аршина закрыл лифт  и нажал кнопку этажа -- но номеров этажей не было
обозначено.
     …два загудели моторы лифта -- €ннокентий сразу узнал  в этом гудении ту
таинственную машину, котораЯ перемалывала кости за стеной его бокса.
     € улыбнулсЯ безрадостно.
     •отЯ эта приЯтнаЯ ошибка теперь ободрила его.
     ‹ифт  остановилсЯ.  ‘таршина вывел €ннокентиЯ на лестничную  площадку и
сразу же -- в широкий коридор, где  мелькало много надзирателей  с небесными
погонами и белыми лычками. Ћдин из них запер  €ннокентиЯ в  бокс без номера,
на  этот  раз просторный, с десЯток квадратных метров, неЯрко освещЈнный, со
стенами, сплошь  выкрашенными  оливковой  маслЯной  краской. Ѓокс  этот  или
камера  всЯ была  пуста, казалась  не  очень  чистой,  в  ней  был  истЈртый
цементный пол, к  тому же и прохладно, это усиливало общую неприютность. Ѓыл
и здесь глазок.
     ‘наружи  сдержанно  доносилось многое  шарканье сапог  по полу.  ‚идимо
надзиратели непрерывно  приходили  и уходили. ‚нутреннЯЯ тюрьма жила большой
ночной жизнью.
     ђаньше  €ннокентий  думал,   что  будет  постоЯнно   помещЈн  в  тесном
ослепительном жарком боксе № 8 -- и терзалсЯ оттого, что там негде протЯнуть
ног, свет режет глаза и дышать тЯжело. ’еперь  он понЯл  свою ошибку, понЯл,
что будет жить в этом просторном неприютном  безномерном боксе -- и страдал,
что ноги будут зЯбнуть от цементного пола, постоЯнное снование и шарканье за
дверьми будет раздражать, а недостаток  света -- угне- {354} тать. Љак здесь
необходимо окно! -- хоть самое бы маленькое, хоть  такое, какое устраивают в
оперных декорациЯх тюремных подвалов -- но и его не было.
     €з эмигрантских мемуаров  нельзЯ было себе этого представить: коридоры,
лестницы,  множество  дверей, ходЯт  офицеры,  сержанты,  обслуга,  снует  в
разгаре ночи  ЃольшаЯ  ‹убЯнка,  но  нигде  больше  нет ни одного арестанта,
нельзЯ встретить  себе подобного,  нельзЯ услышать неслужебного слова,  да и
служебных почти не говорЯт. € кажетсЯ, что всЈ огромное министерство не спит
в эту ночь из-за одного тебЯ, одним тобою и твоим преступлением занЯто.
     “ничтожающаЯ идеЯ первых часов  тюрьмы состоит  в  том, чтобы  отобщить
новичка от других арестантов,  чтоб  никто не  подбодрил его,  чтоб  на него
одного   давило  тупее,  поддерживающее  весь   разветвлЈнный  многотысЯчный
аппарат.
     Њысли €ннокентиЯ  принЯли  страдательное  направление.  …го  телефонный
звонок казалсЯ ему уже  не  великим поступком, который  будет  вписан во все
истории XX века, а необдуманным и главное бесцельным самоубийством. Ћн так и
слышал  надменно-небрежный   голос   американского   атташе,   его  нечистое
произношение: "Ђ  кто  такой  <i>ей?"</i> „урак,  дурак!  Ћн, наверно,  и  послу не
доложил. € всЈ -- впустую. Ћ, каких дураков выращивает сытость!
     ’еперь  было где походить  по  боксу, но  у  истомлЈнного,  изведенного
процедурами  €ннокентиЯ  не было на  это сил. Ћн  прошЈлсЯ раза два, сел  на
лавку и плетьми опустил руки мимо ног.
     ‘колько  великих  беззвестных потомству намерений  погребали в себе эти
стены, запирали в себе эти боксы!
     ЏроклЯтаЯ, проклЯтаЯ  страна! ‚сЈ горькое, что глотает она, оказываетсЯ
лекарством лишь длЯ других. Ќичего длЯ себЯ!..
     ‘частливаЯ какаЯ-нибудь ЂвстралиЯ! --  забралась  к чЈрту  на кулижки и
живЈт себе без бомбЈжек, без пЯтилеток, без дисциплины.
     €  зачем  он  погналсЯ  за  атомными ворами?  -- уехал бы в Ђвстралию и
осталсЯ бы там частным лицом!..
     ќто сегоднЯ  бы или завтра €ннокентий вылетал бы {355} в Џариж, а там в
Ќью-‰орк!..
     € когда он представил себе не поездку за границу вообще, а именно в эти
наступающие сутки -- у него перехватило дух от недостижимости свободы. ‚пору
было стены камеры царапать ногтЯми, чтоб дать выход досаде!..
     Ќо от этого нарушениЯ  тюремных правил его предохранило открытие двери.
‘нова проверили его "установочные данные", на что €ннокентий отвечал  как во
сне, и велели выйти "с вещами". ’ак как  €ннокентий несколько озЯб  в боксе,
то шапка была у него на голове, а пальто наброшено на плечи.  Ћн так и хотел
выйти,  не ведаЯ,  что это  давало ему  возможность  нести  под  пальто  два
зарЯженных  пистолета  или два  кинжала. …му  скомандовали надеть  пальто  в
рукава и лишь таким образом обнажившиесЯ кисти рук взЯть за спину.
     ЋпЯть защЈлкали Языком,  повели  на ту лестницу, где ходил лифт,  и  по
лестнице вниз. ‘амое интересное в положении €ннокентиЯ  было --  запоминать,
сколько поворотов он  сделал, сколько шагов,  чтобы потом  на досуге  понЯть
расположение тюрьмы. Ќо в ощущении мира в  нЈм свершилсЯ такой передвиг, что
шЈл он в бесчувствии и не  заметил, на много ли они спустились --  как вдруг
из какого-то  ещЈ коридора навстречу им показалсЯ другой рослый надзиратель,
так  же  напрЯжЈнно  щЈлкающий,  как  и  тот,  что  шЈл  перед  €ннокентием.
Ќадзиратель, ведший  €ннокентиЯ,  порывисто  отворил дверь  зелЈной фанерной
будки, загромождавшей и без того тесную площадку,  затолкнул туда €ннокентиЯ
и притворил  за собою  дверцу.  ‚нутри  было только-только  где стать, и шЈл
рассеЯнный свет с потолка: будка, оказалось, не  имела крыши, и туда попадал
свет лестничной клетки.
     …стественным человеческим порывом  было  бы -- громко  протестовать, но
€ннокентий, уже привыкаЯ  к непонЯтным передрЯгам  и втЯгиваЯсь  в лубЯнскую
молчанку, был безмолвно покорен, то  есть, делал то самое, что и требовалось
тюрьме.
     Ђх, вот отчего, наверно,  все на ‹убЯнке щЈлкали:  этим  предупреждали,
что ведут арестованного.  ЌельзЯ  было арестанту  встретитьсЯ с  арестантом!
ЌельзЯ было в его глазах черпнуть себе поддержки!..
     ’ого, другого, провели -- €ннокентиЯ выпустили из  {356} будки и повели
дальше.
     € здесь-то,  на  ступенЯх последнего пройденного им  марша,  €ннокентий
заметил: как были стЈрты ступени! -- ничего похожего  нигде за всю  жизнь он
не видел. Ћт краЈв к середине они  были вытерты овальными Ямами на  половину
толщины.
     Ћн содрогнулсЯ:  за тридцать лет сколько  ног! сколько раз! должны были
здесь прошаркать, чтобы так истереть камень!  € из  каждых  двух шедших один
был надзиратель, а другой -- арестант.
     Ќа площадке этажа была запертаЯ дверь с  обрешеченной форточкой, плотно
закрытой. ‡десь  €ннокентиЯ постигла ещЈ новаЯ участь  --  быть поставленным
лицом  к стене.  ‚сЈ же краем глаза он видел, как  сопровождающий позвонил в
электрический звонок, как  сперва  недоверчиво  открылась,  потом  закрылась
форточка. ‡атем громкими поворотами ключа отперлась дверь, и некто вышедший,
не видимый €ннокентию, стал его спрашивать:
     -- ”амилиЯ?
     €ннокентий  естественно оглЯнулсЯ,  как привыкли люди смотреть друг  на
друга при разговоре, -- и успел разглЯдеть какое-то не  мужское и не женское
лицо, пухлое, мЯгкомЯсое, с большим красным пЯтном  от обвара, а пониже лица
-- золотые погоны лейтенанта. Ќо тот одновременно крикнул на €ннокентиЯ:
     -- Ќе оборачиватьсЯ! -
     и продолжал всЈ те же надоевшие вопросы, на которые €ннокентий  отвечал
куску белой штукатурки перед собой.
     “бедЯсь, что арестант продолжает выдавать себЯ за того, кто обозначен в
карточке,  и  продолжает  помнить  свой  год и  место  рождениЯ,  мЯгкомЯсый
лейтенант сам позвонил в  дверь,  из осторожности  тем временем запертую  за
ним. ‘нова недоверчиво  оттЯнули  форточный  задвиг, в отверстие посмотрели,
форточку задвинули и громкими поворотами отперли дверь.
     -- Џройдите! -- резко сказал мЯгкомЯсый красно-обваренный лейтенант.
     Ћни вступили внутрь -- и дверь за ними громкими поворотами заперлась.
     €ннокентий едва успел  увидеть  расходЯщийсЯ натрое -- вперЈд, вправо и
влево, сумрачный коридор со многи- {357} ми дверьми и слева у входа -- стол,
шкафчик с гнЈздами и  ещЈ новых надзирателей, -- как лейтенант  негромко, но
Явственно скомандовал ему в тишине:
     -- ‹ицом к стене! Ќе двигатьсЯ!
     ѓлупейшее  состоЯние -- близко  смотреть на границу оливковой  панели и
белой штукатурки, чувствуЯ на своЈм затылке несколько пар враждебных глаз.
     Ћчевидно,  разбирались  с  его карточкой,  потом  лейтенант скомандовал
почти шЈпотом, Ясным в глубокой тишине:
     -- ‚ третий бокс!
     Ћт стола  отделилсЯ надзиратель  и, ничуть  не звенЯ  ключами, пошЈл по
полстЯной дорожке правого коридора.
     -- ђуки назад. Џройдите!  -- очень  тихо обронил он. Џо одну сторону их
хода тЯнулась та  же равнодушнаЯ  оливковаЯ стена в три поворота,  с  другой
минуло несколько дверей, на которых висели зеркальные овалики номеров:
     "47" "48" "49".
     а под ними -- навесы, закрывающие глазки. ‘ теплотой от  того, что  так
близко -- друзьЯ, €ннокентий ощутил желание отодвинуть навесик, прильнуть на
миг к глазку, посмотреть на замкнутую жизнь камеры, -- но надзиратель быстро
увлекал  вперЈд, а главное --  €ннокентий  уже успел  проникнутьсЯ  тюремным
повиновением,  хотЯ  чего ещЈ  можно было боЯтьсЯ  человеку,  вступившему  в
борьбу вокруг атомной бомбы?
     Ќесчастным  образом  длЯ людей и  счастливым  образом  длЯ правительств
человек  устроен так, что пока он жив,  у него всегда есть  ещЈ  что отнЯть.
„аже  пожизненно-заключЈнного, лишЈнного движениЯ, неба, семьи  и имущества,
можно,  например,  перевести  в мокрый  карцер, лишить  горЯчей  пищи,  бить
палками -- и эти  мелкие последние наказаниЯ так же  чувствительны человеку,
как  прежнее низвержение  с высоты свободы  и преуспеЯниЯ. €  чтобы избежать
этих досадных последних наказаний, арестант равномерно выполнЯет ненавистный
ему  унизительный тюремный  режим, медленно  убивающий в нЈм человека. {358}
„вери за поворотом пошли тесно одна к  другой, и  зеркальные  овалики на них
были:
     "1" "2" "3"
     Ќадзиратель отпер дверь третьего  бокса и движением, несколько комичным
здесь,  --   широким  радушным  взмахом,  отпахнул  еЈ   перед  €ннокентием.
€ннокентий  заметил  эту  комичность и внимательно посмотрел на надзирателЯ.
ќто  был приземистый парень с  чЈрными гладкими  волосами  и неровными,  как
будто  косым ударом  сабли  прорезанными  глазами.  ‚ид его  был  недобр, не
улыбались ни  губы, ни  глаза -- но из  десЯтков  лубЯнских равнодушных лиц,
виденных в эту ночь, злое лицо последнего надзирателЯ чем-то нравилось.
     ‡апертый в боксе, €ннокентий оглЯделсЯ. ‡а ночь он мог себЯ считать уже
специалистом по боксам, посравнив несколько. ќтот бокс был  божеский: три  с
половиной ступни в  ширину,  семь с половиной в  длину, с  паркетным  полом,
почти весь  занЯт длинной и неузкой деревЯнной скамьЈй, вделанной в стену, а
у самой двери стоЯл невделанный деревЯнный  шестигранный  столик.  Ѓокс был,
конечно,  глухой, без окон, только чЈрнаЯ решЈточка отдушины высоко  вверху.
…щЈ бокс  был  очень высок --  метра три с половиной, все эти  метры были --
белЈные стены, сверкающие от двухсотваттной  лампочки в  проволочном колпаке
над дверью. Ћт лампочки в боксе было тепло, но больно глазам.
     ЂрестантскаЯ  наука -- из тех, которые усваиваютсЯ быстро и  прочно. Ќа
этот раз  €ннокентий не  обманывалсЯ: он не надеЯлсЯ  долго остатьсЯ  в этом
удобном боксе, но тем более, увидев длинную  голую  скамью, бывший  неженка,
час от часу перестающий  быть неженкой,  понЯл, что  его  перваЯ  и  главнаЯ
сейчас  задача --  поспать.  € как зверЈныш,  не напутствуемый  матерью, под
нашЈптывание собственной природы узнаЈт все нужные длЯ себЯ  повадки, так  и
€ннокентий быстро изловчилсЯ простелить на лавке пальто, собрать каракулевый
воротник и  подвЈрнутые рукава комом  --  так, что  образовалась  подушка. €
тотчас  лЈг. …му показалось  очень удобно. Ћн  закрыл глаза  и  приготовилсЯ
спать.
     Ќо уснуть не мог! …му так хотелось спать, когда не {359} было длЯ этого
никакой  возможности! Ќо он  прошЈл насквозь все стадии усталости,  и дважды
уже прерывал сознание  одномиговой дремотой -- и  вот наступила  возможность
сна -- а сна не было! Ќепрерывно обновлЯемое в нЈм возбуждение расколыхалось
и   не   укладывалось  никак.   ЋтбиваЯсь  от   предположений,  сожалений  и
соображений, €ннокентий пыталсЯ дышать равномерно и считать. Ћчень уж обидно
не  заснуть, когда всему телу тепло,  рЈбрам гладко, ноги вытЯнуты сполна  и
надзиратель почему-то не будит!
     ’ак  пролежал  он  с  полчаса.  “же  начинала,   наконец,  утрачиватьсЯ
свЯзность мыслей, и из ног поднималась по телу сковывающаЯ вЯзкаЯ теплота.
     Ќо  тут  €ннокентий  почувствовал, что заснуть  с этим сумасшедше-Ярким
светом нельзЯ. ‘вет  не только проникал оранжевым озарением сквозь  закрытые
веки --  он  ощутимо,  с невыносимою  силой  давил  на глазное  Яблоко.  ќто
давление света, никогда прежде  €ннокентием  не  замеченное, сейчас выводило
его из себЯ.  ’щетно переворачиваЯсь с боку на бок и ища положениЯ, когда бы
свет не давил, -- €ннокентий отчаЯлсЯ, приподнЯлсЯ и спустил ноги.
     ™иток его глазка  часто  отдвигалсЯ,  он  слышал  шуршание,  --  и  при
очередном отодвиге быстро поднЯл палец.
     „верь отперлась совсем бесшумно. Љосенький надзиратель молча смотрел на
€ннокентиЯ.
     -- џ вас прошу, выключите лампу! -- умолЯюще сказал €ннокентий.
     -- ЌельзЯ, -- невозмутимо ответил косенький.
     --  Ќу,  тогда  замените!  ‚верните лампочку  поменьше!  ‡ачем же такаЯ
большаЯ лампа на такой маленький... бокс?
     --  ђазговаривайте  тише!   --   возразил  косенький  очень   тихо.  €,
действительно, за его  спиной  могильно молчал большой коридор и всЯ тюрьма.
-- ѓорит, какаЯ положено.
     € всЈ-таки  было что-то живое в этом  мЈртвом лице! €счерпав разговор и
угадываЯ, что дверь сейчас закроетсЯ, €ннокентий попросил:
     -- „айте воды напитьсЯ!
     Љосенький кивнул и  бесшумно запер дверь. Ќеслыш- {360} но было, как по
дерюжной  дорожке   он  отошЈл  от  бокса,  как  вернулсЯ  --  чуть  звЯкнул
вставлЯемый ключ, -- и косенький стоЯл в двери с кружкой воды. Љружка, как и
на  первом этаже  тюрьмы,  была с изображением кошечки, но не  в  очках, без
книжки и без птички.
     €ннокентий   с  удовольствием   отпил   и   в  передышке  посмотрел  на
неуходившего  надзирателЯ.  ’от переступил одной  ногой через порог, прикрыл
дверь, насколько позволЯли его  плечи,  и, совершенно  неуставно подморгнув,
спросил тихо:
     -- ’ы кем был?
     Љак необычно  это  звучало! --  человеческое обращение, первое за ночь!
ЏотрЯсЈнный  живым  тоном  вопроса,  тихостью  утаенного  от  начальства,  и
затЯгиваемый этим  непреднамеренным безжалостным словечком "был", вступаЯ  с
надзирателем как бы в заговор, €ннокентий шЈпотом сообщил:
     -- „ипломатом. ѓосударственным советником.
     Љосенький сочувственно покивал и сказал:
     -- Ђ Я был -- матрос Ѓалтийского флота! -- помедлил. -- ‡а что ж тебЯ?
     -- ‘ам не знаю, -- насторожилсЯ €ннокентий. -- Ќи с того, ни с сего.
     Љосенький сочувственно кивал.
     -- ’ак все сначала  говорЯт, -- подтвердил он. € неприлично добавил: --
Ђ сходить по... не хочешь?
     --  Ќет ещЈ, --  отклонил  €ннокентий, по слепоте новичка  не знаЯ, что
сделанное  ему  предложение   было  наибольшей   льготой,  доступной  власти
надзирателЯ,  и  одним  из  величайших  благ  на  земле, вне  расписаниЯ  не
доступных арестанту.
     Џосле  этого содержательного разговора дверь затворилась,  и €ннокентий
снова  вытЯнулсЯ  на   скамье,  тщетно  борЯсь  с  давлением   света  сквозь
беззащитные веки. Ћн пыталсЯ  прикрыть веки  рукой  --  но затекала рука. Ћн
догадалсЯ, что очень  удобно было  бы свернуть  жгутиком  носовой  платок  и
прикрыть им глаза -- но где же был его носовой платок?.. ЋсталсЯ не поднЯтым
с пола... Љакой он был глупый щенок вчера вечером!
     Њелкие вещи --  носовой ли платок, пустаЯ ли спичечнаЯ коробка, суроваЯ
нитка или пластмассоваЯ пуго- {361} вица --  это теснейшие друзьЯ арестанта!
‚сегда наступит момент, когда кто-то из них станет незаменим -- и выручит!
     ‚друг дверь открылась.  Љосенький из охапки в охапку передал €ннокентию
полосато-красный ватный матрас. Ћ,  чудо! ‹убЯнка  не только не мешала спать
--  она заботилась  о сне  арестанта!..  ‚  перегнутый  матрас была  вложена
маленькаЯ   перЯнаЯ  подушка,   наволочка,  простынЯ  --  обе   со  штампом:
"‚нутреннЯЯ тюрьма", и даже серое одеЯльце.
     Ѓлаженство! ‚от когда он поспит! …го первые впечатлениЯ от тюрьмы  были
слишком  унылы! ‘ предвкушением  наслаждениЯ  (и  впервые в  жизни делаЯ это
собственными  руками) он  натЯнул наволочку на подушку,  расстелил  простыню
(матрас  несколько свешивалсЯ со  скамьи  из-за узости  еЈ),  разделсЯ, лЈг,
накрыл глаза рукавом  кителЯ  --  ничто  больше не  мешало! -- и  уже  начал
отходить в сон, именно в тот сладкий сон, который назвали объЯтиЯми ЊорфеЯ.
     Ќо с грохотом отперлась дверь, и косенький сказал:
     -- ‚ыньте руки из-под одеЯла!
     --  Љак вынуть?! -- чуть не  плача воскликнул  €ннокентий.  -- ‡ачем вы
менЯ разбудили? Њне так трудно было уснуть!
     -- ‚ыньте  руки! --  хладнокровно повторил надзиратель. -- ђуки  должны
лежать открыто.
     €ннокентий подчинилсЯ.  Ќо не так  оказалось просто заснуть, держа руки
сверх   одеЯла.  ќто  был  дьЯвольский  расчЈт!  …стественнаЯ  укоренившаЯсЯ
незамечаемаЯ человеком привычка состоит  в том, чтобы спрЯтать  руки во сне,
прижать их к телу.
     „олго  €ннокентий ворочалсЯ, прилаживаЯсь к  ещЈ одному издевательству.
Ќо,  наконец,  сон  стал  брать  верх.  ‘ладко-ЯдовитаЯ  муть  уже  заливала
сознание.
     ‚друг какой-то шум в  коридоре донЈссЯ до  него. Ќачав  издалека и  всЈ
приближаЯсь,  хлопали соседние  двери. Љакое-то  слово произносилось  всЯкий
раз. ‚от -- рЯдом. ‚от открылась и дверь €ннокентиЯ:
     -- ЏодъЈм! -- непреклонно объЯвил матрос балтийского флота.
     -- Љак? Џочему? -- взревел €ннокентий. -- џ всю {362} ночь не спал!
     -- есть часов. ЏодъЈм, как закон! -- повторил матрос и пошЈл объЯвлЯть
дальше.
     € тут с особой густой силой €ннокентию захотелось спать. Ћн повалилсЯ в
постель и сразу одеревЯнел.
     Ќо  тотчас  же  -- разве минутки  две он  успел поспать  -- косенький с
грохотом отпахнул дверь и повторил:
     -- ЏодъЈм! ЏодъЈм! Њатрас -- закатать в трубку!
     €ннокентий приподнЯлсЯ на  локте и мутно посмотрел  на своего мучителЯ,
час назад казавшегосЯ таким симпатичным.
     -- Ќо Я не спал, поймите!
     -- Ќичего не знаю.
     -- Ќу, вот закачу матрас, встану -- а что Я буду делать?
     -- Ќичего. ‘идеть.
     -- Ќо -- почему?
     -- Џотому что шесть часов утра, вам говорЯт.
     -- ’ак Я сидЯ усну!
     -- Ќе дам. ђазбужу.
     €ннокентий взЯлсЯ за  голову и закачалсЯ. Љак будто сожаление мелькнуло
по лицу косенького надзирателЯ.
     -- “мытьсЯ хотите?
     -- Ќу, пожалуй, -- раздумалсЯ €ннокентий и потЯнулсЯ за одеждой.
     -- ђуки назад! Џройдите!
     “борнаЯ  была  за  поворотом.  ЋтчаЯвшись  уже  заснуть  в  эту   ночь,
€ннокентий  рискнул  снЯть  рубаху и обмытьсЯ  холодной водой  до  поЯса. Ћн
вольно  плескал на  цементный  пол просторной  холодной уборной, дверь  была
заперта, и косенький не беспокоил его.
     Њожет  быть,  он и  человек,  но почему  он  так коварно не предупредил
заранее, что в шесть часов будет подъЈм?
     •олоднаЯ вода выхлестнула из €ннокентиЯ  отравную слабость  прерванного
сна. ‚ коридоре он попробовал заговорить о завтраке, но надзиратель оборвал.
‚ боксе он ответил:
     -- ‡автрака не будет.
     -- Љак не будет? Ђ что же будет?
     -- ‚ восемь утра будет пайка, сахар и чай. {363}
     -- —то такое пайка?
     -- •леб значит.
     -- Ђ когда же завтрак?
     -- Ќе положено. Ћбед сразу.
     -- € Я всЈ времЯ буду сидеть?
     -- Ќу, хватит болтать!
     Ћн уже закрыл дверь до щели, как €ннокентий успел поднЯть руку.
     -- Ќу, что ещЈ? -- распахнулсЯ матрос балтийского флота.
     -- “ менЯ пуговицы обрезали, подкладку вспороли -- кому отдать пришить?
     -- ‘колько пуговиц?
     Џересчитали.
     „верь заперлась, вскоре  отперлась  опЯть. Љосенький  протЯнул  иглу, с
десЯток  отдельных  кусков  ниток и  несколько  пуговиц  разного  размера  и
материала -- костЯные, пластмассовые, деревЯнные.
     -- Људа ж они годЯтсЯ? “ менЯ разве такие срезали?
     -- Ѓерите! € этих нет! -- прикрикнул косенький.
     € €ннокентий  первый раз в жизни начал шить. Ћн не сразу догадалсЯ, как
крепить нитку на конце, как вести стежки,  как кончать  пришивание пуговицы.
Ќе  пользуЯсь  тысЯчелетним опытом человечества, €ннокентий сам изобрЈл, как
надо  шить. Ћн много раз укололсЯ, от  чего  нежные оконечности  его пальцев
стали  болеть. Ћн долго пришивал подкладку  мундира,  вправлЯл выпотрошенную
вату пальто. €ные  пуговицы  он пришил не  на  тех местах, так что  полы его
мундира взморщились.
     Ќо неторопливый требующий вниманиЯ труд не  только скрал времЯ, а ещЈ и
совершенно  успокоил  €ннокентиЯ.  ‚нутренние  движениЯ  его  упорЯдочились,
улеглись, не было больше ни страха, ни угнетЈнности. џсно представилось, что
даже это  гнездо легендарных ужасов -- тюрьма ЃольшаЯ ‹убЯнка -- не страшна,
что и здесь люди живут (как хотелось бы с ними встретитьсЯ!). ‚ человеке, не
спавшем ночь, не евшем, с жизнью, переломленной в десЯток часов, открывалось
высшее проникновение,  открывалось  то второе  дыхание,  которое  возвращает
каменеющему телу атлета неутомимость и свежесть.
     Ќадзиратель, уже другой, отобрал иголку. {364}
     ‡атем  принесли  полукилограммовый  кусок   чЈрного   сырого   хлеба  с
треугольным довеском и двумЯ кусочками пиленого сахара.
     ‚скоре  из  чайника  в  кружку  с  кошечкой  налили  окрашенной горЯчей
жидкости и пообещали добавки.
     ‚сЈ это значило: восемь часов утра двадцать седьмого декабрЯ.
     €ннокентий  бросил весь дневной  сахар  в  кружку, хотел, опростившись,
размешать  пальцем, но палец не терпел  кипЯтка. ’огда,  помешиваЯ вращением
кружки, он с наслаждением выпил (есть не хотелось нисколько), поднЯтием руки
попросил ещЈ.
     € вторую кружку, уже без сахара, но обострЈнно ощущаЯ плохонький чайный
аромат, €ннокентий с дрожью счастьЯ втЯнул в себЯ.
     Њысли его просветлились до Ясности, давно не бывалой.
     ‚ тесном  проходе  между скамьЈй  и противоположной стеной,  цеплЯЯ  за
скатанный в трубку матрас, он  стал ходить в ожидании  боЯ --  три крохотных
шага вперЈд, три крохотных шага назад.
     …му  вообразилось столкновение,  сшибка американской  статуи  ‘вободы и
нашей мухинской, вертЯщейсЯ, столько раз повторенной в фильмах.  € туда,  на
расплющивание, в самое страшное место, сунулсЯ он позавчера.
     € -- не мог иначе. Ѓезучастным остатьсЯ он не мог.
     ‚ыпало это ему...
     Љак  это  говорил дЯдЯ Ђвенир?  как это  ѓерцен говорил:  "ѓде  границы
патриотизма? Џочему любовь к родине...?"
     „Ядю Ђвенира ему сейчас было всего важней и теплей  вспоминать. ‘колько
мужчин  и  женщин   он  почасту   встречал  многими  годами,  дружил,  делил
удовольствиЯ -- а тверской дЯдюшка из смешного домика, два днЯ виденный,  --
был ему тут, на ‹убЯнке, самый нужный. €зо всей жизни -- главный человек.
     —уть похаживаЯ  в тупичке  на семь ступней, €ннокентий  старалсЯ больше
вспомнить, что говорил ему тогда дЯдЯ. ‚споминалось. Ќо лезло почему-то:
     "‚нутренние чувства удовольствиЯ  и неудовольствиЯ суть высшие критерии
добра и зла". {365}
     ќто  -- не  дЯдЯ. ќто -- глупое что-то. Ђх, это ќпикур, вчера понЯть не
мог. Ђ  сейчас Ясно:  значит,  то, что мне нравитсЯ --  то добро,  а что  не
нравитсЯ мне --  то  зло.  Ќапример, ‘талину приЯтно убивать -- значит,  длЯ
него это  добро?  Ђ нам сесть  в  тюрьму за  справедливость не  приносит  же
удовольствиЯ, значит -- это зло?
     € как мудро кажетсЯ,  когда  этих философов читаешь на воле! Ќо  сейчас
добро  и  зло  длЯ €ннокентиЯ вещно  обособились  и  зримо разделились  этой
светло-серой дверью, этими оливковыми стенами, этой первой тюремной ночью.
     ‘ высоты  борьбы  и  страданиЯ,  куда  он  вознЈссЯ,  мудрость великого
материалиста оказалась лепетом ребЈнка, если не компасом дикарЯ.
     ‡агремела дверь.
     -- ”амилиЯ? -- круто бросил ещЈ новый надзиратель восточного типа.
     -- ‚олодин.
     -- Ќа допрос! ђуки назад!
     €ннокентий  взЯл  руки назад и с запрокинутой  головой, как  птица пьЈт
воду, вышел из бокса.
     Џочему любовь к родине надо распростра...?

--------
        94

     Ђ на шарашке тоже было времЯ завтрака и утреннего чаЯ.
     „ень этот, не предвещавший с утра ничего особенного, отмечен был сперва
только придирчивостью старшего  лейтенанта устермана: он  готовилсЯ к сдаче
смены и старалсЯ помешать арестантам  спать  после  подъЈма. € прогулка была
неладнаЯ:  после  вчерашнего таЯниЯ  взЯл  ночью  морозец  --  и прогулочные
торЈные дорожки  обнЯла  гололедица. Њногие зэки выходили, делали один круг,
оскользаЯсь, и  возвращались  в  тюрьму.  ‚  камерах  же  зэки,  сидевшие на
кроватЯх  кто внизу, а  кто,  свесив  или поджав  ноги, вверху,  не  спешили
вставать, а тЈрли грудь, зевали, начинали "с  утра пораньше" невесело шутить
друг над другом, над своей злополучной судьбой, {366} да рассказывали сны --
любимое арестантское занЯтие.
     Ќо хотЯ среди этих  снов  были  и переход мутного  потока по мостику, и
натЯгивание  на себЯ длинных сапог -- не  было, однако, сна, который бы Ясно
предсказывал гуртовой этап.
     ‘ологдин с утра, как обычно, ходил  на дрова.  Ћн и  ночью  держал окно
приотворенным, а уходЯ на дрова, отворил его ещЈ шире.
     ђубин,  головой  лежавший к тому  же окну, не говорил с  ‘ологдиным  ни
слова. Ћн и  сегоднЯ ночью  страдал бессонницей, лЈг  поздно,  ощутил теперь
холодную  тЯгу  из окна,  --  но не стал вмешиватьсЯ в  действиЯ обидчика, а
надел меховую шапку со спущенными  ушами, телогрейку, в таком виде укрылсЯ с
головой  одеЯлом  и  лежал  подобранным  кулЈм,  не   вставаЯ   на  завтрак,
пренебрегаЯ  увещеваниЯми  устермана и общим шумом  в  комнате, -- стараЯсь
дотЯнуть часы сна.
     Џотапов из первых встал, гулЯл, из первых позавтракал, уже попил и чаю,
уже заправил койку в жЈсткий параллелепипед, сидел читал газету --  но душой
рвалсЯ на работу (ему предстоЯло сегоднЯ  градуировать интересный прибор, им
самим сделанный).
     Љаша на завтрак была пшЈннаЯ, поэтому многие завтракать не шли.
     ѓерасимович,  напротив, долго сидел в столовой, аккуратно и неторопливо
вкладываЯ  в   рот   маленькие  кванты  каши.  Ќевозможно  было  со  стороны
предположить в нЈм теоретика дворцового переворота.
     €з другого  угла полупустой столовой Ќержин глЯдел на него и размышлЯл,
верно ли  отвечал ему вчера. ‘омнение есть добросовестность познаниЯ,  но до
какого же рубежа отступать в сомнении? „ействительно, если нигде  в мире  не
останетсЯ свободного слова,  "’аймс" будет послушно перепечатывать "Џравду",
негры с ‡амбези -- подписыватьсЯ на заЈм, луарские колхозники  -- гнутьсЯ за
трудодни, партийные  хрЯки -- отдыхать за десЯтью  заборами в калифорнийских
садах -- длЯ чего тогда останетсЯ жить?
     „о каких же пор уклонЯтьсЯ за "не знаю"?
     ‚Яло  отзавтракав, Ќержин взобралсЯ на  последние  пЯтнадцать свободных
минут к себе на верхнюю койку, {367} лег и смотрел в купол потолка.
     ‚ комнате  продолжалось обсуждение событиЯ с  ђуськой.  Ќочевать он  не
приходил  и уже точно, что  был  арестован.  ‚  тюремном  штабе  содержалась
маленькаЯ тЈмнаЯ клетушка, там его заперли.
     ѓоворили  не  вполне открыто,  не  называли  его  вслух  двойником,  но
подразумевали. ѓоворили  в  том смысле, что <i>паЯть</i> ему срока уже некуда -- но
не  переквалифицировали  б ему,  гады,  двадцать  пЯть €’‹ на  двадцать пЯть
одиночного  (в тот год уже строились  новые тюрьмы из  камер-одиночек  и всЈ
больше  входило  в  моду  одиночное  заключение).  Љонечно, икин  не станет
оформлЯть  дело на  двойничество. Ќо  не обЯзательно  же  обвинЯть  человека
именно в  том, в чЈм он  виноват: если он белобрысый, можно обвинить, что он
чернЯвый -- а дать приговор такой же, какой дают за белобрысого.
     ѓлеб не знал, далеко ли  зашло у ђуськи с Љларой, и надо ли, осмелитьсЯ
ли успокоить еЈ? € как?
     ђубин  сбросил одеЯло и предстал под  общий хохот в меховой  шапке  и в
телогрейке. ‘мех лично над собой он, впрочем, сносил всегда безобидно, он не
терпел смеха над социализмом.  ‘нЯв шапку,  но  оставаЯсь в  телогрейке и не
спускаЯ ног на пол длЯ одеваниЯ, так как это не имело теперь большого смысла
(сроки  прогулки,  умываниЯ  и  завтрака  всЈ равно  были упущены), -- ђубин
попросил налить ему стакан чаЯ -- и, сидЯ в постели, со всклоченной бородой,
бесчувственно вкладывал в рот белый хлеб с маслом и вливал горЯчую жидкость,
--  сам же, не продравши глаз, ушЈл в чтение романа ќптона ‘инклера, который
держал одной рукой рЯдом со стаканом. ‚ настроении он был самом мрачном.
     Џо шарашке уже шЈл утренний обход. ‡аступал младшина. Ћн считал головы,
а объЯвлениЯ делал устерман. ‚ойдЯ в полукруглую комнату, устерман,  как и
в предыдущих, объЯвил:
     -- ‚нимание! ‡аключЈнным  объЯвлЯетсЯ, что после ужина  никто не  будет
допускатьсЯ на кухню  за кипЯтком, --  и по  этому  вопросу не стучать  и не
вызывать дежурного!
     -- ќто чьЈ распорЯжение?  -- бешено  взвопил ЏрЯнчиков,  выскакиваЯ  из
пещеры составленных двухэтаж- {368} ных коек.
     -- Ќачальника тюрьмы, -- веско ответил устерман.
     -- Љогда оно сделано??
     -- ‚чера.
     ЏрЯнчиков потрЯс  над  головой кулаками на тонких  худых руках,  словно
призываЯ в свидетели небо и землю.
     -- ќто не может быть!! --  протестовал он. -- ‚ субботу вечером мне сам
министр Ђбакумов обещал,  что по ночам кипЯток будет!  ќто по  логике вещей!
‚едь мы работаем до двенадцати ночи!
     ђаскат арестантского хохота был ему ответом.
     -- Ђ ты не работай до двенадцати, му...к, -- пробасил „воетЈсов.
     --  Њы  не  можем держать  ночного  повара,  -- рассудительно  объЯснил
устерман.
     €  затем, взЯв из  рук младшины список, устерман гнетущим  голосом, от
которого сразу всЈ стихло, объЯвил:
     -- ‚нимание! ‘ейчас  на работу  не  выходЯт  и собираютсЯ на этап... €з
вашей комнаты:  •оробров! Њихайлов!  Ќержин! ‘Јмушкин!..  ѓотовьте  казЈнные
вещи к сдаче!
     € проверЯющие вышли.
     Ќо четыре выкрикнутых фамилии как вихрем закружили всЈ в комнате.
     ‹юди покинули чай,  оставили недоеденные бутерброды и бросились друг ко
другу  и  к  отъезжающим.  —етыре  человека  из двадцати пЯти  --  это  была
необычнаЯ,  обильнаЯ жатва жертв.  ‡аговорили  все разом,  оживлЈнные голоса
смешивались  с упавшими и презрительно-бодрыми.  €ные встали во весь рост на
верхних койках, размахивали руками, другие взЯлись  за голову, третьи что-то
горЯчо доказывали, биЯ себЯ  в грудь, четвЈртые  уже вытрЯхивали подушки  из
наволочек,  а  в  общем  всЯ комната  представлЯла собой такой  разноречивый
разворох  горЯ, покорности,  озлоблениЯ, решимости, жалоб и  расчЈтов, и всЈ
это  сгромождено в тесноте и в несколько  этажей, что ђубин встал с кровати,
как был, в телогрейке, но в кальсонах, и зычно крикнул:
     -- €сторический день шарашки! “тро стрелецкой {369} казни!
     € развЈл руками  перед  общей  картиной.  ЋживлЈнный вид  его  вовсе не
значил, что он рад  этапу. Ћн  равно бы  смеЯлсЯ и над собственным отъездом.
Џеред красным словцом у него не устаивала ни одна свЯтынЯ.
     ќтап --  это такаЯ же  роковаЯ грань в  жизни  арестанта,  как  в жизни
солдата -- ранение. €  как ранение может быть  лЈгким или тЯжЈлым, излечимым
или смертельным, так и этап может быть близким или далЈким, развлечением или
смертью.
     Љогда читаешь описание мнимых ужасов каторжной жизни у „остоевского, --
поражаешьсЯ: как покойно им было отбывать срок! ведь  за десЯть лет у них не
бывало ни одного этапа!
     ‡эк живЈт на  одном  и  том  же  постоЯнном  месте,  привыкает к  своим
товарищам,  к  своей  работе,  к  своему  начальству. Љак бы ни был  он чужд
стЯжанию, неизбежно  он обрастает: у него  поЯвлЯетсЯ или присланный  с воли
фибровый  или сработанный  в  лагере фанерный  чемодан.  “ него  поЯвлЯютсЯ:
рамочка, куда  он вставлЯет фотографию жены или дочери; трЯпичные тапочки, в
которых  он ходит  после  работы по  бараку,  а на день  прЯчет  от  обыска;
возможно  даже, что он  закосил  лишние хлопчатобумажные  брючки или не сдал
старые   ботинки   --   и   всЈ   это  перепрЯтывает  от   инвентаризации  к
инвентаризации. “ него есть даже своЯ  иголка, его пуговицы надЈжно пришиты,
и ещЈ у него хранитсЯ пара запасных. ‚ кисете у него водитсЯ табачок.
     Ђ если он  <i>фраер -</i> он держит ещЈ зубной порошок и иногда чистит зубы. “
него  накоплЯетсЯ  пачка  писем  от  родных,  заводитсЯ  собственнаЯ  книга,
обмениваЯсь которой, он прочитывает все книги лагерЯ.
     Ќо  как  гром ударЯет  над  его  маленькой жизнью  этап --  всегда  без
предупреждениЯ,  всегда  подстроенный так, чтобы застать  зэка врасплох и  в
последнюю возможную минуту.  €  вот торопливо  рвутсЯ  в очко уборной письма
родных. € вот конвой -- если этап предстоит телЯчьими  красными  вагонами --
отрезает у зэка все пугови- {370} цы, а  табак и  зубной порошок высыпает на
ветер, ибо ими в пути может быть ослеплЈн конвоир. € вот конвой -- если этап
будет  пассажирскими   вагон-заками  --  ожесточЈнно  топчет   чемоданы,  не
влезающие в узкую вагонную  камеру, а заодно ломает и рамочку от фотографии.
‚ обоих  случаЯх  отбирают  книги, которых  нельзЯ  иметь в дороге,  иголку,
которой  можно  перепилить  решЈтку и заколоть конвоира,  отметают  как хлам
трЯпичные тапочки и отбирают в пользу лагерЯ лишнюю пару брюк.
     € очищенный от греха собственности,  от наклонности к оседлой жизни, от
тЯготениЯ  к мещанскому  уюту  (справедливо  заклеймЈнному ещЈ  —еховым), от
друзей и  от прошлого, зэк берЈт  руки за  спину и в колонне по четыре ("шаг
вправо,  шаг  влево  --  конвой   открывает  огонь  без   предупреждениЯ!"),
окружЈнный псами и конвойными, идЈт к вагону.
     ‚ы все видели его в этот  момент на наших железнодорожных станциЯх,  --
но спешили  трусливо потупитьсЯ,  верноподданно отвернутьсЯ, чтобы конвойный
лейтенант не заподозрил вас в чЈм плохом и не задержал бы.
     ‡эк вступает  в вагон --  и  вагон  прицеплЯют рЯдом с почтовым.  ѓлухо
обрешеченный  с  обеих сторон, не  просматриваемый с платформ,  он  идЈт  по
мирному  расписанию  и  везЈт  в   своей  замкнутой  душной  тесноте   сотни
воспоминаний, надежд и опасений.
     Људа везут?  ќтого не объЯвлЯют. —то ждЈт зэка  на  новом месте? Њедные
рудники? ‹есоповал? €ли  заветнаЯ сельхоз-подкомандировка, где порой удаЈтсЯ
испечь картошечку и можно есть от пуза скотий турнепс? ‘крутит ли зэка цынга
и дистрофиЯ от  первого же  месЯца общих работ?  €ли ему посчастливитсЯ <i>дать
лапу</i>, встретить  знакомого -- и  он зацепитсЯ дневальным, санитаром или даже
помощником каптЈра?  € разрешат ли на новом мете переписку? €ли на много лет
пресекутсЯ от него письма, и родные причтут его к мертвецам?..
     Њожет быть, он и не доедет до места назначениЯ? ‚ телЯчьем вагоне умрЈт
от дизентерии?  оттого, что шесть  суток эшелон будут  гнать  без хлеба? €ли
конвой забьЈт его молотками за чей-то побег? €ли в конце пути из нетопленной
теплушки будут выбрасывать, как дрова, око- {371} ченевшие трупы зэков?
     Љрасные эшелоны идут до ‘овѓавани месЯц...
     ЏомЯни, ѓосподи, тех, кто не доехал!
     € хотЯ с шарашки отпускали мЯгко, оставлЯли зэкам до первой тюрьмы даже
бритвы -- все эти  вопросы с их  вечной  силой  щемили сердца  тех  двадцати
арестантов, которые при утреннем обходе комнат во вторник были выкликнуты на
этап.
     ЃеззаботнаЯ полу-вольнаЯ жизнь шарашечных зэков длЯ них кончилась.

--------
        95

     Љак  ни был  Ќержин охвачен  заботами  этапа,  --  в  нЈм  вспыхнуло  и
обострилось настроение <i>оттЯнуть</i>  на прощанье майора  икина. €  по звонку на
работу,  несмотрЯ  на приказ  этим двадцати  оставатьсЯ в общежитии  и ждать
надзирателЯ, он, как и все  остальные девЯтнадцать, ринулсЯ сквозь проходные
двери. ‚злетев на третий этаж, он постучал к икину. …му велели войти.
     икин  сидел  за  столом  угрюмый,  тЈмный.  —то-то  дрогнуло  в нЈм со
вчерашнего днЯ. Ћдной ногой он  провЈл над пропастью и знал теперь ощущение,
когда не на что стать.
     Ќо прЯмого и скорого выхода не имела его  ненависть к этому  мальчишке!
‘амое большее (и  самое безопасное длЯ  себЯ), что  мог сделать икин -- это
помотать „оронина по карцерам,  сердечно нагадить  ему  в  характеристику  и
отправить назад на  ‚оркуту,  где  с  такой  характеристикой  он  попадЈт  в
режимную бригаду --  и вскоре подохнет.  € результат будет тот же самый, что
судить бы его и расстрелЯть.
     ‘ейчас,  с утра,  он не вызвал  „оронина на допрос потому,  что  ожидал
разных протестов и помех со стороны отправлЯемых.
     Ћн не ошибсЯ. ‚ошЈл Ќержин.
     Њайор икин всегда не терпел этого худощавого  не-  {372}  приЯзненного
зэка с  его неуклонно-твЈрдой манерой  держатьсЯ,  с  его  дотошным  знанием
законов. икин давно  уже уговаривал  џконова  отправить  Ќержина на этап  и
сейчас  со  злорадным  удовольствием   посмотрел  на   враждебное  выражение
входЯщего.
     “  Ќержина  был  природный  дар   не  задумываЯсь   сложить   жалобу  в
немногочисленные разЯщие  слова и произнести их  единым духом в ту  короткую
секунду,  когда открываетсЯ кормушка в двери  камеры, или уместить на клочке
промокательно-туалетной  бумаги,   выдаваемой   в   тюрьмах  длЯ  письменных
заЯвлений. ‡а пЯть  лет  сидениЯ  он выработал в себе  и  особую решительную
манеру разговаривать  с начальством --  то,  что на Языке  зэ-ков называетсЯ
<i>культурно   оттЯгивать</i>.   ‘лова   он   употреблЯл   только   корректные,  но
высокомерно-иронический тон, к которому, однако, нельзЯ было придратьсЯ, был
тоном разговора старшего с младшим.
     --  ѓражданин  майор!  -- заговорил  он с порога. -- џ  пришЈл получить
незаконно отнЯтую у менЯ книгу. џ имею основаниЯ  полагать, что шесть недель
--   достаточный   при  транспортных  условиЯх  города  Њосквы  срок,  чтобы
убедитьсЯ, что она допущена цензурой.
     -- Љнигу? --  поразилсЯ икин  (потому что так быстро не нашЈлсЯ ничего
умней). -- Љакую книгу?
     -- ‚ равной мере, -- сыпал Ќержин, -- Я полагаю, что вы знаете, о какой
книге речь. Ћб избранных стихах ‘ергеЯ …сенина.
     -- …-се-ни-на?!  -- будто  только сейчас вспоминаЯ  и потрЯсЈнный  этим
крамольным именем, откинулсЯ майор икин к  спинке кресла. ‘едеющий Јжик его
головы выражал негодование и отвращение. -- „а как у вас Язык поворачиваетсЯ
-- спрашивать …-се-ни-на?
     -- Ђ почему бы и нет? Ћн издан у нас, в ‘оветском ‘оюзе.
     -- ќтого мало!
     -- Љроме того, он  издан в тысЯча девЯтьсот сороковом году, то есть, не
попадает  в  запретный  период  тысЯча  девЯтьсот  семнадцатый  тире  тысЯча
девЯтьсот тридцать восьмой.
     икин нахмурилсЯ.
     -- Ћткуда вы взЯли такой период? {373}
     Ќержин  отвечал  так  уплотнЈнно,  будто   заранее  выучил  все  ответы
наизусть:
     -- Њне  очень любезно  дал разъЯснениЯ  один лагерный цензор.  ‚о времЯ
предпраздничного обыска  у менЯ был отобран "’олковый  словарь" „алЯ  на том
основании,  что  он  издан  в  1935  году  и  подлежит  поэтому серьЈзнейшей
проверке. Љогда же  Я  показал  цензору,  что словарь есть  фотомеханическаЯ
копиЯ с изданиЯ 1881 года, цензор мне охотно  книгу вернул и  разъЯснил, что
против дореволюционных изданий возражений не  имеетсЯ, ибо "враги народа ещЈ
тогда не орудовали". € вот такаЯ неприЯтность: …сенин издан в 1940-м.
     икин солидно помолчал.
     -- Џусть так.  Ќо  вы,  -- внушительно спросил он,  -- вы -- читали эту
книгу? ‚ы -- всю еЈ читали? ‚ы можете письменно это подтвердить?
     -- Ћтбирать  от менЯ подписку по статье девЯносто пЯтой  “Љ ђ‘”‘ђ у вас
сейчас  нет  юридических  оснований. “стно  же подтверждаю:  Я  имею  дурную
привычку читать те книги, которые ЯвлЯютсЯ моей  собственностью, и, обратно,
держать лишь те книги, которые Я читаю.
     икин развЈл руками.
     -- ’ем хуже длЯ вас!
     Ћн  хотел  выдержать  многозначительную  паузу,  но Ќержин  заметал  еЈ
словами:
     --  €так, суммарно  повторЯю  свою  просьбу.  ‘огласно  седьмому пункту
раздела Ѓ тюремного распорЯдка верните мне незаконно отобранную книгу.
     ЏодЈргиваЯсь под  этим  потоком слов,  икин встал. Љогда он  сидел  за
столом,  большаЯ голова его, казалось, принадлежала не мелкому человеку,  --
вставаЯ же, он становилсЯ  меньше,  очень короткими выдавались и  ноги его и
руки. ’емнолицый, он приблизилсЯ  к шкафу, отпер и вынул малоформатный томик
…сенина, осыпанный кленовыми листьЯми по суперобложке.
     Ќесколько мест у  него было заложено.  Џо-прежнему не предлагаЯ Ќержину
сесть,  он  удобно  расположилсЯ   в   своЈм  кресле  и   стал  не  торопЯсь
просматривать по закладкам. Ќержин тоже спокойно сел, опЈрсЯ руками о колени
и неотступно-тЯжЈлым взглЯдом следил за икиным. {374}
     --  Ќу вот, пожалуйста, -- вздохнул майор, и прочЈл бесчувственно, месЯ
как тесто стихотворную ткань:

     Ќеживые чужие ладони!
     ќтим песнЯм при вас не жить.
     ’олько будут колосьЯ-кони
     Ћ хозЯине старом тужить.

     ќто -- о каком хозЯине? ќто -- чьи ладони?
     Ђрестант смотрел на пухлые белые ладони оперуполномоченного.
     -- …сенин  был  классово-ограничен и многого недопонимал,  -- поджатыми
губами выразил он соболезнование. -- Љак Џушкин, как ѓоголь...
     —то-то послышалось в  голосе Ќержина,  от чего  икин  опасливо на него
взглЯнул. ‚едь просто возьмЈт