орю ему. - Дайте-ка халвы попробовать.
- Попробовать? - переспрашивают усы.
- Эге.
Из окошка высовывается длинный нож с кусочком халвы на кончике.
Разжевал я халву, проглотил. Добрая! Но хвалить не спешу: еще пожалеет
килограмм продать.
- Что-то плоховата, - морщу нос, но потом машу рукой и добавляю:
- Ну, ладно. Съедят и такую. Взвесьте кило.
А усы смеются:
- Раньше надо было приходить. Вся распродана.
- Как распродана?! - ужаснулся я.
- Очень просто, - отвечает дядя Саша. - Завтра опять завезу.
Что ты скажешь! Как же я теперь на кухню вернусь? Съедят же меня
хлопцы. Да и стыдно. Жуликом обзовут.
Одно спасение: надо выскочить на десять минут в город. Но без
увольнительной записки, которую мне никто не даст, это невозможно.
И все же иду к контрольно-пропускному пункту. Издали смотрю, кто
там дежурит. Вижу - сержант из третьей роты.
"Не пустит", - вздыхаю.
Тут как раз машина из расположения части выезжает. Сержант кинул-
ся ворота ей открывать, а я следом за машиной и бочком, бочком. Вдруг,
как из "катюши":
- Ваша увольнительная! Заметил-таки сержант...
- Мне вон в тот ларек халвы купить, - объясняю ему.
- Без увольнительной нельзя.
- На одну же минутку...
- Кр-ру-гом! - резко командует в ответ.
И разговор закончен.
Отошел я в сторонку от проходной, и так грустно мне. Хоть бы кто
из наших в город шел - можно задание дать. Но солдат бежит в увольне-
ние впереди увольнительной записки. Все давно ушли.
А возвратиться на кухню без халвы не могу. Совесть не позволяет.
Совесть же - это мой бог. Если я с ней не в ладах - нет мне спокойной
жизни!
Решаюсь на последнее: через забор! Никто не увидит. Быстро слетаю
к ларьку и тем же путем назад.
Решено - сделано. Перемахнул я через забор. Но... к ларьку, что
через дорогу, подойти нельзя. Вижу, стоит там старшина Саблин и с про-
давщицей любезничает. Это на час, не меньше.
Пячусь назад, поворачиваю за угол и бегу к гастроному. Подбежал,
а на дверях за стеклом покачивается табличка: "Перерыв". Посмотрел я с
ненавистью на эту табличку и обращаюсь к чистильщику обуви, который
рядом сидит, - этакому смуглому, белоусому старику:
- Дядьку, где здесь срочно халвы можно купить?
- Халвы купить, да? - гнусаво переспрашивает дядька. - Зачем хал-
вы? Давай сапоги почищу.
Смеется, бестия!
- Некогда! - сердито отвечаю.
- Некогда? На базар иди... Второй квартал направо.
Пулей несусь на базар. Уже спина мокрая. И ноги подкашиваются от
страха: вдруг кого-нибудь из своих встречу?! Или - не дай и не приведи
- патруль комендантский!
Только подумал об этом, как из переулка, навстречу мне, вышел с
двумя солдатами незнакомый лейтенант. Увидел я на его рукаве красную
повязку и вроде споткнулся. Потом взял себя в руки. Перехожу на строе-
вой шаг и четко отдаю патрулю честь.
- Ваша увольнительная! - останавливает вдруг меня красная повяз-
ка.
- В каком смысле? - удивляюсь...
И все кончилось как нельзя плохо. Сижу я на гауптвахте - в не-
большой комнате с решетками на окнах. Деревянные откидные нары подняты
к облезлой стене и закрыты на замок.
Сижу на табуретке, скучный, как пустой котелок, и тру о подокон-
ник пятак, чтоб отшлифовать его до зеркального блеска. Говорят, это
помогает грустные мысли отгонять. Но мысли как назло не покидают меня.
Пятак уже до того отполирован и отделан после подоконника о штанину,
что вижу в нем весь свой похожий на винницкую дулю нос и прыщик на но-
су.
В другое время этот прыщик много б мне хлопот доставил, а сейчас
не до него. Свет белый мне не мил! Уже пытался шаги считать - шесть
шагов к запертым дверям, шесть к окну с решеткой. Четыре тысячи насчи-
тал и бросил. Досада огнем жжет мое сердце! Я даже не догадывался, что
в нашей славной Яблонивке на Винничине мог уродиться такой несчастли-
вый хлопец, каким оказался я.
Перед моими глазами стоит учебный класс, битком набитый солдата-
ми. Идет комсомольское собрание, на котором обсуждают поведение комсо-
мольца Максима Перепелицы...
Эх-х... Лучше не вспоминать. И как только человек может выдержать
такое? И все из-за моего перепеличьего характера. Видать, придется
шлифовать его, как этот пятак...
Начинаю тереть о подоконник другой стороной пятак и мечтать о том
времени, когда Максим Перепелица станет человеком. А он же станет им.
У ИСТОКОВ СОЛДАТСКОЙ МУДРОСТИ
Прошла осень, зима. А кажется, что я уже сто лет как уехал из
родной Яблонивки, как служу рядовым второй роты Н-ского стрелкового
полка. Но что это за служба? Все, как говорил дед Щукарь, наперекосяк
получается, навыворот. Мечтал об одном, а выходит другое. Нет мне
счастья в службе военной. Но я в этом не виноват. Отличаться пока нег-
де! Ведь каждый день одно и то же: подъем, становись, шагом марш, от-
бой. Вздохнуть некогда. А старшина! Знали бы вы нашего старшину Сабли-
на!
Вот и сегодня. Сижу я в комнате политпросветработы и письмо Мару-
се пишу. Вдруг слышу голос дежурного:
- Вторая рота, приготовиться к вечерней поверке!
Мне же отрываться никак не хочется - мысли толковые пришли. А тут
еще Степан Левада надоедает.
- Максим, не мешкай, - говорит. - Ты же сапоги еще не чистил.
- Чего их чистить? - отвечаю. - Не свататься же пойду. Все равно
завтра в поле на занятия.
А Степан носом крутит - недоволен:
- Опять достанется тебе от старшины.
- Не достанется, - успокаиваю его. - Вот допишу письмо и маскиро-
вочку наведу - два раза махну щеткой по носкам, и никакой старшина не
придерется.
Но Степан не отстает:
- Опять Марусе строчишь? - интересуется. - Чудак человек. Плюнь!
Не отвечает, и плюнь.
Ничего я не успел сказать на это Степану, так как в казарме заг-
ремел милый голосок старшины:
- Стр-роиться, втор-рая!..
Быстро сую недописанное письмо в карман и пулей лечу чистить са-
поги. А старшина Саблин знай командует:
- В две шер-ренги...становись!
"Эх, дьявол! - ругаюсь про себя, - не успею". Раз-два щеткой по
сапогам, и мчусь к месту построения. А там уже слышится:
- Ровняйсь!.. Чище носки, левый фланг!.. Еще р-ровнее! Та-ак...
Смир-рно!..
- Товарищ старшина, разрешите стать в строй, - обращаюсь к Сабли-
ну.
- А-а, Перепелица?! - вроде обрадовался он встрече со мной. -
Опять, значит, опаздываем? Уже сколько служим, а к элементар-рному
пор-рядку не приучимся?
- Да я сапоги чистил, товарищ старшина, - оправдываюсь.
А он глянул на мои сапоги и скривился, точно муху проглотил.
- Чистили? - переспрашивает. - Что-то не замечаю... Ага, ясно.
Носочки, значит, обмахнули. А каблучки кто же будет чистить?..
"Ну, думаю, начнет сейчас отчитывать да про порядки объяснять".
Надо бы промолчать мне, но мой язык сам себе хозяин.
- Каблуки тоже чистил, - болтнул он. - Вон Левада видел.
И тут начал старшина меня "чистить" перед строем всей роты.
- Ага, - говорит, - надеетесь, что земляк выручит? Вряд ли. Не в
этом суть солдатской взаимовыручки. Но где вам понять? Это поймет
только солдат. Повторяю: только настоящий солдат.
А мой язык опять сболтнул:
- Я тоже солдат.
Старшина Саблин даже удивился:
- Солдат? Так-так. Солдат, значит? А где же ваши солдатские ка-
чества? Нет их, рядовой Перепелица. Товарищескую взаимовыручку вы по-
нимаете неправильно, да и находчивости у вас тоже нет... Что это за
находчивость - сапоги только с носков почистить или оторванную пугови-
цу прикрепить спичкой к клапану кармана? А на занятиях вчера не сумели
правильно подобраться к огневой точке "противника"... Где же ваша со-
образительность солдатская? А выносливость? Была она у вас?
- Он в столовой вынослив! - подает голос Василий Ежиков. - Двой-
ную порцию вмиг осилит.
В строю прокатился смешок. А этого старшина Саблин не любит. От-
вернулся он от меня и на Ежикова уставился.
- Р-разговор-рчики в стр-рою! Делаю вам замечание, р-рядовой Ежи-
ков!
И опять ко мне:
- Две минуты на чистку сапог. Бегом!..
Такая-то жизнь моя солдатская.
Давно потушен свет в казарме, а мне не спится. Эх, служба, служ-
ба! Разве так я, Максим Перепелица, мечтал служить? Думал, что, как
приеду в армию, буду у всех на виду, буду горы ворочать. А получает-
ся... получается, как у нашего деда Мусия из Яблонивки: как-то при
гостях хотел он показать свою власть в семье, хотел похвалиться, какой
он хозяин в доме, но, как на беду, позабыл кочергу спрятать. И как
только повысил голос на свою жинку - бабку Параску, - она схватила ко-
чергу и так стремительно атаковала его, что дед Мусий и на гостей ог-
лянуться не успел - утек на чердак и лестницу за собой втащил. Два дня
сидел там не евши и просил бабку Параску о помиловании.
Вот так и у меня. Надеялся на пироги с маком, а тут тебе горчица
с хреном.
Конечно, многому я научился за эти месяцы в армии. Карабин и ав-
томат знаю, как бабка Параска свою кочергу, а саперной лопаткой, если
захочу, умею работать, как ложкой. А маскироваться, а перебегать, а
шаг печатать, чтоб даже искры сверкали! И стреляю лучше прежнего. Нау-
чили! Но все же, очень не везет мне. Никак не могу найти правильного
азимута в службе. Куда ни повернусь, все не так: то не так постель
заправил, то поясной ремень слабо затянул, то в строя опоздал, то
схватил из пирамиды чужое оружие, то честь командиру не так отдал, то
не доложил, то не спросил, не сказал, не узнал... И все замечания, за-
мечания, замечания.
Когда же конец этому будет? Когда я настоящим солдатом стану,
чтоб не склоняли Перепелицу на комсомольских собраниях, в стенгазете,
чтоб старшина Саблин от меня отвязался?
Неужели не способен я стать другим?.. Способен!
И принял я твердое решение: завтра же с подъема во всем первым
быть. С этой мыслью и уснул.
А ночь для солдата ой как быстро проходит! Не успел, кажется, и
лечь, как уже дежурный по роте "подъем" горланит.
Вскочил я утром, когда раздалась команда "подъем", и не торопясь
одеваюсь. Вдруг вижу, Ежиков обгоняет меня. И тут я вспомнил о вчераш-
нем своем решении.
Вроде током тряхнуло Максима. Вмиг натянул я бриджи, обул один
сапог, схватился за другой. Но все-таки отстаю. Чтоб быстрее было, не
стал портянку наматывать, а положил ее на голенище, а затем поверх
портянки ногу и р-раз ее в сапог. Ничего, потом выберу минуту и перео-
буюсь.
Представьте себе, что к месту построения на физзарядку я подбежал
первым. Командир отделения, сержант Ребров, даже удивился, а старшина
Саблин тоже подметил мое старание.
- Одобряю, Перепелица! - бросил он на ходу. - Первым в роте под-
нялись сегодня.
Промолчал я, а сам подумал:
"Еще не то увидите. Будет Перепелица первым и в учебе и в дисцип-
лине".
Наступили часы занятий. У нас по расписанию должна была начаться
стрелковая подготовка, но вместо этого почему-то всю роту вывели в по-
ле. Прошел слух, что приехал сам командир дивизии и будет проверять
нашу выучку.
Так и случилось. Не успели мы передохнуть на зеленой травке у до-
роги (а она мягкая, сочная, только на свет появилась. Май же кругом
службу дневального несет. Так он прибрал все вокруг в зелень, что лю-
бо-дорого, - душа песни просит. Моя бы власть, я б каждый год наряда
по четыре давал маю вне очереди. Пусть дневалит!)... Так вот, не успе-
ли мы передохнуть, как командир взвода, лейтенант Фомин, вызывает к
себе в придорожный кювет командиров отделений и отдает им боевой при-
каз.
Через минут пять сержант Ребров уже и нам задачу поставил. Оказы-
вается, мы являемся не кем-нибудь, а десантом. Высадили нас на плане-
рах в поле (разумеется, условно высадили, так как притопали мы сюда
ногами), и нам предстоит, действуя по отделениям, преодолеть занятую
"противником" полосу в пять километров, а затем в точно назначенное
время атаковать и уничтожить "неприятельский штаб" в овраге близ рощи
"Фигурная". А чтоб добраться до этой самой рощи, нужно продираться
сквозь густые кустарники, идти по оврагам и болотам. И притом засады
"противника" надо обходить. Наткнется отделение на засаду - и долой из
игры. Такие условия.
Приказ есть приказ. Надо действовать. Но не успели мы выйти на
исходное положение - перебежать к опушке недалекого кустарника, - как
появился незнакомый капитан с белой повязкой на рукаве. А на повязке
буква "П" - посредник, значит.
Подошел, посмотрел на нас и бросил единственную фразу:
- Командир вашего отделения выведен из строя.
Смотрю я на капитана и ничего не понимаю. А как же воевать без
командира? Другие солдаты на сержанта Реброва оглядываются, а он рука-
ми разводит - не могу, мол, ничего сделать.
И тут... Ушам я своим не поверил.
- Второе отделение, слушай мою команду!
Оглядываюсь - Степан! Поднялся на карачки и так строго смотрит на
солдат, что смех один. Видать - боится, что не послушаются его.
- Почему твою? - удивляюсь я. - Я же первым сегодня в строй стал.
А он вроде и не слышит.
- Отделение, за мной! - и первым бежит к опушке кустарника. За
ним поднимаются Ежиков, Самусь, Таскиров и все отделение. Приходится и
мне подниматься.
Догоняю Степана и заговариваю с ним.
- Чего ты поперед батьки в пекло лезешь?
- А что? - удивляется.
- "За мной! За мной!" - тоже мне генерал выискался!
- Так чего же ты не командовал? - сердито спрашивает Степан.
Что ему ответишь?
- Да я только подумал, - говорю, - а ты уже выскочил.
- Ну, командуй сейчас, - уже миролюбиво предлагает он.
Но тут Ежиков в разговор вмешался.
- Хватит, - говорит он, - Перепелица уже покомандовал.
- А тебе какое дело? - отражаю наскок Ежикова.
Вдруг его Таскиров поддерживает.
- Нэ камандыр. Перепелица,- категорически заявляет.
Тут отделение добежало до кустарника, и Степан скомандовал:
- Стой! - А когда мы залегли, строго добавил: - Прекратить разго-
воры!
Не узнаю дружка своего. Даже голос его вроде изменился. Прере-
каться не хочется, но все-таки отрубил я Ежику и Таскирову:
- Очень нужно мне командовать вами - лопухами такими!
А Степан на меня как цыкнет:
- Перепелица!..
Икнул я и умолк. Тем более, заметил, что лейтенант Фомин спешит к
нам.
- Кто принял командование отделением? - издали спрашивает он.
Степан, кажется, сробел. Он на меня смотрит, а я на него. "Раз
трусишь, думаю, давай я". И вскакиваю на ноги. Но вижу - и Степан
вскакивает.
- Докладывайте, рядовой Левада, - почему-то обратился не ко мне,
а к Степану лейтенант.
Когда Степан доложил, что он командир, Фомин на меня глаза пере-
вел.
- Вы что-то хотели сказать, рядовой Перепелица?
- Хотел спросить, нельзя ли курить, - отвечаю.
- Нельзя, - отрезал лейтенант.
- Правильно, - соглашаюсь. - Я так и думал.
Слышу, Василий Ежиков хмыкает. А когда лейтенант Фомин позвал к
себе Леваду, чтоб проверить, как уяснил он задачу, Ежиков захихикал
еще громче:
- Думал. Вы слышали, ребята? Он, оказывается, думал!
Очень засвербел у меня язык. Хотелось покрепче ответить Ежикову.
Но подходящего слова не нашел и смолчал. А тут и Степан Левада вернул-
ся. Вернулся и еще раз начал нам задачу объяснять. Потом по секрету
сообщил, что на пути вся третья рота будет нас караулить и с воздуха
будут за нами глядеть.
- Третья рота? - переспрашиваю. - Да там все такие, как Ежиков,
недотепы. Дойдем!
Ежиков опять в контратаку:
- Твоим бы языком, Максим...
Но Степан опять бабахнул:
- Разговоры! - и приказал: - Перепелица и Таскиров - в головной
дозор. Старший - Перепелица.
Люблю быть старшим. Хоть под моим командованием один Таскиров, но
все равно боевая единица.
Оторвались мы от отделения на расстояние зрительной связи и про-
бираемся сквозь кустарник в направлении рощи "Фигурная". Таскиров впе-
реди, а я, как и полагается старшему, чуть позади и сбоку Хорошо! От
земли душистым парком несет, в кустах соловьи перекликаются, а по не-
бу, среди кучных облаков, солнце путь себе прокладывает, точно как мы
среди зарослей.
Вот только с ногой у меня худо. Так и не удалось переобуться. Те-
перь портянка сбилась в носок сапога, а голая пятка уже огнем горит.
Вначале не обращал я внимания на это, да и сейчас не особенно обращаю.
Пустяки! Солдат к боли должен привыкать.
Идем мы и идем. Прислушиваемся, конечно, да и глазами каждый куст
прощупываем. Мое дело, разумеется, командовать да поддерживать зри-
тельную связь с отделением, которое следует сзади нас - дозорных.
И сейчас, когда вышли мы на узкую дорогу, за которой налево от
нас вытянулось большое озеро, поднял я над головой автомат - сигнал
командиру отделения, чтоб к нам выдвинулся.
Степан, заметив мой сигнал, тут как тут. Выскочил из кустарника и
давай дорогу рассматривать.
- Чего тут смотреть? - говорю ему и на озеро показываю. - Надо
идти направо, через дамбу. Здесь втрое ближе.
- Правильно, - соглашается Таскиров.
- Нет, не правильно, - возражает вдруг Степан и приказывает нам
разговаривать шепотом. - Там на засаду нарвемся.
- Откуда это известно? - удивляюсь я.
А Степан на дорогу указывает.
- Глядите, след бронетранспортера.
- Так, может, он влево поехал, - не сдаюсь я.
Но Степан, вижу, стоит на своем:
- Косые зубцы по краям следа указывают направление... Так куда он
поехал? - спрашивает он.
- Вправо, - уже соглашается с Левадой Таскиров.
- Верно, - говорит Степан. - Значит, надо идти влево.
Степан возвращается к отделению, а я смотрю ему вслед и удивля-
юсь.
- Откуда он знает все? - спрашиваю у Таскирова.
А Таскиров отвечает без всякого уважения к старшему дозорному:
- Он не пишет, - говорит, - на занятиях писем Марусе.
- Разговорчики! - обрываю его. - Наблюдайте вперед!
Пошли мы дальше. Начали огибать озеро. Здесь дозорному пришлось
идти почти рядом с ядром отделения. Справа и слева камыш шелестит, а
под ногами вода хлюпает. Чувствую, что пятка моя не на шутку начинает
болеть. А доложить Степану неудобно - ведь старший дозорный я. И
вдруг... (тут и о пятке своей позабыл) справа, на другом конце озера,
как полоснет пулеметная очередь! Эхо кругом пошло, а я даже присел. В
чем дело? Раздвигаю в стороны камыш и замечаю: далеко на дамбе бронет-
ранспортер, вспышки выстрелов и суетня.
- Кто-то из наших нарвался, - спокойно говорит Левада.
И так мне неловко стало, что я предлагал идти через дамбу.
- Лопухи, - говорю о тех, кто нарвался на засаду и должен возвра-
титься ни с чем. А сам на Степана кошусь: "Помнит он или нет о моем
предложении?"
Чувствую, Таскиров меня локтем под бок толкает. Повернулся я к
нему, а он шепчет:
- Камандыр, - и кивает головой в сторону Степана.
Да-а, верно. Голова у Степана вроде работает. Надо бы и мне под-
тянуться. Ведь солдатская служба - дело-то серьезное, нужное. Там, в
Яблонивке, небось думают, что Максим Перепелица уже офицером скоро
станет, а я того... Впрочем, не такое уж великое дело отделением ко-
мандовать. Подумаешь, следы бронетранспортера разгадал! Мы тоже еще
себя покажем! Вот только пятка...
За озером перебежали быстро через небольшое мелколесье, и перед
нами раскинулась широкая болотистая долина. В долине той колышется по-
жухлая прошлогодняя осока, а среди нее пробивается к солнцу молодень-
кая осока - тоненькая и густая, как грива коня.
Перед долиной остановились мы. Степан выполз чуть вперед и с та-
ким важным видом рассматривает ее, что просто смех: вроде генерал вра-
жеские укрепления.
- Чего на нее глядеть? - спрашиваю. - Перебежим быстро, и точка.
Жалко - ноги запачкаем.
А Степан молчит, наблюдает. Потом поворачивается к нам и приказы-
вает:
- Всем ползти по-пластунски!
Сдурел Степан! Совсем сдурел! Там же болото, вымажемся, как чер-
ти. Я уже рот раскрыл, чтоб сказать ему об этом, как меня опередил
Илько Самусь.
- Тут целый день ползти надо, - говорит он. - К сроку не поспеем.
А Степан ему в ответ:
- Кто здесь командир? Может, вы будете командовать, товарищ Са-
мусь?.. За мной!
Не захотелось мне после этого вступать в разговор, и пополз я
вслед за Степаном. Так даже лучше - пятка моя отдохнет.
Но не очень-то легко ползти по болоту. Уже через минуту почувс-
твовал я, как на локтях и на груди вода пробралась к телу. Потом - на
коленках. Да и спина от пота все больше мокнет. Рубашка так и прилипа-
ет к ней.
С этим можно было б еще мириться, если б в нос не бил такой про-
тивный запах тины и плесени. Тошнит!
Приходится терпеть. Ползу я, попеременно подтягиваю под себя ноги
и бросаю тело вперед, а автомат, который лежит на правой руке, то за
куст чернотала цепляется, то за кочку. Попросил я у Степана разрешения
забросить оружие за спину. Не разрешил: нужно быть в боевой готовности
на территории "противника". Ну, думаю, черт с тобой. Вырвусь сейчас
вперед и первым на ту сторону выползу. Знай наших. И только чуть-чуть
взял в сторону, как из-под моего локтя плеснула тина и прямо мне в ли-
цо! Ослеп я и от злости оглох.
- Дай дурню волю, - ругаю тихо Степана и продираю глаза. Продрал,
оглядываюсь на товарищей и вдруг вижу, что такая же история с Ежиковым
приключилась. Грязный он, как порося! Я даже захохотал.
- Чего ты? - спрашивает у меня Самусь.
- Ежиков утонул, - отвечаю.
А Самусю не до шуток. Тоже из сил выбился и промок весь.
- Кому это нужно? - шепчет он. - Перебежали бы быстро, и все.
- Вы же, дурни, не хотели, чтоб я командовал отделением, - у меня
бы не ползали так.
Вдруг Левада как зашипит на нас:
- Тише!.. - и взглядом вправо указывает.
Повернул я голову вправо и обмер. Сквозь осоку увидел на краю ло-
щины замаскированный танк. Пушка его в нашу сторону развернута, а над
башней торчит танкист и в бинокль смотрит. Кажется, смотрит прямо на
меня. Я так и врос в болото.
В это время в небе стрекот моторов послышался... Ну, беда! Два
вертолета откуда-то вырвались. И прямо на лощину, где мы лежим, курс
держат. Один потом замер в воздухе на одном месте, видать болото прос-
матривал. Затем дальше повилял хвостом.
Вот тут мы все поняли, что шутки плохи. Я уже так старательно
полз - прямо носом борозду среди кочек прокладывал. И не зря. Слева
заметили еще одну засаду. Но и возле нее проползли без единого выстре-
ла, как и требовалось.
И когда из нас уже выходил последний дух, выбрались мы на опушку
леса.
- Встать! - шепотом командует Степан.
А у меня сил нет.
- Не могу, - отвечаю. - Привык... На пузе легче.
Однако подняться пришлось. Поднялся... охнул и сел. На пятку не
наступить.
- Снимайте сапог, - уже на "вы" обращается ко мне Степан.
Разуваюсь. Глянул на свою ногу и ахнул. Растер до крови. И, как
всегда, первым Ежиков подкалывает меня:
- Солдат... Портянку наматывать не умеет.
- На язык бы тебе такого болячку, - огрызаюсь и достаю индивиду-
альный пакет.
А Степан на часы смотрит. Видать, приближается время атаки. Роща
"Фигурная" уже рядом.
Что делать? С бинтом ногу в сапог не сунешь? Придется в одном са-
поге бежать.
Так мне пришлось и сделать. Намотал поверх бинта портянку, привя-
зал ее другим бинтом и вперед. В одной руке автомат, в другой - сапог.
Потом додумался за поясной ремень сапог заткнуть.
Но все же отстал я от отделения. Добежал до оврага, что у рощи
"Фигурная", когда наши уже разгромили там штаб "противника" и выстрои-
лись для разбора занятий.
Стоят солдаты в строю - подтянутые, подобранные (правда, солдаты
только тех отделений, которые сквозь засады прошли). Стоят в тени вет-
вистых елей, а я бреду по крутой тропинке - грязный, усталый, в одном
сапоге.
- Смотрите, и Перепелица дошел! - слышу голос старшины Саблина.
В ответ смешок прокатился. Но тут же затих. Старшин лейтенант
Куприянов, командир роты нашей, ко мне обращается:
- Становитесь, рядовой Перепелица, в строй! То, что дошел - моло-
дец! А вот ногу натер - плохо.
"Да разве только это плохо? - горько думаю я про себя. - А что
было б, если бы не Степан Левада, а я, Максим Перепелица, принял на
себя командование отделением? Первая же засада нас завернула б назад!"
И все оттого, что характер у меня перепеличий - по верхам летаю,
а до сути военной службы не дохожу. Но дойду. Ей-ей, дойду, не быть
мне Максимом Перепелицей!
Только подумал я это, как ко мне Саблин подходит.
- Вот сюда становитесь, - тихо говорит и ставит меня на самый ле-
вый фланг. - И не горюйте, дело будет. Начало ведь положено?
"СПАСИБО, ТОВАРИЩ!"
Какой-то особый характер у нас, солдат, выработался - всегда
что-нибудь тревожит тебя, всегда чего-то добиваешься. Беспокойный мы
народ.
А попробуй не будь беспокойным, попытайся положить руки в карманы
и сказать: "Мне делать больше нечего". Попадешь в такой переплет, что
ого-го!
Я, Максим Перепелица, кажется, уже выбился из отстающих солдат,
хотя и в передовые еще не вышел. Можно б командирам поменьше на меня
внимания обращать. Да где там!.. Вот совсем пустяковый случай. Торо-
пился я и плохо заправил свою кровать. За это сержант Ребров сделал
мне внушение по всей строгости.
- Порядок знаете? - спрашивает. - Почему же нарушаете его?
Говорит так, а у самого даже глаза потемнели от недовольства. Во-
обще Ребров требовательный сержант. Даже в театре однажды не постес-
нялся сделать замечание самому Стратосферову - лучшему артисту. Играл
Стратосферов роль старшины, а у самого пряжка ремня набок сбилась,
гимнастерка не заправлена. Сержант Ребров в антракте пробрался за ку-
лисы и кому-то доложил о таком беспорядке на сцене. И что вы думаете?
Артист подтянулся, а Реброву режиссер объявил благодарность.
Пришлось мне перестелить одеяло на своей кровати. Но, думаете,
простили Перепелице его оплошность? В стенной газете пропечатали. А
это, пожалуй, хуже, чем взыскание получить. Взыскание - за конкретный
проступок, а тут уже обобщение целое. Черным по белому написано: у
Максима Перепелицы нет еще любви к порядку. Очень неприятно...
И так мне захотелось, чтоб в следующем номере стенгазеты про меня
хорошую заметку поместили, что хоть криком кричи! Пусть бы вся рота
знала, что Перепелица стал на правильный путь, что человек он вполне
серьезный и свои задачи понимает.
Прямо во сне мерещилась мне такая заметка. И старался, как только
мог. А сегодня утром увидел в комната политпросветработы почти готовую
стенгазету. Но о Перепелице в ней пока ни слова.
Вроде вареным я стал. Неужели не напишут обо мне? Направляюсь по
дороге в спортгородок. "С досады хоть на турнике покручусь". А навс-
тречу - командир нашей роты, старший лейтенант Куприянов.
Эх, не знаете вы нашего ротного! Хоть и поругивал он не раз Мак-
сима Перепелицу, и наряд давал, и под арест сажал, а полюбился мне
крепко. Рассказать сейчас ему о своих думках - враз нашел бы добрый
совет. Идет он мимо, вроде и не узнает солдата Перепелицу. Даже обид-
но. Отдал ему честь, как положено... И вдруг:
- Рядовой Перепелица, ко мне!
Повернулся я к старшему лейтенанту.
- У вас что, зубы болят? - спрашивает Куприянов.
- Никак нет, - говорю, - зубами не страдаю.
- Тогда еще раз пройдите мимо меня, отдайте честь, и чтобы вид
был гвардейский.
Возвращаюсь и снова иду навстречу старшему лейтенанту. А он:
- Голову выше! А глаза... глаза почему не смеются?! Веселее!
Тверже шаг... Так, молодец, теперь вижу настоящего солдата. Молодец!..
Неудобно было, что командир роты заставил меня заново отдавать
честь. Но зато как здорово отозвался он о Перепелице. Вот бы в стенга-
зету такие слова про Максима: "Молодец, вижу настоящего солдата, гвар-
дейца!" Ведь похвала-то от самого ротного, а за него я душу готов от-
дать! Да что и говорить, все знают старшего лейтенанта Куприянова. Как
подаст он, например, команду, каждая струнка зазвенит в теле. Мертвый
по его команде зашевелится. А на занятиях объяснять станет ротный, да-
же удивительно, до чего все ясно и понятно, запоминаешь навсегда.
Однажды на стрельбах сильно разбросал я по мишени пули. Старший
лейтенант после этого долго лежал вместе со мной на стрелковой трени-
ровке и в ортоскоп смотрел, проверял, как приготовился я для стрельбы.
Точно врач у больного, командир роты хлопотал у рядового Перепелицы. И
нашел мою болезнь. Оказалось, что слишком я напрягаюсь, когда прицели-
ваюсь, и от этого усиливается колебание оружия. Кроме того, посторон-
ними мыслями отвлекаюсь. Еще только целюсь в мишень, а уже вижу, как
командир объявляет мне благодарность за отличную стрельбу перед строем
или что-нибудь похожее... И, представьте себе, об этом тоже догадался
командир роты. Как это человек может так все насквозь видеть и разби-
раться в чужом характере?
Пришлось лечиться. И сейчас здоров. Последнее стрелковое упражне-
ние Перепелица выполнил на "отлично".
Такой-то у нас командир роты. Да и поглядеть на него приятно.
Всегда одет аккуратно, брюки наглажены, сапоги до синего блеска начи-
щены. И каждый старается ему подражать. А засмеется - никак не удер-
жишься, тоже засмеешься. Но если недоволен тобою старший лейтенант,
бойся в его глаза смотреть.
...Когда начались у нас занятия по физподготовке, старший лейте-
нант Куприянов пришел в спортивный городок. По лицам товарищей вижу -
каждый думает: "Подошел бы к нашему отделению..." А солдаты в нашем
отделении - орлы. Трудно Перепелице приходится, чтобы среди таких
чем-нибудь отличиться. А отличаться я должен обязательно - характер у
меня такой. Тем более что в стенгазете меня отчитали.
В этот час занятий старший лейтенант к нашему отделению не подо-
шел. Все время находился у спортснарядов, на которых третье отделение
упражнялось. В перерыве мы взяли командира роты в кольцо. Окружили и
смотрим на него влюбленными глазами. И хоть бы для приличия сказал кто
слово. Молчим. Засмеялся тогда старший лейтенант Куприянов, и мы грох-
нули смехом.
- Сейчас, - говорит, - посмотрю, какие вы герои, как на снарядах
работаете. Перепелице, наверное, - это ко мне относится, - ничего не
стоит через "коня" перемахнуть.
- На то он и птичью фамилию носит, - съязвил солдат Василий Ежи-
ков.
Ох, и колючий же этот Ежик! Ведь это он обо мне заметку в газету
составил. Страсть как писать любит. И ни одного случая не пропустит,
чтобы не поддеть Перепелицу. Один раз до того подковырнул, что в гла-
зах моих потемнело. Было это на общем собрании роты. Обсуждали мы воп-
рос о бдительности воина Советской Армии. После доклада должны были
прения начаться. Но первым никто выступать не решался. Неудобно мне
стало. Ведь сам командир батальона на это собрание пришел. Что о нашей
роте подумать может? А председательствовал старший лейтенант Куприя-
нов. Таким задорным голосом спрашивает он:
- Кто будет говорить?
Как тут удержишься? У меня рука сама вверх полезла, и не успел я
собраться с мыслями, как старший лейтенант объявил, что слово, мол,
предоставляется товарищу Перепелице. Захолонуло у меня в груди. Правду
скажу - не подготовился я к речи. Но выступать мне приходилось не раз,
авось, думаю, и сейчас обойдется. Вышел к столу президиума и как уви-
дел, сколько на меня глаз смотрит, в голове мешанина началась, а к
языку точно гирю привесили. Стою и молчу. По залу уже смешок покатыва-
ется. Многие на стульях заерзали - за меня переживают. А тут Василий
Ежиков шепчет, да так, что всему залу слышно: "Хлебом, - говорит, -
Перепелицу не корми, а дай отличиться. Вот и отличился, смотреть стыд-
но..."
Такая обида меня взяла - и на себя и на Ежикова, что враз прорва-
ло. Отвечаю на шепот Василия:
- Мне тут, - говорю, - отличаться нечем. Я на учебном поле отли-
чусь. А если вы, товарищ рядовой Ежиков, и дальше будете так плохо
чистить оружие, как сегодня почистили (вспомнил я, что сержант Ребров
после занятия заставил Ежикова снова смазать ствол карабина), то бди-
тельности вашей грош цена! На язык вы острый, а бдительность притупи-
лась...
Вот на какую мысль натолкнул меня Василий Ежиков. А мне только
начать, дальше пойдет. Содержательная речь получилась - о боеготовнос-
ти солдат. Даже командир батальона отметил это в своем выступлении.
С тех пор Ежиков при случае старается тоже критикнуть Перепелицу,
показать, что и я не без греха. Вот и сейчас уколол при старшем лейте-
нанте Куприянове. Догадывается Василий, что хочется мне молодцом пока-
зать себя перед командиром роты. А разве ему, Ежикову, не хочется?
Когда перерыв кончился, старший лейтенант пришел посмотреть, как
прыгает через "коня" отделение сержанта Реброва. А хлопцы наши, чтобы
блеснуть своей удалью, успели удлинить ноги "коню" так, что стал он
похожим на верблюда.
Видит это старший лейтенант и одними глазами смеется. Не говорит,
что "коня" можно и пониже опустить, как требуется по нормам упражне-
ния.
Первым прыгнул Степан Левада. Перед разбегом он постоял секунду,
измерил взглядом расстояние, рассчитывая, чтоб правой ногой на трамп-
лин ступить. Затем побежал... Толчок! И перелетел через "коня". Чистая
работа!
Потом рядовой Ежиков вышел на исходное положение. Вижу, волнуется
хлопец. "Хотя бы отделение не подвел", - кольнула меня мысль. Побежал.
Я даже глаза закрыл... Слышу - хлопок руками по "коню", а затем глухой
удар ногами по матрацу. Молодчина! - И позабыл я, что моя очередь нас-
тупила, - за Василия Ежикова волновался.
- Рядовой Перепелица, к снаряду! - слышу голос сержанта Реброва.
Дрогнуло от неожиданности у меня сердце. Глянул я на старшего
лейтенанта Куприянова, а он положил руки за спину и смотрит в мою сто-
рону, вроде подбадривает. Стал я на исходное, а в голове мысль: "Не
оскандалиться бы". И когда поймал себя на этой мысли, почувствовал,
что беда может случиться. Раз неуверенность появилась, значит имеешь,
Перепелица, шансы "показать себя"... Даже трудно рассказывать.
Побежал я один раз - плохо рассчитал толчок и отказался от прыж-
ка. Делаю второй разбег. Чудится мне, что сейчас в рамки стенной газе-
ты буду впрыгивать. И так мне хочется туда впрыгнуть!.. Отрываю взгляд
от трамплина, отталкиваюсь... А кожаная спина "коня" длинная-предлин-
ная! Выбрасываю вперед над ней руки, но достаю недалеко. Значит, тол-
чок о трамплин слабый. Теперь толчок руками не спасет. Так и случи-
лось. Застрял я на самом конце "коня" да еще носом клюнул, а потом
мешком плюхнулся на матрац.
Счастье, что в отделении такими неудачниками оказались только
двое - я да Илья Самусь.
Старший лейтенант все же похвалил отделение, а по моему адресу
коротко сказал:
- Перепелица перестарался. Бывает и такое. Значит, хладнокровия
ему не хватает.
Как в точку попал. Верно же - горячился я.
В перерыве товарищи разные советы стали давать. Один Ежиков не
упустил случая, чтобы опять не ущипнуть Максима. Подошел ко мне и го-
ворит:
- Вся беда в том, что хвастун ты, Перепелица.
Так и сказал: "хвастун". Мне даже жарко стало.
- Ведь, - продолжает он, - ты думал лишь об одном: как бы отли-
читься перед командиром роты?
Не догадывался Василий, что я мечтал еще благодарность старшего
лейтенанта заслужить. Тогда бы наверняка сегодня вечером Максим Пере-
пелица прочитал о себе в стенной газете и ему не пришлось бы отводить
в сторону глаза при встрече с товарищами из соседних взводов, как это
было после выхода прошлого номера газеты.
- И не обижайся за прямоту, - говорит Ежиков, - и сам душой ни-
когда не криви.
После физподготовки пошли мы на тактические занятия в район высо-
ты "Круглая". Подобрались к ней с севера. И такая это симпатичная вы-
сотка - слов не найдешь! У ее подножья ручеек протекает, правда пло-
хонький ручеек, берега его вязкие, болотистые. Зато склоны густой тра-
вой покрыты, а из травы синими фонариками фиалки выглядывают. Чуть по-
выше - кусты приютились. Каждая ветка на них молодой листвой покрыта.
Заберись, Максим, на самую макушку такой высотки, ляг спиной на траву
и смотри в небо, наслаждайся полетом Земли-планеты, забудь о всех сво-
их неудачах.
А тут тебе голос сержанта Реброва:
- Рядовому Ежикову разведать брод ручья в створе ориентира два!
Отделению быть наготове прикрыть действия Ежикова огнем.
"Ориентир два" - это высотка. На ней "противник" закрепился. Вот
тебе и поэзия! Но, думаете, высотка хуже стала оттого, что ее "ориен-
тиром" назвали? Нисколько. Хочется лишь побыстрее выковырнуть оттуда
"противника" и надышаться вволю горьковатым запахом кустов. А если бы
на высоте этой настоящий враг оказался, разве можно было бы терпеть,
чтобы он дышал тем воздухом?
Лежу я в своем окопчике и выглядываю осторожно из-за мохнатой
кочки, слежу, как Василий Ежиков уползает к спуску, ведущему к ручью.
Удастся ли ему найти подходящее место для переправы? Ведь берег речки
топкий. Пытаюсь рассмотреть, что делает Ежиков. Но он где-то спрятался
в осоке - не заметишь.
А время идет. Ребров уже нетерпеливо на руку с часами поглядыва-
ет, хмурится. Видать, кишка тонка у Василия Ежикова. Не под силу ему
задача досталась. Вот мне бы такую.
А сержант Ребров точно угадал мысли Максима и по цепи передает
приказание:
- Рядовой Перепелица, на помощь Ежикову!
Меня словно подтолкнул кто сзади. Так и рванулся вперед. Ползу,
вроде удираю от кого. Метров через двадцать дух захватило и соленая
капля пота на губу скатилась. "Куда ты торопишься. Перепелица? - ска-
зал я себе. - Где план твоих действий?"
Пришлось остановиться. Как раз самое удобное место, чтобы русло
ручья осмотреть. Приподнимаюсь из-за кустов и вижу: речка слева вплот-
ную подходит к высоте, затем резко вихляет от нее в сторону. Сделав
полукольцо, она ровно течет меж поросших осокой и мохом берегов, а
напротив меня снова загибает к высоте.
Раздумывать долго не приходится. Каждому солдату должно быть из-
вестно, что самое мелкое русло речки бывает на перекатах между двумя
ее изгибами. Это немножко левее меня. Подобраться к этому месту можно
ползком, держа направление на кривую березку. Раз березка растет, зна-
чит и грунт там потверже, менее заболоченный.
Теперь нужно спуститься вниз, пробраться к воде и выяснить, с ка-
кой скоростью она течет. Ясно, что с маленькой, если так обильно бере-
га обводняет. Иначе они посуше были бы.
Однако спуститься к речке так, чтобы с высоты было незаметно, не-
легко. Но что ты за солдат, если трудности одолеть не можешь? Думаю
себе: раз спуск, значит весной и в дожди вода проходы где-то сделала.
Так и есть. Справа заметил овражек, промытый водой. Перебрался в него
и уже через полминуты был у болота. Осмотрелся. Нигде Василия Ежикова
не видно. Тревожно мне стало. "Как бы он не замеченный мною не вернул-
ся в отделение. Тогда держись, Максим, Ежиков снова все колючки на те-
бя направит".
Много мне беспокойства от этого Ежикова. Осадить бы его, чтобы
нос поменьше задирал!
Вдруг слышу - хлюпает что-то в осоке. Быстро ползу к тому месту,
разгребаю впереди себя зелень. Вижу на маленькой полянке, покрытой мо-
хом, Василий Ежиков. Мох под ним привалился, и ноги выше колен увязли
в болоте. Забросил он свой автомат за спину и барахтается, как кот в
мешке, а выбраться не может. Заметил меня и говорит тихонько:
- Прорва проклятая! Ползу через эту поляну, думал, что островок,
а под мохом ловушка. Пришлось на ноги приподняться, и вот...
- А ты хотел, чтобы под мохом перина пуховая оказалась? - сердито
отвечаю. - Это тебе не заметки в стенгазету сочинять.
Потом спрашиваю:
- Речку-то успел разведать или дальше этой лужи не был?
- Речку разведал, - буркнул Ежиков.
Что делать? Быстро отстегиваю от своего автомата один конец ремня
и бросаю его Василию. Но подняться на ноги нельзя - на высоте "против-
ник". Да и думается мне, что там старший лейтенант Куприянов находит-
ся. Наверняка наблюдает, как отделение Реброва задачу выполняет. Вот
увидел бы он этого красавца Ежикова в болоте!..
Сажусь лицом к Ежикову и, упираясь ногами в кочки, начинаю тянуть
ремень, за который ухватился Василий. Тяну и чувствую, как провалива-
ется подо мной почва. И до чего же коварное это болото! Как схватит
тебя за ноги - не отобьешься.
Дела плохи. Надо менять позицию.
Вытаскиваю ноги из тины и отползаю немного в сторону. Отсюда ре-
мень еще достает до Ежикова. Опять сажусь лицом к Василию. Новая пози-
ция вроде удачнее. Почва хоть и гнется подо мной, как доска тонкая, но
пока держит. Ежиков придумал пристегнуть конец ремня от моего автомата
к своему поясному ремню