчикова  -- приЯтный  полумрак
создавалсЯ  от того,  что  верхние матрасы  загораживали  свет  ламп.  €з-за
полукруглости комнаты (кровати стоЯли по радиусам)  {31} проход был в начале
узок, а к окну  расширЯлсЯ. Ћгромный, в четыре с половиной кирпича толщиной,
подоконник   тоже   весь  использовалсЯ  Џотаповым:   там  были  расставлены
консервные    банки,    пластмассовые    коробочки    и    миски.    Џотапов
свЯщеннодействовал, сбиваЯ из сгущЈнного молока, сгущЈнного какао и двух Яиц
(часть даров принЈс и  всучил ђубин, постоЯнно получавший из дому передачи и
всегда  делившийсЯ ими)  --  нечто,  чему не было  названиЯ  на человеческом
Языке. Ћн забурчал на загулЯвшего Ќержина и  велел ему изобрести недостающие
рюмки (одна была  -- колпачок от  термоса, две  --  лабораторные  химические
стаканчики, а две Џотапов склеил из промасленной бумаги). …щЈ на  два бокала
Ќержин предложил повернуть  бритвенные стаканчики и взЯлсЯ  честно отмыть их
горЯчей водой.
     ‚  полукруглой комнате установилсЯ  безмЯтежный воскресный отдых.  Ћдни
присели  поболтать на кровати к своим лежащим товарищам, другие читали и  по
соседству  перебрасывались замечаниЯми, иные  лежали  бездейственно, положив
руки под затылок и установив немигающий взглЯд в белый потолок.
     ‚сЈ смешивалось в одну общую разноголосицу.
     ‚акуумщик  ‡емелЯ  нежилсЯ:  на верхней койке  он  лежал разобранный до
кальсон (наверху было  жарковато),  гладил  мохнатую грудь и, улыбаЯсь своей
неизменной   беззлобной  улыбкой,  повествовал   мордвину  Њишке  через  два
воздушных пролЈта:
     -- …сли хочешь знать -- всЈ началось с полкопейки.
     -- Џочему с пол копейки?
     -- ђаньше, году в двадцать шестом, в двадцать восьмом, -- ты  маленький
был, --  над каждой кассой висела табличка:  "’ребуйте сдачу полкопейки!"  €
монета такаЯ была --  полкопейки. Љассирши еЈ  без слова отдавали. ‚ообще на
дворе был ЌќЏ, всЈ равно, что мирное времЯ.
     -- ‚ойны не было?
     -- „а не  войны, вот чушка! ќто  до советской  власти было,  значит, --
<i>мирное времЯ</i>.  „а...  ‚  учреждениЯх при ЌќЏе  шесть  часов работали, не как
сейчас.  € ничего,  справлЯлись. Ђ задержат тебЯ на пЯтнадцать минут  -- уже
сверхурочные выписывают. € вот, что, ты думаешь, сперва исчезло? Џолкопейки!
‘ неЈ и началось. Џо- {32} том -- медь исчезла. Џотом,  в тридцатом году, --
серебро, не стало мелких совсем. Ќе дают сдачу, хоть тресни. ‘ тех пор никак
и не наладитсЯ. Њелочи нет -- стали на рубли считать. Ќищий-то уж не копейку
•риста ради просит, а требует  -- "граждане, дайте рубль!". ‚ учреждении как
зарплату  получать, так сколько там тебе в ведомости копеек указано  -- даже
не спрашивай,  смеютсЯ:  мелочник!  Ђ  сами --  дураки!  Џолкопейки  --  это
уважение  к человеку,  а шестьдесЯт копеек с рублЯ не сдают --  это  значит,
накакать  тебе на  голову.  ‡а  полкопейки  не постоЯли  -- вот  полжизни  и
потерЯли.
     ‚  другой стороне,  тоже  наверху, один  арестант отвлЈксЯ от книжки  и
сказал соседу:
     --  Ђ  дурное   было  царское  правительство!   ‘лышь,   --   ‘ашенька,
революционерка,  восемь суток  голодала, чтобы начальник  тюрьмы  перед  ней
извинилсЯ  -- и он, остолоп, извинилсЯ. Ђ ну пойди  потребуй, чтоб начальник
Љрасной Џресни извинилсЯ!
     -- “ нас бы  еЈ, дуру,  через кишку на третий  день  накормили,  да ещЈ
второй срок бы намотали за провокацию. ѓде это ты вычитал?
     -- “ ѓорького.
     ‹ежавший неподалеку „воетЈсов встрепенулсЯ:
     -- Љто тут ѓорького читает? -- грозным басом спросил он.
     -- џ.
     -- Ќа кой?
     -- Ђ чего читать-то?
     -- „а пойди  лучше в  клозет,  посиди с душой! ‚от  грамотеи, гуманисты
развелись, драть вашу вперегрЈб.
     ‚низу  под  ними  шЈл  извечный  камерный  спор: <i>когда  лучше садитьсЯ</i>.
Џостановка вопроса уже фатально предполагала, что тюрьмы не избежать никому.
(‚ тюрьмах вообще склонны преувеличивать число заключЈнных, и когда на самом
деле сидело всего  лишь  двенадцать-пЯтнадцать миллионов  человек, зэки были
уверены, что их -- двадцать и  даже тридцать  миллионов. ‡эки были  уверены,
что на воле почти  не осталось мужчин, кроме  власти и  Њ‚„.)  "Љогда  лучше
садитьсЯ" -- имелось ввиду:  в молодости или в преклонные годы? Ћдни (обычно
-- молодые) жизнерадостно доказывают в таких случаЯх, что луч- {33} ше сесть
в молодые годы: здесь успеваешь понЯть, что значит жить, что в жизни дорого,
а что -- дерьмо, и  уж лет  с тридцати пЯти, отбухав десЯтку, человек строит
жизнь на разумных  основаниЯх. —еловек  же, дескать,  садЯщийсЯ к  старости,
только рвЈт на себе  волосы,  что  жил  не  так, что прожитаЯ жизнь  -- цепь
ошибок,  а  исправить их уже  нельзЯ.  „ругие  (обычно  -- пожилые)  в таких
случаЯх не менее жизнерадостно доказывают напротив, что садЯщийсЯ к старости
переходит как бы на тихую пенсию или в монастырь, что в лучшие свои годы  он
брал от жизни всЈ (в воспоминаниЯх зэков это "всЈ"  суживаетсЯ  до обладаниЯ
женским телом, хорошими костюмами, сытной едой  и  вином),  а  в  лагере  со
старика  много  шкур  не сдерут.  Њолодого  же, дескать,  здесь  измочалЯт и
искалечат так, что потом он "и на бабу не захочет".
     ’ак  спорили  сегоднЯ  в  полукруглой  комнате,  и  так  всегда  спорЯт
арестанты, кто  --  утешаЯ себЯ,  кто  --  растравлЯЯ,  но истина  никак  не
вышелушивалась  из  их  аргументов и живых примеров.  ‚  воскресенье вечером
получалось, что садитьсЯ всегда хорошо, а когда вставали в понедельник утром
-- Ясно было, что садитьсЯ -- всегда плохо.
     Ђ ведь и это тоже неверно...
     ‘пор "когда  лучше садитьсЯ" принадлежал, однако,  к  тем,  которые  не
раздражают спорщиков, а умирЯют  их, осенЯют философской  грустью. ќтот спор
никогда и нигде не приводил ко взрывам.
     ’омас ѓоббс как-то  сказал, что за  истину  "сумма  углов  треугольника
равна ста восьмидесЯти градусам" лилась бы кровь, если бы та истина задевала
чьи-либо интересы.
     Ќо ѓоббс не знал арестантского характера.
     Ќа крайней койке у дверей шЈл как раз тот  спор, который мог привести к
мордобою или кровопролитию, хотЯ он не задевал ничьих интересов: к электрику
пришЈл токарь, чтобы скоротать вечерок с приЯтелем, речь у них зашла  сперва
почему-то  о  ‘естрорецке,  а  потом  --   о  печах,  которыми  отапливаютсЯ
сестрорецкие дома. ’окарь жил в ‘естрорецке одну зиму и хорошо помнил, какие
там печи. ќлектрик сам  никогда там не был,  но шурин {34} его был печником,
первоклассным печником,  и  выкладывал  печи  именно  в  ‘естрорецке,  и  он
рассказывал  как  раз  всЈ  обратное  тому,  что  помнил  токарь.  ‘пор  их,
начавшийсЯ  с  простого пререканиЯ, уже дошЈл  до  дрожи голоса,  до  личных
оскорблений, он уже громкостью затоплЯл все разговоры в комнате --  спорщики
переживали обидное бессилие доказать несомненность своей правоты, они тщетно
пытались искать третейского  суда  у  окружающих -- и вдруг  вспомнили,  что
дворник  ‘пиридон хорошо разбираетсЯ  в  печах  и  во всЯком  случае  скажет
другому из них,  что таких  несусветных печей не  то, что в ‘естрорецке, а и
вообще нигде никогда не бывает.  € они  быстрым  шагом, к  удовольствию всей
комнаты, ушли к дворнику.
     Ќо в горЯчности  они забыли закрыть  за собой  дверь -- и  из  коридора
ворвалсЯ  в  комнату  другой, не  менее надрывный,  спор --  когда правильно
встречать вторую половину XX столетиЯ  -- 1  ЯнварЯ  1950 года или 1  ЯнварЯ
1951  года? ‘пор уже,  видно, началсЯ давно и  упЈрсЯ  в вопрос:  25 декабрЯ
какого именно года родилсЯ •ристос.
     „верь прихлопнули. Џерестала  распухать от шума голова, в комнате стало
тихо и слышно, как •оробров рассказывал наверх лысому конструктору:
     -- Љогда  <i>наши</i> будут  начинать  первый полЈт на ‹уну, то перед стартом,
около  ракеты  будет,  конечно,  митинг.  ќкипаж  ракеты  возьмЈт   на  себЯ
обЯзательство:   экономить  горючее,   перекрыть   в   полЈте   максимальную
космическую скорость, не  останавливать межпланетного кораблЯ  длЯ ремонта в
пути, а на ‹уне совершить посадку только на "хорошо" и на "отлично". €з трЈх
членов экипажа один будет политрук.  ‚ пути  он будет непрерывно вести среди
пилота и штурмана массово-разъЯснительную работу о пользе космических рейсов
и требовать заметок в стенгазету.
     ќто  услышал  ЏрЯнчиков,  который с  полотенцем  и  мылом  пробегал  по
комнате. Ћн балетным движением подскочил к •ороброву и, таинственно хмурЯсь,
сказал:
     -- €льЯ ’ерентьич! џ могу вас успокоить. Ѓудет не так.
     -- Ђ как? {35}
     ЏрЯнчиков, как в детективном фильме, приложил палец к губам:
     -- Џервыми на луну полетЯт -- американцы!
     ‡алилсЯ колокольчатым детским смехом.
     € убежал.
     ѓравЈр сидел на кровати  у ‘ологдина.  Ћни вели затЯгивающий разговор о
женщинах. ѓравЈр был сорока лет, но при ещЈ молодом лице почти совсем седой.
ќто очень красило его.
     ‘егоднЯ  гравЈр находилсЯ на  взлЈте. Џравда,  утром  он сделал ошибку:
съел свою новеллу, скатанную в комок, хотЯ, оказалось, мог пронести еЈ через
шмон  и мог передать жене.  Ќо зато на  свидании он узнал, что за эти месЯцы
жена  показала его прошлые новеллы некоторым доверенным людЯм и все они -- в
восторге. Љонечно, похвалы знакомых и  родных  могли  быть преувеличенными и
отчасти  несправедливыми, но  заклЯтье! -- где  ж  было добыть справедливые?
•удо ли, хорошо ли, но гравЈр  сохранЯл длЯ вечности правду -- крики души  о
том, что сделал ‘талин с миллионами русских <i>пленников</i>. € сейчас он был горд,
рад,  наполнен этим и  твердо решил продолжать с новеллами дальше! „а и само
сегоднЯшнее  свидание прошло у него  удачно: преданнаЯ ему жена  ждала  его,
хлопотала  об  его освобождении, и  скоро  должны  были  выЯвитьсЯ  успешные
результаты хлопот.
     €, ища выход своему торжеству, он вЈл длинный рассказ этому не глупому,
но совершенно  среднему человеку ‘ологдину, у которого ни впереди, ни позади
ничего не было столь Яркого, как у него.
     ‘ологдин лежал на спине  врастЯжку  с  опрокинутой  пустой книжонкой на
груди и отпускал  рассказчику <i>немного</i> сверканиЯ своего взглЯда.  ‘ белокурой
бородкой,  Ясными  глазами, высоким  лбом,  прЯмыми чертами  древне-русского
витЯзЯ, ‘ологдин был неестественно, до неприличиЯ хорош собой.
     ‘егоднЯ он был  на взлЈте. ‚  себе  он слышал  пение  как бы вселенской
победы --  своей победы над целым  миром, своего  всесилиЯ. Ћсвобождение его
было  теперь  вопросом одного года. ЉружительнаЯ  карьера могла ожидать  его
вслед за  освобождением. ‚добавок, тело его сегоднЯ не томилось по  женщине,
как всегда, а было успо- {36} коено, вызорено от мути.
     €,  ища выход  своему  торжеству, он,  забавы ради,  лениво скользил по
извивам чьей-то  чужой  безразличной длЯ него  истории, рассказываемой  этим
вовсе  не  глупым,  но  совершенно  средним  человеком,  у  которого  ничего
подобного не могло случитьсЯ, как у ‘ологдина.
     Ћн  часто  слушал  людей так:  будто  покровительствуЯ  им  и  лишь  из
вежливости стараЯсь не подать в том виду.
     ‘перва  гравЈр  рассказывал  о двух  своих жЈнах в  ђоссии, потом  стал
вспоминать жизнь в ѓермании и  прелестных  немочек, с которыми  он  был  там
близок.  Ћн провЈл новое длЯ ‘ологдина  сравнение между женщинами русскими и
немецкими. Ћн  говорил, что, пожив  с теми и другими,  предпочитает немочек;
что русские женщины слишком самостоЯтельны, независимы, слишком пристальны в
любви  -- своими  недремлющими  глазами они всЈ времЯ изучают возлюбленного,
узнают его  слабые  стороны,  то видЯт в нЈм недостаточное  благородство, то
недостаточное  мужество,  -- русскую  возлюбленную всЈ  времЯ  ощущаешь  как
равную тебе, и это  неудобно; наоборот, немка  в руках любимого  гнЈтсЯ  как
тростиночка, еЈ возлюбленный длЯ неЈ -- бог, он -- первый и лучший на земле,
всЯ она отдаЈтсЯ на его милость,  она  не  смеет мечтать ни о чЈм, кроме как
угодить ему, -- и от этого с немками гравЈр чувствовал себЯ  более мужчиной,
более властелином.
     ђубин имел  неосторожность выйти  в коридор  покурить. Ќо,  как  каждый
прохожий цеплЯет горох в поле, так все задирали его на шарашке. Ћтплевавшись
от бесполезного спора  в коридоре,  он  пересекал  комнату,  спеша  к  своим
книгам, но кто-то с нижней койки ухватил его за брюки и спросил:
     -- ‹ев ѓригорьич! Ђ правда, что в Љитае письма  доносчиков доходЯт  без
марок? ќто -- прогрессивно?
     ђубин  вырвалсЯ,  пошЈл  дальше.  Ќо  инженер-энергетик,  свесившись  с
верхней  койки,  поймал  ђубина  за  воротник комбинезона и  стал  напористо
втолковывать ему окончание их прежнего спора:
     -- ‹ев ѓригорьич! Ќадо так перестроить совесть человечества, чтобы люди
гордились только трудом  собственных  рук и  стыдились быть  надсмотрщиками,
"руководи- {37}  телЯми", партийными главарЯми.  Ќадо добитьсЯ, чтобы звание
министра   скрывалось  как  профессиЯ  ассенизатора:  работа  министра  тоже
необходима, но  постыдна. Џусть  если  девушка  выйдет  за  государственного
чиновника,  это  станет  укором всей  семье! -- вот  при  таком социализме Я
согласилсЯ бы жить!
     ђубин освободил воротник, прорвалсЯ к  своей постели  и  лЈг на  живот,
снова к словарЯм.

--------
        58

     ‘емь  человек  расселись  за  именинным  столом,   состоЯвшим  из  трЈх
составленных  вместе  тумбочек  неодинаковой  высоты  и  застеленных  куском
Ярко-зелЈной трофейной бумаги, тоже фирмы "‹оренц". ‘ологдин и ђубин сели на
кровать к Џотапову, Ђбрамсон и ЉондрашЈв -- к ЏрЯнчикову, а именинник уселсЯ
у  торца стола, на широком подоконнике. Ќаверху над ними уже  дремал ‡емелЯ,
остальные соседи были не рЯдом. Љупе  между  двухэтажными кроватЯми было как
бы отъединено от комнаты.
     ‚ середине стола в пластмассовой миске разложен был надин хворост -- не
виданное  на шарашке  изделие. „лЯ  семерых  мужских  ртов его  казалось  до
смешного  мало. Џотом было печенье просто и  печенье  с  намазанным  на него
кремом  и   потому  называвшеесЯ  пирожным.  …щЈ   была  сливочнаЯ  тЯнучка,
полученнаЯ кипЯчением  нераспечатанной банки сгущЈнного молока. Ђ за  спиной
Ќержина в тЈмной литровой  банке таилось то привлекательное нечто, длЯ  чего
предназначались  бокалы. ќто  была  толика  спиртного,  вымененнаЯ  у  зэков
химической лаборатории на  кусок "классного" гетинакса. ‘пирт был  разбавлен
водой в пропорции один к четырЈм, а потом закрашен сгущЈнным какао. ќто была
коричневаЯ   малоалкогольнаЯ   жидкость,  котораЯ,  однако,  с   нетерпением
ожидалась.
     --  Ђ что, господа?  --  картинно  откинувшись и даже  в  полутьме купе
блестЯ  глазами, призвал ‘ологдин. --  „авайте вспомним, кто из нас и  когда
сидел последний раз за пиршественным столом.
     -- џ -- вчера, с немцами, -- буркнул ђубин, не лю- {38} бЯ пафоса.
     —то  ‘ологдин  называл иногда  общество <i>господами</i>,  ђубин  понимал  как
результат   его  ушибленности  двенадцатью  годами  тюрьмы.  ЌельзЯ  ж  было
подумать, что человек на  тридцать  третьем году революции может произносить
это  слово  серьЈзно.  Ћт  той  же  ушибленности  и  понЯтиЯ  ‘ологдина были
извращЈнные во  многом, ђубин  старалсЯ это всегда помнить  и не вспыхивать,
хотЯ слушать приходилось вещи диковатые.
     (Ђ длЯ Ђбрамсона,  кстати, так же дико было и то,  что ђубин пировал  с
немцами. “ всЯкого интернационализма есть же разумный предел!)
     --  Ќе-ет, --  настаивал  ‘ологдин.  --  џ имею в виду  настоЯщий стол,
господа! -- Ћн  радовалсЯ всЯкому поводу употребить это гордое обращение. Ћн
полагал,   что   гораздо  большие   земельные   пространства   предоставлены
"товарищам", а  на узком клочке тюремной земли проглотЯт "господ" и те, кому
это не нравитсЯ.  -- …го признаки  -- тЯжЈлаЯ бледноцветнаЯ скатерть, вино в
графинах из хрусталЯ, ну, и нарЯдные женщины, конечно!
     …му хотелось посмаковать и отодвинуть начало пира, но Џотапов  ревнивым
проверЯющим взглЯдом хозЯйки дома окинул стол и  гостей и в  своей ворчливой
манере перебил:
     -- ‚ы ж понимаете, хлопцы, пока

     ѓроза полуночных дозоров

     не накрыл нас с этим зельем, надо переходить к официальной части.
     € дал знак Ќержину разливать.
     ‚сЈ  же,  пока  вино разливалось,  молчали,  и  каждый  невольно что-то
вспомнил.
     -- „авно, -- вздохнул Ќержин.
     -- ‚ообще,  не  при-по-ми-на-ю!  --  отрЯхнулсЯ  Џотапов.  „о  войны  в
круговоротном бешенстве  работы он если и вспоминал смутно  чью-то  один раз
женитьбу, -- не мог точно сказать, была  ли эта женитьба его собственнаЯ или
то было в гостЯх.
     -- Ќет, почему же?  -- оживилсЯ ЏрЯнчиков. -- <i>Ђвэк плезир</i>! џ вам сейчас
расскажу. ‚ сорок пЯтом году в Џариже Я... {39}
     -- Џодождите, ‚алентулЯ, -- придержал Џотапов. -- €так...?
     --  ‡а  виновника  нашего  сборища!  --  громче,  чем  нужно,  произнЈс
ЉондрашЈв-€ванов и выпрЯмилсЯ, хотЯ сидел без того прЯмо. -- „а будет...
     Ќо  гости ещЈ не  потЯнулись к бокалам, как Ќержин привстал --  у  него
было чуть простора у окна -- и предупредил их тихо:
     -- „рузьЯ мои! Џростите, Я нарушу традицию! џ...
     Ћн перевЈл дыхание, потому что  заволновалсЯ. ‘емь теплот, проступившие
в семи парах глаз, что-то спаЯли внутри него.
     -- ... Ѓудем справедливы! Ќе  всЈ так черно  в нашей жизни!  ‚от именно
этого вида счастьЯ -- мужского  вольного лицейского стола, обмена свободными
мыслЯми без боЯзни, без укрыва -- этого счастьЯ ведь не было у нас на воле?
     --  „а,  собственно, самой-то воли частенько  не  было,  --  усмехнулсЯ
Ђбрамсон. …сли  не считать детства, он-таки  провЈл  на воле  меньшую  часть
жизни.
     -- „рузьЯ! -- увлЈксЯ Ќержин. -- Њне  тридцать один год. “же менЯ жизнь
и  баловала  и низвергала. €  по закону синусоидальности будут  у менЯ может
быть  и ещЈ всплески  пустого  успеха, ложного величиЯ. Ќо  клЯнусь  вам,  Я
никогда не забуду того истинного величиЯ человека, которое узнал в тюрьме! џ
горжусь,  что  мой  сегоднЯшний  скромный  юбилей  собрал  такое  отобранное
общество. Ќе будем тЯготитьсЯ возвышенным  тоном. Џоднимем  тост  за дружбу,
расцветающую в тюремных склепах!
     Ѓумажные стаканчики беззвучно чокались со стеклЯнными и пластмассовыми.
Џотапов  виновато  усмехнулсЯ, поправил  простенькие  свои очки  и,  выделЯЯ
слоги, сказал:

     -- ‚и-тий-ством резким знамениты,
     ‘бирались члены сей семьи
     “ беспокойного Ќи-ки-ты,
     “ осторожного €-льи.

     Љоричневое вино пили медленно, стараЯсь доведатьсЯ до аромата.
     -- Ђ градус -- есть! -- одобрил ђубин. -- Ѓраво, Ђндреич! {40}
     -- ѓрадус  есть, -- подтвердил и  ‘ологдин. Ћн был сегоднЯ в настроении
всЈ хвалить.
     Ќержин засмеЯлсЯ:
     --  ђедчайший  случай, когда ‹ев и ЊитЯ сходЯтсЯ во мнениЯх! Ќе  упомню
другого.
     -- Ќет,  почему, ѓлебчик?  Ђ помнишь,  как-то  на Ќовый год мы со ‹ьвом
сошлись, что жене простить измену нельзЯ, а мужу можно?
     Ђбрамсон устало усмехнулсЯ:
     -- “вы, кто ж из мужчин на этом не сойдЈтсЯ?
     -- Ђ вот этот экземплЯр,  -- ђубин  показал на  Ќержина,  --  утверждал
тогда, что можно простить и женщине, что разницы здесь нет.
     -- ‚ы говорили так? -- быстро спросил ЉондрашЈв.
     --  Ћй,  пижон!  --  звонко  рассмеЯлсЯ  ЏрЯнчиков.  --  Љак  же  можно
сравнивать?
     -- ‘амо устройство тела  и  способ соединениЯ доказывают,  что  разница
здесь огромнаЯ! -- воскликнул ‘ологдин.
     --  Ќет,  тут глубже,  --  опротестовал  ђубин. --  ’ут великий замысел
природы.  Њужчина довольно  равнодушен к  качеству  женщин,  но  необъЯснимо
стремитсЯ  к количеству. ЃлагодарЯ  этому  мало остаЈтсЯ  совсем  обойденных
женщин.
     --  €в  этом  --  благодетельность   дон-жуанизма!   --  приветственно,
элегантно поднЯл руку ‘ологдин.
     --  Ђ женщины  стремЯтсЯ к  качеству, если  хотите!  --  потрЯс длинным
пальцем  ЉондрашЈв. --  €х измена есть поиск  качества!  -- и так улучшаетсЯ
потомство!
     -- Ќе вините менЯ, друзьЯ, -- оправдывалсЯ Ќержин, -- ведь когда Я рос,
над нашими головами трепыхались кумачи с золотыми надписЯми ђавенство! ‘ тех
пор, конечно...
     -- ‚от ещЈ это равенство! -- буркнул ‘ологдин.
     -- Ђ чем вам не угодило равенство? -- напрЯгсЯ Ђбрамсон.
     --  „а потому что  нет  его  во всей  живой природе! Ќичто  и  никто не
рождаетсЯ  равными,  придумали  эти   дураки...  <i>всезнайки.  -</i>  (Ќадо   было
догадатьсЯ: энциклопедисты.) -- Ћни ж  о наследственности понЯтиЯ  не имели!
‹юди  рождаютсЯ с  духовным  --  неравенством, волевым -  {41} неравенством,
способностей -- неравенством...
     -- €мущественным -- неравенством, сословным -- неравенством, --  в  тон
ему толкал Ђбрамсон.
     -- Ђ где вы видели  имущественное равенство? Ђ где вы его  создали?  --
уже раскалЯлсЯ ‘ологдин. -- Ќикогда его и не будет! Ћно достижимо только длЯ
нищих и длЯ свЯтых!
     -- ‘ тех пор, конечно, -- настаивал Ќержин, преграждаЯ огонь спора,  --
жизнь достаточно била дурнЯ по голове, но тогда казалось:  если равны нации,
равны люди, то ведь и женщина с мужчиной -- во всЈм?
     -- ‚ас никто  не  винит! -- метнул  словами и  глазами ЉондрашЈв. -- Ќе
спешите сдаватьсЯ!
     --  ќтот бред  тебе  можно  простить  только за  твой юный  возраст, --
присудил ‘ологдин. (Ћн был на шесть лет старше.)
     -- ’еоретически ѓлебка прав, -- стеснЈнно сказал ђубин. -- џ тоже готов
сломать сто тысЯч копий за равенство  мужчины и женщины. Ќо обнЯть свою жену
после того, как еЈ обнимал другой? -- бр-р! биологически не могу!
     -- „а господа, просто смешно обсуждать! -- выкрикнул ЏрЯнчиков, но ему,
как всегда, не дали договорить.
     -- ‹ев ѓригорьич, есть простой выход, -- твердо возразил Џотапов. -- Ќе
обнимайте вы сами никого, кроме вашей жены!
     -- Ќу, знаете... -- беспомощно развЈл ђубин руками, топЯ широкую улыбку
в пиратской бороде.
     умно  открылась  дверь, кто-то вошЈл.  Џотапов  и Ђбрамсон оглЯнулись.
Ќет, это был не надзиратель.
     -- Ђ  Љарфаген должен  быть уничтожен?  -- кивнул Ђбрамсон на  литровую
банку.
     -- € чем быстрей, тем  лучше. Љому  охота сидеть в  карцере? ‚икентьич,
разливайте!
     Ќержин разлил остаток, скрупулЈзно соблюдаЯ равенство объЈмов.
     --  Ќу,  на  этот  раз  вы  разрешите выпить за именинника? --  спросил
Ђбрамсон.
     --  Ќет,  братцы. Џраво именинника Я  использую только,  чтобы нарушать
традицию. џ...  видел  сегоднЯ  жену.  € увидел  в ней...  всех  наших  жЈн,
измученных, запуганных,  {42} затравленных. Њы терпим потому, что нам детьсЯ
некуда,
     -- а они? ‚ыпьем -- за них, приковавших себЯ к...
     -- „а! Љакой свЯтой подвиг! -- воскликнул ЉондрашЈв.
     ‚ыпили.
     € немного помолчали.
     -- Ђ снег-то! -- заметил Џотапов.
     ‚се  оглЯнулись. ‡а спиною Ќержина, за  отуманенными стЈклами,  не было
видно самого снега, но мелькало много чЈрных  хлопьев -- теней от  снежинок,
отбрасываемых на тюрьму фонарЯми и прожекторами зоны.
     ѓде-то за завесой этого щедрого снегопада была сейчас и ЌадЯ Ќержина.
     -- „аже снег нам суждено видеть не белым, а чЈрным!
     -- воскликнул ЉондрашЈв.
     -- ‡а дружбу выпили. ‡а любовь выпили. Ѓессмертно и хорошо, -- похвалил
ђубин.
     -- ‚ любви-то Я никогда не сомневалсЯ. Ќо, сказать по правде, до фронта
и до  тюрьмы не  верил Я в дружбу, особенно  такую,  когда, знаете... "жизнь
свою  за  други своЯ". Љак-то  в  обычной жизни -- семьЯ есть,  а дружбе нет
места, а?
     -- ќто  распространЈнное мнение,  --  отозвалсЯ  Ђбрамсон. -- ‚от часто
заказывают по радио  песню "‘реди долины ровныЯ". Ђ вслушайтесь в  еЈ текст!
-- гнусное скуление, жалоба мелкой души:

     ‚се други, все приЯтели
     „о чЈрного лишь днЯ.

     -- ‚озмутительно!! -- отпрЯнул художник. -- Љак можно один день прожить
с такими мыслЯми? ЏовеситьсЯ надо!
     -- ‚ерно было бы сказать наоборот: только  с  чЈрного  днЯ и начинаютсЯ
други.
     -- Љто ж это написал?
     -- ЊерзлЯков.
     -- € фамильица-то! ‹Јвка, кто такой ЊерзлЯков?
     -- Џоэт. ‹ет на двадцать старше Џушкина.
     -- …го биографию ты, конечно, знаешь?
     --   Џрофессор   московского   университета.   ЏеревЈл   "ЋсвобождЈнный
€ерусалим". {43}
     -- ‘кажи, чего ‹Јвка не знает? ’олько высшей математики.
     -- € низшей тоже.
     -- Ќо  обЯзательно  говорит:  "вынесем за  скобки",  "эти недостатки  в
квадрате", полагаЯ, что минус в квадрате...
     --  ѓоспода! џ  должен  вам  привести  пример,  что  ЊерзлЯков прав! --
захлЈбываЯсь  и  торопЯсь,  как  ребЈнок   за  столом  у  взрослых,  вступил
ЏрЯнчиков. Ћн  ни в чЈм не был ниже своих собеседников, соображал мгновенно,
был  остроумен и привлекал открытостью. Ќо не было  в  нЈм мужской выдержки,
внешнего достоинства, от этого он выглЯдел на пЯтнадцать лет моложе, и с ним
обращались как с  подростком. -- ‚едь это же проверено: нас  предаЈт  именно
тот, кто с нами ест из одного котелка! “ менЯ был близкий друг, с которым мы
вместе  бежали  из  гитлеровского концлагерЯ, вместе скрывались  от ищеек...
Џотом  Я вошЈл  в  семью  крупного  бизнесмена,  а  его познакомили  с одной
французской графиней...
     -- „а-а-а? -- поразилсЯ ‘ологдин. ѓрафские и кнЯжеские титулы сохранЯли
длЯ него неотразимое очарование.
     -- Ќичего удивительного! ђусские пленники женились и на маркизах!
     -- „а-а-а?
     --  Ђ   когда   генерал-полковник  ѓоликов   начал  свою  мошенническую
репатриацию, и Я, конечно, не  только сам не  поехал,  но и отговаривал всех
наших идиотов, --  вдруг встречаю этого моего лучшего друга. €  представьте:
именно он и предал менЯ! отдал в руки гебистов!
     -- Љакое злодейство! -- воскликнул художник.
     -- Ђ дело было так.
     Џочти  все  уже  слышали  эту  историю  ЏрЯнчикова.  Ќо  ‘ологдин  стал
расспрашивать, как это пленники женились на графинЯх.
     ђубину  было  Ясно,  что  весЈлый симпатичный ‚алентулЯ, с  которым  на
шарашке вполне можно  было дружить, был в …вропе в сорок пЯтом году  фигурой
объективно реакционной, и то, что он называл предательством со стороны друга
(то есть, что друг  помог  ЏрЯнчикову против силы вернутьсЯ на родину), было
не предатель- {44} ством, а патриотическим долгом.
     €сториЯ потЯнула  за  собой историю. Џотапов вспомнил книжечку, которую
вручали каждому репатрианту:
     "ђодина  простила  -- ђодина зовЈт". ‚  ней прЯмо было напечатано,  что
есть  распорЯжение  президиума  ‚ерховного  ‘овета  не  подвергать  судебным
преследованиЯм  даже  тех  репатриантов,  кто  служил  в  немецкой  полиции.
Љнижечки  эти,  изЯщно  изданные,  со  многими  иллюстрациЯми,  с  туманными
намЈками  на какие-то перестройки в колхозной системе и в общественном строе
‘оюза,  отбирались потом  во времЯ обыска на границе, а  самих  репатриантов
сажали в воронки и  отправлЯли в контрразведку. Џотапов своими глазами читал
такую книжечку,  и хотЯ  сам он вернулсЯ независимо  от всЯкой книжечки, его
особенно надсаждало это мелкое гадкое жульничество огромного государства.
     Ђбрамсон  дремал  за неподвижными очками. ’ак он и знал,  что будут эти
пустые разговоры. Ќо ведь как-то надо было всю эту ораву загрести назад.
     ђубин и  Ќержин в контрразведках и тюрьмах  первого  послевоенного года
так  выварились  в потоке  пленников,  текших из …вропы, будто и сами четыре
года протаскались в плену, и теперь они  мало интересовались репатриантскими
рассказами. ’ем дружнее на  своЈм  конце стола они  натолкнули ЉондрашЈва на
разговор  об   искусстве.  ‚ообще-то  ђубин   считал  ЉондрашЈва  художником
малозначительным, человеком  не  очень серьЈзным, утверждениЯ его -- слишком
внеэкономическими  и  внеисторическими, но в  разговорах с ним,  сам того не
замечаЯ, черпал живой водицы.
     €скусство  длЯ  ЉондрашЈва  не  было  род занЯтий, или  раздел  знаний.
€скусство было длЯ него -- единственный  способ  жить. ‚сЈ, что было  вокруг
него -- пейзаж, предмет, человеческий характер или окраска, -- всЈ звучало в
одной из  двадцати  четырЈх тональностей, и без колебаний ЉондрашЈв  называл
эту тональность (ђубину был присвоен  "до минор"). ‚сЈ, что струилось вокруг
него -- человеческий голос, минутное настроение, роман или та же тональность
--  имели цвет, и  без колебаний  ЉондрашЈв называл этот цвет (фа-диез-мажор
была синЯЯ с золотом). {45}
     Ћдного состоЯниЯ никогда не знал ЉондрашЈв -- равнодушиЯ. ‡ато известны
были крайние пристрастиЯ и противострастиЯ его, самые непримиримые суждениЯ.
Ћн был поклонник  ђембрандта и ниспровергатель ђафаэлЯ. Џочитатель ‚алентина
‘ерова  и   лютый  враг  передвижников.  Ќичего  не   умел  он  воспринимать
наполовину, а  только безгранично восхищатьсЯ или безгранично негодовать. Ћн
слышать  не  хотел о  —ехове,  от —айковского отталкивалсЯ,  сотрЯсаЯсь ("он
душит  менЯ! он отнимает  надежду  и жизнь!"),  -- но с хоралами  Ѓаха, но с
бетховенскими концертами он так сроден был, будто сам их  и занЈс первый  на
ноты.
     ‘ейчас  ЉондрашЈва  втЯнули  в  разговор  о  том,  надо  ли  в картинах
следовать природе или нет.
     -- Ќапример, вы хотите изобразить окно, открытое летним утром в сад, --
отвечал  ЉондрашЈв. ѓолос его  был молод, в  волнении  переливалсЯ  и,  если
закрыть глаза, можно было подумать, что спорит юноша. -- …сли, честно следуЯ
природе, вы изобразите  всЈ так, как видите, -- разве это будет всЈ? Ђ пение
птиц?  Ђ свежесть утра?  Ђ эта  невидимаЯ, но обливающаЯ вас  чистота?  ‚едь
вы-то, рисуЯ, воспринимаете их, они  входЯт в ваше ощущение летнего  утра --
как же их сохранить и